На войне, как на войне

               
   Стоял октябрь 1981-го года, но, несмотря на осень и дождливую погоду, было тепло. У меня начинался отпуск, который, по всей видимости, мог уйти целиком на войну с бюрократами, не желающими решить  мой простой вопрос. Мне нужно было разрешение горисполкома на заселение моей старой квартиры (она принадлежала городскому фонду) работником завода, где я работал. Взамен я получал новую, большую квартиру в строящемся доме из заводского фонда. Наша семья расплодилась до 6-ти человек и просто задыхалась на 27,5 метрах. Директор завода Белецкий П. Н. на приёме дал разрешение на расширение, но в случае, если старая квартира перейдёт в фонд завода. Он, конечно, лукавил, прекрасно понимая, что этого не допустит городская администрация никогда и ни за что, поэтому и дал согласие на расширение многодетной семье. Всё благочинно и справедливо как бы... Если учесть, что город постоянно воевал с Белецким П. Н. , а у меня не было «волосатой руки», исход этой затеи был предрешён не в мою пользу.
Итак, накануне отпуска я сел и стал обдумывать своё положение: до пуска дома минимум год, а заявление на приём лежит в приёмной председателя исполкома уже месяц. Ну, что ж, пора идти пощупать главу города, в конечном счёте, без его подписи «кина не будет». И пошёл разговор глухого со слепым, как я и предполагал…
Я ему,- Давай логически, ну не дашь добро, но квартира всё равно не будет твоя, потому что я там останусь и, даже получив когда-то новую квартиру по очереди, раз не дали расширение, я вам старой не отдам, – пропишу дитё и всё!…Про себя думаю, - единственно, гад, мучиться мне придётся ещё лет десять».
Он в ответ «долдонит»:
    - Вот у меня очереди инвалидов, ветеранов, северян и ещё много, много чего…
Я своё:
    – Вам  для формальности, что ли нужно запретить, показать свою хозяйственность, мол, не дам и пяди жилищного фонда, хотя прекрасно понимаете эту формальность.
Он опять:
    - У меня инвалиды с детства, погорельцы, Н.З. и т. д. и т. п.
Договорившись до охрипшей паузы, мы  непонимающе уставились друг на друга, полный ступор, ни проблеска, ни проталины…
Доводы закончились, и я объявил нечто вроде начала войны. Собрав остатки терпенья, я с расстановкой чётко произнёс:
    - Вы поставили меня в безвыходное положение, и я вынужден отстаивать своё право и правоту доступными, всеми, я повторяю, средствами.
Он казённо произнёс:
    – Это Ваше право.
Сердечно попрощавшись, я выкатился из негостеприимного кабинета, осознав, что предстоит война и что второй встречи с этим чиновником не миновать, как бы мне этого не хотелось. Пришёл в свой «клоповник», сел за стол, положил чистый листок из тетрадки и крепко задумался. Итак, мои аргументы: во-первых, у меня трое детей, это через Терешкову, что-то связанное с материнством. Во вторых, у меня менее 4,5  метра площади на каждую душу, – это через депутата по нашему округу Бережкова. В третьих, тёща - ветеран войны – необходимо от неё заявление о невыносимых условия жизни престарелого, заслуженного человека, а это так и было на самом деле - это через Совет ветеранов, в четвёртых, я по совместительству веду кружок Радиоэлектроники от ГОРОНО, а это отдел исполкома. Короче, через два часа был составлен план боевых действий. Действовать необходимо было, начинать немедленно – начинался отпуск.
Я трясся в электрике в Москву с сумкой для продуктов, чтобы попутно записаться в приёмной Президиума Верховного Совета РСФСР, того самого, где принимал в своё время тов. Калинин. Купил колбасы, сыра, масла и, громыхая туристическими рифлеными ботинками, вошёл в вестибюль знаменитого здания. В относительно небольшой комнатке с окошками на площадь  две очереди жалобщиков. Налево с жалобами на городские власти. Направо - на заводские. Когда левая очередь дошла до меня, я протянул заявление, паспорт для регистрации и дальше я не поверил своим ушам,
 – Вас ждут в 15 кабинете, раздевайтесь и прямо по коридору.
Я несколько озадачился, к своему мэру Кузмину я прорывался месяц, а здесь 15 минут. Да и одет я был, мягко сказать, не для приёма. Под брезентовой курткой у меня был потрёпанный спортивный свитер с разлохмаченными рукавами; забрызганные брюки лоснились, а ужасные кирз подобные бутсы оставляли мокрые следы на дубовом паркете. Свою верхнюю одежду вместе с купленными харчами мне пришлось сдать в гардероб.
    - Всё кроме ручки и листка, – уточнил дежурный сержант на входе в кабинет.
Отступать я не собирался – на войне, как на войне.
