Мерцание. Глава 27

Глава 27

Пятница, 16 июля, 15 часов 10 минут

– Свет, ты где?
– А ты? – вместо ответа послышалось из трубки.
– Я тут, рядом, у посёлка. Покатался вот немного. Могу тебя забрать. Скажи откуда.
– Меня забирать не надо. Лучше подъезжай к дому Торопова. Тут никого нет, кроме Анфисы, Варвары Михайловны и одного знакомого тебе человека. Труп Штурмина увезли ночью.

Иван скрепя сердце завёл мотор и двинулся по объездной грунтовой дороге вокруг Авиатора. Погнутое заднее крыло периодически с противным гулом цепляло покрышку. Через полтора километра он подкатил к въезду в посёлок с противоположной стороны. Здесь разрушения виделись примерно такими же – выбитые стёкла, поваленная секция забора, заросшего плющом, переломленный пополам и раскатанный по дороге шлагбаум, валяющиеся повсюду обломки мебели, оконные рамы, строительный мусор…

Иван поехал по улицам посёлка, осторожно объезжая завалы и стоящую кое-где технику. Городок постепенно оживал после внезапного климатического нокдауна. Некоторые жители уже приступили к ремонту своих дач, другие только разбирали поломанные заборы и садовую утварь и складывали в кучи, готовя к вывозу. У главного электрического распределителя он заметил машину энергетиков. Один рабочий налаживал провода, стоя на подъёмной платформе, двое других сняли кожух и копались внутри трансформатора. Как всегда, жизнь брала своё, невзирая на все природные испытания на прочность.

Максимов подъехал к дому Торопова, притёр машину к самому забору и вышел. Аккуратные газоны с цветами, совсем недавно разделявшие проезжую часть дороги и мощёный крупной плиткой тротуар, были изуродованы колёсами машин спасателей, скорой помощи и пожарных. Сейчас свою лепту в уничтожение клумб и газонов вносила различная строительная техника, активно колесящая по посёлку.
Бросил он взгляд и на дом напротив, со второго этажа которого они со Светой вели наблюдение. Но тот стоял безмолвный с выбитыми стёклами и упавшей сосной, проломившей крышу. Никакого движения на участке не просматривалось – хозяева не успели приехать, а может, у этого дома и хозяев-то не существовало.

Домофон у калитки не работал – панель с монитором и кнопками, разбитая обломками, носившимися тут во время урагана, сиротливо болталась на одном шурупе. Иван достал смартфон и позвонил Свете. Через минуту резная металлическая створка открылась, и Иван узнал Варвару Михайловну.
– Иван, здравствуйте, проходите, пожалуйста.
Детектив зашёл, и первое, что ему бросилось в глаза на участке – «Порш Кайен» Штурмина. Он удивлённо посмотрел на Варвару:
– А почему полиция машину не забрала?
Варвара, шедшая по дорожке впереди, обернулась:
– Какая полиция? Полиции никакой не было.
– А кто труп… Кто Штурмина забрал?
– Спасатели по всем участкам ходили. Потом скорая помощь ездила. Они осмотрели Роберта Тимуровича, а потом увезли.
– И всё? – поразился Иван.

Варвара открыла дверь дома и ответила:
– Да.
– Чудеса…
В гостиной на первом этаже он увидел Свету, Анфису и, к его немалому удивлению, Петра Евгеньевича Куделина, одетого в джинсы и пёструю рубаху. Этот наряд неожиданно сильно преобразил профессора, и даже трость, которая находилась в его руках, не казалась больше неотъемлемым медицинским атрибутом дряхлого старика, а, скорее, походила на принадлежность клубного щёголя. Куделин сидел в большом плетёном кресле, на котором пестрел красно-коричневыми квадратами шотландский плед. Рядом со стариком примостилась овчарка.
– Здравствуйте, Пётр Евгеньевич! Рад видеть вас.

Иван подошёл к профессору и на секунду замялся. Но Куделин разрядил неловкость и сам протянул руку. Иван её пожал и удивился, ощутив твёрдость крепких пальцев. Старик до сих пор обладал недюжинной силой, хоть внешне и тянул на все свои годы и выглядел не самым лучшим образом.
– Здравствуйте, Иван Александрович, – профессор опустил руку и погладил собаку. – Вот уж не думал вас тут увидеть.
– Видите ли, профессор, мы… то есть я и Светлана…
– С вашей очаровательной спутницей я только что познакомился, – Куделин взглянул на стоящую у окна Свету. – Она мне объяснила цель вашего пребывания здесь. Не скрою, что я тоже приехал сюда в беспокойстве за Анфису. Как-никак она мне не чужой человек, правда, Анфис?

