Косые паруса
рукопись которой была найдена
в столешнице старинного английского стола 19 века
Перевод с английского
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие Переводчика
ПРОЛОГ
Глава первая. УДАЧНАЯ ОХОТА
Глава вторая. ЗВЕРИНЕЦ В ЗАМКЕ
Глава третья. РАССТРОИВШИЙСЯ БАЛ
Глава четвёртая. В ДОМЕ ГРАФИНИ
Глава пятая. БЕРЕГ ЯНТАРНЫХ СОСЕН
Глава шестая. ВОЛЧИЙ ЛЕКАРЬ
Глава седьмая. «НЕ СКУПИТЕСЬ НА УЧЕНЬЕ, СЭР!..»
Глава восьмая. ТРЕВОЖНОЕ РОЖДЕСТВО
Глава девятая. ЦВЕТНЫЕ ПАРУСА
Глава десятая. ГРОМ НЕБЕСНЫЙ
Глава одиннадцатая. РЫБИЙ БОЙ
Глава двенадцатая. В СТАЕ
Глава тринадцатая. ПОГАСШИЙ КАМИН
Глава четырнадцатая. ВОЛЧЬЯ ЯРМАРКА
Глава пятнадцатая. СТАРАЯ ПЕСНЯ
Глава шестнадцатая. ОБОРОТЕНЬ ИДЁТ ПО СЛЕДУ
Глава семнадцатая. ПИСЬМО
Глава восемнадцатая. УЗЕЛ РАЗРУБЛЕН
Предисловие переводчика.
В 90-х годах ХХ века, в Москве, по случаю, я купил небольшой письменный стол. Продавец – весёлый мужичок, от которого пахло отнюдь не английским ромом, – уверял меня, что продаёт «настоящий Альбион» Викторианской эпохи, доставшийся ему от его покойной жены.
Стол был облезлый, поеденный жучками, но – гнутые передние ножки! Но окатистые дверцы и узорчатые бронзовые ручки! В общем, – настоящее английское чудо! К тому же и стоил почти ничего, так как требовалась серьезная реставрационная работа.
Я привёз его домой и решил реставрировать своими силами. Стол следовало для начала разобрать на детали.
Только представьте, что я почувствовал, когда, приподняв столешницу, обнаружил с внутренней стороны потайную дверцу без ручек и замков. Она словно вросла в толщину дубовой крышки.
Какие только мысли ни лезли мне в голову, пока я с ней возился!
Конечно, вначале я примитивно вообразил себе поток золотых монет, которые вывалятся из вскрытого тайника (и в этот самый момент, кстати, занозил себе палец!). Крышка не поддавалась. Видимо, надо было искать скрытую пружину. Но таковой не было... Не стану утомлять читателей подробностями решения головоломки, тем более открывать её секрет. Теперь это – моя тайна! Словом, я справился с задачей!
– И что же там было? – спросите вы.
– Настоящее богатство! – отвечу вам я.
В небольшом квадратном углублении столешницы лежала пожелтевшая, почти истлевшая рукопись, написанная на английском языке. Во многих местах чернила превратились в желто-лиловые пятна, и что-либо разобрать было почти невозможно. Я надел перчатки. Я рассортировал листы, поместил каждый – в отдельный файл и принялся за перевод этого никому неизвестного литературного труда.
И вот теперь перед вами – повесть некоего доктора Бромса.
Она была написана в 1866 году в виде дневников, стихов и заметок о реальных событиях, произошедших в Англии, в первой трети XIX века. Мне пришлось изрядно её подработать, так как ясно, что мистер Бромс не был литератором. В итоге получилась повесть – то ли его, то ли моя, уже не знаю. Как не знаю и то, каким образом эта рукопись попала в тайник стола. Так что, тем более, я с особым удовольствием публикую впервые этот труд в России, хотя повестью заинтересовалось Британское «Общество Морских Приключений»
Переводчик-реставратор и публикатор
Игорь Д. ФАРБАРЖЕВИЧ
пролог
...На берегу Северного моря, в заливе Уош, где старые дубы, смоляные сосны, берёзы и осины смело подошли прямо к морю, два рыбака грелись у ночного костра. На склоне холма, виднелись величественные стены древнего замка, в котором жил и правил этой местностью лорд Бигбенский.
Кроме огня рыбакам помогали в ту ночь согреться две пузатые бутыли из таверны «Приют под забралом». Улов был ничтожен, зато разговоры с каждым новым стаканом становились всё разнообразнее. Начав с обсуждения Осеннего Бала, который ежегодно устраивал лорд Ричард, рыбаки перешли к привычным для англичан темам: о привидениях и утопленниках. Как известно, поздний вечер и за полночь – самые удобные часы для таких разговоров: днём не хватает ни времени, ни страха.
Часы на башне замка пробили полночь…
Внезапно со стороны моря донёсся чей-то слабый стон. Сначала занятые разговором рыбаки не обратили на него внимания, но стон повторился… Они замерли, оборвав разговор на полуслове и вслушиваясь в темноту.
– Там кто-то есть… – прошептал один.
– Да нет!.. – испуганно замахал руками второй. – Это, наверное, чайка…
– А мне показалось, что выл волк, – возразил первый срывающимся голосом. Он предложил посмотреть, что там. Сам, впрочем, не двинулся с места.
Стон повторился…
– Б-боишься?.. – спросил первый рыбак, дрожа всем телом.
– Ни кап-пельки... – ответил второй, стуча зубами.
– А мне ст-страшно… – признался первый. – Ты же знаешь, что я не трус, но, видно, всё дело в этих историях. Такого страху нагнали!..
– А может... дело в вине, – поразмыслил второй. – Кому-кому, а нам оно храбрости не прибавило.
– Верно, – согласился первый. – Что будем делать?..
– Надо идти, – вздохнул второй, – не то хуже будет!
Он вытащил из костра ярко пылавший березовый сук и нехотя поднялся на ноги. Медленно, держась друг за друга, они двинулись к морю.
– Погляди туда... – зашептал второй. – Там что-то чернеет…
Рыбаки направились к большому тёмному предмету. Но чем меньше оставалось до него, тем труднее им давались последние шаги.
– Да это же лодка! – разглядел вдруг первый.
– Точно, шлюпка! – с облегчением добавил второй.
Высокие сапоги уже смелее зашлёпали по мокрому песку. Заглянув в лодку, рыбаки увидели связанного человека в треуголке. Он лежал ничком и тихо стонал.
– Сэр! – осторожно дотронулся до его плеча второй рыбак. – Что с вами?..
Но человек не ответил, стоны его становились всё слабее.
– Давай нож! – решился первый рыбак. Передал второму свой факел, перелез с ножом в шлюпку и быстро разрезал верёвочные путы. – Всё в порядке, сэр, вы свободны!.. – Он взял незнакомца за плечи и осторожно перевернул его на спину.
То, что они увидели, заставило рыбаков тут же бросить на землю и нож, и факелы и помчаться от страшного места, не оглядываясь.
В лодке лежал человек с волчьей мордой...
Глава первая.
УДАЧНАЯ ОХОТА
Крикстон стоял на берегу залива Уош.
Это был провинциальный городишко – одна церковь, одна школа, здание муниципалитета, полицейский участок, пожарная часть, крошечная тюрьма на две камеры, городской музей, госпиталь на пять коек, несколько салонов, отель на десять гостей, небольшой рынок на маленькой площади и на ней же здание любительского театра на двести зриителей – словом, образец английской провинции.
Сообщение рыбаков произвело эффект разорвавшегося снаряда. На рынке, в таверне, на любом углу нищие и скупцы, ремесленники и ротозеи, глухие и калеки, – все щекотали друг другу нервы, передавая из уст в уста рыбацкую историю.
С каждым новым рассказом события той ночи обрастали всё более полными и страшыми подробностями. Вскоре человек-волк стал высотой с церковную колокольню, а вместо одной головы у него их стало целых три. Шлюпку, на которой приплыло чудище, перенесли в Городской музей. Рыбаки перестали выходить в море: они теперь ежедневно вели платные экскурсии для ротозеев и гостей Крикстона, от которых не было отбоя.
Слух о чудовище наконец-то достиг стен Бигбенского замка, живописно расположив шего свои древние стены и башни на склоне холма, неподалёку от города.
Владельцем замка, как мы уже знаем, был сэр Ричард – лорд Бигбенский.
В отличие от своих предков, лорд не верил ни в привидения – которых, как ни странно, в его замке действительно не было, ни в другие потусторонние ужасы. Не поверил и в человек-волка, о котором твердил весь Крикстон. Он решил поймать странного зверя и доказать всем, что никаких чёртовых штучек в этом деле нет, а если что и есть – так это, скорее, игра природы.
Кроме того, у лорда был прекрасный зверинец, (о котором я расскажу чуть позже), и его светлость задумал поймать необычный экземпляр.
В замке была отличная псарня, конюшня с сильными, выносливыми лошадьми, опытных егерей, словом, весь тот особый ловчий мир, без которого не может быть охоты. Страсть к охоте была фамильной чертой рода Бигбенских.
Охотился лорд Бигбенский всегда в одно и то же время – в начале осени, когда лес полон отъевшимся за лето сытым зверьём, грибным запахом, хрустящими сучьями, таинственным шуршанием листьев под копытами лошадей…
Вместе с егерями и сворой лучших охотничьих собак лорд выехал из замка в весьма хорошем настроении. Стояла золотая осень. День обещал быть солнечным и тёплым. Сэр Ричард, покачиваясь в дорогом седле, думал о торжестве, которое устраивал в ближайшее воскресенье.
Особенность этого праздника состояла в том, что Осенний Бал проводился не в душных залах, а в старинном парке с прекрасными прудами, где плавали белоснежные лебеди. На ухоженные лужайки выносились столы с разнообразными угощениями и напитками. Бал начинался ровно в полдень и длился двенадцать часов, заканчиваясь в полночь многоцветным восхитительным фейерверком.
Но все это должно было произойти лишь несколько дней спустя. А пока сэр Ричард направлялся к своим обширным лесным угодьям.
Охотничий кортеж весело въехал в лес.
– Думаю, все разговоры про чудище – выдумки, сэр, – сказал лорду старший егерь Хуго, подъехавший на вороном коне. – Этих двух болтунов знает весь Крикстон. Бездельники и пьяницы! Ну, виданное ли дело: иметь сразу три головы?!.. А рост?.. Да будь это чудище с церковную колокольню – мы бы его сразу приметили! Пустое дело, сэр!
– Поглядим, Хуго… – сдержанно ответил сэр Ричард. – Чего зря голову ломать? Зато славно поохотимся! Гляди, сколько сломанных кустов, не каанов ли это работа?!..
Не теряя времени, охотники разбили на первой же поляне большой лагерь и поскакали в чащу. Однако несколько часов круженья по лесу оказались тщетными – ни хромого зайца, ни завалящей куропатки.
Но вдруг собаки начали рвать поводки. Лорд со старшим егерем и ещё несколькими охотниками устремился за ними к большому ручью. Не успели проскакать и полмили, как Хуго вскричал:
– Я видел его! Там! У ручья!..
Кони резко остановились, взвились на дыбы. Их гривы взметнулись от ужаса, как от порыва ветра. Разъярённые псы окружили двуногое существо с волчьей мордой, которое на человеческом языке взывало о помощи.
Охотники растерянно остановились поодаль.
– О, Боже! – вымолвил Хуго. – Исчадие Ада!..
Покосившись на хозяина, он убедился, что внимание лорда поглощено невиданным зверем, и украдкой приложился к серебряной узорчатой фляге с вишнёвой настойкой.
Сэр Ричард смотрел на человек-волка с любопытством и опаской.
– Взять! – приказал он псарям. – Ату его!
Те спустили с поводков захлебнувшихся в лае собак.
Затравленный, безоружный – двуногий зверь не смог продержаться и трех минут. Его прикрутили к седлу…
Пришла вечерняя заря.
В обратный путь рога трубили.
Шутили тихо егеря
И псов из ягдташей кормили.
Лишь нарушал лесной покой
Проклятий волчьих стон и вой…
Человек-волк лежал поперёк седла, изрыгая хулу на целый свет. Лорд только посмеивался. Но, в конце концов, ему это надоело, он приказал охотникам стянуть верёвкой звериную пасть.
– Ну, что я говорил, сэр? – нагнал его старший егерь. – Два лгуна!.. Нет у него трёх голов!
– А может, были, – насмешливо прищурился лорд Бигбенский. – Теряют ведь от страха голову. А при виде тебя можно потерять и две.
Охотники одобрительно рассмеялись шутке лорда, ибо недолюбливали Хуго.
– А росту-то, росту! – не унимался старший егерь. – Футов шесть есть, конечно. Но уж никак не с колокольню!
– Да просто он скукожился от страха, завидев тебя, – усмехнулся сэр Ричард.
Старший егерь обиженно отъехал в сторону и уже до самого лагеря не проронил ни звука. Лишь посматривал на пленника исподлобья.
Когда они приехали в лагерь, все, побросав дела, окружили невиданное чудище. Кто-то сказал:
– Такая морда не привидится даже в бреду!..
Зверь отвернулся. Лишь клыки
Губами обнажил сухими.
Он – в западне! Кругом – враги!
Не раз, не два встречался с ними…
– А может, на нём – маска? – спросил Хуго всё ещё обиженным тоном.
– Проверь! – предложил ему один из псарей.
Хуго потянулся к волчьей морде, чтобы дёрнуть за щетину, но чудище внезапно впилось зубами в его руку. Старший егерь заорал на весь лес и выдернул окровавленную кисть под новый взрыв хохота уже всего лагеря.
Перевязывая платком пораненную руку, он уже строил планы мести.
Глава вторая.
ЗВЕРИНЕЦ В ЗАМКЕ
Бигбенский Замок, куда привезли человек-волка, оказался старинным сооружением XVII-го века.
Бигбенский Замок был хорош!
Старинным парком окружённый,
Он был издалека похож
На город сказочный и сонный.
Вокруг него – глубокий ров
Служил защитой от врагов.
Мхом стены замка зеленели,
Прикрыв следы былых боёв;
В прохладном зеркале прудов
Плескались карпы и форели…
Отец сэра Ричарда понимал толк в красоте.
Прообразом Бигбенского замка стало само здание английского Парламента вместе с башней Биг-Бен (именно она дала замку его имя). Сама же архитектура была не «один ва один», но очень похожа на столичное сооружение. Это придавало владельцам замка важность и величие.
Лучшие садовники Королевства работали в парке вокрун Замка. Сэр Ричард очень им гордился. Даже пригласил из Франции известного мастера садово-парковой архитектуры Пьера... э-э-э… (всегда забываю его фамилию...), который так искусно расположил на аллеях и лужайках четырёхгранные и круглые кусты и так живописно расставил мраморные статуи, что Бигбенский парк стал напоминать гостям маленький Лувр – правда, лишь тем – кто бывал в Париже.
Теперь – о Зверинце.
Лорд был известен всей стране
(Пожалуй, что и всей Европе),
Но знаменитым стал вдвойне,
Благодаря чудно;му хобби.
(Я слово «хобби» не люблю,
Но раз уж есть оно – терплю…)
Облёк он страсть и увлеченье
В собранье редкостных зверей,
И выстроил среди аллей
Зверинец, полный удивленья!..
Как-то раз, возвратившись из путешествия по Австралии, он привёз кенгуру и утконоса. Эти диковинные звери были в то время почти неизвестны в Европе, а потому по воскресеньям, на площади Крикстона, он выставлял их на всеобщее обозрение, чтобы порадовать детвору и удивить жителей.
Однажды учитель естествознания завёл с ним разговор о разнообразии Божьего Мира, и сэр Ричард всякий раз из очередного путешествия стал привозить какое-нибудь экзотичное животное, даже не предполагая, что потом из этого получится.
Слава о зверинце не поленилась облететь всю Англию и даже Европу. Бигбенский замок посетили члены Британского Клуба защиты животных, и после их восторженных отзывов лорда выбрали в Правление Клуба. Ведь за очень короткое время он создал живую коллекцию птиц, рыб и зверей. По тем временам – это было огромным зоологическим собранием.
Питон, тапир и крокодил,
Гепард, ехидна, анаконда,
Лев, лама, кенгуру, мандрил –
Любой из них был дорог Лорду.
Фламинго, зебра, дикобраз
Для приглашённых – напоказ!
Никто зверями не удавлен.
Порядок в клетках и во всём.
И даже слух ходил о том,
Что здесь бывал когда-то Дарвин!..
Животные гордились своими клетками и охраной, воспринимая это, как дань уважения их заморскому происхождению.
Сторожа частенько развлекались, подражая звериным крикам, когда прирученные к теплу и дармовому мясу звери пели на разные голоса. Судите сами:
Мы – избранные звери
Из редкостных семейств!
Из джунглей, с гор, из прерий,
Из самых разных мест!
Скуля вчера на ветках,
Зверея средь песков,
Живём сегодня в клетках
Под крепостью замков.
Нас кормят, холят, поят
И зорко сторожат.
А зрители толпою
Восторженно кружат.
И пусть родные страны
Навеки далеки, –
Здесь не страшны капканы,
Патроны и силки.
Раскройте настежь клетки
Для нас однажды днём –
В леса, в пески, на ветки
Уже не улизнём.
Живём – не вымираем
Средь лета и зимы.
То, что зовётся РАЕМ, –
При жизни знаем мы!..
Вот в этот «рай для зверей» и привезли человек-волка. Никто не знал, кто он и откуда, как его имя или кличка, как оказался в лодке и что делал потом.
