Реквием по Усолью - 2

     Когда-то я хотел писать, ходил в литературное объединение "Самовар". Это было в городе Усолье-Сибирское. Объединение наше состояло при городской газете "Ленинский путь". Город был молодой, много людей приезжали работать на "Иркутский химкомбинате №1", так тогда назывался усольский химкомбинат. И все были молодыми, и весь жизненный путь у нас был еще впереди.
    И эта зарисовка о жизни на комбинате - того времени. Признаюсь, написано "под Зощенко", только-только стали выпускать его книги... Я тогда пробовал - получится ли.
     Надеюсь, вам интересно будет почитать...
                Б.Л.


                С В О Я   Р У Б А Ш К А

     Возжаждала Зякина крови. Ходит ко цеху, руки в боки, критикует.
     - Я до него доберусь…
     Мастер услышал, пошел в столовую, хотя перерыв кончился. Съел пустой борщ, вот она. Подходит, глаза долу, пуговицу мнет, отрывает.
     - Филарет Феофилактыч, я спросить - разве это справедливо... вместе пили, а только Зякина депремировали... Я знаю, он вас обматил, я ему сцену сделала, но ведь вместе пили, а только Зякина депремировали, разве это справедливо?
     Зануда-баба, специально, чтоб гуляш простыл, рулады разводит.
     - Я вам объясню...
     Мастер косит в тарелку, слюни глотает, вилку же наготове держит.
     - Нет, вы объясните, разве по справедливости? Зякин тогда утром дома был, с девчонками сидел. Мне уж надоело отпрашиваться, говорю - посиди. А у нас накануне дочкин день рождения отмечали, осталось, они и выпили. Почему ж Сеянко не депремировали?
     Держи не держи, без пользы вилка.
     - Сеянко принес заявление на отгул, а мне какое дело, зачем ему? Заработал - пускай его. Зякин же не пришел, а Сеянко чего за него просил? Пусть каждый за себя. На работе выпивши, да еще, оказывается, дома был без моего ведома, да соврал, будто не пил. Я его одетым видел - домой собрался, я не пустил, так видите ли - одолжение мне делает - пошел на работу. Я ему не хозяин, чего мне одалживаться? Я ведь не только вам это говорю. Тогда собирал участок, строгал его. Спрашиваю - в чем соврал? Что ж он ничего не сказал?
     Пуговицу не оторвала, салфетки стала мять.
     - У него отгулов не было, ему стыдно самому отпрашиваться...
     - А остатки употреблять? Будто не знает - новые цеха принимаем, отработал бы. Так сам на принцип пошел.
     - Все равно, разве по справедливости? Сеянко чистый, а Зякин наказан. Вместе пили...
     - Так вы что хотите? Никак...
     - Вместе пили, а только Зякина депремировали...
     - А вам хочется, чтоб и Сеянко?
     - Мой Зякин, если хотите, теперь кто звать будет, в рабочее время никогда не выпьет!
     -О! Этого я и добиваюсь!
     - А Сеянко...
     - От него не уйдет!
     - Вместе пили...
     Зловредная женщина, справедливости хочет, крови.
     - Я вам объясню - как бы ни было, Сеянко принес заявление на отгул. Работа не прижимает, не могу задерживать, А Зякин ко мне не приходил...
     - Один поклонился, а второй - нет, так получается...
     Разговор на точках, губы поджаты, а гуляш сохнет.
     - Во-во, и он так рассуждает. На принцип пошел. Он!
     Салфетки кончились, и Зякина уходит, бормоча:
     - Нет правды в жизни...
     А ветер дует сбоку, весной пахнет. Пришла в цех, руки кренделем ломает:
     - Я этого так не оставлю. Изгаляется...
     "Вздорная женщина, кто ее слушает? А вдруг?" - так думал мастер. Поел гуляш, попил молока. Пришел на участок, другим мастерам рассказывает. Сам комнату меряет, размышляет...
     - А вдруг послушают? Тогда шум, скандал. Скажут - сам не пьешь, но укрываешь. По шапке трахнут - одни неприятности. Да что за дело - друг на друга клепать? Вместе пили, так порадовались бы, что только одному досталось.
     Размышляет мастер, ломает голову - как перестреть дурную женщину, нехорошую женщину, чтоб глупостей не наделала. Пусть тогда его накажут,  а раз так вопрос ставится - в случае - никаких отгулов на участке, к Деду пусть идут. Плохо будет, сами знают.
     Мастера слушают, согласны, рты разевают, будто рыбы, и молчат. А что говорить? - плохо будет.
     К концу работы поймал мастер Саенко, тащит в участок:
    - Не бойся, разговор есть.
    Посадил на стул, выкладывает все начистоту.
     - Зякина крови жаждет, почему, мол, не депремировали Саенко, шум подымает.
     Саенко лысину скребет, краснеет, губой дергает. Мастер - глаза в карман - стыдно пожилому выговаривать, а как же - разговор тонкий.
     - Я могу еще выстрогать его, на совесть напереть, да зачем оно вам? Лучше поговорите сами - что ж это получается - сам погибай и товарища не забывай? Это ее идея.
     Долго говорить не надо, все ясно и так. Лысина трещит, но терпит. Уронил Саенко голову, пошел, калошами метет, грустит на людскую подлость. И неприятно ему, и стыдно, и домой не хочется. Вместе ведь пили...
     Говорил ли Саенко с Зякиным, только сидят они теперь в разных углах, а Зякина руки в покое оставила. Или надоело?

                28.03.1968. У(солье) -С(ибирское)