Телега времени и другие удивительные истории

ОГЛАВЛЕНИЕ 
 
Предновогоднее Предисловие – 3

Колдун Чёрный Пёс
Немецкая история – 5

Мурильо спасает Мурильо
Испанская история – 22

Дом четырёх ветров
Английская история – 35
 
Воздушный замок
Французская история – 56

Тайная сказка
Итальянская история – 70

Три история Библиотечного Попугая
Шведская история – – 87

Янтарная карета
Норвежская история – 109

Телега Времени
Российская история – 136
 


Предновогоднее Предисловие

...Московский Сказочник Егорий, которого мои читатели хорошо знают, собрался было ещё раз перечесть новую рукопись, чтобы отослать её своему Редактору.
На этот раз, он написал семь сказочных историй,  после того, как побывал в шести европейских странах.
Тут зазвонил телефон, стоящий на столе Егория. Звонила как раз его Редактор – Дина Беро;н. Она всегда звонила на домашний телефон.
– Вы отправили мне вашу новую рукопись, Егорий?! – строгим голосом сказала госпожа редактор. Берон всегда говорила строго со всеми, хотя в душе была добрейшим человеком. –
– Сегодня же отправлю, – успокоил её Сказочник. – Лишь перечту ещё разок.
– Только не читайте по складам, – пошутила госпожа Берон. – Прочтите рукопись «по диагонали» –и тут же высылайте! Всё равно я буду править, как обычно…
– Постараюсь, – ответил Егорий.
Госпожа Берон была замечательной писательницей и превосходным редактором. Правда, не для всех. Очень часто её умоляли молодые литераторы прочесть их сочинения, но она читала не у всех. Одни её друзья и приятели  называли госпожу Берон Маркизой, другие Баронессой, прекрасно зная, что была она выше всех этих титулов. На самом деле, госпожа Берон являлась Императрицей Современной Литературы! Хотя и не любила этот титул применительно к себе... Выглядела она женщиной небольшого роста, изящная и стройная и непонятно какого возраста. Ей можно была дать как тридцать так и пятьдесят лет, а то и все семьдесят пять. Она была тверда по всем принципиальным вопросам, оставаясь милым улыбчивым человеком, с умным проницательным взглядом. А её душа и сердце были наполнены неземной энергией.
Егорий положил телефонную трубку на рычаг и наклонился, чтобы достать из нижнего ящика письменного стола свою новую рукопись, но так и обмер: нижний ящик  был приоткрыт и совершенно пуст. Все страницы рукописи новогодней книги исчезли...
     Вначале он подумал, что переложил их в другое место, но тут же увидел на полу под ящиком клок чёрной грубой шерсти.
     Собак у Сказочника не было, как и кошек…
     И тут Егорий догадался, чья это шерсть!
    Колдуна Чёрного Пёа, жившего в Германии! Вот кого! Значит пока Егорий ходил в булочную, тот похитил его новую рукопись… Только зачем? В ней ещё не было истории о немецком колдуне – Егорий только собирался её написать для следующего сборника. Наверное, Чёрный Пёс хотел предупредить Сказочника  не делать этого!..
      Егорий выдумал много отрицательных персонажей, как и полагается в сказках, и все они терпели поражение в своих сказочных жизнях. Но это было в самих сюжетах, а на самом деле все персонажи (написанные или пока только придуманные в голове)  могли вести себя, как им вздумается.
     В этом и была проблема всех Сказочников – в жизни они не отвечали за своих героев.
    Егорий резко поднялся из-за стола и, надев в прихожей тёплую куртку и шляпу, взмахнул волшебным пером, подаренным ему самим Андерсеном, и через мгновенье очутился на старом каменном мосту во Франкфурте-на Майне.
  В этом городе по фантазии Егория и должен был проживать колдун Чёрный Пёс...
 
 
 КОЛДУН ЧЁРНЫЙ ПЁС
Немецкая история
 
1.
 ...Следует добавить к Предисловию, что не­мец­кие ре­ки, в от­ли­чие от россий­ских, име­ют обык­но­ве­ние не за­мер­зать зи­мой, по­это­му хо­лод­ные воды Майна плав­но текут по го­род­ским ка­на­лам, а Егорий любовался ими с высоты ста­рин­ного мос­та.
Шёл мок­рый снег.
Сказочник ог­ля­де­лся и вдруг увидел под рассеян­ным све­том фо­на­рей странную фигуру. Она на­тя­ги­ва­ла на шею верёвку с кам­нем, яв­но со­би­ра­ясь прыг­нуть вниз.
Такого поступка не одоб­ри­ло бы ни од­но здра­во­мыс­ля­щее сущест­во, а тем более Сказочник. В его серд­це за­сту­ча­л тре­вож­ный ко­ло­кол.
– Эй! – что есть си­лы, за­во­пи­л Егорий и пом­ча­лся к самоубийце.
Под­бе­жав к странной фигуре, он с удив­лени­ем увидел, что перед ним собака из породы немецких овчарок. Просто она стояла на задних лапах. Зави­дев спа­си­теля, овчарка поторо­пил­ась за­вер­шить начатое. В са­мый последний миг Егорию уда­лось ух­ва­тить незнакомку за задние лапы. Та отчаянно со­про­тив­ляла­сь. Но Сказочник оття­ну­л её от перил моста. На­ко­нец, он сде­ла­л ры­вок, и вме­сте они  ку­ба­рем по­ка­ти­лись по на­сти­лу мос­та.
– За­чем?! Кто вас пРРРРРР­сил?!.. – ры­чала овчарка, а камень на верёвке, всё ещё привязан­ный к шее, больно стукал и её, и его.
Наконец они встали на ноги.
– Глу­пая за­тея, – скеп­ти­че­ски за­ме­ти­л Сказочник. – Я не выношу, когда при мне делают глупости. 
– Глу­пости?! – воз­му­тил­ась овчарка. – Знай, вы, из-за че­го я на это пошла, говори­ли бы по-дРРРу­го­му!..
– Всё рав­но, глу­пость! – стоя­л на своём Егорий. – Ни од­но обстоя­тель­ст­во на све­те не за­ста­вит ме­ня бро­сать­ся в во­ду с булыжни­ком на шее! Да ещё зимой! Это же верная простуда!
– На моём мес­те вы бы сде­ла­ли то же са­мое, – уп­ря­мо заявила несостоявшая­ся утоплен­ница.
– Чем же так пло­хо ва­ше «ме­сто»? – по­ин­те­ре­со­ва­лся начавший замерзать Сказочник.
Спа­сён­ная тоже дро­жала, то ли – от то­го, что всё за­кон­чи­лось благополуч­но, то ли  от то­го, что ни­че­го не вы­шло.
– Да­вай­те най­дём мес­теч­ко по­су­ше. Нам на­до со­греть­ся, – предло­жи­л Егорий. 
Тут он за­ме­ти­л на ней до­ро­гой ко­жа­ный ошей­ник, ук­ра­ше­нный дорогими клёп­ка­ми, и догадался, что её, наверное, выгнал хозяин.
– Никто меня не выгонял! – возмутилась овчарка, словно услышав его догадку.
Егорий ста­л допытываться.
– Дол­гий РРРаз­го­воРРР, – ук­лон­чи­во от­вечала собака.
– Мо­жет, я смо­гу по­мочь?
– Мне уже ни­кто не по­мо­жет... – она говорила хоть ещё и обречённо, но уже спокойнее. – Я потеряла доверие хозяина.
– А что слу­чи­лось с ва­шим хо­зяи­ном?
– По­слу­шай­те! – рассердилась спа­сён­ная. – Это пе­ре­хо­дит всякие границы! Нель­зя же быть та­ким лю­бо­пыт­ным!
– Я русский, мне – можно, – ответил Егорий. – Тем более, когда при мне делают глупости. Кстати, имен­но бла­го­да­ря любопытст­ву сде­ла­но огромное ко­ли­че­ст­во открытий!
– Вот-вот! – впер­вые со­гла­сил­ась с ним овчарка.
Её за­тряс­ло снова, и Сказочник окон­ча­тель­но взял ини­циа­ти­ву на се­бя:
– Да­вай­те спус­тим­ся под мост, там най­дёт­ся безветренное местечко, и вы мне всё расскаже­те, – де­ло­ви­то пред­ло­жи­л он.
На этот раз собака по­слуш­но дала ос­во­бо­дить се­бя от ве­рёв­ки с кам­нем и по­ну­ро поплела­сь сле­дом. Спустя не­сколь­ко ми­нут, они уже сидели в ни­ше ка­мен­ной опо­ры моста.
– Так что же слу­чи­лось? – вновь по­лю­бо­пыт­ст­во­ва­л молодой человек, вычи­щая из шер­сти овчарки на­лип­ший снег.
– То, что с хозяином прРРР­изош­ло, до сих поРРР не под­даёт­ся никакому РРРазум­но­му объясне­нию. Это­го пРРР­сто не мо­жет быть! – ответила она.
– ВСЁ МО­ЖЕТ БЫТЬ!.. Как го­во­рит один мой зна­ко­мый Ста­рый Лис, – ус­по­кои­л её Егорий. – По­то­му не уп­рямь­тесь. Кста­ти, ме­ня зо­вут Егорием. Я – Сказочник.
– РРРозалина! – уг­рю­мо пред­ста­вила­сь овчарка. Она уже по­няла, что легко от­де­лать­ся от Егория не уда­ст­ся. Кро­ме то­го, почему-то рядом со Сказочником ей стало спокойней. – На­чал­ся этот кош­маРРР неделю назад… – начала она.

...Не­де­лю на­зад Розалина про­снул­ась за пол­ночь от бес­по­кой­ных ша­гов господина Ген­ри­ха. Тот ходил по комнате и гром­ко звал хо­зяй­ку. Дело в том, что та... Словом, её не было ни в спальне, ни в ван­ной, ни на кух­не! Ни­где!
– Я-то сплю чут­ко,. – сказала Розалина. – Все во­РРРы, что жи­вут в окРРРру­ге, зна­ют об этом: за де­сять лет мо­ей безупреч­ной служ­бы (и это не похвальба, ува­жае­мый геРРР Егорий!) ни один злодей не толь­ко не влез в наш дом, но да­же не по­пы­тал­ся!.. Так что пРРРойди она возле ме­ня – непремен­но бы пРРРо­снул­ась! Ес­ли вы поду­мали, буд­то она уш­ла из дома, то оши­бае­тесь – вход­ная дверь бы­ла за­пеРРРРРРта из­нут­ри!..
– Это уже кое-что!.. – глу­бо­ко­мыс­лен­но заметил Егорий, – А даль­ше?.. Вы на­шли её или нет?
– В этом – вся тай­на, – ска­зала собака. – Хо­зя­ин обы­скал дом от под­ва­ла до чеРРРдака. А ко­гда веРРР­нул­ся в спаль­ню, гос­по­жа Мо­ни­ка, как ни в чём не бы­ва­ло, спала в сво­ей постели! Сле­дую­щей но­чью пРРРо­изош­ло то же самое. На тре­тью ночь госпо­дин Ген­рих позвал на по­мощь ме­ня...
– Вы са­ми ви­де­ли её и­счез­но­ве­ние? – прервал Егорий.
– Свои­ми гла­за­ми! На тре­тью ночь, как толь­ко она ус­ну­ла, хозяин зажёг ноч­ник, впустил ме­ня на поРРРрог их спаль­ни и сам сел в кресло… Ждать при­шлось дол­го. Господин Ген­рих стал ти­хо похРРРапы­вать… ВдРРРуг комна­та ос­ве­ти­лась яРРР­кой голубой вспыш­кой, исходящей от го­ло­вы фРРРау Мо­ни­ки! И она тут же ис­чез­ла!
– Её го­ло­ва?!
– Да нет же! – раз­дра­жён­ная не­по­нят­ли­во­стью слу­ша­теля, ответила Розалина. – Вся хозяйка! Знае­те, как в ки­но: РРРаз! – и пустая по­стель!..
– Стран­но… – изу­ми­лся Сказочник, а сам давно уже поглядывал на свой волшебный перстень.
– Ещё бы! В тот день хо­зя­ин от от­ча­я­нья да­же хо­тел вы­звать невРРРоло­га или гипно­ти­зеРРРра.
– А что хозяйка?
– От­не­слась к это­му весь­ма серь­ёз­но, то­же хо­те­ла вы­звать доктоРРРра или экстРРРасен­са, толь­ко не для се­бя, а для гос­по­ди­на Генриха… – Розалина замолчала, опустив голову и лишь изредка потряхивая ушами – будто вновь прислушиваясь к разговору хозяев. Потом взглянула Сказочнику прямо в глаза и продолжила срывающимся от отчаянья голосом: – ВчеРРРа утРРРом он накоРРР­мил меня сви­ны­ми со­сис­ка­ми, че­го с ним ни­ко­гда прежде не было... Так вот, на­коРРР­мил ме­ня ими хозяин и стал умо­лять помочь РРРас­крыть эту тайну, убеждая, что я его последняя надежда. Я сдуРРРу согласилась! Всю пРРРошлую ночь пРРРосидела на кРРРыль­це дома, но так ни­че­го и не учу­яла. И вот теперь, от бес­си­лия и сты­да, хо­тела… это… э-э-э… но вы мне помешали…
– Зна­чит, хо­зя­ин вас не вы­го­нял, а вы, бессовестная собака, решили покинуть его в столь трудный для семьи момент? – строго спросил Егорий.
– Да нет… Я это... – сму­тил­ась Розалина. – Он объявил, что я перестала быть полезной!
– А гос­по­жа Мо­ни­ка, ко­неч­но же, ис­чез­ла опять, – по­ды­то­жи­л Егорий.
– Как вы до­гад­ли­вы! – горь­ко со­стрила овчарка.
– Я до­гад­ли­в от Приро­ды, – па­ри­ро­ва­л он, пропустив насмешку Розалины. – Ответьте-ка лучше ещё на один во­прос: как звали сына хо­зя­ев?
– Люд­виг. Он пРРРо­пал семь лет на­зад. Ему бы­ло бы сей­час десять… Откуда вам известно, что у них был сын?
– Сказочникам всё известно, – сказал Егорий. – Продолжайте.
И овчарка рассказала ещё одну странную историю...
– Дожд­ли­вым осен­ним днём гос­по­жа с сы­ном по­еха­ла в гос­ти к се­ст­ре фРРРау Моники на день РРРо­ж­де­ния КуРРР­та – племянника хозяйки. Он стаРРРше Людви­га все­го на год. Господин Генрих не смог их сопРРРовождать. ВечеРРРом, когда собРРРались домой, у гос­по­жи Моники не завелась ма­ши­на. Как по­том РРРас­ска­зы­ва­ли очевид­цы, мальчик за­ме­тил на автобус­ной остановке боль­шую чёРРР­ную со­ба­ку с бе­лым пят­ном на бо­ку. Люд­виг по­шёл за ней, ко­гда фРРРау по­ку­па­ла рейсовый би­лет. Вот и всё.  С тех поРРР ни она, ни мы его боль­ше не виде­ли… Мальчика искали несколько месяцев. Из дет­ских до­мов и приютов гос­по­дин Ген­рих по­лу­чал спи­ски всех де­тей его воз­РРРас­та. Люд­ви­гов ока­за­лось две­на­дцать. Ни один из них не был Люд­ви­гом НойбеРРРтом…
– Вспом­ни­те, не упус­ти­ли ли вы ещё как­ую-ни­будь важ­ную деталь? – спросил Егорий.
Розалина за­ду­малась...
– Как буд­то нет… ПРРРав­да, третье­го дня гос­по­жа Мо­ни­ка ска­за­ла за обедом му­жу, что ви­де­ла сына во сне… что он пом­нит их и ждёт… Мис­ти­ка ка­кая-то!
– Нуж­но на­чать с Люд­ви­га! – сказал Егорий.
– Но ведь его не на­шли.
– Пло­хо ис­ка­ли.
– Ну, знае­те ли! – воз­му­тил­ась Розалина.
– Ис­ка­ли, мо­жет, и тща­тель­но, да не то­го, ко­го нуж­но.
– Как это – не то­го?! – уди­вила­сь она. – Мы ис­ка­ли Люд­ви­га НойбеРРР­та!
– А нуж­но бы­ло ис­кать Кур­та.
– Ка­ко­го КуРРР­та?!.. – вы­шла из се­бя овчарка. – При чем здесь КуРРРт?!
– По­зволь­те мне объяснить, – успокаивающе сказал Егорий. – Я предпола­гаю вот что… В тот зло­сча­ст­ный ве­чер, ко­гда по­те­рял­ся Люд­виг, шёл дождь. Ведь так?
– Ну, шёл… – со­гла­сил­ась Розалина.
– Бы­ла хо­лод­ная осень… – про­дол­жа­л Сказочник.
– Да, дул силь­ный ве­теРРР.
– А на Люд­ви­ге был лишь кос­тюм, не так ли?..
– Дей­ст­ви­тель­но, но­вый сеРРРый кос­тюмчик.
– …По­то­му что в гос­ти они по­еха­ли на ма­ши­не.
– ВеРРР­но, на ма­ши­не, – слов­но эхом по­вто­ряла Розалина.
– Ведь за­чем для по­езд­ки в ма­ши­не на­де­вать ещё и паль­то?
– Дей­ст­ви­тель­но, не­за­чем.
– Но вот на об­рат­ном пути маль­чи­ку понадобилась куртка!
– Так оно и бы­ло!.. – вздох­нула Розалина.
– А так как дул силь­ный ве­тер, се­ст­ра госпожи Моники одолжила племян­ни­ку курт­ку сво­его сы­на.
– И что из это­го?.. – на­сто­ро­жил­ась овчарка.
– А то, что предусмотрительные ро­ди­те­ли при­ши­ва­ют к подкладке одежды бир­ку с име­нем ре­бён­ка. На слу­чай, ес­ли он поте­ря­ет­ся. Вот я и пред­по­ла­гаю, что тот, кто его нашёл, по­ду­мал, буд­то зо­вут мальчика Кур­том.
– БРРРа­во! – в вос­тор­ге вскри­чала Розалина. – Но то­гда осталось толь­ко най­ти Людвига-КуРРР­та!
– Не спе­ши­те! Бо­юсь, что в этом го­ро­де его дав­но уже нет.
– От­ку­да вам из­вест­но?..
– Смею так­же пред­по­ло­жить, – не от­ве­чая на во­прос, продолжи­л Егорий, – что и фами­лия у ва­ше­го Люд­ви­га со­всем другая: например, Шварц­хунд. Улав­ли­вае­те связь?
– Не-а… – че­ст­но при­зналась Розалина.
– Тот пес, за ко­то­рым по­шёл маль­чик – во­все не пес, а очень могуществен­ный кол­дун. В «Эн­цик­ло­пе­дии Ска­зок» есть его имя: Шварцхунд, или Чёр­ный Пес. А жи­вёт он во Франк­фур­те…
– Ну, вот! – об­ра­до­вал­ась овчарка Розалина.
– Во Франк­фур­те, что на Оде­ре, – уточ­ни­л Сказочник. – Шварцхунд наби­ра­ет мальчиков в свою Шко­лу Чёр­ной Ма­гии, – объяс­ни­л он. – Де­ти, попав­шие ту­да, на­все­гда забывают дом, где ро­ди­лись, и ста­но­вят­ся злы­ми вол­шеб­ни­ка­ми. Бо­юсь, что и ваш Людвиг уже стал та­ким.
– Поберегитесь! – за­ры­чала овчарка. – Наш Люд­виг был очень до­б­РРРым маль­чи­ком!
– Бу­дем на­де­ять­ся, что доб­ро­та его не ис­чез­ла окон­ча­тель­но.
– То­гда – к не­му!
– По­го­ди­те! – ос­та­но­ви­л её Сказочник. – Всё не так про­сто, как вам кажется. Вы не оты­ще­те кол­ду­на по име­ни Шварц­хунд. Ско­рее все­го, ни­кто ни­че­го не слы­шал ни о нём, а тем бо­лее о его Шко­ле… Так что ехать во Франкфурт-на-Одере бес­смыс­лен­но.
– Как же то­гда быть?.. – рас­те­рялась Розалина.
– Пред­ставь­те ме­ня гос­по­ди­ну Ген­ри­ху и его суп­ру­ге, – попроси­л Сказочник
Внезапно рядом на перилах моста зазвонил обыкновенный телефон, какой стоял в доме Егория.
Сказочник, удивляясь, снял труюку.
Снова звонила госпожа Берон:
– Прочли рукопись? – спросила она.
Егорий ей всё объяснил.
– Правильно сделали, что отправились в Германию, – сказала ему Императрица Современной Литературы. – Помощь Сказочника нужна не только детям! – И она повесила трубку.


2.
...Спус­тя пол­ча­са они пришли к до­му, в ко­то­ром жи­ли Ной­бер­ты. Господин Ген­рих и фрау Мо­ни­ка слу­шали Егория, широко раскрыв гла­за. Он го­во­ри­л не­дол­го, но обстоятельно, в ос­нов­ном по­вто­рив то, что мы уже знаем. А в кон­це об­ра­ти­лся к фрау Мони­ке:
– Как я по­ни­маю, эти ис­чез­но­ве­ния на­ча­лись ещё дав­но. Именно в те ночи, ко­гда неосоз­нан­ное же­ла­ние Люд­ви­га уви­деть мать бы­ло осо­бен­но силь­но, – имен­но то­гда вы про­па­да­ли из вашей ком­на­ты и по­яв­ля­лись в его снах. Гос­по­дин Ген­рих дол­го не за­ме­чал этого. – Сказочник поклонился хозяину. – Лишь сейчас, пе­ред Новым годом, вы, герр Нойберт, стали свидетелем удивительных исчезновений и внезапных появлений жены! Я надеюсь  вер­нуть ва­ше­го сы­на.
Фрау Мо­ни­ка за­пла­ка­ла. Герр Ген­рих сжал её ру­ку.
– Дай-то Бог! – ска­зал он.
– Ве­че­ром, ло­жась спать, – про­дол­жи­л Егорий, – вы, до­ро­гая фрау Моника, долж­ны на­стро­ить­ся на то, что во сне уви­ди­те Людвига. Ос­таль­ное я бе­ру на се­бя. Кста­ти, мне кажет­ся, он здесь не­дав­но по­бы­вал.
– Как?! По­сле ис­чез­но­ве­ния?! – вскрик­ну­ла мать.
Розалина то­же по­тя­нула воз­дух но­сом и кив­нула го­ло­вой, соглаша­ясь со Сказочником:
– Да, он дал о се­бе знать, – добавил Егорий.
– Ка­ким об­ра­зом?! Не­у­же­ли это прав­да?.. – взвол­но­ван­ная мать не находи­ла се­бе места.
– А ведь вер­но! Его се­реб­ря­ная це­поч­ка на­шлась!.. – вскочил гос­по­дин Ной­берт  в силь­ном вол­не­нии.
 

3.
 ...Новогоднюю ночь ре­ши­ли коротать скромно – за бу­тыл­кой рейн­ско­го с бутербродами. Слиш­ком мно­гое должно было проясниться сегодня.
По­сле вы­пи­то­го ви­на и съе­ден­ных бу­тер­бро­дов, хо­зяй­ку отправи­ли спать. Хо­зя­ин и Сказочник се­ли в гос­ти­ной иг­рать в шашки, а Розалина с тревогой ждала рас­кры­тия Тайны…
За ок­ном слы­ша­лись чьи-то пес­ни, на го­род па­да­ли ис­кря­щие­ся ле­пе­ст­ки фейерверочных бу­ке­тов, хлопали петарды.
– Не про­сну­лась бы! – обес­по­ко­ен­о ска­зал гос­по­дин Ген­рих и поднялся на вто­рой этаж, но тут же вер­нул­ся рас­стро­ен­ный: – У жены – бес­сон­ни­ца…
– Это от вол­не­ния, – заметила Розалина. – Мо­жет быть, дать сно­твор­ное?
– Ни в ко­ем слу­чае! – за­ма­ха­л руками Егорий. – Сон дол­жен быть естествен­ным и спо­кой­ным. Си­ди­те, я всё ула­жу… – И он отпра­ви­лся к фрау Мо­ни­ке.
– Ах! – про­сто­на­ла та. – Имен­но се­го­дня я не мо­гу за­снуть!
– Ус­по­кой­тесь, до­ро­гая фрау, – лас­ко­во попросил её Сказочник. – Закройте гла­за и слу­шай­те...
И он спел колыбельную:

Труд­но за­снуть в эту зимнюю ночь.
Там, за ок­ном – мо­ло­дое ве­се­лье.
Сан­ки и хо­хот, лю­бовь и по­хме­лье!
Труд­но за­снуть. Я су­мею по­мочь.

Спи­те. Вам на­до уви­деть во сне
Сы­на, ко­то­ро­го вы по­те­ря­ли.
Он не вернётся к вам преж­ним. Ед­ва ли…
Вы­рос ваш маль­чик в чу­жой сто­ро­не.

Па­да­ет снег, и те­ря­ет­ся след...
Го­род не дрем­лет в ог­нях фей­ер­вер­ка.
Ти­ше!.. Вот-вот при­от­кро­ет­ся двер­ка,
И на по­ро­ге – род­ной си­лу­эт.

Спи­те. И явят­ся ве­щие сны
По ма­те­рин­ско­му Веч­но­му Зо­ву.
Чтоб ощу­тить се­бя ма­те­рью сно­ва –
Сы­на уви­деть во сне вы долж­ны...


4.
...Фрау Мо­ни­ка креп­ко спа­ла. Ли­цо её бы­ло спо­кой­но, слов­но она зна­ла: сего­дня непременно­ ма­лень­кий Люд­виг воз­вра­тит­ся  домой.
Сказочник при­слу­ша­лся. Бы­ло ти­хо.
«Вер­но, и Ро­за­ли­на, и гос­по­дин Ген­рих то­же за­дре­ма­ли», – подумал он. У не­го у само­го о­тя­же­лев­шую го­ло­ву кло­ни­ло на грудь.
Внезапно вновь зазвонил его городской телефон, который, к удивлению Егория, появился рядом на столе.
Сказочник быстро снял трубку, чтобы не разбудить фрау Млонику.
Опять звонила госпожа Берон:
– Егорий! Слушайте внимательно!.. – сказала она. – Если вдруг повстречаете Белого Пса – не пугайтесь! Всё же он ваша выдумка… Поговорите с ним «по-мужски»! Пусть узнает, кто такой «российский Сказочник»! – И  повесила трубку.
Её внезапный звонок полностью разбудит Егория, наполнив его сердце боевой энергией
И тут же он уви­де­л сла­бое све­че­ние, иду­щее от го­ло­вы фрау Мо­ни­ки.
Свет из бе­ле­со­го ста­л­ голубым, за­тем за­свер­кал по­зо­ло­той и вдруг вспыхнул так яр­ко, что Сказочник на мгно­ве­нье за­жму­ри­лся! А ко­гда от­кры­л гла­за, то уви­де­л в све­то­вом лу­че маль­чи­ка лет де­ся­ти. Тот казался прозрачным и дви­гал­ся на­встре­чу Егорию с закрыты­ми гла­за­ми.
Фрау Моника шевельнулась во сне. Егорий на­пра­ви­л на Людвига луч волшебного перстня. Два сияния скрестились, засверкали всеми цветами радуги и медленно погасли. Тело ре­бён­ка об­ре­ло че­ло­ве­че­скую плоть.
Маль­чик рас­крыл гла­за и ог­ля­дел­ся. Он с удив­лени­ем по­смот­рел на Егория, по­том на фрау Мо­ни­ку. Брезг­ли­вая гри­ма­са поя­ви­лась на его детском ли­це. Фрау за­сто­на­ла во сне, про­сну­лась,  се­ла в посте­ли.
– Люд­виг! – ти­хо по­зва­ла она сы­на. – Как ты вы­рос!..
– Это вы мне? – уди­вил­ся маль­чик. Он сде­лал шаг на­зад. – Вы ошибаетесь, фрау! Меня зо­вут Курт. Курт Шварц­хунд.
– Нет! – растерянно улыбнулась мать. – Ты, Люд­виг, мой сын! 
Она вско­чи­ла с кро­ва­ти и, рас­ки­нув ру­ки, бро­си­лась к не­му. Но маль­чик ус­пел нырнуть под её ло­коть и от­ско­чить в сто­ро­ну.
– Я не ваш, фрау, не ваш! – за­кри­чал он, дро­жа от возмущения. – Не подхо­ди­те! Ес­ли вы до­тро­не­тесь до ме­ня – я пре­вра­щу вас в кры­су!
По­тря­сё­нная фрау Мо­ни­ка ос­та­но­ви­лась по­сре­ди ком­на­ты.
– В кры­су?.. – бес­по­мощ­но про­шеп­та­ла она. – Вы слы­ши­те, Егорий, он ме­ня ненавидит!..
– Он ещё не ваш, фрау Мо­ни­ка, – промолвил Сказочник. – Пока жив колдун, Люд­виг не вспом­нит, кто он та­кой.
– Мол­чи, глу­пец! – по­ве­ли­тель­но при­ка­зал тот Егорию. – Я могучий Курт Шварцхунд! Сын кол­ду­на! Уче­ник кол­ду­на! И сам колдун!..
В спаль­ню во­рва­лись гос­по­дин Ген­рих и Розалина.
– Сы­нок! – вос­клик­нул герр Ной­берт.
Но тот лов­ким дви­же­ни­ем увер­нул­ся и от его объ­я­тий.
– Я не ваш сын! – за­орал он на от­ца. – Вы се­мья сумасшедших! Выпустите ме­ня! Отец! Отец!!!
– Я ЗДЕСЬ!!! – раз­дал­ся гро­мо­вой го­лос, и по­сре­ди спаль­ни возник страш­но­го ви­да ста­рик. Его гла­за бы­ли об­ве­де­ны чёр­ны­ми кру­га­ми, а ли­цо почти скрывала се­дая бо­ро­да. Но ес­ли  присмотреть­ся по­лу­чше, то мож­но бы­ло раз­гля­деть, что это не воло­сы, а тонкие белые чер­ви.
Он взмах­нул ру­ка­ми и пре­вра­тил­ся в чёр­но­го пса с бе­лым пятном на боку.
– Ко мне, мой маль­чик! – про­ре­вел кол­дун.
Люд­виг вско­чил на не­го верхом.
– Он хо­чет сно­ва за­брать его! – за­кри­ча­ла фрау Мо­ни­ка.
Ещё мгно­ве­нье – и че­та Ной­бер­тов окон­ча­тель­но по­те­ря­ла бы сы­на.
Но Розалина как молния ­бро­силась на Чёр­но­го Пса и вце­пилась то­му в глот­ку. Шварц­хунд за­орал от бо­ли и рез­ко дёр­нул­ся. Люд­виг сле­тел с его спи­ны. Гос­по­дин Генрих, не теряя времени, под­хва­тил сы­на на ру­ки и выбежал с ним из ком­на­ты. Шварцхунд с неимоверным уси­ли­ем вы­рвал­ся из пас­ти Розалины и бро­сил­ся следом. Овчарка ки­нулась за кол­ду­ном.
– Нуж­на са­жа! Хоть один скре­бок! – по­тре­бо­ва­л Сказочник у фрау Моники и пом­ча­лся на по­мощь Розалине.
Во­ин­ст­вен­но на­стро­ен­ная мать по­спе­ши­ла вниз, где шёл настоящий бой за её ре­бён­ка. Те­перь Чёр­но­го Пса бы­ло уже невозмож­но за­хва­тить врас­плох: тот не обо­ро­нял­ся, а сам нападал на отважную овчарку. Гос­по­дин Ген­рих схва­тил тя­жё­лые ка­мин­ные щип­цы и тоже храбро кинулся в драку. Невообра­зи­мое ры­ча­ние и лай не­слись по все­му до­му. Прохожие удивлённо говорили:
–  Впервые так раз­гу­ля­лась се­мья Ной­бер­тов!
Шварц­хунд, хо­ро­шень­ко по­лу­чив щип­ца­ми по спи­не, рас­крыл свою чёрную пасть и дох­нул на на­па­дав­ших си­ним ог­нём и се­рой. Ог­нен­ные язы­ки до­ле­те­ли до штор на ок­не, и те сра­зу за­ня­лись пламе­нем!
– По­жар! – за­хо­хо­тал Чёр­ный Пёс. – Спа­сай­ся, кто мо­жет! – И дох­нул ещё и ещё раз: на шёл­ко­вый аба­жур и на ко­вёр.
Гус­той дым по­тя­нул­ся по все­му до­му. Гос­по­дин Ной­берт сбил огонь с одежды, потом на­стежь рас­пах­нул ок­на, когда огонь уже двинулся от ковра к дверям гос­ти­ной. То­гда хозяин ки­нул­ся зво­нить в по­жар­ную часть.
– Спа­сай­те маль­чи­ка че­рез чёр­ный ход! – крик­ну­л Розалине Егорий. – Что вы медлите, гос­по­жа Ной­берт? Где са­жа?
– Ско­ро в са­же бу­дет весь дом! – в па­ни­ке от­ве­ти­ла она. – Надо ту­шить по­жар!
– По­ту­шат без вас, фрау Ко­пу­ша! – закричал Егорий. – Делайте то, что я вам велел, если не хотите потерять сына навсегда!
Вни­зу ста­ли со­би­рать­ся лю­би­те­ли по­доб­ных зре­лищ.
– Это от бен­галь­ских ог­ней, – го­во­ри­ли од­ни.
– От хло­пу­шек, – на­стаи­ва­ли дру­гие.
– От ёлоч­ных све­чей! – со зна­ни­ем де­ла у­веря­ли тре­тьи.
А Шварц­хунд раз­бу­ше­вал­ся не на шут­ку: от его дыхания и рычания всё в доме кружилось и вылетало из окон на улицу. Он крушил всё, что по­па­да­ло под ру­ку. На­ко­нец, к Егорию под­бе­жа­ла за­пы­хав­шая­ся фрау Мо­ни­ка, с полным скребком сажи.
– От­вле­ки­те Чёр­но­го Пса! – тихо при­ка­за­л ей Сказочник.
– Эй, гос­по­дин Шварц­хунд! – по­зва­ла кол­ду­на фрау Ной­берт. – А Люд­виг со сво­им от­цом уже на улице!
Чёр­ный Пес стряхнул с себя Розалину, освободился из рук Егория и кинул­ся к ок­ну.
А под окном со­бра­лась при­лич­ная тол­па зе­вак. Весь квар­тал с тре­во­гой сле­дил за страш­ны­ми со­бы­тия­ми, не впол­не по­ни­мая, что же про­ис­хо­дит. Прибывшие пожарные раскрутили брезентовые рукава для подачи воды.
Шварц­хунд не ус­пел да­же по­вер­нуть­ся, как Егорий маз­ну­л его сажей прямо по белому пят­ну на бо­ку. Чёрный Пёс ди­ко завыл, шкура его задымилась и вспых­ну­ла.
Тол­па ах­ну­ла. На её гла­зах ог­ром­ный лох­ма­тый пёс пре­вра­тил­ся в старика, полыхавше­го си­ним пла­ме­нем. И – не ус­пе­ли по­жар­ные на­пра­вить на ок­но струю во­ды – огонь во всем до­ме вне­зап­но погас, а сам ста­рик ис­чез.

5.
...Стало тихо и странно. Сами по себе все вещи и утварь, выпавшие на снег, словно в обратной киносъемке, влетали назад в окна. Вновь заколыхались сгоревшие шторы. Всё, что было разбито, сломано или сожжено – как ни в чем не бывало, являлось в своём первозданном виде. И вскоре от пожара не осталось не только следа, но даже запаха гари.
Рас­те­рян­ный бранд­мей­стер ни­как не мог взять в толк: был пожар на самом де­ле или его не бы­ло. На­ко­нец, уяс­нив, что по­мощь не по­на­до­бит­ся, он при­нял ре­ше­ние оштрафовать се­мью Нойбертов за лож­ный вы­зов. И госпо­дин Ген­рих с ра­до­стью выложил 500 евро!
Зеваки разошлись, а чудеса не кончились. Как снег из облака, с потолка в доме Нойбертов, стали плавно опускаться и ложиться с шуршанием на пол, на стол, на постели и подоконники страницы неизвестных сказок на разных языках. Одни были напечатаны на пишущей машинке, другие написаны то пером, то карандашом, третьи на компьютере. Понять, какая страница – от какой сказки, не было никакой возможности, их просто собирали и складывали на столе в лаковый чемоданчик.
Одни листки были мятые, другие обгорелые, третьи разорванные, попадались даже исписанные маленькие клочки.
Утром, когда новогодние гуляки ещё спали крепким сном, а над городом встало январское холодное солнце, и Людвиг проснулся в своей семье, и в доме Нойбертов воцарилось веселье, а редкие прохожие, заслышав смех из окон, удивлённо качали головой: «Ишь, ты! Не нагулялись ещё!..» – страницы продолжали падать и падать, как падают с тихим шелестом при ласковой погоде осенние листья…

6.
...Спустя сутки, в городской газете появилась сенсационная заметка. В ней сообщалось о том, что «в подземелье старинного Замка были обнаружены дети, пропавшие в разное время и разных городах Германии. На вопросы полиции и врачей, как они туда попали и где были до этого момента, дети не могли ответить. Они абсолютно ничего не помнили. Сейчас найденыши находятся в больнице. Их фотографии разосланы во все города, с целью «установления точных имён и адресных данных...» –  писала газета.
Но всё это будет спустя сутки.
А пока с потолка в доме Нойбертов, словно голуби, слетали сказки.
Только на третий день можно было с уверенностью сказать: кажется всё.
– Кажется всё… – сказал герр Генрих.
– Пожалуй, всё, – подтвердил Егорий. – Вот неожиданность!
На некоторых страницах налипла противная чёрная шерсть.

...Господин Генрих и овчарка проводили Егория к старому мосту, к тому самому, где так печально началась эта история.
– Зря вы без шапки, – сказал Егорий господину Генриху. – У вас волосы в изморози!..
– Это не иней, – герр Нойберт улыбнулся. – Я поседел в ту ночь… Ну, прощайте?!.. Может, ещё встретимся!
– Всё может быть!.. – сказал Егорий и заговорщицки подмигнул Розалине.
Светящийся перстень на безымянном пальце правой руки был повёрнут три раза в сторону Солнца. Когда луч погас – Егория на старом мосту уже не было…

7.
…Сказки, упавшие с потолка, были в ужасном состоянии. Когда Егорий дома, в Серебряном Бору, разобрал давно знакомые страницы, то воскликнул почти со слезами:
– Как он смел так с ними обращаться!
У побывавших в плену колдуна листы сказок были и оборваны, и скомканы, и замараны. Многих недоставало. Кто-то ещё что-то зачёркивал, а потом чёрным дописывал грубые слова.
– Невыносимо! – Егорий дрожащей рукой разглаживал страницы. – Немыслимо! Разве я смогу всё заново восстановить?! – восклицал он. – Я уже так, как в молодости, не сумею, – в отчаянье повторял он.
Привычно зазвонил городской телефон.
– Как дела, Егорёша? – поинтересовалась госпожа Берон.
Он ей обо всём поведал.
– Советую, – сказала она, – пригласить к себе домой всех персонажей новой рукописи. Уж они свои сюжеты знают куда как лучше вашего!.. – И повесила трубку.
Егорий обнадёжился и стал возглашать на весь дом имена героев новых историй, тщетно надеясь, что музыка их имён поможет ему всё вспомнить и всё исправить.
– Кот Мурильо из Испании!.. Летучая мышь Виолетта из старинного дома в Палермо!.. Попугай Арчибальд из Швеции!.. Голубь Гурьян из Франции!..
«Живы ли они, мои друзья? – думал Егорий, вышагивая из угла в угол. – Сэр Бернар – бродяга-англичанин – умер. Но Святик, весёлая собачка, обязательно жив! И Виолетта наверняка путешествует где-то в тёплых краях! Друзья должны мне помочь! Кота Мурильо, – думал Егорий, – не надо учить, как пробраться в самолёт. Виолетта, любительница путешествовать, где бы ни была, знает волшебные слова. Голубь Гурьян – быстр, как молния! Арчибальд... Не замёрз бы в пути!.. Сенбернара уже не дозовёшься... Ах, Сэр Бернар, бедняга! Но зато Святик непременно перевоплотится во что-нибудь летающее: в вертолёт, например, или в воробышка».
Так весь вечер размышлял Егорий, а наутро разослал всем телеграммы.
 И все тут же собрались в Серебряном Бору. Кроме Сэра Бернара, конечно.
Сверкала в саду за окном украшенная игрушками и цветными лампочками серебристая ель. Урчал самовар. Было много варенья.
– У кого-то сейчас каникулы, а у нас, друзья мои, работа! – объявил Егорий.
Что долго говорить! Общими усилиями замученные сказки были приведены в порядок: что было забыто – вспомнили, что было зачёркнуто или оборвано – восстановили, что было непонятно или запутано – объяснили, где было некрасиво – украсили, где было грубо – исправили.
И всё стало, как и должно было быть: красиво, правдиво и волшебно.

МУРИЛЬО СПАСАЕТ МУРИЛЬО

 Испанская история
 
...В самом центре Мадрида жил изящ­ный…
Нет, не так!..
В самом центре испанской столицы жил-был изящный…
Нет, недостаточно!..
В самом центре Мадрида жил-был чрезвычайно изысканный, необычайно изящный, безупречно чёрный…
Всё равно чего-то не хватает!..
Глаза у него были как недозрелый крыжовник, усы как новогодний снег.
Звали его кот Мурильо.
Кот был уве­рен, что имя у не­го обыкновенное, ко­ша­чье, так как начинается с «МУР-Р-Р…» Он даже не подозревал, что назван в честь известного живописца Бартоломе Мурильо из Севильи.
Имя ему дал художник, в чьей мансарде кот проживал.
Мурильо ­жил весёлой жиз­нью вольного сеньора: знал каждую улочку в Мадриде, облазил чердаки и подвалы всех старинных особняков, умел драться на равных с любым котом из-за какой-нибудь кошечки-сеньорины, мог станцевать хоту на крыше и даже на дымовой трубе.
Прожив не один год у художника, Мурильо, естественно, рисовать не умел. Однако, знал, как растирают краски, как сколачивают подрамники и натягивают холсты, нуи прочие подробности художественного ремесла.
Од­на­ж­ды под вечер, гу­ляя не­по­да­ле­ку от му­зея Пра­до, он увидел новую боль­шую афишку, на ко­то­рой про­чёл своё собственное имя.




В музее Прадо
открывается Новогодняя выставка картин испанских живописцев.
Экспозиция собрана
из разных музеев мира.


РИВЕРА, ГОЙЯ, ЭЛЬ ГРЕКО, МОРАЛЕС,
МУРИЛЬО, ВЕЛАСКЕС, РИБАЛЬТА
И ДРУГИЕ «ВЕЛИКИЕ ИСПАНЦЫ»

Музей работает с 11 до 20 часов ежедневно без выходных


«Надо взглянуть, чего стоит этот Мурильо!.. – ревниво подумал кот. – И достоин ли он носить моё имя!..»
Подумал – сделал.
Кот за­прыг­нул на сту­пени центрального входа, с присущей ему бесцеремонностью про­ско­чил у ног сто­ро­жей и уже че­рез минуту разгуливал по про­сторному му­зей­ному залу.
Выставка ещё не была открыта. В зале завершали работу электрики по монтажу сигна­ли­за­ции. Лучи электрических фо­на­ри­ков сно­ва­ли сни­зу вверх и свер­ху вниз, а верхний свет был погашен. Всю­ду пах­ло све­жим де­ре­вом от упа­ко­воч­ных ящи­ков, мастикой для по­ла, старыми холстами, ла­ком и красками.
«Забегу-ка я в другой раз», – решил было про себя Мурильо, но что-то заставило его остановиться.
– От­клю­чишь ров­но в два но­чи… – услышал он едва уловимый говор.
– Пом­ню… – от­ве­тил дру­гой го­лос то­же вполголоса. – Толь­ко и вы не медли­те. Ес­ли за пять ми­нут не упра­ви­тесь, за­ра­бо­та­ет аварийная си­ре­на. А её от­клю­чить не­воз­мож­но.
– Упра­вим­ся, – ус­по­ко­ил пер­вый го­лос. – Я уже вы­брал пять картин, что по­бли­же к запасному вы­хо­ду.
– Бра­во! – по­хва­лил дру­гой. 
Му­ри­льо при­жал­ся к сте­не.
– Эй, пар­ни! Ско­ро вы там?!.. – гром­ко на весь зал грянул начальственный го­лос.
– Не вол­нуй­тесь, сень­ор, – откликнулся первый. – Сей­час закончим. – И тут же тихо сказал второму: – В слу­чае про­ва­ла – скажем, что хо­те­ли оставить испанские кар­ти­ны в Ис­па­нии, как национальное дос­тоя­ние... Мы против того, чтобы испанские картины возвращались в Париж или куда-то ещё!..
– Да уж, пат­рио­тов в су­дах лю­бят, – ух­мыль­нул­ся второй. – До но­чи!
– До но­чи! Да по­мо­жет нам Свя­тая Те­ре­за!..
Вско­ре раз­да­лись ша­ги уходящей ох­ра­ны. Ста­ло ти­хо. Кот понял: таинствен­ные во­ры скоро вы­не­сут из Пра­до пять кар­тин.
Му­ри­льо ре­шил по­смот­реть, ра­бо­ты ка­ких имен­но жи­во­пис­цев прельстили во­ров. Темнота, как известно, коту не помеха. Он подошёл к дверям запасного хода и, направив свой «полуночный» взгляд на таблич­ки под кар­ти­на­ми, ви­сев­ши­ми бли­же все­го к вы­хо­ду, стал вни­ма­тель­но чи­тать над­пи­си под ни­ми.
–  Ве­ла­скес... «Зав­трак»...  Сур­ба­ран... «Свя­той Лав­рен­тий»... Гойя... «Точильщик»... Ри­бе­ра... «Дио­ген»... Му­ри­льо... «Маль­чи­ки, играющие в кости»...
То, что в «чёр­ном спи­ске» по­хи­ти­те­лей ока­за­лась кар­ти­на Бартоло­ме Эсте­ба­но Мурильо – ху­дож­ника, в чью честь он был назван, коту польстило. Но чтобы Мурильо стал чьей-то на­жи­вой, это­го «вольный сеньор» до­пус­тить не мог ни­как!
Свой­ст­вен­ное воспитанному в среде художников коту обострён­ное чувство справедли­во­сти ов­ла­де­ло им с уд­во­ен­ной силой. Он улёгся в небольшом крес­ле у сте­ны и принялся лихорадоч­но об­ду­мы­вать план действий.
В сла­бом де­жур­ном све­те со ста­рин­ных по­ло­тен на не­го смотрели лю­ди и зве­ри, жившие мно­го лет на­зад. И ко­ту ка­за­лось: они мо­ли­ли о по­мо­щи. А план не складывался.
Му­ри­льо спрыгнул на пол, по­до­шёл к кар­ти­не «Маль­чи­ки, играющие в кос­ти» и вдруг уви­дел, что ре­бё­нок, жую­щий бул­ку, вдруг ему под­миг­нул. Му­ри­льо не­ждан­но для се­бя под­миг­нул в ответ, на что маль­чик ши­ро­ко улыб­нул­ся. То­гда кот, ре­ши­тель­но отбро­сив мысль о при­сут­ст­вии там собаки, – прыг­нул в кар­ти­ну!..