Его поместили в просторную клетку между мандрилом и ехидной. Верёвку заменили длинной цепью, чтобы он мог спокойно передвигаться от одной решётчатой стены к другой, пока не привыкнет и перестанет бросаться на прутья. Вместо постели сторожа бросили волку тряпьё и дали две миски: одну для костей, другую – для воды.
Первые дни Волк не принимал пищу. Лишь стонал и выл по ночам. Его речь была бессвязной: он то впадал в меланхолию, то с дикой яростью лупил кулаками по решётке, сбивая их до крови.
Его нельзя было назвать человеком, но и волком он не был тоже. Во избежание всяческих бед и кривотолков, и чтобы выяснить, не связано ли это с нечистым, лорд решил пригласить пастора. Лишь когда сэр Ричард посулил щедрые пожертвования церкви, тот с большим трудом согласился приехать в Замок.
Осеняя себя крестом, пастор осторожно приблизился к клетке и произнёс:
– Если ты нечистое отродье, то вернись в Ад!..
Ничего не произошло.
Тогда, священник сунув серебряный крест под нос двуногому существу, повелительно повторил:
– Провались в Преисподнюю!
Однако человек-волк и не думал исчезать.
Пастор облегчённо перевёл дух и разъяснил лорду, что никакой это не дьявол, а волкодлак, то есть – проклятый человек, обращённый в зверя.
Как только городской священник уехал, получив обещанное пожертвование для храма, лорд велел управляющему зверинцем утеплить клетку. Затем распорядился внести туда кровать, стол и табурет, принести чашку и тарелку и дать волкодлаку новую одежду, чтобы не было стыдно показать его гостям.
И всё было бы ничего…
Но на беду человек-волка, управлял зверинцем не кто иной, как Хуго… Он не забыл о прокушенной ладони и теперь с нетерпением ждал момента, чтобы отомстить.
Распорядок дня в Зверинце был строг, и когда в девять часов вечера медный колокол бил отбой – даже ночные совы вынуждены были засыпать наперекор своему образу жизни.
Но подумайте сами: разве возможно сузить пространство и время для вольнолюбивого существа? Что для него девять ударов колокола? Пустой звук. Разве можно поймать в мешок ветер или луну в сети?.. Это – как дыхание: вот он вдохнул, а выдохнуть не дают…
После отбоя человек-волк продолжал буянить.
И тут Хуго дал команду – как следует проучить чудовище.
Били его долго. Били и отдыхали. А отдохнув, били снова и снова. Глаза сторожей с каждым новым ударом наливались кровью, злоба ослепляла, туманила разум. Уже ничего не соображая, они готовы были его забить насмерть.
Когда волкодлак, хрипя, рухнул на кровавые доски, Хуго приостановил прыть сторожей:
– Эй, вы! Дайте ему прийти в себя. Без сознания – какой же это урок?!
Звери в клетках приутихли. Они вдруг остро ощутили боль и страдания того, кого ненавидели ещё утром. От этого онемевало тело, звериная душа уходила в пятки. В каждом из них пробудился страх перед людьми – страх, которого они раньше не знали, а может просто успели забыть…
Истязатели, тяжело дыша, вышли из клетки. Земля ходила у них под ногами, и болели кулаки от «усердия».
– Продолжите завтра, – приказал им Хуго. – И так – каждый день. – Он взглянул на свою забинтованную руку. – Пока не заживёт…
С этого вечера ежедневно Волка учили быть зверем. Забитым зверем. Покорным зверем...
Сэр Ричард волновался: почему волкодлак целыми днями спит, и не впал ли в зимнюю спячку. А вдруг проспит Осенний Бал, во время которого лорд хотел поразить своих гостей?
Сторожа отвечали, что, видно, климат ему не по нутру, но как только Волк привыкнет – придёт в себя.
Лорд доверял своим слугам.
Так прошло несколько дней. Наступило праздничное утро.
В очередной раз, избив человек-волка под полное молчание Зверинца, сторожа пригрозили ему, что продолжат наказание днём, и что их не остановит не только присутствие в Замке высоких гостей, но даже вмешательство самого сэра Ричарда.
Выводил из себя не только его непокорный нрав. Больше всего их злило, что этот урод считал себя человеком. Он – этот непонятно кто – на самом-то деле, не позволял ни согнуть себя, ни поставить на звериное место.
Глава третья.
РАССТРОИВШИЙСЯ БАЛ
Тёплые сентябрьские дни звались в народе «ladys summer» – по-русски «бабьим летом», и были полны солнца, лазури и багрянца. Во дворе замка собралось множество карет, экипажей и кэбов. Разнаряжённые лошади всех мастей хрустели овсом, а кучера играли в кости и пили ячменное пиво.
Господа после сытного обеда разбрелись по парку. Дамы, собравшись в ротонде и позабыв на время о приличиях, смеялись громче обычного: они спорили о декоративных мушках на лице, которые так быстро вошли в моду. Этот всеобщий дамский смех даже вызвал недоумённые взгляды чопорных джентльменов, обсуждавших с сэром Ричардом Ост-Индскую компанию, которую уже много лет вела Англия. А дети помчались в Замок – когда ещё представится возможность попасть внутрь?!
Ковчеги дивной старины!
Вас – на холмах, в лесах, долинах –
Люблю я в отсветах луны
И в летний день, от солнца длинный.
Ах, как мечтал я с детских лет
Раскрыть ваш вековой секрет!
Там – скрип таинственный дверей,
Пустые дворики и залы,
Где шкуры пыльные зверей
Пробиты пулей иль кинжалом.
Подвалов стёртые ступени,
Мышей летучих чердаки,
Таинственные сундуки, –
Хранят хозяев прошлых тени.
(Всё, что пришло мне на язык –
Я почерпнул из старых книг)…
Тем временем в белоснежной беседке восточной части парка девицы из Пансиона святой Аглаиды, разодетые в кружевные чепчики и фартучки, пели хоралы, как бы приоткрывая гостям двери в Рай. В западной части камерный оркестр наигрывал весёлую танцевальную музыку: гавоты, менуэты и ригодоны. Слуги предлагали кремовые пирожные и прохладный крюшон. На сцене Летнего театра, увитого виноградом, уже начался балет.
Снова на аллеях зазвучали звонкие голоса детей. Теперь их уже увлекли только-только вошедшие в моду бадминтон и футбол, и они носились по всему парку, вызывая недовольство своих родителей:
– Бетси, милая! Ты разорвешь ажурные кружева!..
– Протрите платком лоб, Чарльз! Наверно, вы мало проболели!..
– Ах, Томми, ты вновь испачкал костюм!..
К матери Тома обратилась жена шерифа:
– А где ваш супруг, дорогая графиня? Неужели ещё не вернулся?
Миссис Гуль грустно улыбнулась в ответ:
– Сама не знаю, что и думать, миссис Го;рдон. Его корабль должен был вернуться в августе… Я послала запрос в Управление Британского Флота, но ответа всё нет…
– Будем надеяться, мистер Артур не сделает из вас Пенелопу, – тактично пошутила в ответ жена шерифа. – Приезжайте с Томми к нам в следующее воскресенье. Я сама испеку яблочный пудинг, который так любят наши дети.
Миссис Гордон огляделась и увидела в группе спорящих сэра Ричарда.
– Вероятно, наш хозяин забыл про обещание! – довольно громко заметила она вслух и, взяв под руку графиню Гуль, с решительным видом направилась к ретивым «политикам». – Милорд! – обратилась она к сэру Ричарду. – Где же ваш сюрприз?.. Ну-ка, предъявите нам! Что это вы до сих пор скрывали от наших глаз?
Лорд Бигбенский кивком головы и еле заметной улыбкой поблагодарил миссис Гордон за своё освобождение из плена жаркого спора.
Извинившись перед мужчинами, он вышел на середину лужайки:
– Леди и джентльмены! Пришло время показать вам последнее приобретение моего Зверинца. Я не буду расписывать его заранее: хочу, чтобы вы своими глазами убедились в том, что это – уникальнейший экземляр!
О «сюрпризе» говорилось в Именном Приглашении. Все сгорали от любопытства. Но благородное воспитание собравшихся не позволяло раньше времени открыто проявлять интерес.
– Прошу за мной! – важно пригласил лорд гостей и возглавил процессию из детей и взрослых. На его лицо присела таинственная улыбка, которую, надо сказать, он, за весь путь ни разу не обронил.
Зверинец размещался в южной – самой удаленной от Замка стороне. Смеркалось. Слуги зажгли газовые фонари. Их огни делали парк более таинственным. На дорожках то и дело возникали колеблющиеся длинные тени. Гости возбуждённо, словно на скачках, делали предположения: какое это животное, откуда оно родом, каков его рост, вес, пол и длина. Кое-кто даже успел заключить пари! Словом, нетерпение нарастало с каждым мгновеньем, с каждым шагом. Поэтому последние ярды все проделали почти бегом.
Уже подходя к Зверинцу, лорд почуял что-то неладное. Он услышал щёлканье бичей, протяжный вой и возбуждённый звериный ропот, доносившийся из клеток. Но то, что он увидел, заставило его – члена Правления Британского Клуба Защиты животных – содрогнуться. Улыбка вмиг слетела с потемневшего лица. Он оглянулся на гостей и к своему ужасу понял, что десятки ошеломлённых глаз уже увидели обещанный «сюрприз»: они застали жестокое, постыдное истязание зверя.
Двое сторожей, от ярости ничего не видя вокруг, хлестали Оборотня плеткой со свинцовыми пулями и кололи его пиками… Он лежал на полу, загораживая руками окровавленную морду, и уже не надеялся на спасение, в то время как два негодяя вдобавок злобно пинали его под рёбра носками тяжёлых сапог.
Потрясённые гости не могли проронить ни слова: они остолбенели и только смотрели на сэра Ричарда, а тот – на них. Особенно поразило всех сходство лежащего зверя – с человеком.
Молчание взорвал возмущённый мальчишеский крик:
– Не бейте его! Он – живой!
Никто ещё толком не успел ничего понять, как в клетку Оборотня влетел Том и вырвал из могучих рук изумлённых сторожей плеть и пику. Негодование придало ему силы, и мальчик с лёгкостью сломал деревянную палку о своё колено!
Лоб сэра Ричарда покрылся холодной испариной. Лорд, как и все, был потрясён и подавлен увиденным. Как?! В то время как сам он печётся о животных, в его Замке, в его зверинце происходит подобное зверство!
– Во-он!!! – закричал он что есть силы тонким дрожащим от волнения голосом. – Немедленный расчёт!
Угрюмые малые только теперь опомнились, и со страхом в глазах покинули клетку. Их тут же схватили полисмены, которые несли специальную службу по охране праздника.
Том присел на грязный пол рядом с Оборотнем.
– Не бойся! – приговаривал он, гладя голову волку. – Я никому не дам тея в обиду…
Тот приоткрыл опухшие веки. Мутная слеза скатилась по его окровавленной морде. Зверь еле слышно прошептал:
– Спасибо, юный джентльмен!.. Клянусь плавником акулы: из вас бы вышел славный моряк! – И тут же потерял сознание.
Всё сразу пришло в движенье, в клетку ворвалась мать Тома, за ней – сэр Ричард. Она схватила сына в испуге.
– Ты не ранен?!
Томми ободряюще кивнул ей:
– Все в порядке, мама.
– О, Боже! – прошептала она срывающимся голосом. – Как можно было так собой рисковать?!.. Ведь ты у нас один!..
А лорд Бигбенский вывел за руки мать и сына из клетки со словами:
– Какой благородный поступок! Вы поступили отважно, Томас!.. Всего десять лет, а такой храбрец! Весь в отца! – искренне добавил он, обращаясь к миссис Гуль.
Гости медленно двинулись к выходу в гробовом молчании…
– Постойте, господа! – растерянно забормотал лорд. – Ещё не конец Бала!.. Скоро будет фейерверк! А сейчас мороженое и фрукты!..
Но его уже не слушали.
Крепко держа детей за руки, с непроницаемыми лицами гости рассаживались в кареты.
– А вы куда же?! – бросился лорд к миссис Гуль. – Постойте! Не уезжайте! – Он заговорил нарочито громко, чтобы услышали все: – Пусть юный граф возьмёт себе в подарок любого зверя!
– Ах, что вы, сэр Ричард! – строго запротестовала мать мальчика. – Нетнет!..
– Это решено! – торжественным тоном объявил лорд. – Одно лишь слово юного графа – и я раздарю весь Зверинец!
– Бери льва, – посоветовал Тому сын барона.
– Никаких львов! – предупредила графиня. – Мы едем, лорд! Спасибо за праздник!..
– Но, как же так?! – продолжал настаивать сэр Ричард. – Ну, хоть мартышку!
– Я хочу волка! – вдруг сказал Том…
Наступила пауза.
– Прекрасно… – не обрадовался лорд.
– Что ты, Томми! – одёрнула его мать. – Он пошутил, ваша светлость! Простите его каприз!.. – И подтолкнула сына к ступеньке экипажа. – Сию же минуту садись в карету!..
– Нет-нет! – переборов досаду, громогласно объявил хозяин замка. – Слово лорда!
Он тут же приказал слугам поставить клетку на колеса и прицепить её к карете графини. Что и было сделано.
Так бесславно закончился Осенний Бал…
Гости разъехались. Погасли огни. Перед сном лорд укрылся в кабинете и, потягивая горячий грог из стакана, бормотал:
– Жаль, конечно! Но что поделать?! Общественное мнение куда дороже целого Зверинца!..
Глава четвёртая.
В ДОМЕ ГРАФИНИ
Когда карета графини выехала из Бигбенского замка, мать укоризненно покачала головой:
– Ах, Томми, Томми! Что за странная фантазия!..
Мальчик коленками встал на бархатный диван, почти прижался лицом к мутному заднему стеклу кареты и смотрел на скорчившегося в повозке зверя.
Вой слышался уже не раз из клетки позади кареты. Том видел блеск звериных глаз в слезах – от боли или ветра.
Проклятья, ругань слышал Том,
И сердце замирало в нём.
И мысли, мрачные до дрожи,
В висок стуча, бросая в пот,
Шептали: «Нет, не доживёт!..»
Вдоль берега вилась дорога,
Ведя то в гору, то в овраг.
У моря ждал их особняк
С камином жарким за порогом.
Тут кони понеслись быстрей,
Копыта застучали дружно.
Хоть не было вдали огней –
Они почуяли конюшню.
И вот – знакомый поворот,
И свет фонарный у ворот.
Приехали! Был поздний вечер.
Прохлада с тьмой легли кругом.
И оживился старый дом,
И загорались в окнах свечи…
Впереди всех спешил дворецкий Чарльз, который служил ещё при отце миссис Мэй, что давало ему право считать себя самым главным хранителем дома.
Он обожал нюхать табак, оттого беспрестанно чихал.
Заметив волка в чугунной клетке, он от неожиданности чихнул раз десять, затем помог графине выйти из кареты, и лишь потом невозмутимо произнёс:
– С отличным приобретением, миссис Мэй!
– Это мой Волк! – возразил Том и тут же приказал: – Несите его в дом.
Чарльз осветил фонарем безжизненное тело чудовища и вопросительно глянул на хозяйку:
– Мне кажется, мэм, что лучшее место для него – мертвецкая.
– Делайте, как велит Томми, Чарльз! А вы, Герберт, – обратилась графиня к кучеру, – немедленно поезжайте за доктором Бромсом!
Чертыхаясь про себя, кучер отцепил повозку от кареты, взобрался на облучок и погнал лошадей к соседу-доктору. Клетку с волком, с большим трудом, осторожно перенесли в дом на второй этаж и поставили в игровой комнате, рядом со спальней мальчика.
Время текло медленно. Большие напольные часы отбивали каждые четверть часа. Вот они пробили десять раз. Том сидел на подоконнике в гостиной и, не отрываясь, всматривался в тёмный двор, тускло освещённый несколькими фонарями.
Мальчик нервничал:
– Что-то доктор задерживается… А если он отправился в театр, в Кингс-Линн?.. Ведь мистер Бромс – большой театрал!
– Из-за Осеннего Бала сегодня в театре выходной, – успокоила его мать. – Спектакль перенесли на другой вечер.
Однако Том снова заволновался:
– А может, с ним что-то случилось?
– Что может случиться с мистером Бромсом? – заметил дворецкий, ставя перед мальчиком чашку чая. – За всю жизнь он настолько пропитался запахами лекарств, что ни одна болезнь и на милю не подступится к нему. Я думаю, мэм, он просто задержался в кабачке «Пена Афродиты»…
Миссис Мэй так выразительно посмотрела на Чарльза, что тот тут же пропал в сумраке дома: Томми незачем было знать, что в Кингс-Линне живёт симпатия доктора. Воспитанному человеку нет дела до досужих сплетен, поэтому хозяйка винного погребка больше не появится на страницах нашего повествования.
Я вдруг подумал: а почему, собственно, до сих пор не поведал вам историю семьи Гуль?.. Наверное, тайна человек-волка отодвинула, сместила, переставила все эпизоды на второй план.
Но сейчас – пока Том ждёт моего приезда, то есть, доктора Бромса – я могу рассказать всё по порядку. Ведь именно исчезновение капитана Артура послужило толчком к написанию этой истории.
Глава пятая.
БЕРЕГ ЯНТАРНЫХ СОСЕН
Графиня Мэй осиротела, когда ей исполнилось семнадцать, и сразу же превратилась в одну из самых завидных невест графства, получив в наследство родовое поместье своего отца, графа Томаса Чейстона.
Возникшие тут же в огромном количестве деловые дядюшки и практичные тётушки стали её знакомить со своими сыновьями, в надежде прибрать к рукам богатое имение. Однако, мисс Мэй – человек романтичный и волевой – сумела отстоять свою независимость. А вскоре она встретила Артура Гуля, тогда уже капитана собственного барка.
