Промахнулся

    Бомбардировщики снова заходили от города на железнодорожный мост, зенитки били не прерываясь. Сбросив бомбы, самолёты делали крутой вираж и уходили за чёрную пелену, что-то горело смрадно и достаточно продолжительно со стороны города. И на этот раз ни одна бомба не зацепила металлическую конструкцию почти четырёхсотметрового моста через Оку. Мост был как будто заговорённый, два месяца немец сыпал и сыпал свой смертоносный груз. Но, видно, зенитчики были экстра-класса, или может подлёт был весьма неудобный, но после каждой бомбёжки и военные и железнодорожники почему-то верили, что мост, как, само собой, разумеется, стоит и будет стоять и ничего ему не будет…
Местность, надо сказать, вдоль всего побережья была открыта, как на ладони. И всё бы давно сравнялось с землёй, если бы не этот мост, который оттягивал на себя все усилия немцев. Очень уж они хотели перерезать эту артерию, по которой  непрерывно двигались воинские эшелоны с техникой, с подкреплением на юг от Москвы. И в обратную сторону шли составы с эвакуируемыми заводами, санитарные поезда. Это была артерия, питающая фронт. На самом видном месте побережья была расположена крошечная станция, маленький, как игрушка вокзальчик, удивительно опрятно побеленный.  Крошечная низкая платформа, стандартный привокзальный туалет, да несколько хозяйственных построек железнодорожников собственно и составляли этот ансамбль. Вот с этим вокзальчиком и приключилась трагикомическая история, которая продолжалась ещё лет 10-12 после окончания войны.
Дежурный по станции заступил на смену, принял рапорт от сменщика, расписался в получении табельного инструмента, сигнальных флажков, петард, башмаков и пр. – в общем, всего, что могло пригодиться в любой ситуации военного времени. На случай бомбёжки ещё летом было сделано что-то наподобие блиндажа, яма, выложенная шпалами, сверху в два наката те же шпалы, земляной пол, станционная чугунная скамейка, да грубо сколоченный стол, на котором стоял железнодорожный свечной фонарь. Сверху бомбоубежище было завалено землёй и замаскировано всяким хламом. Это, пожалуй, единственно, что тешило душу дежурного. И, пожалуй, ещё мост.
            - Пока стоит мост, нам бояться нечего,– каждый раз успокаивал  начальник, Игнат Корнеич, когда наведывался с проверками.
   Прошёл воинский эшелон на передовую, потом второй. Дежурный привычно встречал составы развёрнутым флагом, как бы подбадривая машиниста – на моём участке всё в порядке - говорил его подтянутый вид с форменной шапкой, застёгнутой на все пуговицы шинели, широким  ремнём вокруг пояса, где каждой вещи своё место – два флажка, красный и жёлтый, рожок, запас петард и др. спец имущество. Рассветало, день обещал быть ясным и морозным, куда ни глянь, снег да снег, вдали чернеет уцелевшая деревенька, да голые одиночные  деревья.  Белизна такая, что глазам больно.
Со стороны Оки ожили зенитки, да так дружно.
          - Летят архангелы, в душу мать, – выругался дежурный, застёгивая шинель, - чёрт бы вас побрал!
           - С такой рани  опять прутся. Господи, сохрани и спаси надежду нашу – мост, как - то спокойней когда зенитки хлопают, не до нас немцам, – ворчал дежурный.
Ночная смена хотя и тяжелей, но спокойней, темень, соблюдай светомаскировку, не жги огня, не смоли самокрутку, и чёрт тебя не найдёт среди снегов, единственная забота телефон, который может, зазвонить в любую минуту и точно ничего хорошего не сообщит. Он, было, направился к выходу из дежурной комнаты, как вдруг зазвонил телефон.
          - Накаркал, – подумал дежурный, снимая трубку.
          - Васильевич, – дежурный узнал голос своего начальника,- через полчаса мимо тебя литерный объявится на Каширу, смотри, не проморгай, проводи по всей форме, как там у тебя?
          - Уже налетели, гады, лишь рассвело, – доложил дежурный, - всё будет нормально, Игнат Корнеич.
