Великое древо

Буря не стихала. Ветер дул навстречу, поднимая глыбы снега, и те, как былинные великаны, вздымались над полем и лесом с ямской дорогой,  сойдясь в великой битве и окутав всё небо непроглядной снежной мглой. После заката стихия совсем разбушевалась, она собрала все силы, обрушив свой гнев и мощь, на дальний уголок Прикамья, где-то на границе Пермских и Вятских земель.
Наши ямщики в такую погоду попрятались кто куда. Кому повезло, добрался до ближайшей почтовой станции и теперь отогревался горячим чаем, сидя за пыхтящим самоваром глядя на снежные вихри через промёрзшее тёмное окно. Другим ямщикам, застигнутым бурей врасплох, только и осталось, что проситься на постой в ближайшем крестьянском доме, чей огонёк довелось приметить сквозь непроглядную снежную мглу. И, надо сказать, наши люди пускали, честно деля с ямщиками еду и кров, ведь не приведи Господь кому оказаться по такой пурге в дороге, да ещё и на праздник Николы Зимнего, самого любимого святого в этом далёком краю…
Но, не смотря на бурю, старый Михайловский тракт в эту ночь не пустовал. По нему, борясь со снегом, морозом и вихрями, ехали богатые сани со старым кучером Ефимом, продрогшей насквозь молодой госпожой и двумя румяными, одетыми в тёплые шубы и укрытыми сверху бобровой накидкой погодками – детьми. Молодая госпожа кусала застывшие губы, дрожала от холода, но, казалась, совсем забыла о себе, стараясь всеми силами укутать, оградив от холода и ветра двух любимых сыновей: старшего Александра и младшего Павла, лет семи.
«Барыня, воротимся! – крикнул  Ефим, - там, в Богродецком был трактир, обождём, пока уляжется буря, а то и вовсе пропадём! Вишь, как ветер завывает да снеги кружат! Не видно ни леса, ни вёрст полосатых, ни пути!».
А погода и впрямь бушевала. Колкие снежинки обжигали глаза и щёки, Ветер ревел и буйствовал так, что трещали сосны, громко скрипели берёзы да липы, а при каждом новом порыве деревья качались и охали, точно домовой за печкой, забившийся в тёмный угол, в самый канун святого дня.
«Что ты, Ефим, да Бог с тобой! Какой трактир в такое время – ответила госпожа, - там в этот час полно ямщиков, а они народ такой – палец в рот не клади. И какого меж ними будет нашим малюткам, а мне в их обществе будет какого?».
«И то, правда», - ответил возница и пустил господских лошадей в лёгкую рысь: «Потерпите родимые, уже недалеко».
Долго или коротко, сосны стали редеть, показались крестьянские избы с непременным дымом над каждой трубой, а на горе приветливо мигнул родной огонёк. «Добрались… Хвала тебе Боже! А то ведь могли совсем пропасть в буране…» - выдохнул Ефим, подъехав к барской усадьбе, к парадному крыльцу.
Тут же на веранду выскочил перепуганный, Терентьич, здешний управляющий, и, всплеснув руками, бросился к саням. «Господи! Барыня, молодые господа! Как же вы по такому морозу да в такую пургу…, не лучше ли было остановиться на постой в каком-нибудь крестьянском доме и переждать ненастную пору;!». Терентьич был уже в годах, ещё совсем молодым его забрали царские слуги в рекруты. Со своим штыком прошёл он всю Европу выдворяя проклятых французов восвояси, бил на Кавказе османов и горцев, а ещё усмирял взбунтовавшихся ляхов, указав им огнём и мечом, что нельзя ерепениться царской власти, коли живёшь на русской земле. Выйдя в отставку, вернулся он георгиевским кавалером на родной Михайловский завод, и поступил на службу к барину Сведомскому, чью семью за короткое время, сумел полюбить всей своей душой. 
Не долго думая, Терентич подал руку барыне укрыв её своею шубой, вытащил из воза Александра, а Павла – не смог: шуба мальчонки встала колом, заиндевела и так пристыла к сиденью, что у старого солдата не было мочи отнять.
«Никитка!», - крикнул Трентьич, - «Помоги!». Тут же на веранде показался Никита Малютин, дюжий парень лет семнадцати, первый помощник управляющего, с израненным оспой лицом. Вдвоём насилу подняли они барчонка и отнесли вместе с шубой в главную залу отогреваться, поближе к затопленной трещавшей печи.
