Эротика в советском кино ч-1

   
   До начала шестидесятых годов прошлого века советский «железный занавес» надёжно справлялся со своей задачей: "...защиты сознания советских людей от разлагающего воздействия буржуазной идеологии и морали", но затем этот занавес начал давать «протечины», через которые в СССР начала просачиваться информация о прокатившейся по Западу волне сексуальных революций, в результате которых в «их» фильмах стали более свободно показывать сцены наготы, а также сексуальные сцены.
  Этот факт наши идеологи сразу расценили как признак «дальнейшего загнивания Запада» и до некоторого времени с этим всё было ясно и понятно, пока сцены с «голенькими» актрисами не стали появляться в наших фильмах. На протяжении следующих 10-15 лет таких фильмов вышло столько, сколько не выходило за всю предыдущую историю советского кино. Зритель, столкнувшийся с этим непривычным пока ещё для него явлением, оказывался в некотором недоумении.
   -Как же так? - размышлял обыватель.
   -Ведь, кажется, именно за это, за наличие «раздевающихся и вполне раздетых красавиц» наша «руководящая и направляющая сила» осуждающе говорила и продолжала говорить о зарубежном кино, поясняя при этом, что сцены наготы в «их» фильмах - лишь «наивная приманка», призванная сыграть на «низменных чувствах зрителя»; что всё это - результат коммерческого характера «их» кинопроизводства, а теперь вдруг сами постепенно стали склоняться к тому, что раньше считалось просто неприемлемым для советской культуры.            
  -Уж не начало ли это того же «загнивания»?
  -Нет, - говорила партия со страниц газет и журналов,- нашему кино всегда был чужд пуританизм,- и в доказательство того приводила в пример фильм А. Довженко «Земля»(1930).
  В своей автобиографии Довженко пояснил: «Землю» я задумал как произведение, подтверждающее начало новой жизни в селе». Глубокие социальные сдвиги, трагические столкновения нового и старого, колхозников и кулаков, веры в народ и веры в бога Довженко рассматривал с волнением поэта и мудростью философа.
Фильм начинался с прославления вечной природы, оплодотворённой человеческим трудом. Яблони, обременённые тяжёлыми плодами, медленно, словно в полусне или в воспоминаниях, возникали на экране. Крепкие, свежие яблоки олицетворяли вечную молодость природы, щедрое плодородие земли.
   Центральное место в фильме занимает большая, торжественная, подробно разработанная сцена появления в селе первого трактора, застыла празднично принаряженная, многолюдная улица села. Мужчины, женщины, дети поднимают головы, напрягают слух. И зрители будто бы слышат приближающийся гул мотора. На тракторе едет ликующий Василь. Вот въезжает в село. Негодуют и грозятся кулаки, а Василь уже перепахивает вековечную межу на поле своих отцов и дедов.
   Эту весёлую, шумную, многолюдную и залитую солнечным светом сцену сменяет сцена тихая, залитая лунным светом, полная любовного томления, невыраженных надежд, острого ощущения будущего. Влюблённые пары неподвижно, словно прислушиваясь к грядущему, сидят под луной. Молодость, любовь, новое ждёт своего часа. Поэтому понятны чувства Василя, который, расставшись с невестой своей Натальей, пляшет, возвращаясь домой. Пляшущим и настигает его пуля коварного кулака Хомы.
Село поражено убийством. Притаились кулаки. Бородач Опанас вступает в спор с богом, допустившим такое злодейство. Обезумев от горя, голая, мечется по хате Наталья, невеста Василя.
   Да, действительно, ещё в самом начале тридцатых годов на экраны вышел фильм, в котором наряду с другими его достоинствами, уже тогда имелась сцена наготы. Но, согласитесь, один этот факт ещё ни о чём не говорил, ибо этот фильм довольно долгое время был у нас практически единственным фильмом такого рода. Но и он вскоре был «подстрижен» и только в 1958 году власть разрешила выпустить фильм на экраны в том виде, в котором его создали авторы.
