Село Осетрово. Мистическая повесть

Село Осетрово. Мистическая повесть.


                Глава I.

                – 1 –

Фигура в зелёном, кислотного оттенка, халате уже в который раз замелькала на балконе дома напротив.

Всё никак не угомонится, настырное чучело! Что на этот раз? Ах, ну да… надо теперь ей, хабалке семипалатинской, вытрясти своё вшивое, поеденное молью и засранное тараканами, покрывало цвета ноябрьской грязи…

– Да, надо, – кивнул Алексей Петрович.

Фигура в зелёном тем временем невозмутимо совершала какие-то манипуляции с коричневым покрывалом. Балкон, на котором она стояла, то приближался к окну спальни почти вплотную, то вдруг резко отдалялся на дистанцию броска теннисного мяча, расплываясь бесформенным двухмерным пятном в мареве не по-сахалински знойного июньского утра.

Так это у тебя, барсучина, не покрывало, а пальто! Да в таком тряпье даже бомж постеснялся бы показаться, ходил бы голым, как негр на банановой плантации! А сколько ему лет, интересно? Поди, было оно старым уже во времена и Бори-алкоголика, и Миши Меченого…

– На самом деле вы почти угадали, – засмеялась Анна. – Их там не менее сорока двух.

Круглов подавил вздох разочарования и постарался сохранить незаинтересованно-бодрый вид.

– Ну, раз так, – сказал он, – то пусть Алексей Петрович посоветует, стоит ли…

Всё никак не угомонится! Всё трясёт и трясёт… Башку лучше свою потряси, курица трущобная! Всё равно всех своих вшей из тряпки не вытрясешь. Тут только кремация и никак иначе, да… Ну что она опять делает?!

 Приблизясь почти на расстояние вытянутой руки, фигура в кислотном халате перегнулась через перила и принялась жестикулировать. По мере жестикуляции руки её росли, всё удлиняясь, пока не дотронулись до окна спальни.

Откуда этот скрип? Да ты, барсучина, открыла моё окно! Как ты смела! Пошла вон! Сколько можно?!!

– Столько, сколько нужно, – спокойно возразил Степанченко.

После такого Круглову стоило немалого труда собраться с мыслями и снова попытать удачу в словесной атаке на непробиваемую стену степанчековской упёртости и невозмутимости. Однако, на этот раз, думал Круглов, он пойдёт другим путём. На этот раз он зайдёт с чёрного хода.

С какого ещё «хода»?! Круглов, что мы с этой вшивой бабой делать будем?! У меня уже нет окна, а её руки теперь шарят по моему потолку! О! Что это за руки!!

Круглов не отозвался. Вместо этого из кухни стала доноситься какая-то трескучая музыка.

Ах, этот чёртов радиоприёмник! Старый белый, советский радиоприёмник с единственным колёсиком! Им ты приёмник и включаешь и выключаешь, и регулируешь громкость. Но ловит он только одну волну, да…

– Эй, Круглов! Ты уже выкинул эту хабалку с балкона? А заодно и тот говноцвет фабрики «Большевичка», по нелепому недоразумению названный «пальтом»? Выкинул, нет?..

Это же радиоспектакль, дурень! – прокричало очнувшееся сознание.

Борис Сорокин открыл глаза.

Часы мобильного телефона показывали 08:57. Давно рассвело. Луч июньского солнца ударил в левый глаз Сорокина. Сделав резкий вдох, Сорокин встал. Подошёл к окну.

Никакого «дома напротив» не было. Вместо этого из его окна открывался прекрасный вид на группу торгово-офисных построек, дорогу, небольшой сквер и, непосредственно под окнами, на детскую площадку с паркингом.

Борис прошёл в кухню. Никакого «советского белого радиоприёмника» там и в помине не было. Сорокин вот уже 16 лет вообще не слушал радио.

Вытащил из холодильника масло, включил электрочайник и направился в ванную. Через час он должен быть на работе.


                – 2 –

Совладелица и директор риэлторской фирмы «Гермес», Людмила Хан, подошла к рабочему столу Бориса и сказала:

– Как насчёт поездки в Смирныховский район, Боря?

Сорокин моментально запрятал вспыхнувшее недовольство на самый нижний уровень подвала своего сознания.

– Замечательно, Людмила Сергеевна! Хоть завтра на поезд, и – вперёд!

– Сегодня, Боря.

За мягкостью в голосе Людмилы Сергеевны угадывалась булатная сталь приказа директора.

– О’кей, – невозмутимо ответил Сорокин с обнадёживающей улыбкой, мол, где наша не пропадала, босс. – Значит, мне сейчас ехать на вокзал за билетами?

– Да. Но сперва выслушай суть задания, юрист.

Кратко, но обстоятельно Ханша, как про себя называл её Сорокин, сообщила, что некая «бабушка» поручила их фирме провести опись и оценку дома в одном из сёл Смирныховского района.

– Готовится завещать, – пояснила Ханша.

Спешит, бабуля, торопится, подумал Борис. А вслух сказал:

– А почему она не обратилась к местным или, в крайнем случае, к ногликским или поронайским риэлторам?

– Да какие там у них риэлторы могут быть, Боря! Одна деревенщина.

И, понизив голос, доверительно добавила:

– Знаешь, а ведь нам повезло с этой бабушкой. Особенно сейчас. Ты ведь понимаешь.

Сорокин понимал. Коронакризис больно ударил по мелкому и среднему бизнесу сахалинцев. Июнь подходил к концу. Прибыль фирмы во втором квартале, по сравнению с тем же периодом в прошлом году, упала в три раза. И если и раньше-то конкуренты постоянно вынуждали «Гермес» быть в тонусе, то теперь упущенный клиент и вовсе подобен смерти.

– Всё будет сделано как надо, Людмила Сергеевна! Давайте документы.


                – 3 –

Тамара Кривицкая, восьмидесяти семи лет, бормотал про себя Сорокин. В настоящий момент находится в Южном. Поэтому непосредственно с ней Сорокин дела иметь не будет, а будет действовать через её поверенного на месте. Копия доверенности у него в рюкзаке… В старом добром кожаном рюкзаке вместе с другими документами, ноутбуком и необходимым в таких краткосрочных командировках барахлом.

Ах, чёрт! Книгу забыл взять. Сорокин скривился и с досадой подумал о купленном три года назад «Барри Линдоне» в зелёной обложке. Три года не доходили руки, и только собрался скоротать за нею дорогу, как на тебе!

– Всё нормально, господин?

Сорокин рассеянно глянул на своего соседа по купе. Перед ним сидел тип неопределённого возраста, одетый не по-июньски тепло: в шерстяное пальто цвета сажи и чёрную шляпу. Бледность вытянутого лица незнакомца неприятно поразила риэлтора. Однако большие водянистые глаза соседа излучали симпатию и доброжелательность. Борис решил ответить любезностью.

– Да. Книгу, вот, забыл. Хотел в поезде почитать. А что, моя досада так заметна?

– Скривились так, будто съели лимон или наступили на тухлый помидор.

Сосед по купе сдержанно, но весело улыбнулся.

– Мне такое знакомо, – продолжал он. – Когда едешь по делам или ещё куда, всегда что-нибудь да забудешь.

– Ага, особенно если прямо с утра твой начальник отправляет тебя в командировку.

– И такое знакомо тоже. Но, выше нос, молодой человек! Смирных не за тридевять земель от Южного. Ещё наверстаете.

Откуда он знает, что я схожу именно в Смирных, подумал Борис. А-а… наверное ошивался рядом, когда я на перроне прощался с Машей. Вот и услышал.

Незнакомец снял шляпу, обнажив идеальной формы, чуть продолговатый, череп без единого волоска.

– Вы сойдёте раньше меня, – сказал он, – и завтра вам придётся рано встать. Но, полагаю, пару часов мы друг другу уделить сможем, проведя время за интересной беседой. Тем более, ещё и восьми нет. Кстати, как вы насчёт красного вина и тушёной баранины?

– А вы как насчёт курицы с блинами?

Полчаса спустя Борис и Алексей (таким именем назвался лысый) непринуждённо болтали, поедая мясо и попивая «Кровь Кахетии».

– Это ведь вам не та бодяга с тем же названием, какую продаёт «Гильдия» или «Столичный» в Южно-Сахалинске, – не без гордости говорил Алексей, подливая в походную металлическую кружку Бориса ароматное вино. – Этим меня мой армейский товарищ в Москве зимой угостил. Ещё до карантина.

– Красное вино отлично подходит к мясу, – вторил ему Сорокин с видом знатока, – а белое к фруктам… Ну а рыбу лучше всего под светлое пиво.

– Не скажите, Боря, – возразил Алексей и поставил на столик отливающий зеленью стакан. – С красным вином – с настоящим вином – идёт любая рыба, особенно белая: калуга там или осётр… Но с вяленой – соглашусь – лучше пиво…

– Осётр, вы сказали? – воскликнул уже слегка захмелевший Борис. – Так я еду в село Осетрово.

