Вася кухаренко

               

       Кто не знает, как тяжело работается в сильно натопленном помещении, когда на улице сильный мороз, а батареи еле-еле «дышат» и приходиться включать дополнительные электронагреватели. Последние не только выжигают в помещении так нужный всем кислород, они угнетают, усыпляют, душат своих хозяев. Горемыки  и рады бы их выключить (дома каждый бы это сделал), но не могут и не хотят – они на работе, в коллективе, к чему эта экономия. Зачем убирать лишнее тепло – через полчаса руки начнут стынуть и ломать остро наточенный карандаш, а ноги, леденея, противно дрожать. Что в таких условиях изобретешь, что начертишь на надоевшем холодном листе ватмана, старательно прикрепленном на чертежном столе. И так вся твоя профессия держится на энтузиазме (нет, не любви), твой труд плохо оплачивается  и никем не почитается. Только одно радует: завтра по твоим чертежам создадут агрегат, какой-то узел, наконец, целый механизм и он, может быть, прославит тебя добрыми делами. Вот потому и корпишь - страдаешь над чертежным столом, изнемогая от удушающего воздуха и каждодневного самокопания и самоуничтожения.
     – Ну почему мы так скучно живем! – прокричал вдруг истошно наш неугомонный конструктор Вася Кухаренко, нарушая  рабочую, гнетущую тишину просторного пыльного кабинета.
     Все мы, как по команде, отлепились от своих кульманов. Все восемь, включая единственную женщину среди нас, Галынскую, нашу строгую (не по годам)  молоденькую чертежницу.
      – Что предлагаешь? – буркнул наш руководитель конструкторского отдела Рощин, седовласый великан, средних лет. Как всегда, деловой, немногословный и очень требовательный.
     Вася – тридцатилетний холостяк-непоседа, худющий очкарик-коротышка, выскочил на середину кабинета, в проход между многочисленными чертежными столами, и, привычно взъерошив и без того торчавшие в разные стороны пышные длинные черные кудряшки, поспешно выдал:
     – Нашей фирме завтра четыре года… Начальство же только давит из нас бумажную убогость и серость, а про дату памятную забыло. Я уже как тот тюбик выжатый! Хоть тужься, хоть не тужься, а результата нет. Выдохся!
    – Ты дело говори! – промолвил мой сосед, Пал Палыч, без пяти минут пенсионер. Страшный зануда, но конструктор – от бога.
    – Я и говорю, что надо это дело отметить, – воодушевился Вася, и карие маленькие глазки его озорно загорелись, излучая неуемную энергию и заразительную веселость.
    – Конечно, надо, – подытожил Рощин, вздыхая. – Но как?! Да и завтра – выходной.
    – Вот потому надо отмечать сегодня, – рубанул воздух рукой Вася  и,  чего- то вдруг, испугавшись, начал  шарить по карманам  своего потертого, мятого  пиджака. – Вас же от жен завтра никуда не оторвешь.
     – Где отмечать? – завопил молодой, года на два старше меня, Балуев. Не смотря на свою молодость уже толстый, красный, как перезрелый помидор, вечно потный. Любое предложение он  воспринимал  с опаской. – Здесь за столиками? А босcы  что скажут? В понедельник выдадут всем расчет…
     – Не выдадут, – парировал Вася, замысловато улыбнувшись. Его скуластое, все в оспинках лицо, тотчас же приняло обычный  изможденный  вид. – Куда им без нас. Кто им будет за гроши чертежики малевать.
     – Нет, некоторых уволят, – забивал противный Балуев, словно молотком, гвозди страха и сомнения в наши разгоряченные заманчивым предложением сознания. – Я сегодня подслушал их разговор в курилке. Грядет нам сокращение.
     – Ну и пусть, – расхрабрился вдруг Пал Палыч. – Тут ишачишь-ишачишь, а им бы хоть стаканчик поднести… к празднику. Нет же – зажали.
     – Вам хорошо так говорить, – продолжал свою атаку Балуев. – Вы у нас светило, к вам они прислушиваются. А я… Меня они мигом уволят.