Это был голубоглазый великан с курчавой светлой бородой и рыжими усами. Не имея от рождения ни богатства, ни титула, он достиг всех вершин в мореходном деле исключительно благодаря своему трудолюбию, выносливости и вере в свои силы. На погрузке своего судна он работал, не покладая рук наравне с матросами, и мог запросто взвалить на спину огромную бочку весом в сто пятьдесят фунтов.
Они влюбились друг в друга безоглядно и самозабвенно. Капитан Гуль боготворил мисс Чейстон и, несмотря на то, что месяцами бывал в плавании, она дожидалась его счастливо и спокойно, ибо знала силу их любви.
Вскоре они поженились, положив тем самым конец пустым надеждам и сплетням со стороны богатых родственников. А спустя год миссис Мэй родила крепкого мальчугана, которого назвала Томом – в честь его погибшего деда.
Длинными зимними вечерами, когда капитан Гуль отдыхал от плаванья, он развлекал сына морскими историями – своими или чужими, но всегда захватывающими, странными и таинственными: о страшных подводных чудовищах, о неведомых островах, которые бесследно исчезали на обратном пути, о светящемся море, в котором, если вглядеться, можно было увидеть чудесный бал русалок.
Ещё отец рассказывал Тому о морских разбойниках. Пираты без жалости топили корабли, жгли города, пытали пленных, вымогая у них драгоценности и золотые монеты.
Сам Артур Гуль с пиратами, к счастью, не встречался. Но много слышал о них в портовых тавернах от бывалых моряков, чудом оставшихся в живых после таких встреч и заливавших ужас пережитого крепким ромом.
Перед последним плаванием капитан Артур поведал сыну историю своей жизни, которая поразила воображение мальчика не меньше, чем отцовские путешествия.
Родителей своих капитан не помнил. Его мать умерла во время родов, отец же погиб в августе 1807 года при штурме Копенгагена в англо-датской войне, которая была частью Наполеоновских. Таким образом, капитан Артур остался круглым сиротой в возрасте всего семи лет. Мальчишка стал скитаться по чердакам и подвалам. Ночами приходил на могилу матери и, плача горькими слезами, рассказывал ей о каждом прожитом дне.
Однажды ранней весной он заболел. Маленький Артур лежал в мрачном подвале и в полузабытьи смотрел на белесые от сырости стены. Они казались ему могильными плитами, из-под которых уже не выбраться никогда. Замерзающего, умирающего от голода нашли его тогда молодые ученики Лесной Школы. Он никогда не видел такого внимания, тепла, заботы. Даже находясь в полубреду, Артур чувствовал, что его окружает атмосфера всеобщей любви и сострадания.
Выздоравливал он долго. А когда встал на ноги и смог выходить из дома, здоровый морской воздух завершил начатое – скоро мальчишка вовсю носился по берегу залива Мори-Ферт, где находилась Лесная Школа пастора Брука.
На полуострове одном,
Где лето холодно, как осень, –
Стоял просторный прочный дом
На Берегу Янтарных Сосен.
Был этот светлый Дом счастливым.
Из ям, и с рынков городских –
Мальчишек слабых и больных,
Затравленных и молчаливых
Старик-священник приютил.
Врачуя души добрым словом,
Он для детей спасённых был
Вторым отцом, на всё готовым…
Преподобный пастор был немолодым, хотя довольно ещё крепким человеком. Потеряв семью в годы войны с французами, он купил дом в сосновом бору на шотландском побережье Северного моря и основал первую в Англии школу для мальчиков-сирот.
Пастор не только подарил им тепло очага и своего сердца – он учил их почти всем профессиям на свете. На «Берег Янтарных Сосен» (так звалась Лесная школа) прибыли лучшие учителя того времени. Заскрипели железные перья вместе со скрипом коростеля, зашелестели страницы учебников вместе с крыльями стрекоз, вспыхнул огонь кузнечной печи рядом с кострами светлячков, завертелся вместе с солнцем гончарный круг, а к аромату шишек соснового бора прибавились запахи свежих стружек и выпеченного хлеба.
Он их учил пахать и сеять,
Ковать, строгать и врачевать,
Любить людей, ни в чём не лгать
И в Бога бесконечно верить.
И души маленьких бродяг
Оттаивать тихонько стали.
Следы недавних передряг
Дожди весенние смывали…
Янтарный берег оглашался смехом.
И звучал «Гимн братства» до самого горизонта:
Мы злой судьбе наперекор,
Во имя Д
ружбы и Любви,
Зажгли негаснущий костёр,
Чтобы согреть сердца свои.
Холодный дождь, колючий снег...
Сиротский век нас ждал в пути...
Благословенен будь, Ночлег,
Что нам помог себя найти!
Мой старый друг, мой новый брат!
С тобою вместе мы навек
Сильнее станем во сто крат,
Чем дождь и шторм, метель и снег.
И будет солнце на дворе,
Когда исчезнет в мире Зло.
И детям нашим на заре
Да будет на Земле тепло!
Закончив войну с Наполеоном, Англия начала новые войны. В 1812 году вспыхнула двухлетняя англо-американская, а в 1814 – прогремела на весь мир Ост-Индская военная компания. Сирот становилось больше, и на место окончивших Школу ребят прибывали всё новые, которых теперь привозили уже капитаны различных судов.
Шли годы. Мальчики превращались в юношей и становились мужчинами – сильными, умными, надёжными. Они разъезжались по всей стране, женились, воевали, строили, сеяли и лечили людей: диплом «Берега Янтарных Сосен» был отличным рекомендательным документом на любую работу.
Так средь трудов и добрых дел
Они росли, а Брук старел…
Длинные волосы, заплетённые на спине в косичку, побелели. Силы покидали его, дряхлело тело.
Но не было в душе тревоги.
Он знал: мальчишки не одни,
И не заблудятся они
На Богом избранной дороге...
Пришла пора, когда пастор навеки закрыл глаза. Ученики омыли его, одели в смертные одежды, сбили крепкий гроб и, прочтя отходную молитву, опустили в землю на самом берегу Северного моря под столетней сосной.
Оплакав старика святого
Беззвучно, скупо, по-мужски,
Продолжили ученики
Дарить тепло родного крова
Другим бездомным малышам…
Учителя провожали не только ученики – на панихиду собрались все жители близлежащих городов и деревень, чтобы почтить память человека, который воспитал по-настоящему свободных людей.
Решили 6 июля ежегодно съезжаться сюда, и ничто не могло остановить их – только солдатская служба, или болезнь, или смерть.
Но где бы ни были они,
И кем бы на земле не стали –
Средь сосен прожитые дни
В делах своих не забывали.
И непременно каждый год
Спешили в отчий «Дом сирот»…
Артур Гуль, отец Тома, покинул «Берег Янтарных Сосен» 18-летним юношей, чтобы с отличием окончить Морскую школу. Уже спустя два года его взяли на большой парусный фрегат. Он совершенствовал свой морской опыт с большим усердием и после того, как проплавал пять лет помощником капитана, купил небольшое торговое судно. Однажды летом на морской ярмарке в Кингс-Линне произошла их встреча с юной графиней Чейстон. В тот же год они обвенчались. А свой барк он назвал «Санта Мэй» – в её честь.
Спустя одиннадцать лет, как и в прежние годы, капитан Артур отправился в Шотландию на праздник лесной школы. По пути на Берег Янтарных Сосен он должен был остановиться в трёх городах, чтобы продать товары и забить трюм подарками для детей.
Отправившись из графства Норфолк в середине июня, капитан удачно совершил торговые сделки в Грейт-Гримсби, в Сандерленде и Блайте. А уже в первых числах июля «Санта Мэй» подходила к берегам Шотландии. И с тех пор ни о капитане Артуре Гуле, ни о его шхуне не было никаких известий…
Глава шестая.
ВОЛЧИЙ ЛЕКАРЬ
– Едет! Едет! – возбуждённо закричал Том, спрыгивая с подоконника.
Была уже половина одиннадцатого, когда наконец-то прибыл доктор Бромс – высокий, толстый, лысый джентльмен лет тридцати пяти, со шкиперской бородой, в очках, известный в Кингс-Линне своей ворчливостью и чрезмерной дотошностью. Он был отличным практиком, поэтому к больным его звали в любое время дня и ночи. Неуклюже спрыгнув с подножки кареты и тяжело отдуваясь, местный эскулап поднялся на второй этаж дома, размахивая большим потёртым саквояжем. Графиня бросилась ему навстречу:
– Доброй ночи, док! Простите, что потревожила.
– Ничего страшного, миссис Гуль! – церемонно поклонился Бромс. – Такова уж моя участь. Я ведь давал клятву Гиппократа! – И с тревогой спросил: – Что-нибудь с Томми?..
– Я здоров! – воскликнул мальчик, выбегая из игровой комнаты. – Там – волк, сэр. Спасите его!
Бромс, который сначала не понял, о чём толкует Том, нацепил на мясистый нос очки и вошёл в комнату. Там он несколько раз обошел клетку, с изумлением разглядывая странное существо, затем пригладил рукой бороду и неуверенно пробормотал:
– Простите, миссис Гуль… Но я… не волчий лекарь!.. – В его голосе даже послышалась обида.
– Знаю, док, – смутилась графиня. – Но ведь и он – не совсем зверь… Прошу вас!.. Кроме того, – улыбнулась она, – во всем Норфолке не найти врача с вашим опытом!
Эти слова тут же стали для доктора призывом к действию, и он, с опаской просунув свою руку сквозь решётку клетки и прикоснувшись к тёплой человеческой руке непонятного существа, стал искать пульс. Тот едва прощупывался.
– Боюсь, не доживет до утра!.. – промолвил Бромс, но встретившись с испуганным взглядом Тома, поспешно добавил: – Хотя, надежда есть… Так что, молодой человек, – он взглянул на мальчика поверх очков, – для вас настало время серьёзных испытаний.
– Я выполню всё, что скажете, сэр! – с готовностью воскликнул тот.
– Посмотрим-посмотрим! – ответил Бромс и раскрыл саквояж. – Итак, – начал доктор, – перед нами – люпус хомо, то есть – волкочеловек, что равнозначно хомо люпусу, или – человековолку. А раз так, ему годится любое человеческое лекарство. Логично?
– Логично! – нетерпеливо согласился Том: – А какое?
Доктор Бромс осторожно, чтобы не причинять лишних страданий, задрал рубаху на волке. Взгляду мальчика предстало мускулистое человеческое тело, сплошь покрытое рубцами и кровоподтёками.
– Каждую рану для лучшего заживления следуето смазывать свинцовой мазью трижды на дню, – стал объяснять доктор. – Это – во-первых. Второе: для остановки кровотечений очень полезен крапивный отвар… – Он достал из саквояжа полотняный мешочек с вышитым на нем вензелем. – Одна столовая ложка на стакан воды. Ну, и третье лекарство, – продолжил доктор, – это эвкалиптовое масло, чтобы не было воспалений. – Он протянул Тому пузырёк с густой прозрачной жидкостью. – Кроме того, чтобы понизился жар, больному необходимо часто менять холодные компрессы на лбу, гмгм!.. на морде… Самое главное для него сейчас – это покой и строжайший режим. – Мистер Бромс оттянул звериное веко, глянул в мутный зрачок и покачал головой: – Негодяи!.. Его били по голове, и будет удивительно, если хомо люпус не потерял память…
Доктор поспешил откланяться и уехал, сославшись ещё на один ночной вызов. Он даже отказался от традиционного чая, чем очень расстроил Чарльза, который всегда его заваривал сам.
Было уже далеко за полночь, когда Том, следуя медицинским советам, сам обработал волку раны свинцовой мазью, не подпуская к нему никого.
– Поздний час, сынок! – напомнила ему мать. – Пора в постель.
Пожелав друг другу «спокойной ночи», они разошлись по своим спальням. И уже засыпая, Том прошептал:
– Набирайся силы, зверь!..
…Наступила осенняя холодная ночь. Особняк спал, погасив свечи.
Смешно причмокивал во сне кучер Герберт, словно понукал лошадей, мчась по бесонечной дороге...
Храпел Чарльз – главный хранитель дома: ему снился табачный лес, где на деревьях росли огромные табачные листья, а под ногами вместо песка лежал толстый слой табака. От шагов Дворецкого табачная пыль поднялась над землей, и Чарльз, так же, как и наяву, стал чихать бесконечное число раз, пока не проснулся. Но тут же он повернулся на другой бок и сразу заснул в надежде вновь попасть в сказочную страну...
Спала миссис Мэй: ей снилось море и её супруг у штурвального круга – сильный и весёлый...
Тому виделся летящий по небу корабль, а на нём, обнявшись, как братья, – его отец и человек-волк. Оба машут ему рукой, и что-то кричат, и весело смеются. Но отчего так страшно Тому? И нет в том сне покоя и веселья...
В беспокойное забытьё провалился человек-волк…
Глава седьмая.
«НЕ СКУПИТЕСЬ НА УЧЕНЬЕ, СЭР!..»
Раны на теле волкодлака давно уже зажили, но сам он всё ещё находился в бредовых снах, постоянно повторяя имя «Джек»... Если и пробуждался на миг, то ничего не понимал и никого не узнавал вокруг.
Том сделался его главной нянькой: он кормил и поил зверя, расчесывал шерсть на его холке, вставал по ночам, когда тот вскрикивал или рыдал.
Промчался месяц. Или два…
Уже пожухлая трава
Давно покрылась первым снегом.
А полузверь всё бредил Джеком…
...Капитан Джон был дико зол. Во-первых, ему помешали отобедать, вовторых (и это было главной причиной скверного настроения!) мальчишка вновь сбежал со шхуны. В течение одного года – третий побег!
На этот раз Джека нашли на берегу, в грязной таверне. Как с ухмылкой было доложено Атаману пиратов, он мыл посуду и чистил гнилой картофель. Хозяин таверны тут же получил по заслугам, таверна сожжена, а сын Рыжебородого Джона теперь стоял перед ним, как загнанный в угол зверек.
Для своих двенадцати лет он выглядел хилым, лет на девять, не больше.
Ощущая кожей отцовскую ненависть, будто обволакивающую его, втянув голову в щуплые плечи и, опустив глаза в грязный дощатый пол, мальчишка не ждал для себя ничего хорошего. Перед глазами Джека до сих пор стояла жуткая картина: распростёртое на земле тело хозяина таверны с полотенцем в одной руке и осколком разбитой тарелки – в другой.
– Ну, что, Огрызок, – обратился к нему Джон после долгого молчания, – придёт ли когда-нибудь конец твоим выходкам?!
Джек нервно покусывал губы.
– Я хочу учиться... – тихо ответил он.
– Что-что?!.. – расхохотался Рыжебородый атаман. – Повтори-ка еще раз!..
– Я вырос, отец, – твёрдо произнёс Джек. – На берегу есть джентльмены чуть постарше меня, которые уже давно учатся… У них хорошие манеры и много денег в карманах...
Джон удивлённо поглядел на сына и, пододвинув табурет, уселся напротив.
– Денег, говоришь?.. Верное наблюдение!! Но ты будешь иметь их куда больше, если научишься моему ремеслу. Тогда уж тебя непременно назовут «джентльменом удачи»! – Он расхохотался, потом закашлялся и кашлял до тех пор, пока не закурил трубку: – Ученье на моем корабле не стоит ни гроша, мало того – за полученные уроки ты будешь иметь свою долю! А там, – он кивнул в окно каюты, – тебе придется платить за все самому! Например, чтобы снять комнату или выпить кружку пива.
– Я заработаю, – поднял глаза на отца Джек.
– Да ну?! – с любопытством усмехнулся тот. – И как же, позвольте узнать?
– Как все, – ответил сын. – Своим трудом.
– Браво! – захлопал огромными ручищами Джон, а глаза его вспыхнули злым блеском. – Зарабатывать, прислуживая в вонючих тавернах! Врёшь!!! Чтобы мой сын!.. Сын Рыжебородого Джона!.. Стал чьим-то холуём?!..
Он с размаху ударил мальчишку по щеке.
Джек упал на пол, но тут же поднялся, ибо знал, что лежащий – вызовет у отца ещё большее раздражение.
– С этой минуты я сам буду следить за тобой! – проскрипел зубами рыжебородый Атаман. – А во время стоянок в портах ты будешь сидеть запертым в трюме! Хватит делать из меня посмешище! Ишь, герой выискался! – Он налил полный стакан рома, залпом его выпил, отдышался и, пуская дым под низкий потолок каюты, добавил: – Будут тебе и подвиги, и слава!
Он вгляделся в непримиримые глаза сына, потом вдруг уронил голову на грудь и прослезился:
– Если бы ты знал, Огрызок, как я одинок!.. Как трудно мне среди этих скотов, которые пока ещё боятся меня! Каждую ночь я жду своей смерти. Не от Закона, не от врагов – от них!.. – Он с ненавистью ткнул пальцем куда-то в стену. – Все хотят занять моё место. Но я держу его для тебя. А их – в упряжке! Пока держу… Хотя силы, сынок, уже не те… Вот почему я хотел видеть тебя на атаманском мостике, чтобы самому уйти на отдых и покой. – Он налил новый стакан и криво усмехнулся.
Джек с волнением слушал отца. Признанье Рыжебородого Джона прозвучало для него громом средь ясного неба. Как?! Его отец, которого боялись все на свете – трясется сам?!..
Нет-нет! Словам бы он не поверил, ибо знал их цену, но Джек впервые увидел слезы на обветренном, суровом, всегда пугавшем его лице. Взяв отца за руку, он тихо сказал:
– Я постараюсь быть рядом, отец… Но если ты ввяжешься в неправедный бой, снова сбегу! И тогда уже навсегда!.. – Он легонько смахнул со щёк Рыжебородого Джона солёные, как брызги моря, капли и добавил: – Убивать – это же смертный грех…
Джон мрачно насупился и резко оттолкнул сына.
