Прототипы героя Лескова - Левша

«Современный читатель живет с ощущением, что легенда о стальной блохе, подкованной русским умельцем, «была всегда». Этой фразой начинается в книге «Лесковское ожерелье» Льва Аннинского глава о «Левше». Однако, как это ни удивительно, но подобного мнения были не только нынешние, но и первые читатели сказа Н.С. Лескова
В октябре 1881 года в еженедельной газете «Русь», издаваемой в Москве И.С. Аксаковым, впервые увидел свет «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе». Открывался он предисловием Лескова:

«Я не могу сказать, где именно родилась первая заводка баснословия о стальной блохе, то есть завелась ли она в Туле, на Ижме* или в Сестрорецке, но, очевидно, она пошла из одного из этих мест. Во всяком случае сказ о стальной блохе есть специальная оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. В ней изображается борьба наших мастеров с английскими мастерами, из которой наши вышли победоносно и англичан совершенно посрамили и унизили. Здесь же выясняется некоторая секретная причина военных неудач в Крыму. Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку еще в царствование императора Александра Первого. Рассказчик два года тому назад был еще в добрых силах и в свежей памяти - он охотно вспоминал старину, очень чествовал государя Николая Павловича, жил «по старой вере», читал божественные книги и разводил канареек. Люди к нему относились с почтением». 

Первой на «Сказ» откликнулась 30 мая 1882 года крупнейшая петербургская газета «Новое время»: «Есть легенда о стальной блохе, и г. Лескову пришла счастливая мысль ею воспользоваться».

Десять дней спустя другая петербургская газета «Голос» писала: «Господин Лесков издал курьезный «Сказ о тульском левше и о стальной блохе». Это - старая легенда тульских и сестрорецких оружейников» .

Рецензент журнала «Дело» отмечал: «…Авторское участие г. Лескова… в «Сказе…» ограничивается простым стенографированием. И надо отдать справедливость г. Лескову - стенограф он прекрасный».

Журнал «Вестник Европы»» писал: «К числу легенд самой последней формации принадлежит и легенда о «стальной блохе», зародившаяся, как видно, в среде заводского люда. Эту легенду можно назвать народною».

«Такова рассказанная им (Лесковым - А.К.) давно всем известная сказка о стальной блохе» – отмечал журнал «Отечественные записки».

Как видим, пять рецензентов периодических изданий различных убеждений пришли к единому выводу: сказ о левше - известная легенда.         

Лесков написал «Литературное объяснение», в котором опровергал утверждение рецензентов, что сказ о Левше: «легенда старая и общеизвестная»:

«Все, что есть чисто народного в «Сказе о тульском левше и о стальной блохе», заключается в следующей шутке или прибаутке: «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали». Более ничего нет «о блохе», а о Левше, как о герое всей истории и о выразителе русского народа, нет никаких народных сказов, и я считаю невозможным, что об нем кто-нибудь «давно слышал», потому что, - приходится признаться, - я весь этот рассказ сочинил в мае месяце прошлого года, и Левша есть лицо, мною выдуманное. Что же касается самой подкованной туляками английской блохи, то это совсем не легенда, а коротенькая шутка или прибаутка…»

Однако «Литературное объяснение», напечатанное в «Новом времени» 11 июня, опоздало.

Ни один из пятерых рецензентов не усомнился в том, что при создании «Сказа» был использован готовый фольклорный сюжет.

Между тем за два года до написания «Левши» Лесков действительно побывал в упомянутом им в предисловии Сестрорецке, известном старинным оружейным заводом, прожил там несколько месяцев, однако вопреки утверждению не встречался со старым тульским оружейником. Это подтверждается воспоминаниями сына писателя Андрея, в то время двенадцатилетнего гимназиста:

«Лето 1878 года мы жили в Сестрорецке, в доме какого-то оружейного мастера, из молодых. За все лето Лесков вел знакомство только с одним помощником начальника местного оружейного завода полковником Н,Е. Болониным… Николай Егорович, большой специалист, водил нас по всем цехам, объяснял работу всех станков и водяных двигателей… Вечерком Болонин заходил за отцом… Лесков не раз и у него и вообще у кого только можно было доискивался корней ходившего присловья о том, как англичане блоху сделали, а туляки блоху подковали да им назад отослали… Все улыбались, подтверждая, что что-то слышали, но что все, мол, пустое. Так «Левша» и остался ничем не обязан лету, проведенному в оружейном поселке, на даче у оружейника. Не было там и никакого «старого тульского выходца».