   К концу 70-х годов уже можно было насчитать десятка полтора - два таких фильмов. И всё же это была ещё  не революция! Да и под силу ли было этой пока ещё горстке фильмов совершить действительно революцию там, где с давних времён был создан и прочно просуществовал до наших дней эффект «запретного плода»? Где всё это так долго и так тесно было связано с понятием греха, стыда, порока и разврата?.. В общественном сознании ещё должна была произойти действительно революция, прежде чем советские люди смогли бы вернуть себе прежнюю невинность: способность не эротически взирать на нагое тело человека в не эротических условиях, что прекрасно известно всякому дикарю, не развращённому пуританской моралью цивилизованного человека.
  В борьбе против наготы, которую постоянно вела господствующая ханжеская религиозная и партийная мораль, два принципа неизменно вступали в её защиту. Это были древнейшие факторы, соединение которых на определённом этапе развития человека возможно  обусловили возникновение наготы: это стремление быть более привлекательным и естественная потребность эротического выбора - фактор, помогающий естественному отбору. Другим фактором было искусство! То самое великое искусство, которое с огромной энергией потребовало для себя голое человеческое тело. Оно не руководствовалось ни полезностью, заставившей нас покрыть тело одеждой вследствие холода, ни другими более тонкими «моральными» основаниями, вызвавшими необходимость прикрытия наготы.      
  Голое тело человека, решительно без всякого прикрытия, было гармонически прекрасным объектом и, как таковой, оно принадлежало уже к области искусства. Правда, вынужденное к тому силой, искусство иногда уступало требованиям церковной цензуры, изобретая фиговые листки и тому подобные ужимки, якобы делающие изображения наготы более целомудренными, но всё же истинное искусство, несмотря на все старания ханжеской морали как можно больше натянуть покрывало, спокойно снимало с созданного им образа человека даже фиговый лист и смеялось в лицо каждому, кто опять хотел нацепить его (Вильгельм Бельше «Любовь в природе»).
   Более полувека прошло с тех пор, как и религиозная, и «буржуазная» мораль перестали быть господствующими в советском обществе. Во многих областях жизни произошли коренные преобразования, однако в этом «деликатном вопросе» в брежневское время всё ещё продолжала ощущаться «инерция былого мышления». Почти неизменным осталось брезгливое отношение властей к изображениям нагого человеческого тела, особенно к изображениям эротического содержания, а появление со стороны простых граждан интереса к таким изображениям, по меньшей мере, расценивалось как признак дурного вкуса. На страницах печати то и дело появлялись статьи, где авторы говорили об эротике, сексе, насилии и порнографии, как о содержимом одной и той же помойной ямы. И это тогда, когда всем здравомыслящим людям уже давно было понятно, что далеко не всё, что относится к области эротики, секса так же низменно и безобразно, как те же жестокость и насилие. Всё, что можно найти низменного, безобразного в половой жизни человека привнесено туда самим же человеком и от него зависит, насколько неизменным всё это останется в будущем. В его так называемом «светлом будущем», куда партия так энергично звала советский народ от съезда к съезду.
   Одних усилий здесь со стороны музеев было явно недостаточно. Возможности же кино тут было трудно переоценить. Поэтому, когда в шестидесятые годы появилась возможность показывать в фильмах сцены наготы и любовного поведения персонажей более свободно, чем прежде, кинематографисты стали пользоваться этой возможностью, но сразу возникал вопрос: во имя чего, с какой целью, какого результата они хотели бы добиться тем самым? Делалось это ими для того, чтобы вернуть советским людям утраченную ими когда-то невинность; чтобы воспитать в них уважительное, истинно нравственное отношение к наготе человеческой; чтобы поднять на более высокий культурный уровень взаимоотношения полов? Или это была всего лишь дешёвая дань капризу приходящей моды?