– Ступай. Позови боцмана!..
Джек пулей вылетел на палубу и тут же за дверью нос к носу столкнулся с Одноруким Диком.
Тот отпрянул в сторону.
– Вас хочет видеть отец…
Джек уже точно знал, что Боцман всё подслушал.
Ах, если бы Джек тогда поступил так же, как и Боцман – может быть, судьба его была бы совсем иной. Но он не любил подслушивать, а всё, о чем говорили в то утро боцман Дик и Атаман, – узнал много позже…
Однорукий Дик с хитрой улыбкой поклонился мальчику и тенью проскользнул в каюту. Джон притворно удивился:
– Так ты уже здесь?!..
Дик кисло улыбнулся: эта шутка была с бородой – подлиннее, чем у Джона.
– Садись!
Дик послушно присел.
– Все слышал?! – спросил Атаман.
Дик обиженно поднял брови.
– Было бы хорошо, если бы мне не пришлось повторяться, – хмуро пояснил Джон.
– В таком случае – да, сэр! – признался Однорукий Дик.
– Отлично! – сказал Атаман и налил два стакана рома. – Что же тогда прикажешь делать с Огрызком?
Дик отпил глоток, от которого его передёрнуло, и ответил:
– Я возьмусь за его ученье. Только вам, Атаман, придется раскошелиться.
– Мне?! – угрожающе воскликнул Рыжебородый Джон.
– Для успеха дела, сэр! – пояснил Однорукий.
Джон поставил стакан и с любопытством уставился на Боцмана:
– Ну-ка, ну-ка!..
– Соврёт – пенни. Схитрит – шиллинг. Пальнет по чайке – фунт! А уж если по человеку – соверен, не меньше!..
Ни даль надежд, ни зов любви, –
Нас деньги делают людьми…
– Вот тогда-то и наступит час, когда он всем покажет свои крепкие клыки! – продолжил Дик и закончил мысль словами: – Мой вам совет: не скупитесь на учение, сэр!
И тут же ловко поймал единственной рукой звонкий мешочек, брошенный Атаманом…
– Запомни, Дик: с минуты этой
ты отвечаешь за него.
Учи жестокости его
И поощряй за зло – монетой…
Глава восьмая.
ТРЕВОЖНОЕ РОЖДЕСТВО
Наступила зима.
В город на четверке белоснежных коней въехала хозяйка метелей и мороов – сама миссис Winter!
На побережье и на город
Свой наложила белый грим,
И к небу заструился дым,
И вьюги завертелся ворот…
По улицам пронеслись стаи белоснежных птиц, неслышно роняя на землю мягкие перья, стуча и заглядывая в каждое окно.
А когда зима ударила в холодный бубен луны, на площади появился в синем цилиндре и голубом плаще страшный мистер Frost.
Пришли большие холода.
Трещал мороз шутом в трещотки.
В лёд вмёрзли рыбы и суда,
И перевёрнутые лодки.
А на рассыпчатых снегах –
Воро;ны в черных сюртуках…
Иногда они громко возмущались, когда мальчишки бросали в них палками. А те – спозаранку и до поздней ночи – на санках или кувырком с горы!..
Том тоже зиму обожал,
Как все в своём далёком Детстве…
Весь год он, словно зритель, ждал
Её чарующего действа:
Таинственного торжества
На ночь Святого Рождества!
От чердака и до подвалов
Дом пахнул хвоей. Он дарил
Декабрьский запах мандарин
И предвкушенье карнавала!
Том, как безумный, в эти дни
Любил с утра сновать по дому,
Где свечек праздничных огни
Уже светили по-другому,
Ловить домашних нежный взгляд,
Вдыхая кухни дым и чад.
У очага, средь тайн поварских
Смотреть, как повар дичь смолит,
Бормочет что-то из молитв –
Библейских или кулинарских…
Их повар был мастер варить чесночный соус или жарить бараньи котлеты, или сочинять снежно-сладкие кремы для ромовых бабок, украшая их цукатами и орехами.
И уж конечно Том любил
Морозить щёки на прогулке,
Взамен зубрёжки и чернил –
Гулять по тихим переулкам,
При свете ранних фонарей
Лепить снеговиков и фей…
Изредка согревая дыханием замерзшие руки, чувствуешь себя при этом сродни Создателю!.. Так было и в прошлую зиму, так было всегда…
В этот раз всё происходило иначе. Миссис Winter не согрела сердце Тома (как ни парадоксально это звучит). Её Белый праздник не коснулся его души. Новый год пришёл скучно и печально.
Всё чаще Том видел заплаканные глаза матери: по-прежнему не было вестей от отца. А однажды днём, стоя у окна в гостиной, и сквозь затейливые морозные узоры, взирая на пустынный двор, Том услышал, как в очередной раз приехал доктор Бромс.
Он появился с улыбкой, примёрзшей к покрасневшему от ветра лицу. Протерев шёлковым платком очки, заходил по гостиной, изредка останавливаясь у камина и вороша кочергой раскаленные угли.
– Чаю, сэр? – заглянул в гостиную дворецкий.
– Лучше кофе, – бросил через плечо доктор, думая о чём-то своём.
На невозмутимом лице Чарльза мелькнуло разочарование. Он поклонился и исчез в дверях.
Том вошёл в гостиную.
Доктор сразу оторвался от своих мыслей, и глаза его заблестели – как всегда при встрече с мальчиком.
– Добрый день, юный джентльмен!
– Здравствуйте, мистер Бромс, – ответил Том.
– Как наш пациент? – поинтересовался доктор. Хотя на этот раз вопрос был задан более чем формально.
– Всё в порядке, сэр.
– Он что-нибудь вспомнил?
– Нет, сэр. Волк не помнит даже того, как мы забрали его от лорда. А в основном, он совсем здоров… Благодаря вашим лекарствам, сэр! – не преминул добавить Том.
Доктор улыбнулся: он любил, когда его хвалили. Но тут в дверях появилась графиня Мэй, и улыбка Бромса тут же досталась ей.
– Ещё раз, добрый день, миссис! – поклонился доктор.
– Что-нибудь случилось? – графиня на мгновенье замерла. – Вы уехали утром и…
Он не дал ей договорить:
– Есть одна новость…
Графиня вздрогнула и повернулась к сыну:
– Ступай к себе, Том! Нам с мистером Бромсом нужно поговорить.
– Да-да! – добавил доктор. – К твоему волку я зайду позже.
Сын послушно вышел, столкнувшись в дверях с дворецким.
– Ваш кофе, сэр, – не глядя на доктора, произнёс Чарльз и поставил расписную чашку из мейсенского фарфора на круглый столик у камина.
– Я разве просил кофе?.. – рассеянно спросил доктор. – Я всегда пью чай.
Лицо дворецкого тут же расцвело в улыбке.
– Простите, сэр, сейчас принесу. – И великодушно добавил, – Это моя вина. Я знаю, что вы любите чай…
– А кофе оставьте мне, Чарльз! – попросила миссис Мэй.
Дождавшись, когда дворецкий плотно закроет за собой дверь и спустится по лестнице на кухню, Том из другого конца коридора на цыпочках подбежал к гостиной и прильнул ухом к двери. Он знал, что так делать нехорошо, но какая-то непреодолимая сила тянула его услышать разговор взрослых.
– Что-нибудь случилось?.. – повторила свой вопрос графиня.
В комнате повисла напряженная пауза. Затем донесся хрипловатый голос доктора, звуча то глуше, то громче.
– Я получил ответ из Управления Британского флота.
У Тома ёкнуло сердце. Мать молчала. Том представил, каково ей сейчас. Он словно видел её напряжённое лицо, её сцепленные пальцы рук, как она делала всегда, если бывала в сильном душевном волнении.
И тут вновь раздался хриплый голос мистера Бромса:
– Новости неутешительные... Целый месяц поисков и разбирательств ни к чему не привели... Управление склоняется к тому, что мистер Гуль…
Том рванул дверь и ворвался в комнату.
– Как жить дальше?.. – еле слышно промолвила Мей, отрешённо взглянув на сына и слабо погладив его по голове.
Доктор Бромс впервые в жизни ничем не мог помочь. Он ругал себя последними словами, что не сумел подготовить графиню к страшному известию.
– Не плачь, мама, – без конца повторял Том. – Отец жив! Ты увидишь! Он обязательно вернётся!
– Конечно, жив, мой мальчик, – шептала графиня. – Он всегда будет с нами!..
…Вот и весна пришла. У каменных ворот зацвёл терновник. Небеса окунулись в синее море и покрылись лазурью.
Наступил день, когда человек-волк наконец-то раскрыл глаза, и взгляд его был спокойным и разумным. Он узнал Тома, узнал графиню, познакомился с Чарльзом. А Том теперь зачастил на кухню, так как волчий аппетит у чудища проснулся даже раньше его сознания. Он ел всё подряд и помногу раз в день. Доктор Бромс, в принципе, был доволен его выздоровлением, однако, за вечерним чаем всё же рассуждал о том, что есть в этом существе нечто звериное, а от зверя всего можно ожидать. И обращал внимание графини на возможную опасность для Тома в столь тесной дружбе. Хотя сам писал ежедневные заметки и наблюдения о фантастическом животном – с тем, чтобы однажды произвести сенсацию в области естествознания.
Единственное, что вызывало тревогу доктора Бромса – это полное отсутствие у волка памяти о прошлом. Болезнь сия, говорил он, зовется в медицине амнезией, и излечиться от неё можно не всегда, а только в случае, если у больного произойдёт нервный срыв от внезапного потрясения. Когда же этого следовало ожидать, не знал никто, кроме Бога, конечно, которому Том неустанно молился.
Глава девятая.
ЦВЕТНЫЕ ПАРУСА
Волк изменился. Его перестали донимать странные видения. Он жил только настоящим, и оно было в меру спокойным.
Не помня в Прошлом ничего,
Волк с Нынешним почти не спорил.
Том на прогулку брал его
Бродить по парку, реже – к морю,
Держа порой на поводке,
А иногда – рука в руке.
Но ни прохлада дна морского,
Ни крики чаек, ни прибой –
Ничто весеннею порой
Не пробуждало в нём Былого…
Чугунную клетку убрали в сарай, и теперь волк, несмотря на протесты доктора, жил вместе с Томом. Их кровати поставили рядом, и по вечерам они играли в морской бой или мастерили кораблики с цветными парусами.
Волк постоянно удивлял мальчика своими неожиданными познаниями в морском деле.
– Что такое бом-брам-стеньга? – спрашивал Том.
– Это дерево, которое служит продолжением брам-стеньги, – отвечал волк.
– А что такое брам-стеньга? – выпытывал мальчик.
– Дерево, служащее продолжением стеньги.
– Так что же такое стеньга?! – вопрошал Том.
– Дерево, что служит продолжением мачты, – посмеивался волк, обнажая клыки. – Смотря по тому, какой мачте принадлежит, называется фор-стеньга, грот-стеньга и крюйс-стеньга. А уж выше идёт брам-стеньга, а ещё выше – бом-брам-стеньга! – возвращался он к началу разговора под их общий хохот.
– Наверное, ты был моряком, если так много знаешь! – утверждал Том.
Волк недоумённо пожимал плечами: цветные лоскуты парусов что-то напоминали ему…
Солнце стало пригревать сильнее. Тонкая корка замерзшей морской воды у берега с каждым днем покрывалась всё новыми трещинами, и освобождённые от зимнего плена волны – так же, как и вечность назад – рвались на берег, обжигая редких гуляк ледяными брызгами.
Безбрежный морской простор до самого горизонта, гул волн и запах морского песка преобразили волка. Он вдыхал полной грудью холодный воздух ранней весны. Иногда Тому казалось, что вот сейчас, еще мгновенье, – и волк вспомнит Прошлое. Но этого не происходило…
И лишь из деревяшек флот
Да шелест парусов бумажных
Подчас оттаивали лёд
Замерзшей памяти. И страшно
Ему вдруг становилось вмиг,
Когда строгал он барк иль бриг…
Отдельными вспышками возникало чье-то далёкое детство… Чья-то прошлая жизнь… Чье-то прозвище – Огрызок…
Он силился понять, что значил
Смысл тех видений или грёз…
То ль кто-то изводил всерьёз,
Иль кто-то просто так дурачил…
Волк с удивлением спрашивал себя: зачем она ему – чья-то прошлая жизнь?.. Что ему в ней? Кто этот наивный мальчик по имени Джек?.. И не получал ответа...
Между тем, все Графство давно уже знало о Волке.
Многие кучера стали выбирать по просьбе своих господ путь, который обязательно пролегал мимо особняка Чейстонов. Те надеялись хоть издали, хоть краешком глаза увидеть человек-волка. Все мальчишки Норфолка с завистью глядели на Тома. Авторитет доктора Бромса, который мог почти ежедневно видеть зверя, притом, изучать его сколько угодно – возрос неизмеримо.
Доктор, будучи другом семьи и охраняя её покой, пообещал жителям Норфолка, что к лету он привезёт чудище на ярмарке в Кингс-Линн на всеобщее обозрение. Его обещание немного утихомирило страсти, и отвадило от дома любопытных, которые теперь все – от ребёнка до старика – с нетерпением ожидали начала лета.
И вот оно наступило.
Дружба Тома с волком росла, как дни в начале июня. Много времени проводили друзья на берегу, скрываясь от любопытных соседских глаз за сохнущими сетями. С утра и до вечера разносились оттуда команды:
– Лево руля!
– Поднять якоря!
И начинался морской бой.
Громко палил фрегат.
– Свистать всех наверх!
– Выйти на ветер!
И остывал порой ужин, даже если Чарльз приносил его прямо на берег.
– Не зевай на руль!
– Смотреть вперёд!
– Пли!
И тонул неприятельский корвет…
...Однажды после штормовой,
Дождливой ночи, утром блёклым –
Кусок обшивки бортовой
Был выброшен на берег мокрый
Средь водорослей и камней…
На нём темнело: «САНТА МЭЙ…»
Его нашёл Том…
Горизонт качнулся, Том медленно присел на корточки, чтобы не упасть. Застучало в висках: «Мэй-Мэй-Мэй!»...
Волк подбежал и встревожено спросил:
– Что случилось?!
Том протянул ему кусок мокрого дерева. Тот осмотрел его со всех сторон и удивлённо спросил:
– Что это?..
– Обшивка отцовского барка, – хрипло ответил мальчик. – Значит, он всетаки погиб… – И худые детские плечи сотряслись в беззвучных рыданиях.
Волк отошёл в сторонку.
Мэй… Мэй… Какое знакомое имя!.. Мэй! Мэй!.. Как будто он где-то слышал его… Или читал… Выжженные буквы… Чёрная обшивка… МЭЙ! МЭЙ! О, МЭЙ!!! Но где?.. Когда?!.. Сухие губы бессвязно бормотали, а в ушах нарастал гул Времени…
И тут на голову волка обрушилось Прошлое! Оно запахло порохом и кровью, оно загрохотало выстрелами и предсмертными стонами, а перед глазами явились пираты, акулы, охотники, волки, и – Артур Гуль!..
Волк вспомнил всё. Свое имя. Свою жизнь. Свою власть и жестокость. Свою славу! И своё унижение!.. Последняя вспышка памяти взрывом ворвалась в сознание, вернула Прошлое… Мальчик по кличке Огрызок, который постоянно приходил в его виденья – был он сам!..
Человек-волк застонал. Он увидел себя подростком, юношей, стоящим на капитанском мостике под чёрными парусами… Его воспалённая память вернула ему тот день, когда в стычке пиратов был убит отец. Огрызок не люил его, но в тот миг, когда отца убили на его глазах – в нём проснулся Сын Пирата, и он, победив своих недругов на корабле, с полным правом надел на себя отцовскую треуголку Атамана!
Убийство, во имя чего бы оно не произошло, – есть убийство. Это Прыжок Зверя, сидящего в каждом из нас. И как только зверь выпрыгнет наружу, его уже не загонишь обратно. А он, насладившись стонами настигнутой жертвы и вкусив крови, жаждет новых смертей, одной страшнее другой.
Так месть за отца превратила морского волчонка из Огрызка – в Кровавого Джека-Косые Паруса! Сильного, отважного и жестокого. Он, не задумываясь, убивал каждого, кто вставал на его пути. Слыша стоны и мольбы пленных, он лишь смеялся им в лицо, и каждый раз дерзко бросал вызов Судьбе.
О, как радовался на том свете Рыжебородый Джон! Своей смертью он передал эстафету своему сыну! Смоляная душа погибшего Атамана извивалась в Адовом огне, задыхалась под тяжестью грехов, крича от боли, но всё равно была довольна: сын Джона стал настоящим Морским Волком!..
Виденьем этим, оглушённый,
Волк был растерян, смят, сражён…
И – вспомнив всё, что было – он
Глядел на Тома, потрясённый!..
Глава десятая.
ГРОМ НЕБЕСНЫЙ
По серым ветреным волнам
Из южных мест дорогой длинной
Плыла к холодным берегам
Выносливая бригантина.
На ней без лени и тоски
Служили честно моряки.
Родных стремясь увидеть вскоре,
Они без устали вели
Свой парусник на край земли,
По краю Северного моря…
Команда чувствовала себя отлично: уже не в первый раз моряки ходили к Берегу Янтарных Сосен и знали, что в Лесной школе их ждут: у каждого матроса был свой названный сын. Поэтому мальчишек ожидали не только общие подарки, но и личные сюрпризы. Много везли в трюме южных фруктов и сладостей: ведь на севере, где лето всегда холодное, они принимались с особой благодарностью.