Готовя «Левшу» для собрания сочинений, Лесков для устранения недоразумения вынужден был пожертвовать предисловием. В результате была утрачена целостность произведения. Ведь согласно авторскому замыслу рассказ оружейника, обильно пересыпанный затейливыми словечками «народной терминологии» вроде «буреметр», «мелкоскоп» и «нимфозория», начинался и завершался комментарием якобы записавшего этот рассказ писателя – предисловием и последней главой, которая открывалась фразой: «Теперь все это уже «дела давно минувших дней» и «преданья старины», хотя и не глубокой, но предания эти нет нужды торопиться забывать, несмотря на баснословный характер легенды и эпический характер ее главного героя».

            Из-за устранения  предисловия произведению был причинен художественный ущерб: была утрачена симметрия начала и конца сказа. Сознавая это, Лесков при новом издании «Левши» в 1894 году был принужден восстановить предисловие. В результате этого история о старом оружейном мастере, будто бы поведавшем писателю легенду о левше,  вновь ожила и ей опять поверили - теперь уже не рецензенты, а профессионал-оружейник.

            Артиллерийский полковник С.А. Зыбин - начальник одной из мастерских Тульского оружейного завода, занимавшийся историей этого завода, напечатал в 1905 году в ведомственном журнале «Оружейный сборник» большую статью  «Происхождение легенды о тульском косом Левше и о стальной блохе», в которой писал: «Сказу о Левше дала материалы жизнь тульских оружейников за долгое время развития этого сословия… Очевидно, что рассказчик, старый сестрорецкий оружейник, выходец из Тулы… внес кой-что что местное, чисто петербургское, но главные подробности рассказа, оценка в нем событий, характеристика лиц и положений пришли к ним из Тулы как продукт народного творчества».

                ***               

Какие же источники могли послужить основанием для создания «Сказа о тульском косом левше и о стальной блохе»? Попробуем собрать их и составить подобно мозаичному полотну цельную картину.

Лесков при написания произведения исходил из прибаутки «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали». Подобного присловья в книге В.И Даля «Пословицы русского народа» нет, но в числе посвященных тулякам мы находим такую: «Блоху на цепь посадили».

 С.А. Зыбин приводит эпиграфом к своей статье  поговорку: «Туляки блоху подковали да на цепь посадили». Как видим, в последнем варианте  поговорка о туляках по сравнению с приведенной Далем расширена, однако ни англичане, ни стальная блоха в ней не упоминаются. Но как раз об англичанах и их общении с туляками говорит в своей статье Зыбин, который пишет: «… туляки получили великолепный, подлинный материал от своего же брата оружейника».

Как установил по архивным материалам Зыбин, в 1785 году из Тулы были посланы в Англию обучаться оружейному мастерству два молодых человека - Алексей Сурнин и Андрей Леонтьев. Англичане, не желая делиться секретами мастерства с иностранцами, отказывались принимать на обучение русских учеников. С трудом удалось определить Сурнина на обучение к опытному лондонскому оружейнику Генри Ноксу.

За время обучения Сурнин проявил себя как искусный мастер. 9 июля 1790 года  русский посланник в Лондоне граф С.Р. Воронцов писал о нем своему брату А.Р. Воронцову, бывшему тогда председателем Коммерц-коллегии: «Есть опасность потерять его: он может здесь жениться, может обосноваться в стране, где при искусности, какою он обладает, он может заработать свыше 200 фунтов стерлингов в год и быть независимым и в тысячу раз более счастливым, чем в Туле». Подобные опасения были не лишены оснований - другой тульский посланец Андрей Леонтьев в Англии «загулял», спился и предпочел не возвращаться в Россию.