   К сожалению, получилось именно так! В подавляющем большинстве случаев нагота присутствовала в советском кино только потому, что однажды это стало модно, признаком современности, так сказать. Видимо, партия специально однажды слегка ослабила контроль за «самым важным из искусств», чтобы показать своим зарубежным критикам, что в СССР можно обойтись без всяких революций. Вот что тогда из этого вышло.
  Фильм А. Кончаловского «Первый учитель» можно назвать первым после фильма «Земля» произведением, где авторы осмелились показать сцену наготы. В фильме показаны драматические события в период становления советской власти в Средней Азии. В одной из сцен показано, как взрослые мужчины избили и изваляли в грязи девушку, решившую посещать занятия в школе. Вырвавшись из рук мучителей, девушка убегает за околицу и там, в укромном месте решает обмыться в реке. За ней подглядывает как бы случайно оказавшийся в нужное время и в нужном месте один из героев фильма, а с ним, конечно, и зритель. С этого момента начинается смакование подробностей сцены. Авторы вначале крупным планом показывают ступни ног девушки, входящей в воду. Затем видны её колени и вот камера поднимается выше, показываются её ноги немного выше колена. На этом изображение прерывается. На мгновение на экране появляется грудь девушки, затем камера отъезжает на «почтительное» расстояние и на этом сцена заканчивается. Получилось, будто избили и изваляли девушку в грязи только для того, чтобы этим была оправдана сцена раздевания актрисы перед камерой.
   Следующий пример - фильм С.С. Дружининой «Солнце снова солнце». Литературный материал, послуживший основой для написания сценария к этому фильму, сцены с купанием в море голой девушки не имел. В фильме же эта сцена появилась и то, как она была преподнесена зрителю, заслуживает, на наш взгляд, внимания. Кто видел этот фильм, наверно помнит, что зрителю вначале спокойно, не спеша, показывают плывущую в море девушку. Зритель не видит того момента, когда она входила в воду, но благодаря мастерству оператора, он довольно скоро начинает подозревать, что плавает она без купальника.       
  Будучи слегка заинтригованным, зритель с этого момента начинает с несколько более пристальным вниманием следить за дальнейшим развитием событий на экране. Вот девушка достигает места, где не так глубоко и становится на дно ногами, вода доходит ей до плеч. Далее, тоже не спеша крупным планом показывают её лицо на фоне играющей бликами воды. Вот из воды показались ее плечи. Крупным планом показывают её лицо и плечи. В этом эризоде камера снова не спешит, но не спешит до тех пор, пока из воды вот-вот должна показаться её грудь. Тут-то камера сразу оживает!.. В следующий миг происходит быстрая смена кадра. На мгновение на экране в полный рост показывается вышедшая из воды «русалка», затем сразу сбивается резкость изображения и многозначительно «расплывшись» героиня уходит из кадра. Всё это происходит так быстро, что зритель только и успевает заметить, что плавала она действительно «без ничего». В следующий момент зрителю «великодушно» предоставляется возможность «подсмотреть» из-за камней за вытирающейся и одевающейся героиней, но это уже на почтительном расстоянии и держится она всё это время к зрителю спиной. Заметим, зрителя вначале медленно подводили к тому моменту, когда на экране должно появиться то, что в повседневной жизни является объектом «запретного плода». Зритель, конечно, заинтригован и с напряжённым вниманием ждёт появления «чего-то». Вскоре обещанное «нечто» действительно появляется на экране, но именно тогда, когда зрителю это меньше всего хочется, отсчёт времени изображаемых событий на экране начинает идти на мгновения. Затем визуальный доступ к изображаемому на экране предмету искусственно затрудняется с помощью всевозможных трюков, как то: игра светом, тенью, резкостью изображения, частота смены плана, кадра и т.д. и т.п.. В результате оказывается, что это был всего лишь примитивный трюк из набора тех, с помощью которого авторы дразнили зрителя показом "клубнички" по-советски (продолжение следует).