     – Правильно. Нужна строгая дисциплина, – попыталась охладить бунтарский пыл разгоряченных мужчин - сотрудников Галынская.
     Но ее тут же большинство мужчин  затюкали - вогнали в краску и вынудили спрятаться за монитором старенького компьютера.
     – Так! – скомандовал, сделавшись вмиг деятельным  и  жутко практичным, Вася. – Скидываемся на спиртное по двадцатке, а на закусь – по десятке.
     – А у меня денег нет, – прогундосил Балуев и, испугавшись, что его могут и побить, кинулся что-то искать на полу, под столом.
     Действия разворачивались стремительно. Против напора Васи никто не устоял: работа была вмиг отложена. Сослуживцы начали трясти свои тощие кошельки, выворачивать карманы, весело обсуждая меню для праздничного стола и то, как это быстро приготовить.
     – Только на этот раз никакого шампанского! – крикнул как в бездну наш шеф – Рощин, утихомиривая разбушевавшихся подчиненных.
     – Нет, что вы, – ухмыльнулся в ответ Вася. – Все будет пристойно. Балуев со своим мочевым пузырем не пострадает.
     Мы, вспомнив былое, дружно заржали. Кроме толстяка Балуева, конечно.
     Я,  молодой неопытный инженер, только что после институтской скамьи, впитывал прелести жизни, как губка, во всех ее проявлениях. Учился всему: как нужно делать чертежи, настоящие, производственные, без надуманных книжных премудростей, как нужно вести себя в коллективе, разношерстном и разновозрастном, и как, наконец, нужно отдыхать.
      Я хорошо помнил тот прошлый наш производственный сабантуй, под Новый год. Еще бы мне не помнить: сутки после грандиозной попойки моя голова гудела как плохонькая перегруженная стиральная машина, мозги тогда отказывались рожать мысли и требовали лишь холода, много - много льда и снега. Не говорю уж о деликатном и пикантном деле: из туалета не выходил, несло из меня всего жидкость, как из дуршлага. Одному радовался – у меня организм молодой, выдержал, а каково было им, другим сотрудникам, намного меня старших.
     Тогда помню, именно Вася Кухаренко – большой оригинал, но одновременно и ранимый интеллигент, под Новый год организовал корпоративную вечеринку. Уговорил всех отказаться от традиционной водки. «Что мы босяки какие-то – водку лакать, мы – гусары! – кричал он зычным голосом. – Только вместо шпаг у нас карандаши и воюем ими мы изрядно. А гусары пьют только шампанское». Короче, начудили мы тогда и закупили два ящика шампанского – по три бутылки на брата. Ну и перепились, под легкую «гусарскую» закуску. Жадный на слова наш шеф – Рощин потом, в конце попойки, устало подводил итоги: «Мужики, больше не пить! Унитазы в туалете поломались!»
     Сегодня я предчувствовал, что будет нечто более запоминающееся. Вася был бы не Васей, скучать всем не даст. И действительно он весь засиял, засуетился, забегал, по-детски подпрыгивая на одной ноге.  Низкорослый, он вытягивался, на цыпочках, за поднятой вверх, в шутку, каждой денежкой, выхватывал выстраданные купюры у дурачившихся сотрудников и аккуратно складывал их в свою замусоленную заячью шапку - ушанку.
     – Молодой, выше нос! – ударил он меня по плечу, смеющийся, щербатый, и одарил своей  некрасивой, простодушной улыбкой. – Гуляем, на весь подшипник!
     «Весь подшипник» он пообещал всем сделать сам. Помощников не попросил.
     – Так! Всем пока работать, – распорядился Вася. – И ждать меня. Не расходиться! Я скоро… И скрылся за дверью, на ходу хватая пальто.
     Ждали мы его долго. Давно уже закончился рабочий день, но никто не расходился по домам. Болтали, шутили, играли на щелчки по лбу в шашки.
     Ворчливая уборщица - вахтер тетя Даша несколько раз заглядывала к нам, чтобы убраться, и досадно вздыхала:
     – Опять напьетесь, охальники! Выгребай после вас туалеты.