 С.Р. Воронцов обратился также к генерал-губернатору Н.М. Кречетникову, возглавлявшему комиссию для улучшения деятельности Тульского оружейного завода, с посланием, в котором настоятельно просил: «Прошу токмо, как вы любите Отечество и неусыпно стараетесь о пользе оного, не упустить сего случая доставить Сурнину способ привести в действие его знания, чем и ваше патриотическое расположение прославлено будет навсегда и Отечество приобретет несказанную пользу». По возвращении в Россию Сурнин был назначен повелением Екатерины II «мастером оружейного дела и надзирателем всего до делания ружья касающегося» с большим жалованием – «по пятьсот рублев в году», произведен в офицеры и завершил службу титулярным советником, равным военному чину капитана.

По мнению Зыбина, в образе Левши совместились черты двух тульских оружейников, посланных в Англию - искусного мастера Сурнина, вернувшегося несмотря на все возможные блага в Россию, и гуляки Леонтьева.

Однако Сурнина отличает от лесковского Левши значительное обстоятельство – в Англию он приезжает как ученик, и его с трудом удается устроить на обучение к опытному мастеру. Этим он отличается от лесковского героя, которого англичане встречают с почетом.

                ***               

Другим источником сказа о Левше могла послужить история донского казака Александра Землянухина. В первом номере журнала «Русский вестник» 1814 года было напечатано «Подробное известие о пребывании донского казака в Лондоне, рассказанное самим донцом графу М. И. Платову»

Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии, Александр Григорьевич Землянухин в 1813 году, после взятия русскими войсками Гамбурга, по поручению М.И. Платова ездил в Лондон вместе со штаб-ротмистром Боком. Хотя Землянухин официально только сопровождал Бока, направленного с депешами к русскому посланнику графу Х.А. Ливену, однако в английской столице появление казака произвело ажиотаж - столь колоритно он выглядел, совершенно затмив офицера, при котором состоял вестовым.

Усердно приглашаемый в самые аристократические дома, Землянухин держался с большим достоинством, категорически отказываясь от предлагаемых денег и ценных подарков. Так, он не принял от принца-регента тысячу фунтов стерлингов - целое состояние по тем временам, и просил не обижать подобными подношениями донских казаков. «Мы ни в чем не нуждаемся, - говорил казак, - сами  в состоянии помогать бедным, усердие наше бескорыстно. Ни за какие богатства не уступим нашей родины. У нас есть пословица: не обязывайся чужеземцам, лучше сами будем им помогать в нужде… Вот русский обычай. Итак, прошу вас, честные господа, дать всем знать, что мне деньги не надобны - будем жить, как братья, любить друг друга и бить вместе нашего общего врага».

Несмотря на лестные приглашения Землянухин отказался остаться в Англии. «Хочу умереть в той земле, где наши отцы свои кости положили». Шашка и пика казака, которыми он поразил 39 врагов, были помещены в Британский национальный музей, взамен их он получил новые, изготовленные искусными английскими мастерами и обильно изукрашенные. Следует добавить, что в Англии Землянухина непременно женили бы, если бы тот не был давно женат. Отказываясь от подарков, он принял в виде исключения от леди Вильям Гордон маленькую золотую цепочку, которую обещал передать жене, когда вернется на родину, в свою станицу на Тихий Дон.

Попутно следует пояснить, что танцующая блоха вовсе не была придумана Лесковым - представление пляшущих живых блох составляло в ХIХ веке своеобразный популярный аттракцион - писали даже о существовании целых «блошиных театров».

           Еще одним источником, послужившим созданию «Левши», мог стать анекдот,  напечатанный в «Русском вестнике» в начале ХIХ столетия:    

 «Один знаменитый вельможа, купив англинские пистолеты, сказал случившемуся у него на то время мастеровому Тульского оружейного завода:

«Посмотри! Так ли у вас делают? Правда, я заплатил за них дорого, но зато какая работа!» Мастеровой вместо ответа попросил посмотреть пистолет, отвертел курок и под шурупом показал свое имя. «Возможно ли!» - вскричал вельможа. «Что делать, милостивый государь! Вить вы не дали бы за них и половины того, что заплатили англичанину. Мы поневоле продаем им за бесценок свое родное: увы! мы, русские!»

Эта история очень напоминает эпизод из «Левши». При посещении английской оружейной кунсткамеры Александр I восхищается показанной ему «пистолью»: «Вот если бы у меня был хоть один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал». Однако когда выясняется, что изготовлена диковинная «пистоля» в России, царь   сразу же забывает о своем обещании сделать «благородным» (дворянином) искусного мастера.