До Абердина оставалось чуть более ста миль, как вдруг Впередсмотрящий (он сидел в бочке на грот-мачте) увидел на горизонте со стороны востока быстро приближающуюся к их барку шхуну. Неведомо откуда возникшая – она казалась почти неправдоподобной. Впередсмотрящий – молодой матрос, впервые попавший в столь длительное плаванье – не испугался, хоть голос выдавал его волнение, когда он прокричал в рупор:
– Неизвестный корабль, капитан!..
Однако Артур Гуль, тридцативосьмилетний владелец «Санты Мэй», сам уже следил в подзорную трубу за шхуной без опознавательных знаков.
Флаг чёрным был и паруса –
Черным-чернее мглы и ночи!
Как будто адская гроза
Разорвала всё небо в клочья.
А с флага, обнажив оскал,
Зловеще череп хохотал.
Моряк, почуяв вмиг угрозу,
Хотел дать знак, но не успел:
С корвета выстрел прогремел
И сбросил за корму матроса…
Стая акул тут же бросилась к его телу, и зелёная гладь воды стала бурой.
Стоял пронзительный июль.
Казалось, бой был – невозможен.
– Все – на защиту! – отдал Гуль
Приказ. И меч достал из ножен...
Моряки с тревогой высыпали на палубу. Положение становилось угрожающим. Барк, будучи кораблем торговым, имел на своём борту лишь две маломощные пушки. Но они годились скорее для приветственной пальбы, чем для серьезной схватки.
Поникшие паруса вспыхнули почти одновременно. Затрещали горящие мачты, и чёрный дым закоптил белые облака. С чёрной шхуны уже стали слышны громкие ругательства.
Впивались крючья в бок кормы,
Тугие натянув канаты.
Подняв ножи и топоры,
Вломились на корабль пираты…
Нападавших оказалось куда больше, чем матросов в команде Гуля. Кроме того, морские бандиты, опьянённые близкой победой и ромом, действовали агрессивней. Спрыгнув на палубу горящего барка, они резали, стреляли и рубили ни в чём не повинных людей. Злодейство творилось быстро и привычно. Шкипер был убит первым: ему топором проломили голову. Один за другим уходили из жизни отважные моряки.
На баке, недалеко от фок-мачты, дрался раненый в плечо капитан «Санты Мэй». Он уже сразил трёх негодяев, но его окружали ещё с десяток разъярённых пиратов. И лишь когда, потеряв сознание от ран, он упал на свёрнутые кольцами канаты, злодеи набросились на Гуля и связали его.
Отец Тома уже не видел, как из трюма растаскивались коробки и мешки с подарками для Лесной школы, как плевались пираты, наткнувшись на бесполезный для них груз: вместо рома – в бочках оказался мёд, вместо оружия – игрушки, вместо золота, дорогих тканей и мехов – учебники, тетради и чернила.
Огонь охватил почти весь барк. Пираты вернулись на шхуну, прихватив с собой капитана Гуля, оттолкнулись железными крюками от горящего корабя и отплыли на безопасное расстояние.
Тогда и вышел на палубу атаман пиратов Кровавый Джек-Косые Паруса.
Курчавые чёрные волосы и борода обрамляли его смуглое загорелое лицо, всё в рубцах и ссадинах, а карие глаза смотрели умно и живо. И если не знать, что это – самый страшный человек во всём Северном море, многим юным леди он пришёлся бы по вкусу. Как ни странно, его лицо можно было даже назвать красивым, но это была та грубая красота, за которой скрывались себялюбие и жестокость.
Сами пираты прозвали Джека «Кровавым». Он мог одним взглядом послать на казнь любого из них. Они страшились Атамана и люто его ненавидели. Лишь один человек на шхуне мог говорить с ним на равных: боцман Однорукий Дик.
Поднесли кресло. Поставив ногу на сиденье, Джек с нескрываемым любопытством смотрел на Артура Гуля, который всё ещё не приходил в сознание. Рана на плече пленного была наспех перевязана разорванным рукавом его собственной рубашки.
Это самолично сделал Дик: Гулю ещё предстояло «позабавить» атамана, который часто устраивал жестокие шутки с пленными, себе – на радость и – на страх своей команде. Несчастных либо вешали по нескольку раз, или, подцепив за ногу, опускали за борт, не давая захлебнуться, а то просто живьём бросали на съедение акулам.
Атаман подал знак, и пират, вылил ведро воды на капитана Гуля. Привязанный к грот-мачте, тот приоткрыл глаза, с трудом поднял голову и увидел, что находится на чужом корабле, тяжёлым взглядом окинул свой барк, пылающий неподалёку.
– Ба! Кого я вижу?! – с фальшивым радушием воскликнул Атаман.
Пираты громко захохотали: спектакль начался.
– Аяяй! – «возмутился» Джек. – Какие негодяи! – Он грозно нахмурился и гневно посмотрел на пиратов. – Как вы посмели?!.. Ведь это – знаменитый сэр Артур!!!
«Негодяи» давились от смеха, вливая в себя ром прямо из бутылок.
– Подлые акулы! Морские выродки! – прорычал Атаман. – Чтоб вас всех поглотила пучина!
Каждая его фраза сопровождалась диким рёвом восторга команды. Джек вынул из-за пояса пистоль и навёл его на пиратов.
– Вот я вас! Продырявлю и – баста!
Смех несколько поутих, хотя все знали, что и эта сцена также входит в кровавый спектакль. Лишь один пират прошептал на ухо другому:
– Когда он так шутит – меня всё равно берёт оторопь!
– Ещё бы! – согласился с ним другой. – Вспомни, как в тот раз он убил Коротконогого Бочонка. Даже бровью не повёл, потом божился, что вышло, дескать, случайно.
– Как бы не так!.. – с ненавистью прибавил первый. – Он избавляется от всех ему неугодных.
– Тсс!.. – прервал второй. – На шхуне везде уши...
Кровавый Джек, между тем, сделал один выстрел и прострелил узел на верёвке пленника, которой тот был привязан к грот-мачте. Артур Гуль настолько ослабел, что тут же мешком свалился на палубу.
– Не ушиблись?! – сострадательно спросил Джек, подойдя к нему.
Не ответив на издевательство, Гуль нашёл в себе силы сесть, затем поднялся и прислонился к мачте. Так и стоял, слегка пошатываясь, неотрывно глядя в глаза Джеку. Тот не выдержал его пронзительного взгляда. Он повернулся к Однорукому Дику и велел подать вино. Боцман вынес на подносе два серебряных кубка. Один поднесли Атаману, второй – Гулю. Видимо, представления для пиратов не отличались разнообразием.
Пленник, как ни странно, принял бокал… и вдруг резко выплеснул вино в лицо Дику.
Тот от неожиданности заморгал мокрыми ресницами, выпучив глаза, потом бросил поднос на палубу под дружный хохот команды и в ярости набросился на безоружного пленника. Однако властный голос Кровавого Джека остановил его:
– На место, Дик!.. Сэр – наш гость, и поэтому веди себя прилично. Лучше налей капитану бокал рома. Сам видишь: вино он не переносит...
Стиснув зубы, Однорукий Дик молча вытер обшлагом пустого рукава лицо и налил Гулю полный кубок рома. Однако эту порцию выпивки ожидала участь предыдущей. Такого спектакля пираты в жизни ещё не видали!
Кровавый Джек отхлебнул из своего кубка и, прищурившись, с любопытством наблюдал за странной дуэлью. На этот раз Однорукий Дик, не отерев лица, сам обратился к Джеку, криво улыбаясь:
– Ты не прав, Атаман! Ром он не любит тоже. Попробую угостить его джином. Но если и джин придётся ему не по вкусу, клянусь Геенной Огненной, я ему мозги продырявлю, чтоб научился уважать законы гостеприимства такой благородной компании!
Он принёс бутылку и налил в кубок Гуля чёрную огненную жидкость.
Кровавый Джек, предвосхищая очередное смелое безрассудство капитана Гуля, обратился к нему и поднял свой кубок.
– Простите его за грубость, сэр! Что с него взять? Мужлан, скотина, людоед! Невоспитанный башмак, ваша милость! Мы с вами совсем другие люди. Я хочу выпить за вас до самого дна! – Джек прищурился в хищной улыбке. – Пейте и вы – до дна морского!
Атаман остался доволен своей шуткой и тут же опорожнил бокал. Гуль не проронил ни слова. Стоял молча.
– Ну, чего же вы?..
– Я оказался прав, атаман! – взвизгнул Однорукий Дик. – Джин ему тоже не по нраву. Может, угостить вас тёплым молочком?!..
– Ну что ж, я выпью свой бокал, –
Ответил Гуль почти спокойно, –
И, хоть я смерти не искал,
Её приму от вас достойно…
Он поднял кубок:
– За того, кто отомстит!
Хохот смолк. На палубе наступила зловещая пауза. Лишь невдалеке трещали чёрные мачты догорающего барка.
– И кто он, этот храбрец? – холодно поинтересовался Джек.
– Мой сын, – твёрдо ответил капитан.
– О-о-о! Ваш мальчишка?! – Атаман схватился руками за голову. Он обвёл безумными глазами команду, вскочил на кресло и заорал что есть мочи: – Все за борт! Спасайся, кто может!.. – И, продолжая представление, бросился на колени перед Артуром Гулем. – Помилуйте, сэр! Не губите! Я знаю его: он так жесток! – Джек выл и хохотал одновременно.
Снова послышались шутки и смешки.
Кто-то завопил «Старинную пиратскую песню»:
Морской простор нам тесен.
И суша нам тесна.
Весь день горланим песни
С утра и дотемна.
Мы – парни деловые
Без всяческих затей.
Нам денежки живые –
Важней живых людей!
Ночные джентльмены
Удачи и Ножа –
Мы любим соверены,
К ним тянется душа!
Запла;тите – и сразу
Назначим делу час:
Злодейство – по приказу,
Убийство – на заказ.
Лихая ждёт нас участь,
Зловещ наш тяжкий грех.
Но, совестью не мучась,
Мы верим в свой успех!
Идём весь век по бровке
Меж суши и водой.
Пока петля верёвки
Не стянет узел свой…
Джек поднялся. Улыбку – как смыло волной. Он посмотрел на Гуля беспощадными очами и прохрипел:
– Повесить!..
Сэра Артура тут же, словно в клешни, схватили крепкие руки пиратов.
– И знай, герой! – проскрежетал зубами Кровавый Джек. – Ещё много лет я буду убивать и грабить таких, как ты! И побогаче! И победней! Мое имя наводит страх на моря и материки! А кто не со мной, – он обвел тяжёлым взглядом команду, – разорву и загрызу! Потому что я – ВОЛК МОРСКОЙ!
На шею Капитана поспешно набросили канат. И, когда сапог палача уже приготовился выбить из-под его ног пустой бочонок, Артур Гуль промолвил:
– ТАК БУДЬ ЖЕ ТЫ ВОЛКОМ НАВЕКИ!..
В тот же миг бочонок от сильного удара покатился по палубе и стукнулся о борт шхуны.
В чистом небе внезапно ударил гром, сверкнула молния, вокруг сделаось темным-темно. День превратился в ночь. На шхуну обрушилась страшная гроза. Молнии раскалывали чёрный небосвод, а гром ревел так, словно по тучам шло разъяренное стадо слонов. Потоки ледяной воды в один миг залили палубу.
Это длилось совсем недолго, минуту-другую, – хотя одни из пиратов потом утверждали, что буря швыряла их час или два, а другие клялись и божились, что этот Ад продолжался весь день.
Но, что бы они ни говорили, очень быстро – и так же внезапно – шторм прекратился. Наступил штиль.
Море успокоилось, рассеялась тьма, солнце светило на весь Божий мир, вновь освещало и грело моря и Землю.
– Где он?! – воскликнул Джек, указывая на рею.
Под ней покачивался лишь обрывок каната. Тело бесследно исчезло.
– Обыскать палубы и осмотреть всё за бортом! – приказал Атаман охрипшим вдруг голосом.
Но матросы словно приросли к полу. Полными ужаса глазами глядели они на Кровавого Джека. Натерпевшись страху во время неожиданного шторма, пираты, казалось, куда больше были потрясены теперь – когда море успокоилось.
– В чём дело, болваны?! – рявкнул на них Джек.
Те продолжали молчать.
– Испугались, дураки?! – рассмеялся он, не понимая, что творится. – Может, вас поразил гром?!..
Пираты расползались от него в разные стороны.
– Эй, кто-нибудь мне скажет, наконец, что происходит?!! – теперь он был вне себя от гнева.
– Ата-ата-ата-а-аман!.. – пролепетал Боцман. Его не слушался язык, а рот свела судорога.
– Ну, что?! – Джек выхватил пистоль из-за пояса. – Говори быстрее!..
Однорукий Дик облизал деревянным языком шершавые губы и с трудом выдавил из себя:
– Тво-во-во-е лицо… – Он пораженно застыл, не в состоянии произнести ни слова.
– Что – мое лицо?!.. – зарычал в ярости Джек и, повернувшись к надраенному до зеркального блеска судовому колоколу, замер… На него смотрела волчья морда!..
– Морской чёрт!.. – разнеслось по палубе.
«Дьявол! – мелькнуло у него в голове. – Неужели… проклятье Гуля?!..»
– Скорее канат! – бросил кто-то из матросов.
Джек отскочил в сторону и резко обернулся на шёпот:
– Стоять! Если кто двинется с места – вмиг сосватаю со смертью!
Но тут сзади навалились двое: один вырвал у него пистоль, другой же – здоровяк более шести футов – скрутил руки за спиной. Кровавый Джек, как я уже говорил, был не из слабых, но и прижавшие его к палубе почти двести фунтов были довольно ощутимы! Он попробовал вырваться, однако, меньше чем за минуту, был обвязан канатом, словно личинка коконом.
Пираты вспомнили обиды
И, пересиливая страх,
С жестокой злобой в пух и прах
Пинали волка!.. Весь избитый
Лежал ничком живой мертвец…
Пока – живой… почти калека.
«Скорей убейте, наконец…» –
Подумал тот, кто звался Джеком…
Спустя четверть часа Однорукий Дик, надев атаманскую треуголку, которая пришлась ему как раз впору, приказал спустить на воду судовую шлюпку и бросить туда ещё живого Атамана. Шлюпку отпихнули от борта шхуны, и она по воле волн поплыла в неизестность…
Глава одиннадцатая.
РЫБИЙ БОЙ
...И долго в северных ночах
Качалась лодка на волнах…
Два дня и две ночи плыл Джек в полном беспамятстве, не чувствуя ни голода, ни жажды. Лишь на третий день раскрыл глаза. Небесная синева распростёрлась над ним. Сверкало солнце.
Джек сощурился и хотел прикрыть лицо рукой, но почувствовал, что это невозможно – лажонями он ощутил морду зверя... Он приподнял голову и бросил взгляд на свое избитое, связанное канатом тело. Тут же всё вспомнил и зарычал от ярости и бессилия. «Гроза всех морей» – он оказался беспомощней щенка, брошенного в воду.
Попытка вырваться из плена была безуспешной – он сам учил команду вязать крепкие морские узлы.
Тяжело дыша, Джек упав на дно лодки с разодранными в кровь руками, атаман пиратов застонал от унижения и боли, постепенно осознавая, кем стал ныне. Он ещё помнил свою власть над людьми и не мог примириться с её потерей. Не мог и не хотел. Джек уговаривал себя, что всё это может оказаться самым жутким на свете сном, самой страшной болезнью, – всем, чем угодно, только не явью.
Он глядел в сияющее голубое небо, словно искал там звезду своей судьбы. Но если б даже и нашёл её – увидел бы, что светит она ему холодно и строго. Высоко проплывали молчаливые облака, похожие на паруса далёких кораблей.
Джек почувствовал жжение в глазах. Это были слёзы, горячие и спасительные, которые не приходили к нему со времён детства.
Он с трудом повернулся на бок, уткнулся в борт шлюпки и опять провалился в забытьё…
…Когда луны с щербинкой блюдце
Ссыпа;ло звёзды в небеса –
Джек, наконец, открыл глаза,
Но вновь не смог пошевельнуться.
Волны спокойно плескались о борт шлюпки, и не было конца звёздному и морскому пути.
Крепко связанное канатами избитое тело начало ныть. С каждой минутой в Джеке всё сильнее пробуждались голод и жажда. Не привыкший отказывать себе в еде, страстный любитель вкусно поесть и много выпить – он понимал, что эта слабость его и сломит.
Внезапно за бортом послышался какой-то странный плеск.
Джек прислушался и даже попытался приподняться. Скорее нервами, чем глазами, он узнал летевшего к нему по воде пловца. У того был огромный хвост, острые плавники и дышащая бедой пасть. Акула!..
Почуяв пленника, она ощутила над ним свою власть и закружила вокруг шлюпки смертными кругами, примериваясь и предвкушая, как схватит его за бока, как сомкнёт свои челюсти-жернова, и громко точила зуб о зуб в нетерпении.
ПЕСНЯ АКУЛЫ
Сводит от голода скулы
На скоростных виражах.
В чёрном просторе – Акула,
Челюсти – в острых ножах.
Кто мне грозит аркебузой?
Чьё гарпуна остриё?
Если для вас жизнь в обузу –
Бросьте Акуле её!
Что; мне напевы сирены
Или русалки любовь?
Жарко клокочет по венам
Жутко холодная кровь.
Шваркнется в обморок каждый,
Кто попадётся в пути.
Я, как безумная, жажду
Счёты со всеми свести!
Если же вы дорожите
Жизнью своей и чужой –
Больше ещё задрожите,
Встретившись в море со мной!..