– Знаю я это село, – сказал Алексей. – В сорока километрах от Охотского моря, к востоку от Смирных.

– И что, там осетров ловят?

– Ну какие могут быть осетры в горном посёлке, в сорока-то километрах от моря! Это шахтёрский посёлок, – просвещал лысый Бориса. – Там при совке добывали уголь в открытых карьерах. Вывозили самосвалами в Смирных, а дальше по железке доставляли на Южно-Сахалинскую ТЭС. Но в одном вы правы, Борис. Название села в самом деле связано с сахалинским осетром.

– Правда? Ну, понятно, что дыма без огня не бывает, – согласился Борис, подперев захмелевшую голову рукой.  – Может, расскажете?

Водянистые глаза Алексея как-то странно посмотрели на Бориса. В их прищуренном взгляде Сорокину почудилась какая-то недобрая тайна. Что он, в сущности, знает об этом с виду приличном господине? Вроде, сахалинец; едет в Ноглики. Чем занимается, не понятно: не успел Сорокин его об этом спросить. А сейчас такой вопрос и не в тему был бы. Может, потом, когда лысый расскажет ему историю, связанную с названием того горного посёлка, в который сейчас направляется Борис…

Настало время Сорокину задумчиво посмотреть на своего дорожного знакомого. А ведь своё пальто цвета сажи тот так и не снял, вдруг с удивлением подумал Борис. Причём, не только не снял, но даже не расстегнул. При том что в купе духота, а окно, как назло, не открывается.

Ну ладно, бледнолицый, выкладывай, подумал Борис Сорокин и постарался придать своему лицу вид простоватой заинтересованности.

Алексей вытер салфеткой пальцы и начал рассказ.


                *
Первые постройки на месте будущего посёлка появились в середине 60-х годов. То были не дома в обычном понимании этого слова, а мобильные сборные домики-контейнеры, доставленные на место вертолётами. И те домики, в количестве четырёх или пяти штук, стали местом обитания геологоразведочной партии, искавшей полезные ископаемые в бассейне реки Фиолетовая, в восточной части Центрального Сахалина.

Поговаривали, что геологи искали в той местности золото, которым природа не обделила и наш славный остров. Кто-то говорил про нефть. А кто-то про мергель или даже железо. Но, как бы там ни было, на одном из участков верховьев реки Фиолетовая земля была взрезана экскаваторными ковшами первой угледобывающей бригады, прибывшей по свежепроложенной грунтовой дороге в район намеченной угледобычи из Смирных в мае 1968 года. Этот год и считается годом основания села, которое, впрочем, получило своё нынешнее имя лишь десять лет спустя. Тогда же его названием стало «Фиолетовый карьер».

Посёлок горняков быстро рос. Уже через два года после начала добычи угля были заложены фундаменты первых постоянных зданий: администрации отделения угольного треста, общежития рабочих и бани.

К середине 70-х углекопы Фиолетового карьера добыли свыше 200 тысяч тонн каменного угля, а население горняцкого посёлка составило 400 человек вместе с жёнами и детьми рабочих. В посёлке имелись магазин, школа, несколько десятков частных домов и сельский клуб с бильярдом и красным уголком.

Самый большой дом, двухэтажный, на бетонных венцах, принадлежал учительнице русского языка, бывшей одновременно и завучем, и директором местной школы с её 50 или 60 учениками.

Тогда в районе угледобычи было уже пять разработанных карьеров. Причём сама добыча велась только в трёх, тогда как первые два считались выработанными. Эти опустевшие карьеры медленно зарастали травой и кустарником, служа местом скопления талых и дождевых вод. Так в верховьях Фиолетовой реки образовались два маленьких озерца, которые словно два блестящих зрачка отражали лунный свет, загадочно всматриваясь в тревожное ночное небо из своих глубоких, чернеющих по ночами, коричневых глазных впадин.

Однажды, в июньский день, один из жителей посёлка, муж школьной директриссы, отправился с двумя сыновьями на Фиолетовую речку поудить форель. Возвращаясь вечером в посёлок, они подошли к Первому карьеру, дно которого было заполнено водой. Тут старший из сыновей заметил, что на поверхности рукотворного озерца плавает что-то оранжевое. Муж школьной директриссы всмотрелся и опознал в плавающем предмете шахтёрскую каску.

– Давайте спустимся вниз к озерцу и выловим каску, – сказал он детям.

Когда спустились, мужчина и его сыновья попытались зацепить каску крючками своих спиннингов. Но сколько они не забрасывали лески, закинуть крючок в каску никак не получалось.

– Эх, чёрт! – с досадой воскликнул старший из сыновей и ударил спиннингом по ведру с водой, в котором плавало несколько живых форелей, их улов.

Ведро опрокинулось и выплеснуло форелей в озеро.

– Васька, зачем ты это сделал! – крикнул рассерженный отец, но в то же мгновение услышал, как тоненький голосок младшего сына торжествующе пропищал: «Я поймал её, папа! Я поймал!».

Когда каску вытащили, то в ней, под перекрестьем брезентовых лямок, обнаружили помещённую в конверт записку, в которой было написано: «Посёлок переименуйте в Осетрово».

Немного озадаченные и раздражённые потерей улова, все трое ушли домой, но на следующий день старший из сыновей, Васька, взял удочку и отправился к Первому карьеру в надежде, что ему удастся выудить потерянных форелей. Благо, озеро маленькое, всего несколько десятков метров в поперечнике.

Васька несколько раз закидывал леску, но всё было безрезультатно. Утраченные форели всё никак не брали наживку.

Решив попытать счастья в последний раз, он принялся насаживать на крючок последнюю остававшуюся у него наживку – большую чёрную жужелицу. Когда Васька попытался проколоть жёсткий хитиновый покров, крючок соскользнул с панциря жука и впился мальчику в палец.

Васька отложил удочку, чтобы замотать проколотый палец носовым платком, а конец лески с крючком соскользнул в воду озерца. Пока сын директиссы перевязывал рану, спиннинг у его ног несколько раз дёрнулся.

Василий тотчас схватил удочку и смотал леску. К великому его удивлению на крючке извивалась крупная рыба зеленовато-серого окраса. Когда он свой улов принёс домой, то его мать по справочнику определила рыбу как сахалинского или зелёного осетра.

– Стоит ли уточнять, – завершил свой рассказ Алексей, – что ни до, ни после этого, ни в карьерных озерцах посёлка, ни в речке Фиолетовой, никаких осетров никто никогда не встречал.

– А село переименовали в Осетрово? – спросил Борис.

– Именно так, – кивнул его лысый собеседник. – Об этом даже в газете писали.

– Чего только не бывает, – зевнув сказал Борис, встал и вышёл в тамбур покурить.


                – 4 –

Проснулся Сорокин от тревожного ощущения, что кто-то совсем рядом, уже давно и пристально, за ним наблюдает.

Не открывая глаз, он чувствовал едва слышное дыхание того, кто, по его ощущению, всматривался в его лицо. Поезд между тем сбавил ход.

Наверное, это сосед по купе, подумал Борис, борясь с желанием открыть глаза. При этом, обострившееся чутьё подсказало, что делать этого сейчас, когда на него смотрят, ни в коем случае нельзя. Потом, шепнуло чутьё его разуму, ты приоткроешь свой левый глаз, но не более чем на полмиллиметра, чтобы сквозь неподвижные ресницы наблюдать за тем, что будет делать твой сосед. Но не сейчас. Жди, пока он не отвернётся или не выйдет из купе.

Поезд остановился. Борис, продолжая лежать на левом боку и мерно дышать, услышал, как дверь осторожно открылась и находившийся с ним в купе человек вышел в коридор вагона, а затем медленно и тихо закрыл скользящую створку.

Борис открыл глаза, глубоко вздохнул и вслушался. Поезд сделал минутную остановку на какой-то неизвестной станции.

Было слышно, как вагон принял новых пассажиров, совсем немногих, не более двух, наверное. Быстро протопав по коридору, они прошли на свои места. Но сквозь звуки их шагов Сорокин расслышал, как знакомый ему голос за дверью купе негромко произнёс:

– Он спит. Да…

Дверь купе тихо заскользила. Борис вновь закрыл глаза. Но не до конца. Сквозь ресницы левого глаза он видел, как вернувшийся в купе Алексей убрал мобильный телефон в карман своего чёрного пальто и склонился над столиком у окна.

Борис едва заметно приоткрыл и правый глаз. То, что он увидел, заставило кровь ударить ему в виски.

Всмотревшись в непроглядную ночь за окном купе, лысый сделал несколько жестов, кивнул, снова прожестикулировал и отрицательно помотал своей безволосой головой.

В этот момент поезд тронулся.



                Глава II.