                ***               

            Так постепенно, из сопоставления фактов,  которые вероятно легли в
основу сказа о левше, постепенно складывается цельная картина. Однако для ее полноты недостает существенного дополнения, своего рода краеугольного камня - какого-нибудь рассказа об искусном мастере-самородке. И волею случая подобный рассказ был найден.               

Искусствовед А.Н. Савинов, просматривая газеты ХIХ века в поисках материалов по истории русского искусства, обнаружил небольшой очерк, поразивший его рядом совпадений со «Сказом» Лескова. Не занимаясь историей литературы, он рассказал о находке литературоведу Б.Я. Бухштабу. Этот очерк настолько интересен, что его следует привести полностью.

Раскроем номер газеты «Северная пчела» от 6 апреля 1834 года.   

                «ИЛЬЯ  ЮНИЦЫН

   С год тому назад на съезжую Московской части привели рослого детину с
рыжей бородой, в красной рубахе и в синем армяке. Зачем взяли его? Он не обвинялся в пьянстве, не буянил, не нахальствовал, не бесчинствовал, не воровал, не грабил, не жил без вида - словом, ни в чем не преступил Устава Благочиния. Кажись, и зачем бы брать мужика с рыжей бородой, в синем армяке под стражу - да вот беда, что шел он как-то около Обводного канала путем-дорогой с каким-то господином, как называют наши добрые простолюдины всякого, кто носит немецкое платье. Господин, идучи, разговорился и выспрашивал мужика: из какой губернии, как зовут, чем занимается - и получил в ответ, что он уроженец Вологодской губернии, что зовут его Ильей Юницыном, что ремеслом каменотес, работает при Александровской колонне и получает 60 руб. в месяц, и что умеет делать железные замки с ключами, которые их отворяют, такие крохотные, не больше почти блохи, и такие легкие, что в 140 замках с ключиками всего один золотник весу. Это заставило господина подумать, что его спутник с ума спятил и что он рехнулся, сердечный, именно на том, что делает замки, почему и показал вид презрительного сомнения, которое так обидело Юницына, что он давай его упрашивать - пожаловать к нему на квартиру у Волковской заставы, где он ему покажет свои изделия. Господин обиделся и, поравнявшись с будочником, приказал взять помешанного в будку. Раба Божия препроводили по принадлежности в часть, где он не переставал говорить о своих необыкновенных замочках. При обыске нашли при Юницыне палочку стали и сверточек бумажки, которую развернули - и что же? - нашли точно несколько необыкновенно маленьких замков с ключиками, которые надобно было для ясности рассматривать сквозь увеличительное стекло. Никто не мог сладить, чтобы их отпереть - но дело мастера боится, и огромные пальцы мастера взяли едва видимые ключики и отворили микроскопические замочки. Юницын был отпущен с честию. С тех пор он стал осторожнее и на улицах с встречным и поперечным не говорит о своих замочках, которые истинно удивительны и которые, заплатя рубль за штучку, вы можете приобрести от самого мастера, жительствующего в квартире, занимаемой делателем водоочистительных машин Аксеновским. (*). Впрочем, должно сказать правду, что в Вологде давным-давно делались подобные замочки, но никогда не достигали до такого едва вероятного совершенства, до какого достиг ныне Илья Юницын, отличный мастер и весьма искусный каменотес. Делали прежде до 80 штучек в золотнике, но решительно никто не достигал до того, чтобы делать 140 шт. в золотнике весу, доказательством истины чего служат те замочки с ключиками, кои выставлены были Юницыном на Выставке отечественных изделий 1833 года.

К сему присовокупить должно, что Юницын выделывает в утро не более парочки таких замочков, и немудрено, потому что он делает их без помощи машины, а просто - руками и обыкновенными грубыми инструментами слесарного ремесла. Конечно, это вещь ненужная, но вещь редкая, за которую англичане готовы дать огромные деньги и которая достойна внимания по редкости своей и по тому, что свидетельствует о необыкновенных способностях этого мастера.

__________________________

*Он живет у Вознесенского моста по Екатерининскому каналу в доме Дьячкова под № 235.

«Северная пчела», 1834, 6 апреля, № 78. «Смесь».