Девушка, стоявшая чуть в сторонке, подошла к нему и положила руки на плечи:
– Да, дядя Петя. Теперь ближе тебя, Варвары и… мамы у меня никого нет.
От Ивана не ускользнула лёгкая, почти незаметная заминка на слове «мама». К Куделину подошла Варвара и протянула ему стакан чая в старомодном металлическом подстаканнике. Профессор поблагодарил и сразу сделал несколько глотков.
– Кто-нибудь будет чай, кофе? – оглядела всех Варвара.
Иван вдруг осознал, что ему давно хочется пить и попросил холодной воды. Варвара сходила на кухню и принесла ему высокий запотевший стакан, наполненный красным напитком.
– Малиновый сок. Очень полезный.
– Спасибо.

Иван сделал глоток. Сок оказался обжигающе холодным, и горло сразу заломило.
– А у вас что, холодильник работает?
– Да. В подвале есть дизель-генератор на случай отключения электричества. Он со вчерашнего дня работает, слышите?
Иван прислушался и действительно уловил монотонный негромкий гул мотора. Возникла пауза. Первым нашёлся Иван:
– Пётр Евгеньевич, а скажите, пожалуйста, почему вы самый близкий человек для Анфисы?
– А что тут удивительного? – Куделин позвенел ложечкой в стакане, размешивая сахар, и, обернувшись, подмигнул Анфисе. – Мы с ней давние друзья.
– А всё-таки?

– Давайте-ка рассаживайтесь вот тут, – Варвара показала всем на большой журнальный столик, окружённый несколькими креслами и мягкими разноцветными пуфами. – Сейчас пирог с черникой подойдёт, отведаете.
Все переместились ближе к центру гостиной. Света перетащила плетёное кресло профессора. Альма, овчарка Куделина, вместе со всеми степенно перешла на новое место и улеглась у ног хозяина. А из закутка, где находилась кухня, потянуло восхитительным ароматом печёного сладкого теста.
Громко звякнул металл о стекло – это Куделин поставил на прозрачный столик стакан.

– Всё началось давно – много лет назад. Тогда ещё живы были и супруга, и сын. Поехали мы как-то в выходной на природу. Не на пикник – с шашлыками и водкой – а просто посидеть на природе, понаслаждаться хорошей погодой, подышать чистым воздухом. Дмитрий – так звали моего сына – захватил с собой мольберт. Проехав километров сорок, мы свернули с шоссе и покатили по просёлочной дороге, пока не оказались рядом с речкой. Здесь мы и расположились. Супруга и я в шезлонгах у воды: она с книгой, а я со своим блокнотом и кандидатской своего ученика. Дмитрий отошёл подальше на косогор и там установил свой мольберт. Так прошло часа два-три. Наконец, подошло время перекусить. Я пошёл к машине за термосом и бутербродами и увидел, что Диму окружила стайка малышей. Я заинтересовался и подошёл. Оказалось, это воспитанники детского дома, который находился совсем рядом, возвращались с прогулки. Заметив художника, рисующего с натуры, вся ватага во главе с воспитателем немедленно свернула с дороги и окружила Дмитрия. Вообще-то он очень не любил, когда через плечо кто-то наблюдал за тем, как он пишет картину, но тут, к моему вящему удивлению, он с удовольствием разговаривал с ребятишками и симпатичной девушкой-воспитателем. Но больше всех вопросов задавала одна девчушка. Причём её вопросы были не по годам серьёзны и логичны. В конце концов, детская любознательность оказалась вознаграждена: Дима подарил ей непочатый набор темперы и новые кисточки, а детскому дому в лице воспитательницы – свой новый этюд. Как вы, наверное, догадались, наша Анфиса и являлась той самой любознательной девочкой.

Куделин замолчал – Варвара постелила на столик скатерть, поставила деревянную доску и водрузила сверху противень, накрытый рушником. От накрытого пирога исходили жар и умопомрачительный аромат. У Ивана потекли слюнки и засосало под ложечкой.
– Минут десять пусть постоит отпыхнет, – посоветовала Варвара. – А я пока чайник вскипячу.

