Глава IV

 Эмма на несколько секунд потеряла дар речи, а затем чуть слышно выдохнула:
 - В Бастилии? Но как... почему, в чем может быть его вина? Я полагаю, что он очень достойный человек - другого вы бы не смогли полюбить!
 - И ты в последнем вновь не ошиблась, - подтвердила Рене, - Жан-Батист де Леруа - самый благородный человек, которого я знаю! Но его единственная вина в том, что он полюбил меня, а этого союза не хотела его семья, точнее его дядя и тетя! Которые сперва просто пытались его "вразумить", затем угрожали лишением наследства. А когда же поняли, что это ни к чему не приводит, решились на крайнее...
 Вновь замолчав, Дорваль отвернулась, закрыв лицо рукой. Растерянная и уже немного напуганная возможной участью пускай даже и не знакомого ей человека, Эмма подошла чуть ближе к девушке.
 - Рене, я... Я даже не знаю, что сказать.
 - А что здесь еще скажешь? - тихо, но отрывисто бросила Дорваль, кусая губы, - Да, родной дядя моего возлюбленного оказался настолько низким человеком, что был способен поместить племянника в Бастилию по ложному обвинению, лишь бы разлучить его со мной! Разумеется, его не держат в подземелье как узника, в его камере, как мне сказали, есть и стол, и стул и даже окошко, да и кормят его исправно, потому что старшему де Леруа не выгодно, чтобы случилось худшее. Он просто в силу своего извращенного разума полагает, что если Жан посидит пару недель или месяц в четырех стенах, то забудет меня. Но этот жестокий человек не понимает другого: его племянник скорее умрет, что предаст меня, поскольку... - голос Рене дрогнул, - на самом деле мы уже с ним супруги.
 Лицо Эммы сперва побледнело, а затем вспыхнуло алым румянцем.
 - Как?! Так вот почему вы не снимаете кольца, верно?
 - Верно. Нас тайно обвенчали незадолго до того, как Жана арестовали. Когда он не пришел на встречу, после которой мы планировали вместе бежать из Парижа, я сразу заподозрила неладное. К его семье я не пошла, зная, что меня они не пустят даже на порог. Пришлось сразу искать главу тайной полиции, месье Райера.
 Едва произнеся его фамилию, Рене скривилась, но вскоре продолжила.
 - Для женщины найти его было непросто, но я смогла. И он, как ни странно, сразу назначил мне аудиенцию, где поначалу принял весьма любезно. Но если бы я тогда могла только представить, чем эта встреча едва не закончится...

