Многоголосие 2004

               
               
Он               

              Я всегда считал себя однолюбом.
              Прожив полтора десятка лет с женой, ставшей уже больше соратником по нескончаемой борьбе с обстоятельствами, чем любимой, я постепенно перестал задумываться о страстях. Задушевных бесед между нами уже не случалось. Секс был  исправно по расписанию. Другие дамы меня как-то слабо волновали: то ли дамы были хиловаты, то ли я. Функции матери совершенно чудесной девчушки жена моя исполняла безупречно. Я был одет, обут, сыт и, как любой удовлетворенный в своих основных инстинктах человек, ленив.
            Меня вполне устраивала моя жизнь, и уж тем более я не планировал проблем на свою шею. Вернее, на задницу. Точнее, на ее переднюю проекцию. Но, возможно, с возрастом появляется склонность к чудачествам, или,  может, я плохо себя знал,  однако совершенно неожиданно судьба вдруг решила провести надо мной эксперимент.
           Эксперимент нарисовался ранним осенним утром, серо-голубым и холодным,  в виде нахохлившегося подростка, перебегавшего дорогу перед моей машиной. Он, видимо услышав звук приближающегося предмета, вяло повернул голову в мою сторону, потеряв на мгновение контроль над дорогой. Тонкий, как карандаш, каблук прочертил на асфальте короткую стрелу и обладательница модных ботинок растянулась  во всю длину на асфальте.
           Ругаясь матом, что  в принципе мне не свойственно, я попытался затормозить. Машину развернуло, вынесло на встречную полосу и, словно верной чертовой рукой, поднесло к упавшей девице. Капот закрыл ее от меня. С ужасом выскочив из машины, я увидел картину, которой достойны журналы комиксов. Представьте себе человека, втянувшего голову в плечи, прижавшего папку с бумагами к груди, вытянувшегося по струнке и  уложите его на асфальт в этой чудной позе, нос к носу с передним колесом, словно принюхивающегося к запаху резины.
-Ты -  дура! – заорал я, увидев, что она хлопает ресницами.
-Сам дурак! - на удивление громко для субтильной девушки заорала она в ответ. – Пешеходный переход же!!!
-Смотреть надо по сторонам! - орал я о своем, сознавая в душе справедливость ее слов. Она действительно валялась как раз поперек жирной белой зебровой полосы.
-Гоняют,  как угорелые! -не меняя напряженной позы не унималась она и внезапно спокойным, даже веселым , тоном вдруг заявила – Ну что стоишь! Помоги даме подняться!
       Потом я думал, что мы оба были в шоке: она, похожая на Буратино, вытянувшегося на асфальте и прицелившегося к шине любопытным носом, я - обезумевший от страха и ошалевший, не знающий, что делать дальше. Она произвела на меня неизгладимо  ужасное впечатление: сонное лицо, испуганные, растерянные глаза, истеричные объятья, обращенные к папке.
-Ты в порядке?
Она, поднимаясь, умудрилась застегнуть змейку на злополучном ботинке, отряхнуть  пальтечко и поправить шарфик - и все это, не выпуская папки из цепких объятий и, усиленно косясь куда-то влево и вниз.
- Все о`кей. Я пошла - она кивнула мне - Спасибо, что оставили в живых.
Последняя фраза пробудила во мне джентльмена.
- Вам куда? Садитесь, подвезу.
           В машине меня ждало первое потрясение: всю дорогу, минут 15, она молчала. Я, готовый по утрам задушить свою жену за неиссякаемую болтовню и приготовившийся уже ко всему со стороны этой пигалицы, от наездов до заигрываний был приятно удивлен: она, в абсолютном молчании стянула беретик, размотала шарф, сняла перчатки, достала зеркальце и стала наворачивать все только что снятое по новой. Подобная причуда были мной принята с милостивым снисхождением, только бы не говорила ерунды.
-О! Здесь! –единственные слова, пророненные ею у маленького магазинчика с сувенирами.  Она повернула ко мне лицо, улыбнулась грустной невыспавшейся улыбкой и беззвучно выскользнула их машины. Только доехав до работы, я обратил внимание на папку, мирно запавшую между сиденьями.
               
        К вечеру неприятный утренний инцидент был вытеснен их головы другими заботами. Я, естественно, закружившись в личных проблемах, отложил чужие на потом, а там  и вовсе забыл о чьей-то вещи, поселившейся в салоне моей машины. В итоге, дня через три я в совершенно гнусном расположении духа, что, впрочем, не было связано ни с девчонкой ни с папкой, открыл дверь магазина, где она работала. Дверь жалобно пискнула. А я ошалел прямо от порога. Бодрясь изо всех сил и не показывая вида, спокойным шагом я подошел к девушке за витринами:
-Здравствуйте!
       Какая она была красивая! Это, несомненно, она, пигалица, скрюченная страхом на асфальте, но какая же она оказалась другая!…Образ испуганного подростка, видимо, эксплуатировался на улице, в целях самообороны. А я увидел девушку, похожую на лесную фею: с огромными глазами, в  которых дикой смесью светилась неуверенность и смелость одновременно. Она знала, какое производит впечатление на мужчин - это было видно, как и то, что она неудачлива в личной жизни. Какими-то тайными, но читаемыми буквами было написано это в ее взгляде. Я утонул в тех глазах. Потом я не мог вспомнить ее лица вообще, в памяти остался только теплый, ласкающий взгляд.
- Добрый вечер.
- Вы меня помните? - голос мой не дрожал, язык не заплетался. Но, говоря  короткие официальные фразы, я судорожно искал повод задержаться. Передавая папку, я набрался наглости:
- Вы так бережно ее держали, как будто там ценности.
               
- Там рисунки - улыбнулась она и покорила меня окончательно.
Прекрасно видя мои потуги, она вдруг опустила ресницы:
-Спасибо за папку… Хотите кофе в знак благодарности?
       В тот вечер магазин закрылся на незапланированный учет. Кофе оказался терпким, крепким, она наливала его из глиняной турки и аккуратно насаживала ломтик лайма на бордюр миниатюрных чашечек. Аромат кофе подогревал странное напряжение, растущее где-то внутри живота.  Долька лайма выпускала слезу, медленно но верно скользящую по шершавой стенке чашки к озерцу кофе. И, не в силах оторвать своего взгляда от ее лица, я с ужасом понимал, что никогда ничего не встречал эротичнее этой кукольной чашки с плачущим прозрачным бледно-зеленым диском над бархатной гладью кофе.