– Прошла неделя, – продолжил Куделин спокойным размеренным голосом. – Погоды стояли хорошие, и мы снова решили выехать на природу. Неожиданно Дмитрий, обычно индифферентный в выборе дислокации отдыха, предложил поехать на старое место. Мы с женой немного удивились, но возражать не стали – нам самим в прошлый раз и поездка, и речушка, и берег понравились. Когда мы прибыли на берег речки и разложились, Дмитрий взял мольберт и, как всегда, удалился в поисках места для этюдов. Время подошло к обеду, и, не обнаружив сына в обозримом пространстве, я ему позвонил. Оказывается, он нашёл тот самый детский дом и там вовсю общался с детишками. Вскоре наши поездки к речушке и посещение детского дома стали почти регулярными. Спустя какое-то время я, разговаривая с Борей Тороповым, рассказал ему об этом. Упомянул я и о трёх одарённых малышах, которые с удовольствием впитывали науки рисования от моего сына. Однажды Боря напросился поехать с нами. Там он познакомился с Анфисой, сбил её, злодей, с пути художника, но наставил на путь литератора. Справедливости ради надо сказать, что она не стала лучшим учеником моего сына. В настоящих художников выросли Лёня Гарин и Зоя Калинина. Однако и пейзажи Анфисы можно смело назвать вполне зрелыми работами опытного художника-любителя. Но зато теперь мы имеем сформировавшегося серьёзного журналиста и начинающего писателя, завоевавшего не один приз в международных литературных конкурсах. А что ещё нас ждёт впереди! Не так ли, Анфиса?
Куделин любящими глазами посмотрел на Анфису и широко улыбнулся. Девушка смутилась и опустила глаза:
– Ну, вы, дядя Петя, сильно преувеличиваете…

– Ничего я не преувеличиваю. Я, Люся – жена моя, и Дима – мы все читали твои рассказы – они просто великолепны. И не спорь! Их по достоинству оценили и наши, и международные жюри! А главное – их оценил Борис Анатольевич. Его-то не проведёшь на мякине! Вот уж был знаток литературы каких поискать!..
Варвара принесла горячий чайник и поставила на стол. Потом взяла в руки большой хлебный нож, сняла рушник и стала резать пирог.
– Перерыв на полдник! Подставляй тарелки!

Пирог оказался просто восхитительным. Иван невольно позавидовал Анфисе, которая почти каждый день могла себе позволить лакомиться кулинарными изысками Варвары.
Минут пятнадцать за столом раздавались лишь невнятные односложные восклицания и звенели ложки в стаканах. Наконец, участники трапезы, отдуваясь, отодвинулись от стола. В это время зазвонил телефон Варвары. Она ответила. Оказалось, приехали стекольщики вставлять огромное разбившееся панорамное окно фасада. Варвара встала и пошла открывать ворота грузовичку стекольщиков. Во дворе засуетились несколько рабочих, а их машина с небольшой стрелой крана подъехала вплотную к дому.
Куделин несколько минут смотрел на развитие активности, потом встал и немного шаркающей походкой направился к выходу.
– Пойду, пожалуй, прогуляюсь, а то сейчас здесь такой грохот начнется – жуть. Альма, гулять!

Иван сразу пристроился рядом.
– Пётр Евгеньевич, вы не будете возражать, если я с вами пройдусь?
Куделин с некоторым удивлением посмотрел на Ивана:
– Пожалуйста, нам с Альмой не жалко.
Несколько минут шли молча. Альма бежала рядом, изредка заруливая к заборам по своим собачьим интересам. К её чести, лай, иногда раздающийся с участков, не привлекал её внимания. Выученная старая овчарка считала ниже своего достоинства реагировать на капризное бреханье игрушечных породистых дамских собачек.
Иван и Куделин медленно шли по дорожке. Профессор с интересом крутил головой:
– Надо же, какая беда приключилась! Я вот даже и не припомню, когда в последний раз что-то подобное происходило. Хотя, нет – лет сорок назад до нас отголоски крупного землетрясения докатились.