В зале, меж тем, было великолепно: весело играла печь, мягким янтарным огоньком сияла старая лампа, рассыпая по комнате сотни бликов, кои, подобно мотылькам, тут же устремлялись к пестрым обоям, напоминавшим диковинные цветы.
Мальчишки, едва отойдя от мороза и снега, тут же затеяли возню, разыграв перед отцом весёлую сценку, подсмотренную днём у скоморохов на Никольской ярмарке, о том, как Иван на базаре гусей продавал. Младший Паша был в этой сценке за простого деревенского мужика, а старший Александр показывал хитрого лавочника, коий пришёл на торг гусей купить да так, «чтоб на грош пятаков», а то и вовсе получить за даром.
«Вишь как стараются, - улыбнулся отец при виде жены, - жаль прозябают таланты в беззвестьи, им бы столицу, на Неву… пусть подрастут и запишем в кадеты».
Отец закурил вечернюю трубку, поглядел на кружащие снеги за окном, но мыслями был он уже далеко, за сотни миль отсюда, где на берегу холодного моря, открытый всем ветрам рассекал холодное небо десятками шпилей великий город Петра. И…, Мечтательно улыбнулся…
А пурга, меж тем, не унималась, снег летел стеной, в дымоходах выл и бранился ветер, а по окнам стучали ставни, точно какой-то неведомый зверь, пытался забраться из сада в одинокую усадьбу, затерявшуюся в снегах и дремучем лесе, где-то в глубинке Российской Империи, в диком медвежьем углу.
В усадьбе, тем временем, по;дали вечерний чай. В главной зале на круглом столе пыхтя на все лады, теперь возвышался пузатый самовар, отчего под потолком, к началу трапезы, клубился пар, а окна, выходившие в сад, теперь запотели и глядели с улицы особенно уютно и тепло.
Мать разлила по чашечкам земляничное варенье, кухарка Глаша подала ароматные щучьи пироги, а отец читал газету под тусклой лампой, ещё сутра привезённую на ямских из Сарапула окрестным почтарём.
«Ваше благородие! – в зале возник Терентьич и с поклоном обратился к отцу, - Прошка и Ивашка, выезжая по дрова, нашли в пурге у деревни странника-богомольца, кой едва не сгинул в дороге при такой пурге. Сейчас он ожидает на веранде, что прикажите делать? Накрыть ему в людской ?».
«Отчего же в людской? – улыбнулся барин, пусть откушает с нами, даром что ли сегодня праздник? Да и ты садись Трентьич, чай твой почти остыл, нечего по дому бегать и почём зря.
В зале, меж тем, появился невысокий человек в потёртом полушубке, с окладистой рыжей бородой и в высоких валенках, едва ли не до колен. Под его дорожной одеждой оказалась простая холщёвая рубаха, тёплые порты и пояс с затейливым орнаментом, по которому хозяин усадьбы сразу опознал в вечернем госте вотяка.
«Присаживайтесь голубчик, - сказал с улыбкой барин, - откуда держите путь и как попали в наши края?».
Позднего гостя звали Михаил, шёл он уже две недели ночуя по крестьянским избам из какого-то далёкого села на землю предков, дабы поклониться «Живым иконам» в селении Паздеры, оказавшись там на службе, в самый канун Рождества. «Ну так вот, - продолжил Михаил, - вышел я утром из Ершковки, а по полудню, как ударила пурга, так и вовсе дорогу стало не видно и если бы не ваши мужики, ехавшие с дровяным обозом под звон колокольчиков, так бы и сгинул я в снегах в окрестном лесу».
«Это Николка тебя уберёг, улыбнулся барин, - говорят, что он сам под личиной нищего ходит по дорогам и тропам в этот день». « И то ведь правда», - согласился Михаил, и перекрестился на тёмные образа.
Время, меж тем, клонилось к ночи, мать позвала детей ко сну, а те не хотели ложиться без вечерней сказки, кою сочиняла няня, отпущенная утром в деревню на два с половиной дня. Отец и мать рассеяно переглянулись: ни кому из них ещё не доводилось придумывать сказки, а тут такие дела.  «А Давайте я вечернюю сказку детям расскажу» - вмешался Михаил, - «мой народ всегда был славен как искусные сказители…Да и хоть чем-то смогу расплатиться за вашу доброту».
На том и решили. Братья отправились в детскую в мезонине, забрались под пуховые одеяла, а Михаил присел у входа и начал свой рассказ.
