Дежурства или когда лошадь теряет сознание

В далёкие – далёкие времена, когда я начинал свою службу в авиационном полку на Севере,  одной из основных моих обязанностей были дежурства на командном пункте (КП) полка в качестве оперативного дежурного (ОД).
Это была очень сложная, непростая, и, как ещё говорил наш замполит, «ответственная и почётная обязанность».
Мы заступали на дежурство утром в 8.00 и на следующий день примерно в 9.00 менялись. Ездила дежурная смена на аэродром и обратно в городок на тягаче. Это такой военный автомобиль с кунгом, из которого демонтировали оборудование и поставили пару лавок. Поручней и нормальных окон там не было. Окошки в кунге были только маленькие овальные и размещались вверху сбоку. Если не сел на лавку, то приходилось стоять согнувшись и держаться за какие-то выступы или лампочки на потолке, шатаясь и подпрыгивая на каждой кочке.
До сих пор помню свою первую поездку в тягаче. Была зима, полярная ночь. Окна, в которые и так ничего не видно, ещё и замёрзли. Тягач поехал, останавливаясь по дороге, чтобы кого-то высадить или подобрать. Где мы едем, в каком времени и пространстве находимся, вообще было непонятно. Я постоянно спрашивал: «Это штаб?», потому что мне необходимо было там выйти. В ответ слышал: «Третья», «Первая», «Вторая» или совсем непонятные ответы: «ОБС», «ТЭЧ». Что это за остановки и почему в такой нелогичной последовательности, я понял позднее, а тогда думал, что уже никогда не доеду до своей остановки.
Но вот неожиданно услышал: «Штаб, выходим» и вышел. В самом здании штаба необходимо было получить табельное оружие, патроны, всё проверить, расписаться и зарядить пистолет. Некоторые мои коллеги заряжали его так, что происходил выстрел, а иногда и не один. После очередного выстрела начальник штаба сказал: «Пусть капэшники заряжаются на КП и там же, если хотят, стреляются. У них стены бетонные, ничего не будет, а тут штаб старенький, того и гляди, совсем рассыплется». После этого стрельба в штабе прекратилась. А про стрельбу на КП я ничего сказать не могу – военная тайна.
Дежурили мы сутки, и в этот период необходимо было владеть информацией обо всей обстановке в воинской части. В голове держать сведения о полётах, перелётах, составе дежурной смены, проводимых мероприятиях, кто и где из руководства находится, их указания, полученные сигналы и действия по ним, а также многое другое.
А ещё в связи с постоянными оргштатными мероприятиями численность офицеров КП сокращалась, и приходилось дежурить через сутки по 10-15 раз в месяц. Чтобы как-то снять данную нагрузку с офицеров КП, командование полка решило допустить к дежурству начальников служб полка и штурманов эскадрилий. Но всё равно приходилось дежурить одному без помощника.
В течение рабочего дня кто-нибудь из товарищей подстраховывал и брал трубки в отсутствие ОД, а в остальное время необходимо было находиться в радиусе слышимости телефонов, чтобы не пропустить важный звонок. А звонили очень много и зачастую сразу по нескольким телефонам одновременно. Происходило это потому, что помимо боевой работы необходимо было решать массу задач связанных с повседневной жизнью нашего полка, а также с любыми другими вопросами вообще не относящимися к дежурству.
Временно нам помог начальник радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ). Как-то его поставили дежурить, и он в период своей смены записал всех, кто ему звонил, и по какому вопросу. А сменившись, написал подробный рапорт командиру о том, как эти товарищи своими вопросами отвлекали его от боевого дежурства. После этого количество звонков на пару дней упало почти до нуля, а начальника РХБЗ больше на дежурство не ставили.
Ещё у нас не ходил дежурить начальник физической подготовки полка. Его как-то поставили стажироваться, а потом поняли, что погорячились. Он подменил на время обеда ОД. Когда тот вернулся и спросил: «Кто за это время звонил, и какие были указания?», начфиз ответил: «Какой-то шутник просил перезвонить на Меркурий, тоже мне придумали, ещё бы на Сатурн сказали», и рассмеялся. Вот только ОД было не до смеха, ведь имелась в виду не планета Меркурий, а «Меркурий» - позывной оперативного дежурного нашей Воздушной Армии, который вообще не понял, почему с ним, с полковником, отказался разговаривать стажёр, да ещё и бросил трубку.