        Нам очень редко удавалось увидеться. Возможно, от этого она всегда казалась мне разной. Сколько образов было в ее арсенале, сосчитать мне так и не удалось. Нежная, слабая и покорная в один вечер, она с такой же убедительностью в следующий раз была железной и жесткой. Маска невинной деточки ей шла так же безупречно, как и маска светской львицы. Иногда он держалась, как жена, иногда, как приятельница, иногда, как мужчина.
         Не могу сказать, что только удивительная это многогранность привлекала меня к ней. Мне просто было хорошо рядом. И в хорошем ее настроении и в плохом крылась какая-то непознанная мной, привлекательная сила, как магнит, который тянет к себе гвозди, независимо от их желания. Я не ощущал свои чувства как любовь, хотя не раз ловил себя на крамольной мысли, что жениться на ней мне хотелось в миллион раз сильнее, чем в свое  время на собственной жене. Что,  по большому счету, мне вообще до этой встречи незнакомо было желание разделить жизнь с женщиной. Как-то в восемнадцать лет я умудрился надеть обручальное кольцо без особенных раздумий по этому поводу. Однако, циничные мужчины долго в подобных рассуждениях не виснут.
       Так получилось, что мы чаще проводили время в кафе, чем в постели,  в благородных целях конспирации выбирая каждый раз разные заведения. И везде она, подняв огромные глаза на очередного официанта повторяла одну фразу:
- Пожалуйста, двойной эспрессо с лаймом.
И, если загипнотизированный официант лепетал:
- Лайма нет… -она всепрощающе сияла ямочками на упругих щечках:
- О`кей, тогда с лимоном!
    Она говорила по - английски так же, как балерины ходят на пуантах: легко, осторожно, мелкими простыми отрывочными фразами. С милым русским акцентом, которого она, конечно, не понимала, но все слышали. Она даже имя себе поменяла. Ненавистное бесполое Женя сразу после получения паспорта она сменила на Джейн. Короткое, звонкое, умещающееся в выдохе. Правда типично славянская внешность мало сочеталась с ним.
        У Джейн было личико с плавными, чертами, словно нарисованными кругами и обвалами. Длинные локоны, вьющиеся крупными волнами ровного серого цвета. Ее тянуло ко всему европейскому, словно она была рождена там, а потом переселилась в Россию. Здесь ей все казалось чужим: разгильдяйство, панибратство, безответственность, ханжество бабушек на скамейке у подъезда, хамство людей в переполненном автобусе, окурки возле урн, разбитый асфальт, пустые глазницы стен с участками отвалившейся штукатурки.
     Она учила английский, рисовала свои акварели, продавала сувениры и встречалась со мной в истинно европейской манере свободной и современной женщины. И все происходящее нас, казалось, обоих, вполне устраивало. Пока однажды она, прожигая меня взглядом до затылка, вдруг не сообщила мне, что выходит замуж и уезжает. Я спокойно выслушал эту новость. Мне в тот момент показалось, что это к лучшему. Она не будит увязать в наших отношениях, я завершу совершенно замечательную интрижку. Роман закончим. Поставим точку. Книжку захлопнем.
        Джейн уехала поздней осенью. И той же осенью я вдруг почувствовал себя трупом. Все было так же,  как и до нее: с радостными криками вешалась на шею дочка, когда я возвращался с работы, сдержанно целовала в щечку жена. Работа - та вообще не повержена влиянию эмоций. Машина была та же, любимая, город тот же, родной. Не было только девочки с огромными глазами, девочки, говорящей страстным шепотом всякие глупости, то отталкивающей, то ластящейся, девочки с губами, от которых было невозможно оторваться. Той, которая  часами могла слушать все мои беды, прижавшись щекой к моей груди и перебирая мои волосы тонкими пальчиками. Той,  кожа которой пахла удивительной смесью запахов: от будоражащего воображение аромата цветов жасмина до легкой горечи свежевыжатого лимонного сока и терпкой свежести хвои.
        Я как- то сразу стал вспоминать эти бесчисленные мелочи,  которые сшили наши отношения, как стежки платье. И мелочи эти с ее отсутствием выросли в размерах, оказались глобальными и значительными и заполонили мысли. Без нее, как это ни смешно, стало пусто. И тогда впервые в моей голове слово любовь всплыло в применении к нашим отношениям. Не как утверждение - как робкое предположение, как вероятное событие,  как факт, который мог бы произойти, но уже никогда не произойдет.




       Набегавшись за день  на дурацкой экскурсии по горам, мы бросили вещи в  открытом кафе. Жена с малышкой побежали купаться. Пока они резвились я, потягивая в совершенно благодушном настроении пивко,  наслаждался покоем и таким кратким мгновениями одиночества.
          Неладное я скорее почувствовал: за соседний столик кто-то сел спиной к моей спине,  совершенно тихо, практически беззвучно. Судорожно соображая, что заставило меня так напрячься, я  превратился в слух. Вовремя.
-Будьте добры, двойной эспрессо с лаймом - произнес грудной голос с бархатистыми обертонами.
-А что - такое лайм? - загрузился официант.
- О`кей - улыбнулся голос - тогда с лимоном!
               

