VIII. Цейтнот

Я проснулся ещё до восхода солнца от жуткой тревожности. Казалось, что вот-вот должно произойти нечто ужасное и непоправимое, что мир ждёт катастрофа и ничего изменить невозможно. На грани паники, я подскочил как ошпаренный, не особо заботясь о том, чтобы не разбудить спящего рядом Флетчера, о существовании которого едва не забыл.

      В номере мотеля царил полумрак — призрачный блеклый свет зарождающегося дня пробивался сквозь занавески, но был не в остоянии окончательно развеять тьму. Коснувшись ступнями холодного деревянного пола, я ощутил небывалое успокоение — словно меня вновь вернули в привычную реальность. Острый шпиль одиноко валявшегося у ножки кровати слона отрезвил меня окончательно — я охнул от боли и подобрал фигурку. В голове подобно акварельным пятна на девственно чистом листе бумаге начали проступать воспоминания минувшей ночи. И чем ярче они становились, тем некомфортнее я себя ощущал. Собрав все разбросанные по паркету шахматы, я аккуратно сложил их вовнутрь доски и закрыл её на крючки. Затем принялся торопливо искать одежду, которая обнаруживалась в самых неожиданных местах. Оделся я за сорок пять секунд, уложившись в военный норматив и всё это время старался не оборачиваться на постель. Наконец, когда было покончено с последней и весьма важной деталью гардероба — а именно, шнурками на обуви, я был готов покинуть маленькую комнату, в которой произошло то, чего произойти в моей жизни никак не должно было, но на самом пороге что-то заставило меня задержать взгляд на мирно спящем Флетчере. Я ощутил лёгкий укол в области сердца и нервно сглотнул, понимая что не могу просто взять и уйти, даже ничего не сказав на прощание. Так что, подумав с минуту, я выскользнул за дверь, осторожно прикрыв её, и направился на рецепцию. Администратор дремала за стойкой, положив голову на гладкую поверхность регистрационного стола. Будить её не хотелось, но пришлось — я чуть встряхнул её за плечо, и женщина подскочила, продирая заспанные глаза.
— Ой, простите, — тряхнув кудрявой головой, сонно извинилась она.
— Ничего страшного, — я положил перед ней шахматрную доску. — Позаимствовал у вас вчера, возможно, вы и не помните, вот теперь возвращаю.
Администратор растерянно взглянула сначала на стройные ряды чёрно-белых клеток, затем на меня, затем — снова на клетки и кратко кивнула.
— Не могли бы вы быть так любезны заварить зелёного чаю? — попросил её я, доставая бумажник из кармана пиджака.
— О, разумеется, — при виде денежных купюр рецепционистка моментально ожила и, покинув свой пост, бросила короткое: — Подождите минутку.
Я оглядел пустующее маленькое фойе, дл которого такое название, впрочем, было чересчур громким, и присел на софу напротив стола регистрации. Ждать пришлось недолго — женщина вернулась с подносом, на котором стоял некогда красивый сервиз, скорее всего, польского производства, состоявший из заварного чайника с крышкой и чашки на треснутом блюдце. Впрочем, трещина была незначительной и не сразу бросалась в глаза, так что я её тактично проигнорировал. Рядом с чашкой расположились кубики рафинированого сахара и простенькая металлическая ложка.
— Благодарю, — я рассчитался за чай и бережно подняв поднос, понёс свою ношу на второй этаж. Ступеньки натужно скрипели подо мной и, казалось, давно не видавшая ремонта лестница, провалится куда-то в недра подвала, если он вообще здесь был, так что я двигался максимально осторожно, словно ступал по тонкому льду.