Постепенно на дежурство в качестве ОД кроме офицеров КП допуск получили начальники служб, имеющие штурманское образование и некоторые штурманы звеньев эскадрилий. Вот они нас реально выручали и разбавляли наши дежурства до приемлемого количества в месяц. Когда военнослужащие полка поняли, что начальник РХБЗ дежурить уже точно не будет, количество звонков сразу восстановилось до докризисного уровня.
Все всегда по любым вопросам звонили ОД. Мне приходилось вызывать скорую, пожарную, милицию, так как жители военного городка знали – если что-то произошло, лучше позвонить ОД, а он уже «должен сделать всё остальное».
Мы знали, что звонки жителей городка нельзя игнорировать, и иногда от наших своевременных действий могли зависеть чьё-то здоровье или жизнь. В основном, при пожаре звонили не по номеру 01, а нам. И мы вызывали пожарную из части, городскую пожарную, при необходимости сразу скорую; оповещали по громкоговорящей связи (ГГС) городок; докладывали командиру и начальнику штаба; затем мониторили обстановку по борьбе с огнём, о пострадавших, полученных травмах, их ФИО и возраст, где работают, нужна ли ещё помощь, в какую больницу повезли, а также материальный ущерб от пожара.
Все эти действия необходимо было производить практически одновременно, ничего не забыть и записать в журнал время и кому что сказал. Ещё на КП все переговоры записывал магнитофон, который иногда нас выручал, когда необходимо было доказать, что ОД говорил и какие отдавал указания. Потому что после всех чрезвычайных происшествий (ЧП) потом проводили разбирательства и ОД легко мог стать виноватым, если что-то забывал сделать или сделал не в той последовательности. Дефицит времени при таких ЧП во внимание не брался и не служил смягчающим обстоятельством.
Конечно, масса звонков вообще никак не относилась к дежурству, люди звонили по любому поводу и по любому вопросу. Как-то мне позвонил человек, который интересовался, который сейчас час и, вообще, сейчас день или ночь. И не надо смеяться – это нормальный для Заполярья вопрос. Дело в том, что был полярный день – Солнце светит круглые сутки, а этот офицер днём задремал, а когда проснулся, подумал, что опоздал на службу. А так как часы у него были не электронными, чтобы определиться со временем суток он включил телевизор и увидел человека, который молча смотрел на стоящий перед ним стакан и водил руками – тогда показывали А.Чумака, который заряжал воду. Естественно, после этого военнослужащий растерялся, мысленно решил больше никогда не пить, и только звонок к ОД вернул ему утраченный смысл жизни.
А дети полярным днём совсем не контролировали время и играли на улице до сирены, которую ежедневно включали ровно в 21.00 для проверки. Если забывали включить, то детвора гуляла до полуночи, пока обеспокоенные родители не загоняли их домой.
А как-то в выходные мне позвонил знакомый офицер, наш коллега, с просьбой перезвонить ему через 2 часа, если он сам не позвонит мне. Когда я его спросил: «Зачем?». Он ответил: «Ходил в лес за грибами, насобирал целый пакет, приготовил их, а потом засомневался все ли они съедобные, и так как я один в квартире, то в случае чего помочь будет некому». Я ему предложил их не есть. На что он мне заявил: «Если бы ты знал, как они с жареной картошкой пахнут, то такое бы не предлагал».
Ещё мы утром и вечером делали объявления по ГГС для жителей авиационного гарнизона. В квартирах были радиоточки и все слушали, что планируется на день, метеопрогноз и погоду фактическую.
Также объявляли о планируемом отключении воды или электричества. Как-то мне необходимо было объявить про отключение электричества, что я и выполнил, а отключили в тот день воду. Мы о таком повороте и не подозревали, но я потом много «благодарностей» выслушал в свой адрес от справедливо возмущённого населения нашего северного городка, ведь воду можно было бы набрать заранее, а теперь все остались без воды, а потом ещё и без света.