               
                Она
           Ах, какая я  смелая девушка!
            В 31 год бросила с таким трудом обустроенную квартиру,  ставший родным город, карьеру, которая вроде бы успешно складывалась, создавая иллюзию  удачливой непринужденности. С чем сравнить количество сил, отданных каждому ее последующему витку?
            Впрочем, когда более-менее устаканились  основные проблемы, мне стало ясно, что при ближайшем рассмотрении квартирка оставляет желать  гораздо лучшего - от количества квадратных метров до соседей, с широчайшим спектром пунктиков посередине. Город за недолгие годы, прошедшие с окончания института успел пообтрепаться: штукатурка с домов сыпалась разноцветным дождем, дороги состояли из ям, заводы закрывались, плата за квартиры росла и только новехонькие витрины бутиков бессмысленными огромными глазами смотрели на угрюмых прохожих, искренне удивляясь их плохому настроению.
            Работа меня вгоняла в совершенно неимоверную тоску: следуя совету родителей в свое время, я вляпалась в медицину и семимильными шагами поднимаясь по служебной лестнице, почти каждый год переходя все в лучшие условия, с ужасом понимала, что мизерные ставки остаются мизерными ставками  и мне, одинокой гордой молодой девушке досталось не зарплата, а рваное одеяло: натянешь  на нос, замерзнут пятки. Погоревав очередные полгода на крутой внешне, но нищей по сути должности, я плюнула на все свои бесчисленные дежурства и отправилась подрабатывать в магазинчик сувениров.
      Милое дело, скажу я вам! Никакой ответственности за чужие жизни, ошибки молодости, поругание прописанных диет и лечебно-охранительного режима! И как раньше до меня не доходило, что формула товар – деньги – товар имеет, помимо прямого экономического, скрытый от посторонних глаз глубинный смысл - залог душевного равновесия?
          Мало того, продавая какой-то дурацкий, не имеющий особенной художественной ценности подсвечник, я познакомилась однажды со своим будущим мужем. Красивый поляк со звучной фамилией, зачастивший в нашу лавку стал предметом шуток для нас вначале, предметом зависти моих подружек в конце. На нашей свадьбе мои медицинские коллеги сверлили меня недобрыми усталыми глазами - «Везет же людям!» -  а я, задумчиво глядя на пламя витиеватой свечи, символизирующей домашний очаг думала, не окажется ли наш с Марком брак такой же бутафорией, как пригодность для жизни моей убогой квартирки или уважаемость моей безденежной профессии.
       Ломка моя длилась долго: около полугода до свадьбы Марк терпел меня с глазами на мокром месте. Мне было страшно бросать нелюбимую работу и напыщенных  коллег, квартирку с вечно капающей ванной и текущим унитазом, гостиную без мебели, двух бабок с четвертого этажа, которые в старческом беспамятстве никогда не закрывали дверь в подъезд и оставляли после себя на лестнице стойкий запах общественного туалета, и дебелого соседа Ванечку, который любил покурить часика в два ночи и поболтать со своей возлюбленной –жили они через подъезд, но балконы их выходили на одну сторону: полдома было в курсе интимных откровений подростковой пробуждающейся сексуальности. Так или иначе, судьба властной рукой Марка кардинально развернула ситуацию.
        Моя смелость дала потрясающие плоды. И вот я - замужняя  дама: молодая, ухоженная, довольная собой, поскольку имею работу, благоприятно влияющую на самооценку и морально и финансово. Эта уверенная в себе дама в отличном настроении и при отличной фигуре сидит себе гордо на терраске кафешки на берегу Черного моря. Не потому, что недоступно  большее, а потому, что решила навестить тетушку в Ялте. Одна не потому, что ищу приключений, а потому, что приятно побыть в одиночестве. Красота! И от потрясающего чувства самодостаточности, я знаю, мои глаза горят совершенно непобедимым блеском.
-Будьте добры – говорю я, счастливо улыбаясь подошедшему официанту - двойной эспрессо с лаймом! - мальчик пытается переварить полученную фразу, но никак не может определить, это у меня что-то с дикцией  или у него что-то со слухом. Его лицо вытягивается, угол губ ползет вниз, то ли в беспомощной улыбке, то ли в издевке. Он нерешительно оглядывается назад. Отступать некуда - стойка пуста. Наконец решение принято. Рискуя навлечь на себя гнев (непонятно же, как отреагирует  тетка, просящая неизвестно что, даже, если она  улыбалась тебе до этого пару мгновений назад), мальчик выдыхает:
-А что такое лайм?
         Очень хочется похлопать его по плечу: «Молодец! Сильные люди умеют признавать свои ошибки!» -  но мне сейчас ни к чему пажи.
-Окей! – легко снимаю я вопрос с повестки дня – Тогда с лимоном.
         Мальчик лихо разворачивается на каблуках и удаляется. А я вдруг чувствую какое-то движение вокруг себя: это явно не от официанта - он слишком пуст. Впечатление, что воздух сгустился, мерцая на солнце прозрачными волнами. Может, я перегрелась? Нет, еще какие-то флюиды, словно полосы зноя, пересекающиеся с прохладным морским ветерком. Может, это прихоти местных муссонов? Чувство абсолютно реального взгляда, нагло впялившегося в затылок… Уже не очень хорошо понимая, что происходит, я рывком оборачиваюсь назад.
        Сначала я увидела только его нос. Потом, слегка удалив картинку - глаза. Ах, какие рулады выписывает судьба! Вот негодяйка! В моей, кажется только-только устаканившейся жизни так ни к чему воспоминания о жизни прошлой! О смутных вечерах, порочных связях, о романах с непредсказуемыми развязками: на удивление коротких, или, наоборот, неожиданно длинных…
       И этот поразительно красивый мужчина, бывший когда-то поразительно красивым юношей, с красноречивым обручальным кольцом на безымянном пальце, так не к месту в моей сегодняшней жизни! Какой у него растерянный взгляд…Пристальный, немигающий… Такие же живые, как и прежде, брызжущие коричневыми брызгами глаза. Я бы даже назвала этот взгляд влюбленным, если б не знала наверняка, что он не умеет любить. Когда-то, в прошлой жизни, точно так же очарованная с первого же мгновения его глазами, я спровоцировала наш роман - все время прокладывая для него ступеньки к неизбежному - сама! - то подталкивая, то заманивая, то дразня- он же, наверное, избалованный вниманием, наблюдал за моей возней, как за котенком и, иногда велся на провокации. Осознавал ли он, что за весь период нашего романа он ни разу не проявил должной инициативы?
        С того момента, как я, абсолютно сознательно пихнула папку с рисунками в щель между сиденьями в машине прошло столько лет! А я очень хорошо помню, насколько трезво соображали мои мозги, лихорадочно высчитывая самую короткую комбинацию тропинок к его сердцу. Обворожить его с моей утренней внешностью, с моим утренним настроением, да еще в прикиде художника - передвижника середины позапрошлого столетия шансов я не имела.
        Однако, на моем крючочке оказался правильный червячок. И пусть мне пришлось прихорашиваться потом всю неделю, мое терпение было вознаграждено сполна: в один из вечеров он появился в нашем салоне, дыша холодом поздней осени, с моей папкой в руках, беззастенчиво красивый, похожий на принца, шагнувшего из старинных картин, с румянцем на щеках, с умными добрыми глазами. Коня, согласно времени, заменял мерседес. Я, тая под его взглядом, лепетала какую-то ерунду, надеясь услышать от него хоть какие-то предложения.  Он же, то ли  и впрямь был слишком приличен, то ли не считал нужным снисходить до продавщицы- мы перекидывались вежливыми фразами, а о главном он молчал…Терзания его, впрочем были видны: паузы между репликами становились все длиннее, однако он упрямо стоял передо мной, уже искусственно затягивая время. И, уже, когда «до свиданья» прозвенело под арочными сводами нашего магазинчика, я, после сотого по счету «спасиба» вдруг, ловя последний момент, выпалила:
- Не хотите кофе в знак благодарности?
           Черт бы побрал их нерешительность! Несмотря на мою артистичность, я чувствовала себя навязывающейся шлюшкой. Успокаивало одно:  шлюшки не варят такой кофе. А я - ас в этом деле. Интернационал в общежитии мединститута располагает к осваиванию экзотических блюд. Кофе- это для русских  непонятный изыск. А для востока это ритуал, полный тайных пассов и изысканных жестов. Растворимую порнографию, гордо носящую имя «кофе» мы иначе, как акварельными красками и не называли. Настоящий же напиток  стал для меня, эликсиром жизни, если хотите: по утрам он будоражил, днем успокаивал. Его запах согревал, его тепло давало силы. К тому же, кружась над туркой, я, словно ведьма, колдующая над своим зельем, отвлеклась от эмоций и слегка успокоилась.
         Выбирая чашечки- ложечки- блюдечки для данного случая, разрезая лайм на тонкие дольки,  я совершенно сознательно преследовала еще одну цель: дать ему возможность рассмотреть меня во всей красе и спереди, и сзади, и вставшую на цыпочки, и присевшую на корточки. У меня хорошая фигура - что повышало мои шансы на удовлетворение моего каприза. А каприз был действительно  велик. Неожиданно для самой себя, я, ловя на себе его спокойный, но пристальный следящий за мной взгляд, понимала, что, если будет нужно для дела., я уже готова предложить себя открытым текстом. Капелька сока лайма, похотливо сползающая по стенке чашки – наглядная иллюстрация взбудораженного состояния, в которое я  стремительно впала. Мы пили кофе, не мигая, смотрели друг другу в глаза…
         …Сейчас, когда я была на том же расстоянии от него,  как и тогда,  я не могла понять, что написано в его глазах. С виду - так безудержная страсть. На самом деле…