      Я осторожно толкнул дверь ногой и просочился в номер подобно тени. Солнце наконец-то выползло из-за гоизонта и оттого стало заметно светлее. Дождь давно прекратился и я, оставив чайник с чашкой на столе, открыл окно, чтобы вдохнуть свежий морской воздух. Вдалеке виднелось уже практически спокойное море, громко кричали чайки, проносясь на белыми барашками волн, на пляже, больше похожем на поле боя из-за обилия сломанных зонтиков и лежаков, не было ни души. Я сделал ещё один глоток утреннего бриза, а затем вернулся к подносу. Переместив его на кровать, я склонился над безмятежно дремавшим американским гением.
— Эй, — негромко окликнул его я, чувствуя себя как никогда неловко. — Доброе утро!
Веки Флетчера слегка дрогнули, он медленно, с явной неохотой приоткрыл сначала один глаз, а потом другой.
— Доброе, — сфокусировав взгляд на мне, сонно кивнул молодой гроссмейстер.
— Это тебе, — я кивнул на чайник, отчётливо осознавая, что столь сконфуженным не был ещё с тех времён, когда школьная учительница вычитала меня при всём классе. Я тогда стоял у доски, глядя на украшавшие её уравнения, которые для меня были чем-то сродни иероглифам майя, и не мог связать и двух слов, хотя сам вызвался решить задачу — все мои знания словно испарились, а за спиной слышались противные смешки одноклассников. В итоге вместо поддержки я получил публичную порку от математички, и, отчаянно краснея, пытался скрыть душившие меня злые слёзы. Сейчас происходило примерно тоде самое, но по абсолютно другим причинам: лицо моё горело как от десятка ударов и мне не нужно было зеркало, чтобы знать наверняка, как полыхают мои щёки. Смотреть в глаза Флетчеру казалось самой страшной пыткой, и я не мог себя заставить сделать это. Непреодолимо хотелось уйти, стереть из памяти события прошлой ночи, которые, определённо, перевернули мою жизнь с ног на голову, так что, помявшись, я выдавил робко:
— Что ж, я, пожалуй, пойду — боюсь, что наш «наблюдатель» уже весь отель на уши поставил, разыскивая меня, — оправдание было максимально нелепым, так как часы показывали половину седьмого утра и вероятность того, что меня кто-то хватился равнялась нулю, но ничего более умного мне в голову не пришло. — Ты это… догоняй, в общем, — я беспомощно оглянулся, словно ища поддержки кого-то третьего, невидимого, но, так её и не найдя, выскользнул за дверь, оставив ключ от комнаты на тумбе в прихожей.

      По лестнице я спустился с такой скоростью, что, наверняка бы установил мировой рекорд. Опасно скрипящие ступеньки и неустойчивые перила на этот раз нисколько меня не волновали. Бросив мимолётный взгляд в сторону рецепции, которая в этот раз пустовала, я выскочил на тихую улицу и решительно зашагал в сторону отеля. Я не бежал лишь потому, что считал это слишком утомительным, да и был уверен, что со стороны покажусь странным. Впрочем, на всём пути мне не встретился ни один прохожий — город мирно спал и не думал просыпаться. Лишь где-то отдалённо щебетали птицы, да ласковое утренее солнце, искрясь отражалось в лужах на мостовой и окнах домов.

      Флетчер настиг меня, когда я остановился, чтобы понять, где именно нахожусь — похоже, что я неправильно прикинул маршрут от мотеля до гостиницы, что неудивительно, так как в штормовую ночь и в ясное утро мир воспринимается несколько иначе. Тёплые пальцы американского гроссмейстера скользнули по моей ладони, и от этого прикосновения меня как током ударило — я вздрогнул, но всё же не отстранился. Так мы и шли по тротуару молча, в практически полной тишине, пока впереди не замаячило массивное многоэтажное здание отеля.


      В холл я вошёл первым, мой… спутник? друг? коллега? любовник? — чёрт побери, я не знал как его теперь называть — пару минут спустя. Вокруг не было никого: ни заселяющихся и выезжающих постояльцев с сумками и чемоданами, ни вездесущих горничных, ни назойливых паппарацци — лишь парочка ещё окончательно не проснувшихся администраторов находились на своём посту. Я вежливо поздоровался с ними, и, не оборачиваясь на Флетчера, свернул на лестничную клетку — всё, чего мне хотелось в тот момент — добраться до своего номера, принять душ и выспаться — благо, выезжать мы должны были только в десять. Честно говоря, хоть мне и представлялось, как я проснусь бодрым и отдохнувшим и начну вести себя ни в чём ни бывало, в глубине души я прекрасно знал, что так не будет, даже если я переплыву Тихий океан туда и обратно, содру с себя кожу и пришью новую и просплю пару тысячелетий. Я не буду вести себя как ни в чём не бывало. Максимум, что я смогу — притворяться, что ничего чрезвычайного не произошло, возможно, если окажусь достаточно убедителен, то заставлю себя в это поверить. И на этом всё.