 Сделав снова небольшую паузу, Рене тяжело вздохнула, с досадой оглядывая свое монастырское одеяние.
 - Да, как ты понимаешь, тогда я в основном носила женское платье, и мои волосы были куда длиннее. Фехтованию меня немного обучил в детстве дедушка, а после уже сам Жан помог улучшить этот навык, когда узнал, что я умею держать клинок. Но в тот день, когда я сидела перед Райером в скромном, но элегантном платье, бледная от волнения, он не мог не оценить моего облика... Господи, лучше бы я была уродом! Иными словами, этот старый развратник решил воспользоваться своим положением и властью. Разумеется, сперва он меня напугал, с прискорбием сообща, что "месье де Леруа помещен под стражу на неопределенный срок и точно не сможет в ближайшее время освободиться из заточения". И в качестве доказательства своих слов он отдал мне кольцо Жана. Когда я, увидев его, не смогла сдержать слез, он изобразил участие и попытался меня успокоить словами "Тише, тише, мадемуазель Дорваль, не все потеряно. Да, участь вашего любимого незавидна, однако... Вы сейчас находитесь у начальника тайной полиции, а я имею обширные связи, и мне ничего не стоит замолвить словечко за Леруа, причем так, что никакие родственники с их амбициями не станут помехой. Вопрос лишь в вознаграждении..." Сперва я честно не поняла, к чему он клонит и спросила о том, какая нужна сумма денег, но этот сластолюбец лишь усмехнулся. Он заявил, что средств у него достаточно, а вот на женские прелести посмотреть не будет лишним всегда. Потом он начал уверять, что мне всего лишь нужно провести с ним ночь, и он решит все мои проблемы, даже выпросит для меня место фрейлины в Версале! Но я была непреклонна в своем ответе: "Забудьте мою просьбу, месье Райер. Я не шлюха, и останусь верна своему супругу." Вот тогда то он и пришел в ярость, захотев взять меня силой. Но я была проворнее и завладела его же шпагой. Наставив клинок на этого мерзавца, я велела ему молчать, если хочет жить, после чего сбежала от него через окно. Понимая, что теперь он велит всем своим людям меня разыскивать, я приняла решение скрыться. Тогда-то мне и пришлось обрезать волосы и переодеться мужчиной. Да, та шпага Райера все еще со мной, с ней я прибыла в ваш монастырь. О, как я мечтаю вновь вырваться отсюда и сделать все, чтобы спасти любимого, а не томиться в этом каменном мешке! И я уже знаю, что рано или поздно меня здесь обнаружат, поэтому вскоре я покину эту обитель навсегда.
 - И куда же вы отправитесь, Рене? - одновременно с испугом и затаенным восторгом спросила Эмма.
 - Мне нужно отыскать друга моей семьи, Гастона де Молена. Прежде он жил на юге города, но когда я сбежала от Райера, то не смогла его найти по старому адресу. Мне необходимо узнать, где этот человек теперь живет, и с его помощью дойти хоть до самого короля, но добиться справедливости и снятия обвинений с Жана. А каждый прожитый здесь день лишает меня покоя и надежд! Я понимаю, что в большей степени опасность грозит мне, а не моему супругу, но его дядя может пойти на крайнее: сказать Жану, что меня уже нет в живых, и тогда... Нет, я не могу даже думать об этом!

  Больше Рене уже не могла скрывать слезы и, обессиленная, опустилась на пол, схватившись за голову. Тревожась за ее состояние, Эмма предложила помощь, но поначалу Дорваль никак не реагировала. Лишь чуть позже девушка смогла подняться, немного опираясь на руку Эммы. Но внезапно Рене посмотрела той прямо в глаза.
 - Все, я окончательно поняла, что времени больше нет. Через три дня я покину монастырь. И поскольку матушка едва ли согласится выпустить меня в том же виде, в каком я сюда приехала, ты поможешь мне устроить побег. Это произойдет поздно вечером, когда все монахини закончат молитвы и отправятся на покой. Тога, в назначенный час приходи сюда - я все расскажу, что надо делать. Но если ты предашь меня и донесешь кому-то о моих планах, Эмма... учти, ты тем самым погубишь и меня и Жан-Батиста и будешь вечно потом молить Господа о прощении!
 Глаза юной послушницы лихорадочно заблестели:
 - Нет, нет, нет, клянусь своей жизнью, я не выдам вас! Никому! Даже под пыткой, даже под угрозой быть брошенной без пищи и воды в подвал, но я не предам вас, Рене! Потому что вы - великая, вы святая!
 С этими словами Эмма бросилась в порыве чувств на колени перед Дорваль, схватив полы ее одежды, но Рене жестом велела той перестать это делать.
 - Тише, встань, не унижайся. Я не святая реликвия, я человек, который хочет добиться справедливости в этом мире. Теперь слушай меня, Эмма: сейчас ты проследуешь в свою келья, как будто ничего не произошло, последующие дни будешь также ничем не выдавать наши планы, а когда придет время, поможешь мне. И знай, отныне ты мне как сестра, и я сама готова ради тебя кого угодно пронзить клинком! Если что-то пойдет не так, и нас заметят, я отстою тебя. Даю слово чести.
 Теперь уже сама Рене приблизила к себе юную послушницу и поцеловала ту в лоб. Эмма уже и не помнила, как очутилась за дверью кельи, как шла на ватных ногах по лестнице, шепча лишь одну фразу "Господь да благословит вас!" Тот вечер, когда между ними с Дорваль состоялся этот заговорщический диалог, полностью изменил жизнь будущей Невесты Христа.