И какие это были сказки! Одна чудней другой: о том, как водяной за мужика в солдаты ходил, про загадочных лудмуртов, хранителей удмуртских покосов да полей, и про древних великанов Алангасаров, живших когда-то на нашей земле, а потом ушедших в сказку, вытряхая песок и камни из своих могучих лаптей. От того-то по Каме сейчас стоят покрытые лесом горы да холмы. «А ещё, сказал Михаил – есть в здешнем лесе такое древо, всем другим деревьям царь. Издавна наши люди зовут лесного великана Мудор-Кыз, или «великое древо». Сотни лет растёт оно в лесу подпирая макушкой небесный свод, дабы не упало на землю небо, пока не наступит тому черёд. У нас говорят: кто найдёт такое древо, да сумеет подняться к макушке в ночь на Рождество, услышит тихое пенье ангелов, увидит сиянье рая да сурового стража заветных врат - архангела Михаила, и будет ему в жизни великое счастье!
Слушали братья, слушали чудесный рассказ, да так и не заметили, как их сморил глубокий морфей, окутав сознание мирным, волшебным и по-детски счастливым сном.
Утро случилось морозным, солнце играло на верхушках сосен, воздух подёрнулся инеем и стоял туманом над озябшим селом, от чего по стёклам лёд пошёл буграми, а ямские перезвоны разливались на вёрсты вокруг… В доме трещали печи, пахло умытым полом, свежим домашним марцепаном и поздним крымским яблоком, от чего любой вошедший тут же смекал, что год клонился к Рождеству.
Когда проснулись братья, гость уже ушёл. Терентич сказал, что отбыл Михаил ещё до зари на ямском обозе, сразу как утихла буря, чтобы к вечерней заре добраться в Богородецкое, и уже потом, идти запорошенным трактом до желанного села. Целое утро братья вспоминали сказку о великом древе, гадали о том, на что похоже пенье ангелов и какое великое счастье ждёт сумевшего подняться на вершину могучего древа в самый канун Рождества.
Долго спорили ребята, покуда старший Александр, совсем устав перепираться с младшим братом, под конец не сказал. «Послушай Паша, зачем гадать? Так ведь до лета можно перепираться, а истину в споре меж тем не найти. Помнишь, Михаил сказал, что древо растёт у нас в лесу, значит, оно не далеко. Надо бы встать на лыжи, найти это древо и взобраться на него в сочельник, по веткам, в самый в канун Рождества»… Так они и сделали.
Сразу по полудню, как ослаб мороз, встали ребята на лыжи и пошли через дебри и снеги в тёмный дремучий лес. Старший Александр, шёл вперёд топча лыжню, и, то и дело изумлялся: «Как же хорошо!». А вот младший, Павел, совсем не привычный к долгой лыжной ходьбе, вначале бранился на каждую ветку и куст, встававший ему на пути, а потом и вовсе сказал Александру, что пора кончать прогулку ибо он замёрз и скоро ужин, да и от родной усадьбы ушли они довольно далеко.
«Ладно, - вздохнул Александр, - идём домой, твоя взяла. Завтра останешься в усадьбе, а я один продолжу поиск. И, быть может, утром, отыщу великое древо, тогда полезем на его макушку вместе, в канун Рождества.
Утром, как условились, старший пошёл на лыжах ни свет ни заря, а младший спустился в деревню, где по указу Трентича для всех окрестных детей была зали;та горка. Как там было хорошо!
У нас на заводе дети развлекались так: обмажут с вечера корыто навозом, зальют водой и поставят на мороз на целую ночь, а утром готова такая покатушка, только шею береги! Быстро несётся такое корыто, еле различаешь деревья кругом. И не приведи Господь неловко наклониться или повернуть свою ледянку не туда, сразу улетишь в глубокий снег, а от туда без товарища вылезти ни как.
Дни летели за днями, Павел катался с горки от зари до зари, а старший Александр сутра уходил на лыжах, возвращаясь в усадьбу всё позднее и поздней. И под конец, когда до великого праздника осталось всего три дня, старший брат явился и вовсе поздно, когда в усадьбе уже подавали вечерний чай, а старый дворник Архип, уже шагал на ночной обход усадьбы, спустив с цепи собак и гремя своею колотушкой на дальнем конце села.
«Где ты был?» - спросил отец. « Как это где? – удивился Александр, ходил на лыжах.. Ты ведь и сам говорил, что гулять полезно, вот я во всём беру пример с тебя». «И то ведь, правда», - рассмеялся отец, и опять уткнулся в свою газету, сидя в любимом кресле у замёрзшего окна.