      «На этом всё», — с такими мыслями я отпер дверь номера и ввалился внутрь словно пьяный — ноги внезапно едва не прератили меня слушаться. Решив отложить все тягостные умозаключения на потом, я направился в ванную, после чего даже не переодеваясь в пижаму, рухнул впоперёк кровати и провалился в глубокий тревожный сон.

      За завтраком нас было всего пятеро: я, Сергей Симиренко и его жена, Артур Финниган и действующий чемпион мира. Трапеза больше напоминала поминальное застолье, настолько отстранёнными и поникшими были все её участники, но атмосферу разрядил Финниган, решивший, по всей видимости, взять на себя роль провокатора и задиры, обычно занятую его коллегой и соотечественником.
— Хорошо, что вы не пригласили меня на эту вашу прощальную вечеринку, — судя по тому, как была произнесена фраза, американцу было далеко не всё равно, но он как мог это скрывал, — иначе бы сейчас валялся с похмельем как большинство ваших.
— А с чего вы взяли, что у нас вообще присуствовал алкоголь? — вскинул бровь Сергей. — Мы люди непьющие и сознательные, да будет вам известно. Кстати, что-то не вижу я вашего приятеля Флетчера. Или у вас было своё торжество?
— Не было, — остервенело пережёвывая креветку, ответил иностранный гроссмейстер с явным неудовольствием. — Нас слишком мало, чтобы организовать что-то мало-мальски интересное, вдобавко Фрэнсис предпочитает одиночество.
— При чём настолько, что вчера его не было в номере всю ночь, — возмущённо сказала супруга Симиренко, Таня.
— Почему вы так решили? — я невольно напрягся от её слов, но виду не подал.
— Коятра орал от голода, — ответила девушка. — Да так, что слышно было на весь коридор. Умолк лишь тогда, когда Серёжа, добрая душа, выпросил в ресторане остатки колбасы и просунул их под дверь. А было это, я хорошо помню, уже после полуночи точно. Вот только помогло то ненадолго, так как к трём часам кошачий концерт возобновился, и нам крупно повезло, что Серёжа не скормил ненасытному животному всю колбасу за раз.
— А что, раньше кот вёл себя спокойно? — поинтересовался я.
— Да, — кивнул Симиренко. — По его поведению всегда можно понять на месте Флетчер или нет. Если кот долгое время чем-то сильно обеспокоен — хозяина точно нет в комнате.
— Хм, странно. Насколько мне известно, Флетчер очень заботится о своём питомце, и никогда не оставил бы его одного на целую ночь, — сказал действующий чемпион, сосредоточенно потирая переносицу.
— Может, решил напоследок оторваться как следует и поискать приключений в городе, — предположил Финниган. — Он же до чёртиков правильный: и не пьёт, и не курит… А тут неплохой такой случай попробовать представился. Ну, попробовал, перебрал, и спит сейчас где-нибудь.
— Хорошо, если так, потому что и вам, и нам скоро предстоит покинуть Кюрасао, — напомнил обладатель шахматной короны и, словно невзначай посмотрел на часы. Я сделал тоже самое: половина десятого. Ещё есть время собраться и спустить вещи в холл.
— Предлагаю поторопиться, — словно прочитав мои мысли, сказал шахматный король и первым встал из-за стола. За ним последовали Сергей и Таня, а потом уже и я с Финниганом. Последний на выходе из ресторана вдруг наклонился к моему уху и едва слышно шепнул:
— Будьте осторожны с Фрэнком — последние два года он боится привязываться к людям и страдает от паранойи: в любой момент вы можете из лучшего друга стать злейшим врагом. Имейте это в виду.
— Я понял. Приму к сведению, — кивнул я, и мы разошлись в противоположные стороны.