    - Вот и первое сражение,- подумал я, открывая четырёхметровую толстенную дверь. В глубине огромной светлой комнаты за старомодным двух тумбовым столом сидел владелец данного кабинета, очевидно, участник изображенных на стене событий (взятие города Гурьева конницей Чапаева). На снисходительном, предупредительном лице старичка блуждала улыбка. Я начал катастрофически скучнеть, навалилась сонливость предшественница бесполезного времяпровождения. Героически подавляя зевоту, я вкратце изложил суть жалобы и протянул заявление.
    - Молодой человек, Вам необходимо переписать ваше заявление на имя Яснова, самого главного в этой инстанции, - сказал он.
Я это и сделал чисто механически и даже расписался за незабвенную тёщу. Последняя фраза “Божьего одуванчика” просто скосила,
    – Пошлём по инстанциям, о результатах Вам сообщат.
Гулко грохнула фасадная дверь, отозвалось пустотой и безысходностью.  Неужели права бывший мэр Александрова Коссович Л.Д., когда мы отчаянно обратились к ней за советом, – БЕСПОЛЕЗНО. Несмотря на всю помпезность и уровень баталии, первое сражение не дало выигрыша. Это стало известно, как только приоткрылась дверь кабинета с Чапаевым, чопорным, ухоженным старичком, с двумя потоками жалобщиков и 15-ти минутной готовностью выслушать выходца из народа с его потрепанной одежкой, с его жалкой торбой, откуда попахивало дешёвой колбасой за 2р 30к и поддельной подписью переписанного заявления.
    - Страшно далеки от народа, – вертелись в голове слова классика…
Осознав бесперспективность ожидания результатов от вышеописанной поездки, через три дня я выехал в город Владимир на приём к главному «коммунальщику» области Долгову. Прибыл в город к вечеру с тем, чтобы с утра быть в приёмной. Переночевал в общежитии у своей двоюродной сестры Татьяны, мне была выделена отдельная комната в женском общежитии, в углу которой висела икона.
    – Господи, помоги, – взмолился я, – ну, что тебе стоит!
Так или иначе, но утром, солнечным, несмотря на октябрь, я занял свою позицию с десятком таких же бедолаг на скамейке перед приёмной. Народ роптал, я навострил уши и через 10 минут уже знал исходные разведданные: Долгов ветеран Отечественной, резок, бывает и матерится, а его секретарша сука ещё та и т.д. На войне, как на войне. В голове уже зрел тактический план: значит так, скорее всего, необходимо бросить в бой заявление тёщи, может, сработает чувство фронтового братства, да, скорее всего, самому подтянуться и чётко печатать шаг, а отвечать и докладывать с военным акцентом, чётко и продуманно – ветеранам это нравится. Всё! По очереди прошла едва уловимая волна готовности, послышались тяжёлые шаги по потёртому паркету и, даже показалось, фикус как-то встрепенулся. Возник высокий мужчина в длиннополом кожаном пальто, достаточно энергичный, хотя и в годах с красивой сединой без намёка на плешивость. Проходя в дверь, он приказал секретарше:
    –Иногородних посетителей  в первую очередь.
А первым был я. Начинало везти, и я взбодрился, хотя при регистрации, когда я сообщил о причине моего приезда секретарша – сука бросила безапелляционно,
    – БЕСПОЛЕЗНО!
Опять это безысходное слово, как приговор, как приклеенная бирка, как банный лист к жопе. И я вошёл в кабинет с решимостью Александра Матросова, подошёл к столу чётко и вручил, как вручают приказ - прямо в руки Долгова заявление тёщи, о бедственном положении ветерана, что на самом деле так и было. Долгов начал читать почти печатный текст заявления, я внимательно следил за выражением лица ветерана. Оно просветлело, затем приняло вопросительное выражение.
    - На каком фронте воевала В. В. Головкова, т. е. тёща, – вдруг спросил Долгов.
Это я знал по рассказам самой тёщи.
    - На первом Белорусском, у генерала Чистякова, – чётко отрапортовал я.
    - Так, это значит, мы однополчане, можно сказать, - потеплел Долгов.
    - Ну-ка, объясни суть просьбы, я не улавливаю, в чём дело, ерунда какая-то, – продолжал он почти по-отечески.
Моя бодрость быстро начала перерастать в решимость добиться своего, нашлись слова, которыми я попытался показать абсурдность решения Кузьмина, и даже сделал предположение о причине такого решения, – столкновения главы администрации города с директором завода.
Долгов решительно подошёл к столу с десятком телефонов без номеронабирателей и поднял трубку розового аппарата и коротко произнёс:
    – Кузьмина.
    - Это прямая связь, - догадался я.
Только бы он оказался на месте, ёкнуло внутри. С другого конца ответил знакомый голос. Есть, это было не просто везение, это была полная раскрутка колеса Фортуны, как пройдёт разговор, свидетелем которого случайно или нет, я оказался.