                – 1 –

Сорокин вежливо отклонил предложение Виталия Платкова, представителя старушки Кривицкой, остановиться в его доме. Риэлтор решил, что самым лучшим вариантом будет бросить якорь прямо в доме, назначенном к оценке и завещанию. Виталий Николаевич, малорослый жилистый мужичок с низким приплюснутым черепом и маленькими бегающими глазками, не стал настаивать. Он вручил Борису ключ от дома Кривицкой и помог занести один из двух пакетов с продуктами, которые Борис накупил в Смирных, когда сошёл с поезда.

Дом завещательницы оказался довольно массивным двухэтажным деревянным строением, почти квадратным в плане. Короткие, но широкие, покрытые олифой, доски потемнели от времени и потрескались. На глаз Сорокин определил, что в последний раз фасад дома ремонтировался лет 25–30 назад.

Борис не поленился заглянуть и под само строение, осторожно оторвав несколько досок завалинки. Дом прочно стоял на бетонных венцах. Их было 60: 9 по длине и 8 по ширине периметра. В самом центре поддомного пространства, где было место ещё для двенадцати бетонных свай, виднелись стены прямоугольной подстройки из бруса. Борис сообразил, что данная подстройка составляет подвал, уходящий в землю ещё метра на полтора.

Сделав несколько записей в своём блокноте, Борис отправился на кухню готовить себе обед. Решил, что после еды он осмотрит комнаты, а подвал и крышу оставит на завтра.

Первый этаж дома занимали санузел, кухня с кладовкой, гостиная и ещё одна комната, определённая Сорокиным как кабинет, в котором вдоль большого книжного шкафа стояла узкая кровать с тумбочкой. На втором этаже было четыре пустых комнаты. Мебель в них практически отсутствовала. Только пара пустых и ветхих шкафов, выцветшие оранжевые обои, во многих местах уже свисающие со стен, да, как ни странно, тюлевые занавески на старых алюминиевых гардинах напоминали о том, что когда-то эти комнаты служили спальнями для семьи из 5–6 человек.

Видимо, решил Сорокин, хозяйка уже много лет живёт в доме одна и использует в качестве спальни кабинет. А на втором этаже почти не бывет. Ибо трудно в таком возрасте лишний раз подниматься на второй этаж. Да и незачем…

Толстый слой пыли на полу, давно немытые окна и, ставший из белого жёлто-коричневым, тюль подтвердили его догадку.

К семи часам Сорокин закончил описывать интерьер первого этажа. Перекусив и выпив чаю, он решил, что на сегодня поработал достаточно. Выбирая место для ночлега, Борис остановился на большом диване в гостиной, куда из спальни-кабинета он перенёс подушку и покрывало с кровати хозяйки. Ещё одно покрывало он нашёл в нижнем отделе шкафа-стенки в гостиной. Оно послужит Борису простынёй.

Риэлтор подумал, что завтрашний день особо трудным не будет. Половина, если не большая часть дела уже сделана. А потому есть смысл посидеть перед сном подольше, посмотреть кино на ноутбуке или одолжить из хозяйкиного кабинета какую-нибудь книгу. Скоротать за ней вечер и часть ночи. Завтра можно будет выспаться и встать попозже. Тут он сам себе хозяин; никто завтра над ним стоять и торопить не будет.

Сорокин стал просматривать в своём блокноте составленный им каталог книг. (Подробная опись движимого имущества в доме, предназначенном к завещанию, в этом конкретном случае входила в его обязанности.)

Домашняя библиотека 87-летней старушки состояла из 284 книг и отличалась разнообразием. Видимо, когда она жила тут не одна, а со своими домочадцами, то у каждого члена её семьи были свои литературные предпочтения. Более двух третей художественной литературы составляла русская, советская и зарубежная классика. Около сотни томов приходилось на специальную литературу: всякие справочники, атласы, словари, школьные учебники. Среди прочего было с десяток книг по педагогике.

Практически все книги были изданы в прошлом столетии. Причём подавляющая их часть – в советское время.

Борис вспомнил, о чём рассказывал ему Алексей, его странный сосед по купе. Уж не была ли эта Тамара Васильевна Кривицкая во время оно директором школы этого затерянного в горах Восточного Сахалина посёлка, где уже давно никто не добывает уголь? Да, наверное, это она, подумал Борис и попытался вспомнить подробности той дорожной байки. Но подробности бежали его, и он махнул на них рукой.

На чтение классики Сорокина в настоящий момент не тянуло. Равно как и на детско-юношескую советскую писанину. Так и не выбрав ничего ни для сердца, ни для ума, риэлтор решил просмотреть старый типографский фотоальбом 82-го года издания.

Пролистывая альбом, Сорокин обнаружил в нём большое чёрно-белое фотоизображение. Странно, подумал Борис, ведь альбом-то цветной!

Оказалось, что это просто вложенная в книгу отдельная фотография.

Фото было большим, примерно 20 на 30. На нём была изображена группа из нескольких десятков человек, собравшихся вокруг большого костра на дворе перед двухэтажным деревянным домом. Тот дом, констатировал Борис, оказался тем самым, в котором он сейчас находился. Фото как фото, и люди как люди. Но странно… Почему среди всей этой компании только один человек –  темноволосый мужчина – стоял к объективу спиной? Голой спиной: мужчина был обнажён по пояс. Тогда как все остальные фигуранты фотосюжета были одеты. Причём одеты тепло: в куртки, пальто и свитера. На многих были головные уборы, в том числе вязаные шапки. Фотоснимок был сделан в вечерние сумерки, скорее всего поздней осенью.

Даты или какой-либо надписи на фотографии не было. Изображение чем-то притянуло Бориса, и он, мало отдавая себе отчёта в том, что делает, почти машинально положил снимок в свою рабочую папку для документов.

Полистав ещё некоторое время советский фотоальбом, Борис Сорокин задёрнул шторы и лёг на диван. Ни читать, ни смотреть кино ему больше не хотелось.


                – 2 –

Но и уснуть Сорокину никак не удавалось. Да он особо и не хотел спать, а просто лежал на диване, уже раздетый, поверх двух покрывал.

Был июнь, и световой день продолжался. Склонный к перепадам настроения и рефлексии, молодой риэлтор думал сейчас о непрошенной апатии, что овладела им с того момента, как он увидел ту старую чёрно-белую фотографию. Зачем она ему понадобилась? Что в ней его привлекло? Кто тот мужчина с голым торсом и короткими тёмными волосами, лицо которого обращено на всех собравшихся у костра людей, но которое скрыто от объектива фотографа? Что, в конце концов, за мероприятие там у них?

А ведь это было так давно, думал Борис. Ещё до моего рождения, наверняка. Многие из тех людей были тогда молоды, впереди у них была целая жизнь. А многие, наоборот, большую часть своей жизни к тому времени уже прожили. Кто-то из них сражался на Великой войне. Многих из тех уже давно и в живых-то нет. А молодёжь на фото – та уже состарилась… Люди из другой эпохи, из другого мира. Из другой вселенной.

Так и наша жизнь когда-нибудь закончится, размышлял Сорокин с каим-то щемящим чувством в груди. И с этой жизнью уйдут, канут в небытие все наши мгновения, все былые и будущие мгновения, когда время как бы само замедляет свой бессмысленный бег, когда человек застывает в своём созерцании проходящих перед ним картин, кадров мира, желая навсегда вобрать их в себя и в них же навсегда остаться, а сама Вселенная, затаив дыхание, с удивлением взирает на него, словно ожидая от человека чего-то важного. Настолько важного, фундаментального, животрепещущего. Того, что в данный момент должно раз и навсегда определить смысл существования самой Вселенной. С этого момента и во веки веков…

Кто я? зачем я здесь? – думал Борис Сорокин. Зачем я оказался в этом богом забытом посёлке? А ведь когда-то Осетрово было процветающим местом. Теперь народ здесь так не собирается, как на той старой фотографии.

Ещё Сорокину пришло на ум то, что он совершенно не помнит дорогу до посёлка. Вроде ехали по горной грунтовой автотрассе на машине Виталия Николаевича. Тот встретил Сорокина на станции Победино в посёлке Смирных ранним утром этого дня. Но всю дорогу Борис спал. Ибо ночью в поезде ему выспаться не удалось…

В комнате стало темней. Из форточки ощутимо потянуло вечерней прохладой.

Борис достал из рюкзака свой МР3-плеер, взял из шкафа хозяйскую хрустальную пепельницу и снова лёг на диван.


                – 3 –

Когда Борис открыл глаза, все треки закончились, плеер автоматически отключился, а один из наушников выпал из его уха. Было темно. В гостиной стало холодней. Ветер из форточки пузырём вздувал тюлевую занавеску.

Сквозь шум усилившегося горного ветра снаружи слышались многочисленные шаркающие звуки. Будто несколько десятков пар ног переступали с места на место, вяло и неторопливо исхаживая покрытый щебнем и утоптанной землёй двор.

Борис прислушался.