Александр, меж тем позвал с собою брата, и, добравшись до детской, едва ли не вскричал: «Я нашёл его!!!!». «Там, в полднях пути на Кемуль и Сайгатку, через самые дебри, встаёт такой дремучий лес, что даже днём меж сосен темно, а сквозь веток блещут звёзды да месяц златорогий в еловых лапах горит.
. Я взошел по склону, на высокий заветренный холм, а оттуда увидел это: вдали на сотни вёрст кругом раскинула лапы могучая ель. Наши сосны пред ней глядят травой, а макушки той ели так и вовсе не видно, скрыли её от глаз облака, вот оно великое древо!».
Следующее дни ушли на сборы, Паша сходил на поварню и выпросил у Глаши два небольших кусочка сала и целый каравай. Александр, не долго думая, залез в каморку Трентьича, стащив оттуда топор, моток верёвки да железные крюки. В детской за кроватью уже таились два заплечных мешка: с тёплой сухой одеждой, съестными припасами, маленькими котелками и даже походным чайником (ведь ни кто не знал, сколько придётся карабкаться на вершину, и сколько проведут они в пути).
Наконец настал сочельник…
Солнце светило ярко, село окутал морозный туман, а дым из труб над резными, заметёнными под крышу избёнками струился к небу прямо и легко… Вот он Рождественский мороз!
С раннего утра к усадьбе потянулись озябшие ямщики: одни везли мороженых свиней, другие - рыбные обозы, третьи - обозы, ломившиеся от диковинных фруктов, доставленных специально из заморских стран к господскому столу. Иные ямщики везли поздравленья от родных и друзей, разбросанных волей судьбы по всей Российской империи! Пахло пирогами, десятками яств, а ещё морозом и ёлкой, кою лесник Иван, сутра доставил в главный зал…
 «Нечего здесь делать!» -рассмеялся Тереньтич, стоявший на страже входа в главную комнату –  «Вот придёт Рождество, всё и увидите». Он лукаво подмигнул, закрыл входные двери зала на ключ, и, весьма довольный собой удалился на поварню, откуда тянуло теперь печёным поросёнком, домашней ветчиной и капустным пирогом.
Из родительской спальни появилась заспанная мать, она обняла обоих братьев и вручила каждому из них, как это бывало на великий праздник, по рублю «Купите в сельской лавке, что душе угодно».
Братья о;бняли и расцеловали мать, схватили заплечные мешки и пошли на лыжах из усадьбы, одному лишь Сашке известной тропой. Долго ли коротко, лес стал густеть, ветки хлестали носы и щёки, а вокруг становилось тихо и темно. Наконец, ребята забрались в такие дебри, что меж крон проступали холодные звёзды, хоть, по расчётам Павла, было ещё по полудню, только три часа.
Ещё через час, ребята присели на обед и Паша огляделся. «Какой же странный лес, точно бы ели растут не с земли, а спускаются с неба», промолвил он и тут же обомлел: то, что он принял за деревья, было ни чем иным как могучими еловыми лапами, свисавшими гигантской ветки, темневшей где-то наверху. «А мы уже пришли, - улыбнулся Александр, -сейчас начнём карабкаться».
С трудом удалось закинуть верёвку на первую ветку и вдвоём подняться на неё. Как же было высоко! Далеко внизу подобно лесной траве торчали макушки сосен и ёлок, уходя заснеженным зелёным ковром за дымный горизонт. «Пашка смотри, - сказал Александр, вон за линией неба наша усадьба, видишь струится дымок? А вот там лежит село Богородицкое, с его купечими домами, резными избёнками да лавками, а если поглядеть на запад..., видишь у самой Камы огоньки? Это мигает Сайгатка. Помнишь весёлую ярмарку на Николин день? Там она была…
Пашка изумился, запрыгал от радости на огромной снежной кочке, на которой стоял и даже захлопал в ладоши, глядя на такую красоту. Тут сугроб под ним зашевелился, раздался рёв и из-под снега поднялся огромный Медведь. «Медведь шатун! – заорал перепуганный Сашка, схватил за шиворот брата, забросил верёвку на верхнюю лапу и они поползли быстрее вверх. А зверь, меж тем не унимался, он рванул в погоню за братьями прямо по могучему стволу.
От страха ребята и сами не заметили, как взобрались на вторую ветку, хотели карабкаться дальше, да Пашка приметил на лапе седого старика, по виду барского сторожа, расчищавшего лопатой снег при свете керосинки, и мальчишки стремглав рванули к нему.