 

         Небольшой очерк, затерявшийся среди множества заметок на страницах ежедневной петербургской газеты, крайне интересен - в нем идет речь о каменотесе, участвовавшем в сооружении Александровской колонны, и в то же время искуснейшем мастере, изготавливавшем миниатюрные вещицы с ювелирной точностью.

         В очерке как бы между прочим говорится о бесправном положении мастерового человека в России. Без всякой вины, по одному лишь указанию неведомого господина «в немецком платье» Илья Юницын был задержан и «препровожден по принадлежности» в полицию, где подвергся обыску. И такие действия не вызывают ни возмущения, ни вообще каких-либо комментариев у автора очерка - об этом напечатано в благонамереннейшей столичной газете - подобное почиталось тогда в порядке вещей!

        Нельзя не заметить целого ряда совпадений подробностей этого очерка
и сказа Лескова. В очерке говорится об удивительном умельце, изготовляющем из стали миниатюрные предметы, с механизмом - затвором и ключиком, который можно разглядеть только через увеличительное стекло. И делает он эти раритеты «без помощи машины, а просто руками и обыкновенными, грубыми инструментами слесарного ремесла». Мысль о том, что изготовляемые умельцем из стали крошечные предметы, бывшие, по выражению автора очерка, «не больше блохи», имеют механизмы и отпираются ключиками, могла подсказать Лескову идею о стальной блохе, которую надо заводить ключиком. В конце очерка упоминаются англичане, которые за столь искусную работу «готовы дать огромные деньги». Действие второй части сказа о Левше происходит в царствование Николая I - примерно в то же время, когда был написан очерк об Илье Юницыне.

        Однако каким образом этот очерк, затерявшийся на страницах  ежедневной газеты полувековой давности до создания сказа о левше, мог попасть на глаза Лескову?       

          Очерк «Илья Юницын» подписан инициалами В. Б. Фундаментальный

«Словарь псевдонимов» позволяет их раскрыть: Владимир Бурнашев.

       Литератор и журналист Владимир Петрович Бурнашев был более чем на двадцать лет старше Лескова. Знакомство их, состоявшееся в 1871 году, продолжалось до самой смерти Бурнашева. Они сотрудничали в одних и тех же периодических изданиях и, вероятно, неоднократно встречались - и в редакциях, и в читальном зале Публичной библиотеки, где оба интересовались изданиями минувших лет. Бесспорно, их также сближало то, что они провели детство, в Орле, где отец Бурнашева служил вице-губернатором.

           Бурнашев мог не только рассказать Лескову об искусном умельце, о
котором написал очерк в «Северной пчеле», но и при встрече в читальном зале Публичной библиотеки показать в газете этот очерк. (Известно, что в Публичной библиотеке Бурнашев отыскивал в изданиях прежних лет свои давние публикации и  перепечатывал их снова). Поясним, что другой очерк Бурнашева мемуарного  характера - об орловском крепостном театре графа Каменского - был  использован Лесковым при создании рассказа «Тупейный художник».

  *Владимир Петрович Бурнашев заслуживает отдельного очерка, тем более что Лесков посвятил ему статью «Первенец богемы в России»

           В заключение упомянем еще одну подробность, которая несомненно была известна писателю. Он узнал ее от сестрорецкого оружейника полковника Н.Е. Болонинина - об этом свидетельствует сын Лескова Андрей, рассказывая в своих воспоминаниях о пребывании отца в Сестрорецке:

«… беседы с Болониным не пропали даром. Николай Егорович… рассказывал об оружейном искусстве, о варварском обращении с огнестрельным оружием при «Павловичах», когда пушки отчищались с неумолимой тщательностью, так ярко блестели на солнце, что надо было жмуриться, глядя на них, а ружья чистились толченым кирпичом или песком и снаружи и снутри. Все винтики в них держались слегка отпущенными, чтобы при выполнении ружейных приемов, особенно при взятии «на караул» при встрече начальствующих лиц, ружья «стонали» от четкости приема. Все это пригодилось самому «Левше», в патриотической горячности до последней минуты жаждавшему довести до царя, чтобы ружей кирпичом не драли, а берегли бы их смазанными».

         Это обстоятельство   легло в основу финала лесковского сказа - герой умирает, так и не сообщив царю крайне важные сведения, касавшиеся улучшения боеспособности русского огнестрельного оружия.