15 июн. Пят. Продолжение 22

Этот день богат на происшествия. 13 июня майор Федоров давал прощальный ужин, а вернее говоря попойку, попросив меня сходить в наряд за угрюмых (это ТЭЧевские офицеры). Майора наконец-то выгоняют в Союз, а потом на пенсию. Гостей было много, пригласили и комбата с «шилок». Напились до поросячьего визга. Зашел спор. Угрюмые стали выяснять отношения с комбатом. Он доказал им, что он мастер спорта по войсковому многоборью. Отделал четверых охламонов так, что двое из них – Лабузов и Ляховский лежат в лёжку и не поднимаются с кроватей, а Ашдар – их друг угрюмый, вовремя убежавший -  носит им объедки из столовой. Но это так, приятные моему сердцу пустяки. Дураки так или иначе наказаны.
Главное – это разговор вчерашний с праваком (правый пилот на вертолёте Ми-8) Родиным, участвовавшим в Панджшерской операции. Он был очевидцем событий и преувеличивать несклонен, потому что преувеличивать больше некуда. Как я уже писал, духи задолго до начала операции стали покидать долину, увозя с собой всё ценное, оружие и боеприпасы. Ушли с караванами и мирные жители долины. Перед уходом духи заминировали дувалы, дороги, тропы, проходы, пещеры. Наша пехота идет и подрывается на своих  82 года выпуска и душманских минах, идет и сжигает дувалы, не имея времени их обыскивать. Сверху из вертолёта по сожженным, и разрушенным от запрятанных там боеприпасов, дувалам видно, где проходила наша десантура. Самое трагичное – это неразбериха. Обстреливают наши своих же. Связи никакой. Вертолёты используют, как такси, вынуждая летчиков нервничать. Например, передают по радио: заберите срочно 300-го. Летчики вылетают. Садятся на такие площадки, на которые теоретически сесть невозможно и вместо раненного залезают в грузовую кабину вертолета два здоровых парня и бурно благодарят пилотов, а на вопрос: где раненный товарищ, только пожимают плечами. Сажает пехота наши вертушки на заминированные площадки. Мины естественно взрываются – вертолет в решето, а взлетать надо. И взлетают и летят, спасая бестолковую пехоту. Летают на высотные, предельные для вертолёта 4200 – 4300 метров площадки, забирая оттуда людей. Нервное напряжение летчиков переходит все пределы, но люди держатся.
Рассказал Родин как поймали начальника штаба войска Ахмад Шаха Масуда. Ночевал наш батальон в пещере. Наутро бойцы с командиром решили продолжать свой путь. Один боец забыл свой нож в пещере и возвратился, забирая нож, услышал шумы за стеной. Позвал товарищей. Те, не долго думая, подорвали стену и обнаружили за ней человек 40 перепуганных духов во главе с начальником штаба. Самого Ахмад Шаха Масуда усиленно ловят, но пока безуспешно.
В Баграме произошла катастрофа на полосе, и руководителя полётов, очевидно, посадят. Взлетала наша спарка самолетов МиГ-21 – афганский летчик и наш советник. В это время на полосу вырулила пара вертолётов. МиГ-21 разбежался и задел лопасти одного вертолёта, то чего тот загорелся. Второй вертолет вовремя отрулил. Экипаж вертолета успел спастись. А самолёт дал крен 180о, проще говоря, перевернулся в воздухе, потерял управление и пропахал своим верхом взлётную полосу. Стена пламени обозначила его трагический путь. Летчики пытались катапультироваться, но неудачно. Вылетели из кабины без рук, без ног и без головы. Может ли ужасней быть картина?
Обстреляли наших трудяг – вертолёты Ми-6. никогда раньше такого не было. Один дотянул до аэродрома, другой, горя, пошел на вынужденную посадку. Летчиков спасли. Вертолёт с грузом муки сгорел. Сбили в Панджшере уже несколько самолетов Су-17. по дорогам валяется наша подбитая или сожженная техника: танки, БТРы, БМП, грузовики, обломки вертолётов и самолётов. Зрелище печальное. Никто их не убирает, не до того. Так и гниют годами.
Вместе с тем есть места в долине живописные. Запахи трав и другой растительности божественные. Родники, ключи холодной, чистейшей воды.
Нашли банду, которая борется против Ахмад Шаха Масуда. Подключили её к нашим действиям. Её бойцы на порядок отважнее регулярной афганской армии. Те банды, что ушли из Панджшера к нам, были разоружены и распущены местными духами. Творится какая-то каша, но с каждым годом для шурави служба здесь становится всё опаснее и опаснее.
Шаров – начальник метеослужбы нашего полка – ездил в Кабул. От туда гнал машину. Рассказывал, что представляют собой наши посты: БТР на обочине, обложенный мешками с песком или камнями, рядом костерок из банки с соляркой, над которым что-то булькает в котелке и всё. Кругом горы. Ребята постоянно под «газом». Их понять можно. В Кабуле военные в городе по улицам не ходят. Только патруль патрулирует. Ему запрещено заходить в дуканы. Дуканщики не пускают. Товары дороже, чем у нас.