«Дедушка, дедушка, помогите! За нами гонится медведь!» Дворник схватил фонарь и заметив в тусклом свете перепуганные детские лица, рассмеялся в колючую бороду от всей души : «Ребята, вы чего?».  «Зачем подняли шуму, и откуда тут медведь возьмется, не залезть ему на эту ель».  «Как же не залезть, - заспорил Александр, я сам медведя видел да вы посмотрите на ветку вниз, там и следы и берлога была…».
Мальчик посмотрел… и замер на полуслове, там, где ещё недавно стояла разорённая берлога, откуда бросился на ребят разбуженный и оттого сердитый зверь теперь не оказалось ничего: ровный белый снег и колючая хво;я, и даже следы ребят пропали, вот так волшебство!».
«Дедушка, дедушка, а что ты здесь делаешь?», - робко спросил у дворника Павел. «А ты пострелёнок, не видишь что?» - притворно рассердился дворник, - беру лопату и бросаю с ели снег. Погляди ка сколько за день навалило!». Нужно поспеть к Рождеству, а то наступит праздник, а у нас тут непорядок! Так, ребята, нельзя!».
«Дедушка, дедушка, а давай мы тебе поможем», - сказал Александр. «Ну что ж ребята подсобите, помощь всегда нужна»… С этими словами старый дворник достал из дупла и вручил одному из братьев лопату а другому веник: дескать, ты Александр подметай, а ты, покамест, Паша, снег бросай, так и поспеем ко Христову дню!
Долго ли коротко работа была завершена, Паша повалился устало на снег, а Саша достал из рюкзака походный чайник, подвесил его на сук,  развёл костёр из жухлой хвои и начал заваривать чай.
 «Дедушка, дедушка, сядь-ка с нами у костра и попей с караваем чаю, видишь как мороз трещит да сердится, а так у огня и телу и душе теплей».
 «Вот спасибо так спасибо, - тепло улыбнулся дворник, мне до утра по стуже гулять»… И, тяжело вздохнув, показал на колотушку, привязанную к поясу, с коей по деревне ночью ходят сторожа.
А морозы и впрямь крепчали, с каждым порывом студёного ветра точно обжигало. Где-то внизу затрещали сосны, а вокруг и над ними гулко и протяжно запела древняя ель: «У-у-у-у!!». Паша устроился поудобне у костра протянул к огню озябшие руки, а сам посмотрел на небо.
Звёзды… Звёзды были лучше всего ! Подобно гороху рассыпались они по мёрзлому небу и мигают оттуда точно хрусталём: красными, синими, зелёными, и даже золотыми огоньками. Мигают и дрожат в морозной дымке…
Паша смотрел на звёзды, смотрел и потрогал за локоть брата : «Саша послушай как звёзды звенят !». «И ведь точно» - согласился Саша, будто колокольчики, точно серебро!».  «Да.., так бывает, - улыбнулся дворник, - раз году бывает, самой великой ночью, в час когда люди, природа и небо радуются, славя пришествие в мир младенца Христа.
Долго или коротко сидели ребята у костра, но нужно собираться, дрога зовёт. Александр встал, отряхнулся, собрал свои пожитки и сказал : «Мы, пожалуй, пойдём, дорога у нас не близкая, до самой макушки лежит, а чайник и чашки, дедушка, мы оставим здесь, вам они нужней. Павел согласно закивал, Александр забросил верёвку и, тепло распрощавшись с старым дворником мальчики опять полезли в высь.
Когда забрались на новую ветку, Саша взглянул на ярус ниже и опять не увидел ничего: ни костра ни старого дворника, ни расчищенной площадки, всё, как и прежде, утопало в глубоком снегу. Братья постояли, подивились чуду, пошептались меж собой, и опять закинул верёвку Саша, да едва достал, слишком уж ветка над ними, росла высоко.
Пока подымались братья, погода стала иной: ударил холодный ветер, небо закрыли серые тучи, а снег и вовсе полетел стеной. Паша с трудом держался за верёвку, которая под ударами ветра ходила ходуном, прятал в шубу от колких снежинок озябшие щёки да нос, а в голове , меж тем, вертелось и кружило нагоняя страху одно короткое слово, слово «пурга»!
Насилу залезли братья на ветку и побежали стремглав к стволу, а в округе всё ходило ходуном! «Надо искать дупло!» крикнул брату Саша, - там переждём непогоду, а то в пургу оставаться на лапе опасно, того гляди сорвемся вниз!». «Саша посмотри!» - ответил Павел, показав рукой на дальнюю ветку, где сквозь морок и снеги горел да искрился тёплый живой огонёк. «Да быть того не может, -ответил Саша, подойдя поближе, - ведь это почтовая станция!».