      Мы виделись очень редко. И почти всегда явным или скрытым инициатором встреч была я. Он уходил очень довольным! Очень удовлетворенным! Впрочем, тоже самое можно было приписать и мне. Мои глаза после наших встреч горели дьявольским огнем всю неделю. (В одну их таких недель был захвачен в плен Марк). Зато потом в моей душе начинался сезон дождей: он не звонил, или звонил, но ничего не обещал, или обещал, но ничего не исполнял…Ему было вечно некогда: жена работа, малышка… Я-то, впрочем тоже была не сказать, что свободна: больница, студия, магазин, уроки английского…А вечером в моей пустой немодной квартире, я снова думала о нем, примеряя на себе вечный крест любовницы - ожидание…
      Страсть в отличие от любви хороша одним - она конечна. Намучившись всласть  ожиданием больших праздников и пресытившись крохами, перепадавшими от чужих лакомств, получив отведенную мне свыше порцию внимания и ласки (к его чести, крайне высококачественных), я, слегка поостыв, рассудила рационально и попробовала относиться к нашему роману скептически. Через пару встреч я провожала его не слезами в глазах и думами о своей ущербности, а удовлетворенной улыбкой и ощущением собственной значимости от того, что такой красивый молодой, богатый (женатый), и, судя по всему, правильный, преступает какие-то там важные для него моральные постулаты ради неотразимой меня. «Семья? – пыталась я уговорить себя - боже мой! Мне довольно и  секса!»
         Как ни странно, стоило мне только перестать дергаться по поводу себя и своего любовника, как однажды Марк совершенно будничным жестом вынул руку из нагрудного кармана и разжал кулак. На ладони лежало банальное обручальное кольцо. В меру тоненькое. Средней пузатости.
-Моего  размера? - не поверила я.
- Ты сомневаешься? - улыбался он.
- Ну, раз моего, то у меня нет выбора! - состроила я преувеличенно трагическое выражение лица.
      Точно такое же выражение лица было и у Пашки, когда я сообщила о своем замужестве. В целом, не очень эмоциональный, он выдал целый спектр эмоций:  удивление (Ты?), быстренько сменилось обидой (А я?), а потом, как мне показалось, даже радостью (Слава Богу!).
        Он не комментировал своих мыслей и я уже сама додумывала, что, возможно, он как любой мужчина, мнящий себя центром вселенной, удивлен, что я могла заметить еще кого-то, кроме него на всем белом свете, что, возможно, просто привыкнув к разнообразию, его вполне устраивал комплект черт жены и любовницы: ему было уютно и тепло, он чувствовал предсказуемость  событий на любовном фронте и был спокоен за, так сказать, тылы. Но, возможно, он все таки подустал работать на два фронта, врать жене, хитрить нам обеим - так или иначе - потакать нашим капризам ( хотя я никогда не капризничала, честное слово!)
          Как бы там ни было, плохо скрываемая радость на его лице ввела меня в ступор: я всю ночь прорыдала на своих чемоданах, тщетно вспоминая ласковые слова, сказанные им в мой адрес (не вспомнила!), милые сердцу мелкие подарочки (не было), дорогие тщеславию крупные подарки (тоже не было). В ту злосчастную ночь,  вдобавок к грустным мыслям еще обнаружилось, что у меня не ни одной вещи, помнящей тепло его рук и освященной его выбором. Кроме одинокой акварели, которую, больше для смеха, нарисовала я под его пристальным взглядом, когда мы, пресыщенные любовью, загорали в единственный день, который смогли выцепить за недолгое дождливое лето. На той акварели были двое, естественно он и она, в кафе, под широким зонтиком, за разными столиками, спинами друг к другу.

        Я плохой чтец взглядов. То ли действительно в его глазах пылала любовь, то ли я так хотела это видеть, что предпочла придумать. Но он опять,  согласно своей старинной тактике, медлил. Я бы ему сказала, что с возрастом, с замужеством, я стала вальяжнее и ленивее. Что он для меня -  прочитанная книга.  Любимый, так сказать, бестселлер, но это ему знать не обязательно. Что провоцировать мужчин на подвиг мне уже  не хочется: слишком дорогими иногда получаются эти провокации. Я бы, наверное, много могла ему сказать, но мне почему-то не хотелось даже рта раскрывать.
- Ваш кофе- милый мальчик спас меня. Я одарила Пашку светской улыбкой и отвернулась от него.
       Мы, наверное, красиво выглядели со стороны: двое в кафе  на фоне моря, за разными столиками, на смешных пластиковых стульях, спиной друг к другу: Он и Она.