      Когда все шкафы и ящики в моём номере опустели, а чемоданы, наоборот, обрели округлившиеся бока, я выбрался к лифтам и благополучно спустился в холл. Эхо разносило по всему помещению и без того зычный голос Армена Саркисяна, который от души травил анекдоты, и весёлый смех советских шахматистов и их родственников. Чуть поодаль от наших стояли иностранные гроссмейстеры, двое из которых, Финниган и Серра, о чём-то говорили между собой, а третий, разумеется, Флетчер, прислушивался к разговорам русских. Не успел я приблизиться к своим, как американец оказался рядом.
— Вы не будете против, если мы обменяемся адресами и номерами телефонов? — сходу спросил юный гений. Я, на секунду сбитый с толку столь внезапным развитием событий, замер, а потом утвердительно кивнул. Так у меня оказался листок с контактами Флетчера, а у него — бумажка с моими.

      До самого аэропорта мы не обменялись ни словом, так как ехали разными автомобилями. А уже в зале ожидания, непосредственно перед посадкой, когда все прощались друг с другом, молодой гроссмейстер, пожимая мне руку в чилсе последних, вдруг резко обнял меня, да так сильно, будто боялся что мы больше никогда не увидимся. Что ж, он был практически прав. Со стороны никто не заметил ничего подозрительного, хоть объятия наши продлились несколько дольше привычных дружеских, так как все уже успели привыкнуть к тому, что во время турнира мы успели сдружиться, вдобавок мы были отнюдь не единственными, кто обнимался на прощание.
— Не забывайте меня, — неожиданно по русски сказал Флетчер, в глазах его читалась мольба.
— Не забуду, — пообещал я. И это обещание я сдержал.

***



      Едва самолёт поднялся в воздух, как я снова ощутил ту самую жуткую тревогу, что и во время первого утреннего пробуждения. Предчуствие чего-то ужасного и неотвратимого преследовало меня вплоть до самых дверей родной квартиры. Не исчезло оно даже тогда, когда я вышел из лифта на седьмом этаже родной сталинки и решительно нажал на кнопку звонка. Открыла Нина. При виде неё я испытал странное дежавю и едва не сказал то, что говорил во сне, столь неудачно посетившем меня в больнице на Кюрасао, но в последний миги удержался и заставил себя вымученно улыбнуться.

— Ну здравствуй, — произнёс я, неотрывно глядя на супругу. С мгновение она смотрела на меня немигающим взглядом кобры, а затем её изящные руки обвили мою шею. В тот же миг всё моё беспокойство, все воспоминания о Флетчере были начисто стёрты невидимым ластиком.
— Дима, дурак, я так переживала за тебя! — звонким от слёз голосом прошептала Нина. — Ты ведь мог погибнуть!
Я переступил порог и запер за собой дверь.
— Ты была права: нужно было лучше следить за собственным здоровьем. Вдобавок, я ещё и умудрился сильно понервничать из-за выговора, сделанного мне товарищем Смирновым, — я невольно скривился, вспоминая злополучный диалог с сотрудником КГБ. — Однако, — я с оптимизмом похлопал себя по карманам, наполненным блистерами с таблетками, — теперь всё будет хорошо, обещаю. И да, — поймав напряжёный и испытующий взгляд жены, добавил я: — никаких жриц любви, клянусь.
— Очень на это надеюсь, — чуть нахмурившись, произнесла Нина и, мягко поцеловала меня в губы. В этот момент моё сердце пропустило удар, позволив вернуться воспоминаниям, а вместе с ними — тревоге. Тогда я понял, на что она так похожа: цейтнот. Недостаток времени на обдумывание ходов. Я давно уже не сталкивался с этой проблемой, как правило, успевая уложиться в сроки, но паника, накрывавшая меня в подростковые годы, когда моя игра была гораздо менее качественной, нежели сейчас, не могла сравниться ни с чем. Это ощущение того, что если ты не уложишься, как минимум взорвётся огромная бомба, как максимум — целая вселенная. И вот сейчас было тоже самое. У меня больше не оставалось времени на обдумывание ходов. Хотя… а у меня ли? На тот момент вопрос был риторическим, но мне предстояло получить на него ответ куда раньше, чем я мог только подумать…