Костел на Гаванной
Возможно, единственный, действующий в городе. О том, что восстановят старый большой костел на Новосельского, слабо верилось. А про строительство новых храмов никто и не загадывал. Сам факт такого соседства вызывал у нас любопытство и много шуток.
Верующих туда ходило кот наплакал. Наблюдали такую картину - выходит пятеро-семеро пожилых поджарых женщин в черном и вслед за ними ксёндз. Провожал своих прихожанок, закрывал калитку . Но уходить не спешил. Было видно, что ему скучно там, одиноко. С удовольствием наблюдал из-за ограды за прохожими. И за нами, резвящимися на переменах школьниками.
Мне всегда было очень жалко тех священников. Даже сердце сжималось. Они же службу должны были вести в большом храме для горстки людей. А что будет, когда и эти перестанут ходить?
Учителя были недовольны таким соседством. Очевидно, боролись. Но там в верхах решения о закрытии храма не выносили. Обещали закрыть, как только прихожан станет меньше допустимого количества. Всего-то 20 человек, кажется.
Мы же гордились и хвастались таким соседством перед учениками других школ. Не припомню, чтобы кто-нибудь хоть раз сослался на соседство историко-краеведческого музея напротив. Всегда говорили, что наша школа на Гаванной, рядом с костелом. Тот факт, что улица именовалась тогда Халтурина, игнорировали.
Я, пробегая мимо, всегда замедляла шаг и с интересом наблюдала за жизнью во дворе костела. Ксендзы не были перегружены работой. И нередко прогуливались по аккуратному дворику. Останавливались у ограды и с интересом наблюдали за нами, школьниками.
Они всегда, с самого первого раза, как я попала в их поле зрения, заговаривали со мной. Спрашивали:
- Пани польска? - По-хорошему, дружелюбно. Я отвечала. Сразу честно предупреждала, что не крещенная, а родители неверующие.
Особенно запомнился молоденький румяный ксендз, появившийся, когда мы перешли в наш последний выпускной класс.
А вот, когда шла с одноклассниками, опускала глаза и старалась прошмыгнуть незамеченной. Но, как назло, священник стоял у ограды и выхватывал взглядом именно меня. Ксендзы там менялись, но меня, похоже, как-то запоминали.
- Пани польска? - я смущалась отчаянно и краснела до слез под одобрительное ржанье одноклассников. И несмотря на то, что я отчаянно трясла головой в знак отрицания, предлагал нам зайти в костел. Все были в восторге.
- Вот с чего бы это? Почему меня всегда спрашивают? Что может быть общего у меня, не крещенной, да еще и с католиками? - недоумевала я, пока одноклассницы не объяснили:
- Да во всем виновата твоя коса! И то - все со стрижками. А у меня коса через плечо цвета спелой пшеницы. Высокая, белолицая, похожа на польку. Я и успокоилась.
Но вот пришла весна и начались экзамены. Я волновалась больше других. Это был первый год моей жизни в Одессе и первые экзамены в восьмом классе. Для одноклассников же это было дело привычное. Они же сдавали их каждый год с пятого класса. На мои расспросы как это бывает, чего надо опасаться, мальчишки сразу запугивали, шутили, разыгрывали.
Так случилось, что пока мы в волнении бродили стайками перед школой с букетами сирени и выступающими над ней тюльпанами, очередной ксендз у ограды вновь спросил у меня, не полька ли я и перекрестил, пожелав мне и всем нам хорошо сдать экзамены.
После чего появилась легенда о том, что "их поп" меня перекрестил и мой первый экзамен легко пролетел. Когда кто из нас начинал совсем уж сильно мандражировать, стали отсылать к ограде костела:
- Поп перекрестит и сдашь! - и сбывалось. И бегали. Нехристи и атеисты. И никого не смущало, что большая половина класса были евреями.
Свидетельство о публикации №220122400916