         
                Жена

           Они так красиво выглядел со стороны… В открытом кафе, на фоне буйной зелени и гор в тумане, за разными столиками, в огромных пластиковых креслах спиной друг к другу - он и она. Казалось, что они - пара. Что спиной к спине - это просто случайность, что они, пару минут назад  повздорив, вот-вот остынут и, развернувшись друг к другу, порывисто обнимутся. Их неподвижные силуэты ласкал ветер, очень красиво перебирая до неприличия тонкую ткань ее юбки. Они оба были такие яркие, оба в белых одеждах, оттеняюших загорелую кожу, оба темноволосые: ее длинные волосы ветром откидывало назад и они ложились на его шею.
          Я откровенно залюбовалась ими, как красивой картинкой. Еще бы! Ведь девица- всего лишь случайность в кадре, а этот стильный красавец- мой муж. До такой степени мой, что и сказать страшно… Когда я выходила замуж в восемнадцать лет, не думала, что такое бывает:  18 лет семейного стажа + молодая и красивая я + сильный и верный муж + все впереди… Последние годы я постоянно ощущала себя счастливой. Все эти призрачные надежды в концовках женских романов воплотились в моей  жизни, заполнив ее до краев сильным, спокойным и глубоким ощущением абсолютной гармонии. Я была счастлива смотреть на радующуюся малышку, была счастлива взять под руку мужа, гладить его рубашки и целовать его в щеку, когда он возвращался. Иногда я просыпалась среди  ночи от переполнявшего меня счастья… Не  захлебнуться бы…
         И ведь кто бы мог подумать, что так будет, когда из буйной массы гостей, наполняющих родительский дом шумным гомоном, я, как-то незаметно для себя выделила одного. Я из всех окружающих, кажется, последняя поняла, что влюблена в него, как кошка - только в то мгновение, когда меня позвал однажды папа и торжественным тоном сообщил, что приходил Павел, просил моей руки и он,  папа, не имеет причин ему отказать в этом.
-Послушай, детка - строго и ласково объяснял он, почему Павел будет для меня лучшим вариантом: из какой он замечательной семьи, с крепкими корнями, отличными генами, превосходными семейными традициями. Какие здоровые у нас будут дети, какой верный и ценящий семью у меня будет муж, какие бизнес- идеи провернут они вместе- потому как он человек, на которого можно опереться.
           Я слушала его, изо всех сил пытаясь удержать на лице серьезную, подобающую случаю физиономию. Это удавалось мне с трудом. Меня распирала изнутри глупая детская радость. Я, страдая ночами от слюнявых девчоночьих эмоций, вся была в мыслях о нем. Представляете состояние девчушки, узнающей о том, что предмет ее обожания - ее завтрашний муж?
        Дальше счастье шагало семимильными шагами. Оп-па ! Предсвадебный вихрь, бантики-ленточки- фата- платье-чулочки! Оп-па! Свадьба! Первое прикосновение его руки к моей, первый в жизни поцелуй (не поверите, на свадьбе!), первый вечер в жизни, ухайдакавший меня так, что я заснула прямо в свадебном платье, едва коснувшись подушки, серебряными от блесток волосами. Проснулась я утром, уже без платья. Муж был рядом, в полуметре от меня, стойко выдерживая целомудренное расстояние. Мои первые робкие эксперименты! В то послесвадебное утро, осторожно, почти по-пластунски преодолев расстояние между нами, я робко поцеловала его в затылок…Туда, куда так ненавязчиво, влекомые ветром, ластятся волосы чужой ему тетки, сидящей в десяти сантиметрах от него.
        Он был молодой и пылкий тогда. Сейчас, пресытившийся, утоливший за эти долгие годы весь свой гормональный бум, он спокойнее относится и к поцелуям, и к ласкам. Он, ручаюсь, воспринимает легкие прикосновения чужой плоти всего лишь как сумасбродные поцелуи морского ветра.
        Как он целовал меня тогда…Я, не задумывалась в чем причина его страсти, я захлебывалась в своей. Учась по книжками и кино быть примерной женой в жизни, ночью я  хотела блистать восходящей звездой некоего эротического фильма. Он во мне, зашоренной в этой области девочке, уверенной в том, что секс- это вообще не для порядочных девушек, пытался разбудить пантеру. Процесс был долог и трудоемок. Я, сгорая от смеси любопытства и стыда вновь и вновь преодолевала свои комплексы ночью, с тем, чтобы утром начать с тем же успехом преодолевать чувство неловкости. Все-таки невинность – страшная вещь. Он ждал по утрам восторгов, я же могла изобразить только смущение. Рождения пантеры не случилось. Муки моей совести прекратила беременность и очень быстро малышка заняла все мои мысли. Уйдя с  головой в  обещанный папой бизнес, Паша отвлекся от моего тела. Его, становившиеся все более редкими посягательства уже без особого труда прерывались мной. А потом свое взял возраст. Заботы, деньги, усталость… Говорят, нынешние мужчины рано теряют как желание, так и способности… Я, наученная литературой «как надо», реагирую на это спокойно. Я люблю его любого. Он любит меня, такую понятливую. Вторая беременность привязала его ко мне сильнее всякого секса. Вот где пригодились гены порядочного семьянина! И, я уверена, что у него просто не останется времени озираться по сторонами в поисках новенького. Да и к чему ему новенькое? Охота к перемене мест, щекочущая пятки в юности, к сорока годам уступает место благостному желанию созерцать этот мир в тихом блаженстве из удобного пластикового кресла на веранде летнего кафе.
         Я смотрела на него со стороны, как совершенно посторонний человек и пыталась увидеть его глазами какой-то другой женщины. Чем усерднее были мои попытки, тем большая волна умиления захлестывала меня: этот мужественный, спокойный, уверенный в себе джентльмен, принадлежал мне. За всю свою жизнь, как-то так сложилось, мне некогда было думать об эмоциях - ни о моих, ни о его. Само собой разумелось, что он предложил мне руку и сердце потому, что любил меня, а я согласилась, потому что любила его. Со всеми приливами и отливами наша совместная жизнь  в целом была достаточно гладкая. Дети - послушные, бизнес - успешный. Мы, застряв между тридцатью и сорока годами,  обнаружили полное благополучие по всем параметрам и абсолютное отсутствие признаков кризиса среднего возраста. И этот, до неприличия безупречный сценарий, который мы написали, наполнял меня гордостью и удовлетворением, абсолютной безмятежностью и стопроцентной уверенностью в том, что все так же безупречно будет складываться и в дальнейшем.
           Были ли у него недостатки? Пожалуй, да. Он постоянно теребил меня. Он был зачинщиком всех начинаний и перемен в нашей жизни, от очередного  воскресного пикника до переезда в другую квартиру. Я - приверженец стабильности. Меня порой выводила из себя его любовь к перемене мест, его жажда путешествий. Сколько раз ему приходилось расталкивать меня, убеждать в необходимости покатить куда-то, преодолевая мои робкие отговорки, доказывать свою правоту, потом ломать чуть ли не силой мое сопротивление, пихать меня в машину, везти на край света и хитро улыбаться, глядя, как я постепенно понимаю, что он был прав во всем, но из вредности не спешу обнародовать свое поражение.
         Из этой, для меня больше отрицательной черты напрямую вытекал огромный плюс: все критические вопросы в нашей семье решал тоже он. Сам, без напоминаний и пинков, на стадии зарождения процесса, в той ранней точке, в которой я и не подозревала о сгущавшихся над головой тучах. В результате у меня сложилась впечатление абсолютной  безоблачности моего замужества, наверное  потому, что все камни, летящие с придорожных каемок ежедневных забот, принимала на себя его надежная широкая грудь.
          Он спокойно относился к моим капризам. «Я на это не пойду!»- моя любимая фраза, которая вывела бы из себя, я думаю, подавляющее большинство мужей, а он только снисходительно улыбался и устраивал так, что то, на что «я не пойду» решилось без моего участия.
          Он не был излишне ласков…Нет, пожалуй, в тот короткий промежуток времени, когда еще казалось, что главное в семейной жизни - это ночи, он невзначай, как сорванные лепестки роз, ронял на меря поцелуйчики.и называл меня малышкой. В свои 18, со своим,  как мне теперь  кажется, наивным взглядом на вещи, я такой и была. Сначала мне это льстило, потом надоело. Не привыкшая к прилюдным проявлениям нежности, я стала уклоняться от его губ. Он удивился, возможно даже дулся какое-то время. Но, вовремя забеременнев, я перекинула его нежности на ребенка, с тех пор он осыпал поцелуйчиками наших девочек и гордое звание малышек тоже перешло к ним.
         Дочки любили его без памяти. Они засыпали, укладывая свои пальчики в его ладонь, утром ехали умываться на его руках, уткнувшись носом и закрытыми глазенками в его мягкую волосатую грудь. Они, не капризничая, отправлялись  с ним в детский сад, ели с ним любое блюдо и, уж, конечно, с абсолютным восторгом воспринимали любое его предложение куда-то поехать. В детстве они ходили, с удовольствием повиснув, как обезьянки,  на его ногах. Повзрослев, с таким же удовольствием висли на его шее.                Отношения между ними были самые трогательные. И я, в свою очередь, таяла от умиления, наблюдая, как две склоненные друг к другу головы шепчутся и хихикают, как его рука обнимает хрупкие малышкины плечики и как его губы касаются румянца на упругой щечке. И я не нуждалась в словесных подтверждениях его любви: к  малышкам - это было видно невооруженным взглядом, ко мне -  читалось в скупом прикосновении, поддерживающем мой локоток, когда я садилась в машину или шла по лестнице. Я с детства не была избалована излишней лаской - я не нуждалась в ней, прекрасно понимая, насколько часто она играет роль индикатора фальшивого благополучия.
             В моей семье не было фальши. В ней, как в искусственно созданном мире, все казалось идеальным. Идеальный муж, служащий опорой для домочадцев. Идеальные дети, обожающие идеальных родителей. Идеальный покой, безоблачный, как небо, склонившееся над идеально ровной поверхностью родного Черного моря.