Похоже, так и было: какая-то компания действительно прохаживалась по двору, ставшего на эту ночь его, дома.

Борис насторожился.

Подозрительным казалось то, что со стороны топчущейся и шаркающей компании, судя по звукам не такой уж малочисленной, до сих пор не донеслось ни единого слова, ни одной реплики. Хотя несколько негромких кашлей Борис всё-таки уловил.

Сорокин не был трусом, но и безрассудная отвага не часто наполняла его душу. Чутьё, здравый смысл и интуиция приказали ему, чтобы он даже не думал не то, чтобы включить свет или распахнуть входную дверь и выйти на крыльцо, но даже просто выглянуть в окно.

Сорокин прикрыл ладонью экран мобильного и нажал на клавишу. Было 28 минут пополуночи. Кроме того, индикатор радиоволны находился на нуле. Похоже, село Осетрово было вне зоны покрытия сети МТС. Выходило, что позвонить было вообще нельзя, ведь стационарного телефона в доме тоже не было.

Тихие, но многочисленные шарканья и перетоптыванья между тем продолжались.

Борис осторожно поднялся с дивана, пригнулся и, не обуваясь, тихо прокрался из гостиной через прихожую в кухню. Там он вооружился большим широким ножом для разделки рыбы.

Он посмотрел сквозь тюль в окно, которое было в полутора метрах от него. Заметил за окном несколько тёмных фигур. Кто-то стоял, кто-то переступал с ноги на ногу или ходил взад-вперёд. И всё в полном молчании.

Сорокин догадался, что это – лишь малая часть тех, кто сейчас собрался у дома. Доносившиеся из других концов двора звуки шагов и редкие покашливания не оставляли в том никакого сомнения.

В этот момент Борису пришла на ум мысль: так же, тихо и пригибаясь, подняться на второй этаж. Оттуда, из окна одной из спален, он сможет, не подходя вплотную к окну, сквозь старый тюль понаблюдать за тем, что творится у него на дворе. Второй этаж даст больше обзора, а значит, и больше данных о вероятном противнике.

Задумано – сделано. Через минуту риэлтор, сжимая в правой кисти рукоять рыбного ножа, а в левой бесполезный здесь мобильник, стоял в полный рост в метре от окна одной из пустующих спален второго этажа. Тюлевая занавеска в сочетании с темнотой июньской ночи, как надеялся Борис, надёжно укрывала его от возможных взглядов снаружи.

С бьющимся сердцем, покрытый гусиной кожей, Сорокин наблюдал.

Внизу, во дворе дома собралась толпа из сорока или более человек. В том, что все собравшиеся были мужчинами, Борис, по какой-то непонятной интуитивной догадке, не сомневался. На всех была довольно тёплая для конца июня одежда, по преимуществу пальто. На ком-то угадывалась куртка или пиджак. Многие мужчины были в старомодных шляпах, какие носили в середине прошлого столетия, а старшее поколение – вплоть до Перестройки. Хоть темнота не позволяла определить цвет одежды собравшихся людей, всё же можно было предположить, что одежда была тёмной: чёрной, тёмно-синей, серой и коричневой.

Прямо как у моего подозрительного соседа по купе, с возросшей тревогой подумал Борис.

Толпа вела себя смирно. Никто не проявлял ни агрессии, ни возбуждения, ни, даже, какого бы то ни было нетерпения. Кто-то неторопливо и даже безучастно прогуливался по двору, кто-то просто стоял и, спрятав руки в карманы, лениво смотрел по сторонам. Несколько субъектов курили.

Однако, многие, разбившись на пары или группки по 3–5 человек, общались. И вот тут-то до Бориса дошёл истинный смысл доселе непонятного молчания со стороны этой многочисленной ночной братии.

Ибо собравшиеся перед домом старухи Кривицкой мужчины изъяснялись исключительно жестами. Или на языке глухонемых, или какими-то другими, понятными только им, знаками.

Но не могут же все они быть глухонемыми! – вскричал про себя Борис Сорокин, у которого, несмотря на ночную прохладу и стояние босиком в практически голом виде, по спине побежал холодный ручеёк.

Или – могут?!

Люди перед домом продолжали своё беззвучное бдение. Странно, но ни у кого не было ни фонаря, ни мобильника. Понятно, что глухонемой говорить по сотовому не будет. Но СМС-то набрать может всякий. Однако, ни одного дисплея не вспыхнуло посреди этой тёмной толпы. Возможно, решил Борис, в Осетрово не действует ни один оператор сотовой связи.

Или ему так кажется? Сорокин тут же усомнился в своём поспешном умозаключении. Может, сотовый оператор тут ни при чём. Может, у них, тех во дворе, уговор: не пользоваться мобилами и вообще не зажигать огней.

В этот момент один из субъектов чиркнул зажигалкой, чтобы прикурить сигарету. Пламя на мгновение осветило то, что было под полями тёмной шляпы – выбритое бледно лицо в очках.

Борис перевёл дух и позволил себе на полшага приблизиться к окну. Неподалёку послышался приглушённый шум автомобильного двигателя.

Собравшиеся мужчины посторонились, и во двор въехал легковой автомобиль с выключенными фарами. Почти непроглядная тьма надёжно скрывала его марку.

Из авто вышли двое, мужчина и женщина. Судя по движениям, весьма пожилые. Двое немых помогли престарелой паре выйти из машины. При этом женщина поддерживала под руку мужчину, опиравшегося в свою очередь на палку или трость.

Пара сделала несколько шагов в направлении крыльца.

Борис непроизвольно тоже сделал полшага вперёд и почувствовал как его носа коснулся ветхий, источающий слабый запах старости, годами не стиранный тюль.

В следующее мгновение случился момент истины. Скрываемая доселе ночными облаками Луна наконец осветила своим бледно-бежевым светом двор перед домом старухи Кривицкой. Со страхом, смешанным с патологическим любопытством, Сорокин видел, как очень старая женщина, одетая в приличествующее её возрасту выходное, вечернее платье, украшенное ниткой крупных красных бусин, подняла голову в тёмной шляпке и посмотрела прямо на Бориса.
 
Лицо старухи было очень бледным и в свете купальской Луны казалось светло-зелёным. А её губы, не по возрасту обильно накрашенные помадой, отливали синевой и пурпуром.

На её загадочном спутнике, невысоком старце с измождённым дряблым лицом, были тёмные очки с небольшими круглыми линзами.

На один миг глаза старухи блеснули, отразив свет Луны, а её пурпурный рот раскрылся в широкой улыбке. Показался ряд прекрасных ровных зубов. В этот момент Борису даже мысли не пришло, что это могут быть зубные протезы.

Простояв с полминуты и не прекращая улыбаться, загадочная старуха, не торопясь, вернулась со своим компаньоном в машину и уехала в неизвестном направлении. Толпа жестикулировавших мужчин быстро разошлась, растворившись в ночной тьме, которая снова объяла горный посёлок.

Бледный и трясущийся, Борис Сорокин спустился в прихожую и проверил входную дверь. Оказалось, что вечером он забыл её запереть.


                *
На следующий день Сорокин наспех завершил опись дома. Он разыскал Виталия Платкова и попросил того, чтобы он как можно скорее отвёз его в Смирных. Свою просьбу риэлтор сопроводил двумя тысячными банкнотами.

Обратный билет на поезд у Бориса был на следующий день. Сорокин решил заночевать в Смирных. Лучше он потратит лишние пару тысяч и проведёт ночь в гостинице, чем ещё на сутки задержится в селе Осетрово. Так думал столь же сбитый с толку, сколь и напуганный Борис Сорокин. А недоделанную работу, все эти метрики и оценки, можно доделать потом. Проверять его всё равно никто не будет. Воображение, творческий подход и ценовые интернет-каталоги выручили уже не одно поколение российских риэлторов!



                Глава III.

                – 1 –

Прошло более двух месяцев, и Сорокин почти забыл о командировке в село Осетрово. Поэтому он весьма удивился, когда узнал, что ему вновь предстоит повторить его июньский вояж. Но уже не по работе. Причиной стало наследство, которое словно гром среди ясного неба обрушилось на Бориса в один из последних дней августа.

Дело в том, что риэлтор лишь единственный раз в жизни встречался со своей двоюродной бабушкой. Это было, как сообщила ему его мать, 28 лет назад, когда Борису было четыре года. Поэтому не удивительно, что память его не сохранила воспоминаний о Тамаре Васильевне Кривицкой.


                – 2 –

– Смотри, Вован, поворот не проворонь. Он должен быть где-то здесь.

– Я-то смотрю. А что там наш наследничек притих, дрыхнет? Дима, толкни его. По идее, это он должен показывать дорогу.

Борис открыл глаза и зевнул.

– Не помню я, где поворот, – сказал он потягиваясь. – Возьми восточнее, Вова. Спросим у местных.

Чёрный «Лексус» свернул на одну из улиц Смирных, крупного посёлка Центрального Сахалина.