– Землетрясение? В нашей полосе? – усомнился Иван.
– А вот представьте себе, молодой человек! Землетрясение то получило название Вранчанского и случилось на Балканах, а докатилось аж до нас. Тогда, помню, Бухарест сильно пострадал. Правда, сила толчков в Мегаполисе была небольшая – три-четыре балла по Рихтеру, но факт остается фактом.
– Это, наверное, году в восьмидесятом произошло. Меня тогда и в проекте не существовало.
– Раньше, молодой человек, в семьдесят седьмом.
– В семьдесят седьмом мои родители только школу закончили…
– Ваши родители молодые совсем. А я в том году стал заведовать кафедрой в Университете…

Профессор задумался, окунувшись в воспоминания. Опять некоторое время шли молча. Минут через пять Иван не выдержал и нарушил молчание:
– Пётр Евгеньевич, а вы сюда приехали из-за Анфисы?
– Да, волновался очень, хотел лично убедиться, что с ней и Варварой всё в порядке.
– А почему не позвонили?
– Позвонил, но по телефону – это одно, да и насвистеть могли, а вот когда сам увидел – успокоился.
– А Штурмин?
– Что – Штурмин?
– Ну… как вы восприняли гибель Штурмина? Он же ваш друг.
Куделин приостановился на секунду и глянул на Ивана:
– Ну, другом я его назвать навряд ли могу, а вот хорошим знакомым – да. Хорошим – в том смысле, что я его хорошо знал.

Максимов некоторое время переваривал сказанное профессором.
– То есть вы хотите сказать, что ваши отношения со Штурминым…
– Молодой человек, я сказал именно то, что и хотел сказать. Не больше и не меньше…
– То есть вы не испытываете никаких эмоций по поводу его смерти?
– Почему не испытываю? Испытываю. Мне его искренне жаль, если вы это хотели услышать.
– Понятно. А скажите мне, почему на вопрос о том, как познакомились Торопов с Анфисой, Штурмин ответил, что Борис Анатольевич её заприметил на каком-то литературном конкурсе?

– Не знаю, откуда он это взял. Скорее всего, просто не знал. Борис об этом не очень распространялся. Он вообще не слыл болтуном. Тут, наверное, профессия свою роль играла: будучи словесником, сам он исключительно бережно и рационально относился к языку и его использованию. Жалко, что вам не довелось слышать, как он разговаривает. Никаких повторений, масса синонимов, необычных, но всегда к месту, оборотов, безукоризненные падежи…
– Ну, с падежами и мы неплохо управляемся… – пробурчал Иван.
– Легко? Ну-ка, молодой человек, быстро скажите в инструментативе числительное: восемьсот шестьдесят семь тысяч триста пятьдесят четыре.
– Инструментативе? – не понял Иван.
– Да, в творительном падеже. Ну, скорее!

Иван приостановился и принялся судорожно вспоминать падежи русского языка. Куделин подождал минуту, улыбнулся и махнул рукой:
– Не старайтесь, даже для многих теле- и радиодикторов это очень сложная задача. Что уж говорить о простых людях! А звучит это так: восьмьюстами шестьюдесятью семью тысячами тремястами пятьюдесятью четырьмя, – профессор задумался. – Или как-то так. Дело не в этом, а в том, что Борис говорил абсолютно правильно, в соответствии со всеми правилами русского языка. И ему это не стоило никаких усилий. Он просто иначе разговаривать не умел. Его речь в буквальном смысле слова ласкала слух. Любой, кому довелось переброситься с ним хоть парой фраз, понимал, что имеет дело с глубоким знатоком нашего великого и могучего русского языка. Вот так-то!..

Несколько обалдевший Иван какое-то время шёл молча, потом сказал:
– Но ведь Торопов не являлся специалистом по орфографии и грамматике русского языка, он был литературоведом!
– Тем не менее русским языком он владел в совершенстве, не то, что мы с вами. Ну, представьте, вы прочитали, ну… например, вот такие строки:

Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины...