2.
...Из новогодней зи­мы он по­пал в ко­нец ле­та. Во­круг бы­ло так те­п­ло, что со­ба­ка, которая смот­рела жую­ще­му маль­чи­ку в рот, никак не отреагирова­ла на по­яв­ле­ние ко­та. Му­ри­льо этим воспользо­вал­ся и вско­чил на сте­ну, у которой си­де­ли маль­чиш­ки. От­ту­да бы­ла вид­на не по­пав­шая в кар­ти­ну испан­ская де­ре­вуш­ка XVII ве­ка.
Сто­ял ав­густ – вре­мя сбо­ра ви­но­гра­да. Кре­сть­я­не в вой­лоч­ных шля­пах тра­ди­ци­он­но ри­со­ва­ли ог­ром­ные кру­ги на бо­ках бе­лых быков, оку­ная пуч­ки тра­вы в си­не­ва­тый виноград­ный сок. Сре­ди зарос­лей мас­лин про­хо­дил бой пе­ту­хов. Кри­ча и сме­ясь, их окружили чер­но­во­ло­сые жен­щи­ны и юные девуш­ки в раз­но­цвет­ных юб­ках, со све­жи­ми ро­за­ми в во­ло­сах. Муж­чи­ны и юно­ши в яр­ких курт­ках азарт­но то­па­ли но­га­ми и хло­па­ли в ла­до­ши.
По­сре­ди де­рев­ни бил фон­тан, в ко­то­ром пле­ска­лись со­ба­ки и ре­бя­тиш­ки.
Все это Му­ри­льо уви­дел в один миг, до то­го, как маль­чик с булкой повернул­ся к двум дру­гим маль­чиш­кам.

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК (удив­лён­но).
Смот­ри­те, кот!

ВТОРОЙ МАЛЬЧИК (не­хо­тя под­ни­ма­ет го­ло­ву).
Ка­кое чу­до!

ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК (на­смеш­ли­во). 
Ты, что же, не ви­дал ко­тов?!

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК.
Он поя­вил­ся ни­от­ку­да! (Бьёт се­бя в грудь.)
Во­дой по­кля­сть­ся я го­тов!

Клятва водой – была самая главная клятва в те времена.

ПЕС.    
И вер­но: не­зна­ко­мый взгляд.
Я на­ших знаю всех под­ряд.
За­брёл, долж­но быть, из Се­ви­льи.

ВТОРОЙ МАЛЬЧИК.
Эй, брысь!

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК.
По­стой! А ес­ли кот –
Кол­дун или уса­тый чёрт?!..   

ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК (с опа­ской).
Про это мы со­всем за­бы­ли...

Му­ри­льо очень по­нра­ви­лось, что вгутри кар­ти­ны го­во­рят сти­ха­ми. Он прокашлял­ся и вступил в раз­го­вор:

МУРИЛЬО.
При­вет вам, юные сень­о­ры!
Вас ус­по­кою по­ско­рей.
(Кла­ня­ет­ся.)
Я – кот Му­ри­льо!

ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК (пред­став­ля­ясь).
Тео­до­ро!


ВТОРОЙ МАЛЬЧИК.
Ри­кар­до!

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК. 
Лу;­ис!

ПЕС.
Пёс Му­лей!

МУРИЛЬО.
Итак, вне­сли в зна­ком­ст­во яс­ность.
Те­перь, дру­зья, при­шла по­ра
Вам всем по­ве­дать про опас­ность,
Ко­то­рой не бы­ло вче­ра.

ТЕОДОРО.
Опас­ность?!

РИКАРДО.
О, Свя­тая Де­ва!

ПЕС МУЛЕЙ.
Опас­ность спра­ва или сле­ва?
(Дро­жит.)

МУРИЛЬО.
Кар­ти­ну ва­шу злые во­ры
Хо­тят по­хи­тить.

ЛУИС.
Вот бе­да!

МУРИЛЬО.
Так что, ве­сё­лые сень­о­ры,
Гиль­яр­до клик­ни­те сю­да!
А уж по­том сыг­ра­ем в кос­ти.
(Му­лею.)
Что с ва­ми?..

ПЕС МУЛЕЙ.
Весь дро­жу от зло­сти.
Уже, сень­ор, поч­ти го­тов
Я в кло­чья ра­зо­рвать во­ров!..


3.
...И впя­те­ром они от­пра­ви­лись по де­ре­вен­ской ули­це, на которой стояли старые  домиш­ки без окон. У од­ной из не­вы­со­ких из­го­ро­дей Теодо­ро ве­лел всем ос­та­но­вить­ся.


ТЕОДОРО (кри­чит за из­го­родь).
Эй, дя­дя Мен­го!

На крыль­цо вы­бе­жал де­ре­вен­ский сто­ляр, весь в опил­ках и струж­ках.

СЕНЬОР МЕНГО.
Что стряс­лось?!

ТЕОДОРО.
Гро­зит не­сча­стье всей де­рев­не!

СЕНЬОР МЕНГО.
Что за бе­да? Ты это брось!
Не­бось, хлеб­нул ви­на в хар­чев­не!

МУРИЛЬО (вы­хо­дя впе­рёд).
Сень­ор! Ре­бён­ку де­сять лет,
И он не пьёт ви­но в обед!
А коль ска­зал: «Пло­хая весть!», –
То зна­чит, так оно и есть!

Сень­ор Мен­го вы­шел к ка­лит­ке и, гля­дя на Му­ри­льо, стро­го промол­вил:

СЕНЬОР МЕНГО.
Кто это там да­ет со­вет
У мое­го за­бо­ра?

МУРИЛЬО (кла­ня­ясь).
Ху­дож­ник, су­дарь, и по­эт –
То­ва­рищ Тео­до­ро.
Зо­вут ме­ня Му­ри­льо-кот.

ТЕОДОРО (всту­па­ясь за не­го).
Он нам по­ве­дал, что нас ждёт…

СЕНЬОР МЕНГО (на­смеш­ли­во).
На­вер­но во­рох злых вес­тей.
Так что же? Го­во­ри ско­рей!

ТЕОДОРО.
Кар­ти­ну на­шу очень ско­ро
По­хи­тят три ни­чтож­ных во­ра.

СЕНЬОР МЕНГО (воз­му­щён­но).
Что?! Нас по­хи­тят?! Вот прой­до­хи!
(Гро­зит ко­му-то ку­ла­ком.)
Со мной, синь­о­ры, шут­ки пло­хи!
Вы во­вре­мя при­шли, дру­зья!
За­ткнём бан­ди­там глот­ки.

Тот­час же вы­стру­гаю я
Для трёх во­ров ко­лод­ки.
Уз­на­ют сто­ля­ра-гиль­яр­до!
А ты к от­цу бе­ги, Ри­кар­до.

И маль­чиш­ки с Му­ри­льо и Му­ле­ем за­спе­ши­ли к от­цу Ри­кар­до – куз­не­цу Дье­го.

4.
...В рас­кры­тые на­стежь во­ро­та Му­ри­льо уви­дел у пы­лаю­ще­го горна высоко­го муж­чи­ну. Алые от­бле­ски ог­ня ос­ве­ща­ли его крепкую фи­гу­ру. Кузнец ос­то­рож­но по­сту­ки­вал небольшим мо­ло­том по рас­ка­лён­ным колоколь­цам, за­жа­тым в длин­ных щип­цах.

РИКАРДО.
Отец! При­шли к те­бе по де­лу!

КУЗНЕЦ ДЬЕГО (ве­се­ло, че­рез пле­чо).
Ми­ну­ту! По­дер­жи щип­цы.

Ри­кар­до взял щип­цы и встал ря­дом, по­мо­гая от­цу.

КУЗНЕЦ ДЬЕГО.
Для му­зы­кан­та с вау­элой
Кую на шля­пу бу­бен­цы.
И хоть за­пла­тят мне гро­ши –
За­то ра­бо­та – для ду­ши.
Ко­гда кру­жит­ся в празд­ник хо­та –
Мне са­мо­му пля­сать охо­та.
Дер­жи ров­ней!..

РИКАРДО.
Бе­да, отец!
К те­бе мы от сень­о­ра Мен­го.

Куз­нец обер­нул­ся и уви­дал ос­таль­ных.

КУЗНЕЦ ДЬЕГО.
Что там? В хле­ву сло­ма­лась стен­ка
И кто-то выкрал трёх овец?!..
(Хо­хо­чет.)

И Ри­кар­до с при­яте­ля­ми рас­ска­за­ли всё, что со­всем не­дав­но узна­ли от Мурильо. На это куз­нец хит­ро ус­мех­нул­ся:

КУЗНЕЦ ДЬЕГО.
Вот не­нор­маль­ных три глуп­ца!
Как вид­но, по­па­да­лись ред­ко.
Ну, что ж, за­пом­нят куз­не­ца,
Что вы­ку­ет для дур­ней клет­ку!

Он от­ло­жил в сто­ро­ну ко­ло­коль­чи­ки и стал рас­ка­лять в гор­не желез­ные пру­тья.

5.
...А все маль­чи­ки, Му­ри­льо и Му­лей по­бе­жа­ли к треть­ему до­му. В нём жила ба­буш­ка Луи­са – до­нья Пас­куа­ла. Она бы­ла очень строгой сень­о­рой.

ДОНЬЯ ПАСКУАЛА.
Явил­ся всё же, со­рва­нец!
О, Бо­го­ро­ди­ца Свя­тая!
Скор­бит, на­вер­но, твой отец, –
Из Рая на сынка взирая!..
Не ан­ге­лок, а Бо­жий бич!
По­зо­ра толь­ко не хва­та­ло!
При­дёт­ся кры­лыш­ки о­стричь.

(Бе­рёт в ру­ки иво­вый прут, за­ма­хи­ва­ет­ся на Луи­са.)

А ну-ка!..

ТЕОДОРО.
До­нья Пас­куа­ла!
Ваш Лу­ис–внук не ви­но­ват.
Мы за­дер­жа­лись с ним по де­лу.

ДОНЬЯ ПАСКУАЛА.
А это что за ад­во­кат?
Смот­ри, чтоб то­же не ог­ре­ла!

РИКАРДО.
Не вре­мя ду­мать вам про плеть.
Но ес­ли хо­чет­ся ог­реть
Ко­го-ни­будь, и есть в том страсть -
Ударь­те тех, кто нас ук­расть
Се­го­дня хо­чет.

ДОНЬЯ ПАСКУАЛА.
Вот так весть!
Рас­ска­зы­вай­те, всё как есть!..

И ба­буш­ка Луи­са ус­лы­ша­ла от маль­чи­ков, что нам уже из­вест­но. Она была не толь­ко хо­ро­шей пря­хой, но ещё ис­кус­ной порт­ни­хой и по­это­му, выслушав ис­то­рию ко­та Мурильо, ре­ши­ла сде­лать вот что...

ДОНЬЯ ПАСКУАЛА.
Не­ве­роя­тен ваш рас­сказ!
На серд­це – гнев и му;­ка.
(Ри­кар­до.)
Ты прав, ма­лыш, не в этот раз
На­ка­зы­вать мне вну­ка.
Пусть бу­дет мой от­вет су­ров:
Су­ме­ют ру­ки пря­хи
Сшить для бес­со­ве­ст­ных во­ров
Тю­рем­ные ру­ба­хи!


6.
 ...А в это самое время, в ХХI веке, в Мад­риде, спустя два часа к зданию Прадо со стороны Ботанического сада подъехал серый легковой автомобиль.
По­ка­зав ох­ра­не свои про­пус­ка, вор Педро и вор Леоне про­шли в Му­зей, объ­яс­нив, что в эту ночь де­жу­рят на Вы­став­ке.
Как и бы­ло до­го­во­ре­но, ров­но в два ча­са ночи тре­тий пре­ступ­ник (име­ни которо­го мы не зна­ем, но это и не так важ­но) от­клю­чил на пуль­те сигнализацию.
И Пед­ро с Ле­о­не по­до­шли к пя­ти вы­бран­ным кар­ти­нам. Две они сня­ли бы­ст­ро, но когда взя­лись за тре­тью (а это бы­ло по­лот­но Барто­ло­ме Эс­те­ба­но Му­ри­льо), Пед­ро ска­зал:
– Эй, по­слу­шайте!.. Мне ка­жет­ся, на этой кар­ти­не бы­ла ещё и соба­ка. Ну, да! Вот тут, сле­ва! А те­перь её нет!..
– Вну, ты и до­пил­ся, – мрач­но от­ве­тил Ле­о­не. – Го­во­рил те­бе: мно­го не пей «Мерло».
– И всё-та­ки, – за­дум­чи­во бор­мо­тал Пед­ро, – я те­перь точ­но припо­ми­наю, что здесь был на­ри­со­ван боль­шой ры­жий пес. Он сидел пе­ред маль…
И не ус­пел он за­кон­чить фра­зу, как в по­лу­тём­ном за­ле раз­дал­ся гром­кий лай пса Мулея.
– Ма-ма­аа!.. – за­кри­чал Пед­ро, при­жи­ма­ясь спи­ной к кар­ти­не. Но тут же по­лу­чил удар по голове: это Ри­кар­до стук­нул его кувшином, да так силь­но, что от гор­лыш­ка от­ле­тел на пол гли­ня­ный че­ре­пок. А из тем­но­ты за­ла уже бе­жа­ли к бан­ди­там поя­вив­шие­ся из-за кресел до­нья Пас­куа­ла, сто­ляр Мен­го и куз­нец Дье­го.
Во­ры ки­ну­лись, бы­ло, в раз­ные сто­ро­ны, но их дог­на­ли. Му­лей и Мурильо вцепились в штаны. Не ус­пе­ли Пед­ро с Ле­о­не и сообразить что-нибудь, как очу­ти­лись в смирительных ру­баш­ках и де­ре­вян­ных ко­лод­ках, притом – внут­ри же­лез­ной клет­ки, которую куз­нец пе­ре­нёс из кар­ти­ны пря­мо в зал и поставил на паркете.
В эту ми­ну­ту за­вы­ла си­ре­на. Она гу­де­ла не толь­ко по все­му Му­зею, но и сна­ру­жи на площади, сзы­вая бди­тель­ных по­ли­цей­ских со все­го Мадрида.
Ко­гда полиция вбе­жа­ла в зал, то так и за­сты­ла на мес­те, обнаружив связан­ных лю­дей, си­дя­щих в клет­ке. Те пла­ка­ли и клялись, что боль­ше никогда не бу­дут во­ро­вать. У сте­ны стоя­ли две сня­тые ими кар­ти­ны, а на полу ле­жал ка­кой-то гли­ня­ный че­ре­пок, на ко­то­рый ни­кто не об­ра­тил внимания.
На кота тоже, конечно, никакого внимания не обратили.
Коты в испанских музеях – дело обычное.

7.
...Ут­ром Му­ри­льо от­пра­вил­ся на от­кры­тие Вы­став­ки. Вер­нее, он ни­ку­да и не ухо­дил из Му­зея. Ко­гда закончилась су­ма­то­ха с полицией, кот про­сто ныр­нул под зна­ко­мую лестницу и сладко выспался.
С утра его разбудили человеческие голоса. Все за­лы бы­ли за­пол­не­ны важны­ми гос­тя­ми: ми­нистр культуры, известные худож­ни­ки, коллек­цио­не­ры и журнаисты. Сень­ор ми­нистр ска­зал речь, корот­кую, но пылкую, и любез­но пред­ло­жил сень­о­ру ди­рек­то­ру Му­зея разрезать вме­сте с ним алую лен­точ­ку.
Под оркестровый туш раз­да­лись ап­ло­дис­мен­ты, вспых­ну­ли фотовспышки. Тут директор музея обратил всеобщее внимание на полицейских, которых пригласили специально к открытию. Он поблагодарил их за чёткую работу в поимке преступников и вручил каждому годовой бесплатный билет на все художественные выставки Прадо. Снова затрещали аплодисменты и фотовспышки, оркестр исполнил туш второй раз, а официанты стали раз­но­сить на под­но­сах бо­ка­лы с шам­пан­ским.
Кот Му­ри­льо на­блю­дал за всем этим, прогуливаясь между ногами гостей, затем отправился до­мой, в ста­рин­ный ис­пан­ский дво­рик, где жил вы­со­ко под крышей со сво­им хо­зяи­ном, ко­то­рый дал ему такое вол­шеб­ное имя. Мурильо, не будь он котом, стал бы помогать хозяину рас­ти­рать крас­ки, сби­вать подрам­ни­ки, на­тя­ги­вать хол­сты и по­кры­вать их льняным мас­лом, затем рисовать – сна­ча­ла карандашом, затем уг­лем или сан­ги­ной и, нако­нец, краска­ми. Тогда поя­вился бы од­на­ж­ды на кар­ти­не пёс Му­лей и улыб­нулся своей де­ре­вен­ской про­стодушной улыб­кой до ушей, и ска­зал:
«При­вет, Мурильо Вто­рой!.. Как поживаете? А ведь не полицейские тогда скрутили воров, а? Мы-то знаем! Рррр!».
И Мурильо ему ответил бы:
«Привет, сеньор Мулей! Да, Слава тогда досталась не нам, зато нам досталась Тайна! Не так уж и мало, если вмешиваешься в дела людей! Мррр!..».
ДОМ ЧЕТЫРЁХ ВЕТРОВ
     Английская история

1.
...Идти было некуда. Да и не было сил куда-то идти. Уже три дня он носился по всему Лондону в поисках своей школы. После того, как фургон с Живодерни перевернулся, и обречённые на гибель собаки разбежались из раскрывшейся клетки – кто куда, он ничего не ел.
Уже и есть перехотелось.
В голове звенела прожитая короткая жизнь в Королевской Собачьей Школе спасателей на водах, при пожаре, завалах и катастрофах.
Наконец-то он понял смысл разговоров взрослых собак о том, что соседствующий за забором кошачий приют – бедствие для Школы. Рыжий кот из питомника выманил глупого щенка прогуляться по Лондону. И сделал это не впервые: вот оно что!
Темнело.
– Ах, какой симпатичный толстун! – услышал он чей-то приятный голос.
Щенок открыл глаза и увидел в свете ночных фонарей свору уличных собак. Впереди  стояла стройная овчарка.
– Ты кто? – спросила она его.
– Я – Сэр Бернар, – важно ответил щенок.
– Откуда у тебя медальон?
– Я ношу его с рождения.
– Хо-хо-хо! – грубо расхохоталась Свора. – Вы только взгляните на него: вылитый принц!
– А какие манеры! Ты принц, шавка?
– Тогда в нём течёт голубая кровь, – рявкнул боксёр, весь обожжённый от ушей до хвоста. – Это интересно! Неплохо бы проверить!
– Остановись, Печёное Яблоко! – не повышая голоса, сказала овчарка. – Сними с него медальон. – Она надела медальон себе на шею и повернула морду к немного струхнувшему щенку. Улыбнулась. – Я разрешаю тебе ходить рядом со мной, Сэр Бернар…
– Спасибо, – пролепетал в ответ щенок, не зная: хорошо это или плохо.
Овчарка обнюхала его всего и нежно прошептала:
– А ведь он ещё пахнет молоком!..
Так юный сенбернар из Школы Спасателей познакомился с вожаком Своры всего Восточного квартала. Враги же называли её «Леди-Гильотина» – за крепкие зубы и мёртвую хватку. Она перегрызала горло в считанные секунды.
– Тебе повезло, щенок! – сказал хромой бульдог по имени Черчилль. – Леди не каждому позволит приблизиться к себе. Поздравляю, малыш! У тебя большое будущее! Клянусь бараньим рёбрышком!..

2.
...Жизнь собачьей Своры начиналась с раннего утра и была полна опасностей. Кто-то бежал на рынок, чтобы, улучив момент, стянуть с прилавка кусок мяса. Кто-то отправлялся к мясной лавке, в надежде внезапно вытащить из сумки покупателя или из багажника его машины цыплёнка, а то и какой-нибудь копчёный окорок в свёртке.
Но самым опасным местом была городская помойка. Как только очередная машина выгружала смрадный груз на кишащий крысами и воронами огромный холм, нужно было успеть выхватить из-под носа глупых сторожевых собак колбасу или сосиски, которые целыми кольцами или даже ожерельями выбрасывались из магазинов. Продаже они уже не подлежали – и лишь только потому, что вышел срок их годности к человеческому употреблению.
Всё, что своровали или отвоевали собаки, они несли в подвал давно разрушенного дома, где обитали. Ещё в прошлом году здесь ночевали бродяги, но собаки сумели вытеснить людей, и теперь Свора всецело владела старым двором.
Попав туда, щенок почувствовал себя в безопасности: как ни странно, но руины старого дома напомнили ему Учебный двор Королевской Школы, которая находилась в здании разрушенной фабрики.
Леди ела немного, но только самое вкусное. Взяв себе свою часть, она уходила в угол подвала. Это было знаком для остальных к началу дележа. От мясной кучи не оставалось и следа в считанные минуты.
В первый день Сэру Бернару не досталось и завалящей косточки. Но уже на другой день он храбро бросился в самую гущу едоков и вытащил жирный кусок. Он победно посмотрел на Леди. Та довольно рассмеялась:
– Вот теперь я вижу перед собой не щенка!..
Сэр Бернар быстро превращался в рослого пса.
– Да разве есть сила, способная нас победить? – звонко спрашивал он.
Тут-то снова в его жизни появились живодёры. Они пришли поздней ночью. Это были немногословные парни с капроновыми сетями и кусками сырого мяса.
Завидев приманку, пасть Сэра Бернара наполнилась голодной слюной. Он сделал шаг вперёд, уже готовый выскочить из убежища. Но властный голос Леди остановил его.
– Назад! – спокойно произнесла она.
– Но у них мясо... – слабо возразил Сэр Бернар, судорожно глотая слюну.
– Это – сонное мясо. Оно сразу усыпляет и тогда тебя можно взять голыми руками. А мы рождены, чтобы драться!..
– Сиди тихо!.. – добавил боксёр по имени Печёное Яблоко. – Не то – разорву!..
Сэр Бернар хотел огрызнуться, но вся свора опасливо затаилась. И он притаился тоже.
На этот раз живодёры их не нашли. Они довольствовались тремя котятами, которые доверчиво побежали на запах приманки. Их тут же накрыли сетью и увезли в старом фургоне.

3.
…Прошли месяцы. Закончилось лето. Сэр Бернар превратился в сильного красивого зверя. Его мощная грудь охлаждала пыл даже таких драчунов, как Печёное Яблоко. Леди обучила юного пса многому, что знала сама, и самому главному – приёмам мёртвой хватки.
– С кем мы готовимся драться? – спросил он её однажды. – Ведь сильнее нас нет никого на свете!
Леди презрительно рассмеялась:
– Так может думать только глупый щенок, а не молодой пёс. Наши враги живут во-он за тем мостом, в Центральном квартале. Когда-то мы их победили. Но они собираются отомстить. Готовься к большой драке, Сэр Бернар. На этот раз никто не уступит друг другу.
– А когда наступит «этот раз»?
– Когда бы он ни случился – нужно быть начеку.
И это случилось.
Десятки, а может, сотни бродячих собак со всего Центра пошли войной на Свору Леди-Гильотины. Их не остановил ни поток машин, ни сирены полицейских. Они запрудили ночные улицы и рвались в бой, чтобы отвоевать весь восточный квартал города.
Их вожаком был чёрный ротвейлер по кличке «Стальной Капкан». Его крепкая грудь приняла на себя множество вражеских ударов и умела задавить любого на своем пути.
– Готовьтесь к бою! – приказала всем Леди-Гильотина, учуяв надвигающуюся опасность.
И когда армия Стального Капкана окружила старый дом – вся Свора была уже готова встретить её.
Не описать ту жестокую ночь, ту чудовищную драку. Она началась без рычания и лая, и от этого казалась ещё страшней. Лишь – клацанье зубов, хруст костей да предсмертные стоны.
Сэр Бернар растерянно метался среди окровавленных псов. Определить в кромешной темноте: где свои, а где чужие – было почти невозможно.
Но когда кто-то больно куснул его, собачья злость распрямилась в нём пружиной, и он, совсем как взрослый, бросился на обидчика. Первой его жертвой пал какой-то фокстерьер. Вторым оказался королевский пудель.
– Молодец, щенок! – бросил ему из темноты Печёное Яблоко, легко расправляясь с огромным дворовым псом.
Это придало Сэру Бернару ещё большую силу. Он рванулся, было, к новой жертве, как вдруг, словно по команде, две армии, оставив умирать на земле с десяток смертельно раненых псов, расступились, образовав при этом большой, полный ненависти круг, в который молча вошли два вожака.
Две разгоряченных боем собаки вышли вперёд и застыли друг перед другом – глаза в глаза. Медленно сходясь к центру, они словно выжидали: кто же первый осмелится начать смертельный бой.
– Сейчас наша Леди схватит Капкана за глотку… – прошептал на ухо Сэру Бернару бульдог Черчилль. – Сам увидишь, кто такая – «Леди-Гильотина»!..
Но его словам не суждено было сбыться.
Стальной Капкан на какое-то мгновенье опередил её. Он бросился первым и первым сомкнул свои ужасные челюсти на её шее.
Чужаки восторженно зарычали.
Леди-Гильотина пыталась вырваться, но острые клыки Капкана всё глубже входили ей в глотку.
У Сэра Бернара похолодело внутри, когда он увидел, что Леди завалилась на бок и захрипела в предсмертной агонии.
Стальной Капкан сдёрнул с неё медальон и нацепил на себя.
– Победа! – закричали псы Центрального квартала.
– Врёте! – прорычал Печёное Яблоко и тут же с Черчиллем накинулся на Стального Капкана.
Сэр Бернар поддержал их и вцепился ротвейлеру в заднюю ногу. Тот рассви­репел ещё больше.
– Беги!.. – прохрипел бульдог юному сенбернару перекушенной глоткой.
– Я – не трус! – возмущённо возразил щенок.
И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Это полицейские окружи­ли старый дом. Не давая возможности никому уйти, они всё палили и палили по живым мишеням.
Вот упал, сраженный пулей, Печёное Яблоко.
Вот разжал челюсти, кувыркнулся в воздухе и вытянулся без движенья Стальной Капкан.
Сэр Бернар не мог двинуться с места, как загипнотизированный. Он стоял посреди двора и был самой удобной мишенью для полицейских стрелков.
– Я же сказал: беги… – прохрипел бульдог. Его растерзанная шея была похожа на кусок свежего мяса из лавки. – Это – конец…
– Сейчас, – вдруг опомнился Сэр Бернар и потащил умирающего Черчилля с поля боя – как его учили в Школе.
– Не трудись… – прошептал Черчилль, испуская дух.
Он остался лежать посреди двора. Сэр Бернар уставился в открытые неподвижные глаза бульдога, и в тот же миг пуля прошила его левое бедро. Он, наконец, опомнился и, не чуя боли, бросился со двора.
На этот раз Собачья Судьба была к нему милосердна.
Забившись в какой-то подвал, потрясённый сенбернар зализывал рану. Он дожидался, пока уедут полицейские, пока санитары с Живодерни уберут собачьи трупы. Это продолжалось почти до самого утра. Как только рассвело, Сэр Бернар покинул Лондон.
 

4.
...Огромный мир раскинулся перед ним – мир садов и усадеб, лесов и предместий. Одна просёлочная дорога сменяла другую. Мир оказался бесконеч­ным…
Сколько пёс бродяжил, он уже не помнил. Густой туман то опускался, обволакивая собой кусты и деревья, то внезапно поднимался резкий ветер, то по земле барабанил холодный осенний дождь. Не было рядом ни Леди, ни смешного бульдога Черчилля, чтобы утешить его или подбодрить. Не было даже задиристого Печёного Яблока. Сенбернар так однажды устал, что упал, как подкошенный, прямо на дороге. Туман был густым, и лишь за несколько метров от пса машина резко свернула в сторону, заскрипела тормозами и остановилась. Раздосадованный водитель вышел из неё и собрался откатить к обочине, невесть откуда, взявшийся валун. Однако, увидев вместо камня лежащего Сэра Бернара, джентльмен удовлетворенно произнёс:
– Это тот, кто мне нужен…
Он снял с лица тёмные очки, выразительно посмотрел на пса, сделал над ним два-три таинственных пасса, затем спокойно перенёс в машину.
В машине Сэр Бернар спал. Проснулся или очнулся в кромешной тьме. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Прислушался – и ничего не услышал. То, что он лежал не на просёлочной дороге и не в машине, – было очевидно: под ним был тёплый дощатый пол, и пахло духами. Он вспомнил свои странные сны: череду каких-то событий, бесконечных путешествий, любовных порывов, рыцарских драк… А может и «мясорубка» в Старом дворе – тоже сон?.. И бесконечная дорога – сон?.. Где же он очутился?..
Сэр Бернар поднялся, сделал несколько шагов и упёрся в деревянную стену. Обогнув её несколько раз, он, наконец, понял, что находится в совершенно пустой комнате. Ни кресел, ни диванов.
Он обошёл весь дом – везде пусто. Даже колченогого табурета – и того не было.
«Странный дом! – подумал Сэр Бернар. – Ни мебели, ни окон… А может, я просто попал на «тот свет»?..
О «том свете» он слышал от Печёного Яблока, который утверждал, что там – вечная темнота.
«А если я ослеп?» – ещё больше испугался Сэр Бернар.
В тот же миг кто-то тихо рассмеялся. Этот смех в совершенно пустом и тёмном доме прозвучал зловеще. Пёс принюхался: в нескольких шагах от себя он почуял человека. И тут же в темноте вспыхнул крошечный огонёк. Так и есть! Рядом с ним стоял джентльмен в тёмных очках, высокого роста и держал в руке зажжённую свечу. Это был мужчина средних лет, на обветренном лице – чёрная борода с лёгкой проседью. Длинный нос с горбинкой немного напоминал клюв.
– Я рад, – сказал он, – что вы, наконец, пришли в себя, сэр. Я – мистер Дрим, хозяин этого дома.
– Сэр Бернар, – представился пёс и тут же спросил: – У вас в доме повреждено электричество?
– Его здесь нет вообще, – ответил хозяин. – Моя профессия не требует света. Даже наоборот: очень мешает. Я – владелец снов. И вы, сэр…
– Сэр Бернар… – напомнил ему пёс.
Джентльмен снисходительно улыбнулся:
– И вы, сэр Бернар, будете охранять их.
– Охранять сны?! – удивился пёс.
– Вы очень сообразительны! – похвалил его мистер Дрим.
– Чьи сны?..
– Всех, кому они снятся, – объяснил хозяин дома.
– Но зачем?! – озадаченно спросил пёс.
– Я их коллекционирую, – ответил джентльмен. – Собираю и пользуюсь.
– Как это?.. – не понял Сэр Бернар.
– А вы любознательный! – с лёгкой усмешкой сказал мистер Дрим. – Любознательность – сама по себе хороша, но только до той поры, пока не суёшь нос, куда не следует. Словом, я спас вас от бездомной жизни. И теперь, надеюсь, что и вы, Сэр Бернар, послужите мне за доброту… У вас отличная порода! Одного вашего вида будет достаточно, чтобы в дом не забрались воры. Сколько вам лет?
– Мне?.. Э-э… Почти два года!..
– Чушь собачья! – рассмеялся мистер Дрим. – Вам уже четыре!.. Не заметили, как повзрослели? Сами взгляните! – Он поднял свечу, и пёс увидел перед собой на стене в зеркале колеблющуюся фигуру огромного сенбернара. – Итак, мне нужен сторож – сильный и здоровый. Вы как раз такой!
Где-то за потолком, наверно, на втором этаже, часы пробили полночь.
– Мне пора, – сказал хозяин дома. – У меня ночная работа… Утром я вернусь. А вы не скучайте. Всё, что захотите – есть в этом доме… И ещё одно, сэр: ни при каких обстоятельствах не раскрывайте шторы.
Мистер Дрим задул свечу и сенбернар почувствовал, что тот исчез. Лишь облачко дорогих духов так и осталось висеть в воздухе.
«Что значит: есть всё, что захотите? – подумал  Сэр Бернар. – Я, например, хочу бифштекс… Но это совсем не значит, что…».
Он не успел закончить свою мысль, как тут же перед ним запахло жареным мясом.
«Ловко! – похвалил он мистера Дрима. – Жаль только, что его привычка жить в темноте, мешает по-настоящему оценить пищу!..»
И только сенбернар сказал это про себя, – сразу же очутился на солнечной поляне. Ярко светило солнце, а вокруг цвели самые яркие цветы, которых он никогда не видел в жизни. Полная тарелка с бифштексами стояла тут же рядом.
«За такую плату можно служить всю жизнь!..», – подумал Сэр Бернар.
Он вдоволь поел и вытянулся на изумрудной траве.
Над его головой плыли облака – далёкие и белоснежные.
Внезапно он услышал, что кто-то насвистывает весёлую мелодию. На поляне появился рыжий клоун. У него на руках сидел крошечный щенок сенбернара, в котором Сэр Бернар узнал самого себя.
– Привет! – помахал ему клоун. Он осторожно поставил щенка на траву и громко произнёс: – Алле ап!
Щенок несколько раз кувыркнулся в воздухе, а затем поклонился во все стороны. Над поляной раздались чьи-то аплодисменты и выкрики: «Браво!».
Клоун подобрал щенка и поспешил дальше, громко насвистывая весёлую цирковую мелодию.
Сэр Бернар вскочил на ноги:
– А мне можно с вами?!..
Рыжий клоун громко рассмеялся в ответ. Потом подошёл и надел на собачью шею золотой медальон с серебряной лентой.
– Что это? – спросил сенбернар.
– Не теряй его больше, – ответил рыжий клоун и вдруг превратился в огненный шар. Шар покатился по траве, не причиняя ей никакого вреда, взлетел к небу и стал вторым солнцем.
Сердце пса бешено заколотилось. Он тут же схватил медальон и раскрыл его. В глаза брызнул яркий сноп солнечного света, внутри которого хохотало лицо рыжего клоуна. Сэр Бернар защёлкнул крышк.
– Здравствуй!..
Пёс обернулся. В нескольких прыжках от него стояла красавица-гончая.
– Кто ты?.. – хрипло спросил пёс: от её внезапного появления у него перехватило дыханье.
– Эллин, – ответила она.
– Сэр Бернар, – растерянно улыбнулся он.
– Я знаю тебя, – сказала гончая.
– Откуда?!
– Из страны Снов.
– Так ты ненастоящая?! – поразился Сэр Бернар.
– Мы оба снимся друг другу.
– Не может быть! – разволновался Сэр Бернар. – Я не хочу, чтобы ты только снилась!
– Во сне хорошо, – вздохнула она. – Во сне можно летать. Во сне нельзя убить. Только во снах к нам приходят те, кто уже никогда не придёт... Спасибо мистеру Дриму! Благодаря ему, мы с тобой встретились!
– А что потом? – с тревогой спросил он.
– Не знаю. Увидимся через день или не увидимся никогда… Зато в другом сне ты повстречаешься с кем-то другим. И к этому придётся привыкнуть…
– Нет! – вскричал Сэр Бернар. – Я не хочу к этому привыкать! Ведь так вся жизнь покажется только сном!..
– Ах! – встряхнула головой гончая. – Кто может отличить сон от яви?.. Хочешь пробежаться?
– Хочу! – обрадовался Сэр Бернар.
– Тогда – за мной! – крикнула она и стрелой полетела через поляну.
Сэр Бернар бежал следом, не отставая ни на шаг. Они бежали по лугам, по дорогам, перелетали моря и горы, птицами взвились к небу, перепрыгивали с облака на облако. Над ними пылали два солнца, а внизу мелькала не земля, а тысячи чужих снов.
– Я люблю тебя! – кричал он ей.
– Что? Повтори!
– Я люблю тебя, Эллин!
– Не слышу! Громче!
Он сделал большой прыжок, чтобы её догнать, но вдруг оступился и сорвался с облака. Ветер засвистел в ушах. Чужие сны помчались навстречу. Он ворвался в них и зажмурился, а когда раскрыл глаза, то вновь очутился на полу в доме мистера Дрима.
– Не ушиблись? – спросил хозяин, стоя над псом с зажжённой свечой. – Как вам мои новые приобретения?..
– Какие? – не понял Сэр Бернар.
– Новые сны, сэр. Сон с бифштексами я утащил у одного бродяги. Гончую Эллин я забрал у некоего влюбленного джентльмена, а сон с рыжим клоуном – у маленькой девочки. Наверное, она без ума от цирка.
– Выходит, вы их крадете?!. – поразился сенбернар.
– С чего бы это? – недовольно произнёс мистер Дрим. – Разве можно назвать воровством то, что никому не принадлежит?.. Вряд ли один и тот же сон может присниться дважды.
– Мне – снится.
– Да вы у нас тщеславный малый! – рассмеялся хозяин дома.
– Нет, – возразил Сэр Бернар, – дело вовсе не в этом! Просто один и тот же сон может быть или воспоминанием, или – предупреждением. А для кого-то – напоминанием об опасности. И если вы отнимаете наши сны: в одном случае – произойдёт несчастье. В другом же, невозможность вернуться в прошлое…
– Да вы у нас ещё и философ, сэр Бернар! Это уж слишком! – недовольно произнес мистер Дрим. – Теперь я сожалею, что помог вам. Простите, сэр, но нам придется расстаться.
– Прощайте! – не задумываясь, ответил сенбернар. – И проводите меня к выходу!
– Э-э, нет… – с кривой усмешкой сказал мистер Дрим. – Вы никогда не выйдете отсюда, сэр! У вас длинный язык. Так что я буду вынужден отправить вас в какой-нибудь забытый сон. А уж там делайте, что хотите!
Он дунул на свечу, и в темноте Сэр Бернар услышал, как владелец снов что-то зловеще забормотал.
«Неужели всё пропало, – с тоской подумал пес, – и я больше никогда не увижу солнца?»
И тут… он улыбнулся до ушей:
«Как же не увижу? Еще как увижу!».
И не успел мистер Дрим проговорить заклинание, как Сэр Бернар распахнул шторы. Яркий свет осветил весь дом.
Краденые сны вылетали из всех углов и щелей чёрного дома и таяли на глазах.
– Что вы наделали?! – в ужасе кричал Дрим. – О, мои сны! Моё богатство! В них было всё! Золото, целые города, далекие звёзды! Даже луна! Даже – солнце! Всё было моим!.. Прошлое и Будущее! Детские мечты! Любые желания! Мои! И – только мои!!!.. – Дрожащей рукой он прикрывался от яркого солнечного света.
Чужие сны лопались, как воздушные шары. Теперь стало ясно, что дом лишь казался пустым. Он был полон снами, как большая копилка.
А в окне плясал от радости рыжий клоун.
– Молодец, Сэр Бернар! Ай, да молодец! – смеялся он.
– Этого не может быть! – не переставая, бормотал Дрим. – Как это он попал к вам из чужого сна?..
– Он попал из вещего сна, сэр! – в восторге крикнул пёс. – И в этом всё дело!..
– О-о-о!.. – простонал мистер Дрим. – О вещих снах я и не подумал!.. – И тут же растаял в воздухе.
Сэр Бернар распахнул окна настежь, и все сны: серые, цветные, детские, стариковские, весёлые и грустные – возвращались к своим владельцам.
Соседи мистера Дрима ещё несколько дней наблюдали эту странную картину. Одни говорили, что это – цветной дым из каминной трубы, другие были уверены, что всё это – чудеса электроники, а третьи просто ничего не видели. А если бы и увидели, то промолчали бы, чтобы не прослыть выдумщиками.

5.
..После краткого знакомства с мистером Дримом, Сэр Бернар снова много лет бродяжничал. Он обошёл почти всё восточное побережье, вплоть до Шотландии. Если дорога ему становилась в тягость, он научился без особых проблем устроиться на работу. Так он однажды стал спасателем в Пеннинских горах, там же охранял стадо у фермера, а ещё работал сторожевой собакой в порту города Гулля. Но как только ему надоедало сидеть на одном месте, он тут же всё бросал и уходил бродить по дорогам, иногда совершенно не зная, где очутится завтра.
Было в его скитаниях всякое: то неволя, то собачьи разборки. Были и барышни – такие же бездомные, как и он.
Но прошли годы. Сэр Бэрнар постарел. Спина стала сутулой, начала выпадать шерсть. Он уже не мог разгрызать кости, словно орехи. Больное сердце не выдерживало бега больше четверти часа. Не было ни сил, ни времени искать еду. От этого он худел, слабел и старался не попадаться на глаза ни собакам, ни людям.
В долгих снах помногу раз крутилась вся его жизнь.
Детство. Юность. Молодость. Зрелость. – Четыре прекрасных поры!
Где вы, мимолетные создания, дарящие любовь? Куда разбежались весёлые собачьи пиры? Живы ли наши враги, забыты ли обиды?.. Сильны ли их клыки, остры ли когти?..
Детство. Юность. Молодость. Зрелость. – Четыре дороги на перекрёстке жизни! Куда ни сверни – на каждой радость!..
Ах, Детство, Юность, Молодость, Зрелость! Что вам до Старости!
Кому нужен больной, недужный, проживший жизнь сенбернар?! Если кому и нужен, то лишь этим крепким парням с Живодерни в чёрных комбинезонах, с капроновыми сетями на плечах и с куском отравленного мяса в руке.
Они появляются по ночам внезапно и бесшумно. Рессоры их фургона обильно смазаны маслом, потому и не скрежещут. Каждый стальной лист кузова плотно подбит. Словно сказочная карета смерти появляется этот фургон на пустырях и задворках, во дворах и тёмных переулках.
Бегите прочь, коты и собаки! Кыш отсюда! Брысь!
Будьте осторожны! У этой машины затемнены фары и не скрипят тормоза. Не спите, городские звери! Затаитесь на чердаках и в подвалах! А вдруг пронесёт?!.. А вдруг?!..
Вот о чём он думал по ночам старый никому не нужный пёс.

6.
...В Новогодний вечер, голодный и простуженный Сэр Бернар оказался к востоку от Лондона. Он устало трусил по заснеженному шоссе.
Дома с двух сторон дороги попадались всё реже. Силы почти что, покинули его. Презирая в душе самого себя, он свернул на обочину и, пересекая заснеженное поле, поплёлся к самому дальнему дому на холме. За ним начинался лес.
Когда Сэр Бернар добрался до витой чугунной ограды, то увидел сквозь пелену снова начавшегося снегопада, что перед ним старый двухэтажный дом. В одном-единственном окне теплился свет, а над черепичной крышей из каминной трубы вился дым.
– «Последняя надежда!..», – подумал Сэр Бернар.
Он собрал остаток сил, с трудом протиснулся между прутьями решётки и очутился, наконец, у входа. Над дубовой дверью висел шнур с колокольчиком. От сильного ветра колокольчик чуть позвякивал. Сэр Бернар немного взбодрился, потому что не любил по примеру бродячих собак униженно скрестись в дверь. Он просто дёрнет за шёлковый шнур, как подобает его породе, решил он.
Но только Сэр Бернар поднялся на заметённые ступени, как дверь дома сама с лёгким скрипом отворилась, и чей-то старый хриплый голос торжественно произнёс:
– Добро пожаловать домой, сэр Бернар!
Пёс от неожиданности так и застыл на пороге. Показалось – ловушка. Но из открытой  двери несло теплом и уютом. Он вошёл.
Дверь бесшумно захлопнулась, а в прихожей сами собой зажглись свечи. Откуда ни возьмись, над ним появилась одёжная метёлка и стала счищать снег, прилипший к шерсти.
Никого не было. Сэр Бернар потоптался в прихожей, не зная, как быть дальше. Но тот же хриплый спокойный голос ободряюще произнёс:
– Входите в каминную, сэр!..
И, чтобы показать, где она находится, кто-то предупредительно открыл перед ним новую дверь.
Пёс осторожно вошел, оставляя на паркете мокрые следы. Откуда ни возьмись, появилась половая щётка и сразу всё протёрла.
Поражённый Сэр Бернар очутился в протопленном небольшом зале со старинной мебелью. У пылающего камина стояло резное кресло с подушкой.
– Садитесь, сэр! – продолжал приглашать кто-то.
Пёс сел, ожидая дальнейших событий. У камина была жарко. От собачьей шерсти пошёл лёгкий пар.
– Что-нибудь перекусить? – спросил услужливый невидимка.
– Охотно, – согласился Сэр Бернар, глотая голодную слюну.
И сразу же перед ним появился сервировочный столик на колёсах, полный мясных блюд, а чьи-то руки повязали на его шее салфетку.
– Приятного аппетита, сэр!
Сэр Бернар растерянно кивнул головой в разные стороны, не зная, где находится этот невидимый слуга.
Когда же он сыто отвалился в кресле, – столик исчез.
За окном свистела метель, в камине трещали дрова, играла невидимая скрипка, и музыка эта навеяла ему странную историю…

СОН ПРО ДВУХ НЕСЧАСТНЫХ ВЛЮБЛЁННЫХ
...Привиделись старому сенбернару времена правления Елизаветы Первой.
В предместье Мейдстон, что в графстве Кент, жил-был морской офицер по имени Дэниэль Гнэсинг. После войны с Испанией, он вышел в отставку, будучи уже довольно зрелым человеком. Потому о женитьбе и не помышлял.
Но однажды его взор остановился на прекрасной мисс Эллин…
Она и в самом деле была прелестна на вид и к тому же обладала ясным умом и добрым сердцем. Мисс Эллин была моложе мистера Дэниэля лет на двадцать, а то и больше, и выглядела рядом с ним совершенной девочкой. Однако влюбились они друг в друга без памяти, и могли часами просто сидеть рядом и молчать. Мальчишка Амур наверняка перестарался: вместо двух стрел, пущенных в их сердца, он послал в каждое по целому колчану.
Вскоре они поженились, и мисс Эллин, став миссис Эллин Гнэсинг, переехала в дом супруга.
По соседству с ними – на живописном холме, окруженном лесом и озером, стоял другой дом. Открытый всем ветрам, он так и звался Домом Четырёх Ветров. И принадлежал сэру Тэриблу.
Это был могучего телосложения и очень злой человек. Никто во всей округе не видел на его лице даже подобия улыбки. Он всегда был чем-то недоволен, и за эту жуткую мрачность соседи старались не общаться с ним, отчего он делался ещё больше злобным и страшным. Единственной его радостью была ночная охота на вороном коне.
Сэр Тэрибл сам как-то сватался к леди Эллин и получил решительный отказ. На её свадьбу с отставным офицером Гнэсингом он прислал в подарок огромный букет чёрных роз.
Однажды под Новый год миссис Эллин гуляла по лесу одна со своей собачкой. Собачка была из породы левреток – чересчур игрива и любопытна, и на обратном пути нашла лаз в изгороди, окружающей имение сэра Тэрибла, и проникла туда.
Мисс Эллин стала звать её, но вместо беспечного лая любимой собачки, услышала в ответ ружейный выстрел. Спустя минуту из ворот вышел слуга сэра Тэрибла и бросил к её ногам мёртвое тельце левретки.
– Сэр Бернар (так звали злопамятного сэра) просил передать леди, – сказал слуга, – что если ещё одна тварь четы Гнэсинг ступит на его владения, он убьёт каждого, будь то собака или её хозяева.
Мисс Эллин тут же упала без чувств. Жестокий сэр Тэрибл даже не вышел из дома.
Мистер Дэниэль на другой же день послал сэру Бернару вызов, и тот со зловещей усмешкой принял его. Дуэль была назначена на следующий вечер на кладбище.
Миссис Эллин ничего про неё не знала. В тот день, так и не выведав причину скверного настроения милого супруга, она поскакала за ним следом.
Как же удивилась и ужаснулась молодая женщина, когда увидела, куда и зачем тот поехал. И как только дуэлянты спешились и обнажили шпаги, миссис Эллин храбро кинулась между ними, чтобы прервать бой, но тут острие меча сэра Бернара вошло в её нежное тело!..
Вопль отчаяния мистера Гнэсинга огласил заброшенное кладбище с такой силой, словно родственники всех умерших закричали разом. Мисс Эллин упала на землю с кротким выражением лица, и последний её взгляд был обращён на мужа с печалью и любовью.
У мистера Дэниэля помутился разум, и он, ничего не соображая, бросился со шпагой на сэра Тэрибла. Они дрались на равных, но сэр Бернар был опытным дуэлянтом (много благородных и храбрых джентльменов уложил он на своем веку). Он уловил всего один-единственный промах мистера Гнэсинга и поразил его сердце насквозь.
Но на следующее утро после Рождества, его самого нашли мёртвым у остывшего камина. Что явилось причиной смерти Сэра Бернара – не узнал никто…

7.
...Пёс проснулся от сильного сердцебиения.
Он увидел сон, который никогда ему не снился, но всё в нём было чрезвычайно знакомо. Где же он слышал про мисс Эллин? Где встречал мистера Гнэсинга? А сэр Бернар?!.. Не он ли это сам?.. И что за причина, от которой тот умер?.. Тайна… Тайна старого дома…
– Я раскрою тайну, – сказал всё тот же скрипучий голос-невидимки. – Это случилось как раз под Новый год. К сэру Тэриблу явились духи убитых им соседей. Представ перед испуганным сэром Бернаром, они прокляли его на многие годы. И на следующее утро душа его покинула тело, чтобы долгие годы носиться по земле, в поисках прощения и покоя…
– Кто ты? – дрожащим голосом спросил пёс.
– Дом, – ответил голос. – Я – ваш Дом, сэр. А вы, как ни странно, – сэр Тэрибл собственной персоной!.. Много лет не было вас здесь. Вы были прокляты, но всё же сумели смыть все грехи. Провидение дало вам шанс родиться собакой. Вы были благородны, добры, верны к друзьям и беспощадны к врагам. Этим вы и заслужили своё Возвращение.
Тут сэр Бернар почувствовал, что на нём рвётся и сползает собачья шкура. Он в страхе кинул взгляд на каминное зеркало и увидел, что в кресле сидит древний старик.
– Как долго я не был дома!.. – прошептал он, узнавая каждый предмет в каминном зале. – И как жаль: силы на исходе… Да и разучился я быть человеком!.. Какой же смысл в моем возвращении? Уж лучше погибнуть собачьей смертью!..
– Жизнь не кончается, сэр, – как мог успокаивал его Дом Четырёх Ветров. – Я ещё дождусь вас… Когда-нибудь вы появитесь совсем другим – молодым и сильным, взбежите по ступеням и рванёте дверной колокольчик. Вы крикнете: «Эй, Старый Дом, открывай! Это пришёл я, твой хозяин!»
Старик плакал.
– Поплачьте, сэр Бернар, поплачьте, – успокаивал его Дом. –  Нет ничего лучше слёз покаяния. Ещё не всё потеряно! Взгляните на меня. Мне – больше трёхсот, а ведь я неплохо сохранился… Конечно, будь у меня хозяин, – я выглядел бы куда лучше… Домам и людям тяжело в одиночестве… Возвращайтесь, сэр! И – поскорей… Я жду!
Дом прервал свою речь, а у остывшего камина в резном кресле остался сидеть мёртвый старик с золотым медальоном на шее.
Погасли свечи. Умолкла скрипка. С новой силой закружила метель. Она раскачала ставни. Четыре ветра пронеслись над Старым Домом, и от их порыва разбились стёкла в окнах. По комнатам полетел снег, укрывая вещь за вещью. Он укутал Хозяина Дома, скрыл черноту обугленных поленьев, покрыл мебель, лёг ковром на пол, засыпал пподоконники и крышу… И сам дом… Изгородь и ворота… И холм с тропинками к Дому... И кладбище... И дорогу…
ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Французская история

...Жил-был Стран­ст­вую­щий го­лубь по име­ни Гурь­ян.
– Не почтовый ли это голубь? – спросите вы.
– Конечно, – отвечу я. – Но если Голубиная почта не работает, почтовый голубь превращается в Странствующего. Понятно?
Гурьян любил путешествовать по свету.
Кружась вокруг Земли, он многое пережил, многому научился, перестал бояться хищных птиц и зверей. Сама жизнь стала представляться ему бесконечным путешествием с опасностями и приключениями.

