Любовь к музыке или первый визит в рентген-кабинет

Когда мне шел пятый год, я частенько болела, тогда меня не водили в детский сад, и я оставалась дома, предоставленная сама себе: родители на работе, старшие братья то в школе, то заняты выполнением домашних заданий или играми, в которых девчонкам нет места. Это меня особо не заботило. Будучи достаточно самостоятельной и спокойной, я легко находила себе занятие по ситуации и настроению. Например, могла пойти в курятник и собрать куриные яйца, взять тряпочку и протереть пыль с мебели, покормить кошку или собаку. При отсутствии такого хозяйственного настроя, я могла облюбовать любой уголок в комнате и обустроить себе домик. Чаще всего таким "уголком" оказывалось место под круглым столом, покрытым большой плюшевой скатертью. Иногда я так заигрывалась, что и засыпала там же, а вечером родители и братья, спохватившись, начинали меня искать во всех укромных местечках нашей небольшой деревенской избы.

Если у меня настроение было прекрасное, праздничное: хотелось прыгать, кричать и петь, то я открывала патефон, который уже научилась заводить с помощью специальной рукоятки, разыскивала в коробке с пластинками самые любимые, как позднее я узнала, - это были пластинки с песнями в исполнении Лидии Руслановой "Валенки, "Камаринская" и "Катюша". Слушать и танцевать мне очень нравилось, а еще большее удовольствие доставляло смотреться в большое зеркало, встроенное в шифоньер. Крутясь перед зеркалом, я меняла наряды, украшая себя бусами, мамиными цветными платками, пыталась ходить в туфлях на каблуках, запиналась, подворачивала ногу, падала, но энтузиазма это не убавляло. Музыка полюбившихся песен стала моей первой большой любовью.

Иногда с патефоном что-то приключалось, вместо звука появлялся скрежет, пластинка замедляла ход, звук искажался... Я пускала в ход все приемы, которые использовали братья: меняла иглу (коробок с запасными иглами было несколько), протирала иглодержатель одеколоном (одеколон "Тройной" являлся универсальным средством и при поломках, и при болезнях), дергала регулятор скорости. Если мои усилия не приводили к успеху, то, бросив всё, переключалась на другое занятие, которое тут же приходило в мою маленькую головку.

Однажды, убирая после меня последствия музыкальных занятий, мама обнаружила, что из одной коробочки исчезли все иглы. Тщательно обыскав мои тайники, мама взялась выпытывать у меня, куда делись иглы. Я недоумевала, искренне признаваясь, что не помню (такой механизм защиты у меня выработался с ранних лет - напрочь забывать все, что перестало интересовать или о чем не хотелось думать).

В конце концов я устала от маминой настойчивости и выпалила: "Съела!" Тут уже запаниковал и папа, схватил меня в охапку - и в сельскую больничку. Понимая весь ужас ситуации, детский врач пошла с нами в рентген-кабинет. Здесь и мне стало страшновато. В полутемной комнате раздели меня до гола и стали вертеть перед каким-то черным аппаратом. При этом молчаливый дядя-доктор поднимал мои руки, заглядывал в подмышки, отрицательно мотал головой, потом обратился к моим родителям: "Нет. Ищите дома или все скоро выйдет". Что выйдет? Я не поняла, но вид расстроенных родителей не позволял мне задавать вопросы.

Домой мы брели медленно, в ожидании чего-то плохого. До ночи родители постоянно вопрошающе поглядывали на меня, мама несколько раз спрашивала, не хочу ли я в туалет, подставляя горшок. Мне показалась, что она и ночью не спала, всё ожидая какого-то события, не пошла на работу, и мы устроили с ней очередную генеральную уборку... Потом всё забылось... Остались только неприятные воспоминания от визита в рентген-кабинет. Сейчас рентгенологическое оборудование значительно видоизменилось, в кабинете уже нет такого затемнения, но поход на любой рентген вызывает тягостное напоминание о необходимости раздеться и ожидание, что сейчас рассмотрят во мне что-то не очень хорошее...