Такие объявления делались утром и вечером, когда ОД находился один, и никто не мешал ему сосредоточиться и спокойно по ГГС проинформировать жителей гарнизона о предстоящих событиях.
А вот когда надо было сделать объявление днём да ещё в рабочее время, то на КП у коллег сразу появлялось стремление как-то рассмешить оперативного в момент произношения текста. Все начинали молча делать смешные гримасы, и так, чтобы их видел ОД. Задача же оперативного была спокойно и серьёзно завершить свою речь, а лишь потом рассмеяться. В основном мы справлялись с этими задачами, пока к нам не решил приехать Мурманский театр юного зрителя.
Выступление было назначено на выходные, а его анонсы нам поручили давать всю неделю днём. Необходимо было сделать длинное объявление о планируемом мероприятии: название театра, кто его художественный руководитель и режиссёр-постановщик, дату выступления, что приглашаются дети и их родители, цену билетов и название спектакля. А спектакль назывался: «Когда лошадь теряет сознание».
И вот настало время делать объявление, ОД был очень серьёзен. С таким же серьёзным видом офицеры КП молча подошли и стали за столом напротив него. Все делали вид, будто занимаются своими делами. Ничего не предвещало беды, но ОД насторожился и ещё больше посерьёзнел и сосредоточился, а также сказал, что вообще на нас смотреть не будет. Мы не возражали и всем своим видом показывали, что нам нет никакого дела до его объявления.
Пропикали часы и ОД начал неторопливо и чётко объявлять об этом прекрасном мероприятии. Вначале он действительно старался на нас не смотреть, но потом разок взглянув, уже не смог остаться равнодушным к увиденному. Потому что мы в это время делали лошадиные морды, скакали друг за другом, а потом внезапно останавливались, хватались за сердце и «теряли сознание». Но падали не сразу, а спотыкались, шатались, закатывали глаза, хватались «руками-копытами» за край стола и жалобно смотрели на ОД с немым вопросом: «За что?». Потом товарищи данной «лошади» пытались помочь ей подняться, проверяли пульс, махали перед «лицом-мордой» платочком, но всё было напрасно – сознание не возвращалось. Тогда «спасатели» начинали оказывать экстренную помощь и брали невидимый дефибриллятор, тёрли ладони друг о друга и прикладывали их к груди неподвижно лежащей «лошади». Разряд! – тело «животного» выгибалось, но результата не было, тогда увеличивали напряжение и повторяли процедуру заново. В общем, лошадь приходила в сознание только после громкого смеха ОД. В эти моменты он отключал микрофон, и ещё долго не мог восстановить своё серьёзное состояние, чтобы продолжить объявление.
Продолжался это «цирк» целую неделю, и все успели побывать в качестве оперативного дежурного, и лошади, и спасателей. Изо дня в день сюжет с «лошадью» приобретал новые черты потому, что сменившийся ОД хотел отыграться на своём, заступившем дежурить товарище. И какие только повороты не приобретала судьба «бедного животного» в наших немых миниатюрах.
Слухи о нашем представлении распространились по полку и уже в следующие дни на КП собирались зрители из числа офицеров КП, метео и связистов. Они делали вид, что пришли по каким-то важным делам, а сами с нетерпением ждали, когда ОД начнёт произносить по ГГС объявление. С каждым днём число зрителей росло и, возможно, в пятницу мы превзошли по популярности сам спектакль. А наш творческий профессионализм вышел на небывалую высоту, хотя для нас так и остался неизвестен сюжет самого спектакля и причина потери сознания лошадью. Группа поддержки из числа «зрителей» тоже не теряла времени даром. Они приходили с листочками формата А4 со сделанными заранее надписями: «Мы её теряем!», «Лошадка – живи!», «От работы кони дохнут!», «За что, ведь я так молода?», «Не бросай меня, есаул!», «Карету мне, карету!», «Бабу с возу - кобыле сознание!», «Да пристрелите уже меня кто-нибудь!» и много других плакатов, которые сейчас уже и не вспомнить.
И хорошо, что настоящий театр отыграл свой спектакль в выходные и уехал, а то, если бы дошла информация до командования полка о «представлениях» на КП, мы бы поехали с гастролями по самым дальним уголкам нашей необъятной страны.