1.
...Ко­гда наш голубь поя­вил­ся на Лазурном берегу, до Нового года оставалось всего несколько ча­сов. Стоя­ла тё­п­лая зи­ма: ни мо­ро­за, ни сне­га. Да и как мог­ло быть ина­че на из­вест­ном ку­рор­те Фран­ции!
Гурь­ян при­сел, чтобы ос­мот­реть­ся, на кры­шу самого кра­си­во­го до­ма, рядом с дымящей тру­бой, но, побо­явшись ис­пач­кать­ся са­жей, – он дорожил своей белоснежностью – сле­тел вниз на пе­ри­ла. Уютный свет лился из окон, от­ра­жаясь в лу­жах. В них отражалась также луна, фонари даже звёзды и что-то ещё – удивительное, похожее на новогоднюю иллюминацию.
Гурь­ян за­про­ки­нул го­ло­ву. Сре­ди хо­лод­ных яр­ких звёзд, между небом и землёй, чуть покачиваясь, па­рил свер­каю­щий за­мок.
– Невиданное чудо! – воскликнул Странствующий голубь. – Нигде в мире нет такого!
Дверь самого красивого дома от­во­ри­лась, и на крыльцо вышла с корзиной для дров пожилая жен­щи­на и скрылась в сарае. Но скоро она по­спе­ши­ла обрат­но в дом с несколькими поленьями и только тогда заметила Гурь­я­на.
– До­б­рый ве­чер, месье!..
– Ме­ня зо­вут Гурь­ян, – с дос­то­ин­ст­вом пред­ста­вил­ся Странствую­щий голубь.
– А я – Бер­ти­на, эко­ном­ка гос­по­ди­на Алам­бе­ра. Прошу в наш дом!
– Благодарю, мадам! – ответил Гуобян и влетел в раскрытую дверь.
Бер­ти­на во­шла следом и поставила корзинку с дровами у го­ря­ще­го камина.
– Гос­по­дин Алам­бер очень лю­бит те­п­ло, – по­яс­ни­ла она, бросая в огонь по­ле­но за поле­ном. – Он да­же ле­том час­то про­сит протопить дом.
Гурь­ян ог­ля­дел­ся. Повсюду были расставлены макеты разных зданий. На планшетах были листы с проектами всевозможных построек. Сразу стало понятно: здесь живёт архитектор.
– Под­ле­тай­те по­бли­же, гос­по­дин Гурь­ян, – при­гла­си­ла экономка. – Вот крес­ло. Господин Алам­бер, к сожалению, ­приболел… Лёгкая простуда… А вы – к нему?..
– Увы, мадам… Я путешествую! – развёл крыльями Гурьян. – Так, пролетал мимо…
 – Ах! – мечтательно закатила глаза Бер­ти­на. – Это так романтично: путешествовать и вдруг свалиться с неба в гости! Я в хорошем смысле, месье!.. Представьте, когда-то так же я познакомилась со своим покойным муженьком, Он был лётчиком французской эскадрильи. Однажды в такую же праздничную ночь Пьер свалился на парашюте прямо на крышу моего дома! – Она по-молодому расхохоталась: – Всю жизнь я называла его «небесным подарком»… Да­вай­те же и мы встре­тим Новый год вместе. Окажите нам честь! Гос­по­дин Алам­бер хоть и нездоров и, как обычно, очень занят, лю­бит гос­тей. Знаете, ведь он – великий архитектор! – приветливо болтала Бертина. – Вы, наверно, замети­ли над го­ро­дом воздушный за­мок? Так вот: это – его выдумка.
– О! – вос­клик­нул го­лубь. – Сказочное творение!
– Гос­по­дин Алам­бер, – под­твер­ди­ла Бер­ти­на, – вы­ду­мал кирпич, ко­то­рый лег­че возду­ха! Жаль только – гос­по­ди­ну Гре­гуа­ру опять не нра­вит­ся. Господин Грегуар – это мэр нашего го­ро­да. Представляете, они вме­сте учились в шко­ле. С детства наш мэр лучшему архитектору просто дышать не даёт! Что делать – ума не приложу!
Го­лубь опус­тил­ся на спин­ку крес­ла, пред­ло­жен­но­го ему Бертиной, а она, по­во­ро­шив ка­мин­ны­ми щип­ца­ми го­ря­щие по­ле­нья, ста­ла рас­ска­зы­вать…
...– Ко­гда гос­по­дин Алам­бер был маленький, его ув­лек­ло строитель­ст­во за;м­ков. Внача­ле он их ле­пил из пес­ка, – на­стоя­щие го­ро­да на Ла­зур­ном берегу: с ули­ца­ми, площадя­ми… Но ка­ж­дый вечер появ­лял­ся ма­лыш Гре­гу­ар и всё за­тап­ты­вал. Поз­же Алам­бер стал вы­ре­зать зам­ки из картона, как делает и сейчас. Он также, – она показала на макет, стоящий на каминной полке, – склеи­вал сте­ны, раскрашивал кры­ши, встав­лял в окош­ки ку­соч­ки слю­ды. Его чудесные макеты вы­став­ля­ли в вит­ри­нах книжных магази­нов на суд всего города.
– И что же Гре­гу­ар? – спро­сил Гурь­ян.
– Он ­бил вит­ри­ны, представляете? И разорял бумажные замки. Однажды устроил поджог. В магазине был страшный пожар! Разбил витрину и бросил спичку!
– Как же хулиган стал мэ­ром? – уди­вил­ся Гурь­ян. – Как допустили горожане?!
– Его дядя был «боль­шой шиш­кой на сто­лич­ной ёл­ке», – покачала головой экономка. – Он про­сто ку­пил го­ло­са из­би­ра­те­лей. Теперь господин Грегуар на­це­пил ан­гель­скую мас­ку, а под ней – брр!.. – ху­же не­ку­да: алчен и бес­сер­де­чен, этот гос­по­дин Гре­гу­ар! Задавил всех на­ло­га­ми, а уве­ряет, что это – для на­ше­го же бла­га! Ка­ков?! Но всё это вам, долж­но быть, неинтересно, ме­сье Гурь­ян!
– Очень интересно! – воскликнул голубь. – Почему же неинтересно?
– Ко­гда гос­по­дин Алам­бер вы­рос, – продолжила Бертина, – он стал строить воздушные зам­ки. Фан­та­зия его тво­ри­ла чу­де­са! Да что я вам рассказы­ваю, вы и са­ми виде­ли. Са­мое лю­бо­пыт­ное – дру­гое!.. – Она таинствен­но под­ня­ла па­лец к по­тол­ку: – Там, на воздуш­ном зам­ке, оби­та­ют зве­ри, ры­бы и пти­цы, ко­то­рые ко­гда-то жи­ли на Зем­ле!  Все те, кто дав­но попал в «Чёрную Кни­гу», – объясни­ла она. – Как толь­ко гос­по­дин Алам­бер вы­стро­ил за­мок – в нём тут же объ­я­ви­лось ис­чез­нув­шее зве­рьё. Представляете?!.. Гос­по­дин Алам­бер не раз при­гла­шал ме­ня по­се­тить за­мок, но я не то, что мой покойный муж – страш­ная тру­си­ха: бо­юсь вы­со­ты.
– Акрофобия… – заметил Гурьян.
– Совершенно верно! – подтвердила Бертина. – Укрепить упавший флюгер – и то пробле­ма, а уж ту­да – уволь­те!..
Гурь­ян не на шут­ку заволновался – ведь он был Странствующий голубь, а не домашний.
– Ска­жи­те, гос­по­жа Бер­ти­на, а мож­но мне сле­тать в этот за­мок?
– Ко­неч­но! – ра­до­ст­но вос­клик­ну­ла она. – Не­пре­мен­но слетай­те! Хоть сейчас! Вам б­дет ин­те­рес­но. Толь­ко пом­ни­те: к полу­но­чи я жду вас за празднич­ным сто­лом! 
И Бер­ти­на открыла ок­но.

2.
...За­мок при­бли­жал­ся, ста­но­вясь всё боль­ше и боль­ше. И бы­ло удивительно, как это он дер­жит­ся на тон­ком сталь­ном тро­се, привязан­ном к зем­ле.
Ко­гда ог­ни го­родка пре­вра­ти­лись в звёзд­ную пыль, Гурь­ян наконец достиг цели.
Вбли­зи за­мок ока­зал­ся ог­ром­ным. Гурь­ян вле­тел в рас­кры­тые во­ро­та.
Сре­ди рычания и мычания, среди чи­ри­ка­нья, клё­ко­та, кар­ка­нья, сви­ста и пе­ния до не­го до­нес­лось курлыканье Стран­ст­вую­щих голубей!
– Гу-ур!.. – так зва­ла его только мать-го­лу­би­ца. – Сы­нок!
«Где я?» – по­ду­ма­лось ему.
– Гу­риа-анушка-а! – так звала его только бабушка-голубушка. – Гуриан, детка!
– Гуррь-ян! Гуррь-ян! – не­слось со всех сто­рон.
Вдруг замок содрогнулся. Огни города стали уменьшаться с каждым мгновеньем. Земля с огромной скоростью стала уноситься в звёздную бездну.

3.
...Опус­тим­ся на зем­лю. Вер­нем­ся к то­му ча­су, ко­гда у до­ма архитек­то­ра Алам­бе­ра оста­но­вил­ся изум­руд­ный «Сит­ро­ен» мэ­ра.
Гре­гу­ар ре­ши­тель­но хлоп­нул двер­цей ма­ши­ны, стре­ми­тель­но на­пра­вил­ся к дому и рез­ко по­сту­чал в дверь.
– Бе­гу, бе­гу! – раз­дал­ся го­лос эко­ном­ки.
Она рас­пах­ну­ла дверь и столк­ну­лась нос к но­су с Гре­гуа­ром.
– О, гос­по­дин мэр!.. – рас­те­ря­лась Бер­ти­на. – С на­сту­паю­щим вас Новым годом!
– Спасибо! – буркнул Грегуар, входя в дом без приглашения.
– Он бо­лен, – сказала эко­ном­ка.
– Тем луч­ше, – ска­зал мэр. – Обой­дём­ся без не­го.
– Что это зна­чит, ме­сье?! – стро­го спро­си­ла Бертина. Приветливость мигом сле­те­ла с её ли­ца.
– Это зна­чит, – недоовольно ответил мэр, – что ес­ли до ут­ра ваш хо­зя­ин не очи­стит пространст­во над городом – я это сде­лаю сам! И на сей раз сдержу сло­во!..
– А на ка­ком ос­но­ва­нии? – спро­си­ла она, под­бо­че­нившись.
– На ос­но­ва­нии двух жа­лоб от го­ро­жан. В од­ной жа­ло­бе говорится, что этот за­мок меша­ет лю­бо­вать­ся звёз­да­ми, а в дру­гой – пре­ду­пре­ж­де­ние о прямой уг­ро­зе для всех наших жи­те­лей!.. В один пре­крас­ный день… то есть, я хо­тел ска­зать – в один да­ле­ко не са­мый пре­крас­ный день – он про­сто рухнет всем на голову!.. В кон­це кон­цов, я от­ве­чаю за безо­пас­ность жителей города!..
– Ин­те­рес­но, ка­ким же об­ра­зом вы со­бра­лись из­ба­вить­ся от замка на этот раз, старый хулиган? – ус­мех­ну­лась Бер­ти­на.
– Это моё де­ло, дерзкая Бертина! – рявк­нул мэр. –– Даже утра не стану дожидаться!
– И всё-та­ки?! – на­стаи­ва­ла она. – Руками не достать, так каким же способом?
– Ка­ким?!.. Очень про­стым! – взвизг­нул Гре­гу­ар. Он вытащил из-под паль­то ле­до­руб, показал его Бертине и бро­сил­ся вон из до­ма Алам­бе­ра.
– Злодей! – крикнула вслед ему экономка.
«Сит­ро­ен» по­нёс­ся к по­бе­ре­жью.
Бер­ти­на стоя­ла на крыль­це и с тре­во­гой смот­ре­ла на светящийся в но­чи за­мок.

4.
...Ма­ши­на мэра ос­та­но­ви­лась у вры­то­го в зем­лю мощ­но­го стально­го кольца. От него в ноч­ное не­бо тя­нул­ся стальной кручёный трос. Гре­гу­ар, весь дро­жа от зло­сти, вы­со­ко схватил­ся за не­го ле­вой ру­кой, а пра­вой – уда­рил ледо­ру­бом. Так срубают ёлку под Новый год.
Раздался громкий звон – слов­но лоп­ну­ла стру­на Кос­ми­че­ской скрип­ки.
Не ус­певший раз­жать паль­цы, мэр взле­тел к звёз­дам, как на воздуш­ном ша­ре. Зем­ля убе­га­ла вниз всё бы­ст­рей и бы­ст­рей.
Гре­гу­ар в ужа­се за­крыл гла­за.
«На ста­рос­ти лет, – по­ду­мал он, – людям на смех, мне при­дёт­ся стать космо­нав­том… А ведь скоро новые выборы!..»

5.
...Бер­ти­на с крыльца ви­де­ла, как воз­душ­ный за­мок вос­па­рил в небо.
– Злодей… Злодей!.. – повторяла она.
Над её го­ло­вой рас­пах­ну­лось ок­но.
– Что там слу­чи­лось? – раз­дал­ся сла­бый го­лос ар­хи­тек­то­ра Алам­бе­ра.
– Всё в по­ряд­ке, мэтр, – от­ве­ти­ла эко­ном­ка и ворч­ли­во добавила: – Ложитесь-ка в  по­стель! А то опять во­зись с ва­ми!
Ок­но над го­ло­вой по­слуш­но за­кры­лось. Бер­ти­на вы­тер­ла слё­зы  и, тя­же­ло вздох­нув, на­пра­ви­лась в дом, со­чи­няя на хо­ду, что ска­жет ут­ром сво­ему хозяи­ну.

6.
...Что же так зли­ло Гре­гуа­ра, ко­гда он смотрел на воз­душ­ный замок? Зависть?.. Ревностное от­но­ше­ние к служ­бе?.. А мо­жет, и в са­мом де­ле, ответст­вен­ность чи­нов­ни­ка пе­ред людь­ми?.. Увы! Ни то, ни дру­гое, ни третье!..
Ко­гда-то дав­но пре­док Гре­гуа­ра гос­тил в зам­ке поль­ско­го кня­зя Сержа Цышевско­го и убил на охо­те са­мо­го по­след­не­го на Зем­ле ту­ра. Вот что!
Бу­ду­чи маль­чи­ком нерв­ным, Гре­гу­ар ус­лы­шал в дет­ст­ве эту исто­рию от де­да, очень близ­ко ­при­нял её к серд­цу и на всю жизнь воз­не­на­ви­дел всяческие зам­ки. Почему-то любой из них напоми­нал ему кня­же­скую охо­ту и какое-нибудь несчастье. Эта нена­висть застряла у него в крови и сов­па­ла со стра­хом, что горожа­не уз­на­ют жут­кую тай­ну его семьи и не из­бе­рут своего мэра на новый срок.
Не­сча­ст­ный мэр стре­ми­тель­но уда­лял­ся как от Зем­ли, так и от сво­его муни­ци­паль­но­го крес­ла.
По­лёт был мол­ние­нос­ным. Гре­гу­ар не ус­пел да­же по-настоящему испугать­ся. За­мок опус­тил­ся на ка­кую-то не­бес­ную твердь. Ка­нат от­бро­си­ло в сто­ро­ну, Гре­гу­ар упал в мягкую зе­лень в виде травы, разжав, наконец, пальцы. Болели ладонь и плечо. Болела и кружилась голова. Он с тру­дом под­нял­ся на но­ги, но сно­ва упал.
Оч­нул­ся Гре­гу­ар слов­но в лёг­ком ту­ма­не. А ко­гда по­пы­тал­ся проморгаться, то ужаснул­ся: со­вер­шен­но го­лый, он ле­жал на какой-то металли­че­ской поверхности. Вне­зап­но над ним за­жглось сра­зу де­сять солнц. Гре­гу­ар на миг за­жму­рил­ся и повертел головой: привязанный по рукам и ногам,  он на­хо­дил­ся на операци­он­ном сто­ле. Мэр пошевелил всеми пальцами, на­дул жи­вот и про­вёл язы­ком по краю зу­бов – всё бы­ло цело, всё на мес­те: и руки, и но­ги, и зу­бы, и, со­от­вет­ст­вен­но, го­ло­ва. Он при­слу­шал­ся к своему те­лу: нет! ни­где ни­че­го не бо­ле­ло. То­гда к че­му опе­ра­ция?! Грегу­ар ско­сил гла­за вле­во, впра­во, но ни­ко­го не об­на­ру­жил. Лампы, и в са­мом де­ле, гре­ли как де­сять солнц, и вско­ре он почувст­во­вал, что весь го­рит. Очень хоте­лось пить. Гре­гу­ар вспомнил с тос­кой свой неболь­шой го­ро­док, в котором был мэром, новогоднюю ночь, раз­го­вор с эко­ном­кой сумасшед­ше­го ар­хи­тек­то­ра и свой стреми­тель­ный по­лёт на воз­душ­ном замке.
– На­вер­ное, это мне снит­ся… – по­доб­рал он наи­бо­лее доступное объяснение произошедше­му.
Из жар­кой пе­ле­ны вне­зап­но поя­ви­лось и на­вис­ло над ним сущест­во, стран­но по­хо­жее на че­ло­ве­ка. Да­же оде­то бы­ло в прилич­ный человеческий кос­тюм. На квад­рат­ных пле­чах су­ще­ст­ва си­де­ла ог­ром­ная голова-ты­к­ва лило­во­го цве­та. Ни глаз, ни ушей, ни но­са, ни рта Гре­гу­ар не уви­дел. За­то шес­ти­па­лые во­ло­са­тые ру­ки дер­жа­ли при­бор, на­по­ми­наю­щий стето­скоп. В от­ли­чие от простенькой де­ре­вян­ной труб­ки, этот при­бор из­лу­чал тон­кий яркий луч.
– Эй! – за­бес­по­ко­ил­ся Гре­гу­ар, ёр­зая на сто­ле. – Что ты собираешь­ся со мной сделать?..
Го­ло­ва­стый на мгно­ве­нье за­мер над го­лым мэ­ром и тут же против­но зажуж­жал.
– Что та­кое? Что?! – с ис­пу­гом спро­сил Гре­гу­ар, бес­по­лез­но пыта­ясь вырвать­ся из пут.
– Это я сме­юсь, – от­ве­тил го­ло­ва­стый на чис­том фран­цуз­ском язы­ке.
– Как?!.. – по­ра­зил­ся го­лый мэр. – На­до мной?! – Он не мог поверить, что мож­но было так вот за­про­сто и так вот отвратительно сме­ять­ся над мэром. – Но по­че­му?! Мо­жет, оттого, что моя го­ло­ва в не­сколь­ко раз мень­ше тво­ей?!.. За­то она в ты­ся­чу раз ум­нее!
– Мо­жет быть, – со­гла­сил­ся Нек­то. – Вот толь­ко ум­ные не лежат здесь свя­зан­ны­ми.
– Кто ты?! – про­шеп­тал в ужа­се мэр.
– Ал­хи­мик Ни­ширг, – от­ве­тил тот. – Пра­ви­тель пла­не­ты Ажырг. У всех, кто по­па­да­ет сю­да, – про­дол­жил ал­хи­мик, – я отбираю зо­ло­то.
Гре­гу­ар ис­ко­са гля­нул на свою ле­вую ру­ку:
– Ты уже ото­брал ча­сы и пер­стень. Боль­ше у ме­ня нет зо­ло­тых украшений.
– Зо­ло­то внут­ри те­бя, – про­жуж­жал кос­ми­че­ский ал­хи­мик.
– Ес­ли ты име­ешь в ви­ду зо­ло­тые зу­бы, – ус­мех­нул­ся связанный мэр, – то они – фарфо­ро­вые.
Ни­ширг вновь противно за­жуж­жал и удоб­но усел­ся пря­мо в воздухе, слов­но в невидимое крес­ло.
– Золото в тебе самом! Сотни унций чистого золота!
– О ка­ком зо­ло­те ты го­во­ришь, ты­к­вен­ная баш­ка?! – рассерженно спросил Гре­гу­ар, на мгно­ве­нье по­за­быв, в ка­ком находит­ся по­ло­же­нии. 
– Я говорю о зо­ло­те в тво­ей кро­ви, – от­ве­тил пра­ви­тель Ажырга, пропуская оскорбление. –  Я бы объ­яс­нил те­бе всё обстоя­тель­но, не будь ты мо­им плен­ни­ком. Но сей­час не ви­жу смыс­ла тра­тить время на лек­цию, ибо че­рез ми­ну­ту ты уже бу­дешь бесполезен.
– Ах, вот оно что! – от­ве­тил Гре­гу­ар, не те­ряя са­мо­об­ла­да­ния. – Я, действи­тель­но, где-то чи­тал, что в кро­ви есть все хи­ми­че­ские элемен­ты, в том чис­ле и зо­ло­то. Но в та­ком ко­ли­че­ст­ве?!.. У ме­ня не зо­ло­тые ру­ки и, как гово­рят, не зо­ло­тое серд­це!
– Вер­но, – про­жуж­жал Ни­ширг. – Ты сквер­ный зем­ля­нин. Однако из то­го ко­ли­че­ст­ва кро­ви, что ты вы­со­сал у лю­дей, мож­но до­быть го­ры дра­го­цен­но­го ме­тал­ла!
Кос­ми­че­ский ал­хи­мик под­плыл по воз­ду­ху к рас­про­стёр­то­му на столе мэру и под­нял над ним стран­ный при­бор.
– Вот те­перь-то я всё по­нял! – вос­клик­нул Гре­гу­ар и стал хохотать так гром­ко, что от ко­ле­ба­ний воз­ду­ха Ни­ширг за­ка­чал­ся в не­ви­ди­мом крес­ле. – Я дей­ст­ви­тель­но вы­со­сал уйму кро­ви. Но храню её не в се­бе!
Ни­ширг за­стыл от не­ожи­дан­но­сти.
– Как, не в се­бе?!.. А где же?..
– Вот с это­го и на­до бы­ло на­чи­нать, Пра­ви­тель! – поспешил доба­вить Гре­гу­ар. – Чтобы кровь не свер­ну­лась, я хра­ню её в особых ре­зер­вуа­рах: на воз­душ­ном зам­ке мое­го ком­пань­о­на Аламбе­ра. Так что не­мед­лен­но раз­вя­жи ме­ня, и ты по­лу­чишь всё, что захо­чешь.
Ни­ширг не дви­гал­ся, слов­но что-то об­ду­мы­вая.
– Сам ты до них не до­бе­рёшь­ся, – пре­ду­пре­дил его мэр. – Резервуары охраняют хищ­ные зве­ри и пти­цы.
– Со­гла­сен! – хо­лод­но от­ве­тил пра­ви­тель Ажыр­га.
В тот же миг Гре­гу­ар очу­тил­ся пе­ред воз­душ­ным зам­ком, вновь оде­тый и освобождён­ный от пут.
– Ну, – не­тер­пе­ли­во про­из­нёс Ни­ширг. – Ко­ман­дуй! Или я на глазах всего зве­ри­ного племени раз­ло­жу те­бя на ато­мы!
– Эй! – при­выч­но-гроз­ным го­ло­сом за­кри­чал ос­во­бо­ж­дён­ный мэр. – Сумча­тые вол­ки, тол­сто­ко­жие ту­ры, уг­рю­мые дрон­ты и морские ко­ро­вы! Все спус­кай­тесь сю­да!
Тут же все – и на­зван­ные им, и за­бы­тые в пе­ре­клич­ке зве­ри, птицы и рыбы, яви­лись на зов. Их бы­ло так мно­го, что пра­ви­тель Ни­ширг не­воль­но сде­лал шаг на­зад.
Мэр, на­про­тив, пре­одо­ле­вая страх, на­пра­вил­ся к ним.
– Это чу­до­ви­ще, – ска­зал он, ука­зы­вая ру­кой на Пра­ви­те­ля чужой планеты, – хо­чет унич­то­жить вас! Пусть по­про­бу­ет?
– Так вот что зна­чат твои лжи­вые сло­ва, зем­ля­нин!
Разъ­я­рен­ный Пра­ви­тель Ажыр­г взмах­нул све­тя­щей­ся труб­кой. Тон­кий луч про­бе­жал по стае, но никого не опа­лил. Он про­шёл сквозь толпу зверей и птиц, сквозь воз­душ­ный за­мок и ушёл в беско­неч­ность.
– И в этом ты об­ма­нул ме­ня, мэр Гре­гу­ар! – за­ры­чал Ни­ширг. – Ведь они – бестелесны!
– Не­прав­да! – от­клик­нул­ся Гурь­ян. – Я – из пло­ти и кро­ви!.. – И, расправив кры­лья, Странствующий голубь бро­сил­ся на Правите­ля.
Он стал кле­вать эту без­гла­зую, ог­ром­ную, без­образ­ную ты­к­ву. Ниширг пытался поймать его, но голубь легко уворачивался, пока из тыквенной головы не по­ва­лил чёр­ный удушливый дым. Гурьян, закаш­ляв­шись, от­ле­тел подальше. А на­ру­жу, как из вулкана, вырвал­ся дым и в один миг об­во­лок­ пла­не­ту. На­сту­пи­ли гус­тые сумер­ки. Во мгле животные и замок ста­ли ед­ва раз­ли­чи­мы.
Гурь­ян с тру­дом раз­гля­дел ле­жа­ще­го нич­ком зем­ля­ни­на с закрыты­ми глаза­ми. Он уже догадался, что это – тот са­мый мэр, о ко­то­ром го­во­ри­ла Берти­на. Мэр за­ды­хал­ся. Несмотря на не­при­язнь к не­му, го­лубь по­ни­мал, что Гре­гу­ар – един­ст­вен­ный, кто связывает его с Зем­лей.
– Эй! – Странствующий голубь сел к не­му на пле­чо и тро­нул ли­цо крылом, покрытым копо­тью. – Вста­вай! Нам по­ра до­мой!..
Гре­гу­ар уже ды­шал час­то-час­то, с по­сви­стом и хри­пом. Не хватало воздуха. И чем силь­ней он вды­хал ед­кий дым, тем ху­же ему ста­но­ви­лось.
Гурь­ян бес­по­мощ­но ог­ля­нул­ся: мгла делалась с ка­ж­дым мгновением всё плотней. И тут он уви­дел тя­же­ло бе­гу­ще­го ту­ра. Вернее, ту­ри­ху.
– По­стой! – крик­нул ей го­лубь, и она ос­та­но­ви­лась.
– Гу-ур!.. – позва­ла его мать-го­лу­би­ца. – Сы­нок!
– Гу­риа-ан! – окликнула его бабушка-голубушка. – Детка!
– Гуррь-ян! Гуррь-ян! – поне­слось со всех сто­рон. – Ты не попрощался с нами.
Гурьян лишь крылом махнул им в ответ…

7.
…Они ле­те­ли сре­ди звёзд об­рат­но к Зем­ле: ту­ри­ха, на спи­не кото­рой пока­чи­ва­лись ед­ва при­шед­ший в се­бя Гре­гу­ар и Странствую­щий го­лубь, присев­ший на пле­чо мэ­ра.
Во­круг про­сти­ра­лось веч­ное без­мол­вие.
С по­лу­за­бы­той с дет­ст­ва улыб­кой, взи­рал мэр Грегуар на крошеч­ный голу­бой ша­рик под на­звани­ем Зем­ля. Он при­бли­жал­ся с та­кой бы­ст­ро­той, слов­но не­ви­ди­мый космический ве­ли­кан ки­нул его им на­встре­чу: ЛО­ВИ, ГРЕГУАР!.. Чувствуя уми­ро­тво­ре­ние в ду­ше, на­поён­ной по­ко­ем и вечностью, Грегуар по­гла­дил ту­ри­ху по загривку, и она повернула к нему голову и пожаловалась:
– Я – та по­след­няя, ко­то­рую убил твой пре­док… Пу­ля… Она жжёт шею…
Гре­гу­ар про­вел ла­до­ня­ми по её го­ло­ве, на­щу­пал под ухом смертель­ную ра­ну и вытащил от­ту­да свин­цо­вый осколок.

8.
...Ров­но в пол­ночь, ко­гда звонкий бой ча­сов уже раз­но­сил­ся над всей Франци­ей, они вер­ну­лись на Зем­лю.
– Смот­ри-ка! Но­вый воз­душ­ный за­мок!.. Ай да господин Архитектор! А притворился больным! – гля­дя в недолго пустовавшее не­бо, вос­клик­ну­ла эконом­ка Бер­ти­на.
Го­лубь сле­тел с пле­ча Гре­гуа­ра, а бе­лая ту­ри­ха ум­ча­лась обратно.
–  С новым годом! – по­при­вет­ст­во­вал Бер­ти­ну мэр.
– С Новым годом, злодей!.. – про­це­ди­ла она сквозь зу­бы. – Зачем прибыл? На­вер­ное, при­ду­мал новую па­кость!..
– Знае­те, ма­дам, – улыб­нул­ся Гре­гу­ар непривычно хорошей улыб­кой, – завтра я подаю в от­став­ку. Не верите? А се­го­дня, в эту празд­нич­ную ночь, грех не вы­пить вместе шам­пан­ско­го. Раз­ре­ши­те вой­ти?
По­ра­жён­ной новостью Бер­ти­не толь­ко и ос­та­ва­лось, что пригласить его в дом.
За сто­лом бы­ло шум­но и весело, как и подобает на Новый год. Гурь­ян пове­дал не­сколь­ко ис­то­рий из своих путешествий. Потом уже быв­ший мэр подроб­но рас­ска­зал о сво­ём кос­ми­че­ском приключении, а Бер­ти­на всё аха­ла, востор­га­лась и негодова­ла. И тут – в са­мый раз­гар ве­се­лья – на­вер­ху лестницы, веду­щей со вто­ро­го эта­жа, кто-то звон­ко рас­сме­ял­ся.
– Это – Алам­бер! – ох­ну­ла эко­ном­ка.  По­вер­нув­шись к лестнице, Бер­ти­на крик­ну­ла: – Мы ждём вас, мэтр! Ваш лю­би­мый земляничный сок уже согрелся.
К удив­ле­нию Гурь­я­на по ле­ст­ни­це сте­пен­но спус­тил­ся… маль­чик лет деся­ти. Аккурат­но уло­жен­ные бе­ло­ку­рые ло­ко­ны об­рам­ля­ли его блед­ное лицо, на ко­то­ром светились ра­до­стью васильковые гла­за.
Он не­спе­шно по­до­шёл к гос­по­ди­ну Гре­гуа­ру и веж­ли­во, по-мужски, поздоровал­ся с ним за ру­ку, по­том по­гла­дил по спин­ке обал­дев­ше­го го­лу­бя, за­тем под­бе­жал к Бер­ти­не и звон­ко по­це­ло­вал её в обе щёки.
– Вас что-то сму­ща­ет, дорогие гости? – спро­си­ла Бертина и расхохоталась: – Ах, да! Ведь вы не знае­те, что с ка­ж­дым новым за;м­ком госпо­дин Алам­бер ненадолго возвращается в Детство!

ТАЙНАЯ СКАЗКА,
или
Как была расколдована страшная мафия

Итальянская история

...Как только Виолетта произнесла волшебные слова «ЕСЛИ БЫ» – она тут же обнаружила себя висящей вниз головой под каменным подоконником старинного дома в самом центре Палермо.
Виолетта собралась, было, по привычке оглядеться и подумать о делах, но тут же столкнулась с непосредственной опасностью для своей жизни: из раскрытого над её ногами окна – Виолетта была московской летучей мышью – прямо на неё надвигался старинный диван с лопнувшей обшивкой.
Она отпрянула в сторону, к окну соседнего дома. И – вовремя. Диван вывалился из окна, обломил кусок штукатурки, рухнул на тротуар со страшным грохотом и раскололся с ужасным треском и звоном пружин.
– Ужас! Что происходит?! Караул!!! – возмущённая Виолетта стала дожидаться представителей власти, которые, по её мнению, должны были строго наказать возмутителей спокойствия.
Однако никто не объявлялся. Мало того, она с удивлением заметила, что прохожие по-прежнему спокойно спешат по своим делам, только не по тротуарам, а по мостовой. Правда, какой-то мальчишка по-клоунски кукарекнул, а кто-то захохотал ему в ответ, но, в основном, пешеходы были спокойны, словно полёты старых диванов было для них явлением обычным. А из окон домов уже сыпалась вниз разная домашняя утварь: в воздухе мелькали треснувшие чашки, стаканы, тарелки, превращаясь в осколки, двуногие стулья, старые кастрюли, испорченные кофеварки, несколько телевизоров, разное тряпьё.
Ничего не соображая, Виолетта в панике заметалась между домов. Одна из летающих тарелок задела её крыло, неуклюже планируя и теряя высоту, Виолетта быстро достигла тротуара. Однако находиться здесь было очень опасно, и она, едва не плача от боли и страха, бочком-бочком вприпрыжку спряталась под козырёк парадного подъезда ближайшего дома.
Отдышалась. Потом с огорчением заметила, что ушибленное крыло здорово припухло.
«Вот тебе и Новый год в Сицилии! Придётся возвращаться домой!..», – с досадой подумала летучая мышь и уже хотела, было, сказать волшебные слова, которым её научил Сказочник Егорий, – как вдруг дверь дома отворилась, и на крыльце появился господин с белыми чёрными усами, в белом плаще, в белой шляпе и с великолепным букетом в руке. Он глубоко вдохнул ночной воздух, улыбнулся собственным мыслям и тут заметил Виолетту.
– Добрый вечер, синьорина! – господин приподнял шляпу в знак приветствия. – С наступающим Новым годом!
– Спасибо!.. – поморщилась она.
– Вам плохо? – наклонился к ней незнакомец. – Э-э, да у вас, я вижу, серьёзный ушиб!.. – Он ещё раз приподнял шляпу, и обратил её внимание на блестящую медную табличку над дверью:

ДОКТОР АДРИАНО ГАРКАВИ – К ВАШИМ УСЛУГАМ

– Виолетта! – выдохнула летучая мышь.
Доктор взял путешественницу в рукусловно воробья.
– Не возражаете? Я могу оказать вам необходимую помощь.
Виолетта кивнула.
Доктор внёс пациентку в дом, устроил на тумбочке в прихожей, снял плащ и шляпу, поставил в кувшин букет – это были хризантемы.
– Впервые вижу, чтобы горожане вели себя столь бесцеремонно! Москвичи такого себе не позволяют, – ворчала Виолетта.
– Так вы из Москвы!  – удивился доктор Гаркави. – Что же привело вас в наши края?
– Как что?! Новый год! –  ответила Виолетта. – Ну, выбросить из окна окурок или смятую бумагу, в крайнем случае – пустую жестянку или пластмассовую бутылку, это я ещё понимаю!.. Хотя тоже безобразие!.. Но чтобы – диван?!.. Или кастрюлю?! – Она повела больным крылом. – Этого, извините, у нас нет!
– А у нас есть! – весело отозвался доктор. – Но лишь раз в году. В остальные дни – полный порядок и тишина!.. Такая у нас традиция под Новый год – выбрасывать ненужные вещи!..
Он вымыл руки, и они перешли в кабинет. Там доктор посадил Виолетту на белый стол, включил лампу и внимательно осмотрел повреждённое крыло:
– Ничего страшного! Смажу специальным раствором и сделаю перевязку. К следующему году всё пройдет! А Новый год, уважаемая синьорина, наступит ровно через два часа. И это значит, что уже к утру крыло перестанет болеть. Слово профессора!.. – Он выключил лампу. – Настоятельно рекомендую провести Новогоднюю ночь в моем доме! Я, к сожалению, вынужден вас покинуть: меня ждёт дама. Но скучать вам не придётся. Спускайтесь в гостиную. Там на столе есть бисквитные пирожные, апельсины, виноградный сок и прочее. Кроме того, по всем телеканалам показывают новогодние шоу! Арривидерчи! Встретимся утром. Простите за то, что оставляю вас в одиночестве! – И он уже собрался, было, покинуть кабинет, как зазвонил телефон.
– Это она! – догадался доктор, включая мобильник. – Дорогая, выбегаю! – выпалил он, но тут же разочарованно промолвил: – Да, доктор Гаркави!.. Говорите же! Адриано Гаркави у телефона! Алло!.. Вас не слышно! Перезвоните!
Он отключил мобильный телефон и немного подождал. Но звонков больше не было.
– Что за дела?! – проворчал доктор, вглядываясь в экран мобильника: – Незнакомый номер!.  Ну, да ладно! – повернулся он к Виолетте. – Мне пора.
– Вам звонили из порта, – сказала она.
– Из порта?! – воскликнул синьор Гаркави. – А ведь верно! Я слышал пароходные гудки... Но вам-то откуда это известно?!.. – удивился он.
– Летучие мыши отлично слышат все радиосигналы, – объяснила Виолетта.
– Ах, да! – вспомнил доктор. – И всё же, кто это мог быть?..
Снова зазвонили – на этот раз в дверь.
Доктор нажал кнопку домофона.
– Кто там? – спросил он.
– Полиция, синьор Гаркави! – раздался чей-то встревоженный голос. – Срочно требуется ваша помощь.  Автокатастрофа в порту… Мы ждём вас у вашего подъезда...
– Бегу, бегу! – ответил доктор и схватил со стола приготовленный для экстренных случаев саквояж. Уже в дверях он обернулся к Виолетте: – Ну вот, синьорина, возможно, я тоже не буду веселиться в эту ночь. – Он с грустью глянул на букет хризантем, стоящий в кувшине, кивнул летучей мыши и поспешил к полицейской машине, ожидавшей его у подъезда.
Виолетта «перебежками» подлетела к окну. Перед домом доктора стоял полицейский джип. Рядом, у раскрытой дверцы, ждали два крепких карабинера. Как только синьор Гаркави приблизился к ним, случилось необъяснимое: карабинеры тут же набросили на доктора чёрный мешок и затолкали его на заднее сиденье. Дверцы джипа захлопнулись, машина рванулась с места.
Виолетта, в ужасе распластав по стеклу крылья, так и застыла. Даже ей, летучей мыши, сразу же стало понятно, что самые настоящие бандиты, переодетые в карабинеров, похитили доброго синьора.
Мафия!
Прохожих становилось всё меньше: до Нового года оставались считанные минуты. А у дома напротив стоял белый ослик, впряжённый в небольшую тележку. Его гриву украшали ленты и цветы, попона сверкала золотым шитьём.
Виолетта раскрыла створку окна, кое-как подлетела к ослику, села на край пустой тележки и поприветствовала его.
Белый ослик кивнул в ответ:
– Здравствуй!
– Это твоя тележка?
– Моей хозяйки, госпожи Бефаны. Она сейчас раздаёт подарки... – И он указал копытом на зажжённые окна большого дома.
– Не та ли эта добрая волшебница, – сообразила Виолетта, –  что раздаёт их детям под Новый год?..
– Она самая! – кивнул головой белый ослик и с гордостью добавил: – А я – тот самый ослик, который эти подарки доставляет!
– Но я вижу, – сказал Виолетта, – что тележка пуста. Значит, работа на сегодня закончена?
– Так оно и есть! – согласился ослик и тут же стал искать у неё сочувствия. – Я просто выбился из сил. С Рождества – ни дня покоя!.. Только и мечтаю о тёплом хлеве да клочке сена. Ах, синьорина, и от добрых дел можно очень устать!..
– Чушь! – возразила Виолетта. – От добрых дел не устают!
– Верно! – раздался чей-то приятный женский голос.
Из дома вышла малюсенькая старушка, укутанная с головы до пят в серебристую шаль.
– Не слушайте его, – продолжила она. – Мой добрый ослик Филандр хорош всем, однако, ленив.
Филандр промолчал. Он лишь отвернул голову в сторону, чтобы показать, как обиделся.
– Меня зовут Бефана, – представилась старушка. – А вас, дитя моё?
– Виолетта.
– Красивое имя!.. Обожаю арию Виолетты из «Травиаты»!
–  Я не из Травиаты», –  возразила ей летучая мышь. –  Я из Москвы.
Старушка весело рассмеялась:
– Травиата» это опера Верди. А Виолетта – главная героиня… Как я понимаю, вы не слушали эту оперу… Впрочем, и написана она не для летучих мышей, –  успокоила её старушка. –  Так что не огорчайтесь… А что у вас с крылом, крошка?..
И Виолетта рассказала волшебнице всё, что приключилось с ней, а потом и с синьором Гаркави.
– Что же мы тогда стоим?! В погоню! – заявила немедленно Бефана.
Филандр тяжело вздохнул.
– Не будь занудой, – заметила ему хозяйка. – Я купила для твоего новогоднего ужина сто пучков самой свежей петрушки!
Напоминание о петрушке немного взбодрило ослика.
– Ладно уж, садитесь! – смирился он и, как только Бефана с Виолеттой уселись в повозку, побежал в сторону порта.

...Бежал Филандр резво. Всё-таки это очень верное народное наблюдение: желание помочь ближнему возвращает силы. И вскоре они добрались до берега Тирренского моря.
– Где же здесь ис­кать док­то­ра? – обес­по­ко­ен­но спро­си­ла Виолет­та.
– Спро­сим у звёзд, – от­ве­ти­ла Бе­фа­на, имея на то все основания: ведь под Но­вый год при­но­сят её на Зем­лю имен­но звёзды.
– Эй, не­бес­ные ог­ни! – крик­ну­ла вол­шеб­ни­ца, – Ука­жи­те путь к док­то­ру Гар­ка­ви!
И звёз­ды, что туск­ло мер­ца­ли над Тир­рен­ским мо­рем, вдруг вспых­ну­ли яр­ко и сложились над зем­лёй в пять свер­каю­щих слов:

Мыс Галло
Вилла ди Маре

– Я знаю, где это! – об­ра­до­вал­ся Фи­ландр. – В про­шлом го­ду мы приноси­ли по­дар­ки ры­бац­ким де­тям! Здесь не­да­ле­ко!.. Ну-ка, держи­тесь! – обер­нул­ся он к двум синь­о­рам и при­пус­тил галопом.

...Что же про­изош­ло с док­то­ром Ад­риа­но Гар­ка­ви? Кто его похитил? И куда его привезли?