Он лежал – ни жив, ни мёртв, покорно положившись на судьбу или случай. Плеск становился гвсё ромче, уже то за левым, то за правым бортом шлюпки показывался из воды акулий плавник, разрезая волны, как масло.
С детства забывший о Боге, Джек начал страстно молиться. Вдруг ясно вспомнилась молитва «Отче наш», которую, пират, казалось, навсегда вычеркнул из своей памяти. Вода возле лодки вдруг забурлила, забила фонтанами брызг…
Ещё вираж! Ещё мгновенье,
И – оборвался бы рассказ!
Но вдруг нежданно, в тот же час
У лодки началось сраженье!..
Дралась с Акулой Рыба-Меч,
Внезапно появившись рядом.
Их поединок стоил свеч:
Одну из них ждала награда…
И то ли во сне, то ли в забытьи, он услышал их голоса.
– Он – мой! – ощерилась Акула.
– Нет, мой! – визжала Рыба-Меч.
– Хочу тебя предостеречь,
Чтобы мозги твои продуло!
Взлетел до неба хрип и визг.
Кровь пролилась фонтаном брызг.
Вертелась лодка в волнах боя.
А пленник был ни жив, ни мёртв,
Средь разъярённых рыбьих морд,
Давно простившись сам с собою.
Акула в гневе, между тем,
Впилась в соперницу зубами.
И карусель кровавых тел
Взбивала брызги над волнами.
Но тут Меч-Рыбе удалось
Проткнуть акулий бок. Насквозь!
Два жутких предсмертных вопля, которые, наверно, услышал сам Дьявол, разнеслись над морем. Рыбы забились в агонии. Вскоре оба чудища навек замерли и, всплыв на поверхность, мирно уплыли в разные стороны.
Шлюпку отнесло на юг, прибивая волной к берегу, и вскоре в заливе Уош выбросило на песок.
Что было дальше – вы знаете. Но не всё...
Глава двенадцатая.
В СТАЕ
Когда рыбаки, развязав Джека, в ужасе бежали, атаман пиратов со стоном пеелез через борт шлюпки, упал на мокрый песок и стал двигаться дюйм за дюймом к спасительному огоньку костра, покинутого рыбаками, что весело пылал за ветками деревьев.
…Так Джек на новый берег вполз,
Не ведая о расстояньи,
То – на пригорок, то – в откос,
Теряя силы и сознанье.
К почти погасшему костру
С трудом добрался поутру…
Осмотрелся, глубоко вздохнул, и впервые сказал «спасибо» Господу: он благодарил Создателя за то, что остался жив. Нанизал на прут несколько сельдей, лежавших в рыбьей куче – улов, брошенный рыбаками – и поджарил, скорее, чуть подкоптил на едва тлеющих углях. Еда немного прибавила сил. В бутылях ещё оставалось вино, и он выпил всё до последней капли, но не опьянел и не взбодрился в горестном своём положении. Раны от побоев и канатных узлов горели, напоминая лишний раз о том, что произошло две ночи тому назад.
Где-то вдали послышались человеческие голоса. Джеку пришлось собрать остаток сил, чтобы, прихватив с собой несколько рыбин, двинуться напролом в самую гущу леса. Уже, будучи далеко, он услышал где-то позади себя лай собак и возбуждённые мужские восклицания. Скорее всего, это ночные «храбрецы» вели соседей к лодке.
С этого часа Джек не смел показаться на глаза людям. Ночами рыскал по лесу в поисках воды и пищи, обходя стороной тропы, днём же хоронился в каком-нибудь овраге или в старом дупле. Он позабыл вкус мяса и хлеба, питаясь лишь грибами и ягодами, которых в лесу в эту пору было в изобилии.
Теперь ему стал понятен язык птиц и зверей, но вскоре эта способность оказалась ни к чему: всё живое сбежало, уползло и улетело в соседние леса. Животным тоже был страшен человек-волк!
Он потерял счёт неделям и месяцам. Солнечный свет уходил на убыль. Пошла череда дождей, и яркие тёплые дни были теперь кратки и редки.
Смешалось время в голове.
И то, что пролетело лето, –
Джек вдруг заметил по листве,
Что озарилась жёлтым цветом...
Сапоги его износились, куртка и брюки протёрлись. Но Джек гнал от себя всяческую мысль о том, что когда-либо будет вынужден обратиться к людям.
Однажды утром он наткнулся на двух волков. Они заприметили его давно и наблюдали за ним, скрываясь в кустах.
Один волк был старым, хромым и облезлым, другой же – молодым, горячим и поджарым.
– Кто это? – тихо спросил Поджарый. – Волк – не волк, человек – не человек.
– Скорее всего, – человек, – промолвил, поразмыслив Облезлый. – Ты же видишь, он – двуногий.
– А шерсть?! – зашептал Поджарый. – А уши! А клыки!
– На нём рубаха, – резонно заметил старый волк. – И сапоги. И штаны.
– Так кто же он?! – занервничал Поджарый.
– Если я не ошибаюсь, – сказал Облезлый, – это тот, о ком так много говорят в округе.
– Оборотень?! – воскликнул молодой, и глаза его хищно сузились. – Тот, из-за кого опустел наш лес?
– Тот самый, – согласился хромой и дал знак Поджарому.
Молодой волк выскочил из-за кустов и отрезал путь Джеку. Тот хотел повернуть назад, но за его спиной уже стоял Облезлый. Волчьи морды ощерились, полные ненависти.
– Готовься к смерти! – крикнул молодой с вызовом. – Ты нам ответишь за всё!
– За что? – застыл на месте Джек.
– За то, что ты – человек! – хрипло зарычал старый волк, выгибая перед прыжком облезлую спину. – За то, что распугал всё живое в нашем лесу!
– Я – не человек, – ответил Оборотень, отступая к деревьям.
– Но и не волк! – рассмеялся Облезлый. – От тебя за версту разит человечиной!.. А там, где прошёл человек, – там псы, пули и капканы!
– Прощайся с жизнью! – клацнул зубами Поджарый, заходя сбоку.
Джек, сжал кулаки.
– Я принимаю ваш вызов!.. – И он достал нож, оброненный одним из рыбаков.
Как ни странно, но после пережитых мытарств, силы не покинули его. Былое уменье драться почти спасло Джека: Поджарый взвыл, зализывая рану, а Облезлый не досчитался последних зубов. Но волков было двое, и это решило исход драки. Тяжело дыша, они всё же подмяли его под себя.
– Отнесем в стаю, – сказал Хромой.
– А может, здесь и сожрём? – спросил молодой.
– Ну, что за нравы!.. – покачал головой Облезлый. – Где былой патриотизм?! Где честь рода?!.. Вы, молодые, печётесь лишь о себе. А как же те старики, что уже не могут выйти на тропу охоты? А наши зверёныши-сосунки?..
– Ладно тебе! – махнул лапой молодой. – Надоели поучения. В стаю – так в стаю.
Они с трудом, по очереди, понесли его на спинах к Волчьей Поляне и бросили в яму, которая представляла собой глубокую ловушку для самих же волков, вырытую здешними егерями. Звериная тоска охватила Джека. Злой, ужасный, никому не нужный, он лежал на куче опавших листьев и в бессилии скрипел зубами:
– Ни-чче-ей!..
Волчата, принюхиваясь и кружа, с любопытством заглядывали к нему. Волчицы же с нетерпением ожидали условного знака Вожака, чтобы тут же наброситься на Джека и разорвать его на куски. Они радовались удачной охоте своих собратьев: уже несколько дней стая голодала.
Однако Вожак не спешил. Он был в растерянности, ибо не знал точно, кто у него в плену, человек или волк. Морда оборотня чем-то напоминала ему морду собственного деда, которого когда-то загрызли охотничьи собаки. Немного подумав, он решил пока не трогать Джека. Это решение вызвало недовольный ропот, но Слово Вожака было непререкаемым. Вскоре все, кто ещё мог ходить, отправились на охоту. Возле ямы остались лишь волчата да пара волков, издыхающих под сосной от голода и старости. Даже волчихи – и те бросились на поиски пищи.
Джек хорошо слышал, о чём говорили волки. Когда почти все покинули логово, он встал на ноги. Его голова неожиданно высунулась наружу, и волчата отскочили от края ловушки. Они были такие забавные, что вдруг рассмешили Джека. Изогнув спины, как это делали взрослые волки, волчата грозно фырчали и пытались рычать на страшного пленника.
Внезапно невдалеке раздался треск раздираемых кустов, и на поляну вышел бурый медведь. Он был необычайно худ, клочья рыжей шерсти торчали на нём в разные стороны, голодный безумный взгляд блуждал по поляне. Увидев застывших от страха щенят, медведь с диким рёвом бросился на них и когтистой лапой зацепил одного малыша. Тот громко завопил, но было уже поздно: тёплая щенячья плоть в мгновение ока была разорвана и тут же отправлена в клыкастую пасть. Старые волки, лежащие под сосной, мгновенно притворились мёртвыми, а остальные волчата, сбившись в кучу, завыли благим матом на весь лес.
И Джек вдруг решился. Найдя в себе остаток сил, он подтянулся руками за край ямы, подпрыгнул и очутился наверху – один на один с рассвирепевшим зверем, пасть которого была в крови. Тот, завидев оборотня, от удивления встал на задние лапы. Джек достал из-за голенища рыбацкий нож и, ни секунды не колеблясь, бросился на Медведя. Схватка была короткой: тот не ожидал своей смерти и поэтому даже не понял, что произошло. Его длинное неуклюжее тело рухнуло на осеннюю землю, и рёв издыхающего зверя умчался под небеса. Два старых Волка с трудом разлепили веки и успели только увидеть, как человек-волк тащит медвежье тело к краю ловушки. Еще мгновенье – и оно очутилось в яме, где только что был оборотень.
Тяжело дыша, Джек присел под деревом, прислонившись к холодному стволу. Голова кружилась от слабости, а тело ныло от медвежьих объятий. Не прошло и минуты, как зашелестели кусты, и на волчьей поляне появилась стая. Волчата бросились навстречу, перебивая друг друга и плача об убитом брате. Почуяв запах крови, и увидев Двуногого на свободе, волки вначале решили, что он виновен в смерти волчонка. Но когда Вожак выяснил, что случилось на самом деле, принял решение:
– Если хочешь, мы берём тебя в свою стаю. С этого часа ты будешь «равный среди равных».
Облезлый и Поджарый перекинулись хмурыми взглядами: им явно это не понравилось, но слово Вожака было так же твёрдо, как слово Атамана на пиратском корабле.
ПЕСНЯ ВОЛКОВ
С рожденья запрещали нам любить.
Жестокими волков учили быть.
Выслеживать врага, точить клыки –
Нас этому учили старики.
Мы верим только в ненависть и злость.
А жалость нам, волкам, – как в глотке кость!
Вот брюхо мясом ближнего набьём –
И на пиру кровавом запоём.
Наш вой несётся, нагоняя страх
И на больших дорогах, и в лесах.
Эй, люди, звери! В полуночный час
Вы бойтесь храбрых, сильных, диких – нас!
Джек находился в стае уже недели две или три. Он исправно ходил с волками на охоту. Если она оказывалась безрезультатной, – отправлялся по ночам в близлежащую деревню, откуда приносил волкам кур и поросят. Ему было проще жить среди волков, чем среди людей. Правда, до сих пор не ладились отношения с Облезлым и Поджарым: все трое помнили первую встречу.
И вот однажды – в то утро, когда лорд Бигбенский отправился на поиски Чудища – Джек, Облезлый и Поджарый отправились на охоту…
Как только они вышли за пределы волчьего лагеря, Джек сразу же был сбит с ног. Поджарый, не мешкая, прокусил ему голенище, а Облезлый мёртвой хваткой вцепился в руку, заслонившую горло. Но в тот же миг вдалеке затрубили охотничьи рога и залаяли псы. Джек крикнул, что есть силы, на весь лес:
– Спасите! Я зде-е-есь!!..
Волки оторопело отскочили в сторону, облизнулись напоследок и скрылись в кустах. Человек-волк остался лежать у холодного ручья, где и нашли его охотники лорда Бигбенского…
Глава тринадцатая.
ПОГАСШИЙ КАМИН
Том так и не показал матери свою страшную находку. Он знал, что пока она не потеряла надежду, та поддерживает её. Но с того дня их дом стал ещё тише. Был заброшен игрушечный флот, забыты шумные прогулки к морю. Целыми днями мальчишка сидел, запершись в своей комнате, и никого не хотел видеть. Когда мать уехала по делам в Лондон (в Управление Британского Флота или нанести очередной визит высокопоставленному вельможе – чтобы тот помог в поисках мужа), Том проскользнул в кабинет отца, куда обычно ему было входить запрещено.
Отделанная морёным дубом большая светлая комната напоминала капитанскую каюту. Широкое окно выходило на море, одну стену закрывал высокий – под самый потолок – шкаф с книгами по мореплаванию, романы Вальтера Скотта и томики стихов Роберта Бернса. На других стенах в позолоченных рамках под стеклом висели офорты с изображением парусников. Часы отбивали каждую четверть часа, напоминая удары кораельного колокола.
Том снова вспомнил те редкие вечера с отцом, когда тот возвращался из плаванья. Капитан вертел большой, фута три в диаметре, глобус, и крошечный парусник в его руке показывал морские пути, по которым плавала «Санта Мэй». А потом отец усаживал сына в кресло и рассказывал свои удивительные морские истории. В камине, выложенном из грубых прибрежных валунов, тогда весело трещали поленья, о чём-то выл в дымоходе ветер, огонь освещал лица отца и матери, обнявшихся в полутьме.
Теперь камин стоял холодным, за окном звенело жаркое лето, но Тому очень хотелось тепла от того огня, которого больше никогда не зажечь. Да и что ему было освещать? Лишь пустоту кабинета. Даже сверчок, который жил за камином, куда-то исчез...
С тех пор как молчаливый Том
Совсем забыл про флот у взморья,
Вверх дном был поднят графский дом:
Не заболел ли мальчик корью?
А может быть, упадок сил
Внезапно мальчика сразил?..
Бромс все познанья в медицине
Теперь на Тома перенёс.
Жалел его, порой, до слёз
И успокаивал графиню…
Однажды, чтоб не слышал Том,
Вполголоса сказал о том,
Что-де звериная природа
Влияет вредно на детей,
И было б лучше поскорей
Отправить Волка на свободу.
А Джек был в горестном смятеньи:
Из-за его судьбы лихой
Остался мальчик сиротой!
И нет теперь вовек прощенья!
Несколько раз Тому привозили приглашения: одно – на день рождения Бетси, дочери шерифа, а два других – просто в гости, но всякий раз он отказывался от поездки, ссылаясь на плохое самочувствие. Хотя, если судить по его настроению, можно было и впрямь подумать, что он болен. Доктор велел миссис Мэй заняться здоровьем сына: кормить бульонами и фруктовыми пудингами, и давать по утрам стакан сока или морса из свежих ягод.
Как-то раз Том ночью внезапно проснулся. Сверху, со стороны чердака, доносились завывания, но это не был голос ветра в дымоходе. Мальчик привстал на локте и прислушался: вой становился всё громче. В нём звучала тоска и безысходность. Постель Волка была пуста. Том метнулся по лестнице на чердак. В раскрытой двери, что вела на крышу, мерцали июльские звёзды. Том тихо поднялся по шатким ступеням и вдруг увидел Волка, сидящего прямо на печной трубе. Подняв мохнатую морду и обхватив себя руками, он выл на луну, словно прося у неё пощады. Если бы мальчик прислушался, то разобрал бы, среди волчьего плача слова:
– Боже! Праведный Боже!.. Нет мне покоя! Нет покаяния! Разве можно простить того, кому нет прощенья?!.. Нельзя, Господи! Никогда, Господи! Прости меня, Том!..
– Эй! – осторожно позвал его мальчик. – Пойдем спать! Ты разбудишь весь дом!..
Но Волк не слышал. Глаза его были прикрыты, он покачивался из стороны в сторону, словно седой дым над трубой.
Том, крепко зажав ладонями уши, вбежал в свою комнату, бросился в постель и заплакал в подушку.
А к небу нёсся отчаянный вой:
– Боже! Праведный Боже! Ты наказал меня громом Небесным! Молнией взгляда Твоего! Волчьей личиной!.. Накажи Геенной Огненной!..
Глава четырнадцатая.
ВОЛЧЬЯ ЯРМАРКА
Доктор Бромс приехал из Кингс-Линна с хорошими новостями: он договорился с шерифом, что в начале августа – в день города – и всю неделю потом на ярмарочной площади будет демонстрироваться человек-волк. По этому случаю Бромс пригласил Президента Зоологического Общества и корреспондентов многих газет. А ещё он написал лекцию и сочинил весёлые куплеты. Однако, исполняться они должны были не от его имени, а от имени некоего Мак-Клея (ибо доктора знали исключительно как серьёзного человека).
ВОЛЧЬИ КУПЛЕТЫ
Однажды к лорду Глену в бурю
Явился волк в овечьей шкуре.
Но шкура та была гнилой.
И – порвалась! Хоть волком вой!
Два рыбака: Финдлей и Салли –
Кого-то в море там спасали.
Им оказался Волк Морской.
О, Боже мой! Хоть волком вой!
Однажды Ричард, Чарльз и Билли
Грибами волка отравили.
В ответ же, травленый и злой,
Съел всех троих. Хоть волком вой!
Старушка Мод из ягод волчьих
Джем для гостей варила ночью.
Но за кладбищенской стеной
Теперь – одна. Хоть волком вой!
Закончу я куплет смешной –
Всё тем же: «Ну, хоть волком вой!»
И как на этом свете жить?
С волками быть – по-волчьи выть!