А после этого вам подсовывают вирши какого-нибудь новоиспечённого поэта Кукушкина, от которых вас тут же начинает мутить. Я вот, признаться, сейчас только подумал, что Борису, наверное, казалось, что вокруг него сплошь безграмотные двоечники, говорящие на каком-то русском арго или сленге. Действительно, как он нас терпел?..
– А вы не преувеличиваете, профессор?
Куделин усмехнулся:
– Может быть, но только самую малость.
– А к чему вы мне рассказываете всё это?
– К тому, что вы интересуетесь Анфисой.
– Вы хотите сказать, что она…

– Да, я хочу, чтобы вы поняли, что Анфиса Торопова – потрясающий, уникальный талант. Боюсь произносить слово гений, но оно в нашем контексте вполне уместно. Борис нашёл и выпестовал настоящий литературный бриллиант.
– Нашли-то вы, вернее ваш сын.
– Пусть так. Но он смог, если хотите, раздуть чуть тлеющий уголёк. И этот уголёк разгорается всё ярче и ярче. Я не удивлюсь, если в ближайшее время Анфиса нас удивит какой-нибудь крупной формой – романом, например.
– Она что-то об этом говорила?

– Кажется, да. Но вы знаете, Иван Александрович, писатели частенько скрытны, как шпионы, до последнего не раскрывают своих планов. Анфиса тоже из числа тех, кто не расположен раньше времени распространяться о своих проектах. Но у неё это происходит не от осознания собственной значимости и исключительности, а наоборот – от природной стеснительности и застенчивости. Настоящий талант никогда сам себя не поставит выше окружающих. Талантливые, духовно одарённые люди, как правило, отзывчивы и скромны, но одновременно беззащитны и легко ранимы. Почти все человеческие гении в различные исторические эпохи были в лучшем случае изгоями. Их считали сумасшедшими, чудаками, колдунами. Их третировали, унижали, изгоняли. Джордано Бруно так вообще сожгли. И сейчас дела обстоят не лучше. Вспомните, не так давно один наш феноменальный математик смог доказать гипотезу Анри Пуанкаре , над которой бились лучшие математические мозги человечества в течение ста лет. И что? Математику присудили колоссальную премию, которая равнялась чуть ли не всей его зарплате, которую он получит в своём институте в течение всей своей жизни. А он взял и отказался от неё! Странные они, эти таланты. Но самое главное заключается в том, что часто гении по складу характера являются холериками либо, наоборот, ипохондриками, склонны к самосозерцанию, самокопанию, хандре. Вместе с тем им зачастую свойственны эпатаж, болезненное тщеславие, эгоцентризм. Некоторые перемежают периоды лихорадочной деятельности и творческой активности с периодами упадка сил, тоски и депрессии. Многие, к сожалению, не выдерживают энергетического и нервного напряжения и сводят счёты с жизнью…

– Мне кажется, вы преувеличиваете, Пётр Евгеньевич. Нарисовали прямо апокалипсическую картину бытия гениев. Я что-то не могу припомнить, чтобы они, как лемминги, массово прыгали со скал…
– Ошибаетесь. Примеры? Пожалуйста. Учёные: Людвиг Больцман и Этторио Майорана, Сенека и Зигмунд Фрейд. Писатели: Стефан Цвейг, Эрнест Хемингуэй, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Марина Цветаева. Художники: Винсент Ван Гог, Александр Беггров, Франсуа Лемуан, Григорий Сорока… Это только те, кого я могу назвать по памяти, сходу, а на самом деле их намного больше, поверьте мне!
Ивана буквально раздавила такая информация. Он никогда не задумывался над подобными вещами, а оказывается…

– Что же они – все поголовно психи? – пробормотал он.
Куделин усмехнулся, приостановился и ловко отбросил крупный камешек тростью:
– Видит бог, вы не так уж и далеки от истины. Великий психотерапевт Чезаре Ломброзо в своей бессмертной монографии «Гениальность и помешательство» писал: «Многие гениальные люди – сумасшедшие, но это не значит, что все сумасшедшие – гении». Я не ручаюсь за точность цитирования, но смысл передал верно. К чему я веду дело? Я веду дело к тому, что мы – я, Альбина, Варвара, может быть и вы – должны помочь молодому дарованию, уберечь от стрессов и невзгод. На неё и так свалилось этим летом столько всего!.. А она нас всех отблагодарит, вот увидите!
– Каким это образом? – не понял Иван.
– Как каким образом?! Напишет гениальный роман – вот каким образом. И мы все, прочитав его, умрём от счастья…

Стихи Б.Пастернак

Гипотезу, выдвинутую в 1904 году выдающимся французским математиком А. Пуанкаре в 2003 году доказал российский математик Г. Я. Перельман

Продолжение:  http://proza.ru/2020/12/27/821