    - К Вам обращался такой-то такого числа, – спросил Долгов.  Трубка подтвердила.
    - Ну, и …. Что?
В ответ несколько предложений Кузьмина.
    - Кто в городе хозяин? Ты или Белецкий, почему ко мне едет проситель с таким вопросом и куда он завтра ещё поедет с этой ерундой, – начал матереть развоевавшийся ветеран.
В ответ несколько затухающих фраз, похожих на оправдание. Тем временем Долгов уже орал и матерился.
    - Слушай, Кузьмин, я тебе советую, настоятельно советую, не позднее среды дать разрешение, а с Белецким после разберёшься, ты меня понял, не слышу… твою мать!
Секретарша, сука, и ухом не повела, привыкла, знай чирикает на бумаге. Установилась, как после артподготовки звенящая тишина, пауза длилась 2 или 3 минуты.
    - Ну, и что теперь мне делать?
    - Как что, в среду всё будет подписано, до свидания, заявление можете забрать, – расслабленно подытожил Долгов.
    - Я лучше оставлю.
    - Ваше дело, как хотите.
На этот бой ушло 20 минут, не более. Время 10 часов утра, автобус до Александрова идёт более 3,5 часов, но мне во что бы то ни стало надо добить Кузьмина, пока крутится колесо Фортуны, пока высок дух войска, пока противник не опомнился и не придумал какой-нибудь манёвр или просто примитивную подлянку.
На автостоянке было пусто, кроме размалёванного туристического, который стоял уже под парами, ближайший рейс до Александрова в 14 часов, что меня никак не устраивало. Я опаздывал на встречу с «Кузей», а день был везучий. Вскочив в «туриста» я узнал, что он идёт как раз через Александров, опять везёт, заплатив повышенный тариф, через 3 часа я был уже дома. Наскоро перекусил. Оделся я в лучший костюм. Кинул бумаги в дипломат. И поспешил  в исполком. Только бы Кузьмин оказался на месте, но я почему-то был уверен, что это именно так, день такой везучий. В исполкоме шёл смотр художественной самодеятельности: свистопляска сменялась на песнопения, Кузя восседал в комиссии. Увидев меня, он знаком показал в сторону кабинета, я усмехнулся, вспомнив, как я ждал приёма в первый раз – месяц. За длинным столом, покрытым каким-то сукном, заседали двое, один за креслом мэра, другой за стулом заседателя.
    - Так что же мы будем делать дальше, - пространно начал я, приготовившись к основной атаке, где будет задействована тяжёлая артиллерия, её основной залп. На войне, как на войне, надо выждать, уловить основной момент и вложить в этот залп всю энергию удачливого дня, и главную изюминку – невозможность моего появления здесь (ведь три часа назад я был в приёмной Долгова) – слишком короток срок, учитывая трудности сообщения.
И тут Кузьмин совершил тактическую ошибку, я понял, он не знает, что я был свидетелем его разноса Долговым, он начал давить на сознательность, этакую пионерскую.
    - Вот у меня такие очереди инвалидов, ветеранов, северян, лимитчиков, погорельцев, - он вытащил пухлую стопу бумаг. Пауза.
    - Значит так,- чётким и решительным голосом отчеканил я,  - Вам в 10 часов сего дня Долгов рекомендовал по-хорошему поставить соответствующую резолюцию на моём заявлении не позднее завтрашнего дня. А то, что Вы мне опять рассказываете, к моему вопросу не имеет никакого отношения, поскольку я не инвалид, не северянин, не ветеран.
Произнесённая фраза произвела эффект разорвавшегося снаряда главного калибра; образовалась звенящая тишина; на лице остолбеневшего чиновника я с удивлением обнаружил веснушки, да, да веснушки, так он же рыжий. Покраснев, он заёрзал в своём кресле, для чего-то засунул свои листки в стол, а потом вынул, потом снова засунул…
    - Договоримся так, завтра разрешение Вы дадите, а я прекращаю борьбу, – выручил я его от затянувшейся паузы.
    - Хорошо, завтра будет конференция, я встречусь с Белецким, попытаюсь договориться, – спасал «лицо» Кузмин.
    - Ладно, – подумал я, – чёрт рыжий, дам тебе такую возможность. Вслух выговорил, как ультиматум:
    - В четверг утром, среди входящей корреспонденции в заводской канцелярии я нахожу ваш утвердительный ответ, в противном случае Долгов рекомендовал подскочить к нему в пятницу. Да, совсем забыл, разрешение должно быть бессрочное, я не знаю точно, когда будет готов дом. Всё, до свидания.