И точно! Перейдя на соседнюю ветку, ребята увидели возле ствола, отчётливо проступающие контуры старой добротной избы. В ней горели окна, из трубы валил дымок, сбоку примостилась конюшня, а саней то у входа, саней! Столько мальчишки не видели даже самой на Никольской ярмарке, главном предпраздничном торге всей Прикамской земли.
Вдруг калитка открылась, показался смотритель в тёплом сюртуке и, стремясь перекликнуть ветер, замахал горящим фонарём «Сюда ребята, скорее сюда!». «Хорошо что вы приметили мой огонёк, - суетился смотритель, впуская братьев в тёплую избу, - ну, чего застыли у входа, заходите скорее и грейтесь. А я вам чаю сейчас налью».
В маленькой комнате было не протолкнуться. Посреди избы на дубовом столе пыхтел на все лады огромный самовар, тускло горел светец, а из тени, появлялось то одно, то другое раскрасневшееся от горячего чая бородатое лицо, сразу видно купцы и мещане, застигнутые бурей в дороге этой морозной порой. У печи особняком держались ямские люди, этих тоже легко узнать по красным и вечно пьяным глазам. «Но что же там такое?» - удивился Паша, во все глаза, глядя на ямщиков. Были среди них и румяные великороссы, и рыжебородые коренастые вотяки, и абсолютно дикого вида башкиры, и вообще неизвестно кто. «Точно все земли мира, послали ямщиков куда-то в эту ночь. И все они, застигнутые бурей, оказались на этой почтовой станции, - пронеслось в голове у Паши, - только куда они едут, в одно ли место? Да нет, конечно, такого не может быть! Хотя и в самом деле, интересно, зачём они едут, и куда?».
«Эй, ребята, вы чьи?» донеслось до братьев от дальней стены, они повернули головы и увидели трёх офицеров, распивавших чай за столом под тёмными образами в красном углу. Один был одет по петровской моде, на другом был костюм как у Терентьича, что носили вояки во Французскую войну, а третий из них глядел и совсем современно. В подобных одеждах, на прошлое лето заезжал к ним в усадьбу знакомый офицер, погостить у отца на пару дней по дороге из далёкого сибирского гарнизона в столицу империи, город Санкт-Петербург.
Мальчишки подсели к офицерам, сказались, кто они, попили горячего чая, из фарфоровых чашек, куда смотритель, щедрой рукой положил лимона с чебрецом, отчего на душе у братьев стало хорошо. Покуда Саша и Паша сидели с офицерами, пурга совсем улеглась, на небо снова вышли звёзды, а остророгий месяц, точно стремился ненароком приблизиться к ели и лукаво заглянуть в окошко, в одинокую избу.
«Вот, что ребята, - сказал петровский офицер, - не пристало вам ночью одним по морозу брести неведомо куда. У каждого из нас во дворе стоит экипаж, а на платьях дремлет кучер, выбирайте любой, и мы вас мигом довезём.
«А куда вы едите?» - спросил у служивых Павел. «Как это куда, - рассмеялся петровский офицер, - в эту ночь все экипажи держат путь в одно лишь место на земле - в город Вифлием.»… «Нет, - ответил, Саша, - нам по Божьей воле не туда. Поклонитесь от нас с братишкой младенцу Христу»…
И, распрощавшись с офицерами, ребята вышли из избы. Старший Александр опять закинул веревку, чтобы снова взбираться вверх, туда, где в таинственной синей дали тихо и нежно звучал перезвон примёрзших к небу ярких, Рождественских звёзд.
Взобравшись на новый ярус, Саша как прежде глянул вниз, и снова на нижней ветке не было ни чего: ни дороги, ни саней, ни ямщиков, ни экипажей, ни даже тёплой станции, только глубокий снег да зелёная хвоя;!
Поднявшись ещё на ярус, ребята буквально оцепенели, прямо перед ними в свете фонарей во всей красе гудела и аукала большая сельская ярмарка, кои бывают по нашим уездам в самый канун Рождества.  «Эх! Сейчас разгуляемся, - мечтательно улыбнулся Паша, потирая материн рубль в кармане, - это вам не сельская лавка в Михайловском, здесь столько всего!». 
