Once in Malindi, 10 - воспитание веры

— Милый, ты ведь помнишь, как миссис Мона учила тебя… ну, чтобы у нас были дети, — усмехается поутру Джей.
Мы лежим в спальне. Я только что проснулся; когда пробудилась Джей мне неведомо. Может быть, она давно проснулась и долго глазела на меня спящего.
— Да, дорогая, помню,  — отвечаю супруге. «Я ещё разберусь с Моной за все её teachings with bamboo canes», — разумеется, вслух я этого не произношу, но мысль мне нравится. 
— Как ты думаешь… почему бы нам с Твигой не воспользоваться этим проверенным методом, чтобы ты поверил в божественных Loa?
— Darling, как можно поверить в Loa, если они не существуют?!
— У Твиги есть великолепная коллекция кнутов. К тому же ты давно не бывал в станке для воспитания, — продолжает размышлять Джей, — так и представляю, как ты стоишь в станке. Ты в голубых штанишках, с голым торсом, загорелый… потом я спускаю штанишки с твоей попы, а Твига берёт в руки кнут и…

— Хватит! — обрываю я Джей, — мечтать не вредно, но делай это не вслух, чтобы не раздражать своего повелителя.
— Твига считает, что тебя нужно пороть долго, нудно, очень сильно, очень больно, до крови, до сочной крови. Только тогда ты поверишь в Loa.
— Твига такая же сумасшедшая, как и ты. И что же она не порола Аманыча, пока тот не смылся от неё в Москву? А ты, Джей, запомни: религия – это как туфли; выбирать надо ту, которая подходит лично тебе. Впрочем, можно ходить и босиком.
Однако Джей продолжает гнуть свою линию:
— Твига дала тебе талисман Gris-gris для удачи на рыбалке и защиты от зла. Однако он не будет оберегать, если ты отрицаешь божественных Loa. К тому же и Твига может рассердиться. So, we will beat the shit out of you!

От этих угроз я начинают свирепеть. Чтобы разом отделаться ото всей подобной чепухи, строгим голосом заявляю:
— Джей, дорогая, ты начинаешь портиться. Единственный выход я вижу в том, чтобы превратить тебя в рабыню, как это было в Москве. Надеюсь, ты помнишь, как было здорово. Если Loa сподобят тебя стать моей рабыней, то тогда… да, я поверю в их божественную силу.
— …Милый, когда ты хочешь узнать ответ? — спрашивает Джей после некоторого раздумья.
— Завтра! — рявкаю я, — чего долго ждать.
— Хорошо, милый, — покорно соглашается Джей. — Однако если Loa сделают это, то ты поклянёшься в верности божественным духам. Будешь верить им всегда и во всём. Согласен?
— Ну да, — говорю, — ежели Loa подарят мне рабыню Дженнифер, то чего ж не уверовать в их божественную силу. Но учти, в первый же день рабыню ожидает знатная порка розгами в качестве инициации. Или инаугурации, как тебе больше нравится. Аккуратная попочка моей рабыни получит one hundred strokes.


…На следующий день после обеда миссис Мона забирает наших дочерей к себе в коттедж. Мы с Джей остаёмся в доме одни. Я беру её за руку и веду во двор. В другой руке у меня bamboo canes – три штуки; я думаю, что их будет достаточно. Подвожу Джей к большому дереву, отдаю ей bamboo canes, пусть пока подержит. Выволакиваю из зарослей позади дерева наш станок для воспитания; чтобы он не качался, подсыпаю немного  земли у основания.  Затем говорю:
— Пора приступать к ритуалу инициации. Are you ready?
Джей утвердительно кивает. Протягивает мне розги. Губы у неё дрожат, хотя она и старается выглядеть спокойной. В станке для воспитания её никогда не секли. В Москве у нас его просто-напросто не было, а здесь как-то не доводилось. Конечно, BDSM – это экстрим, поэтому я очень осторожно засовываю в станок голову и руки Джей, плавно опускаю верхнюю доску, запираю на замок, кладу ключ в карман.
— Ноги поставь на ширине плеч, в коленях не сгибай, — приказываю я Джей.
Задираю ей платье чуть ли не до головы. Под платьем на ней ничего нет, попочка Джей выглядит вызывающе привлекательной. Okay, можно начинать teaching with canes.
 