                Малышка.
 -Странные люди, эти взрослые - думала я, лежа в воде и усиленно давя прибрежный песок загорелым животом - Море - идеальное. Волн нет вообще. Ну, может, быть, самую капельку, ровно настолько, чтобы казалось, что острая кромка воды легонько чешет плечики. Интересные люди эти взрослые: жалуются на работу, на усталость, всегда хнычут, что хотят отдохнуть. Привезли ребенка на юг и что? Сидят сами на берегу. Ну, папа, хоть делом занят - наверное, пьет пиво. А мама? Стоит, поджаривает щеки на солнце. Зачем? Сейчас столько всяких кремов…
-Ма-а-ам!
В ответ- тишина.
-Ма-а-а-ам!!!
-Да, малышка?
-Иди ко мне!
-Подожди, я думаю!
Ну и о чем может думать порядочный человек, когда в воздухе +35?
- Ма-а-ам!
- Ну что!
- Принеси водички!
- У меня нет воды с собой. Хочешь, сбегай к папе.
       Нет, все-таки я хорошо знаю своих родителей! Послушала бы я, что она сказала, спроси я просто так входить наверх! Начала бы читать нотации, что нельзя бегать и мешать другим, что много народу, что я потеряюсь – и всякую прочую дребедень. Любой взрослый ребенок запомнил бы:  по берегу моря до волнореза, потом до зеленой спасательной лодки, где бородатый фотограф уговаривает всех щелкнуться с облезлым попугаем, (очень надо! У каждого теперь свой цифровик есть и фотошоп в компьютере!) но его все равно надо обогнуть, подняться по лесенке и вернуться чуть-чуть назад, пройти кафе с бамбуковой стойкой, потом будет кафе, увитое лианами, типа джунглей, там в мороженое втыкают смешные флажки с черепами,  но само мороженое невкусное и кафе плохое: из-за зелени совсем ничего не видно. А потом будет обычное кафе- белые столики, синие скатерти в клеточку. Очень скучное, но там сидит папа.
Для начала я просто подбежала по пляжу к месту, над которым нависло папино кафе.
-Па-а-ап!
Он повернул голову, увидел меня.
-Я к тебе! – и, не дожидаясь ответа, поскакала зигзагом по пляжу, размахивая руками, перепрыгивая через лежащих людей. Думаю, мамочка схватилась за голову, но я в любом случае бегаю быстрее. Вот он волнорез, вот он фотограф с огромным попугаем. Попугай вздрогнул, разбуженный визгом, повернул лысеющую голову в мою сторону и строго каркнул:
- Ты кто!
Я, не ожидавшая такой наглости от птицы, показала ему язык:
-Дед Пехто! -  Но все равно не выдержала и, рассмеявшись, поскакала дальше. Расстояние в два кафе преодолевается за пару минут. Но когда тебя никто не пасет, как не продлить удовольствие?! Вот в эти бамбуки можно подуть, получится смешной звук, и  никто не будет ругать, что они грязные. Вдоволь надудевшись, я медленно двинулась вперед. Слева - ларек, где продают хот - доги. Мне их никогда не покупают, мама говорит, что вредно, а папа, что не вкусно. А я люблю сосиски и мне кажется, что они не бывают вредными и невкусными. А если  папа их пробовал, то когда успел сделать так, что я ничего не заметила? Я же очень наблюдательный ребенок. На самом деле я замечаю даже то, чего не видит мама. Например, в день приезда, когда нам дали номер на втором этаже, нормальную комнату, где с балкона можно было дотянуться до каких- то уже красненьких ягодок на ближайшем дереве. Мама стала говорить папе, что ей здесь не нравится. Что деревья загораживают солнце, не видно моря, что в комнате холодильник старый и нет ванны. Она говорила это привычным тоном, я тихо в уголке сидела на чемодане и наблюдала за папиным лицом. Оно было таким радостным вначале, когда мы зашли… а потом, когда мама стала гундосить, у него вдруг хорошее выражение лица захлопнулась, как занавес в театре. Улыбка пропала, плечи напряглись. Он ничего не говорил, только слушал, не отрывая глаз от мамы, внимательных таких глаз…
              Она ему доказывала, почему нельзя отдыхать  в таких условиях: и полотенца ей маленькие и кровать узкая и для меня только раскладушка. Я пыталась показать папе, что я очень рада, что я буду спать на раскладушке. У меня богатая мимика: бровями, глазами, губами, щеками - всем, чем могла, я папе сигнализировала:
- Я ЗА  раскладушку!!!
Он не выдержал, кивнул на меня:
- А вот ребенок не прочь и на раскладушке.
- Ребенок за! – запрыгала я – Ребенок очень за!
- Вы с ума сошли! –заявила мама- Это вредно для позвоночника! Я же о вашем здоровье пекусь!
Короче, папа с каменным лицом развернулся и пошел к администратору.
- Я с тобой! – вякнула я. Он, уже перешагнув к тому времени порог, просунул в дверную щель руку. Схватившись за нее, я неслышно выскользнула следом за ним.
У меня такой классный папа! До первого этажа я доехала, перегнувшись пополам через его плечо. У вахты внизу он меня опустил на пол. Стойка была выше, чем я и мне удавалось увидеть только его лицо. У папы богатая мимика - весь в меня. Для начала он улыбнулся кому-то:
- Как у вас тут все замечательно: девушки красивые, номера уютные!
- Вам правда понравилось? - заулыбался голос откуда-то сверху. Голос был юный и глупый-глупый.
- Все замечательно - такая красота! Воздух свежий, голова кругом! - папа облокотился локтем о стойку и  улыбался. Чуть-чуть, уголками губ, на щечках ямочки, глазки хитро блестят -у него всегда такое лицо, когда он меня разыгрывает.
- А какой у нас с верхних этажей вид, вы не представляете! - невидимый голос звенел, как телефон в пустой комнате.
- Правда? – папа умеет делать бровки домиком, не меняя хитрого выражения лица. - А там номера заняты?
- Ну, еще не все…- кокетничает  голос.
-      Так, может, мы посмотрим какие- нибудь номера наверху? Мы еще не распаковывались…
Раздался хруст, как будто кто-то разворачивал конфету. Через секунду невидимый голос стал еще слаще. Но, пользуясь паузой, папа уже успел вставить:
-    Что-нибудь экстра - класса…
-     Это максимум, что я могу для Вас сделать!
-     Вы просто волшебница! - папин голос убавил громкость.
- Ну, что вы! - невидимка превращался в взволнованный шепот:
- Я думаю, мне не удастся забыть вышей доброты - потом папа перегнулся через стойку и на секунду я потеряла его лицо из виду. А когда увидела вновь, он уже подмигивал мне, покачивая ключиками перед моим носом.
- Переезжаем? - не терпелось мне.
- Переезжаем!
- Ур-ра! Переезжаем!
У меня такой замечательный папа! Я так люблю купаться в море на его руках: он заходит глубоко и полощет меня, как штаны: мои ноги путаются, ударяясь друг о друга и о его живот, вокруг пена, брызги, ничего не видно, не слышно, только чувствуешь, как папа крепко держит за руки и ни за что не отпустит.
-Не топи ребенка! - ору я, хохоча, вода попадает в рот, но мне еще смешнее.
-Тебя утопишь! - смеется папа.
-Ага!!! - я так люблю смеяться вместе с ним!