17 июн. Воскр.

Вот что пишет обо мне начальник в дневнике педагогических наблюдений. В графе «Содержание беседы» читаю: «Вопрос исполнительности. Инициативы никакой. Игнорирует мнение коллектива. Когда все работают, моется в бане». В графе «Замечания, индивидуальные задания» напротив написано: «Объявлен выговор».
А дело, повлёкшее за собой эту запись, происходило так. С утра Ахмак – наш начальник позиции – отправил меня работать на площадку АСП, а вся наша группа занималась регламентами изделий. Их надо было срочно проверить и подготовить к использованию. Людей в группе для проверок хватало, и моё присутствие ничего бы не ускорило, поэтому его личное было решение поручить мне другое дело. Я с ним справился часам к 10-ти и, т.к. был банный день, пошел мыться. Ему же это пришлось не по нутру: как это я прохожу мимо с банными принадлежностями и не обращаю никакого внимания, как он возится у проверочной машины. Помылся, снова прохожу мимо на этот раз на обед. Тут уж он не выдержал, остановил меня и выпустил тираду: «Как тебе не стыдно!? Мы запариваемся! Надо срочно проверить ракеты! Самолет ждет их отвезти! А ты в бане моешься! У тебя совесть есть»? я помолчал, подумал, посмотрел в сторону. Он стоит, желчью исходит. «Есть», - говорю. «Объявляю тебе выговор»! – крикнул он. На этом «беседа» исчерпала свои возможности. Я повернулся и пошёл своей дорогой. Вот так, получил выговор за то, что есть у меня совесть!   
Но это всё мелочи досадные. Дела свершаются и потяжелее. В Баграме во время проведения операции обстреляли из стрелкового оружия нашу и кабульскую пары восьмёрок при высадке десанта в горах. Наши асы летали. Игнатьев – Нетесов. Печально, горестно то, что Игнатьев получил две пули в живот. Вертолет (стреляли прямо в лоб с близкого расстояния) буквально изрешетили. Пробили расходный бак с топливом вертолёта. Игнатьев, будучи тяжело раненным, посадил искалеченную машину и выполнил боевую задачу. Ему сразу же сделали перевязку из индивидуальных пакетов, которые прикрепляются к автоматам, и госпитализировали. Сознание он не терял, но раны очень тяжелые. Столько потерь! Голова идет кругом! Может ещё и от жары, потому что боль от людских потерь как-то притупилась и куда-то ушла.
Испытал вчера на себе, что такое +47, 5оС в тени. Дежурил на вышке командного пункта инженера (КПИ), как раз в то время, когда был этот максимум температуры за последние 5 лет. Лег на пол КПИ и отключился, находясь в забытьи или обмороке. Вроде бы не спал, но абсолютно не слышал, как взлетел, пробегая рядом с моей вышкой, самолет Ан-12, как прирулил и встал около меня самолет Ан-26. двигатели этих самолетов ревут так, что кричи на ухо в это время человеку – не услышит. А у будки КПИ открыты и окна и дверь. И находится КПИ в 30-ти метрах от ВПП. Вот такие чудеса. Объясняю врио зам по ИАС майору Варакутину, что физически не могу третий день подряд дежурить на этой вышке. Не понимает.
Вчера снова потрясло чуть-чуть. Чем ближе время замены, тем заметнее проявляется чувство страха. Обидно всё-таки поймать приключение в виде стальной балки на голову (я во время землетрясения находился в столовой), когда замена так близка!