“Please, count the strokes loud and clear,” I tell her. 
Then I start whipping her naked ass. После первых же розог Джей начинает громко кричать и забывает про счёт. I do not stop when she screams. Просто не обращаю внимания и продолжаю процесс. Первую паузу делаю после двух десятков strokes, которые приходится считать самому.  Говорю будущей рабыне:
— Darling, посвящение в рабство не бывает лёгким. Сегодня ты становишься моей повторной рабыней, моей собственностью. Всё происходит по воле духов Loa. Однако это не означает, что тебе полагается лишь вопить под розгами своего господина. Знание о сознании человека формируется через обмен репликами в диалогах. Я дал тебе уже два десятка розог, а ты лишь вскрикиваешь!
— You really thought I’d keep my mouth shut? — отзывается Джей.
— Can I hear your words? — намекаю ей.
— Что нужно сказать?
— Скажи о том, какой рабыней ты намерена быть; расскажи, как сильно ты любишь своего господина, — растолковываю ей, — и учти, что впереди восемьдесят розог.

— Я очень люблю тебя, Энди!
“You are a mega simp!” I say her. — Я не Энди, я твой господин, your master!
— I'll love my master forever! — с жаром восклицает рабыня.
— Любовь – это не только удовольствие, но и страдания во имя господина, — объясняю, — поэтому продолжим teaching with the canes…
Второй раз останавливаюсь после пятидесяти strokes. Попочка у Джей стала ярко-красной. Захожу с другой стороны станка для воспитания и вглядываюсь в лицо Джей. На глазах у неё слёзы. Отхожу на шаг и делаю несколько снимков своим смартфоном – запечатлеваю заплаканную мордочку Джей для нашего семейного альбома, для истории и для божественных духов Loa. «Лучшая-прелучшая рабыня на всём белом свете!» — мысленно усмехаюсь я.
Потом продолжаю экзекуцию, чтобы Джей получила обещанные ей сто strokes. I make her whole ass burn with pain. And then, at the end of the caning I say, “Poor girl… her ass. Oh my God, how sorry I am!”
Затем я высвобождаю Джей из станка для воспитания и крепко привязываю к большому дереву. Говорю, что привязанной ей будет легче осознать свою повторно-новую роль рабыни. Обещаю отвязать ближе к вечеру.

Казалось бы, здесь вблизи экватора лето длится изо дня в день. Но вечер вечеру тут рознь. Нынешний выдался весьма неплохим. С океана  дует лёгкий освежающий ветерок, солнце бросает последние предзакатные лучи. Иду во двор, подхожу к рабыне, страстно целую её в губы, отвязываю от дерева, веду в дом. Там мы располагаемся в гостиной. После розог Джей уселась на мягком диване, вертится слева направо, морщится от боли. Хотя, может быть, она искусно притворяется. Мы пьём пальмовое вино, из холодильника. У нас в гостиной довольно жарко даже на закате. Вино я разливаю в большие высокие стаканы. Возможно, и зря в столь большие ёмкости. Удивительно, до чего мощно и быстро пальмовое вино действует на мою африканскую рабыню. Заплетающимся языком она спрашивает:
— Мой господин… что пишет из Москвы твой… друг Аманыч?

— Разное пишет, в основном про литературный процесс. И что жить стало хреново. Косноязычный наместник лютует, словно маньяк. Штрафует направо и налево за «несоблюдение масочно-перчаточного режима», так это у них называется. Все должны носить намордники. Кремлёвский сиделец изоврался, как сивый мерин, и одряхлел. А раз одряхлел, то задача для тревог, мучающих его, не столь уж сложна.  Ещё Серг пишет, что стало много палёной водки, а от неё всякое может быть. «Лучше водки хуже нет». И не понимает Аманыч, что живёт он в условиях квазифашизма, когда фашизм и коммунизм идут рука об руку, — псевдо философски разглагольствую я. —  А при диктатуре птицы не поют.
— Там уже… то-тали-таризм? — последнее слово рабыня Джей выговаривает с трудом, по слогам.
Я хмыкаю, после чего говорю:
— Моя рабыня, почему тебя беспокоит эта странная северная территория? Люди там привыкли жить в нищете, привыкли исполнять капризы и прихоти царских наместников. Нынче тамошнее население – это новая нефть… ну, с точки зрения кремлёвских обитателей. Мы – уехавшие – предатели, враги народа или в лучшем случае сумасшедшие. Мы – их потерянная собственность, понимаешь? Только божественные Loa уберегли нас от адской участи, а тебя сделали не кремлёвской рабыней, а моей. Я люблю восхитительных духов Loa. Давай выпьем за них! К тому же… даже в самую тёмную ночь есть шанс дожить до рассвета.



Copyright © 2020 by  Andrei E.Gusev