«Во всём ми­ре есть бан­ди­ты. Од­ни жи­вут са­ми по себе, промыш­ляя мел­ким воров­ст­вом и убий­ст­вом, а есть це­лые бан­дит­ские органи­за­ции, ко­то­рые поя­ви­лись ещё в на­ча­ле девятна­дца­то­го ве­ка в Италии – как раз на ост­ро­ве Си­ци­лия. Такие тай­ные об­ще­ст­ва и называются ма­фи­ей.
Ма­фия на­са­ж­да­ет тер­рор и на­си­лие, пу­тем убийств, шантажа, похище­ний, игорных до­мов или про­да­жи нар­ко­ти­ков.
В этих ор­га­ни­за­ци­ях или семь­ях, где гла­ва – «крёст­ный отец», есть свои искажён­ные по­ня­тия о чес­ти, гор­до­сти и семейных, или кла­но­вых свя­зях. На­при­мер, во­всю дей­ст­ву­ет Закон, ко­гда под стра­хом смер­ти ни один мафио­зи не сме­ет выдавать по­ли­ции нико­го из сво­его кла­на.
Это де­ла­ет ма­фию поч­ти не­уяз­ви­мой.
Страш­на ма­фия ещё и тем, что до­тя­ну­лась она до са­мых высо­ких порогов власти. И час­то шан­та­жом или ус­лу­га­ми на выбо­рах – ко­гда покупа­ют­ся го­ло­са изби­ра­те­лей – вы­со­кие государ­ст­вен­ные чи­ны (от полиции до ми­ни­стерств) вынужде­ны слу­жить ма­фии и при­кры­вать её черные де­лиш­ки».

Со­всем не ска­зоч­ный текст этой справ­ки, на­де­юсь, да­ёт по­нять Читателю, что она не со­чи­не­на Сказочником Егорием, а вы­пи­са­на из сло­ва­ря.
 А те­перь, что­бы вы по­ня­ли суть про­ис­шед­ше­го с док­то­ром, я рас­ска­жу об од­ном мафи­оз­ном Кла­не.
«Се­мья» Ум­бер­то Са­рад­жи – бы­ла од­ной из силь­ней­ших на Сици­лии. Но од­на­ж­ды про­изош­ло не­сча­стье. Хо­тя про­сто несчастьем это не на­зо­вёшь: свето­пре­став­ле­ние – да и толь­ко!
Сам Ум­бер­то Са­рад­жи был креп­кий муж­чи­на со ще­голь­ски­ми усика­ми.
Де­ла «се­мьи» шли пре­вос­ход­но. Брил­ли­ан­ты из Аф­ри­ки, наркотики из Юж­ной Амери­ки, зо­ло­то из Аля­ски – всё перемалывалось в её «фи­нан­со­вой мель­ни­це». Как говорит­ся: «весь мир – в кар­ма­не». Луч­шие ав­то­мо­би­ли, яхты, гос­ти­ни­цы, – всё, что нужно для при­лич­ной и без­бед­ной жиз­ни «простых сици­ли­ан­ских мафио­зи» – бы­ло в распо­ря­же­нии се­мьи Са­рад­жи.
Но… И это знает каждый мафиози – как ни кру­ти, с Судь­бой шутки плохи! И уж ес­ли она те­бе от ро­ж­де­нья что-то там пред­на­зна­чи­ла, то ни за что не пой­дет на по­пят­ную, хоть трес­ни!
Ко­гда это на­ча­лось, ни­кто не пом­нит, но толь­ко од­на­ж­ды утром «крёстный отец» дон Са­рад­жи про­снул­ся в не­обы­чай­но хорошем настрое­нии. Он рас­ска­зал суп­ру­ге, дон­не Мадон­ни­не, что ему приснил­ся очень смеш­ной сон: дес­кать, он, дон Са­рад­жи, – вовсе и не дон Са­рад­жи, а про­стой крестьянин Джан­ни Мац­цо­ни! Представляе­те, как смеш­но?! То есть, во сне он сам па­хал по­ле, ходил за ско­ти­ной и спал на коп­не се­на в са­рае.
Же­на Ма­дон­ни­на по­смея­лась вме­сте с ним, но уже днём ей стало не до сме­ха.
Дон Са­рад­жи с упор­ст­вом ос­ла (не при Фи­лан­д­ре будь ска­за­но!) продолжал утверждать, что он дей­ст­ви­тель­но кре­сть­я­нин. И вёл себя соответ­ст­вен­но: ин­те­ре­со­вал­ся це­на­ми зерна на рын­ке, не­го­до­вал по по­во­ду исчезновения со дво­ра на­во­за, бол­тал о многом таком, о чём при­лич­но­му мафио­зи не­при­лич­но не толь­ко го­во­рить, но да­же думать!..
Всё это про­дол­жа­лось до­воль­но дол­го и дер­жа­лось в строжайшей тай­не, ибо стран­ная бо­лезнь гла­вы кла­на мог­ла повлечь за со­бой со­кру­ши­тель­ный удар со сто­ро­ны конкурентов.
«Се­мья» дол­го ис­ка­ла на­дёж­но­го вра­ча. Бы­ли про­ве­ре­ны длинню­щие спи­ски докторов поч­ти со все­го све­та. Но ни­кто из них не от­ве­чал требованиям кла­на Са­рад­жи. Кто-то не от­ли­чал­ся должным профессиональным уров­нем, кто-то – умом, а кто-то просла­вил­ся не­уме­ни­ем дер­жать язык за зу­ба­ми.
За это вре­мя бо­лезнь «крёст­но­го от­ца» про­грес­си­ро­ва­ла. Он уже не узнавал ни­ко­го из близ­ких, тре­бо­вал от­пус­тить его в по­ле, плакал по лю­бо­му по­во­ду. А ведь о нём рань­ше го­во­ри­ли: «Лег­че раз­жа­ло­бить синь­о­ру Жестокость, чем до­на Са­рад­жи!».
И вот со­вер­шен­но слу­чай­но пе­ред Новым годом кто-то предложил кандида­ту­ру докто­ра Ад­риа­но Гар­ка­ви. Три дня проверки по­ка­за­ли:
во-пер­вых – док­тор был си­ци­лий­цем – что не­ма­ло­важ­но,
во-вто­рых – он был оди­но­ким – сле­до­ва­тель­но, не имел языкатых родствен­ни­ков.
Ну, и в-треть­их, как вы­яс­ни­лось, поч­ти все его боль­ные по­сле ле­че­ния ста­но­ви­лись здо­ро­вы­ми, что крас­но­ре­чи­во го­во­ри­ло о профес­сио­на­лиз­ме док­то­ра.
Итак, его по­хи­ти­ли двое лже-ка­ра­би­не­ров, ко­то­рые были лич­ной ох­ра­ной Ум­бер­то Са­рад­жи.
Они-то и рас­ска­за­ли о его не­обыч­ной бо­лез­ни синь­о­ру Гар­ка­ви по пу­ти на Вил­лу ди Ма­ре.
– Те­перь ва­ша за­да­ча – по­мочь ему, – ска­зал пер­вый охранник, под­во­дя к до­му похищен­но­го, с завязанны­ми гла­за­ми. – Го­но­рар будет бас­но­слов­но высок. – При этом лже-карабинер вскользь заметил, что ес­ли док­тор не вернёт гла­ве мафиозно­го кла­на здоровье, ему са­мо­му не по­здо­ро­вит­ся.
– Я сде­лаю всё, что в мо­их си­лах, – про­зву­чал от­вет. – И де­ло во­все не в го­но­ра­ре или в том, что я так вас всех ис­пу­гал­ся.
– Но не в люб­ви же к «па­пе Ум­бер­то»! – ус­мех­нул­ся ох­ран­ник.
– В люб­ви к боль­но­му! – про­сто объ­яс­нил док­тор Гар­ка­ви. – Я да­вал Клятву Гиппокра­та и не по­ни­маю, к че­му весь этот спек­такль с по­хи­ще­ни­ем? Не­у­же­ли вы думаете, что ина­че не до­би­лись бы мое­го со­гла­сия?
Вто­рой ох­ран­ник рас­сме­ял­ся:
– Вы на­ив­ны, синь­ор! У ка­ж­до­го свои спо­со­бы для достижения це­ли. Ина­че го­во­ря: при­выч­ка. По­хи­ще­ние – один из ат­ри­бу­тов нашей организации. По-дру­го­му мы ра­бо­тать не уме­ем… – Он спрятал ух­мыл­ку в свою ог­ром­ную че­люсть и снял с док­то­ра повязку. – А сей­час прой­дём­те к больному…
За­ви­дев док­то­ра, «па­па Ум­бер­то», лё­жа под стё­га­ным шёл­ко­вым одея­лом, за­орал на ох­ра­ну:
– Это ещё кто та­кой?!.. Ко­го вы ко мне при­вез­ли?!
– Я ве­те­ри­нар, – сми­рен­но от­ве­тил док­тор. – Ме­ня вы­зва­ли осмот­реть ваших ко­ров. Се­го­дня но­чью они очень каш­ля­ли. А один ка­бан в бре­ду да­же за­го­ва­ри­вал­ся. На­вер­ное, у не­го «свин­ка».
По­сле та­ких слов дон Са­рад­жи рас­цвел в улыб­ке:
– На­ко­нец-то! Вы – пер­вый че­ло­век, кто при­шёл ко мне по настоя­ще­му де­лу!..
И они с пол­ча­са ве­ли раз­го­вор про удои и кле­вер, про моццареллу и пекори­но, словом, пре­крас­но по­ня­ли друг дру­га.
– Что ска­же­те, док­тор? – спро­си­ла его дон­на Ма­дон­ни­на по­сле ос­мот­ра её му­жа. – Он без­на­де­жен?
– Не ду­маю… Ну­жен гип­но­ти­че­ский се­анс, что­бы про­яс­нить причи­ну забо­ле­ва­ния. Рань­ше я за­ни­мал­ся пси­хи­ат­ри­ей, да­же давал се­ан­сы гип­но­за, по­это­му сам про­ве­ду его, а уж по­сле приму нуж­ное ре­ше­ние.
И се­анс был на­зна­чен на се­го­дня: ров­но в пол­ночь.

...Вся Ита­лия под зву­ки трёх­стволь­ных сви­ре­лей, под гро­хот петард и хлопушек встреча­ла Но­вый год. Баб­бо На­ти­ле, что означает «Рождественские папы», или по-на­ше­му – Де­ды-Мо­ро­зы, за­зы­ва­ли го­ро­жан в пё­ст­рые па­лат­ки ку­пить разные пироги с фруктовыми сладостями – панетто­не, тор­ро­не или панджалло. До ут­ра иг­ра­ла му­зы­ка в павильончиках для аттракционов. А на Ви­ле ди Ма­ре шёл гип­но­ти­че­ский сеанс. 
Дон Са­рад­жи, казалось, спал креп­ким сном, на­ве­ян­ным на не­го док­то­ром Гар­ка­ви.
– Те­перь мо­же­те го­во­рить, – ска­зал док­тор «спя­ще­му».
– О чем? – не от­кры­вая глаз, спро­сил «крёст­ный отец».
– Как ва­ше имя и кто вы?
– Джан­ни Мац­цо­ни, синь­ор. Я – кре­сть­я­нин, – ни се­кун­ды не задумываясь, от­ве­тил дон Ум­бер­то.
Док­тор вы­ра­зи­тель­но пе­ре­гля­нул­ся с дон­ной Ма­дон­ни­ной.
– Где вы ро­ди­лись?
– В Аль­пах, на се­ве­ре Ита­лии. Об­ласть Трен­ти­но-Аль­то-Адидже.
– Ко­гда по­па­ли на Си­ци­лию?
– Ко­гда поч­ти всё на­ше гор­ное се­ле­ние, синьор, за­сы­па­ло снежной лавиной. Уце­ле­ли то­гда не­мно­гие, в их чис­ле ока­за­лась и се­мья мое­го от­ца. То­гда мы и пе­ре­бра­лись в западную Си­ци­лию. Это был длин­ный пе­ре­езд через всю Ита­лию.
– Сколь­ко вам то­гда бы­ло лет?
– Че­ты­ре го­да.
– Кто ваш отец?
– Кре­сть­я­нин, синь­ор. Его имя – Пьет­ро Мац­цо­ни. И в Аль­пах, и здесь он за­ни­ма­ет­ся ов­ца­ми.
Дон­на Ма­дон­ни­на всхлип­ну­ла.
– Вы­хо­дит, вы то­же кре­сть­я­нин? – ос­то­рож­но спро­сил доктор боль­но­го.
– По-мо­ему, я уже го­во­рил об этом. Но, ес­ли вы на­стаи­вае­те, повто­рю: да, я крестьянин Джан­ни Мац­цо­ни, – уже раз­дра­жён­но отве­тил гла­ва мафиозного кла­на.
Дон­на Ма­дон­ни­на за­ли­лась сле­за­ми, за­крыв ли­цо, по­том промок­ну­ла крас­ные гла­за кра­еш­ком ба­ти­сто­во­го плат­ка и за­тих­ла.
– Сколь­ко вам лет сей­час?  –  спросил больного доктор Гаркави.
– Это да­же мне не труд­но под­счи­тать: во­сем­на­дцать! – Ответил дон Сараджи.
Донна за­ры­да­ла в го­лос.
– Что вы де­лае­те в Па­лер­мо?
– Мы с ва­ми не в Па­лер­мо, синь­ор, а в Мар­са­ле.
По­сле этих слов дон­не Ма­дон­ни­не ста­ло так пло­хо, что она упала в обморок. Ох­ра­на тут же вы­не­сла её из спаль­ни.
– Хо­ро­шо, – со­гла­сил­ся док­тор. – Что же то­гда вы де­лае­те в Мар­са­ле?
– Прие­хал по­смот­реть на зна­ме­ни­то­го Фан­то­мо Бра­вис­си­мо!..
– На… ко­го?!.. – у синь­о­ра Гар­ка­ви дрог­нул го­лос. – Повторите-ка…
– У вас, вид­но, пло­хо со слу­хом, синь­ор, – за­ме­тил боль­ной. – Так вот: я здесь на высту­п­ле­нии зна­ме­ни­то­го гип­но­ти­зё­ра Фан­то­мо Бра­вис­си­мо! Уясни­ли?!
– Ка­кой нын­че год? – спро­сил у не­го быв­ший пси­хи­атр.
– Вы и впрямь чок­ну­тый, синь­ор! – хо­хот­нул «па­па Ум­бер­то».

...Много лет назад, на за­па­де Си­ци­лии, в го­ро­де Мар­са­ле, на летней эстраде вы­сту­пал очень по­пу­ляр­ный в то вре­мя гип­но­ти­зёр Фан­то­мо Брависсимо.
Сре­ди зри­те­лей  ока­зал­ся мо­ло­дой кре­сть­я­нин по име­ни Джан­ни Мац­они, который спе­ци­аль­но прие­хал по­гла­зеть на знамени­тость и, в чис­ле мно­гих, при­ни­мал участие в гип­но­ти­че­ских се­ан­сах.
На це­лых чет­верть ча­са все же­лаю­щие мог­ли стать, кем пожелают. Один из зри­те­лей пре­вра­тил­ся в ве­ли­ко­го Ка­ру­зо и да­же пы­тал­ся спеть его голосом. Дру­гой стал ге­ниальным Ра­фа­элем, и тут же на хол­сте со­тво­рил новую «Ма­дон­ну с мла­ден­цем». Ка­кая-то де­ви­ца захо­те­ла по­быть прекрасной Со­фи Ло­рен. А вот Джан­ни Мац­цо­ни изъ­я­вил же­ла­ние стать «крёст­ным отцом» си­ци­лий­ской мафии.
Под хо­хот и на­смеш­ки все­го за­ла, зна­ме­ни­тый Фан­то­мо Брависси­мо загипнотизировал кре­сть­ян­ско­го пар­ня.
И в этот мо­мент на­ча­лось зем­ле­тря­се­ние. Гу­де­ние зем­ли, гро­хот падающих до­мов, чело­ве­че­ские кри­ки – всё сме­ша­лось во­еди­но!..
…Ко­гда весь этот ужас за­кон­чил­ся, то вы­яс­ни­лось, что известный гипноти­зёр ис­чез: то ли сбе­жал с ост­ро­ва, то ли по­гиб под руи­на­ми. А молодой кре­сть­я­нин Джан­ни Маццони так и ос­тал­ся «крёст­ным от­цом». И с это­го ча­са стал вес­ти се­бя как зав­зя­тый мафио­зи, вы­зы­вая тем са­мым у од­них – откро­вен­ный страх, у других на­смеш­ку, ибо его рва­ная оде­ж­да ни­как не соответствовал столь по­чёт­но­му в Си­ци­лии зва­нию.
В это же вре­мя «се­мья» синь­о­ра Са­рад­жи – на­стоя­ще­го крёстного от­ца од­ной из сицилий­ских банд – за­хо­те­ла из­ба­вить­ся от сво­его «па­пы», ко­то­рый сво­ей жес­то­ко­стью пре­взо­шёл всех на свете ин­кви­зи­то­ров. Он пе­ре­стал щадить да­же чле­нов кла­на. Устроив ему ав­то­мо­биль­ную ка­та­ст­ро­фу, Со­вет «се­мьи» ре­шил пригла­сить на роль но­вого­ «крёстного от­ца» Джан­ни Маццони, признав то­го сы­ном по­кой­но­го. Этот мо­ло­дой лжеСарад­жи был удо­бен ма­фии по двум при­чи­нам: пар­нем мож­но бы­ло вер­теть, как угодно и, са­мое главное, ни в день­гах, ни в де­лах «се­мьи» Джанни не раз­би­рал­ся. Внеш­не он очень сма­хи­вал на Са­рад­жи-стар­ше­го и, по­это­му, спус­тя не­де­лю Джан­ни Мац­цо­ни пре­вра­тил­ся в Ум­бер­то Са­рад­жи.
Про­шло 25 лет. За это вре­мя тот же­нил­ся, стал отцом и даже дедом. И прослыл очень жес­то­ким че­ло­ве­ком, как то­го и тре­бо­ва­ли тра­ди­ции се­мьи Са­рад­жи. Но не он ру­ко­во­дил се­мей­ным кла­ном. «Ко­ро­ля иг­ра­ла сви­та»: члены кла­на соз­да­ва­ли ему ре­пу­та­цию, убивая, шан­та­жи­руя, гра­бя, и все это – яко­бы по его во­ле. А па­пе Ум­бер­то за то, что ни во что не вме­ши­вал­ся – раз­ре­ша­ли жить на ши­ро­кую но­гу, в дос­тат­ке и удо­воль­ст­ви­ях.
Од­на­ко, со вре­ме­нем, дей­ст­вие гип­но­за ос­ла­бе­ва­ло, и на­сту­пил день, когда Ум­бер­то Са­рад­жи по­чув­ст­во­вал се­бя тем, кем и был когда-то – крестья­ни­ном Джан­ни Мац­цо­ни.
Те, кто знал его тай­ну, бы­ли дав­но уби­ты в пе­ре­стрел­ках или отрав­ле­ны на се­мей­ных обе­дах, и, сле­до­ва­тель­но, пе­ре­во­пло­ще­ние рес­пек­та­бель­но­го бандита в про­сто­го крестьянина на­пу­га­ло всю его се­мью, ко­то­рая ре­ши­ла немед­лен­но из­ле­чить бед­но­го «папу». Ес­ли же это не уда­ст­ся, по­ста­но­ви­ла «се­мья», – «па­па» дол­жен умереть!..

...Вот та­кая ис­то­рия от­кры­лась при гип­но­ти­че­ском се­ан­се! Но самое интерес­ное бы­ло в ней то, что под име­нем Фан­то­мо Брависси­мо скры­вал­ся ни кто иной, как сам Ад­риа­но Гар­ка­ви!..
Ко­гда-то он дей­ст­ви­тель­но за­ра­ба­ты­вал день­ги лек­ция­ми и гипно­зом, и то, что поведал ему синь­ор лже-Са­рад­жи, вспом­ни­лось док­то­ру до мельчайших под­роб­но­стей. В тот день его са­мо­го чуть не за­ва­ли­ло кирпичной стеной, а ко­гда он оч­нул­ся, то, ко­неч­но же, и ду­мать по­за­был про Джан­ни Мац­цо­ни. Он объ­ез­дил поч­ти всю страну, ра­бо­тал в раз­ных го­ро­дах – уже как врач-пси­хи­атр, чи­тал лек­ции в Уни­вер­си­те­тах, по­лу­чил медицинское зва­ние профессора, из­ле­чил тысячи лю­дей, на­пи­сал мно­же­ст­во книг. Мо­жет быть, поэто­му свою лич­ную жизнь так и не уст­ро­ил. И вот – на ста­рос­ти лет – ре­шил обосновать­ся в Па­лер­мо: на Си­ци­лии все­гда бы­ли самые низкие цены.
Док­тор ку­пил не­боль­шой дом в цен­тре го­ро­да и пре­вра­тил­ся в «сред­не­го италь­ян­ца». Он ока­зал­ся «док­то­ром на все ру­ки». Его прозва­ли да­же «ско­рой по­мо­щью», так как в помо­щи ни­ко­гда и ни­кому не от­ка­зы­вал и ока­зы­вал её, не­взи­рая ни на вре­мя су­ток, ни на по­го­ду, ни на своё са­мо­чув­ст­вие.

...– Итак, док­тор, – ска­за­ли ему за­пра­ви­лы ма­фи­оз­но­го кла­на, – ес­ли всё, что вы нам пред­ста­ви­ли – прав­да, ва­ша за­да­ча так загипно­ти­зи­ро­вать до­на Ум­бер­то, что­бы на­все­гда воз­вра­тить его в се­мью жи­вым и здо­ро­вым.
Вот тут-то они и ошиб­лись!
Док­тор Гар­ка­ви ни­ко­гда не шёл на ком­про­мисс, ес­ли это касалось здоровья боль­но­го. Он да­вал Клят­ву Гип­по­кра­та и все­гда пом­нил об этом.
– Нет, синь­о­ры, – от­ве­тил он им, – я не мо­гу вто­рой раз пой­ти на та­кой экс­пе­ри­мент. Его мозг не вы­дер­жит. Кроме того, че­ло­век имеет право быть тем, кем ро­дил­ся! 
– В та­ком слу­чае, – ска­за­ли ему су­ро­во бан­ди­ты, – на­шим правом бу­дет при­стре­лить его. И вас за ком­па­нию.

…Ко­гда вме­сте с гро­хо­том пе­тарт и хло­пу­шек долж­ны бы­ли прогре­меть на­стоя­щие вы­стре­лы, раз­дал­ся звон раз­би­то­го стек­ла, и в спаль­ню вмиг обни­щав­ше­го мил­ли­ар­де­ра вле­те­ла вол­шеб­ни­ца Бе­фа­на. Вио­лет­те самостоятель­но ле­тать бы­ло ещё боль­но. Поэтому она ви­се­ла (как все­гда, вниз головой), вце­пив­шись в сухонь­кий ло­коть во­ин­ст­вен­но нстроен­ной старуш­ки.
Бе­фа­на взмах­ну­ла кис­тя­ми сво­ей вол­шеб­ной ша­ли, и ре­ти­вая ох­ра­на тут же за­сты­ла, слов­но в иг­ре «зам­ри».
– Бе­жим, синь­о­ры! – мол­ви­ла вол­шеб­ни­ца док­то­ру и очнувшемуся от гип­но­за Маццони. – На­до спе­шить. Мо­их чар хватает не­на­дол­го: всего лишь настолько, что­бы успеть по­ло­жить по­да­рок и  скрыть­ся. – Она показала на охрану: – Они бы­ст­ро оживут.
– А что, ес­ли ни­ку­да не то­ро­пить­ся, – пред­ло­жи­ла Вио­лет­та, – а этих… – она тоже показала на охрану, – пре­вра­тить в кре­сть­ян?.. Лет на де­сять?.. Что­бы ис­пра­ви­лись!
Все удив­лён­но по­смот­ре­ли друг на дру­га.
– А что, это – идея! – по­ни­маю­ще улыб­нул­ся док­тор. – Сельский кооператив «Вил­ла ди Ма­ре»!
– На­стоя­щая кре­сть­ян­ская се­мья! – под­дер­жа­ла его Бе­фа­на.
– Во гла­ве с её пред­се­да­те­лем – Джан­ни Мац­цо­ни!.. – добавил быв­ший «креёст­ный отец». – Уж они у ме­ня по­ра­бо­та­ют на паш­не!.. Уж по­ко­па­ют­ся в на­во­зе!..
Все гром­ко рас­хо­хо­та­лись. И док­тор Гар­ка­ви сде­лал гипнотические пассы. Ко­гда же се­анс был окон­чен, на ост­ро­ве Сици­лия, а так­же в Ита­лии – как, впро­чем, и во всём ми­ре – на одну ма­фи­оз­ную се­мью ста­ло мень­ше.
Вил­ла на­пол­ни­лась ра­до­ст­ны­ми воз­гла­са­ми и раз­го­во­ра­ми о ячме­не, стриж­ке овец, о то­мат­ной пас­те и уро­жае ви­но­гра­да. Джанни Мац­цо­ни уже по­сы­лал ко­го-то в банк, что­бы пе­ре­вес­ти часть де­нег на ну­ж­ды но­во­го коопера­ти­ва, а ос­таль­ных – раз­дать на нужды рыбац­ких по­сёл­ков.

...Толь­ко под ут­ро ос­лик Фи­ландр дос­та­вил синь­о­ра Гар­ка­ви в Палер­мо, пря­мо к его дому.
– Про­щай­те, ди­тя моё! – ска­за­ла Вио­лет­те Бе­фа­на. – Я бу­ду пом­нить о вас.
– И я! И я! – до­ба­вил Фи­ландр.
– И вы про­щай­те, док­тор! – улыб­ну­лась вол­шеб­ни­ца. – Вас я очень люблю! И не разлюб­лю уже ни­ко­гда!
– И я! Ия! – за­ки­вал го­ло­вой ос­лик.
– Ар­ри­ви­дер­чи, синь­о­ры! До бу­ду­щих празд­ни­ков!.. – И се­ла в тележ­ку. – Впе­ред, Фи­ландр! До­ма те­бя ждёт са­мая соч­ная петрушка на све­те!
Ус­лы­шав про пет­руш­ку, ос­лик рез­во по­бе­жал по ян­вар­ской ули­це и вскоре ис­чез в утрен­нем ту­ма­не.
А синь­ор Гар­ка­ви посадил Вио­лет­ту на ру­ку – как сокола – и поднял­ся в дом.
– Ну-ка, по­ка­жи­те мне ва­ше кры­ло, – ска­зал он ей.

ТРИ  СКАЗКИ
БИБЛИОТЕЧНОГО ПОПУГАЯ

Шведские истории

1.
...Был позд­ний Предновогодний ве­че­р в од­ной из ком­нат Стокгольм­ской Ко­ро­лев­ской биб­лио­те­ки. Бесконечные ряды книжных полок с позолоченными корешками ухо­дили вверх к почти недосягаемому потолку. Где-то там бледно горели пыльные люст­ры – скорее для обозначения потолка, чем для осве­щения комнаты. Поэтому на небольшом письменном столе, за которым сидел почтенного вида старик, ярко светила старинная бронзовая лампа. Она освещала его морщинистые руки, белую бороду и несколько раскрытых фолиантов. Старик что-то горестно и безысходно бормотал, качая седой бородой и внимательно рассматривая сильно потрёпанные пожел­тев­шие страницы сквозь лупу с толстым увеличительным стеклом.
Ря­дом с ним, на спин­ке со­сед­не­го крес­ла си­дел ста­рый по­пу­гай, ко­то­рый жил в Библио­те­ке, мо­жет, пол­ве­ка, а мо­жет, и все три.
Ар­хи­ва­риу­са зва­ли Йор­ген­сом Ниль­со­ном, а по­пу­гая – Арчибальдом. Он дол­го наблюдал за огор­чён­ным учё­ным и, наконец, спро­сил:
– Вы чем-то рас­строе­ны, мэтр?
– Увы! – раз­вёл ру­ка­ми ар­хи­ва­ри­ус. – Про­кля­тые мы­ши съе­ли очень ценные кни­ги.
– На­вер­ное, от­то­го, что их не кор­ми­ли, – ре­зон­но за­ме­тил попугай.
– Ко­го?! – уди­вил­ся гос­по­дин Ниль­сон.
– Мы­шей, конечно! Их ли­бо на­до бы­ло из­вес­ти вко­нец, ли­бо кор­мить до от­ва­ла.
– Оставьте ваши шуточки, господин Арчибальд! Никто в мире не прикармливает мышей! Иначе бы в бюд­же­те Ко­ро­лев­ской Библиоте­ки была пре­ду­смот­ре­на «мы­ши­ная ста­тья»!.. – рассердился ста­рик.
– И зря не предусмотрена!! – кон­ста­ти­ро­вал Ар­чи­бальд. – Сами ви­ди­те, что из это­го вы­шло!.. – Пом­ню, как осе­нью 1727 года, – начал он лек­тор­ским то­ном, – по­сле землетрясе­ния в закас­пий­ских стра­нах, се­рые крысы непобедимой ар­ми­ей во­рва­лась в Евро­пу!.. Мы­ши не так аг­рес­сив­ны, но вот раньше – зи­мой 1690 го­да пол­чи­ща этих хищных тва­рей со­жра­ли всю библио­те­ку Ива­на Грозно­го, ко­то­рую до сих пор, – он ехидно ус­мех­нул­ся, – ищут учёные!..
– У вас от­лич­ная па­мять, гос­по­дин Ар­чи­бальд! – от­ме­тил архива­ри­ус. – Помогли бы мне!
– Да уж, на память не жа­лу­юсь, – под­твер­дил по­пу­гай. – А что вы ищете в этих кни­гах?
– Ре­цепт вол­шеб­но­го элик­си­ра...
– Элик­си­ра веч­но­сти? – с нескрываемой ус­меш­кой поинтересовал­ся попугай.
– О вечности и подумать некогда, господин Арчибальд! Мне срочно нужен элик­си­р здо­ро­вья! Но когда ко­жа­ные пе­ре­плёты съеде­ны мы­ша­ми, а лис­ты из­жё­ва­ны и перепутаны – я в отчаянии!
– Этот рецепт так ва­жен? – спро­сил Ар­чи­бальд, уже без всякой ухмылки.
– От не­го за­ви­сит жизнь до­че­ри Ко­ро­лев­ско­го со­вет­ни­ка. Вы же слышали о красавице Амелите! Я был её учителем в детстве!
– Рас­ска­жи­те под­роб­ней!
И гос­по­дин Ар­хи­ва­ри­ус без про­мед­ле­ния по­ве­дал попугаю, что не­де­лю на­зад Амелита заболела. Ко­ро­лев­ский со­вет­ник и Ко­ро­лев­ский министр реши­ли по­род­нить­ся. Сын Королев­ско­го ми­ни­ст­ра сде­лал пред­ло­же­ние прекрас­ной Аме­ли­те. Од­на­ко спус­тя су­тки она слег­ла. Господин Архивариус сообщил, что в Стокгольм  при­гла­ше­ны лучшие вра­чи со все­го све­та, что они привезли с собой наиновейшие таблет­ки и мик­сту­ры, но Аме­ли­те де­лается всё ху­же и ху­же, и что он, старый Ар­хи­ва­ри­ус, вспом­нил о вол­шеб­ных книгах из Королевской биб­лио­те­ки и, если он не найдёт то, что ищет…
– …пре­крас­ная Аме­ли­та ум­рёт!.. – го­ло­с гос­по­дина Ниль­сона дрог­нул, Архивариус даже смах­нул сле­зу со стар­че­ской ще­ки. – Она была самым одарённым ребёнком из всех моих учениц!
– Я знаю эти кни­ги, – ска­зал Ар­чи­бальд. – И ес­ли мне не изменила па­мять (а она мне не из­ме­ня­ет ни­ко­гда!), я по­ста­ра­юсь вам по­мочь.
Это бы­ло ска­за­но с та­кой уве­рен­но­стью, что ста­ро­му Йор­ген­су ос­та­лось толь­ко предло­жить Ар­чи­баль­ду креп­кий ко­фе на ночь.
– И пор­цию со­лё­ных ореш­ков, гос­по­дин Ниль­сон! – потребовал попугай. – Постарай­тесь не от­вле­кать ме­ня хо­тя бы в те­че­ние ча­са. Полюбуйтесь из окна предновогодними огнями. Стокгольм под Новый год просто великолепен!
Ар­хи­ва­ри­ус на цы­поч­ках вы­шел из ка­би­не­та, ос­та­вив в крес­ле ушед­ше­го в свои воспо­ми­на­ния Ар­чи­баль­да.
«Итак, – подумал тот, – в каждом деле нужен порядок. Я в своей жизни видел три волшебные книги. Буду вспоминать по порядку…»

2. ВЕ­ЩАЯ ИН­КУ­НА­БУ­ЛА,
или
ИС­ТО­РИЯ ПЕР­ВАЯ,
которую вспомнил Арчибальд

...Жил-был вор. Са­мый обык­но­вен­ный воришка. Да­же имя его ни­че­го не зна­чи­ло в этой истории. Впро­чем, зва­ли во­ра Яг­мар.
Во­ро­вал он вез­де всё, что по­па­далось под ру­ку. На рын­ках Стокголь­ма – про­дук­ты у кре­сть­ян, в пор­ту Гё­те­бор­га – ящи­ки с копчё­ной трес­кой, в Эребру – башмаки, а в Йен­че­пин­ге – знаменитые на весь мир швед­ские спички.
Как-то раз он разуз­нал про один дом, хо­зяе­ва ко­то­ро­го уе­ха­ли на Новый год к родствен­ни­кам в Ко­пен­га­ген, и где в тот момент не оставалось никого, кроме попугая (вы, наверное, уже поняли, что это был Арчибальд).
Спра­вед­ли­во­сти ра­ди, сле­ду­ет до­ба­вить, что Яг­мар был очень ис­кус­ным во­ром, и чтобы от­пе­реть вход­ную дверь, ему потребовалось, как обычно, –  все­го-то пол­ми­ну­ты.
Про­брав­шись в чу­жой дом, он ог­ля­дел­ся и с на­сла­ж­де­ни­ем потёр ла­до­ни: хо­зяе­ва были весь­ма со­стоя­тель­ны­ми людь­ми.
Ягмар не стал те­рять вре­ме­ни: вы­та­щив из-под курт­ки сложенный вчетверо ме­шок, он при­нял­ся ки­дать в не­го всё под­ряд – от зо­ло­тых украшений и дорогих ста­ту­эток до столово­го се­реб­ра. Ве­щей и пред­ме­тов бы­ло так мно­го, что вор про­сто не знал, на чем ещё ос­та­но­вить свой алч­ный взгляд. Сло­вом, «по­тру­дил­ся» он на славу.
За­вя­зав, на­ко­нец, полный ме­шок на креп­кий узел, вор усел­ся в плетё­ное кресло-качалку и, при­крыв гла­за, стал меч­тать, покачиваясь в нём...
«От­лич­ный улов! – ду­мал Яг­мар. – Про­дам я все эти ве­щи да куплю большой дом, най­му слуг, же­нюсь! – сло­вом, бу­ду жить в поч­ёте и богатстве».
Он дос­тал из ба­ра бу­тыл­ку хо­ро­ше­го ви­на, на­лил пол­ный бо­кал и толь­ко со­брал­ся выпить за Новый год и свою уда­чу, как уви­дел ле­жа­щую на мрамор­ном сто­ли­ке старинную кни­гу.
– О, старинная! – Он хотел бросить её в мешок, но раскрыл и прочёл витиева­тую готическую над­пись на ти­туль­ном лис­те:

«ВЕ­ЩАЯ КНИ­ГА»

«Вот здо­ро­во!» – ска­зал Ягмар са­мо­му се­бе и за­хо­тел тут же загля­нуть в своё будущее, лет, этак, че­рез пять­де­сят. Про­жить меньше – он да­же и не мыс­лил.
С вол­нени­ем и тре­пе­том рас­крыл  Яг­мар «Вещую Кни­гу» ровно на середине, где обычно бывает записано Заклинание, и прочитал вслух огненные сло­ва:

ВЕ­ЩИЙ ВО­РОН,
ВЕ­ЩИЙ СОН.
СЛО­ВОМ ВЕ­ЩИМ Я СИ­ЛЁН.
 ПРО­ЗОР­Л И;­ВАЯ ПУСТЬ ВЕСТЬ
МНЕ РАС­СКА­ЖЕТ ВСЁ, КАК ЕСТЬ.
УТ­РА ЛУЧ ИЛЬ НО­ЧИ ТЬМУ  –
СО СМИ­РЕ­НИ­ЕМ ПРИ­МУ...

Яг­мар про­чёл За­кли­на­ние и по­же­лал уви­деть се­бя ров­но че­рез пять­де­сят лет. Страницы са­ми за­ше­ле­сте­ли, пе­ре­вер­ну­лись, и он уви­дел в Кни­ге могиль­ный ка­мень, на ко­то­ром бы­ло вы­би­то его собст­вен­ное имя:

Яг­мар БЬЁРН­СОН

Очень огор­чил­ся вор, да­же на­строе­ние сра­зу упа­ло. Ещё бы! Ведь он соби­рал­ся жить да жить с таким-то богатством!
«Жаль! – по­ду­мал Ягмар. – А по­смот­рю-ка я на се­бя лет через сорок. Уж столь­ко-то я про­жи­ву не­пре­мен­но!..»
И сно­ва ошиб­ся.
Опять уви­дел Яг­мар в Кни­ге мо­гиль­ный ка­мень.
«Вот на­пасть!..», – вко­нец рас­стро­ил­ся он, но на­шёл в се­бе си­лы в тре­тий раз про­честь За­кли­на­ние.
Стра­ни­цы опять про­ше­ле­сте­ли, и вновь он уви­дел свою мо­ги­лу.
«На­вер­ное, с вол­шеб­ст­вом что-то не так!.. То ли книж­ные лис­ты пересохли, то ли сама Кни­га ус­та­ре­ла. По­смот­рю-ка я, шут­ки ра­ди, про се­бя, на­чи­ная с се­го­дняш­не­го дня. А уж то­гда нач­ну дви­гать­ся даль­ше, стра­ни­ца за стра­ни­цей, год за годом…»
Он и са­м не ­ве­рил в то, о чём по­ду­мал, ибо знал: Вещие Кни­ги не старятся.
И опять про­шеп­тал вол­шеб­ные сло­ва, за­га­дал же­ла­ние, а ко­гда гля­нул в Кни­гу – отшат­нул­ся. На не­го смот­рел тот же па­мят­ник. Даже запахло могиль­ной сы­ро­стью.
– Ну, уж это слиш­ком! – вскри­чал он вслух и со все­го раз­ма­ху швыр­нул прочь Ве­щую Кни­гу…
И зря!
Она взле­те­ла под по­то­лок и столк­ну­ла вниз тя­жё­лую чу­гун­ную фи­гу­ру Ме­фи­сто­фе­ля, стоя­ще­го на книж­ном шка­фу. Дья­вол Тьмы, ни на мгно­ве­нье не со­мне­ва­ясь, тут же проломил го­ло­ву нашему вору.
– «…Ут­ра луч иль но­чи тьму – со сми­ре­ни­ем при­му…» – толь­ко и прохрипел умирающий.


3.
– Нет! – ска­зал Ар­хи­ва­ри­ус, вернувшись с горячим кофейником. – Это Закли­на­ние совер­шен­но не то! Со­лё­ные ореш­ки поч­ти поджари­лись.
Он налил кофе в большую чашку и уда­лил­ся, что­бы не ме­шать Арчибальду… А тот вспомнил историю, связанную со второй волшебной книгой.





4. ИН­КУ­НА­БУ­ЛА ЖЕ­ЛА­НИЙ,
или
ИС­ТО­РИЯ ВТО­РАЯ,
которую вспомнил Арчибальд

 Дав­ным-дав­но, в Гё­те­бор­ге, жил-был бед­ный сту­дент Гви­дельм. Сни­мал он, как водит­ся у бедных студентов, ком­на­ту на чер­да­ке, и длин­ны­ми вечерами рас­су­ж­дал о своём бес­про­свет­ном бу­ду­щем. О собственном до­ме или о бо­га­той не­вес­те Гви­дельм да­же и меч­тать не смел: че­го зря су­шить моз­ги?!..
Его, ду­мал он, мог­ла ожи­дать по­сле окон­ча­ния Уни­вер­си­те­та долж­ность учи­те­ля швед­ской сло­вес­но­сти в ка­кой-ни­будь захолустной гим­на­зии или место гу­вер­нё­ра у велико­воз­ра­ст­но­го обол­ту­са.
«Эх!.. – взды­хал он, ло­жась в хо­лод­ную по­стель. – Бед­ный я, бед­ный!..». И так ему ста­но­ви­лось се­бя жалко, что он тут же засыпал, чтоб хо­тя бы во сне уви­деть бо­гат­ст­во, почес­ти и лю­бовь.
Как-то раз, по­лу­чив не­боль­шие день­ги за уро­ки, ко­то­рые он давал сы­ну мяс­ни­ка (основ­ной го­но­рар вы­пла­чи­вал­ся ба­рань­и­ми рёб­рышка­ми), Гвидельм решил про­гу­лять­ся по На­бе­реж­ной ми­мо роскош­ных особ­ня­ков судостроитель­ных ком­па­ний.
В те вре­ме­на На­бе­реж­ная в Гё­те­бор­ге бы­ла пол­на книж­ных лотков, где все­гда ле­жа­ли го­ры раз­но­об­раз­ной ли­те­ра­ту­ры. К приме­ру, лю­дям состоятель­ным бу­ки­ни­сты пред­ла­га­ли из­да­ния в до­ро­гих пе­ре­плё­тах с тиснени­ем и зо­ло­тым об­ре­зом. А для студентов и бед­но­ты все­гда име­лись дешё­вые кни­жон­ки. Гви­дельм не раз и сам по­ку­пал с лот­ков то учеб­ник орфогра­фии, а то любовный ро­ман, тис­ну­тый на дрянн­ой бу­ма­ге.
В по­след­нее вре­мя он сто­ро­нил­ся книж­ных раз­ва­лов: если нет де­нег – к че­му тра­вить ду­шу? Од­на­ко на этот раз он ре­шил угостить се­бя не толь­ко пирож­ным или пи­рож­ком с ры­бой, но и какой-ни­будь книж­ной но­вин­кой.
Гви­дельм мед­лен­но про­ха­жи­вал­ся по На­бе­реж­ной, ино­гда загляды­ва­ясь на встреч­ных де­виц, хо­тя те лишь рав­но­душ­но сколь­зи­ли взгля­дом по его мятой шля­пе и старомодному сюр­ту­ку, что был не­по­зво­ли­тель­но узок.
И всё рав­но сту­дент был в са­мом пре­крас­ном на­строе­нии, ведь в кармане звенели целых пять крон!
Гвидельм по­дошёл к лот­кам бу­ки­нистов и стал вни­ма­тель­но рассматривать кни­гу за кни­гой.
Дра­мы Мес­се­ниу­са, сти­хи Ви­вал­лиу­са, «Ат­лан­ти­да» Руд­бе­ка, сати­ры Дали­на, «Шведские древ­ние пес­ни» Ар­видс­со­на, по­вес­ти Альм­кви­ста, истори­че­ские ро­ма­ны Рюдбер­га и мно­гое дру­гое, не гово­ря уже о зарубежных ав­то­рах, – все они тес­ни­лись на бесконечных лот­ках, ожи­дая хоро­ше­го по­ку­па­те­ля.
Гви­дельм по­нял, что по­ку­па­тель из не­го пло­хой. Он уже собрался бы­ло поки­нуть Набе­реж­ную, как на со­сед­нем лот­ке увидел ста­рин­ную кни­гу в сафь­я­но­вом пе­ре­плё­те и не­воль­но потянул­ся к ней.
– Пра­виль­ный вы­бор, юноша! – за­ме­тил торговец книгами.
Сту­дент бе­реж­но рас­крыл её и про­чёл на ти­ту­ле:

«КНИ­ГА ЖЕ­ЛА­НИЙ»

– Два­дцать пять крон, мо­ло­дой че­ло­век, – на­пом­нил о се­бе торговец.
– Два­дцать пять?! – ис­пу­гал­ся Гви­дельм и по­спеш­но по­ло­жил кни­гу на ме­сто.
– Ну, за два­дцать, так уж и быть, про­дам, – тут же до­ба­вил торговец.
– Мне и за де­сять до­ро­го, – крас­нея, про­мям­лил Гви­дельм, стыдясь, как ни­ко­гда, своей бед­но­сти.
– Так вы – сту­дент?! – пре­зри­тель­но бро­сил ему тот. – То­гда вам и за пять крон – не по кар­ма­ну!
– Как раз пять крон у ме­ня есть… – Не­сча­ст­ный Гви­дельм достал из карма­на гор­ст­ку мо­нет.
– Э-э-э… Да вы, я ви­жу, шут­ник, гос­по­дин сту­дент! – ра­до­ст­но воскликнул торговец, и его го­лос вновь об­рел лю­без­ность: – У вас тут ров­но в пять раз боль­ше! Сколь­ко и требу­ет­ся!
Гви­дельм не­до­вер­чи­во по­смот­рел на свою ла­донь и с удивлением обнаружил, что сумма дей­ст­ви­тель­но уве­ли­чи­лась самым не­по­сти­жи­мым обра­зом.
«На­вер­ное, мяс­ник ошиб­ся… – на­шёл объ­яс­не­ние растерявшийся студент. – А мо­жет, ре­шил по­вы­сить го­но­рар… Ведь за­ни­мать­ся с его бестолковым сыном – дья­воль­ская мука!..»
Гви­дельм за­пих­нул по­куп­ку под­мыш­ку и воз­вра­тил­ся на свой чер­дак. Он не стал тотчас же рас­смат­ри­вать кни­гу, ре­шив за­нять­ся этим по­сле ужи­на, так как по­чув­ст­во­вал силь­ней­ший го­лод, свойствен­ный толь­ко сту­ден­там. В овощ­ной кор­зи­не Гви­дельм нашёл не­сколь­ко кар­то­фе­лин, одну луковицу, дос­тал с хозяйственной пол­ки поч­ти уже пус­тую бан­ку со сви­ным са­лом и стал жарить картошку.
По­ка она ап­пе­тит­но ру­мя­ни­лась, Гви­дельм не утер­пел, раскрыл кни­гу, и про­чи­тал сле­дую­щие сло­ва:

Я – СВЕР­ШЕ­НИЕ МЕЧ­ТЫ,
ЛУЧ­ШАЯ ИЗ ЛУЧ­ШИХ КНИГ.
ВСЁ, ЧТО ЗА­ГА­ДА­ЕШЬ ТЫ -
Я ИС­ПОЛ­НЮ В ТОТ ЖЕ МИГ!..