     Новенький, не молодой уже конструктор, Сайко, страшно заносчивый и                подозрительный, в сердцах проговорил, надеясь на нашу поддержку:
    – Обманул, хитрец. Сам, небось, уже пропил наши денежки. И дрыхнет в своей общаге…
    – Что ты, Иваныч, – искренне обиделся за своего подчиненного Рощин и, негодуя, стукнул кулачищем по столу. – Как мог так подумать! Васька – нашенский, бывший детдомовец. Последнюю рубашку свою отдаст, а не обидит любую компанию.
       – Он – бескорыстный и такая душка, – поддержала шефа Галынская, злобно пожирая глазами новенького. – В прошлом году, на восьмое марта, все мне тюльпаны мерзлые принесли, а он – красные хризантемы, мои любимые. Откуда узнал, что я их люблю, и где достал, в такую пору, – ума не приложу.
– Подумаешь супермен!  – съязвил Сайко, надув важно щеки.  – Видал я таких! Выпендриваются, косят под крутых. А в душе  – обычные серые мышата.
– Ни черта вы в людях не разбираетесь,  – без обиняков выпалила осмелевшая Галынская,  но тут же сникла и страшно раскраснелась.  – Он  – настоящий мужчина. Правда  – невезучий. Своей  невесте за день до свадьбы сделал обещанный  самый дорогой подарок. Та ждала, почему-то, «Мерседес» или хотя бы жемчужное ожерелье, а он ей поэму настрочил, на сорок, говорят, страниц.
– Прогнала?  – бросил, ухмыляясь, Сайко.
– Хуже, – буркнул Рощин, играя желваками.– На глазах у всех своих многочисленных родственников отхлестала Ваську рукописью по лицу, а потом ту поэму порвала на мелкие кусочки.
– Во как!  – протянул изумленный Сайко.
       Вскоре Вася, долгожданный, появился. Возник как из сказки: с рыжей бородой, с огромной торбой за плечами, но, почему-то, в рабочей телогрейке.
     – А вот и я, дед Наливайка, – пропел он напевно и звонко. – Пришел вас, друзья, напоить и фирму вашу похвалить. Именинницу.
     Под громогласное «ура» и непрерывные аплодисменты присутствующих Вася извлек из торбы два арбуза: один огромный, килограммов на десять, другой – в  раза два меньше. Где он их достал в этот холодный февральский вечер, так и осталось для нас загадкой.
     – Подходи по одному, становись-ка, – в очередь! – завопил он истошно и лихо сорвал, за хвостик, с большего арбуза увесистую крышку - скибку. Поменьше арбуз бережно отложил в сторону, подальше, на подоконник. Рядом с резервным письменным столом, для посетителей.
     Под хохот мужчин и визг нашей Галынской (вдруг сделавшейся веселой и бесшабашной), он стал черпать половником из нутра арбуза красноватую, вкусно пахнувшую жидкость и поить всех жаждущих и страждущих. Каждый из нас удостоился полного половника хмельного напитка, маленькой шоколадки, пирожного и …лотереи.
     – Пей, жуй, смотри, свое счастье ищи, – тараторил неутомимо Вася, похлопывая в ладоши.
     Толкаясь и смеясь, мы дружно стали стирать на мгновенных лотереях защитную пленку: искали там выигрыши. Выиграл только один из нас – Пал Палыч. Аж целую двадцатку. Везунчик быстро надулся как павлин и стал важно вышагивать по кабинету, а потом вдруг неумело затанцевал, как в старину, вприсядку. Его поддержала Галынская и под дружные хлопки сотрудников прошлась вокруг него в танце павой. Народ ликовал  и потребовал второй порции арбузного чуда.
    – Рано, друзья! Потерпите, – заорал, отбиваясь от сослуживцев, Вася. – Свое счастье не спугните!
      И, уже пританцовывая, начал раздавать всем утешительные призы: кому ручку, кому свисток, кому маленький брелочек. Толстяк Балуев получил красочную детскую пустышку. Все дико заржали и обиженному Балуеву отвесили еще, по очереди, по подзатыльнику.
    – Не так сильно, ребята! – верещал Вася. – Не то не дойдет до разлюбезной хаты!
