Боцман с Авроры

         Было у меня и ещё два примечательных знакомства, но подробнее об одном. В институте у нас с ребятами была традиция, в субботу, после занятий, мы брали две трёхлитровых банки пива и шли в баню. Баня была ещё до революционной постройки, и находилась, если не ошибаюсь, на перекрёстке улиц Чапаева и Куйбышева, минутах в 15-ти ходьбы от нашей общаги. Не далеко было Нахимовское училище, и стоянка крейсера «Аврора». Гардемаринов тоже водили мыться в эту баню, но мы знали их график и приходили, когда уже эта земноводная орава заканчивала мыться. На второй или третий раз нашего посещения бани, я стал замечать в парилке примечательного деда среднего роста, ещё довольно крепкого телосложения, с короткой стрижкой и бородкой, с совершенно седыми волосами. Но не это было примечательно, он был весь в наколках или как сейчас говорят «тату», наколки были явно не тюремного происхождения, а скорее флотского, это у моего брата были и те и те.

        Но разговор первым начал дед, из нашей компании только я и Васька парились на совесть, а Славка и Серёга только грелись. И вот когда в парилке остались только я, Васька и дед, мы спросили у деда, не будет ли он против того, если мы поддадим парку, он кивнул головой в знак согласия. Васька кинул водички на камни, пошёл пар, и мы стали наяривать себя вениками. Дед сидел на самом верху и смотрел на нас, а потом сказал: «Да, редко кто из современной молодёжи так париться, молодцы ребята». Потом встал, плеснул ещё водички на камни, и сказал: «А теперь я попарюсь», стало перехватывать в горле от жара, но уступить деду для нас было позором.

         Мы с Васькой еле выползли из парилки, а вскоре мимо нас прошёл, красный как рак, дед, мы предложили ему пива, он поблагодарил и отказался. А минут через десять, мимо нас прошёл военный моряк, сказал: «До встречи, салаги», мы ели узнали в нём нашего деда. Дед был в действующей, на то время, морской форме, но по возрасту он не мог быть на службе. И ещё мне бросилось в глаза, что на пагонах у него не было мичманских звёздочек, а лычки главного старшины, а в то время такая должность на флоте уже была упразднена. Самый любопытный из нас Серёга, по прозвищу Харисон, спросил: «А вы, что на флоте служите?», на что дед ответил: «Да, клоуном!», и ушёл. При дальнейших наших с дедом встречах выяснилось, что он работает на крейсере-музее «Аврора», экскурсоводом. И вешает молодёжи лапшу на уши про Октябрьскую революцию, отсюда и его реплика, что клоуном. Ближе всех он сошёлся со мной, может почувствовал не праздный мой интерес к историческим событиям, а может надо было выговориться, он никогда не спрашивал наших имён, а к нему просил обращаться «Боцман».

         Дед, действительно, служил на «Авроре», начал юнгой в 14-ть лет в 1915 году, а закончил главным старшиной в должности боцмана, в 1948 году, когда из крейсера сделали музей и поставили на причал на Малой Невке. Крейсер за всю свою историю, как боевая единица, участвовал в бою только один раз в русско-японскую войну, а так, то в ремонте, то по месту, во время ВОВ, использовался, как зенитная батарея. Но мне интересно было узнать у деда, так ли всё было в Октябрьскую революцию (ОР), как писали в официальных источниках. Много чего интересного рассказал дед, матросы это вообще отдельная каста, пока они в границах корабля, и под строгой дисциплиной, это чёткий, слаженный организм, но стоит им почувствовать свободу, это уже анархия. В 1917 году крейсер стоял на ремонте, и на корабль повадились шастать всякие агитаторы, и как рассказывал дед, каждый второй еврей.

        Холостой выстрел «Аврора» делала в ОР, но не по Зимнему дворцу или как сигнал к восстанию, а чтобы распугать юнкеров, которые развели мосты на подступах к Зимнему дворцу. Большинству матросов было плевать на идеалы революции, и всю большевицкую лабуду про землю крестьянам, заводы рабочим, власть Советам. В душе они были анархисты и вообще противники всякой власти и порядка. И как только матросы, не только с «Авроры», почувствовали безвластие властей, а власть нагана, то их и понесло, по Питеру прокатилась волна грабежей, убийств и насилия, под видом экспроприации. Убить матросики могли за косой взгляд, золотые погоны, авроровцы начали со своего командира, за сделанное замечание. И только в декабре, когда большевики создали ВЧКа, стихийные грабежи и разбои прекратились, чекисты взяли всё это под свой контроль. То есть всё продолжилось, но уже с революционной законностью, по решению коллегии ВЧК, и с ордером.

        Но экскурсантам на «Авроре» дед рассказывал как положено участнику революции, с придыханием и слезой, жить то как-то надо было старику в семьдесят два года. Сейчас многое из того, что рассказывал боцман, есть в открытой литературе, но тогда это было откровение, лишний раз подтвердившее мне, кто такие большевики. Вскоре мы нашли другую баню, на Большой Пушкарской улице, где рядом был пивбар «Пушкарь», и не надо было таскать с собой банки пива. И вот там я познакомился с другим дедом, бывшим сотрудником НКВД, но это уже другая история.