- Ага-а-а! - выскакиваю я из-за лиан  и, переворачивая стулья на своем пути, лечу к папе. Вскакиваю на его колени, обнимаю с разбегу и случайно моя рука задевает еще что-то. Точнее кого-то.
- -Тише, малышка,  тише! - папин голос направлен куда-то за мою спину, но я прижалась ухом к его уху и почти ничего не слышу. Зато вижу незнакомое лицо, повернувшееся ко мне.
- Ой, извините, пожалуйста, я нечаянно…- мне действительно стыдно, но тетя, повернувшаяся ко мне, скорее удивлена, чем рассержена. Она разворачивается еще больше, поудобнее устаиваясь в кресле. И спокойно улыбается:
- Привет!
- Привет - отвечаю я. Я - вежливая.
- Ты кто?
- Малышка.
- Тебя так зовут? - у нее теплый взгляд и добрые ямочки на щеках, чем-то похожие на папины, когда он хитрит. В ответ я киваю.
- Какое красивое имя! - восхищается она.
- А тебя как зовут? - если она не против поболтать, почему бы нет?
- Джейн - отвечает она, не теряя улыбки.
- А у тебя какое красивое! –моему восхищению нет предела - ничего себе! Ты,  наверное такая счастливая!
- Думаешь?
- Ну, с таким именем невозможно быть несчастной! – возмутилась я. Джейн заразительно расхохоталась и я запрыгала на папе, потому что он тоже затрясся от смеха.
- Пап не смейся, ты меня отвлекаешь!
Хорошо я устроилась: сижу на коленях у папы, только голова торчит из-за его плеча.
- Я похожа на говорящую голову?
Джейн внимательно на меня смотрит, в это время встревает папа:
- Малышка, не мешай девушке.
- А она красивая! - пререкаюсь я, еще крепче обнимая его - Хочешь посмотреть?
 Папа только смеется в ответ. Смеется и Джейн, легонько проводя пальчиками по моей щеке, прижавшейся к его шее. Прикосновение ее было быстрым, чуть-чуть перепало даже папе. В ответ на невесомое касание, наверное, от щекотки, он сжал меня в своих руках так, что мне стало больно. Джейн тем временем, подмигнув  мне, встала и обронив «Пока, малышка!»- пошла прочь. Она была похожа на принцессу из диснейленда: высокая, стройная, словно плывущая над землей . Ветер теребил ее длинные волосы, обнимая юбкой ее колени. Я еще долго  восхищенно смотрела ей вслед, пока мой взгляд не упал на столик, за которым она сидела. Там, рядом с малюсенькой, похожей на игрушечную, кофейной чашечкой, стоял крошечный флакончик.
-Па-ап!- заорала я, вылезая через плечо из его объятий - Смотри, Джейн что-то забыла!!
          С ловкостью обезьянки схватила я флакончик, как оказалось, с духами. Я, естественно, быстренько откупорила крышечку и засунула туда нос. Ну, если бы он поместился, я обязательно бы его туда засунула! Запах из флакона был слишком сильный, на какие-то неуловимо приятные ноты все-таки витали.
-Мне кажется, это она специально оставила в подарок! – нагло заявила я, нанося капельку на запястье, как всегда делала мама.
-  А мне кажется - парировал папа, закрывая флакончик, что кто-то слишком любит присваивать чужие вещи! -  он взял мою ладонь своими ручищами и поднес к своему же носу, закрыв глаза, сделал глубокий вдох - и замер. Мне же тоже интересно! Я, как могла, подтянулась на его коленях, чтобы было удобно  и тоже уткнулась носом к собственному запястью. Сильный запах, резанувший меня, чуть только я открыла флакон уже улетучился. Оставшееся было легким, и теплым и прохладным одновременно. В нем, как облака на небе, плыл аромат жасминового мыла, сделанного в виде цветка, который можно мылить, только когда не видит  мама. А еще в этом запахе жил легкий, почти невесомый запах лимонного сока, который щипется, если попадает на кожу, когда его выжимаешь из лимона,.
        Запах жил своей жизнью: то он напоминал дыхание новогодней елки, то  запах кожи, когда просыпаешься ночью в жаркой комнате, то запах ночного неба, здесь, в Крыму, когда поздно возвращаешься домой и, кроме звезд и фонарей уже ничего не видно. В се эти запахи,  перемешанные вместе, пульсировали в точке, куда капнулись духи. Мы с папой, уткнувшись клювиками в это место, с удовольствием дышали ими, пока нас не окликнул строгий мамин голос:
- И чем это вы тут заняты?
Две наших головы одновременно открыли глаза, симметрично поднялись и развернулись в мамину сторону:
- Мы тут нюхаем! - заявила я, невинно хлопая ресницами и протягивая свое запястье навстречу маме - Хочешь попробовать?



