Подвиг

Из сладкой истомы заждавшейся зари рождался новый день. Тихий, наполненный гипнозом тающего с крыш снега. Серость утра раскинула руки над Городом, а тот никак не мог проснуться, прижатый к постылой земле фантомами испарений, ифритами глубоких вздохов и клубами дьявольского дыма, бодро вихрящегося от теплотрасс.

Окно мое выходило прямиком на унылый сад. В солнечные дни на кусте чахлого шиповника тренькали синицы, а по ветвям молодых вишен прыгали непоседливые воробьи. Сегодня же взгляд обозревал пустоту, немоту и ночью протоптанную кошкой цепочку следов.

Да.

Еще одно зернышко в кофейном аппарате зимы. Ему бы скользнуть по желобу вниз, трансформируясь в бодрящую пыльцу. Но оно застряло, а потом вывалилось и покатилось в вязкую темень, откуда нет возврата. Забыть бы его, отринуть, но нет, картина окончательного увядания природы без него увечная и саднит громкой стрелой отколовшейся с козырька сосули, зацелованной лихими губами заката, протиснувшегося сквозь сотни крыш, антенн, балконов, перекошенного витринами и усиленного льдом, разбитого на заплатки бутылочным стеклом и тонкими прутьями приземистой вишни.

Необходимо провести линию между рассветом и закатом, иначе декабрь станет вечным месяцем. Последняя часть уравнения решается легко. Закат видим, закат неоспорим. С рассветом проблемы. Вздохи и туманы скрадывают очертания образа, отсутствие синиц, бултыхающаяся в коварной майне серость, цепочка следов в никуда, ласковое бормотание капель, упрямо стегающих апатичный снег.

Мне не отойти от окна. Пусть вернется кошка. Пройдет взад по отпечаткам пушистых лап. Или вновь хлынут на сад вчерашние сумерки, осунувшиеся перед волной далекого фонаря, погасшего заполночь с завистливым цоканьем на зависшую в тронутой изморозью грозди рябины синюю звезду. Нужно перемотать время назад. Сжечь отрезок плёнки мысленной цельности реальности и пересоздать его по новому образцу.

Мир замер. Застыл. Но я чувствую его вялое движение за хрусталиком окна. Река бежит и скованная льдом. Эх, мне не одолеть панцирь толстого серебра без капли хаоса в последовательности впечатлений. Остается тонуть и я тону, пока бойкая синичка не выпархивает из пустоты на изумрудную рыжеватость ветки шиповника, вызывая миниатюрную лавину, припорошившую часть цепи кошачьих следов.

В мгновение раздувается ветер, приносит звуки машин, соседей и прочей мешанины привычной обыденности. Наперегонки мчатся запахи: сырости, древесной коры, горького выхлопа автомобилей, жареных пирогов с капустой, кондиционера для белья, мятного леденца, со спины - книг и кожицы мандарина. Шаль испарений растягивается, ее швы рвутся, сотни деталей, скрытые от глаз, потягиваются к небу и удивленно жмурятся на блеклое солнце, чудом выданное скупым небом в кредит под бешеный процент.