Идея позвать в дорогу друзей пришла Борису не спонтанно. Ехать одному было не с руки. Его невеста, Мария, напрашивалась поехать с ним, но он счёл за лучшее оставить её в Южном. Всё-таки, смутные воспоминания об Осетрово внушали Борису тревогу. А вот друзья, с двумя из которых он учился в институте, сразу загорелись мыслью провести день-два в загадочном посёлке, где Сорокина поджидал унаследованный им дом, им самим же оценённый в 800 тысяч рублей.

– Продешевил ты, Боря, – говорила ему Мария. – Мог хотя бы до двух миллионов стоимость поднять.

Доля резона в словах Марии была. Но всё же, Борис сомневался, что кто-нибудь пожелал бы приобрести дом в сахалинском захолустье даже за полтора ляма. За миллион, ну, миллион двести, ещё куда ни шло. Тем более дом был уже довольно старым. Да и мог ли Сорокин тогда знать, что именно он его и унаследует?

Ладно, проворчал про себя Борис, восемьсот – тоже деньги. И начал собираться в дорогу.

Институтских друзей Сорокина звали Владимир и Александр. Оба работали юристами в госструктурах и в своё время отслужили в армии на Итурупе.

Владимир был корейцем. Его отец держал небольшую ферму под Холмском, где разводил бычков. Поэтому возможность подышать сельским воздухом, а если получится, то и порыбачить, улыбалась ему.

Александр Дударев, так и не съездивший этим летом в Сочи из-за ковида, тоже ухватился за возможность провести последние дни августа в компании друзей подальше от цивилизации.

Третьим приятелем Сорокина был Дима Кан, как и Владимир, кореец. С ним Борис познакомился год назад в гостях у Владимира. Двое молодых мужчин сразу нашли общий язык и прониклись взаимной симпатией.

Как и большинство российских корейцев, Дима родился на Сахалине. Здесь он вырос и окончил музыкальную школу. Несколько лет назад он переехал в Москву, сохранив южно-сахалинскую прописку. Каждый год, один или два раза, он наведывался в Южный. Во время одного из таких камбэков Сорокин с ним и познакомился.

Имея музыкальное образование, Дмитрий по основному роду занятий был офисным работником в какой-то столичной фирме. Однако, хорошие певческие данные и умение играть на гитаре и рояле требовали выхода. Таким выходом стала группа «65-й регион», созданная Дмитрием и несколькими жившими в Москве сахалинцами. Время от времени, по выходным, группа выступала в различных заведениях, благо, в Москве их было много.

При прошлогоднем расставании, когда вечеринка у Вовы закончилась, Кан и Сорокин искренне пожали друг другу руки. При этом Дима выразил удивление, как это до сих пор Владимир их не познакомил. Весь вечер того дня Борис и Дмитрий легко и с интересом общались, заводя разговоры на самые разные темы. А через несколько месяцев, когда Дима был уже в Москве, они даже созванивались.

И вот теперь все четверо участников прошлогодней встречи ехали на Вовиной машине в далёкий маленький посёлок, чтобы день-другой провести вдали от городского шума, в окружении неповторимой сахалинской природы, в старом, но ещё крепком доме, который их друг Борис унаследовал этим ковидным летом.

В текущий момент, когда внедорожник Владимира шёл по грунтовому серпантину, ведущему из Смирных на восток, Бориса уже не волновали вопросы со стоимостью наследства. Сорокин предвкушал длинные разговоры после ужина за виски, вином и сигаретами. Ведь обсудить было что: ситуацию и в стране, и в мире. А ещё Сорокин предвкушал, как они втроём – он, Вова и Александр – будут слушать песни, которые им будет петь Дмитрий под шестиструнную гитару. Сей инструмент, памятный Борису ещё по прошлому году, лежал сейчас в багажнике «Лексуса» поверх рюкзаков с ноутбуками и пакетов с едой.

Машина подъехала к какому-то холму и остановилась. Все четверо вышли размяться, справить малую нужду и перекурить.

В этом месте была развилка. Александр Дударев сверился с атласом Сахалинской области и сказал, что дальше дорога ведёт в два пункта: на нефтяное месторождение Окружное, что на побережье, и в село Осетрово, до которого оставалось километров двенадцать.

– А знаете, – заметил он, – мне кое-что известно об этой развилке, и об этой горе, под которой мы сейчас стоим. Мне знакомый, который работал на Окружном, рассказал, как однажды прямо здесь накрыло лавиной двух пиндосов. Они были инженерами-нефтяниками. Ехали с инспекцией.

– Не повезло им, – бросил Дима. – И чего они здесь остановились?

– За тем же, что и мы – чтобы отлить. С ними был ещё третий, русский. Его тоже завалило. Но когда всех троих откопали, то нашего откачали, а тех – нет.

Славное местечко, подумал Борис, застёгивая пряжку ремня. Похоже, дух этой горы таких вещей не любит.

– Дело было ранней весной, в марте, когда снега в горах ещё полно, но он уже подтаял, – закончил Дударев.


                *
Когда Борис и его спутники въехали в посёлок, шёл седьмой час и было ещё светло. Кто-то из компании загорелся желанием тут же посмотреть бывшие угольные карьеры, ставшие маленькими озёрами.

– Ещё успеется, Боря! – сказал Владимир и хлопнул Сорокина по плечу.

– Да, Бориска, – поддержал другой приятельский голос, – завтра у нас весь день свободный. Вот тогда и посмотрим. Тем более, в самом посёлке этих карьеров нет. Они немного дальше. А пока веди нас в твой новый дом!

И это сказал я? – удивился сам себе Борис. В тот момент ему показалось, что ничего такого, никакого желания немедленно отправиться на карьеры, он вслух не высказывал.

Однако, посмотреть старые выработанные карьеры ему и впрямь было интересно. Ведь в прошлый раз ему так и не довелось их увидеть.


                – 3 –

После ужина Борис решил показать приятелям подвал. В июне он его так и не исследовал по причине своего поспешного, где-то даже панического, отъезда из Осетрово.

Спуск в подвал располагался в закутке рядом с ванной, напротив кабинета, что долгие годы служил покойной хозяйке спальней. Подвальная камера оказалась маленьким помещением, в котором ничего не было, если не считать двух пустых полок на одной из стен. В полу камеры был деревянный люк. Люк не был заперт, и когда его с сильным скрипом подняли, то обнаружили металлическую лесенку, уходившую на два метра вглубь. Ниже была расположена такого же размера камера с дверью в западной стене. Дверь, крайне обветшалая и изрядно подгнившая, запиралась со стороны камеры большим металлическим шпингалетом, который поддался только после того, как Владимир поработал над ним принесённой из машины монтировкой.

За дверью луч мощного фонаря высветил земляные стенки длинного узкого коридора и затерялся в его глубине.

– Метров шестьдесят будет, – прикинул Владимир.

– Если не все сто, – сказал Александр Дударев.

– Как знать, – вставил Дима Кан. – В таких условиях расстояние нельзя измерить на глаз.

Коридор, или скорее штольня, был укреплён грубо отёсанными деревянными столбиками. Они шли через каждые полтора метра и подпирали поперечные брусья под потолком. Эти последние плотно прижимали к грунту потолка продольную линию из трёх досок в ряд, широких и толстых, но уже совсем ветхих. Одна из ближайших досок уже треснула и дала разлом. А сколько таких расколовшихся было на всём протяжении штольни, можно было только гадать.

Пол коридора был земляным и влажным от прошедших на днях дождей. Никто из приятелей Бориса, ни он сам, не отважился пройти до конца подземного коридора. Но любопытство всей четвёрки было весьма возбуждено.

Сошлись на том, что лучше отложить осмотр этого странного хода на завтра. И при этом, не ходить туда всем одновременно, ибо его старые подпорки доверия не внушали.

Друзья вернулись в гостиную. Почему-то никто не захотел делиться соображениями насчёт возможного предназначения того неисследованного тоннеля.

Заговорили о другом.

– Я тут перед поездкой навёл кое-какие справки об этом посёлке, – начал Александр Дударев. – Раньше Осетрово называлось Фиолетовым карьером из-за речки Фиолетовой, что течёт тут поблизости. А знаете, почему речка получила такое название? Из-за водорослей в её нижнем течении.

– И это должно что-то значить? – спросил Вова, отпив виски из пластикового стакана.

– Таких водорослей больше нет на Сахалине, – ответил Александр. – Ни в одной речке. И там, в тех фиолетовых заводях, когда наступает сезон, происходит нерест зелёного осетра.

– Ну-ну, здорово, – сказал Владимир. – Зато в верхнем течении водится форель. И завтра, если не будет дождя, я отправлюсь туда и попытаюсь что-то поймать.