И, действительно, торговцы на эту ярмарку слетелись, казалось, со всей страны. Так, огромные ,чернявые мужики с Тамбова, у самого ствола продавали мороженных свиней, тучные румяные волжане на все лады хвалили осетра, судака да белугу, а купцы из Башкирских земель предлагали всем и каждому «откушать лучшего бузейского мёда ко святому дню». Сразу за «съестными рядами», вставал суконные ряды, а дальше сундучный, железный и лапотный.
У братьев разбегались от этого глаза: всё интересно,  куда бы податься?
Из соседнего ряда появился мужик, продававший баранки и сбитень. Старший Александр купил для себя и брата горячий напиток, коий по копейке наливался в грозный гранённый стакан, и по калачу.
Паша взял стакан, и едва не выронил: даже через варежку жёгся, как же было горячо! А вот калач, напротив, оказался твёрдым, застывшим и просто ледяным.
Немного подкрепившись ребята продолжили путь, и, минуя городецких купцов, кои продавали расписные донца да фигурные пряники в резных коробах из бересты, они учуяли пряный запах снеди. «Обжорные ряды!» -воскликнул Павел, - «пойдём скорее Саша,  нужно попасть туда».
И, действительно, прямо на соседней ветке бесконечным рядом, до елового ствола блестели коптящие жаровни, плиты и котлы. «Щековина, щековина, кому щековину, лучшую на базаре»!. «Котлеты по-киевски!»,  «Чай и пироги!»,  кричали торговцы, нахваливая свой товар. У самого края ветки бабы сидели на огромных чугунах, продавая готовые пельмени всех возможных видов и мастей, а в центре бескрайней лапы стояли пирожечники, кутая в меха потёртой шубы свой румяный товар.
Братья купили по расстегайчику, кои подавали в деревянных блюдцах, заливая пряным мясным бульоном из больших железных кувшинов, кои продавцы пирогов носили на поясе всюду за собой.
«Ну, куда пойдём» - спросил у брата Паша, сытно подкрепившись и довольно потирая живот. «У нас ещё остались деньги, можно потратить… Вот только куда?». «А я вот, знаю куда» - улыбнулся Саша, указав на толстый сук, отходивший от ели. Там, поставив шапку на пол, грустно сидел калека – одноногий нищий в форме солдата французской войны. Он всеми силами старался обратить на себя внимание, просил «копеечку на праздник» у гулявших мимо купцов и господ, но те и не видели его, точно живя в ином, диковинном мире, в коем не было места для таких людей.
«Возьмите дедушка, вам они нужней» сказал, улыбнувшись, Саша, протянув остатки от подаренного рубля. «И мои возьмите тоже» повторил за братом Паша, кинув нищему в шапку всё, что имел. Нищий поклонился, - «Спасибо вам добрые господа, дай вам Бог здоровья. Я за вас молится стану и во век не забуду вашу доброту». Сказал он так, и его холодные заросшие колючей бородой уста, впервые за долгие годы озарила настоящая, тёплая и по-детски искренняя улыбка.
Старший брат опять забросил крюк на верхнюю лапу, и ребята продолжили свой путь.
Долго ли коротко, с лапы на лапу взбирались братья, пока, наконец вверху, прямо с тёмного неба не ударил яркий, золотистый свет. «Вершина!» выдохнул Павел, и, оглядевшись кругом, промолвил : «Чудеса….». Прямо на небе открылась арка, откуда шёл яркий и тёплый свет, а за ней… золотые ворота, а дальше, открывались чудесные сады, с плодовыми деревьями, певчими птицами и ручьями, нёсшими быстрые воды по бескрайнему лугу в синюю тень садов. А ещё оттуда разливалось пенье, чистое звонкое пенье… Мальчики не слышали слов, но от этих звуков сердцу становилось мирно и светло. «Ангелы поют» - промолвил Саша,  и перекрестился, глядя туда.
«Сашка, Сашка, давай хоть одним глазком» - выкрикнул Павел, и стрелой метнулся к воротам. «Стой» - вскричал на это старший брат,  - туда нельзя». Паша разбежался, желая пройти незамеченным подле Архангела Михаила стоявшего тут же с огненным мечом, и почти пробежал в открытые ворота, но его как ветром отбросило назад. Архангел улыбнулся, посмотрел на мальчонку сверху и шутливо заметил: «Ну как оно, ещё разок?».
Вдруг, архангел стал серьёзен, склонил почтенно голову, и отшагнул назад, на свой великий пост. Из райского сада к ребятам шагал человек, чьи одежды блестели, искрились и играли точно снег на Рождество. Ребята присмотрелись и тут же застыли в глубоком смятенье, не зная, что делать или чего сказать, к ребятам из рая шёл он, - Иисус Христос.