Василич натянул амуницию и вышел во двор, было совсем светло и морозно, снег скрипел под валенками. Прошёлся по платформе, всматриваясь в полотно железной дороги, всё в порядке, такая маленькая станция, ни тебе стрелок, ни сигнализации, что ж, литерный так литерный, быстро пролетит, минутное дело…
   Немцы явно нервничали и всё из-за этого проклятого моста, почти два месяца, четыре сбитых самолета люфтваффе, а он стоит, как заговорённый. Так думал неслабый  Ас  Вили. Видно и сегодня не заладилось с утра, и заходили со стороны солнца, и ветра нет, и видимость отличная, но не ложатся бомбы на цель, хоть кричи МАЙН ГОФФ. Вот и Ганс клюнул и потянул к земле, оставляя чёрный след в безоблачном небе. И в этот миг, когда лётчик засомневался, он решил не рисковать, чутьё, звериное чутьё, которое выручало его не раз и в небе над Испанией, и над студёным Северным морем подсказывало:
          – Вили, уноси ноги, не делай ещё одного захода…не твой день!
И он не сделал. Заложив вираж, осмотрелся, куда с пользой сбросить оставшуюся бомбу, да сотню патронов пулемёта выпустить, благо русских истребителей пока не видно. Вот и узрел он аккуратное здание казарменного типа с вспомогательными постройками. Чёрт его знает, может казарма караульная того самого проклятого моста, может склад тех самых снарядов, которыми был сбит его друг и однополчанин Ганс, а может это интендантский склад с военным барахлом – всё едино, не пропадать же добру, да и возвращаться с боекомплектом   невозможно. Развернув машину, летун взял курс и заложил пике, сверху над бедным вокзальчиком, таким беспомощным среди ровной заснеженной пустыни…..
   Васильевич по затихающим хлопкам зенитных батарей понял, что немцев отбили, а мост обязательно устоял. Как всегда, справив малую нужду, он вышел, застёгивая пуговицы сначала кальсон, потом тёплых ватных брюк и наконец, шерстяной шинели, с удовлетворением  отметив, что Нарком Путей Сообщения завидно обеспечивает свой контингент добротным обмундированием. Если надо, можно ещё надеть ватник, даже полушубок овчинный. Пройдя, ровно пять шагов, Васильевич краем зрения вдруг заметил пикирующего стервятника. До бомбоубежища 30-35 метров снега. Он успел пробежать, спотыкаясь и матерясь, 15 метров, когда летун сбросил груз и нажал гашетку. Он услышал свист падающей бомбы, а снег как будто закипел, и что-то обожгло, и бросило его вперёд к убежищу, до которого он не добежал всего пять метров. И ещё, прежде чем потерял сознание, он услышал утробный звук разрыва, что-то чавкнуло и чем – то с силой швырнуло об стену вокзальчика, горохом сыпанули стёкла, а сверху всё сыпались и сыпались какие-то щепки, комья земли, куски толи и… мёрзлое дерьмо!
    Летун, немецкий АС, промахнулся и вместо вокзала попал в туалет, который не чистился золотарями ещё с лета. Всё содержимое, полузамёрзшая зловонная масса просто впилась взрывом в нежную штукатурку вокзальчика.
Раненый Васильевич пролежал без сознания в снегу  почти час, очнулся от озноба и тошнотворной слабости, ватные штаны пропитались кровью, но образовавшаяся ледяная корка остановила, в какой-то мере, кровотечение и дежурный пополз к вокзалу, к телефону, порой теряя сознание…
    - Только бы связь действовала, ведь от взрыва провода могли оборваться, а до вечерней смены не дотянуть, - стучало в голове.
Услышав гудки, связался с постом и заплетающимся, едва управляемым языком доложил о налёте.  От напряжения кружилась голова, и перед глазами плыли разноцветные круги, пятна.  Повесив трубку, Василич снова впал в оцепенение.
Помощь пришла через час, в промежуток между прохождением эшелона на фронт и литерным за ним пришла дрезина, которая доставила его в госпиталь города Ступино. Он провалялся добрых два месяца, и был выписан с не гнувшейся ногой, за которую уже после войны получил прозвище «рубль двадцать», рубль шагает здоровая нога, двадцать подтягивается раненая, уже в пятидесятые годы он работал объездчиком, на лошади, охранял поля от набегов.
Ну, а что с вокзальчиком? Лет 10 после войны, как ни красили, как ни сдирали старую штукатурку в летний жаркий день, когда нагревалась злополучная стена, воздух наполнялся таким благовоньем! В МПС шли постоянные жалобы пассажиров, так и сломали бедный вокзальчик. Но на какой - то  фотографии в местном музее он зафиксирован в полной красе, ещё до войны. А мост уцелел, всё-таки. Немцев отогнали и бомбёжки  прекратились.  Мост стоит до сих пор, а что ему сделается, только около моста оставались подводные воронки от бомб, в которых затягивало незадачливых пловцов, потом и они затянулись. Васильевич умер в возрасте 72 лет, и уже ничто не напоминало здесь о грозном времени, лишь эта история…