                Луна.
           Я- коварное создание. И легенды, слагаемые обо мне сотни лет, имеют под собой веские основания. Я будоражу умы, лезу в сны, влеку непонятными идеями в неизведанные дали. Почти нет равнодушных  ко мне: к каждому я могу подобрать ключик. Люди - они такие смешные и маленькие!!! Если б они знали, как миниатюрны их горести - просто цунами в тазике! То, над чем они убиваются сегодня будет вызывать только смех  (у них же!) завтра.
          Если б они знали, как примитивно объяснимы их страсти - всего лишь пиком гормонов, по случаю пришедшегося на полнолуние, да с удачно подвернувшимися  под руку обстоятельствами!
          Иногда это даже интересно: наблюдать за кем- нибудь, кто в пылком томлении  от кипящих в крови ингредиентов, вдруг выплескивает эмоциональный пар сего супчика на первого попавшегося по руку субъекта.
         Страсти! Пожары! Извержения вулкана! Абсолютное впечатление того, что вселенская катастрофа вызвана им, неким конкретным объектом. А объект-то! Чаще всего действительно первый же встречный, кто попало, совершенно случайно оказавшийся в данном месте в данное время и в принципе не способный зародить никаких бурь ни в чьих душах по причине примитивности собственного душевного устройства. А людей несет как лавиной, по мутному хребту страстей. Перемешивая быль и небыль, объект наделяется неисчислимым количеством совершенств. Каждый его робкий (чаще необдуманный) шаг расценивается как утонченный жест, служащий толчком к многонедельному анализу ситуации под общим девизом «А что бы это могло значить?». «Да ничего!» - хочется в таких случаях крикнуть у него просто глаз дергался.           Но разве людям объяснишь, что независимо от возраста, большинство себя ведет в жизни точно как младенец в пеленках: хаотично сучит ножками-ручками и, закрыв глазенки, упрямо уклоняется от титьки.
           В любом событии, словно в лоскутном одеяле, можно найти и черные, и разноцветные лоскутки. Почему же люди вместо того, чтобы воспринимать страсть, как карнавал, относятся к ней, как к похоронам?
          Казалось бы куда логичнее: побуянили - и успокоились: удовлетворенные, приятно измученные переживаниями, отправились, условно говоря, переваривать эмоции и набираться новых сил в ожидании следующего акта! Нет! Без слез и страданий жизнь им тягостна. Опять же, раз так - и страдай себе в удовольствие самостоятельно! Ан нет! Только вместе, в единый строй сгребая всех окружающих – жен, мужей, родственников, друзей и иных домашних питомцев, они могут с чистой совестью предаваться душевным мукам.
            Поженившись по глупости практически в детстве и очень хорошо поняв уже через пару месяцев, какую ошибку они совершили, очередные двое, самоотверженно, мучаясь, живут бок о бок еще десятки лет, до самой смерти изводя друг друга придирками, рожая и воспитывая несчастных детей, пиная несчастных собак и хороня рыбок, сдохших от того, что их хозяева так и не решили, чья нынче очередь их покормить. Так и хочется сказать им: « Ребята!У вас и так-то не слишком много времени! Что ваша человеческая жизнь по сравнению с вечностью? Почему же вам кажутся такими безумно долгими какие-то несколько совместно прожитых лет? Даже по сравнению с вашей жизнью - это всего лишь отрезок. Короткий такой участок, который, если он оказался неладно скроен, легче убрать. Новое, конечно, сложновато строить, но ведь как интересно! Но там внизу не прислушиваются к мудрым советам, предпочитая, как поезд по шпалам пилить по наезженной дорожке. Скучно, но надежно???
          А еще мне нравится пробираться в их думы. Вы не поверите в сей казус: при всей общей схожести мыслей  у абсолютно разных людей, они умудряются по поводу одной и той же ситуации нафантазировать себе такое количество вариантов, будучи абсолютно убежденными, что реален исключительно свой! А еще на удивление – роднит их бардак в мыслеуправляющем устройстве.  Люди, как правило, верны себе: с завидным постоянством думают одно, говорят другое, делают третье. Причем достаточно часто один и тот же человечек  поступает в совершенно одинаковых ситуациях совершенно по- разному. Женщины – те вообще народ особый. Делая из мелочей (действительно, случайных) выводы, влекущие за собой череду катастрофических действий, они частенько сетуют на несчастную свою жизнь, почему-то не обращая внимания на календарь, а то бы четко соотнесли пики своих катастроф с собственным гормональным фоном. Но и мужчины, гордящиеся своим хладнокровием, не так рассудительны, как им кажется.
       Ох уж эти люди! Обманывая свое тщеславие, и сплошь и рядом приписывая свои мысли другим, они ожидают от  собеседников своих собственных поступков,  и отвечают на них так, как, по их предположению, выгодно их визави, совсем не думая о том, что все- разные.
          Какой разворачивается цирк, когда двое выясняют отношения! Ухохотаться!
- Ты где был?
- Я?
- Да, ты!
- А что?
- Сколько раз тебе можно говорить!
- А что я сделал-то?
- Как что!
- Да! Что?
- Где был, спрашиваю!
- Кто, я?
-      Да, ты! - количество повторений ограничено только настырностью сторон. Так ничего и не выяснив, двое продолжают сцену до кульминации в виде бития посуды (хлопанья дверью, драки, убегания молока из кастрюли…). Суета…Бессмыслен-
ная и, поэтому невыразимо скучная, господа.
 -     Цыплятки! -  Хочется кивнуть и м с неба - Научитесь наслаждаться жизнью!
       Но они ночью, преимущественно, спят (преимущественно в прямом значении этого слова). А если не спят, то едят поедом сами себя за всякую ерунду. Вот, взять, к примеру, ту леди, которая открыла глаза посередине ночи в отличном люксе отличного санатория. Дверь на балкон открыта, морской ветерок игриво обнимается с занавесками. В комнате замечательный полумрак с подсветкой из щедрых крымских звезд. Дама хлопает холеной ладонью по лежащей рядом подушке с обычным выражением лица, потом еще раз, не веря себе, потом еще – настороженно и еще -  в панике.  Рывком, с трагической гримасой и испуганными глазами, она садится на кровати. Теплая, растрепанная, такая податливая, просто созданная для чувственных экзерсисов, она озирается вокруг в поисках мужа. Его нет. Мятые простыни молчаливы.
          Минутку посидев в трансе, она постепенно выходит из него, справедливо рассуждая, что он мог податься, к примеру, в туалет…  Проходит минута… Другая…Третья. Леди, уже большие от любопытства, чем от беспокойства, спускает ноги с кровати и, кутаясь в простыню, встает. Тихо шурша накрахмаленными складками, она обходит свои владения: вот туалет - темно и тихо, следов его присутствия не выявлено. Как и в ванной. Как и во второй комнате, где, мирно свернувшись калачиком, посапывает маленькая девочка. Мама легонько присаживается на краешек кровати. Невинное создание сжимает в кулачке флакончик с  нагло присвоенными накануне духами.  Мама, осторожно открывает ее ладошку и вынимает недетскую игрушку. Сейчас он забыла цель своего визита. Нанеся капельку на запястье, капельку в ямочку между ключицами, она с удовольствием вдыхает аромат, разлившийся над кожей. Теплый, с едва уловимой сладостью и терпкостью. Ночью, когда притуплены все органы чувств, этот запах манит к себе, хочется прикоснуться к нему губами, нырнуть в него, как в воду, и потеряться в его пленительных объятьях.
           Леди, уже, кстати, совершенно спокойная, поправив простынку девочке, на цыпочках уходит из комнатки. Полная непонятного томления, она, как прежде, сжимая духи в руке, выходит на балкон и улыбается мне. Если б могла, я бы помахала ей ручкой. Она, прислонившись к стене балкона головой, смотрит вдаль. Туда, над темными курчавыми вершинами буйной южной зелени, где все пространство сверху залито темно-синим цветом и засыпано звездами. Воздух тихий, ветер - теплый. Она ни о чем не думает, никого не вспоминает. От разлившейся вокруг истомы она пьяна и ей все равно, куда свалил муж посередине ночи. Куда он от нее денется в конце концов! Она вязнет в южной кромешной темноте, в ее едва уловимых порочных нотах. Ее улыбка блаженна, ее глаза сияют. Волосы всклокочены. И вся она похожа на красивую, молодую ведьму, прикрывающую грудь случайно прихваченной простынкой. Ее взгляд  летит наверх, встречаясь с моим светом, загорается тайной страстью, разливая по ее телу непонятое возбуждение. Если б ее взгляд мог строить кривые линии, если б он, перелетев кроны деревьев смог зависнуть над пляжем, он бы увидел два силуэта, припавших друг к другу.
          Смесь лунного света и темного тепла никого не оставит равнодушным. Вдохнув пряный запах прибрежной ночи, еще два слабых существа впали в блаженную истому. Исполняя странный танец, они позволили себе забыть о чувстве долга, о морали и этике, о страхе и необходимости, об ответственности. Повинуясь желанию, подогреваемому воспоминаниями (не всегда безболезненными, но от этого только более сладостными), они утопали в своих разбившихся мечтах, в своих несостоявшихся грезах. Они с приятными мучением, оба думали об одном: как хорошо им было бы вдвоем, если бы не… Условия висли в воздухе несформированными предложениями. Люди понимали, что в любом случае это всего лишь мысли и с новой страстью, предвидя неминуемое расставание, их влекло навстречу друг  другу. Он с упоением вдыхал запах кожи любимой. Она с томной грацией пантеры выгибалась в его руках и следовала каждому его порыву, как оркестр -  взмаху дирижерской палочки. Утопая друг в друге, они не думали ни об узах,  сковавших их за границами этой ночи, ни о бесстыжих взглядах, способных нарушить их уединение, ни о грядущем утре. Заключив друг друга в объятья, облитые моим светом, они – счастливы. И этот краткий миг среди неспокойных повседневных бурь и есть то, ради чего,  собственно и копошатся на поверхности маленькой голубой планеты маленькие смешные человечки.