Серд­це Гвидельма бешено за­ко­ло­ти­лось: «Ах, не­у­же­ли я смо­гу осуществить то, о чём мечтал?..».
Он про­лис­тал стра­ни­цы в по­ис­ках сло­ва «БО­ГАТ­СТ­ВО», и отыскать его не предостави­ло осо­бо­го тру­да: все же­ла­ния бы­ли рас­став­ле­ны в Кни­ге по ал­фа­ви­ту.
От вол­не­ния сту­дент про­чёл За­кли­на­ние поч­ти шёпо­том.
Ждать при­шлось не­дол­го. Спус­тя мгно­ве­нье все за­кру­жи­лось, завертелось, засвистело, затуманилось... Ко­гда он при­шёл в се­бя, то уви­дел, что сто­ит на по­ро­ге трёхэтаж­но­го особ­ня­ка, две­ри ко­то­ро­го поч­ти­тель­но откры­ва­ет пе­ред ним пожилой управляющий в чёр­ном кос­тю­ме и бе­лых перчат­ках.
– Ваш дом, гос­по­дин Гви­дельм! Сле­дуй­те за мной!
Экс­кур­сия, ко­то­рую про­вёл управ­ляю­щий, бы­ла ве­ли­ко­леп­на! Гви­дельм роб­ко сле­до­вал за ним, слов­но хо­дил по за­лам Националь­но­го Му­зея. Гостиная, сто­ло­вая, спаль­ни, ком­на­ты для гос­тей, биб­лио­те­ка, бильярдная! Це­лых три ван­ных ком­на­ты! И, нако­нец, его соб­ст­вен­ный ка­би­нет!..
Бед­ный сту­дент, ко­то­рый стал уже во­все не бед­ным, был ошарашен, смят, рас­те­рян. Он до кон­ца не мог осоз­нать, что этот дом – его соб­ст­вен­ность!
– …Здесь, в сей­фе, – за­кон­чил управ­ляю­щий, ука­зы­вая на сталь­ной шкаф,  – хра­нят­ся день­ги.
На­поль­ные ча­сы про­би­ли семь раз.
– А вни­зу ждёт ужин, – по­кло­нил­ся ста­рик и вы­шел из кабинета.
Гви­дельм ос­тал­ся один.
Он всё ещё не мог за­ста­вить се­бя по­ве­рить в то, что про­изош­ло. И всё это – бла­го­да­ря Вол­шеб­ной Кни­ге, ко­то­рая вы­бра­ла почему-то имен­но его из тысяч мо­ло­дых бед­ня­ков!.. Он по­до­шёл к сто­лу и уви­дел там «Кни­гу Желаний».
«Как хо­ро­шо, – по­ду­мал Гви­дельм, – что она не ос­та­лась на черда­ке. Мало ли че­го я за­хо­чу ещё по­же­лать!..».
И тут же за­хо­тел стать зна­ме­ни­тым. На весь Ге­те­борг! Да, че­го уж там! На всю страну! На це­лый мир! Про­фес­со­ром сло­вес­но­сти, кем же ещё! Раз, два, три… Стоп-стоп! Он уже на­шёл, бы­ло, сло­во «ИЗ­ВЕСТ­НОСТЬ»…
Но тут ему при­шло в го­ло­ву, что он бу­дет вы­гля­деть несолидно. Представь­те се­бе: восем­на­дца­ти­лет­ний про­фес­сор! Ну, нет, это уж слиш­ком!
И он по­же­лал стать зна­ме­ни­то­стью три­дца­ти­лет­ней! Да, в са­мый раз! Быть профессором в эти го­ды – показалось весь­ма и весь­ма при­стой­но.
Итак, Гви­дельм произнёс За­кли­на­ние. И вновь про­изош­ло то же са­мое, что на чердаке. Всё во­круг за­кру­жи­лось, а в гла­зах потемнело. Ко­гда же он при­шёл в се­бя, то уви­дел в сво­ём ка­би­не­те мно­же­ст­во важ­ных людей, а на по­лу стоя­ли кор­зи­ны с жи­вы­ми цвета­ми. И все эти знат­ные гос­по­да торжествен­но вру­ча­ли ему почёт­ные ди­пло­мы са­мых зна­ме­ни­тых Ака­де­мий ми­ра. Его называ­ли ве­ли­ким, ге­ни­аль­ным, учи­те­лем, мэт­ром, словом – самым учё­ным Учё­ным на це­лом све­те. О, как же иг­рал в его ду­ше ор­кестр! Как стара­лись тру­бы и ба­ра­ба­ны! Гви­дельм пожалел, что этот марш не слышит боль­ше ни­кто. А ди­пло­мы всё вру­ча­ли и вруча­ли. Да­же на­дое­ло… За­то потом в гос­ти­ной был праздничный стол, и все извест­ные уче­ные ми­ра подни­ма­ли бо­ка­лы за са­мо­го талантливого сре­ди рав­ных!
Гви­дельм кра­ем гла­за по­смот­рел на се­бя в зер­ка­ло и был вполне до­во­лен со­бой. На не­го ми­мо­лёт­но гля­нул и улыбнулся в зеркальном стекле респектабель­ный муж­чи­на лет тридцати, в смокинге, с гвоздикой в петлице.
Про­шло какое-то время. Мо­ло­до­й про­фес­со­р вы­ез­жа­л в бо­га­тые клу­бы, си­де­л на балетах, обе­да­л в до­ро­гих рес­то­ра­нах, ку­да его при­гла­ша­ли восторжен­ные по­чи­та­те­ли на званые вечера. В общем, купался в лучах Славы.
Од­на­ж­ды Гви­дель­м был при­глашён на бал.
Обычно он балы не посещал, потому что всегда скучал на них: танцевать не умел, а вести легкомысленные светские беседы не любил. Но от бала, устроенного в его честь, отказаться было нельзя.
Профессор словесности уже был готов умереть от скуки среди словесной трес­кот­ни, ок­ру­жав­шей его со всех сто­рон. Как вдруг… Гви­дельм на од­ну секун­ду под­нял го­ло­ву и уви­дел гла­за, устремлён­ные на не­го с ин­те­ре­сом и сочув­ст­ви­ем. Напротив него, в нише окна, почти никому не видимая, сидела девуш­ка. Ка­за­лось, ей то­же здесь не­уют­но. Отбросив на­зад резким движением головы рос­кош­ные ры­жие воло­сы, спа­даю­щие на лоб, она посмотрела на него в упор и улыб­ну­лась. Гви­дельм ре­шил подойти к ней, заго­во­рить, уз­нать, кто она. Но по­ка он со­би­рал­ся с ду­хом, его опе­ре­дил солид­но­го ви­да муж­чи­на и со сло­ва­ми: «Габриел­ла, дет­ка, нам по­ра!» – предложил ей ру­ку.
Воз­вратившись в свою богатую оби­тель, молодой профессор вдруг почувст­вовал щемя­щее чув­ст­во оди­но­че­ст­ва.
«Габ­ри­эл­ла… Габ­ри­эл­ла… – ду­мал он, бес­цель­но прохаживаясь по кабине­ту. – Удиви­тель­ное соз­да­ние!..».
И вдруг ему страстно за­хо­телось уви­деть её вновь. Но не издали! А ря­дом с со­бой – в своём до­ме! Гви­дельм, от­крыв драгоценную Книгу на стра­ни­це со сло­вом «ЛЮ­БОВЬ», стал мечтать, оттягивая благословенный момент и представляя себе, как это будет… Сейчас он про­чтёт вол­шеб­ное За­кли­на­ние. Да-да-да! Все в точ­но­сти по­вто­ри­тся: и го­ло­во­кру­же­ние, и ка­ру­сель пе­ред глаза­ми, и… ря­дом с ним возникнет сол­неч­ный си­лу­эт. Ах, Габриэлла! Юная, ду­ши­стая и све­жая, как вес­ной си­рень! Неведомая си­ла бро­си­т их в объ­я­тья друг дру­гу!..
«О, ми­лая!» – «О, ми­лый!»…
Тут Гви­дельм вдруг по­чув­ст­во­вал за­пах жа­ре­ной кар­тош­ки. В один миг он вспом­нил На­бе­реж­ную, уни­вер­си­тет, чер­дак… Что-то коль­ну­ло его сердце, раз­бу­ди­ло ду­шу… Он, на­шёл в се­бе си­лы совер­шить… Оче­ред­ную глу­пость, ска­же­те вы. А я воз­ра­жу: под­виг! Да-да! Он, за­га­дав по­след­нее жела­ние… вновь очу­тил­ся на своём чер­да­ке, при за­жжён­ных све­чах.
Был ран­ний ве­чер, ему сно­ва бы­ло во­сем­на­дцать. Он ед­ва успел снять с ог­ня сковород­ку. Ещё не­сколь­ко же­ла­ний – и ужин бы окон­ча­тель­но пригоре­л!
Гви­дельм уп­ле­тал кар­тош­ку и ду­мал:
«Всё же не­ин­те­рес­но по­лу­чить весь мир – за так, в по­да­рок!.. И по­чёт, и богатство, и лю­бовь… Толь­ко свои­ми си­ла­ми нуж­но достичь бу­ду­ще­го. Даже ес­ли при­дёт­ся по­тра­тить на это всю жизнь!..»
Вот ка­ким муд­рым был этот сту­дент в свои во­сем­на­дцать! Ско­рее все­го, он, дейст­ви­тель­но, в со­стоя­нии был до­бить­ся все­го сам!
В дверь чер­да­ка по­сту­ча­ли:
– Здесь жи­вет гос­по­дин Гви­дельм?
– Это я… – от­крыл дверь сту­дент.
На по­ро­ге сто­ял муж­чи­на при­ят­ной на­руж­но­сти в стро­гом костюме, цилин­д­ре и с тростью. Гость улыб­нул­ся:
– Мне вас ре­ко­мен­до­ва­ли, как очень опыт­но­го пе­да­го­га, – сказал он. – Несмот­ря на ваш воз­раст…
Гви­дельм по­крас­нел, но при све­чах гость как буд­то это­го не заме­тил.
– У вас дочь или сын? – по­ин­те­ре­со­вал­ся Гви­дельм.
– Дочь, – от­ве­тил важ­ный гос­по­дин и вы­гля­нул за дверь. – Входи, дет­ка! По­зна­комь­ся с гос­по­ди­ном учи­те­лем.
И в чер­дач­ную ком­на­ту впорх­ну­ла де­воч­ка лет шес­ти. Она отбро­си­ла кив­ком го­ло­вы свои рос­кош­ные ры­жие во­ло­сы, спадающие на лоб и, улыбнув­шись ми­лой дет­ской улыбкой, сделала кник­сен:
– Габ­ри­эл­ла!..
А «Кни­га же­ла­ний» в тот же вечер ис­чез­ла...


5.
...– Со­всем не то За­кли­на­ние! Не то, не то! – ре­ши­тель­но ска­зал Архивариус. В ка­бинете уже стояло пол­ное блю­до жа­ре­ных ореш­ков для Арчибальда. – Пом­ню, что не оно, а  имен­но его – не припомню!.. – сер­дил­ся он. – Да вы со­всем не пи­ли ко­фе!.. Конечно же, он остыл!.. Ешь­те ореш­ки, гос­по­дин Ар­чи­бальд, а я пока сва­рю дру­гой. За­пом­ни­те: ко­фе нуж­но пить горячим, пря­мо с ог­ня!..

6. ЗЕ­ЛЁ­НАЯ ИН­КУ­НА­БУ­ЛА,
или
ИС­ТО­РИЯ ТРЕТЬЯ,
которую вспомнил Арчибальд

В гус­том ле­су, воз­ле Тролль­хет­тан­ско­го во­до­па­да сто­ял просторный бревен­ча­тый дом в два эта­жа под че­ре­пич­ной кры­шей.
Пе­ред ним, ого­ро­жен­ный пле­тё­ной из­го­ро­дью, рос фрук­то­вый сад, а во внут­рен­нем дво­ре, вы­мо­щен­ном кам­ня­ми, со­б­ран­ны­ми при рас­паш­ке по­лей, на­хо­ди­лись хозяйственные по­строй­ки.
Сло­вом, усадь­ба, как усадь­ба, та­ких ты­ся­чи по всей Шве­ции.
И жил в ней лес­ни­чий с же­ной и сы­ном. Сам он ох­ра­нял лес, жена его занималась домом, а сын Ник­ла­ус по­мо­гал обо­им, как мог. А так как бы­ло ему це­лых де­сять лет, мог он уже очень мно­го: и коро­ву по­до­ить, и наличники на ок­нах вы­кра­сить, и ло­шадь подковать.
Од­на­ж­ды ран­ним лет­ним ут­ром от­пра­вил­ся Ник­ла­ус за гри­ба­ми и ягодами: мать велела. Ле­са он не бо­ял­ся, по­то­му что ро­дил­ся в нём, заблудить­ся не мог, так как знал каж­дую троп­ку. Да и по характе­ру Ник­ла­ус был храб­рым маль­чи­ком. Взял он с со­бой большую кор­зи­ну и пал­ку. Во-первых, вол­ков от­го­нять (ко­то­рые, меж­ду про­чим, в ле­су не во­ди­лись), во-вто­рых, просто с палкой легче было  про­смат­ри­вать кусты. Гри­бы – народ такой, рассуждал Никлаус, если ви­дят, что на них охо­тят­ся – шмыг под куст, шляпку на са­мые гла­за на­д­ви­нут – по­про­буй, оты­щи!..
Шёл Ник­ла­ус по ле­су и во весь го­лос распевал старую пес­ню, ко­то­рую очень любил петь ещё его дед. Пес­ня бы­ла со­всем не дет­ская, а назы­ва­лась:

ТРОЛЛЬ­ХЕТ­ТАН­СКИЙ ВО­ДО­ПАД

Тролль­хет­тан­ский во­до­пад –
Гроз­ный ве­ли­кан При­ро­ды!
В Оке­ан уно­сишь во­ды,
Что в бе­зу­мии ле­тят!


Тролль­хет­тан­ский во­до­пад!
Ты – как зер­ка­ло, в ко­то­ром
Края мое­го про­сто­ры
С гру­стью на ме­ня гля­дят...

Тролль­хет­тан­ский во­до­пад!
Уне­си ме­ня мгно­вен­но
В шу­ме и кру­же­ньи пе­ны –
Вдаль, от бо­ли и ут­рат!..

Тролль­хет­тан­ский во­до­пад!
Здесь ду­ша моя взле­та­ет,
От вос­тор­га за­ми­ра­ет
И не­сёт­ся нау­гад!

Тролль­хет­тан­ский во­до­пад!
Я сле­тел! Ле­чу! О, Бо­ги!
Не раз­бить­ся б о по­ро­ги!
Бе­ре­ги ме­ня, как брат...

Тролль­хет­тан­ский во­до­пад...
Вот и всё. Ко­нец по­лё­та...
Ма­шет крыль­я­ми мне кто-то.
Это – Рай?.. А мо­жет, Ад?..

Шел Ник­ла­ус по ле­су – ка­ж­дый куст пал­кой про­ве­рял: не прячется ли  гриб.
К по­луд­ню, ко­гда кор­зи­на на­пол­ни­лась почти до краёв, маль­чик наткнулся на гриб­ное се­мей­ст­во под кус­том мож­же­вель­ни­ка. Он при­под­нял вет­ки, что­бы до­б­рать­ся до гри­бов, но вме­сто подосинови­ков или бо­ро­ви­ков уви­дел с де­ся­ток блед­ных по­га­нок, стоя­щих на хи­лых нож­ках, и что есть силы стук­нул по ним пал­кой. Ядо­ви­тые ош­мёт­ки шля­пок разлете­лись во все сто­ро­ны.
Не стоило этого делать. От­ку­да ни возь­мись, поя­ви­лась костлявая ста­ру­ха в си­зом пла­тье и ши­ро­ко­по­лой шля­пе. Её ли­цо было пе­ре­ко­ше­но зло­бой.
– Хо­ро­шо же ты се­бя ве­дёшь с мои­ми под­дан­ны­ми! – прошамкала она. – Уж я те­бе это при­пом­ню!.. На всю жизнь!..– И что-то пробормотав, взмахнула в воз­ду­хе шля­пой, и стал Никлаус коротышкой, даже корзину с грибами не смог унести.
Воз­вра­тил­ся он до­мой.
– Что с тобой?! – И; испугалась мать, а лесничий сразу понял, что сыну повстречалась графиня Белая Поганка  – страшная лесная колдунья.
Маль­чи­ка от­вез­ли в го­род, но док­то­ра толь­ко ру­ка­ми раз­ве­ли. Ле­кар­ст­ва, прав­да, выпи­са­ли, но пре­ду­пре­ди­ли, что чары Бе­лой Поган­ки очень сильны. И у зна­ха­рок бы­ли, и к свя­щен­ни­ку ез­ди­ли – всё по­на­прас­ну. Ник­ла­ус так и остался коротышкой.
Си­дел он це­лы­ми дня­ми у ок­на, го­ре­вал, да­же ро­ди­те­лям помогать перестал. Да и какая поль­за от маль­чи­ка рос­том с черничный куст?..
Про­шли го­ды. Ник­ла­ус по­взрос­лел, но так ни на дюйм не вырос. И решил он сам вы­ле­чить­ся. Стал готовить от­ва­ры из трав. Од­на­ко себе не по­мо­г. За­то научился спасать лю­дей от раз­ных болез­ней. Столь­ко чудодействен­ных бальза­мов со­чи­нил – не перечесть: от хво­рей, от ран, от сгла­зов и на­го­во­ров.
Стал из­вес­тен Никлаус по всей Шве­ции, а за­тем и в Ев­ро­пе. Стали лекарст­ва его именем на­зы­ваться: «Мазь Ник­лау­са», «Настойка Ник­лау­са», «Баль­зам Ник­лау­са». И всё же, тот единственный ре­цепт, ко­то­рый вер­нул бы ему че­ло­ве­че­ский рост, он не мог най­ти.
Как-то раз, со­би­рая в ле­су ве­сен­ние тра­вы, Никлаус уви­дел прекрас­ную де­вуш­ку верхом на оле­не. Она про­мча­лась че­рез поляну, а его тут же пронзила лю­бов­ная боль, слад­кая и мучительная. Эта встре­ча ом­ра­чи­ла его ду­шу ещё силь­ней, от­то­го что он знал: ни­ко­му не ну­жен в му­жья кар­лик, пусть даже са­мый знаме­ни­тый в Ев­ро­пе.
Про­шли и вес­на, и ле­то, но боль в душе не ути­ха­ла. Она ста­ла настолько не­стер­пи­мой, что ре­шил Ник­ла­ус уй­ти из жиз­ни и при­шёл ран­ним осен­ним ут­ром к Тролль­хет­тан­ско­му во­до­па­ду.
Пти­цы кру­жи­ли над ним, ще­бе­ча, что жизнь – пре­крас­на, лес гроз­но возде­вал к не­бу вет­ви, осу­ж­дая бе­зум­ный по­сту­пок, да­же зве­ри вы­шли ему на­встре­чу, уг­ро­жаю­ще ры­ча и воя – всё бы­ло напрас­но: по­до­шёл Ник­ла­ус к краю про­пас­ти, за­крыл гла­за и бросил­ся в бур­ный по­ток.
Ле­тел он, как ему по­ка­за­лось, дол­го. А ко­гда его те­ло кос­ну­лось зем­ли, ос­то­рожн­о поднял веки. Поднял – и поразил­ся! Потому что ока­за­лся на берегу Ге­та-Эль­вы, да­ле­ко от сте­ны во­до­па­да
«Ну, и пры­жок же я со­вер­шил!» – уди­вил­ся Ник­ла­ус, гля­дя сни­зу вверх на Тролльхеттанский во­до­пад. Но еще боль­ше уди­вил­ся тому, что ос­тал­ся жив, даже синяка на те­ле не об­на­ру­жил.
Под­нял­ся он и отправился вниз по не­зна­ко­мо­му бе­ре­гу, ку­да глаза гля­дят. Шёл все утро, весь день, а к ве­че­ру ока­зал­ся в чу­жом ле­су. Тра­ва здесь бы­ла ему вы­ше поя­са, ни одной тро­пин­ки во­круг. Прилёг Ник­ла­ус на зем­лю и сразу ус­нул от ус­та­ло­сти.
И при­сни­лась ему Она… Буд­то вы­ско­чил её олень на лес­ную поля­ну, где де­вуш­ка, спрыг­нув на зем­лю, по­спе­ши­ла к жа­лоб­но вере­щав­ше­му в сил­ках кро­ли­ку и ста­ла его распу­ты­вать.
 Вдруг кро­лик обер­нул­ся злоб­но хо­хо­чу­щей Бе­лой По­ган­кой. Сня­ла она свою широко­по­лую шля­пу, встрях­ну­ла её пря­мо в ли­цо кра­са­ви­це. Пошатнулась де­вуш­ка, упала без чувств на тра­ву… Вздрог­нул Ник­ла­ус – и про­снул­ся.
Ран­ние су­мер­ки оку­та­ли чу­жой лес. Когда осен­ний су­хой ту­ман опустился на по­ля­ну, из бе­ле­сой пе­ле­ны воз­ник се­до­бо­ро­дый старик рос­том с Никлау­са в бе­лом пла­ще и широко­по­лой бар­хат­ной шля­пе.
– Ко­роль при­вет­ст­ву­ет ко­ро­ля!.. – про­из­нёс ста­рик и поклонился Никлаусу в по­яс. Тот ог­ля­нул­ся, но по­за­ди не­го ни­ко­го не бы­ло.
– Я об­ра­ща­юсь имен­но к те­бе, – улыб­нул­ся ста­рик. – Ведь Тролльхеттанский во­до­пад при­нёс нам ко­ро­ля чу­дес­ных на­сто­ек, если не ошиба­юсь...
– Здрав­ст­вуй­те…– поклонился Ник­ла­ус и спро­сил: – Кто вы?
– Ко­роль гри­бов, – представился ста­рик.
И рас­ска­зал Ник­лау­су, что его дочь – прин­цес­са Вол­нуш­ка – тяже­ло заболе­ла. Но чем именно – не зна­ет ни­кто.
– Толь­ко ты один мо­жешь её спа­сти... По­жа­луй­ста, по­мо­ги! А я постараюсь по­мочь тебе, – ска­зал Гриб­ной ко­роль. – Я ведь знаю твоё го­ре.
Ста­рик взмах­нул шля­пой, и они очу­ти­лись в под­зем­ном гриб­ном королевст­ве. Там жи­ли все гри­бы, ка­кие толь­ко есть на све­те. Король по­вёл гос­тя в свой дво­рец, где Никлаус уви­дел блед­ную обессилевшую прин­цес­су. Взгля­нул на неё – и об­ра­до­вал­ся. Но, конечно, не по­то­му, что она бы­ла больна, а от­то­го, что прин­цес­са ока­за­лась той са­мой девуш­кой на оле­не.
По­нял тут Ник­ла­ус, что оз­на­чал его сон, и по­ве­дал о нём Грибному королю. Совсем опе­ча­лил­ся тот и рас­ска­зал о злой графи­не вот что:
– Ко­гда-то дав­но она взду­ма­ла за­хва­тить гриб­ной трон, да ничего не полу­чи­лось: я был мо­лод и си­лён. А уж ко­гда же­нил­ся, и же­на по­да­ри­ла мне дочь – на­след­ни­цу королевст­ва – Блед­ная Поган­ка ста­ла от зло­бы ещё бледней. Всю си­лу сво­ей не­на­вис­ти она на­пра­ви­ла на то, что­бы из­вес­ти мо­их родных и близ­ких, и ослабить моё серд­це страда­ни­ем. Это уда­лось ей наполо­ви­ну: возлюб­лен­ную же­ну мою она по­гу­би­ла вско­ре по­сле ро­ж­де­ния Волнуш­ки. Но дочь я обе­ре­гал все­ми си­ла­ми. Да она и са­ма за се­бя постоять мо­жет. Гра­фи­не лишь хит­ро­стью уда­лось за­ма­нить её в за­пад­ню... Не знаю, что те­перь бу­дет, ес­ли… – Ко­роль Гри­бов не смог до­го­во­рить, вол­не­ние души­ло его.
 Не од­но ут­ро, не один день и не один ве­чер про­вёл зна­харь-карлик в лесу, что­бы найти и со­брать нуж­ные тра­вы. Три­ж­ды ва­рил он осо­бое зе­лье и да­вал пить прин­цес­се. Не сра­зу воз­вра­ща­лись си­лы к Вол­нуш­ке. Сна­ча­ла даже ка­за­лось, что ле­че­ние не при­но­сит поль­зы, но Ник­ла­ус дей­ст­ви­тель­но ока­зал­ся ко­ро­лем чу­дес­ных насто­ек. Прин­цес­са выздоро­ве­ла.
– По­мо­ги те­перь и ты мне, – напомнил Ник­ла­ус Гриб­но­му королю.
– Не сей­час, – от­ве­тил тот, – а бу­ду­щим ле­том. По­жи­ви этот год с на­ми!
Никлаус был счастлив: Волнушка дала искреннее согласие, и король объя­вил их мужем и же­ной
Так Ник­ла­ус стал гра­ж­да­ни­ном Гриб­но­го ко­ро­лев­ст­ва.
Про­шла осень. На­сту­пи­ла зи­ма. Вот и вес­на зем­лю обог­ре­ла. А уж ко­гда за­зве­нел июнь – гриб­ной ко­роль сказал Ник­лау­су:
– При­шла по­ра и мне сдер­жать своё сло­во. – Он вы­вел карлика из подземе­лья. – Готовь­ся, Ник­ла­ус, сей­час пой­дёт дождь…
Под­нял тот го­ло­ву –  над ле­сом собирались ту­чи.
– Эх! – огор­чил­ся мо­ло­дой зна­харь. – На­до бы­ло шляпу на прогул­ку захва­тить!..
– Тебе-то как раз шляпа не потребуется, – рассмеялся Грибной король. –  Ну-ка, по­вто­ряй за мной!

– ДО­Ж­ДИК ЛЕТ­НИЙ, ДОЖДЬ ГРИБ­НОЙ.
ТЫ ПРО­ЛЕЙ­СЯ НА­ДО МНОЙ!
ВСЕ БО­ЛЕЗ­НИ СМОЙ МОИ,
БОД­РОЙ СИ­ЛОЙ НА­ПОИ.
ЧТО­БЫ ВЕЧ­НАЯ ДУ­ША,
СЛОВ­НО ЛЕС, БЫ­ЛА СВЕ­ЖА!
СИЛУ – ВЕРНИ!
КИФ-ЧИФ-МИФ!
БОЛЕЗНИ – УЙМИ!
ЛОХ-ТОХ-МОХ!

Сначала про­лил­ся весёлый дождик. В один миг он омыл це­лый лес.
Никлаус промок до костей.
А потом три дня не прекращался  грибной ливень. Под каждым кустом целыми семьями выросли грибы.
Никлаус по­чув­ст­во­вал, что и он растет. Три дня бродили король и Никлаус под дождём. За эти дни парень вымахал в здоровенно­го мо­ло­дца, каким и дол­жен был стать, если б не кол­ду­нья.
– Что всё это зна­чит?!.. – оше­лом­лён­но спрашивал Ник­ла­ус Гиб­но­го коро­ля, ко­то­рый так и ос­тал­ся кро­шеч­но­го рос­та.
– Те­бе по­мог гриб­ной дождь, – от­ве­тил ему ко­роль. – Но не будь ты гражда­ни­ном ве­ли­ко­го Гриб­но­го ко­ро­лев­ст­ва – ни од­но Закли­на­ние не подей­ст­во­ва­ло бы!..
– А по­че­му не мог­ло по­мочь Вол­нуш­ке твое Заклинание?
– Это Заклинание дей­ст­ву­ет толь­ко при лет­нем дожде! – объяснял король. – Ты сам знаешь: она ведь могла и не дожить до июня!
Когда они вернулись домой, к ним навстречу вышла прин­цес­са и протяну­ла Ник­лау­су мла­ден­ца, ко­то­ро­го ро­ди­ла накануне.
– Как же те­перь?.. – изумлённо про­бор­мо­тал боль­шой Ник­ла­ус, от свалив­ше­го­ся на не­го сча­стья.
– Сам ре­шай, – ска­зал гриб­ной ко­роль. – Хо­чешь – у нас оставай­ся, а хочешь – возвращай­ся к своим.
– То­гда и я с ним! – вос­клик­ну­ла прин­цес­са Вол­нуш­ка. – Нам теперь без не­го ни­как нель­зя.
– Жи­ви­те сча­ст­ли­во! – по­же­лал им Грибной о­роль. – Ко­гда-то ведь и я же­нил­ся на зем­ной жен­щи­не. От­то­го Вол­нуш­ка – вся в мать: и красо­той, и рос­том. Же­на умер­ла из-за коз­ней гра­фи­ни Блед­ной Поганки, но по­след­ним её желани­ем бы­ло, что­бы прин­цес­са, ко­гда вырас­тет, жи­ла сре­ди лю­дей... Ступай­те! А я бу­ду мо­лить­ся за вас!.. При­во­ди­те наследника к де­ду! Я познаком­лю его со все­ми тай­на­ми Гриб­но­го ко­ро­лев­ст­ва. 
В дом лес­ни­че­го мо­ло­дая се­мья от­пра­ви­лась на лес­ном оле­не. Ро­ди­те­ли Ник­лау­са за ме­ся­цы его от­сут­ст­вия по­ста­ре­ли. Как за десять лет. Но, уви­дав не­вре­ди­мо­го вы­рос­ше­го сы­на, не­вест­ку да ещё вну­ка в при­да­чу, за­тан­це­ва­ли от ра­до­сти.
– Так и ста­ли они жить все вме­сте, од­ной семь­ей, ве­се­ло и славно, – закончил Арчибальд историю. – Жизнь про­жи­ли дол­гую, сча­ст­ли­вую, в трудах и за­бо­тах, под вечный шум Тролль­хет­тан­ско­го во­до­па­да… И добавил: – Ищите рецепты в Зелёной книге. Верхняя полка в левом углу от окна!


7.
– Это оно и есть! – вос­клик­нул Ар­хи­ва­ри­ус со стремянки высоко под потолком у левого угла. – То са­мое За­кли­на­ние! Ах, как хо­ро­шо! Те­перь бедная Аме­ли­та бу­дет спасена! «Дождик летний, дождь грибной!..». Ай, как замечательно!
– Но ка­ким об­ра­зом Амелита будет спасена? – спро­сил Арчибальд. – Зимой ведь не идут гриб­ные до­ж­ди!
– Ерунда! Старые сказки! Мы-то с вами цивилизованные создания! – радостно воскликнул господин Йоргенс. – Главное – названия трав, которые тре­бу­ют­ся для чу­до­дей­ст­вен­но­го от­ва­ра! Они зашифрованы в самом заклинании. Вот и весь секрет! Надо немедленно обрадовать гос­по­ди­на Совет­ни­ка! – ар­хивариус спустился на пол, подошёл к те­ле­фо­ну: – Алло! Гово­рит Йор­генс Ниль­сон! Со­об­щи­те гос­по­ди­ну Со­вет­ни­ку, что у ме­ня к нему чрезвычай­но важ­ный разговор, не тер­пя­щий от­ла­га­тельств… Что?!.. – вы­пу­чил гла­за архива­ри­ус. – Аме­ли­та?! Не мо­жет быть! Ко­гда?!.. – Он дол­го слушал, что ему го­во­ри­ли, и ка­чал го­ло­вой. – О, Боже!.. – потрясён­ный он ос­то­рож­но поло­жил труб­ку.
– Что с ней?! – встре­во­жил­ся по­пу­гай. – Она... умерла?.
– Щас тебе!.. Сбе­жа­ла!
Ар­чи­бальд от не­ожи­дан­но­сти да­же взле­тел на люстру.
Ар­хи­ва­ри­ус за­хо­хо­тал, каш­ляя и сги­ба­ясь по­по­лам. Ко­гда он кончил смеять­ся, и обессилено сел в крес­ло, Арчибальд поместился в кресле напротив.
– Она, – объяснил Архивариус, –  ос­та­ви­ла за­пис­ку, что никогда не любила сы­на мини­ст­ра и спе­ци­аль­но при­тво­ри­лась боль­ной.
– Да-а, – раз­вел крыль­я­ми Ар­чи­бальд. – Ве­сё­лень­кая вышла исто­рия!
– Главное, что она жива-здорова!.. Вы уж про­сти­те ме­ня, что я за­ста­вил вас так здорово по­ло­мать го­ло­ву, – ви­но­ва­то про­мол­вил учёный ста­рик.
– Ну, что вы! – за­про­тес­то­вал по­пу­гай. – Не­за­ви­си­мо от поведения притвор­щи­цы Аме­ли­ты, чудодейственные отвары пригодят­ся, ви­ди­мо, ещё не раз.
– Да уж! – со­гла­сил­ся с ним архивариус. – У ме­ня у са­мо­го ревматизм и бо­ли в сердце.
– А у меня ломота в крыльях, – пожаловался Арчибальд, – и головокружение в полёте…
– А уж мигрени или изжоги посещают меня почти каждый день, – продолжил тему болезней архивариус.
– И совершенно слабеет память, – кивнул ему попугай. – Что было триста лет назад помню, а что случилось вчера – хоть убейте!.. Может, секрет Заклинания нам поможет…
Два старика – архивариус и древний попугай, хранители удивительных историй – тихо сетовали на нездоровье. Голоса их уходили вверх, к тускло мерцавшим люстрам.
– Говорят, одна чашечка кофе восстанавливает в организме десять клеток, – вдруг вспомнил господин Нильсон.
– Что вы говорите! – оживился Арчибальд. –  А не заварить ли нам его ещё?!..
ЯНТАРНАЯ КАРЕТА
Норвежская история

1.
...В небольшом провинциальном городе на севере Норвегии жил Поэт по имени Матс. Его книги издавали огромными тиражами, а стихи даже печатали в школьных учебниках. И рождались они на бумаге по мановению волшебного веера его Музы, которая появлялась у него довольно часто, невидимая для других.
Однажды, когда Матс был ещё маленьким мальчиком, лет семи-восьми, он лежал на траве у дома и смотрел в небо…

«…В небе плавало два облачка. Одно было похоже на Цыплёнка, другое – на Котёнка.
– Цып-цып! Кис-кис! – позвал их Матс. Цыплёнок отряхнулся, расправил грудку и крылышки и запел песню, а Котёнок замурлыкал и стал осторожно на мягких лапах красться к Цыплёнку.
– Эй! – крикнул мальчик птенцу. – Берегись!
Тот повертел головой и увидел опасность. Он хотел было бежать, но тут подул Ветер и превратил его в Щенка. Теперь испугался Котёнок. Шерсть на нём вздыбилась, он выгнул спину и приготовился к защите. Но Ветру понравилась такая игра, и он превратил его в Козлика. И Козлик боднул Щенка.
Тогда Ветер превратил Щенка в Барашка. Козлик и Барашек стукнулись рожками и высекли искру. Потом другую. И в небе блеснула молния. Тут Ветер разыгрался вовсю, и помчал Барашка прямо на Козлика. Но он промахнулся, и вместо Козлика Барашек налетел на облако, похожее на Бочку. Бочка опрокинулась, и на землю пролился Дождь…
Матс вскочил и побежал домой. Когда он вбежал во двор – дождь кончился. Мальчик посмотрел на небо – там не осталось ни одной тучки.
А на крыльце дома умывался котёнок. Спрятавшись в будку, сидел щенок. У опрокинутой бочки вертелся цыплёнок. А из сарая выглядывали удивлённые рожицы козлика и барашка…»

...– Браво, Матс! – сказала ему молодая женщина с ярким веером в руках. – Какая изящная сказка!
– Где? – не понял мальчик.
– Та, которую ты только что сочинил.
– Это была сказка?!  – удивился он.
– Поэзия в сказке, – улыбнулась женщина. – Меня зовут Муза. А тебя – Матс, я знаю. Что значит «дар Божий». Теперь я буду приходить к тебе каждый день.
– Зачем?.. – растерялся он.
Женщина расхохоталась, да так звонко, что на её смех слетелись все птицы с округи.
– С сегодняшнего дня ты будешь учиться писать стихи.
«И как она угадала, чего я хочу?!..», – удивился Матс. Он и вправду мечтал стать поэтом. Словно добрая фея или ангел-хранитель явилась она к нему.

...Спустя несколько лет талант­ливого мальчика знал уже весь город.
Потом о нём заговорили в столице.
В двенадцать лет издали его первую книгу стихов, которая разошлась по всему свету. Он стал Известным, потом Знаменитым, и очень скоро Национальным поэтом.
Но, несмотря на это, жил Матс очень бедно. А те гроши, полученные им за свои труды, он отдавал нищим и бездомным. Сам же ютился на чердаке небольшой гостиницы «Эмилия». Так всегда бывает с истинными талантами – богатство достается лишь после смерти их потомкам...
На первом этаже гостиницы находилось крошечное кафе, и часто по вечерам Матс читал стихи случайным посетителям, чтобы заплатить хозяину за ночлег.
Комнатушка, в которой жил Поэт, была высоко под крышей, почти на чердаке, с одним-единственным окошком, зато с прекрасным видом на город.
Управляла гостиницей племянница хозяина – красивая девушка Эмилия (в честь которой и была названа гостиница), и наш Поэт, как и подобает истинному Поэту, был влюблён в юную хозяйку.
По ночам, при свете свечных огарков, которые она ему милостиво разрешила забирать с собой со столиков кафе, Матс посвящал ей всё новые и новые стихи.
Эмилия же не замечала пылких взглядов, а учащённый стук его сердца принимала за стук в парадные двери, думая, что прибыли новые постояльцы.
Она была девушкой хозяйственной и практичной, и с утра до ночи следила за порядком, чистотой и уютом в гостинице. И надо честно признать: её гостиница была лучшей в городе!
Все приезжие велели кучерам и возницам прямо с вокзала гнать лошадей к «Эмилии», а если в ней не оказывалось места – что бывало почти всегда – расстроенные гости, со вздохом сожаления, разъезжались по другим гостиницам.
Словом, слава об «Эмилии» гремела на всю страну!
И вот как-то раз наш Поэт столкнулся у лестницы с юной хозяйкой, бегущей наверх с подносом. Не вытерпев любовных мук, торопливо и сбивчиво признался он ей в своей любви и предложил руку и сердце.
Эмилия была польщена, даже чуть смущена признанием знаменитого постояльца, и не рассмеялась ему в лицо, как бывает с ветреными или жестокими барышнями (ведь она была не только красива, но и добра), а, улыбнувшись, сказала:
– Ах, господин Матс! Я согласна стать вашей невестой, если только вы повезете меня венчаться в янтарной карете.
И побежала дальше – дзынь! – звеня бокалами на подносе.
Ошеломлённый бедный Поэт так и остался стоять у лестницы, кусая губы до крови, ибо он не знал: обижаться ему на эти слова или всерьёз задуматься над ними, – то есть решить: где же достать деньги на эту треклятую карету.
Друзья с радостью дали бы ему необходимую сумму, но были они так же бедны, как и он.
Почитатели посчитали за честь одарить Матса деньгами, но все они, как один, лишь сокрушались, почему Поэт не обратился с этой просьбой вчера, когда деньги ещё не были потрачены!..
Можно было занять их у издателей – в долг за будущие книги, – но потом, как подсчитал Поэт, нужно было писать без продыха с утра до ночи, день за днем –ровно три года!
Тогда он обратился в Банк, тем более, что Городской Банкир – сам большой любитель Поэзии. Но тот, хотя весьма высоко ценил талант Матса, к сожалению, не смог признать поэтические листки ценными бумагами. Кроме того, нужной суммы в Банке (за бесценные строки) всё равно не было (по крайней мере, так сказал Банкир).
Вот тут Поэт и вспомнил про человека, который был сказочно богат. Просить у него деньги казалось делом безнадежным, если не сказать – безумным, но Матс решил рискнуть, ибо другого выхода у него не было.
И вот холодным осенним вечером он надел плащ и отправился к господину Карморану, который был настоящим владельцем гостиницы, равно как и дядей Эмилии.
Жил господин Карморан на окраине города в большом доме за высоким забором. Он редко показывался на людях, которые его побаивались.
И не только потому, что выглядел он устрашающе: огромного роста, широкий в плечах, носил шкиперскую бороду, имел большую лысину, а говорил таким хриплым голосом, что любые несмазанные ворота могли бы ему позавидовать!
О нём ходили разные слухи: говорили, что из его дома часто слышатся непонятные звуки, от которых волосы встают дыбом, что он водит знакомство с э-э-э… Но об этом даже подумать страшно!
Однако Поэт не любил сплетен (к тому же – о дяде своей любимой!), он просто убедил себя, что господин Карморан – очень занятой человек, то есть, с утра до ночи всё считает и пересчитывает деньги.

2.
...Дул резкий ветер, моросил дождь со снегом, но бедный Поэт не замечал ненастья, ведь в его душе теплилась надежда.
Идти было далеко. Его руки закоченели, с волос по щекам за шиворот стекали ледяные струи воды, но Матс не чувствовал холода – очень уж он торопился.
И вот впереди, сквозь пелену дождя и тумана, показалась крыша двухэтажного каменного дома за высоченным глухим забором.
Матс робко постучал в ворота. С подворья отозвались собаки. Они лаяли до хрипоты, но никто не появлялся. Тогда он стал колотить по дубовым доскам носками и пятками сапог. Он колотил что было сил и звал хозяина, стараясь перекричать дождь и ветер:
 – Господин Карморан, откройте! Это я – поэт Матс!..
Наконец ворота распахнулись, и перед дрожащим от холода молодым человеком появился сам господин Карморан, в наброшенном на плечи медвежьем тулупе. В руках он держал три цепи, с которых в злобе и лае рвались на Матса огромные сторожевые псы. Карморан смерил его с головы до ног хмурым взглядом и сурово спросил:
– Чего нужно?
– Я к вам по важному делу, – пролепетал несчастный Поэт.
– По важному?! – усмехнулся Карморан. – А разве есть что-либо важнее моих дел?
– Есть! – ответил Матс, ни жив, ни мёртв. – Важнее всех дел на свете – мой приход к вам!
Он так искренне произнёс это, что господин Карморан соизволил ему даже ответить.
– Важнее всех дел, говоришь?.. – Он оттянул собак в сторону и прохрипел: – Поглядим. Входи, Поэт!.. Но если дело твоё окажется пустяковым – я о-о-ччч-ень рассержусь.
Выслушав Матса в большой гостиной у пылающего камина, господин Карморан расхохотался:
– Она так и сказала про янтарную карету?!.. Ну, и девчонка, хо-хо!.. Молодчина! – И, подбросив в огонь несколько сухих берёзовых поленьев, спросил: – Так чем же я обязан твоему приходу в мой дом?.. Уж не деньгам ли?
– О, да, ваша милость! – торопливо сказал Матс. – Я действительно хочу одолжить у вас некую сумму, чтобы купить янтарную карету.
– Ты это серьезно?! – удивлённо приподнял брови Карморан и прямо рукой перемешал угли в камине, и без того горящем, как жаровня в Аду. – Хо-хо! Одолжить! У меня! Ха-ха! Да ведь это же огромные деньги!.. Чем будешь расплачиваться?!.. – В его тоне слышалась неприкрытая издёвка.
– Я заработаю... – пробормотал Поэт. Лоб его покрыла испарина. – Буду писать стихи днём и ночью, изведу стопки бумаги, опустошу бутыли чернил, затуплю связки перьев! Я отошлю стихи во все журналы!.. Но расплачусь с вами скоро, ваша милость!
– Глупости! – фыркнул Карморан. – Если твои стихи до сих пор не накормили досыта одного тебя, то уж семью твою – тем более. Но, слава Богу, моя племянница зарабатывает сама и весьма недурно. В противном случае, ей, бедняжке, с таким муженьком пришлось бы туго! – Он расхохотался вновь и, набивая трубку крепким табаком, добавил: – Неужели ты не понял, что Эмилия отказала тебе?
– Нет! – вскричал Матс. – Она согласилась!
– Это я уже слышал! – скривил губы Карморан, поднявшись с кресла. – Но ведь при этом она поставила тебе условие невыполнимое!.. Уходи и выбрось из головы дурацкие мечты. А ещё поблагодари судьбу, что я не спустил моих верных псов. Твоя Муза вряд ли узнала бы тебя после этого!..
Тут страшный толстяк прищурил левый глаз и как-то странно усмехнулся. Он повелительным жестом остановил собравшегося было уйти Поэта, и снова указал ему на кресло.
– Я, пожалуй, одолжу тебе эту сумму… – (У Матса часто-часто заколотилось сердце.) – Даже не одолжу… Я дам тебе деньги просто так, и дам значительно больше, чем ты просишь… – Карморан смерил его испытующим взглядом. – Но только в обмен… на твою Музу.
Матс был ошеломлён сделанным предложением:
– Зачем она вам?! Вы тоже пишите стихи?!
– Писал! В детстве! И очень неплохо! – самодовольно ответил Карморан. – Родители поощряли меня: за каждую строку давали по монете! А уж родственники и знакомые – те просто захваливали до неприличия!.. Но я не стал Поэтом, зато с тех самых пор больше всего на свете люблю деньги. Я разучился сочинять и никогда не страдал от этого. Изредка, впрочем, мне хочется вспомнить детские годы. Эмилия говорила, что ты – неплохой поэт, а у неё тонкий вкус, я ей доверяю. Что поделать, юноша: хорошо писать стихи и одновременно быть при этом богатым – почти невозможно… Нет, это иногда бывает! Но кто сказал, что это про тебя?.. – усмехнулся Карморан. – Решайся! И учти: я иду тебе навстречу, ибо для меня эта сделка – просто причуда, для тебя же, как я понимаю, – он вновь усмехнулся и закашлялся от табачного дыма, – вопрос твоей судьбы! Короче: если ты согласен – завтра жду вас вместе с Музой. И не опаздывайте: я рано ложусь спать.
Он зевнул и поднялся с кресла, давая понять оцепеневшему Поэту, что теперь разговор окончен.