     Когда вторая порция арбузного напитка была выпита, и все срочно потребовали третьей, Вася вдруг посерьезнел, снял уже перекошенную отклеившуюся бороду, и сказал:
     – Нашей фирме уже четыре года… Всего четыре, целых четыре года, а сколько нами уже сделано… Только старожилы нашей фирмы знают, что нам это стоило. Мы могли уже не раз бросить всё и разбежаться кто куда. Нет конструкторов – нет фирмы. Что она и ее производство без нас… Для вас, труженики, я приготовил чудо- коктейль. Праздничный!
     –  Рецепт дашь записать? – засмеялась Галынская и осеклась, встретившись с убийственным взглядом Рощина.
     – Он тебе по почте его пришлет, – буркнул шеф и, не скрывая нахлынувших на него чувств, всхлипнул, смахивая скупую слезу: – Давай угощай, Васек.
     Кухаренко вздохнул и, не спеша, пошел за вторым арбузом. Взял, бережно его слегка потряс, и понес к столу.
     – Рецепт сногсшибательного хмельного напитка я вычитал в одной старинной книге, – словно оправдываясь, промолвил Вася. – В студенческую пору я часто сиживал в книгохранилищах хороших библиотек. Все – на танцульки, а я – туда… Жаль, конечно, что я не автор напитка… Вот вы сейчас его попробуете и насладитесь. Этот напиток готовили монахи своим зодчим, чтоб те им строили храм как можно крепче и надежнее.
      И окинув всех присутствующих ласковым, теплым взглядом, продолжил:
    – А нам так нужны сейчас силы чтобы спроектировать чудо века – уникальный станочище! Нам, таким разобщенным, теперь труднее строить чем тем нищим средневековым зодчим – у них вера в победу простыми мечами стражников подкреплялась… У нас же  – свобода…
    – Давай. Не томи, – глотая слюнки, вымолвил заинтригованно Пал Палыч. – Наливай.
    – Сейчас, – улыбнулся  Вася, и его лицо внезапно сделалось пунцовым.
Глядя внутрь разрезанного  арбуза, то на снятую крышку, то снова на арбуз, он, бледнея, произнес, давясь словами:
     – Кто…кто испоганил…Зачем…туда тушь?!
      Мы ахнули и сгрудились вокруг Васи, вмиг обмякшего и почти неживого. В тщательно вырезанной мякоти спелого арбуза помимо жидкости плавали и чернели пятна туши.
     – Кто это сделал? – заорал, выпучив глаза, наш шеф.– Кто эта скотина?
    Мы молча уставились друг на друга. Переглянулись. Кто-то испуганно, кто-то –  с ухмылкой. Рощин, не стесняясь Галынской,  крепко выругался и посмотрел на Балуева.
     – Это не я, – дрогнувшим голосом отнекивался толстяк. – Что я – ребенок. Неужто не понимаю…
     – Может быть  в общаге подлили, – брякнул Сайко, сконфузившись. – Знакомо дело, шалопаи.
     – Не был я там, – мертвым голосом промолвил Вася. – Я еще перед дверью в офис проверял. Все было в порядке.
     – Кто бы это ни был, – сказал твердо Рощин. – Дознаюсь – самолично задушу.
     – Какой праздник испортили,– пропел притворно скорбным голосом Балуев. –  А сколько вкусностей пропало…И денег.
     – Заткнись, – процедил сквозь зубы Вася и начал собирать свои вещи в мешок.
Я подошел к нему и поднял с пола оброненную его бородку. Вася молча принял ее, сунул в мешок и обронил, как бы невзначай:
     – Зато никто не напился…Некого будет сокращать. Начальство будет довольно…
     Сказал и, не попрощавшись, пошел к двери, страшно сутулясь. Маленький, обиженный человек. Никто его, почему-то, не остановил. Все были в шоке.
     Когда за ним захлопнулась дверь, Галынская, нарушая  продолжительную тишину, сокрушенно проговорила:
    – Теперь мы никогда не узнаем рецепт его напитка.

               ----------------------------------------------------
                -------------------------------