«Мир вам добрые дети», сказал Иисус, - высоко вы забрались в сочельник, а в дороге помогли вам не сила и ловкость, а добрые дела».  «Злому человеку не достигнуть рая, а для добрых, путь сюда всегда открыт, и врата таятся ни где-нибудь, а тут» - улыбнулся Спаситель, положив свою руку на сердце, и прижав к груди.
«Ну чтож ребята, посмотрели на райские гущи, услышали пенье ангелов, а теперь же вам пора домой, скоро светает, а в усадьбе ждут вас подарки, богатый стол и нарядная ель». «Да, - улыбнулся Паша, только не увидим мы ёлку в этом году, отсюда весь день спускаться, да потом на лыжах к усадьбе полдня идти. Так что и праздник в усадьбе без нас пройдёт…
 «Зачем же спускаться вниз и на лыжах полдня идти? - изумился Иисус Христос, - ведь вы уже в усадьбе дома!».  Тут же на соседнем облаке, точно из коробки волшебного фонаря появилась тусклая картина. Ребята увидели родную детскую в усадьбе, звёзды за замёрзшим окошком, а в тёплых уютных кроватках…-  самих себя»… «Ну чтож, прощайте дети, - сказал Христос, а за вашу доброту и честность ждите особой награды, в час, когда в небе забрезжит рассвет…».
В комнате было тихо… На ланитах спящих братьев нежно играло солнце. Где-то внизу скрипели половицы, пахло затопленной печью, замёрзшим окошком, снедью и елью. Саша пробудился, подпрыгнул на кровати и крикнул «Паша, просыпайся. Утро! Рождество!».
Братья спустились по лестнице, весело шумя и толкаясь, в главный зал. Как же там было хорошо! По стенам висели бумажные снежинки, в центре стоял широкий стол, и на нём поросёнок, самовар да пироги, а за столом, во всём своём великолепии блистала свечами Рождественская ель. Павел уже хотел бежать за пирогом, как старший брат схватил его за локоть и подтащил на силу к ёлке. «Паша взгляни на это» -только и сказал изумленный Саша, но младший брат и так уже увидел сам.
На нижней лапе ели среди золотых орешков, конфет и бонбоньерок красовался огромный марципановый медведь, чуть повыше, у крымских яблок, стоял марципановый дворник, ещё повыше марципановая почтовая станция и три офицера в форме разных веков. Ещё на ярус выше среди конфет и мандаринов марципановые купцы и нищий, будто пришедшие на сельскую ярмарку, а на самой верхушке золотые ангелочки, точно охранявшие большую Вифлеемскую звезду!
«Как такое возможно, - изумился Павел, это чудеса!!!»…
«Ну, как вам дети, нравится ёлка?»  - сзади подошёл отец. «Эти чудесные фигурки я купил с неделю назад у смуглого купца на гостином ряду в Сарапуле. Был он одет по-восточному, а глаза его лучились таким добром и светом, что не мог я более иди по делам, а остановился начал  разговор.
Купец сказал, что прибыл на ямских из Назарета, и продал мне для ели эти фигурки, а на подарок детям по набору красок, сказав, что это лучший сюрприз на праздник Рождества». И сколько ни глядел я на восточного купца, сколько не рассматривал его черты, всё мне казалось, что я его знал, как будто бы всю жизнь….
 «А я наверно знаю почему» - улыбнулся Сашка и подмигнул незаметно брату, ибо ребята заблагодя знали, кем оказался тот странный купец, прибывший на ямских из далёкого южно края, града Назарет.
После праздничной трапезы ребята сели рисовать. Они запечатлели нарядную ёлку и главную залу в чудесном убранстве на праздник Рождества. И картинки у них выходили как живые, точно бы с рожденья поучались братья такому ремеслу. «Ай, какие молодцы» - подивилась старая няня, такие картины надо бы в рамы да на стену в главный зал. «Нет, - ответил Паша, мы их положим на чердак, а через год, когда настанет снова Рождество подарим с братом папе и маме… на том и решили.
С того Рождества минуло много лет. Братья закончили Дюсельдорфскую академию Художеств, после учились в Мюнхине, и стали знаменитыми художниками: Павлом и Александром Сведомскими, работам которых до сих пор рукоплещет целый свет. А первые картины братьев так и томятся забытые в старой усадьбе на тёмном чердаке, ждут, пока найдут их люди и наступит для них счастливый час.

Кощеев Д.А. 22.12.2020