3.
...Весь обратный путь Матс уже не спешил: всё так быстро и легко решилось в его пользу, что даже погода, которая к ночи испортилась окончательно, радовала его. Он глубоко вдыхал влажный холодный воздух и снова вспоминал разговор. Ужас, овладевший им в доме у Карморана, уступил место надежде и мечтам. Казалось, есть что-то победное в резких порывах ветра и в громыхании чёрных облаков.
Придя в гостиницу и поднявшись в свою комнатёнку под крышей, Поэт в особом расположении духа зажёг сразу два свечных огарка и стал писать в восторге строфу за строфой. Писалось весело и свободно, перо летело в необъяснимом полёте, оставляя за собой замысловатые следы, в которых было всё: и смысл жизни, и бесконечная любовь, и рифма!
Таких красивых стихов Матс никогда не создавал. Слова слетались к нему, будто лепестки с весенних яблонь, словно пчёлы на цветочный луг. Юноша не успевал перевести дыхание, отбросить упавшую на лоб прядь волос. Пальцы занемели, перья ломались одно за другим, кончались чернила, а он всё писал, как зачарованный, вслушиваясь в слова и мысли, которые дарило ему Небо.
Внезапно кто-то рассмеялся за его спиной. Поэт обернулся и увидел свою Музу.
– Устал? – заботливо спросила она.
– Немного, – ответил молодой человек и улыбнулся в ответ. – Сегодня мы хорошо поработали.
– Ещё бы! Ты вернулся в отличном настроении...
И он сразу вспомнил всё… Краска стыда залила его щёки, Матс отвернулся лицом к окну.
– Что с тобой? – в голосе Музы слышалось сочувствие.
Поэт опустил глаза:
– Я… действительно устал…
– Тогда ложись спать… А мне пора.
– Нет! – схватил он её за руку. – Постой! Я не отпущу тебя сегодня.
– Милый мой, – с грустью ответила Муза. – Так устроено Свыше, что в наших встречах твои желания, к сожалению, ничего не стоят. Решаю я: уйти или остаться.
– Тогда реши остаться! – попросил он.
Муза не ответила. Она подошла к столу и взяла стопку исписанных листков.
– Ого, да здесь стихов на целую книгу! – Тут в её голосе появились властные нотки: – Завтра же возьмёшь переписчика и отправишь их в столичный журнал.
– Не уходи! – нахмурился Матс, внезапно почувствовав смутное раздражение.
«Что я без неё? – стал размышлять он. – Просто человек. Лишь по её прихоти и желанию зовусь Поэтом… А если она не придёт больше, что тогда? Я тотчас умру, ведь во мне умрёт Поэт, и жизнь потеряет смысл! Ах, как это несправедливо! Почему я, молодой и талантливый, должен зависеть от какой-то девчонки, пусть даже умной и симпатичной?!»
Матс вдруг вспомнил тот день, когда впервые пришла она. Он был ещё ребёнком, лет семи-восьми, а она – такой же, как сейчас. У его Музы был один лишь возраст – возраст юности, помноженный на мудрость и житейский опыт.
Он никогда не задумывался над их с Музой отношениями. Он привык, что она всегда рядом, что приходит к нему почти каждый день. Бывало – и без неё он писал стихи, но они были не так свежи и полнозвучны. Да, их читали, ими восторгались, но как бы по привычке. И только сам Матс знал, чего они стоят, сильно, впрочем, не переживая.
Но сегодня, после разговора с Кармораном, после властного тона Музы, – он почувствовал затаенную неприязнь.
«Ах, неужели я ничего без неё не стою?!.. – Сознавая это сегодня особенно обострённо и болезненно, он всё же пытался переубедить самого себя. – Неужели мне не прожить без неё?.. Меня знает вся страна. Мои книги выпускают лучшие издательства. Нет, я не умру! И Поэт не умрёт во мне! Тем более что как Поэт я уже состоялся. В конце концов, я не продаю свой талант, свой опыт, свои мозги. Даже душа останется при мне. И завтра сердце будет вновь отбивать размеры новых строк. Так же, как и прежде… К тому же, со мной будет Эмилия! Вот кто станет моей настоящей Музой!»
Решение, которого потребовал от него Карморан, было принято.
– Я провожу тебя, – сказал Матс, набрасывая на себя ещё не просохший с ночи плащ.
– Зачем? – усмехнулась Муза. – Ведь я исчезаю так же, как и появляюсь. – И достала свой волшебный веер.
– Погоди! – крикнул он, хватая фею за полу белой накидки. – Ну, прошу тебя! Хватит так исчезать! Я хочу хоть разок прогуляться с тобой, помечтать о разном, а может и обнять на прощанье... – неловко пошутил он.
– Ах, Матс, Матс, – покачала головой Муза. – Весёлый ты человек! Только ведь я не Эмилия.
– Откуда тебе известно про Эмилию?! – насторожился Поэт.
– Ты забыл, как я только что забросала тебя рифмами и самыми прекрасными эпитетами и сравнениями в её честь! – беззаботно рассмеялась Муза.
– Ах, да! – вспомнил он, и ему стало ещё нестерпимей чувствовать её власть над ним.
– Ну, ладно, – смилостивилась она, – пожалуй, я исполню твою просьбу. Только прогулку мы совершим не пешком.
– У меня… нет денег, чтобы взять лошадей, – смутился Матс, и это признание ещё больше вызвало в нём раздражение к ней.
– Сегодня лошадей беру я, – сказала Муза. – Вернее, одного коня… Смотри! – Она взмахнула веером, и за окном тихонько раздалось конское ржание. Матс распахнул занавески и увидел в предрассветном тумане у подъезда «Эмилии» белоснежного прекрасного коня с крыльями по бокам.
– Это – Пегас, – сказала Муза. – Прогулка на нём, пусть даже единственная, даст тебе много новых мыслей, сюжетов, идей!
Матс не помнил, как покинул чердак, как сел в удобное седло, – он увидел землю с высоты птичьего полёта и услышал музыку крыльев за спиной. Муза парила рядом, изредка приглаживая коню разметавшуюся от ветра гриву.
Внезапно город внизу пропал, наступила темнота… Вскоре Поэт увидел совсем другую страну, иной век, чужую эпоху. Пегас чуть приблизился к холмам у реки, и до слуха Поэта донеслись стихи, которые читала юношам и девушкам рыжеволосая Сафо. Стихи звучали по-древнегречески, но (как странно!) Матс их понимал. А с другого берега, как бы ей в ответ, пел свои песни Алкей. Пел и плакал от безнадёжной любви к Сафо.
Пегас пронёсся дальше, и древние города сменились на старые. Внизу пролегла Италия с куполом собора святого Марка, венецианскими гондолами, капюшонами инквизиторов. Матс сразу же узнал грубый профиль великого Данте, услышал голос солнечного Петрарки под балконом бессмертной Лауры, и её – смеющуюся  в окне палаццо – смущенную и счастливую. Он улыбнулся им, и поэты ответили ему улыбкой, словно все они были связаны узами таинственного братства.
Облака закрыли вечный город, а когда воздушный занавес вновь распахнулся – далеко внизу уже проплывала земля Альбиона, и блистательный драматург по имени Уильям читал в кругу друзей свои сладостные сонеты. Ещё миг полёта – и ещё двести лет позади, и уже весельчак-Робин пронзительно свистнул им из дверей шотландского трактира.
Что для Пегаса земные расстояния?! Что для него века и границы? Вот она – Германия с Шиллером и Гейне; вот – Дания с волшебником Андерсеном; вот – Россия. Матс увидел дуэль на Чёрной речке, услышал, как эхом отозвался треск выстрелов. Он так желал, чтобы роковая пуля прошла мимо зеленоглазого курчавого «африканца»!.. Когда же та сразила его, Матсу стало так больно, словно попала она в него – ещё горячая от полёта.
Вот и его время. Его земля. Его город.
Наступило раннее холодное утро.
Они пролетели над усадьбой Карморана.
– Высади меня здесь, – попросил Матс Пегаса, и тот послушно опустился у дубовых ворот. – Спасибо за прогулку!..
Пегас мотнул головой и тихо заржав.
– Отпусти его, – шепнул Поэт Музе. – Мне нужно сказать тебе кое-что...
Она устало улыбнулась и напомнила:
– Нам пора проститься... До ночи. А может, до завтра... Давай в другой раз...
– Нет! – испугался он. – Это очень важно!..
– Хорошо! – согласилась она. – Лети, Пегас!..
Конь расправил крылья и птицей взлетел в небо. Через мгновенье он уже слился с облаками.
Матс постучал в ворота.
– К кому ты стучишься? – удивилась Муза.
Матс не ответил и поспешно застучал настойчивей и сильнее. За забором так же, как и вчера, яростно залаяли собаки.
– Кому ты стучишь?! – крикнула она уже в тревоге.
– Сейчас узнаешь... – бормотал он заплетающимся языком, стараясь не смотреть на Музу. Он уже чувствовал себя последним негодяем, но твёрдо решил довести дело до конца.
– Кто?! – раздался громовый голос Карморана.
– Я, ваша милость – дрожа от страха, ответил Матс. – Ваш вчерашний гость. Я… сдержал своё слово…
Ворота распахнулись, и навстречу им вышел бородач в том же, что и накануне, медвежьем тулупе. Он оценивающе взглянул на Музу, криво усмехнулся и подал ей свою огромную лапищу:
–  Карморан, –  представился он. – Владелец «Эмилии».
Муза протянула в ответ свою тонкую кисть руки. Тут Карморан другой рукой схватил её за локоть и, вырвав волшебный веер, без которого она не могла ни исчезнуть, ни появиться, с силой втащил во двор. Ворота захлопнулись. Матс остался один.
– А деньги?! – крикнул он что есть силы. – Вы обещали мне золото!!!
Со двора раздался скрипучий смех Карморана, и тут же через забор к ногам Поэта перелетали шесть тугих мешочков. Матс бросился на землю, сгрёб своё богатство и – чтобы не слышать ни женского крика, ни собачьего лая – опрометью кинулся от проклятого места!..

4.
...Очутившись в гостинице, Матс обессилено упал на постель и проспал целые сутки. Спал он тревожно, много раз просыпался и тут же проваливался в новый сон. Сны были смутными, полными ужаса.
На следующий день он встал совершенно разбитый, и первое, что бросилось в глаза – была настежь раскрытая дверь каморки. Вчерашние события мигом пронеслись перед ним, и он с испугом кинулся проверять карманы плаща. К счастью, золото было на месте. Поэт успокоился, перевёл дух и стал одеваться.
Спускаясь по лестнице, он столкнулся с прекрасной Эмилией и, как всегда, радостно поклонился ей. Она ответила ироничным поклоном и с улыбкой сказала:
– Долго думаете, господин Поэт. Глядите: влюблюсь в другого! – и, весело расхохотавшись, убежала по делам.
Матс тоже улыбнулся, но совсем по другой причине. «Смейтесь-смейтесь, госпожа Эмилия, – думал он, глядя ей вслед. – Скоро посмеемся вместе!» Мешочки с золотом приятно оттягивали карманы, и он заспешил в ювелирную мастерскую.
Ювелирный мастер был поражён объемом заказа. Ну, если б десяток золотых колечек. Или дюжину браслетов. Пусть шкатулку, украшенную драгоценными камнями, в конце концов! Но целую карету?! Конечно же, заказ очень дорогой, и он безусловно постарается его выполнить. Хотя и не обещает, что скоро… Его ученики и подмастерья не имеют достаточного опыта в таких делах, а сам он, конечно же, приложит все силы, но их не так у него много. Годы, молодой человек, годы!..
Однако фантазия Ювелира уже рисовала в его воображении карету целиком, вплоть до тончайших завитушек на дверцах: он был настоящим мастером своего дела. Сразу же его ученики были отправлены в Кёнигсберг – для закупки янтаря, и не успел Матс возвратиться в гостиницу, как Ювелир, получивший щедрый задаток, уже приступил к работе!
Дни шли за днями, и теперь Матса, увы, совесть уже не мучила. Он отнёс последние стихи к переписчику и, как советовала Муза, отослал их прямёхонько в одно из столичных издательств, где его уже печатали не раз. Ответ был, как всегда – восторженный. Гонорар обещали через неделю, а саму книгу – лишь через три месяца, так как её собирался проиллюстрировать лучший график современности, обладатель «Золотого Карандаша» – самого престижного из международных призов для книжных художников!
По утрам или вечерам Матс по привычке затачивал перья, заливал чернила в чернильницу, нарезал бумагу и, набрасывая всё новые и новые строки, посмеивался про себя: «Вот тебе, и умер Поэт!»
Вначале новые стихи почти не отличались от прошлых – ни по мысли, ни по стилю – и почитатель не нашёл бы никакой разницы между теми и другими (были ещё слишком сильны впечатления от прогулки с Музой на Пегасе), но очень скоро Матс почувствовал, что разница всё-таки существует… Новые стихи были разумны, чуть лиричны, в меру гражданственны; они обличали, кричали и гневались, плакали и мечтали, у них были правильные рифмы и чёткие размеры. Но стали они слишком чёткими, слишком правильными. Куда-то подевались неожиданные сравнения и метафоры, пропали ирония и гипербола, и больше никогда не появлялись эпитеты, но – самое главное – исчезла свежесть мысли и новизна поэтического ощущения Жизни… Они теперь походили на коллекционных, проколотых булавками бабочек, с которых, к тому же, стёрлась пыльца.
Но Матса это мало беспокоило. У него была новая забота: ежедневно захаживать к ювелиру. Одновременно он удовлетворял и собственное любопытство, и торопил своим присутствием мастера. Уже был готов янтарный кузов, матово сверкали янтарные витые фонари. И хоть колёса, рессоры, петли, защёлки и винтики пришлось выковать и отлить из металла, – янтаря было так много, что карета казалась высеченной из одного цельного куска.
Необычный заказ делался втайне, в подвале мастерской – за что ювелиру было уплачено дополнительно несколько золотых монет. Матс хотел поразить Эмилию не только красотой, но и сюрпризом.
И вот под Новый год, когда выпал обильный снег (что бывает совсем нередко в этом северном городе) под окном спальни Эмилии раздалось громкое конское ржание. Она чутко раскрыла свои сонные прекрасные глаза, поднявшись с постели и, отодвинув бархатные шторы, ахнула! Вот так подарок! Эмилия окончательно проснулась и, набросив на плечи парчовый халат, выбежала к подъезду.
– Я сдержал своё обещание, – спрыгивая с облучка, сказал Поэт. Он был в нарядном камзоле, который купил специально к этому событию. – Сдержите и вы своё!
Ах, Эмилия не знала, что и сказать! Она была поражена увиденным, да и напугана не меньше. Слово, данное Поэту в шутку, обернулось для неё серьёзным испытанием. Ещё бы! Ведь она – хозяйка самой лучшей гостиницы! А он? Ну, да! Очень милый, к тому же – самый лучший Поэт в стране! Но… У неё – реклама и счёт в банке! А у него? Стихи, книги, слава и… каморка на чердаке – в её же гостинице!..
Впрочем, так она думала раньше. А ведь на самом-то деле… Ох, и Поэт! Ну и хитрец! Свечные огарки! Комната за низкую плату! Вот спектакль-то! Играл роль бедняка, а она, дурочка, всему верила!
Со стороны это, наверно, выглядело забавно: Эмилия – в одном халате и тапочках на босу ногу, удивлённо хлопающая длинными ресницами! Но Матс и не думал смеяться. Он достал из кареты соболиную шубу и набросил на плечи любимой.
– Вам, наверное, холодно…
И – всё! Она сдалась. Бросилась в объятья Поэта и лишь прошептала:
– Вы победили, дорогой!.. Я согласна ехать с вами куда угодно! Хоть… в столицу!
Счастливый Матс кивнул в ответ и покрыл её лицо поцелуями.

…Свадьбу сыграли в гостиничной зале. Гостей было немного, зато самые знатные. По этому случаю приехал даже господин Карморан. Он сдержанно поздравил свою племянницу, лишь издали кивнул головой жениху-Поэту, и тут же ушёл играть в бильярд.
Играл он всю ночь, периодически подкрепляясь самыми крепкими напитками, и с такой силой загонял шары в лузы, что бедные слуги меняли сетки каждые полчаса.
А на следующий день молодожёны уехали в янтарной карете. Их ждала столица. Их ждал успех. И, конечно же, богатство.


5.
...Очень мудрым оказался тот, кто придумал на каретах запятки!
По крайней мере, все сегодняшние «зайцы» должны поставить ему памятник, потому что без его подсказки – ездить бы им, как всем людям, то есть: купить билет и чинно восседать на своем месте. Ни тебе романтики, ни палящего солнца или пронизывающего ветра!
Ну-ка, влезу и я туда же. Среди баулов и саквояжей – глядите-ка! – и мне нашлось место! Пусть падает снег – я раскрою зонтик, пусть свистит в ушах ветер – подниму воротник, пусть трясёт меня, как лист в бурю – разве я простокваша? Авось, не собьюсь в масло. Самое главное: не сбиться с пути. А если путешествуешь с героями в одной карете – никогда не собьёшься!
Ехать пришлось недолго: чуть больше суток. По обеим сторонам дороги проплывали деревеньки и хутора, пруды и рощи. Убранные поля были пусты, на них уже до весны лежало снежное покрывало, и только стаи шумных ворон выдёргивали из-под снега упавшие колоски.
Всю дорогу Поэт читал супруге стихи, а она, слушая их с застывшей улыбкой, больше думала с грустью о гостинице, которую пришлось оставить, нежели о Поэзии.
Карморан на следующий же день взял на место племянницы толковую женщину. Все постояльцы с глубоким разочарованием восприняли это. Как?! «Эмилия» без Эмилии?! Этого не может быть!.. И вскоре гостиница Карморана превратилась в заурядное заведение. Она оставалась по-прежнему  чистой и гостеприимной, однако, того особого уюта и лоска, что царили в ней совсем недавно, увы, – уже не было.
Эмилия вздыхала всю дорогу, так и не зная: правильно ли она поступила.
Но вот они въехали в столицу. На оставшиеся золотые Поэт купил недорогой особняк. Недорогой по той причине, что был тот старинным. К сожалению, многие горожане предпочитают жизнь «под старину». Они строят новые крепкие дома в стиле «барокко», или «готики», покупают на заказ мебель «под Людовика», или «королеву Викторию», словом, всё хоть и выглядит «антикварным», но, при этом, сделано из особо прочных современных материалов.
Дом же Матса был старинный по-настоящему: десять комнат, помещения для слуг, просторный подвал с винными бочками, правда, пустыми, которые Поэт обещал тут же наполнить, как только они устроят свой быт.
Лучшие издатели столицы, узнав, что Матс переехал навсегда, – тут же заключили с ним новые контракты. О нём писали все газеты, а весть о его переезде дошла до Короля.
Его Величество пригласил Поэта с супругой во дворец, наградил Орденом Величия, и тут же назначил Первым Придворным Поэтом. Это означало, что ко всем дворцовым праздникам, а также ко дню рождения первых лиц государства, Поэт должен был (хочешь – не хочешь!) писать оды и панегирики. Кроме того, если у какого-нибудь вельможи собирались гости, Поэту заказывали поздравительные стихи, как от имени хозяина, так и от имени гостей. Вначале Матс сопротивлялся столь обширным заказам, но деньги потекли рекой: ведь теперь, когда у него была семья, он уже не раздавал их нищим и бездомным… Вскоре он даже нанял двух молодых поэтов, назначив их своими секретарями, с тем, чтобы те писали подобную чушь.

...Прошёл год-другой. Эмилия родила ему сына. Но Матс не испытывал радости отцовства. Он был слишком занят во дворце и на поэтических курсах, где читал лекции молодым поэтам, как нужно писать стихи. Сам же писать почти перестал. Его имя потихоньку исчезло с поэтических прилавков, а новое поколение им уже не интересовалось. И хотя портрет Поэта вместе с прежними его стихами ежегодно печатали в школьных учебниках, – каждый ученик думал, что Поэта давно нет в живых, ибо классиками (как учили всех нас), становятся лишь после смерти.
А Эмилия стала тяготиться столичной жизнью. Выросшая вдалеке от Двора, она с каждым днём всё сильнее скучала по родному городку и по своей милой гостинице. И вот однажды вместе с сыном вернулась домой на той самой янтарной карете.
Вы думаете, Матс расстроился? Помчался за ней следом?! Плакал и умолял вернуться?.. Ошибаетесь! С потерей таланта он разучился горевать, мечтать, смеяться. И вскоре совсем забыл, что у него были жена и маленький сын. В своём особняке жил он теперь не один: вместе с ним жила его новая подруга – Зависть.
Он завидовал чужим наградам, чужому успеху, новым талантам. Боясь, как бы молодые поэты не стали более известны, чем он, – предложил Его Величеству создать Комитет Цензуры, который сам и возглавил. Теперь ни одно стихотворение даже в самой захудалой газетёнке, не говоря уже о журналах и книгах, не могло быть опубликовано без его подписи. А ставил он её далеко не везде. Лизоблюды и подхалимы, как правило, получали его одобрение (как правило, за хорошие деньги!), а поэты способные – особенно, талантливые – молчание и забвение.
Так прошло много лет. Как о стихотворце, о нём уже никто не вспоминал, зато все знали Матса как Главного Цензора королевства. Враги его боялись и ненавидели. А друзей у него не было.
Однажды на очередном поэтическом конкурсе он услышал голос нового Поэта. Это был очень молодой человек, и его стихи – полные очарования, тайной грусти и тонкого юмора – заслужили шквал аплодисментов. Всем в зале: и слушателям, и жюри было ясно – перед ними истинный талант.
Понял это и сам Матс. Каждая строка колола его самолюбие и наполняла завистью душу. Его бросало то в жар, то в холод, он то бледнел, то краснел от негодования. А когда после чтения зал отблагодарил юного поэта бурей оваций, – Матс не выдержал и покинул кресло Председателя.
Те, кто его знал, поняли: юноше не поздоровится. Не одного талантливого смельчака раздавил Главный Цензор. Теперь и этого Поэта ждала – в лучшем случае – высылка из столицы, а не награда.
Бывали случаи, когда Матс добивался наказания и построже: тюрьма или лечебница. Если у истинного поэта, – говорил Главный Цензор, – за всё болит душа, то её нужно лечить. Тем более, если он пользуется странными метафорами или необычными сравнениями. И лечить лучше всего – уколами и смирительной рубашкой.
На этот раз всё случилось иначе. Поздним вечером в тёмной аллее городского парка юношу избили до полусмерти двое угрюмых типа и предупредили: если тот не уберётся из столицы и не перестанет писать заумные вирши, его найдут, где угодно. И тогда ему, на самом деле, не поздоровится.
Молодой человек с трудом покинул город. Ему сломали челюсть, рёбра и нос, вывихнули кисти обеих рук, у него были кровоточащие раны на затылке и на теле. Он пришёл сюда сильным и здоровым, а уходил калекой.
Матс, конечно же, «не был в курсе». Что ему чужая судьба? Что ему чужое горе? Лишь бы счастлив был он сам. Счастлив и знаменит. Могуч и грозен. Для всех. Навсегда. А лучше – навечно… Впрочем, и счастлив он уже давно не был – счастливый человек умеет радоваться чужому успеху.
Но всему приходит конец. Умер старый король, и на его место пришел молодой дельный принц. Он разогнал глупцов-министров и упразднил Комитет Цензуры.
Постаревший, никому ненужный, доживал Матс свой век. Даже слуги покинули его. Он редко выходил из дома, да и то лишь по вечерам: зайдёт в мясную лавку, купит немного говяжьей печени или почек. Потом заглянет к зеленщику за укропом… Иногда спустится в винный погребок: нацедит из бочки вина в бутылку и – тут же домой. В своём же погребе бочки для вина так и остались пустыми… А дома и того хуже: скучно и одиноко. Полистает свои стихотворные сборники, вздохнёт, и весь остаток дня в окно смотрит...
Однажды в шкатулке нашёл он янтарный цветок, что когда-то отломился от кареты, и нахлынули на него воспоминания. Вспомнилась молодость, провинциальный городок, гостиница «Эмилия», и сама Эмилия, которая была его женой.
«А почему, собственно, была? – вдруг подумал Матс. – То, что я ничего о ней не знаю – вовсе не означает, что она ушла от меня навсегда».
Собрал он дорожный баул с вещами, накупил дешёвых подарков для жены и сына, нанял дорожную карету и перед самым Новым годом поехал из столицы в свой город тем же путём, каким приехал сюда целую жизнь назад...

6.
...Прошло более сорока лет, как он покинул его. Растерялся Матс.
Город неузнаваемо изменился, раздался вширь. На месте многих домов, особенно одноэтажных, стояли высотные здания – с яркими вывесками и рекламой. Центр города был полностью перестроен: появились новые улочки, переходы, даже трамвайная линия, которая пересекала город с запада на восток. Словом, он с большим трудом нашел «Эмилию».
Гостиница стояла на том же месте, и, казалось, выглядело так же, как и много лет назад, если не считать фасада, выкрашенного другим цветом. Оставив карету на углу улицы, Матс с замиранием сердца вошёл внутрь. Новые времена, конечно же, коснулись её убранства. Теперь это был великолепный отель – с лифтами, модными интерьерами, роскошными холлами, баром и рестораном. Здесь были и швейцары, и множество служащих, которые, непрерывно спешили, носились, летели, исчезали и появлялись с подносами и чемоданами – туда и обратно, вверх-вниз. Всё свидетельствовало о том, что дела у госпожи Эмилии шли превосходно.
Разузнав, где можно увидеть начальство, он поднялся на второй этаж и постучал в дверь с табличкой: «Управляющий».
– Войдите! – раздался мужской голос.
За столом сидел седой уродливый горбун, с умным и проницательным взглядом.
– Что вам угодно?  – спросил он Матса.
– Мне угодно узнать… э-э-э… – замялся тот, – где можно увидеть хозяйку гостиницы госпожу Эмилию?
Управляющий вздрогнул, и лицо его вдруг побледнело:
– Её увидеть нельзя… Прошло уже двадцать лет, как госпожа Эмилия лежит на городском кладбище.
Матс качнулся и присел на краешек кресла у стола.
– Она… умерла.... – прошептал он. – Какое несчастье!..
Он застыл и просидел так, не двигаясь, почти минуту.
Управляющий не дёргал его, лишь молча, не отрываясь, смотрел ему в глаза.
– Какое горе!.. – повторил Матс.
– Кто вы? – спросил горбун.
– Её... приятель,  – соврал незваный гость.
Горбун в удивлении поднял брови:
– Простите, но я вас не помню.
Матс усмехнулся:
– А собственно, почему вы должны меня помнить? Я приятель юности. Ведь вам лет сорок, не больше. Как раз сорок лет назад мы с ней были знакомы.
Он поднялся и направился к двери.
– Вы приезжий? – спросил ему вдогонку горбун. – Может, вам нужна комната?
Матс остановился на самом пороге.
– Да! – решил он внезапно и обернулся. – Пожалуй, я останусь у вас несколько дней. И если можно, в той комнате, что у самого чердака. Говорят, в ней когда-то жил ваш Национальный Поэт...
– В этой комнате сейчас никто не живёт, – нахмурился горбун. – Она охраняется государством и является мемориальной Комнатой-Музеем нашего города. В ней действительно жил когда-то Поэт. Если хотите её увидеть – я покажу.
Зеркальный лифт поднял их обоих под самый чердак. Управляющий отпер старую забытую дверь, и они вошли в давнее жилище Поэта.
Ничто не дрогнуло в душе Матса. Он стоял в чужой, прибранной, музейной комнате, огороженной со всех сторон бархатными канатами, похожими на висящих питонов. Над каждым предметом висела табличка, объясняющая его предназначение.
Под кроватью стояли чужие комнатные туфли, на стуле висел чужой заношенный сюртук, на вешалке чужая шляпа. Но были вещи, на самом деле, принадлежавшие когда-то и ему: подстаканник, чернильница, подсвечник, несколько страниц рукописей. Матс потянулся, было, к бумагам, но горбун опередил:
– Здесь ничего нельзя трогать!
И тот послушно отпрянул от стола.
«Какая чушь! – невольно подумал Матс. – Обман и глупость!.. А ведь все, кто побывал здесь, с восторгом рассказывают другим, что приобщились к Поэзии! Они ступали по тем же половицам, что и великий Поэт! Видели, где он спал! В каком кресле творил! В чём ходил, из чего ел и пил! Ах, как же дурят народ!.. И куда только смотрят власти?!.. Надо обязательно сходить к мэру. Безобразие – да и только!..»
– Вы правы, – подал вдруг голос горбун. – Здесь много вещей не ваших, господин Матс.
– Вы… узнали меня?! – поразился тот и немного поостыл. – Но откуда?!..
– Я тот самый поэт, – ответил Управляющий, – который лет двадцать тому назад после Конкурса был избит по вашему приказанию.
Матс вздрогнул и внимательно всмотрелся в лицо горбуна:
– Простите, я вас не помню… – холодно и сухо произнёс он. – В столице выступило много поэтов… Но я… никогда не отдавал таких приказаний…
Горбун криво улыбнулся.
– Ещё бы! Теперь вам трудно узнать меня. Тогда я выглядел совсем иначе. Я был строен и молод. Был симпатичен и не лишён таланта, сударь! После того, что вы сделали со мной, я долго болел. У меня до сих пор невыносимые головные боли. Я перестал писать стихи. А вскоре после того, как вернулся из столицы – вернее будет сказать «приполз» – умерла мать. Она умерла от горя, сударь! Ведь так поступили с её единственным сыном!
Матс пошатнулся и сел в мемориальное кресло.
– Я много раз хотел отомстить вам, «господин Национальный Поэт»! Но мать просила навсегда забыть о вас… Это была её последняя просьба перед смертью… Как же она ошиблась, имея в юности такого… приятеля, как вы, сударь!
– Что?! – Матс вскочил на ноги. – Не может быть! Вы… Ты… хочешь сказать, что твоя мать – Эмилия?!
Горбун не ответил. Он направился к выходу, но Матс выскочил за ним в коридор.
– Постой! Значит, выходит, что ты… вы… мой сын?!
Ключи выпали из рук горбуна. Он поднял искаженное мукой лицо и шёпотом прокричал:
 Вон отсюда! Во-о-он!!..

7.
...Вновь Матс трясся весь день в карете. Он скупил почти все цветы на Рыночной площади и отвёз их на могилу Эмилии, затем погоревал в кабачке, неподалёку от кладбища. Как раз тут ему в голову пришла фантастическая идея! Он влез в карету, (не без помощи кучера), и приказал везти его к дому Карморана. Хозяин кабачка подтвердил, что тот ещё жив.
«Только бы он согласился! – думал Матс. – Только бы не прогнал!..»
Дом Карморана стоял такой же крепкий, что и сорок лет назад. Матс постучал в дубовые ворота и, на своё удивление, как и тогда, услышал хриплый лай собак. Калитка отворилась, и к нему бодро шагнул владелец гостиницы. Он не изменился, даже чуть помолодел. А на его плечах был тот же медвежий тулуп.
– Вы… не узнаете меня? – спросил его Матс. – Я тот самый поэт, который… Помните?..
Карморан не дал ему продолжить:
– Входи! – хрипло рявкнул он. И Матс уже пожалел, что приехал сюда.
Несмотря на жаркий день – в гостиной так же, как и в тот осенний вечер, жарко пылал камин, словно время не коснулось этого дома.
– Что тебя привело на этот раз? – спросил Карморан.
– Я хотел бы, – ответил бывший Поэт, – забрать свою Музу... Ведь янтарная карета теперь у вас… Но если вы потребуете за неё денег, – я готов заплатить... – И поспешно добавил: – Золотом, ваша светлость! Теперь я человек богатый...
Карморан схватил из камина горящее полено и, повертев им перед носом отшатнувшегося Матса, сказал:
– То, что произошло с моей племянницей и её сыном – вина моя. Поэтому наказывать тебя не буду…
Бывший Поэт перевел дух. А Карморан продолжил:
– Янтарную карету после смерти Эмилии я разбил и выбросил в море. Что же касается Музы… – Тут он мрачно усмехнулся и бросив полено в огонь, ударил в ладони: – Забирай её!
В комнату, опираясь на клюку, с трудом перебирая полусогнутыми ногами, вошла дряхлая старуха. В её руке она держала старый потёртый веер.
– Кто это?! – испуганно вскричал Матс.
– Не узнаёшь?! – расхохотался Карморан. – Твоя Муза!
– Нет! – в ужасе воскликнул пожилой гость.
– Да! Это она. Я не смог покорить её. Она была предана только тебе, хотя и предана тобой! Она оставалась моло­дой, пока жила духом творчества. Забирай же её и провали­вай навсегда!
И разверзлась земля, и поглотила Матса и его Музу.
До сих пор под землёй где-то бродит его душа и зовёт свою Эмилию. Ищет и не находит. И никогда не найдёт...

…А Цыплёнок с Котёнком наигрались себе и вновь превратились в белые облачка. Плывут, отдыхают.
– Кис-кис-кис! Цып-цып-цып! – позвал их с земли Другой Мальчик.
Цыплёнок отряхнулся, расправил грудку и крылышки и запел песню. А Котёнок замурлыкал и снова стал осторожно на мягких лапах красться к Цыплёнку.
– Эй! – крикнул птенцу Мальчик. – Берегись!
Тот завертел головой и увидел опасность. Он хотел, было, бежать, но тут подул Ветер и превратил одного в Волчонка, а другого – в Снегиря…





ТЕЛЕГА ВРЕМЕНИ
        Российская история

    1.
...30 августа, в 17 часов 07 минут, в городе Зуеве вновь случилось неудивительное событие: в один миг жаркое небо заволокло тучами, поднялся холодный ветер, и на землю повалили мокрые хлопья снега. Следом ударил мороз, и не прошло четверти часа, как даже речка окоченела.
С городом Зуевым часто происходило что-нибудь странное : то вдруг ни с того, ни с сего выглянет в полночь солнце, то свалится на голову какой-нибудь инопланетянин, то юные краеведы найдут библиотеку Ивана Грозного. Однажды весь город – с домами, огородами, церквами, со всеми жителями и всякой живностью, невесть как был перенесён по воздуху в Соединенные Штаты, на правах пятьдесят первого. Правда, только на один день. Пока американцы и зуевчане протирали глаза, не зная: радоваться этому событию или печалиться, город Зуев вновь возвратился на свою родную Русскую возвышенность.
Словом, был он городом необыкновенным во всех отношениях (а впрочем, почему «был»? – он и сейчас есть).
Однако зуевчане давно привыкли к чудачествам своего города, поэтому внезапно нагрянувшая зима их не застала врасплох: и часу не прошло, как над крышами задымились трубы. Некоторые горожане стали готовиться к встрече Нового года, сразу вспомнив, что наши предки встречали его первого сентября.
Надо сказать, что город Зуев впервые был упомянут еще в Х веке, в «Приокских Ведомостях». От древней старины остался один лишь Кремль, пере­жив­ший два пожара и являвшийся после них наутро еще краше.
Стоял себе Зуев в стороне от больших дорог, от вражьих нашествий, от засилья цивилизаций, и жил своей необыкновенной и только ему понятной жизнью. Откуда взялась эта удивительность не знал никто: ни городской голова, то есть, мэр, ни учитель географии одной из трёх на весь город школы, ни даже Плугов, зуевский «Кулибин», человек одинокий, очень самостоятельный, лет сорока пяти, умный до невозможности.
Появился Фёдор Филиппыч в Зуеве совсем недавно, а казалось, что давно. Купил домишко в рабочей слободке, прибил над воротами объявление:

«Принимаю заказы на ремонт всего и всякого»

и стал себе мирно жить.
Человек он был некрупный, голова его была хоть и кудлатая, но уже седая, а борода небольшая, однако, черная. И глаза были черные, зато с золотой искрой.
– Ты, Фёдор Филиппович, из цыган? – интересовались зуевские из любопытных.
– Да, – отвечал он. – А как же. Из самых вольных.
Зуевские почему-то не доверяли.
– А сам, наверно, из староверов? Скрываешь?
– Нет, – отвечал он, – ничего не скрываю. Из староверов. Из мезенских. Из самых твёрдых.
– А мы думаем из евреев, – допытывались зуевские. – Ты не из евреев, случайно?
Он опять соглашался.
– Не сомневайтесь. Из самых древних.
Всё-таки было сомнительно.
Но и года не прошло, как признали слободчане в нем своего и в благодарность за золотые руки прозвали его «Кулибиным» за глаза, а в глаза говорили: Филиппыч. Если требовалось починить зажигалку или, к примеру, переделать черно-белый телевизор на цветной, ясное дело: бежали к Плугову. А если велосипедный звонок не тренькал или компьютер барахлил – тем более, к нему.
Правда, жил Филиппыч замкнуто, друзей не имел, в гости не ходил. Сам к другим не лез и в свою душу не пускал. Оттого никто не знал: кто он, откуда, был ли когда-нибудь женат, имел ли детей. Впрочем, кому какое дело!
А дело было в том, что всё своё свободное время Фёдор Филиппович не чинил всякие разности. Он их изобретал.
Целыми днями копался в старинных записях и книгах, что-то выискивал, выписывал. Затем долго чертил и вычислял. Потом принимался выпиливать, вытачивать, буравить, паять, варить, обжигать, закручивать, красить, разбирать, думать, снова собирать…
Столько разных штук изобрёл! Например. Были в Зуеве перебои с электроэнергией – он придумал электрическую керосиновую лампочку. Для безопасности работы дружинников изобрёл летающую табуретку: летит на ней человек, видит безобразие, оповестит милицию, а хулиганы его достать не могут!
А то ещё вертящийся мост через реку Искру соорудил: рраз! и развернётся себе мост на девяносто градусов, проходи хоть катер, хоть баржа. А надо перекрыть фарватер – рраз! и встанет мост на место.
Всего и не упомнишь! Как великий изобретатель, Фёдор Филиппович иногда и сам не ведал, что должно было получиться.
А в начале этого лета заперся Филиппыч в своём доме, никого не впускал, заказы не брал, на стук не отвечал. И вот в конце августа наступил в его жизни самый счастливый день. Наконец-то он понял, что изобрёл: ни много, ни мало, – ТЕЛЕГУ ВРЕМЕНИ, которая должна была исчезать и появляться в Прошлом и в Будущем!
Конечно, кто-то спросит: «А в чём, собственно, разница между Машиной Времени и Телегой Времени?!..»
Э-э, не скажите!.. Телега-то на российских просторах надёжнее!
С виду – телега как телега: такая же неказистая и скрипучая. Только вот её основная загадка заключалась в колёсах: если передние крутились, как и положено, вперёд, то задние, одновременно с ними и самым невероятным образом, крутились назад. А оглобли предназначались вовсе не для лошадей, они были ловушками-сверхантеннами, которые улавливали ветра Прошлого и Будущего. И было в Телеге 999 тысяч лошадиных сил.
Вышел Филиппыч вечером того же августовского дня на крыльцо и – ахнул!
«Неужто я целых полгода прокумекал?.. – подумал он то ли с уважением к самому себе, то ли с грустью о пролетевших деньках. – Начал ведь изобретать еще в июне, а нынче снег кругом. Так вся жизнь и пройдёт…»
И решил он немедля осуществить свою давнишнюю мечту: прокатиться в далёкое Прошлое и поглядеть – как там жили наши предки. Выкатил Плугов Телегу из сарая. Потом вернулся в дом за провиантом.
Эх, знал бы он, что случится за это время – ни за что бы не оставил её без присмотра. Потому что на другом конце города уже вышел из дому Тимофей Рубакин.

2.
...Был Тимка Рубакин шестнадцатилетним краснощёким парнишкой, вымахавший за два с половиной аршина, с косой саженью в плечах. И не похож он был на тех молодцов с обложек импортных журналов – увешанных, словно гирями, лакированными мускулами. Он был сам по себе, безо всяких разных тренировок, крепкий малый благодаря матушке-Природе. Добавить к этому можно, что у Тимофея были васильковые глаза и пшеничные волосы. Русский богатырь, скажете? Ну-ну! И я так думаю.
Жил он вдвоём с матерью. Мужа Елизавета Кондратьевна себе так и не завела, хотя охотников вокруг ходило много.
Она была далеко не красавицей, но годы не состарили её, не утомили, не отняли улыбку на худощавом лице, не погасили огонь в глазах, не раздали вширь её маленькую фигуру. Казалось, что тяжкая жизнь и одиночество шли ей даже на пользу. Она надеялась только на себя, и эта цепкая сила не давала ей расслабиться ни на минуту.
Она была в меру умна, в меру начитана, в кино не ходила из-за недостатка времени, зато по телевизору любила смотреть старые комедии и заграничные мелодрамы. Не обремененная, как многие до тошноты семейными делами, она ещё со времён училища вела общественную работу: выпускала стенную газету «Родной инкубатор», была наставницей молодых птичниц, и даже один раз чуть не стала кандидатом в депутаты.
А ещё помнила и хранила Елизавета верность одной-единственной своей любви, о которой никогда не рассказывала сыну… Только нет-нет – и вспомнит что-то, тайком поглядит на фотографию в альбоме, где сняты они вместе с голубоглазым великаном.
Елизавета Кондратьевна работала на Зуевской птицефабрике. Бывало, что и вздохнуть некогда: с утра до ночи всё колотится. Вернётся поздно, а сын уже спит, раскинув руки в стороны. Поцелует его в обе щёки, перекрестит, и шепнет Божьей Матери:
«Да разве такого, как мой Тимка – где ещё сыщешь?..»
Посмотрит на неё с иконы Матерь Божья, а в глазах радость Небесная.
Хоть не часто мать с сыном виделась, но всё же изредка вместе бывали. Очень гордилась Елизавета Кондратьевна сыном-богатырём.
Так, незаметно, стал её Тимка – Тимофеем.
Проучился, а лучше сказать промучился Тимофей до девятого класса и дальше учиться не стал, а стал болтаться без дела. То есть, не совсем без дела, конечно: занялся такими делами, о коих матушка и не подозревала.
А если бы и узнала, ясное дело, не поверила бы. Думала она, что сынок её Тимка в торговлю устроился, оттого и зарабатывает много. Вон телевизор новый купил, видеомагнитофон, обои цветные поклеил, могилку деду поправил.
Не нарадуется на сына матушка: и денежный, и обходительный, и в доме чистота, и перед соседями не стыдно.
Только Божья Матерь с некоторых пор стала смотреть на неё с иконы с укоризной.
А занимался её сын делами отнюдь не богатырскими: работал у одного «авторитета» по кличке «Абсолют». Деньги вышибал у торговцев. Его боялись. Вначале почувствовал себя самостоятельным человеком. А потом вдруг как отрезало: скучно стало. Ну, что за жизнь? Друзья сторонятся, девчонки за версту обходят. Да и работа однообразная. Кому пригрозить, кому по роже дать. И так изо дня в день.

По реке, по Искре –
Лодочка плывет.
Эх, расстался б с жизнью!
Только кто поймёт?..

Зуев это вам не Москва. Это там  «МакДоннальды», пиццерии, суши разные, да ночные клубы до утра. А в Зуевском клубе даже боевики и то двадцатилетней давности крутят. А девчонки? Вырядятся, нафуфырятся, вымажут лицо разной косметикой, а всё равно узнаешь каждую за версту. И Таньку, и Ленку, и Светку. И они всё про тебя знают, и ты про них. Тоска!.. Никакой романтики!
Скучно Рубакину в Зуеве. А в Москву смотаться было страшновато… Там, говорили, прямо на улицах в армию заметают. Голову наголо и – служи родному Отечеству!.. А что знает Тимка про своё Отечество? И где оно? Слишком громоздкое по географическим масштабам. Разве Сибирь для него Родина? Или Урал? Даже Москва, которая совсем рядом, и та далека. Родина – она от корня «род». А какой уж тут род, если ты даже про своего родителя ничего не знаешь? Про отца родного! Как же тогда Отечество полюбить?
Вот и выходит, что Отечество у Тимофея Рубакина, как ни крути, было только одно – его город Зуев. Да и кому он, где ещё нужен, этот Тимофей Рубакин?


По реке, по Искре
Чешет пароход,
До капитализма
Скоро доплывёт.