Городскую площадь заново вымостили к случаю, покрыли яркой краской фасады близстоящих домов. На площади возобновились давно забытые гулянья молодых людей и прогулки стариков, все только и говорили о предстоящем празднике. Уже ставили кругом увеселительные балаганы и торговые лавки. Весёлый перестук молотков разбудил некогда сонный город. Уже продавались страшные волчьи маски, вместительные копилки в виде волка с раскрытой клыкастой пастью, смешные игрушки-волчата и даже книжки-сказки «“Красная Шапочка» и «Три поросенка» с яркими иллюстрациями. Уже шились костюмы и сбивались декорации для кукольного спектакля, в котором будет рассказано, как гласили афиши, «об ужасном, злом и никем не любимом человек-волке»!
Уже строился в центре площади большой помост. На нём должна была разместиться прочная железная клетка с поднимающимся занавесом.
Устроителем всех этих зрелищ, как ни странно, стал сэр Ричард Бигбенский. Лорд надеялся таким образом загладить скверный инцидент в Замке, а посему выписал чек на тысячу фунтов и взял на себя решительно все организационные вопросы! Билеты раскупаись быстро, хоть и стоили совсем недёшево: деньги от выручки должны были пойти семье капитана Гуля – ведь Управление Британского Флота так и не назначило пенсию вдове.
Итак, город готовился к празднику. Даже Анни Литрс наварила несколько бочек отменного ячменного пива.
И никто не знал, что грядущая ночь разом перечеркнёт все планы главных героев повести и бросит их в новый водоворот страшных событий.
Глава пятнадцатая.
СТАРАЯ ПЕСНЯ
Ещё днём дворецкий Чарльз, как всегда, чихнув десять раз кряду, приметил из окна гостиной нищего, долгое время торчавшего у каменной ограды. Вытянув голову над замшелыми камнями и бросая быстрые взгляды на окна особняка, тот что-то высматривал и вынюхивал. Видимо, рассчитывал на подаяние. Дворецкий решил подать милостыню и, нащупав в боковом кармане мелкую монету, вышел к воротам. Но каково же было удивление Чарльза, когда он обнаружил, что за калиткой никого нет: ни слева, ни справа. Не видно было даже облачка пыли!
– Очень мило! – недовольно пробурчал дворецкий. – Вот и торопись после этого с добрыми намерениями! Нет, недаром я не выношу бродяг!..
Он вновь крепко запер калитку на засов и направился к дому, хмуря брови, как Шериф Ноттингэмский.
Впрочем, Чарльз наговаривал на самого себя: добрее человека не было на свете. Вернувшись в гостиную, он тут же занялся множеством неотложных домашних дел и, к сожалению, позабыл о незнакомце.
…В эту ночь Джеку не спалось. Он слушал ровное дыхание Тома, в который раз перебирал в памяти всю свою никчемную жизнь и уже не спрашивал у Бога: «За что мне такое?»
Знал теперь, почему так наказан. На своей шкуре он должен был испытать всю боль и убитых и замученных по его приказу людей. И любую даже самую мучительную смерть был готов принять безмолвно и покорно.
Но пока, приговоренный к Высшей мере страданий, Джек должен вымолить прощение у Тома.
С той минуты, как он вспомнил все об Артуре Гуле, – волк поклялся стать верным стражем жизни и покоя его сына. Ночью и днём. Днём и ночью.
…Июльская ночь была душной. Почти все окна оставались распахнутыми настежь. Внезапно под окном послышался какой-то шорох…
Когда прохладный лунный свет
Над домом разлился и садом –
Чужой зловещий силуэт
Перемахнул через ограду.
Дождавшись, пока луна на миг скроется за облаками, незваный гость пулей пересёк лужайку перед особняком и, обогнув его, остановился…
Под Томом скрипнула кровать…
Джек стал тихонько напевать
Слова стариной колыбельной.
И – под мотив ветров и скал –
Том снова ровно задышал,
Сжав крестик в кулаке нательный.
– Под кормою спит волна.
Над кормой плывет луна.
Всем на свете ночью светит одинаково она.
Дремлют в шлюпке рыбаки.
Спят на бриге моряки.
Альбатросы спят и рыбы, и морские спят коньки.
Баю-баюшки, баю.
Хрипло песню я пою.
Песню корабельную.
Песню колыбельную…
Лишь не ходят на постой:
Подлость, Ненависть, Разбой.
Ведь для промысла лихого – им полезен мрак ночной.
Из-за них в ночи не спать,
Глаз бессонных не смыкать,
Чтоб мальчишку от разбоя мне стеречь-оберегать…
Баю-баюшки, баю.
Хрипло песню я пою.
Песню корабельную.
Песню колыбельную…
Незнакомец прислушался, затем достал из-под рваного плаща свёрнутую в кольцо верёвочную лестницу и, размахнувшись ею, набросил загодя связанную петлю на крюк, вбитый рядом с окном (когда-то здесь висел фонарь). Дёрнув несколько раз за конец верёвки, и убедившись в её надежности, Незнакомец, словно паук, стал взбираться по отвесной стене, подтягиваясь всего одной рукой и упираясь ногами. Тем не менее, весь путь от земли до окна был проделан им очень ловко.
Через минуту, полон сил,
На подоконник он ступил,
В проёме чёрном появился,
Худой и жуткий, как скелет,
Неслышно спрыгнул на паркет
И – в Детской Тома очутился…
Однако не успел Незнакомец ступить и шагу, как на него тут же набросился человек-волк и, сбив с ног, навалился всем телом.
– Джек… это я… – прохрипел незваный гость.
Волк, весь дрожа от почти забытого ощущения борьбы, разжал запястья. Он всмотрелся в лицо Незнакомца. Фальшивая борода съехала набок…
– Дик?!! – Джек узнал эту злобную ухмылку.
Тот осклабился:
– Так-то ты встречаешь гостя!..
– Гость входит в дверь! – рассвирепел Волк. – К тому же – не по ночам!..
Однорукий Дик ощупал свою шею и сказал:
– Срочное дело, Джек! Да и не люблю я званых визитов. – Он повернул голову к спящему Тому, убедился, что того не разбудила короткая и бесшумная схватка, и снова ухмыльнулся.
– Как ты нашел меня? – спросил его оборотень.
– Нет ничего проще: все газеты пишут о ярмарке в Кингс-Линне, где главной досторимечательностью будет двуногий волк. Вот я и смекнул, что это ты!..
Одной рукой Джек тут же прикрыл ему рот, а другой, схватив за шиворот, поволок в дальний угол комнаты и бросил на пол.
– Что за дело? – холодно поинтересовался он, готовый в любой миг вновь наброситься на врага.
С трудом отдышавшись, Дик ответил:
– Надеюсь, ты поймёшь меня… Всё так плохо, что хоть волком вой!.. Прости… я не имел в виду… Пришлось – не поверишь – затянуть потуже пояс...
– Так бы сразу сказал, – усмехнулся Джек и достал из кармана несколько пенни. – Возьми и дуй отсюда!
На этот раз Дик не ухмылялся.
– Другой, может, и взял бы, но мне нужно куда больше. И, желательно, золотом.
– Так в чём же дело? – продолжал издеваться Джек. – Стань перед Лондонской тюрьмой! Не сомневаюсь, что твой вид любого заставит сунуть тебе в руку не меньше золотого соверена.
Бывший боцман проглотил и эту насмешку, лишь покачал головой:
– Вот жалость! А я-то думал, что встречу собрата! Аяяяй! Так и есть: болезнь основательно выветрила твои мозги… Неужели ты позабыл, как я учил тебя жить?.. – спросил он проникновенно. – Как вместе праздновали победы! Как делили добычу?! Неужели ничего не помнишь?!.. Вот так обида!.. Забыть наши песни, наши убийственные веселья!..
Джек мучительно заскрипел зубами:
– Если бы я мог забыть! Особенно то – последнее…
Дик понял его по-своему и заторопился оправдаться:
– Не смотри на меня так… Перед тобой я чист. Я не отправил тебя на тот свет, хотя, поверь, было очень нелегко оставить жить Кровавого Джека. Ты же помнишь нашу команду: сплошные убийцы и подонки!.. Они и меня заставили бежать с корабля… Как крысу!.. – Он скорчил глупую гримасу. – Подайте бывшему пирату! Приютите бывшего палача!.. – Дик нервно рассмеялся: – Да, я палач! И не отрицаю этого! Мои руки в крови по локоть! Но ты, Огрызок, куда опасней! Потому что теперь хочешь быть чистеньким! Нет! Не выйдет! Каждого из нас ждёт своя участь. Кого – виселица, кого – каменоломня, кому вырвут язык, а кому и голову отрубят!.. А всё-таки я благодарен (кому вот только – Богу или Дьяволу?), что мы оба с тобой родились в рубашках. Да-да! Оба! И, заметь, – не в смирительных!.. Ну, довольно размолвок!.. К делу! – И он вновь обернулся к спящему Тому: – Хороший мальчик!.. Знаешь, Джек, какой толк в таких людях, как твоя графиня?.. – Дик ухмыльнулся во весь рот. – Ты у него теперь в няньках, что ли? Это очень кстати! – Он пристально всмотрелся в лицо Тома. – Ишь, гладкий какой!
– Что ты задумал? – встревожился Джек.
– Хочу купить корабль. Мне надоела суша! Так же, как и тебе, Атаман.
– А деньги?!
Дик беззвучно рассмеялся и кивнул на Тома.
– Что?! – Джек внезапно понял. – Похищение?!
– Точно! – в восторге от собственной затеи прошептал Дик. – Думаю, леди Гуль выложит за единственного сынка приличный куш. Особенно теперь, когда она потеряла мужа… Помоги мне, Джек. Я обещаю взять тебя в долю. Купим корабль, и будем плавать, как прежде. Рядом в роще ждёт повозка. Соглашайся! Я даже нашёл одного лекаря, который вернёт тебе человеческий облик. Но… стоить это будет недёшево… Так что, видишь: нам обоим выгодна эта сделка. Ну, как? По рукам?!
– По голове! – И Джек что есть силы ударил Дика.
Тот, изрыгая проклятья, нащупал за плащом нож и, молниеносно вскочив, бросился на волка.
Лунный свет закружился перед Джеком, под веки вплыл зловещий корвет с воронёными парусами, и его сознание заволокло дымом…
Том внезапно проснулся от шума и увидел, как сверкнуло лезвие ножа, а Джек упал. У мальчика перехватило дыхание. Он не успел даже вскрикнуть, когда однорукий убийца схватил его в охапку и засунул в рот кляп. Том отчаянно сопротивлялся, но Однорукий обладал дьявольской силой. Помогая себе культей утраченной руки, он легко связал мальчика и затолкал его в огромный заплечный мешок. Больше Том уже ничего не увидел.
Чтобы задержать возможных преследователей, Дик изнутри запер дверь Детской. Потом закинул драгоценную поклажу себе на спину, вскочил на пооконник и быстро спустился вниз. Бросив канат на крюке, он перемахнул через ограду и побежал к соседней роще. Еще минута – и застучали копыта, завизжали колёса. Похищение состоялось.
А дом безмятежно спал. И кучеру Герберту, который потом расскажет об этом, снился странный сон: будто гонится он на своей карете за Чёрным Дилижансом. И не по пыльной дороге, а по морю!..
Глава шестнадцатая.
ОБОРОТЕНЬ ИДЁТ ПО СЛЕДУ
...Нам сны Природою даны.
В них – утешенье и тревога.
Те ж кто из нас не видит сны,
Наверно, – под защитой Бога.
Зачем им тайна, трепет, страх
И – пробуждение в слезах?
Я так любил во снах летать!
Хоть может это и нелепо.
Но нынче – старая кровать
И возраст не пускают в небо.
Цветные сны мои, о, где вы?!
У серой жизни на краю
Уже давно я не пою
Стихов душевные напевы.
…Мне снился Пушкин в этот раз.
Смешно дурачась, как мальчишка,
Нашёптывал мне прелесть фраз
Из ненаписанной им книжки!
И, улыбаясь чуть хитро,
Дарил гусиное перо!..
Витают духи наших предков
Свободней мысли, легче птиц.
Лишь между строк моих страниц –
Всё рукава Его жилетки…
Той ночью, когда похитили Тома, миссис Мэй также увидела странный сон: летят они ночью с сыном над Англией, и вдруг прямо на них с неба срывается звезда. Мать увернулась, сын же не успел этого сделать и, сбитый звездой, камнем упал вниз. Когда Мэй Гуль коснулась ногами земли и подбежала к лежащему без движения Томуу, он был уже мёртв! Графиня закричала от ужаса и проснулась от собственного крика…
Свечу полночную зажгла...
Прислушалась… Ей было зябко,
И ныло сердце… Утра мгла
В окне висела серой тряпкой…
Вначале леди Гуль отнесла кошмарное видение на счёт духоты. Однако, с каждым мгновеньем, тревога росла, охватывала всё больше… Набросив халат, мать побежала в Детскую. Комната оказалась запертой изнутри. Обеспокоенная графиня постучалась. Вначале тихо, затем всё громче и громче. Стук наделал много шума. Прибежали Чарльз и кучер Герберт, потом собрались почти все слуги. Сообразив, в чём дело, кучер, не дожидаясь приказа, кинулся за топором. Дверь взломали.
Постель Тома была пуста. На полу в кровавой луже лежал человек-волк, почти не подавая признаков жизни.
Все с тревогой смотрели на хозяйку, ожидая обморока или хотя бы крика с заламыванием рук. Но она была сильной – жена капитана Артура Гуля – только словно окаменело бледное лицо.
– За доктором! – отдала она приказ, и кучера – словно волной смыло.
Мэй подошла к распахнутому окну, выглянула и тут заметила болтающийся на крюке канат. Чарльз высунулся в окошко вслед за ней.
– Ты ничего не видел? – спросила она прерывающимся голосом (ей все труднее становилось скрывать свое волнение).
– Нет, мэм, – ответил дворецкий. – Впрочем, ошивался тут один бродяга. Потом, правда, исчез – как сквозь землю провалился… Боже! Неужто он?! Теперь я понимаю: он всё что-то высматривал да вынюхивал!... А я ещё хотел подать ему шиллинг! Он был однорукий, с нечеёсаной бородой. – Дворецкий повторил: – Никогда не видел столь неприятного существа!
– Займись волком, – сказала графиня. – Он истекает кровью.
Чарльз, не теряя времени, умело промыл волчью рану и наложил повязку, покуда слуги вполголоса обсуждали ужасное событие. Волк потерял много крови, но рана, по-видимому, не была смертельной. Когда прибыл Бромс, он влил в пасть зверю целебную микстуру и похвалил Чарльза за ветеринарное искусство. Затем, всерьёез высказав тревогу за здоровье леди Гуль, посоветовал ей немедленно лечь в постель и принять настойку из валериановых капель.
Графиня возмущённо отказалась:
– Похитили моего сына, доктор! А я буду безмятежно спать?!.. Сию же минуту еду к Шерифу!.. Надо разыскать преступника.
– Я знаю имя злодея… – раздался слабый голос Волка. С трудом – но он уже стоял на ногах. – К завтраку не обещаю, но к обеду ждите вашего сына, мэм!..
Доктор Бромс ничем не выказал удивления и лишь воскликнул:
– Это – благородно! Но как вы отправитесь в таком виде?! Ваша рана опасна.
– Не опасней меня самого, док! – Зверь на мгновенье оскалил клыки от боли. – Никто, кроме меня не спасет Тома. Похититель – дьявольски хитёр!.. Не бойтесь! На мне всё заживёт, как на волке! Лучше утешьте леди.
– Тогда возьмите мой плащ и шляпу, – Бромс помог волку одеться, своими руками возможно лучше прикрыв звериную личину.
– Благодарю, – сказал Джек, выходя, хромая, из комнаты.
На побережье разгоралось утро…
Силы у Джека прибавились – то ли от целебной настойки, то ли от яростного желания спасти Тома. Чтобы никого не напугать своим видом, он продирался через кусты. Когда дорога пустовала, Джек бежал по ней, опустив голову к земле и втягивая ноздрями воздух.
Его обоняние давно уже обострилось до волчьего. Сначала все запахи путались, раздражали. Джек лишь недавно стал их распознавать.
И вдруг – на сбитой мостовой
Он запах уловил морской.
Следы проехавших колёс
Вели вперёд, затем – направо,
От моря, к морю, под откос,
Минуя камни, пни, канавы.
И на развилке трёх дорог
Джек тонкий различил дымок…
Дым шел из трубы таверны «Приют под забралом». Джек подбежал поближе. Так и есть! Запах моря усилился.
Взгляд Волка привлекли плотно занавешенные окна второго этажа, где сдавались комнаты: «Приют под забралом» был ещё и постоялым двором.
Джек спрятался за деревом и стал ждать удобного момента, чтобы войти внутрь, не привлекая к себе внимания.
Три петуха кичливый спор
Вели про знатность их породы.
Служанка, выбежав во двор,
Черпнула из колодца воду.
Карета с важным генералом
Здесь прокатила. А за ней –
Владелец беркширских свиней
Привёз бидон с отличным салом.
Два знаменитых рыбака
Наведались гульнуть слегка.
Матросы, все в пыли дорожной,
Зашли, горланя на ходу…
Решив, что ждать невмоготу,
Джек вышел к дому осторожно.
…А что же Том? Мы от него
Свернули в сторону немного…
Звезда тревожная его
Горит пока что, слава Богу!
Пока десятка три шагов
Осталось Волку до порога –
Среди бродяг и моряков
Незримо посидим немного.
Там хоть и дымно, но тепло.
Узнаем, что произошло!..
Глава семнадцатая.
ПИСЬМО
Несколько часов назад к таверне подъехал Однорукий Дик.