Я покинул театр боевых действий, оставив последнее слово за собой. Сражение было выиграно, день удач кончался, в горле пересохло, усталость хватала за плечи, руки мелко дрожали от нервной перегрузки, – это была плата за победу, на войне, как на войне. Оставалось получить акт о капитуляции, и он был получен утром в четверг, в канцелярии завода. Ещё через неделю разрешение было отдано Белецкому П. Н. на приёме и ему ничего не оставалось, как выдать разрешение на расширение моей жилплощади, а по заводу поползли слухи, что я ездил к министру электронной промышленности, что впрочем, я не стал опровергать.
Если мой вопрос был решён, то для Кузмина это было только начало неприятностей. Дело в том, что раскрученный маховик бюрократии обладал колоссальной инерцией, о чём я предупредил «Кузю», столкнувшись с ним на лестнице исполкома, куда я зашёл по другому делу в отдел ГОРОНО. Он вскользь спросил, получил ли я разрешение на руки. Да, – сухо ответил я, и предупредил о маховике, как в воду глядел. Через месяц в мои пенаты пожаловала комиссия из г. Владимира, спотыкаясь о раскладушку, тесно стоящие диван, кровати они что-то записали и поехали в исполком к Кузмину. Ещё через неделю обедаю на кухне, тёща незабвенная кричит:
    – Подымов (это меня), иди скорее, про тебя по телевизору говорят (центральному, межу прочим, местного тогда не было).
Шла передача о многодетных семьях и диктор чревовещал:
    – Некоторые руководители на местах не понимают политику государства и КПСС в отношении к многодетным семьям. Когда к председателю исполкома небольшого городка Александрова пришёл отец многодетной семьи тов. Подымов по вопросу об улучшении жилищных условий, то ему ответили:
    – Я Вам ваших детей не рожал.
Это был результат письма к Терешковой. Много неприятных моментов должен был испытать «Кузя» за своё упорство и самоуверенность. И уже летом 1982 года «Кузю» извлекли из отпуска на даче и потребовали объяснений по вопросу решения вопроса об улучшении жилищных условий ветерана Великой Отечественной войны Головковой В. В. – это «долбанул» Союз ветеранов.
Окончательно эта эпопея окончилась анекдотически и весьма обидно для Кузьмина, когда мне уже вручили ордер на квартиру, и я отдал свой паспорт на выписку в ЖКО, выяснилось, что фактически старая квартира принадлежала радиозаводу, соседнему предприятию. Те, поздно отреагировав, попытались придержать паспорта, но что для меня опалённого такими баталиями стоило их победить. Поняв в чём дело, я напечатал на машинке следующий текст:
    - Ввиду необоснованной задержки паспорта ответственность по срыву приёма новой техники, связанной с командировкой возложить на ЖКО радиозавода, размер ущерба взыскать через арбитражный суд.
Паспорта были выписаны при мне и выданы. Таким образом, вся «тягомотина» для Кузьмина оказалась напрасна, представляю, что он пережил, и поделом, не в одном кошмарном сне, как видно, чудилась ему моя зверская физиономия. Шедший следом за мной по аналогичному вопросу технолог нашего завода получил подобное разрешение без сучка и задоринки, знал бы он, кому обязан. Столкнувшись с технологом в первый раз (он несколько напоминал меня по комплектности) Кузя съязвил,
    – Ну что, тов. Подымов, всё хлопочите?
    - Я не Подымов!
    - ???????????
Видно крепко отпечаталась роковая, для него, фамилия.
Отработал я на завершении строительства дома один или два месяца в качестве подсобного рабочего и в октябре 1982 года, получив ордер, начал переезжать. Потянулись бесконечные караваны с узлами, коробками, ящиками. Диву давались, как это всё умещалось в двухкомнатной квартире. Некоторые  рейсы шли прямо на помойку, наступило время обновлений, все накопления я бросил на мебель, посуду, ковры и т д.  Было такое огромное желание обновить ВСЁ, новый цветной телевизор, большой холодильник. Шла интенсивная доработка квартиры, я шпаклевал полы, модернизировал старую мебель, переклеивал ужасные обои, герметизировал двери, окна, не хватило отпуска, брал отгулы в долг. Сыграли новоселье, начался ноябрь….
Умер Л. И. Брежнев, и начиналась новая эпоха великих похорон генеральных секретарей. Остался в памяти о тех годах анекдот. На Красной площади похороны очередного члена и через оцепление ломится какой-то мужик.
    - Ваш пропуск?
    - У меня абонемент на всех их!
Главное, была просторная квартира, отдельная детская, с двухэтажной кроватью и спортивным комплексом, отдельная для ветерана, отдельная для нас, общая, нормальная кухня и огромный коридор с лоджией. Право, это стоило трудов и войны с «чинушами». Что же касается меня, то бесследно всё это не могло не сказаться на здоровье, месяц в больнице, была цена победы. На войне, как на войне…