И захандрил Тимофей. Ушёл от Абсолюта. Весь день у телевизора. На улицу выйти – и то лениво. День сидит, другой. Материнское сердце его тоску учуяло. В тот самый вечер, когда выпал снег, отпустили их с фабрики пораньше. Вот и принялась Елизавета Кондратьевна готовить ужин. Нажарила цыплят, сбегала в подвал, принесла полную миску разносолов: и грибочков, и помидоров, и капусты квашеной, достала из буфета початую бутылку хорошего вина, два хрустальных стакана и позвала Тимку к накрытому на кухне столу.
– Что это вы, мама, надумали? – удивился Тимофей, но сразу сел за стол: вкусно поесть любил он больше всего на свете. – Какой сегодня праздник?
Сидят вдвоём, ужинают. Матушка начала разговор издалека:
– Честно скажу тебе, сынок: рада я, что ты из торговли ушёл. Трудно будет – перетерпим. Не изголодаемся…
– Ну-тк!.. – вяло отреагировал на материнское беспокойство богатырь.
– Я ведь каждый день всё об одном думаю: а вдруг… – тут голос её дрогнул, – …один ведь ты у меня, Тимушка… Только подумаю, что попадёшься какому-нибудь рэкетиру… душа в пятки уходит…
– Да будет вам, мама, причитать! – оборвал её Тимофей. – Я же ушёл. А насчет работы моей не волнуйтесь, работы кругом полно.
– Так ведь армия скоро! Учиться б тебе куда пойти, а то заметут! А может, устроишься к нам на фабрику?.. – предложила она. – Тебя же у нас все знают. Ещё пацанёнком помнят, как ты за цыплятами бегал, как гуся не испугался. А помнишь, как однажды в нашего бывшего директора яйцом попал? Прямехонько по лысине!.. Так ему и надо было, ворюге! – Тут матушка звонко-звонко рассмеялась, отчего и Тимофей расплылся в глупой улыбке. – Уборщики нам нужны, сынка. Помёт с фабрики вывозить. И неплохо получают! Ну, может, не так много, как в твоей торговле, зато работа безопасная… А там и учиться направят от предприятия.
– Оборжаться! – сразу отреагировал богатырь. – Это ж курам на смех! Вот когда помёт в золото превратится, тогда и зовите. А если денег по дому не хватает – нате, берите! Мне не жалко! Их у меня пока куры не клюют.
И выложил на стол несколько зелёных бумажек.
«Заботливый!.. – подумала мать про себя. – Всё в дом да в дом…»
А за окном метель воет, снежные хлопья к стеклам прилипают.
– И что за страсти такие?! – удивляется Елизавета. – Говорят, в наказание нам это. В чём-то провинился наш город. Лет двести или триста тому назад. И видать, сильно провинился, если до сих пор нас так наказывают!.. – И тут же встрепенулась: – А давно мы с тобой, сынок, не фотографиро­вались!.. Ну-ка, доставай «Парароид».
– «Поллароид», мама, сколько раз говорить! – сказал Тимофей, включая телевизор. – Да только ничего сегодня не выйдет: кассеты кончилась. Говорил ведь вам, не берите его на фабрику.
– Так ведь просили… – виновато улыбнулась Елизавета Кондратьевна.
– Кто просил-то? – разозлился Тимофей. – Что ни снимок – всё петухи и куры!
– Так ведь для «Куриного уголка», Тимоша, – ответила мать. – Теперь любому гостю первым делом фото показываем. Не каждый по курятникам пойдёт.
– Вот и перевели кассеты за один раз.
– Ты уж прости, сынок, – снова виновато улыбнулась мать. – Давай новые купим! Киоск же напротив!.. Хочешь, сама сбегаю… И тётя Люба из Харькова просит. И тетя Тоня из Новокузнецка. Я уж и письма им написала.
– Ну, ладно-ладно! – вскочил с кресла Тимофей. – Уж если вам что в голову взбредёт!..
Он набросил старый тулуп, достал из шкафа фотоаппарат и направился к выходу.
– А «Парароид»-то зачем взял? – спросила она.
– Чтоб купить то, что надо, мама! Сидите и – ждите!
И рассерженный выскочил из дома.
Во дворе давно стемнело. Ветер приутих, и снежинки падали теперь мягко-мягко, словно в лесу…
Тимофей вышел со двора и заспешил по улице. Ночная палатка находилась через дорогу, в соседнем переулке. В ней продавали разные мелочи. Среди шоколадок, сигарет, зажигалок и печений лежали батарейки и фотоплёнки.
Этот киоск Рубакин знал очень хорошо. Сколько раз собирал он дань для своего шефа. А работал там один мужичок – Николай Акимович – с противной улыбкой. Казалось, она была приклеена к его лицу, и только маленькие хитрые глазки выдавали в нём совсем другое настроение.
Подойдя к палатке, Тимофей достал из кармана фотоаппарат и просунул голову в окошко.
– Привет, Акимыч! – сказал Рубакин. – Два комплекта фотокассет для этого «Поллароида». – И положил аппарат на прилавок.
Тут только Тимофей заметил, что улыбка на лице продавца куда-то исчезла, будто совсем её никогда не было. А ещё он увидел рядом с ним двоих здоровенных парней с хмурыми лицами.
– Он? – вполголоса поинтересовался один, кивая на Тимофея.
– Он, гад! – злорадно зашептал Николай Акимович. – Всю душу из меня вытряс. – И уже со знакомой улыбочкой повернул голову к Тимке. – Говорят, ушёл от Абсолюта?
– Два дня как ушёл, – простодушно ответил Тимофей.
– Вот и хорошо, – засмеялся продавец. – Всё хорошо, когда хорошо кончается… – И протянул ему коробки с кассетами. – Ты внимательно погляди, эти ли?..
Тимка взял коробки и стал разглядывать их со всех сторон. И тут боковым зрением он увидел, что те двое из палатки куда-то исчезли. В этот же момент позади него скрипнул снег, и сильный удар обрушился на голову Тимки. Он покачнулся, но не упал, как ожидали того хмурые парни.  Только в голове зашумело, а из одного киоска сразу сделалось два. Но сознания Тимка не потерял, а мгновенно развернулся и первого, кто попался ему под руку, резко стукнул кулаком в лицо. Тот сразу рухнул на землю.
– Бейте его, бейте! – закричал продавец палатки. – Дайте ему, дайте!
Второй парень внял кровожадной просьбе и бросился, как бульдог, на Тимофея. Он схватил его крепкой рукой за шею, а другой стал энергично бить в живот.
– Ну, вы даете! – прошипел Тимка и кованым носком сапога футбольным ударом двинул второго под коленку.
Тот по-пёсьи взвыл и грохнулся в снег, обхватив двумя руками согнутое колено.
Продавец стал изнутри лихорадочно закрывать окно и дверь палатки. Он успел защёлкнуть замки, оставив у себя Тимкин фотоаппарат.
– А-ну, отдай! – рванулся к нему Тимофей и что есть силы застучал в стекло.
– Разобьёшь! – истерично орал запертый торговец.
– Получай, сволочь! – с ненавистью проскрипел зубами Тимка и одним ударом вышиб витрину.
Раздался вечерний звон, на который тут же откликнулась милицейская сирена. В окнах соседнего дома зажёгся свет, залаяли собаки.
– Надо сматываться! – сказал себе Рубакин и, схватив фотоаппарат с двумя коробками кассет, рванулся прочь от палатки.
– Держи его, держи! – заорал на всю улицу продавец Николай Акимович. – Избили! Обокрали!..
Тимка увеличил скорость, но побежал не домой, а, перепрыгивая через сугробы, понёсся вниз по улице, в сторону реки. Он свернул в первый попавшийся проходной двор. Потом уж ноги сами повели его через другие дворы, сквозные подъезды, через городской парк. Сирена, как привязанная, постоянно слышалась где-то рядом.
Внезапно из-за деревьев выскочил мохнатый щенок-подросток и, потявкивая молодым баритоном, весело бросился вслед за Тимкой. Поднятый кверху хвост говорил об отличном настроении его владельца. Тимка подумал, что это полиция пустила за ним по следу собаку, и помчался ещё резвее. Наверняка им был побит мировой рекорд бега по пересечённой местности. Он продирался напролом через заснеженные кусты, чертыхаясь по адресу злопамятного киоскёра и фотолюбивой матушки. Кроме того, несмотря на свой крепкий вид, парень с детства боялся собак. Так они и неслись, куда глаза глядят: Тимка, мохнатый щенок и милицейская сирена на мотоцикле.
Город остался позади. Начиналась рабочая слободка. Трехъэтажки сменили частные домики с огородами и садами, где на деревьях, усыпанных аномальным снегом, висели спелые яблоки и груши. И сразу десятки цепных псов, навалившись на ограды, изгороди и заборы, бешено залаяли до хрипоты и рвоты.
Молодой щенок не отвечал на претензии хозяйских псов. Он с тем же азартом нёсся за Тимофеем, стараясь не потерять его из виду.
Вдруг позади них неожиданно вспыхнули яркие фары, они стремительно приближались к беглецам. Тимофей заметался, как заяц на охоте. На каждой калитке висели таблички с одним и тем же пугающим текстом: «ВО ДВОРЕ ЗЛАЯ СОБАКА!», причем, за каждыми воротами звучало остервенелое подтверждение.
Лишь мохнатый щенок вёл себя спокойно. Внезапно он обернулся на яркий свет мотоциклетной фары и куда-то пропал. А посреди слободской улицы появился, откуда ни возьмись, перекрыв движение, пятитонный грузовик.
В это время Тимофей наткнулся на калитку, распахнутую настежь. Он вбежал во двор чужого дома и, тяжело дыша, огляделся. Двор был пуст. Дом почти тёмен. Лишь в одном окне горел свет. А рядом с крыльцом стояла новехонькая телега.
Тимка прислушался. С улицы доносились громкие недоумённые голоса. Он понимал, что ещё минута-другая, и будет настигнут в этом дворе, как тот глупый щенок, который всё время бежал за ним следом. Внезапно он почувствовал, как кто-то словно легонько толкнул его прямо к телеге. Не долго думая, и, главное, не понимая зачем, Тимофей вскочил на неё, и по инерции ухватился за одну, из непонятно для чего, приделанных к ней ручек.
Последнее, что увидел Тимка – это зуевского изобретателя Фёдора Филипповича, который стоял на крыльце с выпученными от удивления глазами и что-то ему кричал. Но что – Тимка уже не слышал. Потому что сразу за этим на­сту­пи­ла кромешная тьма, и все голоса пропали.
Тим­ка су­до­рож­но вце­пил­ся в ры­ча­ги.
– Ой, ма­ма! – за­при­чи­тал он. – Что я на­де­лал!
И тут он увидел звёзды. Их было видимо-невидимо: сверху, снизу, справа и слева.
«Это у меня что-то с головой… – тоскливо подумал Тимофей. – Такой удар пропустить!..» Ему показалось, что всё это только ему кажется, иначе как можно объяснить, что телега, которая только что стояла во дворе, вдруг оказалась среди звёзд.
 Вдруг ря­дом кто-то чих­нул.
– К-кто здесь?! – вздрогнул Тимофей.
Из-под со­ло­мы, что ле­жа­ла в те­ле­ге, раз­дал­ся чей-то ломающийся голос:
– Это я… – и оттуда выбрался мохнатый щенок, от­ря­хи­ва­ясь от соломинок. – По­здрав­ляю нас обо­их с на­ча­лом Пу­те­ше­ст­вия во Време­ни!
– С ка­ким на­ча­лом? – не по­нял Тим­ка.
– С на­ча­лом пе­ре­ме­ще­ния вглубь ве­ков!
– Вглубь че­го?! – вы­та­ра­щил глаза Рубакин.
– Тот ры­ча­жок, что ты за­це­пил, – объ­яс­нил щенок, – уно­сит нас пря­мо в де­ся­тый век. По­нял?..
– От­ку­да те­бе из­вест­но?.. – про­бор­мо­тал Тим­ка, ещё креп­че цепля­ясь за ры­ча­ги.
– Да вот же: здесь на­пи­са­но! – кив­нул пёс на при­бор­ную дос­ку.
– Оборжаться!.. – тихо рассмеялся Тимофей.
Завидев говорящую собаку, он был уже готов окончательно поверить в то, что повредил себе мозги, но, к счастью, тут же вспомнил про знаменитого в городе пса.
– Святик?.. – неуверенно спросил Тимка.
– Я!.. – оскалился в улыбке мохнатый щенок.
– Почему ты пахнешь бензином?
– Профессиональная тайна, – нахально ответил Святик. – Ты бы лучше за пультом управления следил, а то ненароком нажмешь ещё чего-нибудь, и окажемся мы с тобой в саду Адама и Евы.
Стрелки на Часах Времени неуклонно двигались в обратную сторону. Начинало светать. Звёзды, одна за одной, стали стремительно гаснуть, и не ус­пел Тим­ка осоз­нать, что к чему, как они уже бла­го­по­луч­но очу­ти­лись в гус­том зимнем лесу.
 

3.
...Пока ещё события Путешествия-Во-Времени не ворвались на страницы повести, хотелось бы рассказать про щенка Святика. Его история достойна того, чтобы ей посвятить целую главу.
«Что за странное имя у этого щенка? – спросите вы. – И что святого может быть в существовании собаки?»
Сейчас расскажу. И начну с того, что само его появление на свет было чудесным, смешным и необычным. Мы ведь зуевские!
Однажды ночью дежурная птичница тетя Капа услыхала в курятнике истошное квохтанье.
– Что такое?! – недоумённо сказала она и поспешила на крик.
В клетке, где сидела рябая курица, творилось что-то невероятное. Стоя посреди лотка, курица грузно переваливалась с ноги на ногу и, выпучив глаза, орала дурняком. Птичница была очень удивлена. Все куры, когда несутся – тоже громко квохчут, но эта вела себя, как безумная. Она скакала по клетке и с треском хлопала крыльями. Не зная, что предпринять, Капитолина Ивановна уже собралась было отпереть дверцу, как вопли оборвались, и на лотке она увидела… пушистое яйцо.
Рябая курица, дрожа от страха, тут же бросилась в угол курятника и, вжавшись в прутья, тихо икала, не спуская выпученных глаз от снесённого ею чуда.
– Боже праведный! – прошептала в изумлении тетя Капа и быстро отперла клетку.
Яйцо по размеру было с утиное, а может даже с индюшачье. Она осторожно взяла его в руки. Оно было ещё тёплым. И тут яйцо стало быстро расти на её глазах. Тетя Капа замерла как завороженная, а яйцо росло себе и росло, становясь всё тяжелее и тяжелее. На­конец она опомнилась и со страху отпустила его на пол. Скорлу­па со звоном треснула, из яйца выскочил… кролик. Он обнюхал загаженный птичьим пометом пол, и бросился к дверям курятника.
– Чур меня, чур! – заголосила Капитолина Ивановна и выскочила вслед за ним на птичий двор.
А кролик, перекувырнулся в воздухе и превратился… в кожаный футбольный мяч.
– Матушка Пресвятая Богородица! – забормотала птичница, крестясь на ходу. – Спаси и помилуй!
Мяч весело заскакал на месте, а когда остановился…
– Свят, свят, свят!.. – прошептала птичница. – Оборотень! – и упала без чувств.
По двору прыгал черный мохнатый щенок.
– Оборотень? Нет, это не имя! – сказал он по-человечески.
Наутро эту историю узнала вся птицеферма, Капитолину Ивановну увезли в больницу. А щенок стал жить на фабрике, законно считая её своим родным домом.
На Борьку он тоже не отзывался.
– Я не бык! – огрызался он. – Это быков называют «борьками».
– Свят, свят, свят! – крестились птичницы, когда он болтал по-человечески.
– Святик! – наконец согласился щенок. – Неплохое имя, я согласен.
Сторож Матвей предложил ему охранять вместе с ним родное гнездо, но Святик отказался.
– Я родился артистом, а разве место артисту в курятнике? – сказал он.
Святик целый день носился по городу, только ночевать приходил домой. И поесть, конечно.
Его способность к перевоплощению заметил директор местного клуба. Когда-то директор работал дрессировщиком и знал толк в звериных способностях.
Однако, и ему Святик отказал: он не любил дрессированных зверей, и тем более дрессировщиков, считая и тех, и других позором Природы.
Когда в Зуеве снимали очередной фильм, действие которого происходило в XIX веке, знаменитый режиссер предложил Святику роль. Не то Жучки, не то Трезора. Но великий зуевский артист хотел сыграть… крупно-клетчатую летающую козу. Режиссер пытался его отговорить, дескать, такой роли в фильме нет, а если б и была, то никто не узнал бы в крайне сложном гриме великого зуевского артиста. Святик оказался непреклонен. Он был согласен сыграть даже городские ворота, но играть собаку ему было скучно. В конце концов, щенок снялся в фильме в роли лошади. Весьма приличная получилась роль. Особенно тот эпизод, когда он нёс на себе раненого гусара, перелетая с ним через ручьи и овраги. Если кто видел, со мной согласится.
Однако, с тех пор Святик никогда больше не участвовал в киносъёмках или в спектаклях. И не оттого, что не был тщеславным. Был. Но! Перевоплощение во что или в кого угодно – значило для него нечто большее, чем просто игра. Это было не только его творчеством – это было смыслом его жизни.
Он любил помогать каждому и хотел со всеми дружить. Он был кислородной подушкой для больного старика, трехколёсным велосипедом для маленькой девочки.
Однажды, когда сильный ветер повалил телеграфный столб, перевоплощённый в стальную опору, Святик трое суток держал провода, пока не врыли новый столб.
Всего не перечислишь.
Но никогда Святик не изменял своему щенячьему виду. Шли годы, а он – как был щенком, так и оставался.
Вот такая невероятная история говорящего щенка из города Зуева! О других же его приключениях, более необыкновенных, вы узнаете дальше. Читайте!
Итак, на чём мы остановились?.. Вспомнили? Верно-верно! На том, как Тимка со Святиком очутились в густом зимнем лесу.
 

4.
...Све­ти­ло солн­це, и си­ние те­ни от елей и ду­бов ле­жа­ли на снежно-перламутровом по­кро­ве зем­ли. Вот прыг­ну­ла бел­ка с вет­ки на ствол, и невесомая снеж­ная пыль за­кру­жи­лась в мо­роз­ном возду­хе, свер­кая на солн­це ал­маз­ны­ми ис­кра­ми. На чис­том сне­гу бы­ли за­мет­ны сле­ды ка­кой-то пти­цы, ёот­пе­чатались за­ячь­и лапы.
Уди­ви­тель­ный за­пах зи­мы по­чуял Святик. Совсем не так пахла зима в Зуеве! Зи­ма де­ся­то­го ве­ка пах­ла со­сно­вой смол­кой и све­жим огур­цом! Никакого бензина!
– Ну и в глушь мы по­па­ли! – ог­ля­дел­ся Тим­ка и спры­гнул с Телеги в глубо­кий снег.
– На­про­тив, – от­ве­тил Свя­тик из Телеги, по­тя­ги­вая но­сом. – Чую лю­дей и ды­м костра…
– То­гда че­го сто­им?! – Тим­ка ре­ши­тель­но сде­лал не­сколь­ко шагов. – Пошли!
– Ид­ти на­до в дру­гую сто­ро­ну! – Святик спрыг­нул и про­пал под снегом. – Эй, где ты?.. – глу­хо раз­да­лся от­ку­да-то издалека его голос.
Наконец, Тим­ка раз­во­ро­шил снег и вы­та­щил щенка за хвост.
– Ох, и глу­бо­ко же здесь! Утонуть можно!
– Ну, вот, – не­до­воль­но про­бур­чал зу­ев­ский богатырь и по­са­дил великого артиста се­бе за па­зу­ху. – Видали! Утонуть он может!
– Я на­прав­ле­ние под­ска­зы­вать бу­ду, понял? – сказал Святик. – Слышу скрип колёс!.. – сообщил он вскоре из-за пазухи. – Запах дыма приближается!..  А вот и голоса!..
Путешественники во Времени вы­шли, наконец, на про­ез­жую дорогу. По ней дви­га­лись те­ле­ги, кто-то шёл сво­им хо­дом. Все спешили к рас­кры­тым настежь городским во­ро­там. Сторожевые люди взи­ма­ли мыт – подать за вход по од­но­му зо­лот­ни­ку.
Тим­ка за­пус­тил ру­ку в пустой кар­ман и на­щу­пал ста­рый юбилейный рубль, который мать давно зашила туда «на счастье». Он ре­ши­тель­но надорвал подклад­ку и про­тя­нул монету од­но­му из стороже­вых. Тот взял, с удив­лени­ем ог­ляд­ел её, по­про­бо­вал на зуб, за­тем по­ка­зал рубль дру­го­му, треть­ему, и вме­сте они ста­ли разглядывать про­филь Ленина.
– Это что та­кое?! – стро­го спро­сил пер­вый сто­ро­же­вой.
– Кня­жий се­реб­ря­ник! – сов­рал Тим­ка и ткнул паль­цем в мо­не­ту. – Из Кие­ва мы.
Сто­ро­же­вые по­шеп­та­лись, впус­ти­ли Рубакина в го­род, а один неза­мет­но по­шёл сле­дом.
Не­вда­ле­ке от кня­же­ских хо­ром на воз­вы­ше­нии рас­ки­ну­лась большая дере­вян­ная кре­пость с рез­ны­ми ба­шен­ка­ми.
– Де­ти;­нец! – сразил Свя­ти­ка сво­ей эру­ди­ци­ей Тим­ка. – Древ­ний Кремль…
На ров­ной квад­рат­ной пло­щад­ке пря­мо под от­кры­тым не­бом были вры­ты в зем­лю де­сять де­ре­вян­ных ста­туй в че­ло­ве­че­ский рост, увенчан­ных парчовы­ми шап­ка­ми.
– Да ведь это же – ка­пи­ще! Ну, язы­че­ский храм! – вос­клик­нул Рубакин, про­дол­жая пре­под­но­сить щенку чу­де­са зна­ний из пятого класса.
Тимофей обо­шёл пло­щад­ку с ви­дом зна­то­ка, вы­та­щил фотоаппарат.
– Ох, и кадры будут!.. Любой музей выхватит!.. – и направил объектив на де­ре­вян­ные бо­же­ст­ва.
Но тут слу­чи­лось что-то не­по­нят­ное: на про­ти­во­по­лож­ной стороне появилась муж­с­кая фи­гу­ра с охап­кой со­ло­мы. Бес­по­кой­но оглядываясь по сто­ро­нам, зло­умыш­ленник торопливо об­ло­жил ею одну из де­ре­вян­ных скульп­тур и стал вы­се­кать крем­нем огонь. Спус­тя все­го ми­ну­ту-дру­гую ввысь взмет­нул­ся ог­нен­ный столб.
Огонь о­хва­тил бо­ро­да­то­го ис­ту­ка­на. Тим­ка на­жал кноп­ку фотоаппа­ра­та.
Сверк­ну­ла фо­то­вспыш­ка, а воз­ле Хра­ма уже поя­ви­лись ратники с железны­ми то­по­ра­ми и лу­ка­ми, схватили поджигателя и Тимку. Святик держался в сторонке.
– За что, ребята?.. – Тимофей почти от­бил­ся. Но древ­ние кряжистые мужики снова дали Рубакину по рёбрам, которые всё ещё ныли после драки у киоска. Словом, скру­ти­ли его, как барашка.
На по­жар сбе­жа­лись жи­те­ли го­ро­ди­ща и ста­ли забрасывать огненный столб сне­гом. Огонь уда­лось по­га­сить. Все древние идолы ос­та­лись це­лы, кро­ме бо­ро­да­то­го.
– За сие под­лое де­ло, – раз­нес­ся над Хра­мом гро­мо­вой го­лос Князя, – завтра по­ут­ру при­нес­ти обо­их в жерт­ву сго­рев­ше­му Пе­ру­ну! Че­рез со­жение!
– Оборжаться! – охнул, не на шутку испугавшийся Тимка. – Да что я вам сде­лал, уроды?! Это вон, из-за него!
Не­из­вест­ный мол­чал, стоял на од­ной но­ге – подвернул в драке – и ку­сал гу­бы от бо­ли.
– Эй, Гнез­ди­ло и Без­образ! Та­щи­те зло­де­ев в за­сте­нок!
Их по­во­лок­ли в тем­ни­цу.
– Да не тро­гал я ва­ше­го Пе­ру­на! И во­об­ще, ни­ка­ких бо­гов на свете нет! – бес­полезно орал зуевский богатырь.
От этих слов Гнез­ди­ло и Без­образ за­мер­ли на мес­те и в ужа­се закры­ли гла­за.
– Как так нет?! – изу­мил­ся Князь. – А это кто? – Он ука­зал на идолов. – Раз­ве он – не бог солн­ца Яри­ло? Или, она – не бо­ги­ня любви Ла­до?.. А, может быть, тот ку­мир – не хо­зя­ин ог­ня Сва­рог? Кому же то­гда мы мо­лим­ся о ми­ре, как не Ко­ля­де? Ко­го про­сим о щедрых пло­дах, как не Ку­па­лу?.. А Стри­бог? И со­жжё­ный ва­ми, злодея­ми, Пе­рун – наш ми­ро­пра­ви­тель?! Это ли не бо­ги?! – Казалось, он был рад сказать лекцию перед народом.
– Ни­ко­го я не сжи­гал! – уп­ря­мо твер­дил Тимофей Рубакин. – Может, Сваро­гу за­хо­те­лось стать глав­ным – вот он и спа­лил ва­ше­го ми­ро­пра­ви­те­ля.
– За­мол­чи!.. – крикнул в гневе князь Зу­е­слав. – Ты – богохульник и злодей! Что это у те­бя? Ни­как, вол­шеб­ное кре­са­ло!
Он вы­рвал у Тим­ки фо­то­ап­па­рат и слу­чай­но за­дел спус­ко­вую кнопку. Вспыш­ка мо­мен­таль­но сра­бо­та­ла. Князь от не­ожи­дан­но­сти вы­ро­нил ап­па­рат в суг­роб и тут же за­ме­тил на зем­ле две фотографии. Зу­е­слав под­нял их и с удив­лени­ем уви­дел на од­ном цвет­ном сним­ке идо­лов, а на дру­гом – хитровато-на­пу­ган­ное ли­цо Тим­ки. Князь ужаснул­ся и отбро­сил фо­то в снег, при­бив для верности каб­лу­ком сафь­я­но­во­го са­по­га.
– Ни­как, кол­дов­ская бе­ре­ста?.. Э-э, да вы, как я по­гля­жу, – чародеи! Эй, Гнез­ди­ло и Без­образ! Вы что, ус­ну­ли?! Во­ло­чи­те их в тем­ни­цу!..
Со­про­тив­лять­ся бы­ло бес­по­лез­но, и Тим­офея вме­сте с Незнакомцем повели в тюрь­му.
Святик бежал следом.
Наконец Тимку и Не­зна­ком­ца втолкнули в тём­ное под­зе­ме­лье. Загрохотали за­со­вы.
– Гля­ди-ка! – удивлённо воскликнул один из сторожей. – А это откуда?!..
– Значит, ключ­ник при­нёс.
– У нас та­кие ключи не ку­ют!
– Да, ра­бо­та не на­ша! – со­гла­сил­ся другой сторож.
Раз­дал­ся не­дол­гий же­лез­ный скрежет: сторожа на­ве­ши­ва­ли новый секретный за­мок на ко­ва­ную дверь. Потом ушли греться.
В тем­ни­це Тим­ка при­жал­ся к мёрз­лой сте­не и впер­вые в жиз­ни растерялся от сво­ей бес­по­мощ­но­сти.
«Вот и всё, – сцепил он зубы. – Зав­тра ме­ня уже не бу­дет в живых! Эх, оборрржаться!..»
Он вспом­нил го­род Зу­ев. Вспомнил ста­ри­ков, ко­то­рым хамил, торговцев, у которых отнимал заработанное, школу, ко­то­рую так и не окончил. Да­же поли­ция, из да­ли ве­ков, ка­залась ему теперь родной и близ­кой.
Ах, ма­ма, ма­ма!..
– Не бо­ись! – ти­хо ска­зал Не­зна­ко­мец.
– Кто вы?
– Вы­ру­ба, – пред­ста­вил­ся не­зна­ко­мец.
– За­чем вы его со­жгли?!..
– Хо­тел и дру­гих спа­лить – да не ус­пел.
– Я ви­дел. Но за что? Ведь это – ва­ши бо­ги!
– Бо­ги?!.. – хмыкнул Вы­ру­ба. – Идо­лы! Ис­ту­ка­ны! Я этих бо­гов сам выру­бил, ко­гда был мо­ло­дым и глу­пым. Кра­си­вые де­ре­вяш­ки, вот кто они! Ис­тин­ный Бог один на всех. Я про не­го в хер­сон­ских сте­пях узнал. Там и кре­стил­ся…
Они по­мол­чали. Потом Тимка снова спросил:
– Кто же вы?
– Я – истуканов мас­тер!.. Сколь­ко я их на до­ро­гах понавыставил!.. Ещё и не­из­вест­но, кто из нас бо­гом-то был: не они ме­ня – я их сотворил! – усмехнул­ся Вы­ру­ба. – А од­на­ж­ды наскучило! Ушёл из горо­ди­ща.
– Вернулись?
– Но­вое вре­мя, брат, на Ру­си на­ста­ет. Вер­нул­ся, чтобы и лю­дям гла­за открыть, – ответил Выруба. – Од­на­кож, при­дёт то вре­мя, не я – так дру­гие сожгут ис­ту­ка­нов. Или на дро­ва по­ру­бят!.. Од­но­го только се­бе не про­щу: из-за ме­ня те­бя зав­тра по­гу­бят.
Тим­ка не от­ве­тил.
– У Зу­е­сла­ва – суд ско­рый: кня­жий, – про­дол­жал Вы­ру­ба. – И слово – кня­жье. Дал его – а на­зад взять нельзя. Ина­че, к че­му то­гда оно?..
За ко­ва­ной две­рью что-то звяк­ну­ло. Уз­ни­ки обор­ва­ли раз­го­вор и прислуша­лись: ни го­ло­сов, ни скри­па ша­гов… Толь­ко – свист метели.
За ко­ва­ной две­рью что-то гром­ко плюх­ну­лось на крыль­цо, и тут же послы­ша­лось зна­ко­мое со­пе­нье.
– Свя­тик! – насторожился Тим­ка.
– Тимофей! – раздалось из-за тюремной двери. – Толкани дверь-то! Не справлюсь я: тяжелая она очень.
Зуевский богатырь удивился, но на дверь приналёг.
И вдруг темница… рас­пах­ну­лась. В лун­ном све­те на по­ро­ге стоял дроащий щенок. Его шерсть об­ле­де­не­ла и тор­ча­ла ды­бом.
– В-вы-х­хо­ди­те! – ска­зал он уз­ни­кам. – По­ка сто­ро­ж-жей нет.
– Ты как от­пер-то?! – уди­вил­ся Вы­ру­ба.
– А я в з-за­мок пе­ре­в-во­пло­тил­ся, – от­ве­тил Свя­тик. – Со­всем несложжная роль!.. Только х-холодная!
– Оборжаться! – восхитился Тим­ка.
– Ско­мо­рох! – кряк­нул Вы­ру­ба.
И они тихо рас­смея­лись.
На крыльце лежал целехонький «Поллароид» с нераспечатанной фотокассетой, которые щенок притащил с городища.
Спус­тя пол­ча­са три бег­ле­ца бы­ли уже да­ле­ко за его пре­де­ла­ми: Вы­ру­ба знал по­тай­ной ход в го­род­ской сте­не, за­тем они попрощались на­все­гда. Выру­ба, при­хра­мы­вая и опи­ра­ясь на подобран­ную где-то пал­ку, от­пра­вил­ся в хер­сон­ские сте­пи, а на­ши Пу­те­ше­ст­вен­ни­ки во Вре­ме­ни вер­ну­лись к сво­ей Те­ле­ге.
– И как это те­бе при­шло в го­ло­ву стать зам­ком? – спро­сил Святика Тимка. Он до сих пор восхищался свое­вре­мен­ной вы­дум­кой Щен­ка.
– А ты вспом­ни ста­рую за­гад­ку, – от­ве­тил великий артист: – «Чёрнень­кая со­бач­ка свер­нув­шись ле­жит, не ла­ет, не ку­са­ет, а в дом не пус­ка­ет»…

5.
...Как Тимофей ни старался взять курс в наше время, рычаг упорно возвращался в положение, соответствовавшее ХIV ве­ку…
Зем­лю по­кры­ла бес­про­свет­ная мгла. По­кры­ла – и тут же рассеялась.
Те­ле­га Вре­ме­ни, как стоя­ла, так и ос­та­лась сто­ять на мес­те. Лишь во­круг всё из­ме­ни­лось до не­уз­на­вае­мо­сти.
Ма­лень­кие со­сен­ки ста­ли строй­ны­ми кра­са­ви­ца­ми, а раскидистые ду­бы пре­вра­ти­лись в на­стоя­щих лес­ных бо­га­ты­рей. Толь­ко зи­ма, будто никогда не ухо­ди­ла из ле­са. Та­кие же суг­ро­бы, такие же си­ние те­ни от де­ревь­ев, тот же морозный воздух…
Тим­ка и Свя­тик поси­де­ли, подожда­ли. Од­на­ко, когда тор­чать на одном мес­те стало скуч­но и хо­лод­но, уж бы­ло ре­ши­ли снова взяться за рычаг управления и мчать­ся во Вре­ме­ни даль­ше, как тут же донес­лись голо­са. Святик прислу­шал­ся: го­во­ри­ли не по-рус­ски. Они спрыг­нули в снег.
Схо­ро­нясь за кус­та­ми, путешественники уви­де­ли, что по лес­ной до­ро­ге ве­се­ло ехал кон­ный во­ин­ский от­ряд, ров­но со­рок один человек – Тим­ка подсчи­тал.
На вои­нах бы­ли цвет­ные пла­щи из ал­та­ба­са, ши­тые зо­ло­том и отделанные дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми ме­хо­вые шап­ки, из-под них выглядывали чер­ные ко­сич­ки. Са­по­ги ко­рот­кие и ост­ро­но­сые, на поясе богато ук­ра­шен­ный кол­чан, саб­ля в че­кан­ных нож­нах и плётка. На пле­че тяже­лый лук. Почти ка­ж­дый вёл на по­во­ду ещё одно­го оседлан­но­го ко­ня.
Та­та­ры еха­ли не­спе­ша.
Ко­гда Тим­ка и Свя­тик вы­шли из ле­су, то уви­де­ли, что от­ряд уже сто­ит на мос­ту, а ти­ун, ехав­ший впе­ре­ди, гром­ко сту­чит длин­ным копьём в городские во­ро­та. Вои­ны-бас­ка­ки рас­по­ло­жи­лись на лошадях чуть по­одаль, подчеёкивая этим гла­вен­ст­во тиуна. Вско­ре на ка­мен­ной сте­не по­ка­за­лись рус­ские ратники-сто­ро­жа.
– От­кры­вай­те! – за­улы­бал­ся им во весь рот хан­ский ти­ун, слов­но здесь его дав­но жда­ли.
Од­на­ко стра­жа не спе­ши­ла с ока­за­ни­ем гос­те­при­им­ст­ва.
– Эй! – тут же на­хму­рил­ся он. – Это я, Ал­тын-ба­тыр – ти­ун ха­на Кулая!
Его раз­дра­же­ние пе­ре­да­лось бас­ка­кам. Их ко­ни за­фыр­ча­ли и нетер­пе­ли­во за­би­ли ко­пы­та­ми по об­ле­де­не­лым брёв­нам мос­та.
– Ну, жи­вее!..
Рус­ские о чём-то со­ве­ща­лись, не об­ра­щая вни­ма­ния на незваных гос­тей.
– Кня­зя сю­да!!! – за­ры­чал вне се­бя хан­ский управляющий. – Или я сравняю с зем­лей ваш про­кля­тый го­род!
Во­ро­та со скре­жетом мед­лен­но от­во­ри­лись. В ок­ру­же­нии вооружен­ных вои­нов на мост вы­шел князь Зу­ев­лад.
– Чем не­до­во­лен ти­ун ве­ли­ко­го ха­на? – спро­сил он Ал­тын-Батыра.
– Тво­им гос­те­при­им­ст­вом, князь! Где это ви­да­но, что­бы смер­ды не впуска­ли в го­род гон­ца ха­на Ку­лая?!
– Они не смер­ды, они от­важ­ные рат­ни­ки и за­щит­ни­ки сво­его города, – нахму­рил­ся Зу­ев­лад.
Ал­тын-Ба­тыр гром­ко рас­сме­ял­ся:
– От­важ­ные рат­ни­ки?! Ос­тав­шие­ся в жи­вых по­сле гра­да на­ших стрел, после зво­на на­ших ме­чей, по­сле ды­ма ва­ших пе­пе­лищ?! Отваж­ные рат­ни­ки, князь, ле­жат в зем­ле! А тру­сы долж­ны сни­мать шап­ки и низ­ко кла­нять­ся всяко­му вои­ну из Зо­ло­той Ор­ды! И раскрывать во­ро­та, ед­ва за­ви­дев хан­ских бас­ка­ков!
– Ес­ли бы все по­лег­ли в зем­лю, – тя­же­ло про­мол­вил князь, – кто бы платил вам дань?
– Уж три го­да, как твой го­род её не пла­тит!
– Но в том нет на­шей ви­ны, – про­мол­вил Зу­ев­лад.
– Вот те раз! – рас­сме­ял­ся мо­ло­дой ти­ун. – Как раз ва­ша ви­на имен­но в том!
– Мы три­ж­ды со­би­ра­ли дань, – воз­ра­зил князь.
– И где она?! – Ал­тын-Ба­тыр вы­хва­тил из-за поя­са плёт­ку и трижды рассёк мо­роз­ный воз­дух. – Про­па­ла? Ис­чез­ла? А, мо­жет, улете­ла за об­ла­ка?!
– Её ото­бра­ли, – ти­хо про­из­нёс Зу­ев­лад.
– Кто по­смел?! – взвизг­нул в не­го­до­ва­нии тиун. – Ото­брать дань, что везли в Зо­ло­тую Ор­ду?!.. Кто этот зло­дей?!..
– Змей-Го­ры­ныч, – от­ве­тил князь.
– Кто-кто?! – не по­нял ти­ун.
– Змей о трёх го­ло­вах, что поя­вил­ся в Ле­шем ле­су. То­гда же я послал гонца с этой но­во­стью к ха­ну.
– Ку­лай каз­нил его, – ух­мыль­нул­ся Ал­тын-Ба­тыр. – Ве­ли­кий хан не любит ваших ска­зок! От­то­го он на­пра­вил за да­нью ме­ня. А в наказание потре­бо­вал от вас ещё де­сять де­ву­шек.
Князь от­сту­пил к во­ро­там.
– Это не­воз­мож­но, – твёр­до про­мол­вил он.
– По­че­му же? – ус­мех­нул­ся та­та­рин. – Де­сять сё­дел ждут но­вых хан­ских не­воль­ниц. – И до­ба­вил уже без улыб­ки: – Всё долж­но быть собра­но к вечеру. И не пы­тай­ся как-ни­будь об­ма­нуть ме­ня. Не делай глу­по­стей, князь!..
– Ес­ли я сде­лаю то, что ты ве­лишь, это и бу­дет моя са­мая большая глупость, Ал­тын-Ба­тыр, – от­ве­тил Зу­ев­лад. – Я не от­дам тебе де­виц!
Ти­ун при­щу­рил гла­за:
– Ви­жу: се­го­дня твоя си­ла, князь! И не столь я глу­п, что­бы сейчас врывать­ся в го­род. Но уч­ти, Зу­ев­лад! – Он по­вы­сил го­лос: – Ку­лай тако­е не про­ща­ет. Так что я по-прежнему тре­бую да­ни!.. За все три года, князь!
Раз­дал­ся цо­кот ко­пыт, и из во­рот вы­ехал мо­ло­дой рат­ник. Он был невысок, ху­до­щав, но во всём его об­ли­ке чув­ст­во­ва­лась си­ла и храбрость.
– Вот он я!
– Кто это? – не по­нял Ал­тын-Ба­тыр.
– Бо­га­тырь рус­ский! – от­ве­тил Зу­ев­лад.
– За­чем он мне ну­жен? – уди­вил­ся хан­ский ти­ун. – Я тре­бо­вал дани!
– Я и есть Да­ня, – крикнул мо­ло­дой рат­ник. – Не слыхивал про Дани­лу Ру­ба­ку?! Бу­дем бить­ся с то­бой, Ал­тын-Ба­тыр! По­бе­дишь ты – по­лу­чишь все, что тре­бу­ешь, еже­ли нет – пусть не гне­ва­ет­ся хан Кулай!
Ал­тын-Ба­тыр по­вер­нул­ся к сво­им бас­ка­кам. Те жда­ли от не­го прика­за: то ли всту­пать в бой, то ли, не со­ло­но хле­бав­ши, возвращаться. Вто­рое бы­ло исклю­че­но: ему, хан­ско­му тиу­ну, брошен вы­зов! И он при­мет его. Он пой­дёт один на один с рус­ским рат­ни­ком! Не­да­ром в Зо­ло­той Ор­де всех маль­чи­шек с ма­лых лет учи­ли ска­кать на ло­ша­дях и драть­ся все­рьёз, до кро­ви! Бы­ва­ли случаи, ко­гда их, побе­лев­ших от гне­ва, с тру­дом от­тас­ки­ва­ли за воло­сы друг от дру­га. Под рёв и хо­хот опыт­ных вои­нов они ку­са­лись и ца­ра­па­лись, как волча­та, же­лая про­дол­жить дра­ку! И в этих поедин­ках был смысл жизни многих по­ко­ле­ний ди­ких степ­ня­ков. Все они – дети Зо­ло­той орды – с ран­них лет вла­де­ли ме­чом и ар­ка­ном, пле­тью и копь­ём.
Драть­ся ре­ши­ли на мос­ту. Весть о по­един­ке ме­ж­ду Да­ни­лой Рубакой и Ал­тын-Ба­ты­ром мгно­вен­но раз­нес­лась по не­боль­шо­му горо­ду. Из во­рот высы­па­ли поч­ти все его жи­те­ли, а го­род­скую сте­ну об­ле­пи­ли лю­бо­пыт­ные маль­чиш­ки.
Ал­тын-Ба­тыр снял с пле­ча лук и кол­чан и пе­ре­дал сво­им баскакам, ве­лев им отъ­е­хать.
За по­един­ком сле­ди­ли и Тим­ка со Свя­тиком. Ко­гда два бо­га­ты­ря помчались друг дру­гу на­встре­чу с тя­же­лы­ми копь­я­ми на­пе­ре­вес, Тимка достал фо­то­ап­па­рат.
Стук­нув­шись ост­рия­ми о ко­ва­ные щи­ты, ко­пья пе­ре­ло­ми­лись, будто берё­зо­вые вет­ки. Бо­га­ты­ри тут же разъ­е­ха­лись в раз­ные стороны и под­ня­ли над го­ло­вой ост­рые ме­чи. Их звон раз­нёс­ся по мороз­ной ла­зу­ри и эхом отозвал­ся в снеж­ном ле­су, ко­гда всад­ни­ки съе­ха­лись, что­бы про­дол­жить поеди­нок. Бу­лат­ная сталь дол­го не подда­ва­лась мощ­ным уда­рам, но все-таки не вы­дер­жа­ла. Ме­чи слома­лись поч­ти од­но­вре­мен­но.
Го­ро­жа­не и бас­ка­ки бур­но вы­ра­жа­ли своё от­но­ше­ние к по­един­ку. Он прохо­дил под во­ин­ст­вую­щие кри­ки, свист и гор­тан­ную брань. А Тим­ка тем вре­ме­нем всё сни­мал…
Про­тив­ни­ки спе­ши­лись. На снег бы­ли бро­ше­ны щи­ты и поя­са, рука­ви­цы и па­ли­цы, плёт­ка, хлыст – всё, что ме­ша­ло ре­шить спор в ру­ко­паш­ном бою.
Борь­ба мог­ла быть не­пред­ска­зуе­мой, так как та­та­ры бо­ро­лись совершенно ина­че, чем рус­ские. В ку­лач­ном бою рус­ским не бы­ло рав­ных. Но в бою ру­ко­паш­ном, где к мон­го­ло-та­та­рам пе­ре­шли древней­шие приё­мы борь­бы ки­тай­цев – де­ла­лось страш­но­ва­то за Дани­лу. Сам же бо­га­тырь толь­ко по­смеи­вал­ся се­бе в усы, прохаживаясь пе­ред воз­бу­ж­дён­ной тол­пою. Хан­ский ти­ун, на­про­тив, не­под­виж­но сто­ял на краю мос­та и, сло­жив на гру­ди ру­ки, внимательно изу­чал рус­ско­го рат­ни­ка.
Князь мах­нул ру­кой, и вои­ны ста­ли схо­дить­ся. Они шли медленно, не отры­вая глаз один от дру­го­го. Ко­гда же все­го ло­коть от­де­лял их друг от друга, Ал­тын-Ба­тыр пер­вым бро­сил­ся на противни­ка. В Золотой Ор­де учи­ли на­па­дать стре­ми­тель­но. Но Руба­ка не ушёл в сто­ро­ну и при­нял схват­ку.
Я не ста­ну под­роб­но опи­сы­вать весь по­еди­нок. Ска­жу толь­ко одно: он был дол­гим и труд­ным. Как толь­ко ка­за­лось, что по­бе­ж­да­ет Данила, – тут же Ал­тын-Ба­тыр при­ги­бал его к зем­ле. Ес­ли хан­ские бас­ка­ки го­то­ви­лись праздно­вать по­бе­ду – рус­ский бо­га­тырь на­хо­дил в се­бе си­лы вы­рвать­ся из цеп­ких рук та­та­ри­на, что­бы са­мо­му навалиться на то­го сво­им креп­ким те­лом. Так про­дол­жа­лось мно­го раз. Но в кон­це кон­цов сил у рат­ни­ка ока­за­лось боль­ше, и Да­ни­ла Руба­ка оп­ро­ки­нул со­пер­ни­ка на обе ло­пат­ки.
Го­ро­жа­не ог­ла­си­ли воз­дух ра­до­ст­ны­ми кри­ка­ми. Од­на­ко, радость бы­ла преж­де­вре­мен­ной. Ли­цо бо­га­ты­ря вдруг скри­ви­лось, он ох­нул, пе­ре­вер­нул­ся на бок и ос­тал­ся ле­жать не­дви­жим. Ни­кто не за­ме­тил, как в ру­ке поверженно­го Ал­тын-Ба­ты­ра ока­зал­ся кри­вой ост­рый кинжал, ко­то­рый он ис­хит­рил­ся дос­тать из го­ле­ни­ща и вонзил пря­мо в серд­це бо­га­ты­ря Да­ни­лы.
Это был под­лый удар, не­пра­вед­ный и бес­че­ст­ный.
Бас­ка­ки тут же об­сту­пи­ли Ал­тын-Ба­ты­ра, не да­вая рус­ским к нему прибли­зить­ся. Он с тру­дом, тя­же­ло ды­ша, вска­раб­кал­ся в седло.
– Я жду до ве­че­ра, – по­вто­рил ти­ун кня­зю. – Мой ша­тёр бу­дет стоять у ле­са… Пусть смер­ды дос­та­вят ту­да дань и де­виц. И ещё ов­са для ко­ней.
Вско­ре на опуш­ке ле­са сто­ял во­ен­ный ла­герь, ок­ру­жён­ный весело потрески­ваю­щи­ми ко­ст­ра­ми. Овёс был дос­тав­лен тот­час же, и ко­ни, привязан­ные в пе­ре­лес­ке к ство­лам со­сен, гром­ко за­хру­па­ли отборным зерном.
А в го­род при­шла бе­да.
По­сле под­лой по­бе­ды над Ру­ба­кой Князь мог бы за­пе­реть ворота на прочные за­со­вы, мог со­брать вой­ско, что­бы раз­бить отряд Ал­тын-Ба­ты­ра. Но он знал, что месть та­тар бу­дет столь жесто­кой, что не усто­ять ни го­ро­ду, ни лю­дям. Луч­ше было сей­час от­ку­пить­ся ма­лым го­рем, чем за­хлеб­нуть­ся в крови всем – от ма­ла до ве­ли­ка. Нет, он дол­жен был ис­пол­нить дан­ное Рубакой сло­во, каким бы горь­ким этот долг не был!..
По­сле Кня­же­ско­го Со­ве­та, Зу­ев­лад ве­лел со­брать де­сять са­ней, наполненных сук­ном, ме­ха­ми, ук­ра­ше­ния­ми, лар­ца­ми и сун­ду­ка­ми.
После он вы­звал на Кня­же­ский двор не­сча­ст­ных от­цов, у которых имелись до­че­ри, и, низ­ко по­кло­нясь им, по­про­сил от­дать девушек в хан­ский по­лон.
В те вре­ме­на честь го­ро­да и си­ла дан­но­го сло­ва стои­ли боль­ше, чем челове­че­ские стра­да­ния. Скры­вая слё­зы и не пе­ре­ча кня­зю, проща­лись отцы с юны­ми до­че­рь­ми свои­ми и со­би­ра­ли их в до­ро­гу, по­кри­ки­вая на вою­щих матерей.
К ве­че­ру, ко­гда сан­ный по­езд для ха­на Ку­лая с пла­чем и воплями вы­ехал из го­род­ских во­рот, на дру­гой сто­ро­не рва раздались встревожен­ные кри­ки та­тар. Князь Зу­ев­лад при­ка­зал оста­но­вить­ся.
Над тём­ным су­мрач­ным ле­сом вне­зап­но уда­рил гром, и вы­со­ко взви­лись к не­бу язы­ки пла­ме­ни.
– Змей-Го­ры­ныч! – вос­клик­нул князь.
Сан­ный по­езд был тут же воз­вра­щён в го­род­, а над ка­мен­ной стеной появи­лись го­ло­вы страж­ни­ков и го­ро­жан, ко­то­рые с изумлением и любопытст­вом сле­ди­ли за со­бы­тия­ми на опуш­ке леса.
…Он поя­вил­ся из чащи ле­са вне­зап­но. За­тре­ща­ли вет­ки, опалилась ог­нём со­сно­вая ко­ра. Цве­та­стые шат­ры тут же вспыхнули. Бе­зум­но ржа­ли привязан­ные ло­ша­ди. Та­та­ры хо­те­ли рва­нуть­ся к ним, но ме­ж­ду ла­ге­рем и та­бу­ном уже про­ха­жи­вал­ся сам Змей-Го­ры­ныч.
Это бы­ло ди­но­зав­ропо­доб­ное чу­ди­ще с го­ло­ва­ми раз­гне­ван­ных чере­пах, с крыль­я­ми ве­ли­кан­ской ле­ту­чей мы­ши, с ког­тя­ми яс­т­ре­ба и хво­стом крокодила. Вдо­ба­вок, при ка­ж­дом гро­мовом ры­ке из трё­х его гло­ток вы­ле­тал огонь.
Не­смот­ря на то, что ог­нен­ный жар до­ка­тил­ся и до Тим­офея, Рубакин успел сде­лать не­сколь­ко фо­то­сним­ков, за­тем дос­тал из карма­на пе­ро­чин­ный нож и бро­сил­ся к пе­ре­лес­ку. Он раз­ре­зал конскую при­вязь, что­бы осво­бодить татарских ко­ней. Те быстро разбежа­лись по лесу, спасаясь от огня.
Опуш­ка пы­ла­ла со всех сто­рон. К зим­ним звёз­дам не­слись стоны, кри­ки и про­кля­тья хан­ских бас­ка­ков, метавшихся по горящему лагерю, словно живые факелы.
Злоб­но ре­вя и воя, Змей-Го­ры­ныч за­хло­пал крыль­я­ми, взле­тел над зем­лей и скрыл­ся в но­чи, поя­вив­шись не­весть от­ку­да, и умчавшись не­весть ку­да…
А лес всё го­рел. Вы­со­кое пла­мя ос­ве­ща­ло даль­ние сте­ны города.
Наконец появился Святик.
– Я тебя обыскался! – возмутился Тимофей. – Чего это я должен за тобой бегать?! Ты где был, «артист»?
– На работе, – ответил Святик. – Плохо, что ли, я поработал?! Ничего себе вышла роль, хоть и отрицательная!..
– Змей-Горыныч?!.. –  тут же догадался Тимка. –  Оборжаться!..
– Получилось?
– Еще как получилось! –  Тимка бросился его обнимать.
– Устал… – пожаловался Святик. – Поехали домой!
– При­ро­ду жал­ко… – возразил Тимофей.
Щенок со­глас­но мах­нул хво­стом и – пе­ре­во­пло­тил­ся в по­жар­ную пом­пу с на­со­сом. Раз­бив тон­кий по­кров льда, он ка­чал во­ду из речки.
Лишь тре­ща­ли до­го­раю­щие го­ло­веш­ки на чёр­ном сне­гу.
Тим­ка с удо­воль­ст­ви­ем ока­зал­ся бы сей­час до­ма. Но Ры­чаг Возвра­ще­ния, за­ра­нее на­стро­ен­ный Филиппычем, был на­це­лен на дру­гой век. В нем царство­вал Иван Ва­силь­е­вич Гроз­ный.
 