Вдруг Сорокин вспомнил о заброшенных и затопленных угольных карьерах. А ведь вода в них тоже фиолетовая, подумал он. Должна быть фиолетовой, хоть в них и нет никаких таких водорослей. Ибо водоросли те приходят из самой сердцевины Охотского моря, из подводных чертогов морской царицы. Она варит в своём котле сны утонувших в море рыбаков и снимает накипь, густую пурпурную пену, которую съедают зелёные осетры и при заходе в реку мечут свою фиолетовую икру…

Из дверей гостиной ударили струны.

– А звёзды над рекою гаснут… – приятный средний баритон Дмитрия наполнил комнату.

Следующие минуты расслабленная компания слушала небесталанное исполнение известной песни.

– Мне только снится жизнь моя! – закончил петь Дима.

Слова последнего куплета ещё долго, то затихая, то усиливаясь, звучали в голове Бориса Сорокина.

Прошло ещё какое-то время, и никто не посмотрел на часы, когда Дима Кан сказал, что хочет лечь спать. Никто не стал возражать, ибо в тот день все были на ногах с раннего утра. Поездка на автомобиле из Южно-Сахалинска в Осетрово заняла со всеми остановками девять часов.

Как хозяин дома, Борис каждому из своих друзей, как мог, устроил ночлег. Дмитрий лёг на узкую кровать в кабинете. Александру, как самому крупному из них, достался диван в гостиной. Владимир тут же, в гостиной, устроился в кресле, придвинув вплотную к нему два стула, на которые можно было вытянуть ноги.

Сам Борис улёгся на полу кабинета в спальном мешке, подложив под голову надувную подушку.


                – 4 –

Кто-то растолкал Бориса. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним Дмитрия Кана.

– Вставай, Боря! – с тревогой в голосе проговорил Дима. – Похоже, у нас тут гости.

Сорокин почти моментально понял, кого имел в виду его друг.

– Неужели те самые, немые?

– Похоже, да. Как ты и рассказывал тогда.

Приглашая друзей в дальнюю поездку, Борис рассказал им о странном собрании перед домом старухи Кривицкой, свидетелем которого он стал в июне. Тогда тот рассказ не только позабавил Александра, Владимира и Дмитрия, но и заставил их задуматься над сутью произошедшего. Владимир и Дударев шутя предположили, что виденное Борисом могло быть собранием некоего тайного общества, имеющего в горах Центрального Сахалина свою штаб-квартиру. У Дмитрия тогда не нашлось никаких предположений. Он лишь заметил, что всё это более чем странно. Особенно странным выглядело то, говорил он, что собравшиеся у дома мужчины не пытались войти в него. А учитывая, что Сорокин забыл тогда запереть входную дверь, то ему просто очень повезло. Вполне возможно, продолжал Дмитрий, у тех людей не было на тот момент враждебного намерения к Борису. Однако, завершил Кан свою мысль, одно ясно: у того собрания определённо имелись какие-то свои цели.

Пока Борис завязывал шнурки на кроссовках, пришёл Владимир. В одной руке у него была монтировка, а в другой невключённый фонарь. Он был уже в верхней одежде. На его плечах в темноте угадывались лямки рюкзака.

– У меня две новости, Боря, – не пытаясь скрыть волнения, хрипло сказал он. – Хорошая в том, что дверь заперта. А плохая – то, что они знают, что мы в доме.

Оказалось, что когда Вова, который дольше других не мог уснуть (ибо ему досталось самое неудобное ложе; даже на полу в мешке лежать было намного удобнее), ужё в полудрёме услышал многочисленные шарканья за окном, то первое, что он сделал после того как выглянул наружу, – включил в гостиной свет. Потом он разбудил Сашу Дударева.

Сейчас же все люстры были вновь потушены.

– Зря я это сделал, – с досадой проговорил он.

– Пустое, Вован, – сказал Сорокин, закончив со шнуровкой. – В прошлый раз я вообще света не включал, но уверен, те снаружи знали, что в доме кто-то есть. Иначе бы не стала та старуха пялиться на меня.

– Какая старуха? Кривицкая, твоя двоюродная бабушка?

– Да чёрт знает, кто она такая!

Вскоре все четверо смотрели из окна гостиной на то, что творилось во дворе дома покойной школьной директриссы.

Народу собралось уже с полсотни, и люди продолжали приходить. То по одному, то по двое, то по трое. И, как и в прошлый раз, исключительно мужчины. Всё такие же, в тёмной одежде, в шляпах, молчаливые. Некоторые вели между собой всё тот же беззвучный диалог на языке жестов. Однако многие, к ужасу окопавшейся в доме четвёрки, смотрели на окна дома. А точнее, на то единственное окно гостиной, из которого четверо друзей наблюдали за происходящим.

Их «Лексус» стоял на лужайке в двадцати шагах от дома. Но после короткого совещания южно-сахалинцы решили, что идея прорваться к машине не самая лучшая. Среди собравшихся во дворе мужчин было немало обладателей весьма внушительных габаритов. А у некоторых из них виднелись в руках какие-то вызывающие беспокойство продолговатые предметы. А они могли быть и палками, и кусками металлических труб, и чем-то ещё, что могло быть пущено в ход, если б дерзкая вылазка не пришлась по нраву молчаливым субъектам.

– Если они обложат дом со всех сторон и полезут в окна, то мы ничего не сможем сделать.

Слова Александра Дударева не встретили возражений.

– Но пока они ведут себя спокойно. Во всяком случае, не агрессивно, – продолжал Саша. – И если из окна второго этажа попытаться вступить с ними в переговоры…

– И как ты с ними собрался общаться, Саныч?! – прохрипел Владимир. – Может, сразу белый флаг выкинешь?!

– Дурак! А что, прикажешь совсем ничего не делать?!

– Стойте! – сказал Дмитрий. – А тоннель под землёй?

– А куда он ведёт, ты знаешь? – возразил Владимир.

– Димка прав, – сказал Борис. – Подземный коридор может оказаться нашим единственным шансом.

Дима сказал, что пойдёт проверить окна в остальных помещениях, и вышел из комнаты.

Вова взял с журнального столика уже знакомую Борису хрустальную пепельницу и поставил её на подоконник. Друзья закурили, продолжая не спускать глаз со стоявших в ночной тьме людей.

Вернулся Дмитрий и сообщил, что к дому движется какой-то автомобиль. Когда машина подъехала, её фары были погашены.

Друзья уже докуривали, а Владимир тушил в пепельнице свой окурок, когда неизвестный тёмный автомобиль трижды просигналил дальним светом своих фар прямо в окно гостиной.

Ослеплённые, спотыкаясь и опрокидывая мебель, четверо приятелей бросились ко входу в подвал.


                – 5 –

В конце подземного коридора, который по прикидке Бориса составил метров 100–120, друзья упёрлись в железную лестницу, ведущую к обитому металлическими листами люку в потолке. Люк был заперт изнутри ржавым неподатливым шпингалетом.

Пока Борис светил снизу фонарём, а Александр поддерживал ноги Владимира, Вова при помощи монтировки уверенно расправился с засовом. Обсыпанные песком и землёй, беглецы выбрались на поверхность в местности, поросшей молодыми елями и кедровым стланником.

Друзья огляделись. Луна ярко освещала местность. Им прекрасно была видна та часть посёлка, где находился дом, из которого они только что удачно сбежали. В то же время стланник, достигавший в высоту человеческого роста, надёжно укрывал взволнованных беглецов.

Владимир достал из рюкзака бинокль.

– Да, всё так и есть,  – говорил Вова, наблюдая за тем, что происходило во дворе Борисова дома. – Всё ещё стоят на крыльце. И мою машину пока не тронули…

– А дверь? – спросил Борис. – Они ломают её?

– Нет. Посмотри сам, – Владимир передал бинокль Сорокину.

Несколько секунд Борис наблюдал, как группа из пяти человек в тёмной одежде терпеливо стояла на крыльце, словно выжидая, что хозяин отворит им дверь. И тут к великому изумлению Бориса произошло немыслимое. Дверь дома открылась изнутри, и трое из стоявшей на крыльце пятёрки вошли в дом.

– Им кто-то открыл дверь изнутри! – ошеломлённо прошептал Борис.

– Чего?! Да ну нах! А кто это сделал?

– Не знаю. Не видно. Те которые были на крыльце заслонили открывшего.

Сорокин продолжал наблюдать. По-прежнему перед домом стояли два автомобиля: чёрный «Лексус» Владимира и второй, в затемнённом салоне которого виднелись фигуры трёх людей: водителя, пасажира спереди и ещё одного, на заднем сиденьи.

В доме в нескольких комнатах зажёгся свет.

– А они не последуют за нами по тоннелю? – спросил у Вовы Александр.

– Рано или поздно последуют.

– Тихо! – шикнул Борис. – Они выходят из дома.