Еще в экипаже он сбросил с себя нищенские обноски и теперь выглядел богатым и респектабельным джентльменом.
Хозяин таверны встретил его с радостью и почтением и был очень доволен щедрой платой постояльца. Однако, насторожился, когда тот, заплатив за овес для лошадей и за две просторные комнаты, понёс свой мешок на второй этаж – странная кладь странно шевелилась. Как законопослушный гражданин, Хозяин обязан был сообщить о своих подозрениях властям, но золотые соверены, что опустил в его карман странный однорукий джентльмен, закрыли ему на всё – и рот, и глаза.
Поставив на стол подсвечник с тремя свечами, Хозяин пожелал Дику приятно провести время в «Приюте под забралом» и поинтересовался, будет ли тот завтракать в столь ранний час. На что бывший боцман ответил отказом, зато попросил перо, чернильницу и бумагу.
– Если вам нужно отправить письмо, – поклонился ему Хозяин таверны, – то поторопитесь: почтовая карета вот-вот отправится в путь.
– Задержите её. Я заплачу! – распорядился Однорукий Дик.
Спустя минуту служанка принесла чернильницу с пером и несколько листков почтовой бумаги. Заперев за ней дверь, Дик высвободил из мешка Тома, но не спешил развязывать его. Он лишь отнёс мальчишку в другую комнату и бросил на кровать.
– Будь терпелив, Огрызок, – сказал боцман. – Как только твоя мамашка узнает о моей просьбе, она живо освободит тебя. Так что веди себя тихо – и к вечеру будешь дома. А пикнешь, – пригрозил он, – задушу, как котёнка!
Том думал о матери и Волке.
Однорукий боцман сел за стол в большой комнате и, обмакнув перо в чернильницу, стал торопливо писать:
«Досточтимая графиня Мэри!
Хочу, в первых же строках моего письма, порадовать Вас: Ваш сын – Томас Гуль – жив и здоров! Однако, сердце моё разрывается на части, когда я вижу его глаза, полные слёз. Поэтому, немедля приезжайте за мальчиком.
Думаю, что плата за мою неустанную заботу о Вашем ребёнке не будет для Вас слишком обременительной: я прошу всего-то одну тысячу золотых!
Жду Вас сегодня же с деньгами в таверне «Приют под забралом», однако, предупреждаю: если произойдёт какая-нибудь заминка, или Вы, глубокочтимая графиня, обратитесь в полицию, – Ваш сын уже к вечеру будет для Вас потерян навсегда!..
Пишу эти строки, обливаясь слезами состраданья к маленькому Томми, и прошу: будьте благоразумны и милосердны! Он ещё так мал!
Примите заверения в моем совершеннейшем почтении –
Ричард УАНХЭНД.
28 июля 1839 года, Бредстон, таверна «Приют под забралом».
Однорукий Дик заклеил конверт и передал письмо сопроводителю почтовой кареты, который немедленно помчался доставить его по адресу, так как ему была обещана щедрая плата за скорость.
Заказав себе и Тому завтрак, хитрый боцман уже предвкушал удовольствия, которые сулит ему грядущее в скором времени богатство. Ему мерещился новый фрегат, а шуршание мышей по углам комнаты напоминало шуршание бумажных купюр. В какой-то миг он даже пожалел, что запросил меньше, чем следовало, но тут же прикинул, что и на эту сумму можно купить фрегат и нанять целую команду.
Когда служанка принесла завтрак, он вначале поел сам, и лишь потом отнёс еду Тому. Однако мальчик от всего отказался.
Это разозлило Однорукого Дика.
– Ну, как знаешь, – бросил он. – В таком случае, не получишь и обеда. Тем более, что ужинать, я надеюсь, всё равно будешь дома.
Потом он плюхнулся на кровать и тут же захрапел, иногда почёсываясь во сне от укусов ленивых и жирных клопов…
...Получив письмо из таверны, графиня Мэри не потеряла самообладания. Несмотря на угрозы, она немедля собралась к шерифу. Спустя пять минут, кучер Герберт уже запрягал коней.
Шерифа на месте не оказалось, но миссис Гуль, как и все, знала, что делами в городе заправляет его жена.
Миссис Фанни Гордон не была склонна драматизировать события. Она тут же взяла инициативу в свои крепкие маленькие ручки, и вскоре две полицейские кареты с десятью полисменами и пятью констеблями мчались к таверне.
Джек в это время, низко опустив голову и прикрываясь полами шляпы, давно уже сидел в «Приюте под забралом» за самым дальним столом.
В центре зала раздавались восторженные и удивлённые восклицания тех, кто впервые слушал рассказ рыбаков о встрече с чудовищем. На этот раз оно было уже высотой под небеса и носило двенадцать огнедышащих голов. Самое удивительное: чем больше рыбаки врали, тем теснее их облепляли любопытные посетители и постояльцы.
Хозяин заведения только радовался: благодаря их россказням, места за столами почти никогда не пустовали.
Джек исподлобья осматривался, лихорадочно соображая, где следует искать мальчика.
Все стены таверны были увешаны мечами и саблями, кинжалами и шпагами. Здесь красовались алебарды, бердыши, булавы, боевые молоты и даже дубины. В тесных коридорах висели шлемы и щиты, а также панцири, латы и турнирные доспехи. На втором этаже располагалось стрелковое оружие, начиная от стрел с каменными или костяными наконечниками. Тут были луки, пращи и арбалеты, мушкеты, украшенные чеканкой и эмалью, пистоли и аркебузы.
Словом, это был настоящий Музей Оружия.
Сам лорд Бигбенский дважды предлагал Хозяину таверны хорошую цену за коллекцию, объясняя ему, что Замок – единственное достойное место для такого собрания. Но тот и слушать не хотел.
Волк вышел из-за стола, поднялся на второй этаж и очутился в коридоре, который расходился от лестницы в две стороны. Джек направился влево, принюхиваясь к каждой двери. Но на этой половине обитали незнакомые запахи… Тогда он заспешил в противоположную сторону. Первая же дверь от лестницы вправо оказалась именно той дверью. Джек снял со стены старинный шлем с забралом и надел его, с трудом втискивая в железный клюв шлема волчью морду. Затем выбрал шпагу с ажурной гардой и острый кинжал. Экипированный таким образом, он несколько раз постучался в дверь, за которой находился Том.
Глава восемнадцатая.
УЗЕЛ РАЗРУБЛЕН
Однорукий Дик видел чудесный сон: себя на капитанском мостике новенького, только что спущенного со стапелей фрегата. И палуба, и штурвал – из чистого золота, а на серебряных мачтах туго надувались ветром шёлковые паруса. Выкрасить паруса в чёрный цвет Дик во сне отказался: он решил внести изменения в Правила Пиратского Кодекса.
Сам Кодекс был сочинён, как утверждает легенда, то ли самим Голиафом, то ли Летучим Голландцем. Кто его выдумал на самом деле – неизвестно, но тот, кто это сделал, несомненно, обладал пиратским даром стихосложения.
Я предлагаю лишь небольшой отрывок из Главы их Законов:
СВОИМ ЗЛОДЕЙСТВАМ СЧЁТ ВЕДИ.
НАД СЛАБЫМИ ПОБЕДУ ПРАЗДНУЙ.
БУДЬ ХИТРЫМ. ПЬЯНСТВУЙ И КРАДИ.
БЕСЧИНСТВУЙ В ЕРЕСИ, В СОБЛАЗНАХ.
НЕ ПОЧИТАЙ ОТЦА И МАТЬ.
ВРАЖДУЙ. ЗАВИДУЙ. С БЛИЖНИМ ССОРЬСЯ.
ЗНАЙ ТОЛЬКО – МСТИТЬ И УБИВАТЬ.
НЕВИННЫХ КРОВЬ ПРОЛИТЬ НЕ БОЙСЯ!
И ГЛАВНЫЙ НЕ ЗАБУДЬ СОВЕТ:
ВОЗНЕНАВИДЬ ВЕСЬ БЕЛЫЙ СВЕТ!
В остальных главах говорилось о пиратских обязанностях, о пытках и казнях побеждённых, а также о пиратском быте.
В частности, в пятой главе «О снаряжении» – было запрещено выходить в море под белыми парусами. Однако, сам Кодекс, написанный, чёрт знает, в какие времена, явно устарел. Плавать в море под чёрными парусами было теперь небезопасно.
Наступала пора, когда Зло стремилось скрыться под благопристойной маской.
Итак, во сне Однорукий Дик правил собственным фрегатом…
Как вдруг его боцман, похожий на Джека, выскочил из трюма и с криком: «Свистать всех наверх!», – очутился рядом с ним.
«Что стряслось?!» – спросил его Дик.
«Пробоина!» – ответил белый, как паруса, боцман.
«Ерунда! – грубо одёрнул его Дик. – Задраить люки и никого не выпускать наружу!»
«Но, сэр! – удивлённо воскликнул боцман. – Там люди, и они захлебнутся».
«Там не люди, а морские бродяги!» – усмехнулся во сне Дик, задвигая щеколды на люках…
Запертые матросы стали колотить изнутри.
Стук был громкий и нескончаемый.
Дик пробовал закрыть единственной рукой то одно ухо, то другое, но стук не прекращался. Он бил ему в голову, стучал в душу, рвался в сердце, и – Дик проснулся!..
Стучали наяву – в дверь.
Он вскочил с постели, вытащил из-за пояса пистолет, осторожно спросил:
– Кто там?!..
– Я – бедный Сэм! – ответил странный голос, словно доносящийся из металлического желоба. – Твой старый приятель по службе.
– Не знаю я никакого Сэма! – Дик недовольно повысил голос.
За дверью раздался ехидный смешок:
– Ты стал забывчивым!
– Вали отсюда! – взорвался Однорукий пират. – Никогда у меня не было таких дружков!!!
Голос за дверью тяжело вздохнул:
– Простите, сударь!.. Видно, бес попутал… А может, вы, знаете, где остановился мой приятель?..
– Не знаю! Пшёл отсюда! – закричал Дик. – Или я позову хозяина!
– Ухожу-ухожу, ваша милость! – поспешно сказал голос. – Вот только спрячу кошель поглубже…
– Что за кошель?.. – заинтересовался Дик.
– С золотом, сэр, – смиренно ответил голос за дверью. – Мне было поручено одним нашим общим знакомым после его смерти, разделить их с моим другом.
– Эй, а как звали того знакомого?! – тон Боцмана тут же стал миролюбивым.
– Кривой Билл, ваша милость. Мы проплавали с ним на корвете не один год.
– Постой! – крикнул Дик через дверь и распахнул её настежь. – Я вспомнил тебя, Сэм!
На пороге стоял неузнанный – благодаря плащу и шлему – Джек.
– Входи смелее! И прости, что не узнал сразу!.. Как же я рад тебе, приятель!..
Джек вошёл и огляделся: Тома не было видно.
Тогда он решительно пересёк комнату и направился к закрытой двери, ведущей в другое помещение.
– Эй! Туда нельзя! – встревожился Дик.
Он кинулся следом, чтобы сохранить свою тайну от незваного гостя, но тот уже с силой распахнул дверь ногой и нашёл мальчика.
Одним движением кинжала Джек рассёк верёвки на теле Тома. Только потом снял с себя шлем.
– Джек?!.. – прохрипел в изумлении Однорукий Боцман. – Ты… жив?!..
– Живёхонек! – усмехнулся волк. – Уж прости, что ввел в расход с моими поминками.
– Всё вышло так глупо… – пролепетал Дик. Его глаза трусливо забегали из стороны в сторону.
– Вставай, – ласково сказал Джек Тому и помог ему подняться.
– Постой! – стал уговаривать Волка Дик. – С минуты на минуту сюда примчится его родня с большими деньгами… Не будь дураком, Джек! Я… поделюсь с тобой… На черта тебе этот мальчишка?!
Том, затаив дыханье, смотрел то на одного, то на другого.
Джек усмехнулся:
– Теперь я вижу, что ты окончательно забыл меня, старый Дик! Ведь если я что-то решил – выполню обязательно!
У Дика сузились от ненависти глаза, и скривился рот:
– Я помню совсем другого Джека… Сегодня ты уже не тот. Разве передо мной капитан пиратов?! – он громко расхохотался. – Ты приручен, Огрызок! И такого я тебя не боюсь!..
Джек предупреждающе поднял шпагу.
– Но-но!.. – опасливо произнёс боцман, отходя в сторону. – Нервишки у тебя ни к чёрту!.. – И тут же выхватив из-за пояса пистоль, прицелился в мальчика. – Но ты его тоже не получишь!
Всё это произошло в одно мгновенье, которое Джек всё же успел оценить.
Молниеносно прикрыв собой Тома, он выбил ногой оружие из руки пирата.
Но выстрел всё же прозвучал
И комнату окутал дымом…
Что было силы, Том кричал…
А Дик сказал: – Наверно, мимо! –
И – к лестнице… Но по ступеням
Уже гремели сапоги.
Матросы, те же рыбаки…
Хозяин, слуги… Чьи-то тени…
Трусливо отступая вглубь,
Уткнулся в стену Дик спиною.
Лишь чёрные проклятья с губ
Табачной брызгали слюною…
Собираясь выпрыгнуть во двор, он вскочил на подоконник, но перед таверной, задрав головы кверху, стояли молчаливые полисмены… А в комнату вбежали констебли, миссис Гуль, доктор Бромс, дворецкий Чарльз и кучер Герберт с толстенным кнутом в руке. Констебли тут же стащили с подоконника, извергающего проклятья Дика, а миссис Гуль бросилась к Тому, который стоял на коленях перед волком, лежащим ничком.
– Мальчик мой! – запричитала она. – Ты ранен?!..
– Не я, – ответил сын. – Джек.
– Я сразу понял: тут что-то не так, мэм!.. – стал оправдываться Хозяин. – Ах, если б я тогда знал, что дело касается юного джентльмена! О, негодяй! Держать живого ребенка, как какого-то кота – в мешке!..
Дик с презрением и насмешкой посмотрел на Хозяина постоялого двора:
– Жаль, что ты забыл правило: молчание – золото!.. Или я заплатил слишком мало?
– Золота?! – воскликнул Хозяин с благородным негодованием. – Ты? Мне?! Послшайте, что он говорит, господа!!.. Да у меня постоянная цена: одна комната – пять шиллингов за ночь, две – десять!.. Это ж надо так врать!.. Ещё скажи, что я был с тобой в сговоре!!!.. О, Господи! Как я рад, что возмездие свершилось!..
– Возмездие свершилось… – эхом раздался чей-то слабый голос…
Все замерли, уставившись на Джека.
Он поднял голову и тут все увидели на полу измождённого, седовласого, умирающего человека. Обличье волка слетело с него…
– О, Дьявол! – вытаращился Однорукий Дик. – Кровавый Джек!.. Ты снова…
– Он… И не он! – с сомненьем зашептали матросы. – Мы не раз видели того в портах. Но совсем не такого! А вот этот – вылитый боцман Дик!
Констебли ещё тесней обступили Дика. Тот запротестовал:
– Да, но не я был Атаманом пиратов! Кроме того, не я отдавал приказ повесить вашего мужа, миссис Гуль!..
– Что?!.. – вскрикнула графиня Мэй и зажала рукой рот… Но болью кричали её глаза…
– О да, мэм! – Дик со злорадством глядел на поверженного Джека. – Это он приказал казнить его в июле прошлого года.
Том тихо спросил у Джека:
– Это… правда?..
Из последних сил Джек ответил:
– Да, Томми… Я повинен… Смерть Капитана и сожженная «Санта Мэй»… Дело моих рук… – Он задыхался в предсмертных муках.
Дик попытался найти у окружающих поддержку:
– Убийца! А ведь это я приказал выбросить его за борт! Но, видно в угоду Сатане, зверь остался в живых!
– Капитан Артур проклял меня… – уже хрипел умирающий Джек. – Но сегодня проклятье снято… Я… умираю… человеком…
– Нет! – вскочил на ноги Том и подбежал к Бромсу. – Спасите его, доктор!
– Том, опомнись! – закричала мать. – Это – убийца твоего отца!.. Пусть поразит его гром!..
– Нет, нет! – не сдавался мальчик. – Он спас меня, и отец простил его за это!.. Вы же все видите, что он получил прощенье!..
– Ах, мой добрый Том!.. – прошептал Джек. – К чему мне жить?.. Я… умираю… Ты должен отомстить за своего отца… Возьми… Окажи последнюю услугу: добей меня!.. И так тому и быть!
– Будь мужчиной! Добей его! Добей! – хриплым голосом произнес Дик. – Послушайся мать!
Том спокойно ответил:
– Я… прощаю его… как простил мой отец…
Голова Джека упала набок, глаза закрылись, дыханье остановилось навек. Только на сухих губах продолжала жить благодарная улыбка…
...Вот и вся история о Морском Волке, господа!
Она ещё долгие годы ходила по Норфолку, обрастая всё новыми и новыми подробностями, и, в конце концов превратилась почти в легенду.
Что будет дальше? – Дай мне, Бог,
Дофантазировать немного.
Том вырастет… Средь всех дорог
Он изберёт отца дорогу:
На новой бригантине «МЭЙ»
Он будет плавать средь морей,
Слывя везде «Грозой пиратства»!
И обязательно – раз в год –
К Янтарным Соснам поплывёт
С подарками на Праздник Братства.
Исчезли за углом Истории кэбы. Забываются хорошие манеры. Но никогда не забудутся на земле – БЛАГОРОДСТВО, ВЕРНОСТЬ, ОТВАГА, ЛЮБОВЬ и СПРАВЕДЛИВОСТЬ!
Лондон,
1866 г.
КОНЕЦ
Свидетельство о публикации №220122401113