6.

...За две­сти лет го­род Зу­ев вы­рос вдоль и вширь на­столь­ко, что на сей раз Те­ле­га Вре­ме­ни оказа­лась стоящей в чер­те го­ро­да.
– Есть хо­чет­ся, – ска­зал Тим­ка.
– Да, чего-ни­будь по­же­вать не по­ме­ша­ло бы, – про­гло­тил слю­ну Свя­тик. Они ог­ля­де­лись.
– Не­у­же­ли сто­ло­вая?! – об­ра­до­вал­ся Тим­ка, за­ви­дев не­вда­ле­ке доб­рот­ную из­бу, из тру­бы ко­то­рой ва­лил гус­той жир­ный дым.
– Это не сто­ло­вая… – раз­оча­ро­ван­но ска­зал Свя­тик, про­чтя вывеску над крыль­цом. – Ка­кой-то «Ка­бак»…
Тим­ка спрыг­нул с Те­ле­ги:
– Ка­бак то­же сго­дит­ся!.. Вот толь­ко… – он за­ко­ле­бал­ся, – чем платить будем?..
– За­пла­тишь мной, – пред­ло­жил Свя­тик, на­ме­ре­ва­ясь тут же перевоплотить­ся в старинную ко­пей­ку.
Пе­ред из­бой собрались хо­хо­чу­щие го­ро­жа­не. Посреди толпы Тимка и Свя­тик уви­де­ли шир­му в крас­ный го­ро­шек, на­де­тую пря­мо на ско­мо­ро­ха-куколь­ни­ка, как барабан. Шло пред­став­ле­ние с Петруш­кой.

– Царь Иван Гроз­ный –
Го­су­дарь сурь­ез­ный.

– пел Петрушка сво­им прон­зи­тель­но-скри­пу­чим го­ло­ском.

Свой на­род лю­бит –
То­по­ром «го­лу­бит».
Нет нигде до­рог гряз­ней.
Нет ни­где ца­ря гроз­ней!

По­сле ка­ж­дой час­туш­ки го­ро­жа­не на­гра­ж­да­ли кук­лу и ско­мо­ро­ха  громким сме­хом и по­ощ­ри­тель­ны­ми воз­гла­са­ми.

– Для на­ро­ду хо­ро­ши:
Кис­те­ни и бер­ды­ши,
Са­мо­стрел и ско­рый суд,
Кан­да­лы и це­пи с пуд,
Да ру­жья-пи­ща­ли,
Чтоб от стра­ха все пи­ща­ли!..

– А ну, пшёл от­сю­да! – вы­ско­чил на крыль­цо ка­бат­чик. – Опричников накли­чешь! Бе­ды не обе­решь­ся!.. Сту­пай в дру­гое место зу­бы ска­лить!..
Тол­па друж­но на не­го за­ши­ка­ла, а Пет­руш­ка про­дол­жал костерить ца­ря:


– Это толь­ко, брат­цы, встарь
Был с на­ро­дом го­су­дарь.
Нон­че царь по­шёл не тот:
Сам – в пар­че, в дерь­ме – на­род!..

Тим­ка толь­ко дос­тал фо­то­ап­па­рат и ус­пел сде­лать один фотоснимок, как вне­зап­но раз­да­лись чьи-то бра­вые вы­кри­ки:
– Гой­да, гой­да!
Го­ро­жа­не тут же бро­си­лись врас­сып­ную.
Ка­бат­чик вбе­жал в из­бу, ­креп­ко за­хлоп­нул за со­бой дверь.
Тим­ка и Свя­тик спрятались за за­бо­ром.
Из-за уг­ла вы­ско­чи­ли три всад­ни­ка. Это бы­ли оп­рич­ни­ки – личные вои­ны Гроз­но­го царя, ко­то­рые тво­ри­ли по всей Ру­си, чего хо­те­ли. К их сёд­лам бы­ли при­вя­за­ны со­ба­чьи го­ло­вы.
– Ка­кой кош­мар!.. – Свя­ти­ка аж пе­ре­дёр­ну­ло.
Всад­ни­ки ок­ру­жи­ли ку­коль­ни­ка. Один из них, са­мый рос­лый, нагнул­ся, под­нял его за ши­во­рот и, вы­та­щив из шир­мы, бро­сил перед со­бой, по­пе­рёк ло­ша­ди.
– Гой­да, гой­да! – за­кри­ча­ли они, и ко­пы­та вновь за­сту­ча­ли по мёрз­лым со­сно­вым брёв­нам.
Под­нял­ся ве­тер. Он за­кру­жил в воз­ду­хе снег, за­вью­жил сле­ды подков, замёл шир­му по­сре­ди пус­той ули­цы…
Свя­тик при­под­нял од­но ухо:
– Там кто-то пла­чет…
Они с Тим­кой под­бе­жа­ли к бро­шен­ной шир­ме.
Под ней, весь за­по­ро­шен­ный сне­гом, си­дел Пет­руш­ка и, покачиваясь из сто­ро­ны в сто­ро­ну, жа­лоб­но выл:

– Был я вред­ный,
Те­пе­ри­ча бед­ный,
Раз­бит, про­сту­жен,
Ни­ко­му не ну­жен!..
Без Пет­ру­хи-ско­мо­ро­ха –
Ох, как тяж­ко! Ой, как пло­хо!..

– Не плачь, – ска­зал ему Тим­ка.
Пет­руш­ка под­нял го­ло­ву.
– Я не пла­чу… Я стра­даю. – Он гром­ко шмыг­нул сво­им крас­ным но­сом, ко­то­рый стал ещё крас­нее от слёз.
– Не стра­дай, – по­про­сил Свя­тик. – Мы по­мо­жем.
Пет­руш­ка хо­тел гром­ко рас­хо­хо­тать­ся, но лишь пе­чаль­но улыбнулся:

– За­ру­би­ло зло­дей­ст­во
Ско­мо­ро­шье дей­ст­во!
А ведь как жи­ли!
Пес­ни пе­ли,
Стиш­ки тво­ри­ли,
ца­ря ру­га­ли,
Вот и про­па­ли!..

– Ни­че­го не про­па­ли! – стал уте­шать его Тим­ка. – Зна­ешь, где твой куколь­ник?
– Знаю, – от­ве­тил Пет­руш­ка. – В ост­рог его по­вез­ли, ку­да ж ещё?!.. Мы с Пет­ру­хой там уже бы­ли. За бро­дя­же­ние. «В дру­гой раз по­па­де­тесь, – гро­зи­ли нам, – язык вы­рвем». А ка­кой ку­коль­ник без язы­ка?..
– Да­ле­ко до ост­ро­га?
– Весь путь – в од­ну шут­ку, – гру­ст­но по­шу­тил Пет­руш­ка.
– Ну, так по­ле­зай ко мне! – и Тим­ка по­мог ему за­брать­ся в карман сво­ей курт­ки.
– Шир­му не за­будь, – на­пом­нил Свя­тик и по­бе­жал по сле­дам оприч­ни­ков.
Ост­рог сто­ял в цен­тре Зуе­ва. У во­рот мёрз мор­да­тый ча­со­вой с бер­ды­шом в ру­ке и кну­том за поя­сом. Он по­сту­ки­вал са­по­гом о сапог, буд­то пританцовы­вал.
За­ви­дев парнишку с со­ба­кой, гла­зею­ще­го на ост­рог, оп­рич­ник надул толстые щё­ки еще боль­ше, распушил усы и, выставив оружие, спро­сил:
– Че­го на­доб­но?
– Хо­тим ду­шу вам по­ве­се­лить, – миролюбиво ска­зал Тим­ка. – Небось, сто­ять весь день вот так тош­но?..
– Ох, и тош­но!.. А чем ве­се­лить бу­де­те?
– Дей­ст­вом по­теш­ным.
– Это я люб­лю… – за­улы­бал­ся ча­со­вой и при­го­то­вил­ся смотреть.
Тим­ка на­дел шир­му, а Свя­тик юрк­нул под её по­лог.
И тут над шир­мой поя­вил­ся Пет­руш­ка:

– До­б­рый день, гос­по­дин оп­рич­ник!
По­зволь­те рас­кла­нять­ся с ва­ми лич­но.
По­сме­шить-по­те­шить,
Лап­шу на уши на­ве­шать!..

– Гы-гы-гы-ыы!.. – за­го­го­тал до­воль­ный ча­со­вой.
А Пет­руш­ка за­пел:

– В на­шем цар­ст­ве-го­су­дар­ст­ве –
Ра­зу­да­лое жи­тьё:
То без­де­лье, то мы­тар­ст­во,
То об­жор­ст­во, то ны­тьё.
Кто с ов­цой, а кто с ов­чи­ной,
Кто-то с сум­мой, кто с су­мой.
Ну, а так – всё чин по чи­ну!
Ах, ты ж, Бо­же мой!..

Улыб­ка сполз­ла с ли­ца ча­со­во­го. Он стал вни­ма­тель­нее прислушивать­ся к сло­вам.

В на­шем цар­ст­ве-го­су­дар­ст­ве –
То по­мин­ки, то гуль­ба.
То лю­бовь, а то ко­вар­ст­во,
То за­ти­шье, то борь­ба.
То ве­се­лье, то кру­чи­на,
Или пост, или за­пой.
Ну, а так – всё чин по чи­ну!
Ах, ты ж, Бо­же мой!

– Но-но-но! – строго ска­зал ча­со­вой. Он по­до­шёл к шир­ме и заглянул в неё. Его ли­цо вмиг по­бе­ле­ло и вы­тя­ну­лось от изум­ле­ния: – А это ещё кто?!.. Ты как же, висельник, из ост­ро­га-то уд­рал?!..
Он вы­во­лок из-за шир­мы ку­коль­ни­ка Пет­ру­ху и за­сту­чал бердышом по во­ро­там. В них рас­кры­лось за­ре­шё­чен­ное окош­ко, а в нём появилась го­ло­ва бо­ро­да­то­го де­сят­ни­ка.
– Че­го там?! – не­до­воль­но спро­сил тот.
– Ку-ку… Ку-ку… – за­тя­нул ча­со­вой.
– Над­рал­ся? – не­одоб­ри­тель­но спро­сил де­сят­ник.
– Нет, ва­ша ми­лость!.. – за­вер­тел го­ло­вой ча­со­вой. – Тут… ку-ку-ку­кольник… Тот, са­мый, что си­дит в ост­ро­ге… Он дей­ст­во потешное показыва­ет!..
Де­сят­ник на­хму­рил бро­ви:
– Как есть, над­рал­ся в стель­ку! Ты хоть со­об­ра­жа­ешь, что мелешь?..
– Так точ­но, со­об­ра­жаю!
– Да как же он мо­жет од­но­вре­мен­но си­деть в ост­ро­ге и дей­ст­во показывать?!..
– Ско­мо­ро­хи всё мо­гут! – ис­пу­ган­но за­ки­вал ча­со­вой. – Для них сфокусни­чать – плёвое дело!
– А ну, по­кажь!..
Окош­ко за­хлоп­ну­лось.
Во­ро­та при­от­кры­лись, и де­сят­ник вы­шел к ча­со­во­му.
– Ну, и где он?
– Так вот же!.. – удив­лён­но от­ве­тил ча­со­вой.
И тут вдруг уви­дел, что дер­жит в ру­ках уже не человека, а щен­ка.
– Гос­по­ди!.. – за­бор­мо­тал мор­да­тый оп­рич­ник, вы­пус­кая Святика. – Чур, ме­ня! Ведь я толь­ко что ско­мо­ро­ха спой­мал!..
– Ду­рак ты, Фе­дя! По­ди ото­спись! Впрямь ца­рё­ва вра­га отпустишь – не обес­судь то­гда! На ды­бе вздёр­ну! До смер­ти забью!..
– Не пил я! – чуть не пла­кал ча­со­вой. – Хо­тел со­греть­ся, да ни капли не взял!.. Все­му ви­ной ско­мо­рох про­кля­тый, дья­вол потешный! Не­што я пси­ну от ку­коль­ни­ка не от­ли­чу?!.. И где этот парень? Это всё его штучки! С ним был этот пёс!
Тим­офей, тем вре­ме­нем, свер­нул шир­му и за­пря­тал в ней Петрушку.
Часовой двинулся было в его сторону, но – за­мер с рас­кры­тым ртом: на него надвигался ог­ром­ный мед­ведь, которого придерживал богатырского вида парень.
– Лес­ной ар­хи­ман­д­рит!.. – в ужа­се про­шеп­тал де­сят­ник, пя­тясь к во­ро­там.
Ту­да же от­сту­пил и ча­со­вой. Столк­нув­шись в уз­ком про­хо­де чуть приоткры­тых во­рот, и не ус­ту­пая один дру­го­му, они за­стря­ли, тес­но прижавшись спи­на­ми, и бры­кая друг дру­га.
А «мед­ведь» не­от­вра­ти­мо при­бли­жал­ся. Тим­ка отпустил повод. За ворота­ми в ис­пу­ге заржа­ли ко­ни, по­чу­яв при­сут­ст­вие ко­со­ла­по­го.
«Мед­ведь» за­ре­вел во всю мощь, слав­ные оп­рич­ни­ки грох­ну­лись на­земь и по­полз­ли, как та­ра­ка­ны, в раз­ные сто­ро­ны.
Из кар­ма­на де­сят­ни­ка вы­ва­ли­лась связ­ка клю­чей. «Мед­ведь» тут же подоб­рал их и вновь обер­нул­ся в Свя­ти­ка.
– За мной! – крик­нул ще­нок Тим­ке, и они вбе­жа­ли в ост­ро­г.
К ним уже спе­ши­ли встре­во­жен­ные оп­рич­ни­ки. Свя­тик тут же перевоплотил­ся в де­сят­ни­ка.
– Что, со­ко­ли­ки?! – за­орал он. – Про­спа­ли вра­гов-то?!.. Жи­во на ко­ней! Двое их бы­ло, в плать­ях оп­рич­ни­ков.
Зная его кру­той нрав, пе­ре­пу­ган­ные слу­жа­ки с раз­бе­гу вскакивали в сёдла и пу­лей вы­ле­та­ли за во­ро­та. Че­рез мгно­ве­нье двор опустел.
Зве­ня клю­ча­ми, Свя­тик-де­сят­ник за­спе­шил с Тим­кой к тем­ни­цам. Они отпи­ра­ли все зам­ки и за­по­ры и вы­пус­ка­ли на во­лю по­те­ряв­ших вся­кую надеж­ду на вы­зво­ле­ние уз­ни­ков. Их бы­ло мно­го: ни в чём не по­вин­ных, изби­тых, за­пу­ган­ных, го­лод­ных кре­сть­ян и го­ро­жан.
В од­ной из тем­ниц ос­во­бо­ди­те­ли, на­ко­нец, на­шли ку­коль­ни­ка.
Паль­цы его рук бы­ло сло­ма­ны, что­бы ни­ко­гда не смог он боль­ше оживить сво­их ку­кол.
Язык был вы­рван, что­бы не смог ху­лить ца­ря. Он умирал…
– Не уми­рай, Петр Ива­ныч, – ти­хо по­про­сил Пет­руш­ка и про­пел:

– В на­шем цар­ст­ве-го­су­дар­ст­ве
За­ме­ча­тель­но жи­вём!
Кто в тру­дах, а кто-то в бар­ст­ве,
То мол­чим, а то по­ём.
Жжём то све­чи, то лу­чи­ну,
В шу­бе в зной, в лап­тях зи­мой.
Ну, а так – всё чин по чи­ну!
Ах, ты ж, Бо­же мой!..

В на­шем цар­ст­ве-го­су­дар­ст­ве
Раз­ве­се­лые де­ла:
Кто в сми­ре­ньи, кто в бун­тар­ст­ве,
Кто, в чём ма­ма ро­ди­ла.
Эх, най­ти б то­му при­чи­ну,
Чтоб от­ве­тить го­ло­вой –
По де­лам, а не по чи­ну.
Дай нам, Бо­же мой!..
 
Петр Ива­нов сын Ру­би­ще – так зва­ли ку­коль­ни­ка, – улыбнулся и на­все­гда за­крыл гла­за. Его ду­ша уле­те­ла в не­бо под зву­ки ду­док и гуслей, на ко­то­рых иг­ра­ли ан­ге­лы.
Её встре­ти­ли тор­же­ст­вен­но и те­п­ло – без­дом­ную ак­тёр­скую душу, и да­ли веч­ный при­ют на Не­бе­сах…

Пусть над на­ми мгла и ту­чи,
Пусть над на­ми дождь и град.
Лишь бы встре­тил­ся по­пут­чик
По до­ро­ге в Рай­ский Сад!
 
Умер ку­коль­ник, и кук­лы его мерт­вы… И шир­ма пус­та… И све­ча погасла…

Для то­го, ко­го не зна­ем, –
У слу­чай­но­го «рай­ка», –
Пье­сы луч­шие сыг­ра­ем,
Вы­нув кук­лы из меш­ка.

Врё­те! Тря­пич­ное тель­це, со­гре­тое ак­тёр­ской ла­до­нью, ожи­вёт!
Под­ни­мет го­ло­ву и по­ма­шет ру­кой.
 
По­сре­ди эпох и су­ток,
По­за­быв про хмарь и снег,
Со­чи­ни­ли столь­ко шу­ток
Мы в не­шу­точ­ный наш век!

Раз­ве умер Ак­тёр, ес­ли улыб­ка, бро­шен­ная в зал, ото­зва­лась смехом?!.. Ес­ли сле­за, блес­нув­шая при све­чах, ув­лаж­ни­ла ва­ши глаза?!..

Без­обид­но­го под­во­ха
Вы не бой­тесь ни­ко­гда.
Ведь ко­гда вам очень пло­хо,
Мы с со­бой при­но­сим хо­хот,
Смех сквозь слё­зы, гос­по­да!..

Сла­ва вам, Ско­мо­ро­хи и Ку­коль­ни­ки – пер­вые Ак­тё­ры на Ру­си!.. Пер­вые во всём! И в смер­ти то­же…


Оди­но­кая до­ро­га
Бес­ко­неч­но да­ле­ка
До ро­ди­мо­го по­ро­га...
Ждём при­выч­но­го пин­ка…

Кто пом­нит ва­ши име­на? Кто зна­ет, где по­ко­ит­ся ваш прах?.. Только энер­гия вы­со­ких душ во все ве­ка но­сит­ся над зем­лёй и наполня­ет све­том и лю­бо­вью жи­ву­щих нас!..

Ну, а ес­ли нас про­го­нят, –
Пло­щадь но­вую най­дём.
Нас ведь столь­ко лет хо­ро­нят!
Не пой­ма­ют! Про­во­ро­нят!
И, как пре­ж­де, мы жи­вём!..

Слава вам, русские Актёры! Безымянные Актёры!..

Не­из­беж­но и пе­чаль­но
Та­ет эхо го­ло­сов...
Не­раз­га­дан­ная тай­на
Не­при­ка­ян­ных шу­тов...

7.
...По­сле смер­ти Пет­ра Ива­но­ви­ча для Тим­ки и Свя­ти­ка Путешествие во Времени пе­ре­ста­ло быть за­хва­ты­ваю­щим приключе­ни­ем. Од­но дело Да­ни­ла, погиб­ший в схват­ке с вра­гом, дру­гое – Ку­коль­ник, казнённый свои­ми же… Но, к со­жа­ле­нию, вернуть­ся в со­вре­мен­ный Зу­ев мож­но бы­ло лишь ос­та­но­вив­шись ещё в од­ной эпо­хе.
Тим­ка по­тя­нул на се­бя Ры­чаг Воз­вра­ще­ния, и они очу­ти­лись в конце ХIХ ве­ка.
Спус­тя триста лет со вре­мен Ива­на Гроз­но­го, уезд­ный Зу­ев здорово из­ме­нил­ся. В очер­та­ни­ях улиц уже про­гля­ды­вал тот го­род, который знал Тим­ка.
Те­ле­га ос­та­но­ви­лась у кир­пич­но­го двух­этаж­но­го до­ма, ко­то­рый пока­зал­ся ему очень зна­ко­мым. Тим­ка при­смот­рел­ся в­ни­ма­тель­ней и вдруг вос­клик­нул:
– Да ведь это моя шко­ла!
Над входом но­вень­ко­го зда­ния кра­со­ва­лась над­пись:

ГО­РОД­СКАЯ ГИМ­НА­ЗИЯ
Двор­ник с рас­ко­сы­ми гла­за­ми в чёр­ном пе­ред­ни­ке и тю­бе­тей­ке чис­тил до­рожку от крыль­ца к во­ро­там ши­ро­кой де­ре­вян­ной ло­па­той.
Тим­ка дос­тал фо­то­ап­па­рат и «щёлк­нул» гим­на­зию.
Тут па­рад­ная дверь рас­пах­ну­лась, во двор вы­бе­жал тще­душ­но­го ви­да муж­чи­на сред­них лет. Он был в пальто, наброшенном на плечи, без шап­ки, в ру­ках дер­жал са­к­во­яж, а лок­тя­ми при­жи­мал деся­ток свер­ну­тых в труб­ки бу­маж­ных лис­тов.
– По­ка не со­жжё­те их, су­дарь, назад не воз­вра­щай­тесь! – раздалось сверху.
В рас­пах­ну­том на­стежь ок­не сто­ял директор и энер­гич­но гро­зил пальцем беглецу с бумагами.
– Уж по­верь­те, не ворочусь! – ре­ши­тель­но бро­сил че­рез плечо тот, на­прав­ля­ясь к во­ро­там.
Двор­ник хму­ро по­смот­рел ему вслед.
– Ме­ж­ду про­чим, это распоряжение самого городничего Зу­ева-Зуев­ского! – раз­но­си­лось в мо­роз­ном воз­ду­хе. – У-у, вольнодумец! И нас всех хотел запутать!!!
Ок­но за­хлоп­ну­лось с та­ким звон­ким хлоп­ком, слов­но в спи­ну мужчи­ны с саквоя­жем гря­нул ору­жей­ный вы­стрел. Он вы­шел за ворота. Ми­мо на боль­ших санях при­вез­ли в дом го­род­ни­че­го пушистую ел­ку. За­пах хвои тут же на­пом­нил, что ско­ро Рождество. Чело­век с са­к­воя­жем сде­лал не­сколь­ко ша­гов, при­сло­нил­ся к ограде и за­ду­мал­ся. Потом вы­ро­нил на снег бу­маж­ные ру­ло­ны и схва­тил­ся за сердце.
Тим­ка, не раз­ду­мы­вая, со­ско­чил с Те­ле­ги.
– Что с вами?!..
Муж­чи­на схва­тил его за ру­ку и про­шеп­тал:
– Сей­час прой­дёт… Сей­час… Вот, уже луч­ше…
Он дей­ст­ви­тель­но не­мно­го рас­пря­мил­ся.
– Фу-у, что за ерун­ди­сти­ка!.. Спа­си­бо, су­дарь, за под­держ­ку!.. – И по­смот­рел на Тим­ку. – Я ви­жу, вы не из на­ше­го го­ро­да.
– Я здесь… про­ез­дом…
Лис­ты, упав­шие в снег, раз­вер­ну­лись и оказались ка­кими-то чертежами.
Тим­ка кинулся их подни­мать.
– Спа­си­бо, су­дарь! – рас­тро­ган­но про­из­нёс не­зна­ко­мец, вновь свора­чи­вая черте­жи. – Ваш по­сту­пок дос­то­ин осо­бой благодарности!
– Ка­кой ещё бла­го­дар­но­сти? О чём вы?! – уди­вил­ся Тим­ка и вдруг подумал, что муж­чи­на, ско­рее все­го, су­ма­сшед­ший.
– Нет-нет! – рас­сме­ял­ся тот, слов­но про­чёл его мыс­ли. – Я не сошел с ума!.. То, что вы, к мо­ему со­жа­ле­нию, и к мо­ему сты­ду наблюда­ли, во­все не оз­на­ча­ет, что я ли­шил­ся рас­суд­ка!.. Это они, – он обер­нул­ся в сто­ро­ну гим­на­зии, – вдруг резко поглупели!.. И попечитель гим­на­зии, и директор, и да­же мои уче­ни­ки. Они смеются на­до мной, су­дарь! Крив­ля­ют­ся мне вслед! Драз­нят ме­ня! На­ко­нец, мешают ра­бо­тать!.. – Не­зна­ко­мец под­жал гу­бы. – Хотя еще позавчера все было по-другому…
– Так вы – учи­тель? – до­га­дал­ся Тим­ка.
Муж­чи­на при­встал с ка­мен­ной ог­ра­ды и с дос­то­ин­ст­вом поклонился:
– Ру­ба­ков Афа­на­сий Его­ро­вич, учи­тель точ­ных на­ук.
– Ти­мо­фей Рубакин, – пред­ста­вил­ся в от­вет Тим­ка.
Афанасий Егорович улыбнулся:
– Вы, случаем, не студент математического факультета? – с надеждой спросил он. – Я сам учился в московском Университете и…
Тимка тут же перебил его излюбленным:
– Оборжаться!
Но, заметив непонимающий взгляд учителя гимназии, тут же поправился:
– Нет-нет! Я ни­ко­гда не блистал особенным знанием точ­ных наук.
– И зря, юно­ша! – вос­клик­нул Афанасий Егорович. – Толь­ко они пре­вра­ща­ют без­гра­нич­ный по­лёт на­ших фан­та­зий из че­го-то эфемерно­го в не­что ма­те­ри­аль­ное! Вы­ду­мать это од­но, а вот всё подсчи­тать, на­чер­тить, раз­мес­тить – де­ло чрезвычайно серь­ез­ное, сударь!.. – Он обер­нул­ся (не слы­шит ли кто) и до­ба­вил уже шепотом: – Ведь я успел всё за­кон­чить! А эти… – он снова беспокойно огляделся кругом, словно ожидал нападения, – эти мне уже не помешают. В отместку за предательство я их покину! И в доказательство своей правоты – стану счастливым, им в назидание!
– О чем это вы?
В тот же миг глаза учителя вспыхнули лихорадочным огнем, а слова посыпались, как из рога изобилия :
– Я изо­брёл ка­ре­ту! Но не про­сто, с по­зво­ле­ния ска­зать, экипаж!.. Я со­ору­дил… – он сделал паузу, чтобы эффектнее закончить фразу: – Ка­ре­ту Сча­стья!.. И они не смогли мне помешать!
– А вам мешали?
– О-о, мой юный друг! Ещё как! С позавчерашнего дня все эти чины и чинуши, словно сговорились затравить меня! А ведь прежде никому из них не было дела до моей работы, хотя я не делал из неё тайны! Кое-кто даже содействие оказал: и мастерскую выделили, и с материалами помогали!
Тимке становилось всё любопытнее:
– Почему же они так переменились к вам?
В го­ло­се не­зна­ком­ца яв­но послы­ша­лась гор­де­ли­во-оби­жен­ная инто­на­ция непри­знан­но­го ге­ния:
– Кто-то донёс в столицу, что неизвестный учитель собирается сделать счастливыми множество бед­ных, не­сча­ст­ных, оди­но­ких, но дос­той­ных лю­дей России! Оттуда пришла депеша нашему «отцу города». Всё это, мол, попахивает бунтом. Далее следовало указание немедленно прекратить самоуправство и безобразие.
– И что городничий? – не терпелось узнать Тимке.
– Вы же сами видели! Начались гонения. Мою мастерскую разгромили, но, слава Богу, я был заранее предупрежден и успел вывезти мою Карету. Я спрятал её в одному мне известном месте. Но тсс!.. Час пришёл! Медлить более нельзя! Сегодня мы отправимся в ней на Лу­ну!..
– Кто это мы?
– Я при­гла­шаю и вас в это пу­те­ше­ст­вие!
– Ну-тк, зачем же я буду занимать чье-то место? – Тим­ка не знал, как бы поучтивее отказаться. – Ка­ре­та ведь не ре­зи­но­вая.
– В ней хватит ­мес­та для всех бла­го­род­ных лю­дей, Ти­мо­фей!.. И мы ум­чим­ся на­все­гда от не­ве­же­ст­ва и не­спра­вед­ли­во­сти.
Тимофей, естественно, поинтересовался:
– Но по­че­му имен­но на Лу­ну?!
Учи­тель снис­хо­ди­тель­но улыб­нул­ся:
– По­то­му что Лу­на, молодой человек, са­мая спо­кой­ная из всех планет!.. Во-пер­вых, она по­сто­ян­на в сво­ем изо­бра­же­нии. Ты­ся­чи лет мы ви­дим лишь один её лик. Во-вто­рых, на ней ни­ко­гда не быва­ет изверже­ний вул­ка­нов или землетрясений. А все эти кра­те­ры – не что иное, как го­ро­да! – Он рас­сме­ял­ся радост­ным сме­хом: – Я наблюдал в под­зор­ную тру­бу и по­нял их уст­рой­ст­во!.. Демо­кра­тия, юно­ша! Настоя­щая власть де­мо­са, то есть на­ро­да!.. Ах, ка­кие же счаст­ли­вые гра­ж­да­не, эти лу­ня­не!.. И с ка­кой ра­до­стью они при­мут нас в своё обще­ст­во!..
Тим­ка не стал с ним спо­рить. Го­во­рить с Афа­на­си­ем Его­ро­ви­чем о Лу­не, с точки зре­ния со­вре­мен­но­го че­ло­ве­ка, бы­ло со­вер­шен­но беспо­лез­но.
Но тот, хит­ро со­щу­рив­шись, вдруг спро­сил шёпотом:
– Хо­ти­те взгля­нуть на Ка­ре­ту?..
Тим­ка снова не знал, как поступить. Изо­бре­та­тель на­чал тихо угова­ри­вать:
– Это со­всем ря­дом-с, в пар­ке… Пой­дем­те, су­дарь… Я ви­жу, вы по­ни­мае­те меня! – Он ува­жи­тель­но пред­по­ло­жил: – На­вер­но, вы студент философии!
«Оборжаться!..» – подумал Тим­ка.
– Лад­но, – со­гла­сил­ся он, чув­ст­вуя, что ина­че не из­ба­вит­ся от обще­ст­ва странно­го че­ло­ве­ка. – Толь­ко не­на­дол­го. У ме­ня де­ла.
– Лишь од­ним глаз­ком. Вы не сможете отказаться! – он схватил Тимку за локоть. – Пора!

…Изо­бре­та­тель при­вел Тим­ку в парк к бе­ло­снеж­ной ро­тон­де на краю до­воль­но глу­бо­ко­го ов­ра­га. В беседке никого не оказалось.
На дне оврага гру­дой были на­ва­ле­ны со­сно­вые вет­ки. Афа­на­сий Его­ро­вич принял­ся то­ро­п­ли­во рас­тас­ки­вать их. Тим­ка, по­жав плечами, отодвинул учителя в сторону и в минуту раскидал завал. Тут-то Карета и открылась…
По­воз­ка бы­ла без ко­лёс, с боль­шу­щи­ми стре­ко­зин­ы­ми­ крыль­я­ми – дву­мя карка­са­ми, об­тя­ну­ты­ми бе­лым шёл­ком. На кры­ше пузырился па­рус. А над ним бил­ся на вет­ру ро­зо­вый флаг с подробным изображе­ни­ем пол­ной лу­ны в окружении зо­ло­тых лу­чей. По-видимому, это оз­на­ча­ло Тор­же­ст­во Сча­стья.
Тим­ка за­гля­нул внутрь и уви­дел, что мест в ней ку­да боль­ше, чем мож­но бы­ло пред­по­ло­жить сна­ру­жи: из­нут­ри она на­по­ми­на­ла ва­гон элек­трич­ки!..
– Это как же?.. – поразился Тим­ка.
– За­кон Не­су­раз­но­сти… – улыб­нул­ся математик. – Ко­гда-ни­будь его от­кро­ют за­но­во. Но уже без ме­ня… Я ро­дил­ся в столь непросвещён­ном ве­ке, что по­доб­ные от­кры­тия окан­чи­ва­ют­ся закрытием на за­сов их соз­да­те­ля!..
– Оборжаться! – вос­клик­нул Тим­ка. Он ни­че­го не по­ни­мал во всём этом, но зре­ли­ще бы­ло сногс­ши­ба­тель­ным.
– Берегитесь! – раздалось сверху.
Тимофей задрал голову и увидел на краю оврага Святика.
– Афанасий Егорович! Спасайтесь! – снова повторил Святик.
Афанасий Егорович не успел даже подивиться на говорящего щенка.
Наверху по­ка­за­лись сол­да­ты, сё­ст­ры ми­ло­сер­дия, директор Гимна­зии, городничий Зу­ев-Зу­ев­ский, столичный фельдъегерь и фискал-двор­ник.
– Гос­по­дин Ру­ба­ков! Не­мед­лен­но отой­ди­те от ад­ской ма­ши­ны! – про­кри­чал ему го­род­ни­чий.
– Нет! – за­мо­тал го­ло­вой по­блед­нев­ший учи­тель. – Это мой аппа­рат! Моё      изо­бре­те­ние!.. – Он вско­чил на под­нож­ку ка­ре­ты. – Тимо­фей, дай­те же ру­ку, и мы по­ле­тим!
– Не де­лай­те глу­по­стей, Афа­на­сий Его­рыч! – вто­рил городничему директор Гим­на­зии. – Вам на­до из­ле­чить­ся. А эту машину мы со­жжём! Чтоб не сму­ща­ла ничь­их умов!
– Не по­смее­те! – мрач­но за­хо­хо­тал изо­бре­та­тель.
– Мы вы­ну­ж­де­ны, Афа­на­сий Его­рыч! Что бу­дет с на­шей Рос­си­ей, ес­ли ка­ж­дый нач­нёт изо­бре­тать всё под­ряд, что за­хо­чет?!.. Вы подаете дур­ной при­мер подрастаю­щим не­до­рос­лям!.. Не упрямьтесь, го­луб­чик! Слезь­те с под­нож­ки!..
– На­те-­кось-вы­ку­си­те! – по­ка­зал им ку­киш изо­бре­та­тель.
– Фи! – по­мор­щил­ся директор. – И это го­во­рит учи­тель в век Просве­ще­ния!.. – И привёл последний аргумент: – Вы не патриот, Афанасий Егорыч!
– Да! – прокричал им в ответ изобретатель. – Я не патриот! Я – отечественник! Приятно оставаться, господа! А я уле­таю!..
Го­род­ни­чий дал знак сол­да­там, и те, сколь­зя и ку­выр­ка­ясь, скатились в ов­раг, за ними съехали, придерживая юбки, представительницы Красного Креста.
– По­след­ний раз пред­ла­гаю!.. – сви­стя­щим шё­по­том сказал учитель Тим­ке.
Рубакин не смог удержаться от очередного вопроса:
– А кто поможет тем, кто остается и не может улететь?
Тот лишь без­на­дёж­но мах­нул ру­кой и за­хлоп­нул за со­бой двер­цу ка­ре­ты. На земле остались валяться бумаги изо­бре­та­теля.
– Бе­жим от­сю­да! – ска­зал Свя­тик, как всегда вовремя оказавшись рядом. Тимофей подобрал чертежи, и они по­ти­хонь­ку стали выбираться на другую сторону ов­ра­га.
Сол­да­ты, под­ка­тив­шие­ся к «ад­ской ма­ши­не», ста­ли дёр­гать ручки, пы­та­ясь открыть две­ри. На­ко­нец, это им уда­лось. Двое служи­вых влез­ли ­внутрь и махнули сёстрам милосердия. Те забрались тоже. Насту­пи­ла пау­за.
– Ну, че­го там?! – не­тер­пе­ли­во про­кри­чал свер­ху городничий Зуев-Зу­ев­ский.
Изнутри ни­кто не от­ве­чал…
Ру­га­ясь, на чём свет сто­ит, го­род­ское на­чаль­ст­во с тру­дом спустилось в ов­раг. Директор Гим­на­зии с опа­ской за­гля­нул в ка­ре­ту.
– Ни­ко­го… – про­бор­мо­тал он в изум­ле­нии.
Го­род­ни­чий не по­ве­рил ему и то­же су­нул го­ло­ву в дверь.
– Пус­то!.. – по­тря­сен­но вы­дох­нул он. – В са­мом де­ле, ни­ко­го нет, господа!.. Куда ж они все по­де­ва­лись?..
И «от­цы го­ро­да» не­сколь­ко раз обош­ли ка­ре­ту, гром­ко сту­ча по её кор­пу­су.
– Эй, вы­хо­ди­те!..
Без­ре­зуль­тат­но.
– Ча­ро­дей­ст­во! – сде­лал вы­вод директор Гим­на­зии.
– Дья­воль­щи­на! – пе­ре­кре­стил­ся го­род­ни­чий. – Тем более придётся ра­зо­брать.
Ос­тав­шие­ся сол­да­ты об­на­жи­ли саб­ли.
– Ру­би! Ко­ли! – при­ка­зал го­род­ни­чий.
На изо­бре­те­ние учи­те­ля по­сы­па­лись звонкие уда­ры.
Тим­ка, пря­чась за ро­тон­дой, сде­лал по­след­ний фо­то­сни­мок и, не дожидаясь уничтожения кареты, по­спе­шил к Те­ле­ге Вре­ме­ни.
Силы нападавших иссякли, а от ка­ре­ты лишь отвалилась крыша, обнажив всего два пустых деревянных сиденья.
– Сбе­жал! – с до­са­дой кон­ста­ти­ро­вал Зу­ев-Зу­ев­ский.
– Мо­жет, и в са­мом-то де­ле на Лу­ну?.. – задумчиво произнёс директор.
– Ду­май­те, что го­во­ри­те! – рявк­нул го­род­ни­чий, покосившись на столич­но­го фельдъегеря. – Или, мо­жет, жа­лее­те, что са­ми не удрали?..
– Ва­ше пре­вос­хо­ди­тель­ст­во! – вы­пу­чил гла­за директор, ста­ра­ясь воз­му­тить­ся по­гром­че и по­убе­ди­тель­ней. – Как мож­но-с! Ес­ли все полез­ные лю­ди, та­кие, как… мы с ва­ми, уле­тят не­из­вест­но ку­да – кто же ос­та­нет­ся в Рос­сии?!.. – Он с досадой пнул ле­жа­щее на снегу крыло Ка­ре­ты Сча­стья.
– Это вер­но, – за­ки­вал го­род­ни­чий. – Кто будет заботиться о процветании России?! – и снова повернулся к фельдъегерю, невозмутимо наблюдавшему всю сцену разгрома. – Где вы встречаете Рождество?
В этот момент небо вдруг заволокло тучами, и хлынул проливной дождь. Он смыл снег, взбудоражил грязь, сбил с ног городских чиновников и столичного гостя, выкупал их в грязной воде, которая неслась по дну оврага.
Остатки Кареты Счастья помчались в этом потоке совсем в другую сторону и вскоре бесследно исчезли.
 

8.
...Те­ле­га на­ко­нец-то вер­ну­лась в свой век, во двор зуевского изобретателя Фёдора Филипповича Плугова.
Это про­изош­ло сра­зу же, как толь­ко Ти­мо­фей Рубакин по­тя­нул на се­бя Ры­чаг Воз­вра­ще­ния.
– Эй! – за­кри­чал ему Фи­лип­пыч, сбегая с крыльца. – Ты что тут делаешь?! А ну, вали отсюда!..
Где-то рядом лаяли со­баки и свистели по­ли­цей­ские сви­ст­ки.
От ис­чез­но­ве­ния до появления во Вре­ме­ни – про­шло не больше мгно­ве­нья.
– С Рождеством вас, Федор Филиппыч! – по­спеш­но ска­зал Тимка.
– Спа­си­бо, – бурк­нул хозяин, не испытывая никаких при­зна­ков радо­сти. – А соб­ст­вен­но, те­бе от ме­ня что нуж­но?..
– Хо­чу как вы… – замялся Тимка, – что-то изобретать. Можно мне у вас учиться?..
– Стать мо­им уче­ни­ком?! – не­до­вер­чи­во пе­ре­спро­сил Плугов и задумался: – Гм!.. А ведь, правда: учеников-то я не собрал…
– Я много чего умею! – Тимка стал перечислять: – Паять могу, точить, лобзиком вырезать…
– Лобзиком, говоришь?.. А ну, пойдём в дом!
Он пропустил Тимку вперёд и недовольно обернулся к воротам:
– И чего рассвистелись?.. Порядка как не было – так и нет…
Дом напоминал настоящую лабораторию. Микроскопы, телескопы, кинескопы, старинные паяльные лампы, горелки, реторты, верстаки, тиски, станки, – заполнили весь дом, а пол был завален деревянной и металлической стружкой.
Тимка впервые переступил порог плугинского дома. Не с пустыми руками – он положил на стол чертежи Кареты Счастья и пачку исторических фотографий. Но не успел Тимка что-либо сказать, как во дворе раздался свирепый собачий лай.
Это Святик играл роль сторожевого пса тяжелой злобы.
– За мной… – вспомнил вдруг Тимка Рубакин о своём побои­ще у ночной палатки, и заметался заячьим взглядом по комнате.
Плугов всё понял и втолкнул парня за печь. На пороге показались красные с мороза полицейские лица.
– Это еще что такое?! – удивился Плугов. – Почему без стука?
– С Рождеством вас, Фё­дор Фи­лип­пыч! – любезно ска­за­ли полицейские. – Это хорошо, что у вас собачка на цепи. Ну, и зверь! А скажите нам, уважаемый Фёдор Филиппыч: не за­бе­гал ли сюда подозрительный субъект по фамилии Тимофей Рубакин?
Изо­бре­та­тель нахмурил брови и стро­го спросил:
– А, соб­ст­вен­но го­во­ря, ка­кие у ме­ня мо­гут быть де­ла с каким-то подозрительным субъектом?!
– Верно… – смутились зуевские постовые, мельком окинули взглядом лабораторию и тут же откланялись: – Вы уж из­ви­ни­те нас, Фё­дор Фи­лип­пыч! По всей слободке ищем… Еще ра­зочек вас, с праздником!.. – И побежали свиристеть дальше.
– Хулиганишь?
– Бывает… – честно признался Тимка, выйдя из-за печи.
– Ладно! Ты вот что, Тимоня… Подожди меня маленько. Я быстро смотаюсь… недалеко по делу… и сразу вернусь. А ты пока чай завари.
– А может вам не стоит сегодня, Фёдор Филиппыч, куда-то мотать?.. Ведь вы на своей Телеге собрались отправиться?..
– Ясновидящий! – поразился Плугов. Тут Тимка и протянул хозяину пачку фотографий.
Пока изобретатель рассматривал снимки и что-то бормотал про себя непонятное, с Тимофеем Рубакиным произошло вот что.
На стене между окон у Плугова висела картина в золотой раме, красивая вещь! Нарисован на ней был тихий пейзаж – река и роща за рекой. Картина эта была особенная. Можно было посмотреть – и ничего. Однако если кому-нибудь удавалось оценить высокую красоту работы, но так, чтобы вздохнуть от переполненной души, тогда поверх пейзажа загорались слова. Всякому свои. И непременно самые для человека важные.
Загляделся наш Тимофей. Вздохнул.

О, рус­ская зем­ля! Из­ра­не­нная, со­жжён­ная, пре­дан­ная, разделён­ная! Овраги твои – не сле­ды ли пле­тей?.. Го­ры твои – не мо­гиль­ные ли хол­мы?.. Ре­ки твои – не жен­ские ли слёзы?!..
Поля твои про­пи­та­ны кро­вью сра­жен­ных бо­га­ты­рей. В тво­их ле­сах, о Русь! до сих пор сто­нет и пла­чет эхо го­ло­сов уби­тых и про­пав­ших бес­след­но!.. Твои алые яго­ды – раз­ве не ка­п­ли свя­той кро­ви, что вы­сту­па­ют на сне­гу и сре­ди листвы из го­да в год, из ве­ка в век, ибо зем­ля уто­п­ле­на в крови!..
За­мор­до­ван­ная вой­на­ми, князь­я­ми, ца­ря­ми и не­скон­чае­мой че­ре­дой «народ­ных ос­во­бо­ди­те­лей», – ты всёе рав­но жи­ва, о Русь моя, се­ст­ра моя! Ты стонешь, боль­но те­бе!..
Я вы­хо­жу те­бя, вы­нян­чу! Спою ко­лы­бель­ную и по­ка­чаю в люль­ке сре­ди звёзд! И вспа­шу, и за­сею, и со­бе­ру но­вый урожай зё­рен и пло­дов!
О, тер­пе­ли­вый на­род! Сколь­ко ждать те­бе Бо­жьей Благодати?! Сколь­ко ещё го­лов по­ка­тит­ся во рвы, сколь­ко ещё жен и до­че­рей за­бе­рут в по­лон похот­ли­вые вра­ги твои?!..
О, рус­ская зем­ля! Лю­би­мая, един­ст­вен­ная! Пусть бу­дет безоб­лач­но Будущее твоё! Кра­си­вая, силь­ная и до­б­рая, встанешь ты по­сре­ди всех на­ро­дов и пой­дёшь с ни­ми об­щим пу­тем Люб­ви, На­де­ж­ды и Ве­ры!..
А ес­ли и су­ж­де­но уви­деть мне тень на ли­ке тво­ём – пусть это бу­дет тень Ан­гель­ско­го кры­ла!..

Вот что открылось молодому богатырю Тимоне.
– Так ты оттуда?.. – хри­п­ло спро­сил Фёдор Филиппович.
Тимка виновато кивнул, мол, так вышло.
– А как же я?.. – растерянно спросил Плугов.
– А вы в другой раз. – Тимка покосился на картину – ничего: река и роща за рекой, лето, сумерки.
Плугов вдруг громко расхохотался:
– Видишь ли, парень… Другого раза уже не будет.
– Отчего же?! – удивился Тимофей.
– Да потому, что… хреновая она, телега!
– Я бы так не сказал, – не согласился с ним Тимка. – Телега что надо! Проверено.
– Видишь ли, Тимофей… Есть в ней один недостаток, – он опять расхохотался.
– Всего-то один? – пожал плечами Тима.
– Но – какой! – воскликнул Плугов. – Одноразовая она! Как зажигалка! Вот что значит: изобретать наспех!..
А Рубакин положил перед ним Карету Счастья в чертежах.
Отдышавшись от хохота, Фёдор Филиппыч глянул на них, затем расстегнул пуговицу на шее, потом серьёзно сказал:
– Ученик – это большое счастье!..

...Ну вот, теперь всё досказано!
Или ещё что надо?

КОНЕЦ