То, что он увидел в бинокль затем, на всю оставшуюся жизнь впечаталось в его сознание. По сравнению с тем, все так называемые загадочные события и тайны, о которых он когда-то любил читать в книгах и смотреть передачи на REN-TV и YouTube, показались сущими пустяками и вообще чем-то надуманным. Не стоящей ни малейшего внимания мелочью. Ведь все те сюжеты не имели к нему никакого отношения в отличие от того, потрясённым свидетелем чего он только что стал.

Через отличный бинокль с 8-кратным приближением Сорокин увидел, как из двери унаследованного им дома вышли четверо людей. Трое из них были субъектами в чёрных пальто и шляпах. Их лица ничего не сказали Борису. Простые, бритые и бледные лица мужчин средних лет. Но вид четвёртого субъекта, вышедшего из дома покойной бабушки Тамары, заставил Бориса навсегда лишиться душевного покоя, поселив в его памяти паническую тревогу перед всем, что связано не только с селом Осетрово, но и со Смирныховским районом Сахалинской области, в котором этот загадочный посёлок находится. Ибо четвёртым человеком, покинувшим дом, оказался тот, кого Борис знал всю свою жизнь и ближе которого у него никогда никого не было. Сорокин просто не мог его не узнать. Четвёртым мужчиной оказался он сам – Борис Сорокин!

Кто ты?!! – беззвучно и отчаянно спросил Борис то ли субъекта, как две капли воды похожего на него, то ли самого себя. А может, и ещё кого-то…

– Что там, Боря? Что ты видишь?

Но Борис остался глух к вопросу товарища.

Тем временем двойник Сорокина, в точно такой же одежде, что была сейчас на самом Борисе, в сопровождении двух человек, из тех что побывали в доме, прошёл к неизвестному автомобилю. Один из сопровождавших его мужчин открыл заднюю дверь авто. Борис, вернее его загадочный дубль, сел в машину, и она, всё такая же тёмная, с мёртвыми фарами и габаритными огнями, уехала.

Александр Дударев наконец вырвал бинокль из рук Бориса.

Ноги Сорокина больше его не держали. В изнеможении он опустился на песчаную почву, не в силах о чём-либо думать.

Борис не слышал, как Дударев сообщил, что собравшиеся у дома люди начинают расходиться, и что ещё немного и можно будет возвращаться к машине, Вовиному «Лексусу» и гнать отсюда ко всем чертям.

Наконец Сорокин почувствовал, как кто-то с силой тряхнул его за плечи и прямо в ухо громким шёпотом произнёс: «Очнись, Боря! Ты меня слышишь? Очнись! Дима пропал! Ты Диму не видел? Его нет!»



                Глава IV.

                – 1 –

К половине первого полицейский чин Смирныховского ОВД закончил опрос последнего из троицы южно-сахалинцев, прикативших в Смирных ранним утром на чёрном «Лексусе» из села Осетрово.

Борис как мог более подробно изложил свою версию происшедшего – исчезновения Дмитрия Кана. Однако об одной детали он умолчал. Он ни словом не обмолвился о собственном двойнике, которого он видел в бинокль после безумной ночной эскапады из унаследованного им дома. Не стал рассказывать о том и своим друзьям. И если не считать этого, его версия практически совпадала с показаниями Вовы и Саши.

После опроса друзья отправились в гостиницу. Решили, что домой, в Южно-Сахалинск, им следует ехать отдохнувшими. Это было разумно, ведь в Осетрово поспать им не удалось. А вести машину клюя носом был не вариант.

Они сняли люкс: сочли, что лучше им ночевать в одном номере.

Владимир отправился отогнать своё авто на заправку. Александр взял рюкзак Вовы и ушёл в номер, сказав, что больше не может бороться со сном. Сорокин же пошёл в буфет, чтобы чего-нибудь перекусить.

Заказал котлеты и компот.

– Вот вы, товарищ Степанченко, говорите, что Круглову не следовало прибегать сразу к таким мерам. Рубанул с плеча – согласен! Но как бы вы поступили на его месте? Ведь ситуация была из ряда вон! А учитывая неопытность…

– Я знаю чего вы хотите, Алексей Петрович, – оборвал того Степанченко и предупреждающе поднял руку. – Вы хотите выгородить вашего протеже. Нет-нет, не возражайте!

Что за бред, устало подумал Сорокин. Должно быть, шеф-повар или метрдотель собачится с боссом из-за накосячившего сотрудника.

Степанченко был строгим руководителем и то, что считал халатностью, не спускал даже новичкам. Не так давно, месяца два или три назад, Круглов стал свидетелем…

Постой! – воскликнул голос внутри Бориса. Кто это говорит?!

– Дима, это ты?! – уже вслух произнёс Сорокин, вскочил из-за стола и обернулся.

К столику подошёл официант и поставил поднос с заказом.

– Этим вечером Круглов должен был встретиться с Алексеем Петровичем, – отчётливо произносил голос Дмитрия Кана. – Однако, когда он собирался уже идти в оговоренное место встречи…

– Кто это там у вас говорит? – спросил ошеломлённый Сорокин у официанта.

– Это? Никто. Кто-то загрузил старый радиоспектакль в стереосистему. Он вам мешает?

Сорокин медленно опустился на свой стул. Спектакль закончился. После него заиграла одна из песен «Синей птицы».

Наверное, почудилось, подумал Сорокин. От переутомления там, от пережитого ночью.

Песня «Синей птицы» между тем резко оборвалась и через несколько секунд заиграла вновь. С начала. Тут только Борис понял, что звонит его мобильный. Звучавший сигнал мог исходить лишь с одного контакта – Марии, его невесты.


                – 2 –

– Боря, привет! Как ты там? А говорил, что в твоём селе МТС не работает.

– Маша, мы в Смирных…

– Ах, вот оно что! Слушай, звонил сейчас твой друг, Кан Дима. Говорил…

– Что! Дима звонил тебе?!

Сорокин почувствовал, что мир вокруг него сходит с ума.

– Да, Боря. А что такого? Ты слушаешь? Ты же сам просил его мне позвонить.

– В смысле?!

– Ну, он мне звонит и говорит, что ты отправил его в Южный, чтобы он зашёл к нам и забрал какую-то фотографию.

– Маша, он что – в Южном?!

– Ну да… Позвонил мне на мобильный. Говорит, номер ты ему дал. Только я сейчас на работе. Он сказал, что зайдёт вечером…

Когда это он успел так быстро добраться до Южно-Сахалинска?! Сорокин был просто ошеломлён. Ведь, не вертолётом же!

– Маша, милая, слушай меня внимательно. Кто бы тебе сегодня не позвонил – не пускай его в дом! Поняла? Тут что-то странное творится…

В нескольких предложениях Сорокин рассказал Марии об исчезновении Дмитрия при крайне подозрительных обстоятельствах.

– И вообще, – закончил Борис разговор, – отпросись сегодня пораньше с работы и ступай прямо к родителям. Заночуешь у них. Я вечерним поездом выезжаю в Южный. До встречи утром! И запомни: избегай контактов со всеми, кто будет искать с тобой встречи от моего имени. Это может быть опасно! Если что – сразу звони в полицию!

После обеда, когда вернулся Владимир, Сорокин разбудил Александра и вкратце рассказал друзьям суть услышанного им от Марии. Друзья поняли, что Борису следует как можно быстрее вернуться в столицу области.

– Мы поедем с тобой на поезде, – сказал Вова. – А «Лексус» я сейчас отгоню на стоянку.

– Но сперва купим билеты на поезд, – сказал Александр Дударев.

Ну что же, подумал Борис, при сложившихся обстоятельствах поездом они доберутся до Южного на несколько часов раньше, чем на авто, если выедут из Смирных завтра с утра. Ведь ехать на машине в их теперешнем состоянии, когда каждый из них валится с ног от усталости и готов на месте провалиться в сон, крайне опасно. Единственным вариантом оставался вечерний поезд.



                Глава V.

                – 1 –

Южно-Сахалинск встретил троих друзей печальной новостью. Их друг Дима Кан в самом деле вернулся в Южный за день до их собственного приезда. Вернулся и скоропостижно скончался в своей двухкомнатной квартире. Об этом стало известно от квартиранта Дмитрия, которому тот сдавал свою жилплощадь. Ведь большую часть года покойный жил в Москве.

Квартирантом Дмитрия оказался китайский студент по имени Ван Вей. Он учился в СахГУ в Институте филологии. На довольно сносном русском языке он рассказал Борису, Владимиру и Александру, что Дмитрий позвонил в дверь квартиры вчера в начале двенадцатого. Выпив с Ваном чая и немного поговорив, хозяин сделал два или три телефонных звонка и прилёг на диван в гостиной. Сказал, что очень устал и ему надо вздремнуть. А приблизительно в час дня он встал и тут же упал на пол, потеряв сознание. Приехавшие врачи скорой помощи констатировали смерть.

Ван Вей также сообщил, что во время их последнего чаепития Дмитрий попросил его отдать некоему Борису, если тот вдруг зайдёт к нему домой, когда он, Дмитрий, будет в Москве, старый радиоприёмник.

