Матрёшино счастье сибирская сказка. Часть 10

Ольга Соина. Матрёшино счастье (сибирская сказка). Часть 10.
Картина 45.
Ну, сталоть, осмотрели Иван Исидорович с Закиром хозяйствие; и, глядишь, он вроде как маленько стал к делу применяться и што-сначала,  а што-потом определять зачал. Да, слыш-ко, все так степенно и рассудительно изделал, што Иван Исидорович враз в него, как приказчика, и поверил: «От, смекалистая бестия, - думает, - хучь сразу ему ключи от всех закромов отдавай да конторски книги показывай!» Однако пораздумался малым делом да и перерешил  задумку-то: «Пущай, - внутри себя рассудил, - с семьей-от сюда двинется, да родову притаранит, от, стал быть, я тогда в полной силе ему доверюся, по крайности, по деревенским делам, а городские–от да уездные при себе, крепко-накрепко держать буду! Ишшо ведь, только што Ларьку-подлеца с делами в город запустимши, как он, выродок окаянный, во все, как ужак проклятый влез, раззявился, да давай с меня кровушку пить-испивать, да опять же полною мерою! Нет, погожу маленько, попригляжуся к мужику да к евойной братовне, а там што уж Господь подаст!»
Тут повечеряли они с Закиром и Кузьмовною малым делом, да спать-почивать полегли.
А Ивану Исидоровичу не спится чтой-то: то споминания разные зачали одолевать, да не слишком штобы радостные, то о Матрёшеньке да дитятке тревога пошла да таковская, што он малым делом к ихней горенке по лесенке тихохонько поднялся, дверку приоткрыл да послухал, как женка во сне спокойненько так дышит, а сынок-от кряхтит да губенками причмокивает. То вдруг показалося ему, што ворота ни с того ни с чего шибко скрипеть зачали да так, будто бы некто огромный да мощный на них ни с того, ни с чего взобраться порешил. А то не поймет откеля стуки да шераханья в доме появилися, да и немалые: в одном угле стукнет, а в другом ровно бы отзовется, да ишшо как бы скребком по деревянным-от стенам проведет.
«Может вся энта маята оттого, што нехристь под одной крышей со мной ночует, - тут Иван Исидорович дурную думку в глову пустил, да вовремя опомнился. «Да што, энтот нехристь мою женку, считай што от лютой смерти спас да к людям-от вывез, Господи! Зачем я напраслину на его подымаю, ить энто меня сам лукавый крутит, не иначе!»
Подумавши так-то, он спокоился маленько, молитовку прочел, а потом и призаснул, да только сон-от ему оченно странный привиделся.
Так в сонной дреме, глубокой да тягучей, видит себя Иван Исидорович на крутом-от берегу реки, в день солнечный, яркий, но как бы уже чуток осенью тронутый. Деревца стоят ишшо зеленые, но кой-где золотом да красинью отливают, а река-от самая осенняя: черно-синяя, дажеть малость серотой подернутая и медленно так и ровно бы печально свои воды катит. Стоит Иван Исидорович на берегу и вдруг рядом с им Матрёшенька обнаружилася: каки-то красивая, нарядная, за ручку Ванятку держит ужо годов-от пяти, на руках у ея девчушка махонькая трепещется, гулит да каки-то свои ребячьи мовы размовляет а за спиной у Матрёшеньки Кузьмовна мелькает: да строгая вся и обережливая, ровно мамку с дитятами от злого ворога  да напасти стережет.
И тока Иван Исидорович на энту семейственную ляпоту возрадовался, как ровно кто злодейски к ему настроенный, повелел ему на другой берег реки глянуть. А тамока страшней страшного: упокойник Петруха весь черный-от, рот раззявил да на семейство отцово ажник зубами клацает и самыми што ни на есть непотребными словами его клянет. А рядышком с им вдруг отчего-то Ларькина образина обрисовалася, да такая, слышка, мутная: и зло-то в ей нестерпимое, и вместе с им ненависть, и вожделение, и похоть к Матрёшеньке, да такая, што Ивана Исидоровича аж самый што ни на есть ядовитый ужас до костей пронял.  Притом за Ларькиной-от спиною народу-от тьма-тьмущая и все орут самое што ни на есть несусветное и как бы всей толпою к Иван Исидоровичу семейству прорываются, да-от речка их не пущает: волною дыбится и все ширше и ширше разливается, как бы друг от друга оба энти видения всамделе отдаляя.
А тут над всей энтой картиной вдруг как бы черная воронья стая пролетела да невесть што провещевать своим жутким криком зачала, а за нею-то клинок журавлиный, да какой-то  малехонький, одначе видно, што он как-то семейство Иван Исидоровича от жуткого и злобного карканья собою заслонил и навроде ему куда-то дорогу показал.
От тут-то Иван Исидорович проснулся, да от сна-виденья весь вздрагивает и в себя войти не может. «Ох и, знать, вещий сон-от мне привиделся, да недаром, недаром, стал быть, потому как такое столь явственное да значительное на человечью душу попросту не сходит», - крепко тут задумался хозяин, да шумкнул потихоньку-полегоньку Кузьмовну, а когда она к ему взошла тожеть он сновиденьев ночных слегка одурелая, он ей, сталоть,  свой сон рассказал и тут же разъяснения ему потребовал.
Ну, старуха посидела, помолчала, головой запокачивала, а потом и ответствует: «А судьба-от энто к тебе, Ваньша, опять подобраться вздумала, да только ей по жизни пока некий предел положен; и она энто знает и понимает, потому на тя злобится. Жизненная-от река ей путь к тебе преграждает, да накрепко, одначе зло от тебя никуды не ушло, а со временем ишшо только крепче и яростней станет. От значится, тебе добрые силы знак-от свой дают: держися за жизнь крепче, веди себя сторожко, семью береги пуще глаза и притом-от каку-то путь-дорогу дальнюю себе намечай, каку тебе, сталоть, журавлики показали. И от скажу я тебе, Ваньша, верный энто сон и помни его крепко-накрепко да всю остатнюю жизнь по ему потихоньку да помаленьку строй, ну, и меня, старуху, не забудь и споминай покуда, я на энтом свете обретаюся!»
«Да куды же я без тя теперича, маманя дорогая», - тут Иван Исидорович встал, Кузьмовну крепко-накрепко обнял, к груди прижал и расцеловал от всей душеньки.
«И исчо те скажу, - тут же ей он новый спрос задал, - как ты Закира-от находишь? Довериться мне ему аль нет? Ить меня малость смущение берет: нехристь он все ж таки!?»
Кузьмовна улыбнулась, головой повела да и отвечает: «Ах, Ваня, Ванюшка, дурна головушка! Подлецам-от как себе веришь, а честного да прямого человека различить не могешь, да так за всю-то жисть и не приучился. Ну-к и што, што он - нехристь, зато душа крепкая, слово твердое да справедливое. Бери его к делу и не сумлевайся попусту, и мужику свои дурные думки, Боже сохрани, не оказывай. Чистые да прямые люди шибко обидчивые и гордые бывают, и уж коли ты его сомнением проймешь, то навеки рассоритесь. А так, попомни, мое слово, он те много пользы принесет, а ишшо из беды семейство твое не раз выручит. От попомни тако мое слово и крепко-накрепко при себе его держи!»
«Ну, ин, ладноть, коли так, - скрепил тут Иван Исидорович свое сердце, - а ты, матушка, давай стряпух буди, завтрак сбирай да мужика в зимнюю дорогу за семьей и родовой в Забродиху сбирай».
«Энто мы мигом! – Кузьмовна воскричала, подолом махнула и была такова.
(Продолжение следует)