– Наверное, это то белое радио, которое стоит на кухне, на подоконнике, – сказал Ван.

Борис осмотрел аппарат. Это был небольшой советский приёмник в белом корпусе с логотипом «Обь». Аппарат имел один-единственный рычаг управления – ребристое колёсико на лицевой стороне корпуса. С помощью него можно было включать и выключать радио, а также регулировать громкость.

– Но слушать ты сможешь только одну радиостанцию, – заметил Владимир. – У нас дома когда-то было точно такое радио.

– Знаю, – пробормотал Борис, наматывая шнур питания на корпус приёмника. – У нас тоже. У нас у всех оно было.

Когда Борис вернулся к себе домой, он принялся искать чёрно-белую фотографию, которую привёз из Осетрово два месяца назад. Сорокин перерыл все файловые папки, какие только были у него в квартире, а также старый чемодан с барахлом и несколько фотоальбомов. Но фотографии нигде не было. Наверно, решил он, фото могло быть в его рабочем столе в «Гермесе».

Но и там его тоже не было.


                – 2 –

Ковид-эпидемия заставила всех островитян затянуть пояса потуже. Поэтому Борис и Мария решили не отмечать свою свадьбу ресторанной гулянкой. Вместо этого было устроено домашнее застолье. Были приглашены только самые близкие люди.

За неделю до свадьбы Борис через свою рабочую контору продал дом в селе Осетрово за 600 тысяч рублей. Покупателем стал Виталий Платков, поверенный прежней хозяйки дома, госпожи Кривицкой, двоюродной бабушки Бориса.

Когда после нескольких тостов Сорокин с друзьями вышел на лоджию перекурить, раздался звонок в дверь.

– Я пойду, открою, – сказала мать Марии и, открыв, крикнула: – Маша, иди сюда! Они всё-таки пришли!

Мария, а вслед за ней и Борис, направились в прихожую.

Новоприбывших гостей было двое. Ими оказалась престарелая пара, которую Борис, без сомнения, уже где-то видел.

– Боря, познакомься. Это мои бабушка с дедушкой, – сказала Мария.

Машин дед носил тёмные очки и опирался на полированную деревянную палку. Бабушка, женщина лет восьмидесяти, имела более бодрый вид и была со вскусом одета по моде середины прошлого века. Её главным украшением, сразу бросившимся в глаза Бориса, было ожерелье из крупных красных бусин. Оно великолепно шло синему шерстяному платью старушки.

Борис поздоровался.

Старик в ответ не шелохнулся. Бабушка Марии широко улыбнулась. Из-за её накрашенных фиолетовой помадой губ показался ряд идеально ровных и крепких зубов. В качестве приветствия она сделала серию каких-то жестов, вроде тех, с помощью которых общаются глухонемые.

– Они глухонемые, Боря, – пояснила Мария. – А дед ещё и слепой.

– Вот как…

– Но ты не волнуйся! – сказала Борису с улыбкой его жена. – Всё что надо я тебе переведу. Я и сама неплохо «жестикулирую»!

Борис вспомнил эту пару стариков. Именно их он видел в июне ночью из окна старого деревянного дома в Осетрово. Дома, о дальнейшей судьбе которого он тогда и помыслить не мог.

Гостей провели в большую комнату и усадили за общий стол.

Старушка с фиолетовыми губами сделала внучке несколько жестов.

– Бабушка спрашивает: не встречался ли ты с ними раньше, Боря?

Борис побледнел и сказал, что нет. Однако, тут же взял себя в руки и добавил, силясь выдавить улыбку:

– Хотя всё может быть.

Далее Эльвира Васильевна – так звали бабушку – жестами рассказала, что они с мужем уже более пятнадцати лет собирают вещи, принадлежащие советской эпохе.

– Мы начали этим заниматься, – переводила Мария, – когда Виктор ещё видел. У нас скопилось уже свыше пятисот различных предметов.

– Вы, наверное, хотите устроить аукцион или открыть интернет-магазин советской меморабилии, – предположил Сорокин, стараясь поддержать разговор.

Эльвира сделала резкий отрицательный жест.

Нет, деньги их не интересуют. Когда предметов наберётся достаточно, они откроют на Сахалине частный музей советской материальной культуры.

– Это многе значит для нас, – жестикулировала старушка. – Это важно. В вещах живёт дух эпох, в которые эти вещи создавались и использовались. Через них прошлое и настоящее сливаются в одно, и история обретает свою истинную жизнь: в ощущениях, интерпретациях и фантазиях.

Пока бабушка Эльвира «говорила», Сорокина не отпускало тревожное чувство, что незрячие глаза дедушки Виктора пристально следят за ним из-за тёмных непроницаемых линз.

– Кстати, – сказала Мария, – бабушка спрашивает, а нет ли у нас с тобой какого-нибудь советского предмета, который нам не нужен? Лично я таких не знаю.

Борис вспомнил о белом радиоприёмнике покойного Димы Кана. Оставить его себе или отдать? Он лежал сейчас в старом чемодане с ненужным, но памятным Сорокину барахлом. Врать или отказывать в просьбе в день свадьбы не хотелось. К тому же, подумал Борис, вряд ли найдётся лучший способ почтить память друга, как использовать его вещь для общего блага. В данном случае, для целей сохранения исторической памяти и просвещения.

Да и слушать только одну радиоволну лично ему не улыбалось. Пусть старики слушают!

Сорокин сказал жене, что у него есть чем их порадовать.

По старому японскому обычаю, добавил он про себя и усмехнулся.



                Эпилог.


Однажды, в декабрьский выходной день, Мария сказала мужу, что её дед с бабкой уже подготовили свою коллекцию к демонстрации. Хоть до музея ещё и далеко – отсутствует постоянное помещение – можно будет устроить пробный показ. Для этих целей город согласился бесплатно предоставить на два дня один из домов культуры. Все вещи уже там, и показ назначен на следующие выходные.

– Но сегодня мы можем отправиться туда вдвоём и посмотреть, что они подготовили. Мои старики предупредили департамент культуры. Так что, если есть желание, сходим – нас пустят.

Выставка должна была состояться в ДК «Пионер». Дежурный проводил их до двери помещения, где временно хранились накопленные советские вещи. Коллекция в несколько сотен предметов выглядела внушительней, чем можно было представить. Ведь здесь были предметы разных габаритов: от велосипедов и мебели до посуды, несессеров и зажигалок. Экспонатная мелочь была свалена в картонные коробки с наклеенными на них описями.

И где они всё это хранили, спросил Борис жену. Что-то дома, в квартире, а что-то на даче, в пригороде Южно-Сахалинска, ответила Маша.

Опись на одной из коробок отличалась монотонностью содержания. В ней значилось 11 фотоальбомов. Напротив номера каждого альбома было проставлено количество хранящихся в нём фотографий.

Не все фото были приклеены к альбомным листам или закреплены специальными бумажными держателями. Многие фотографии были просто вложены туда.

Борис и Мария взяли по фотоальбому и принялись их пролистывать.

 – А этими незакреплёнными фотками наверно украсят стены выставочного зала, – предположила Мария. – Или выложат их на отдельные стенды. Ведь их тут сотни!

– Ну, выставлять по отдельности имеет смысл только большие фото.

– Например, такое? – сказала Мария и протянула мужу снимок.

Первый же взгляд, брошенный Борисом на изображение, заставил его вздрогнуть. Фото оказалось тем самым, которое он вывез полгода назад из осетровского особняка. И именно оно, вне всякого сомнения, стало предметом загадочного предсмертного поиска его покойного друга Дмитрия.

В данный момент события лета этого странного 2020-го года, готового через две недели окончательно стать историей, с удвоенной силой заиграли в памяти Бориса Сорокина. Он отчётливо вспомнил всё, что пережил в июне и августе в заброшенном горняцком посёлке Осетрово. Он вновь видел странное ночное собрание людей, которые изъяснялись с помощью жестов, видел озарённых лунным светом старуху Эльвиру и её слепоглухонемого мужа, видел самого себя или своего непостижимого двойника посреди толпы немотствующих субъектов в шляпах. Видел, но не понимал, что всё это значит. И вряд ли когда-то поймёт.

Но в одном он в этот момент был уверен наверняка. Борис теперь знал, почему покойный Дима Кан искал эту большую чёрно-белую фотографию.

На фото, посреди десятков тепло одетых мужчин, у костра стоял обнажённый по пояс человек. На этот раз он стоял не спиной, а лицом к фотообъективу, причём руки его были протянуты вперёд. В них он держал большую рыбу с характерной головой осетра. Человеком, державшим осетра, был не кто иной, как Дмитрий. Покойный Дима Кан.

На обороте снимка чёрным фломастером была выведена надпись: «Праздник зелёного осетра. 2 октября 1978 года». А ниже стояла приписка, сделанная фиолетовыми чернилами: «Жду в гости».


          Сентябрь – декабрь 2020 г.