Город Детства. Дом на Угоре

                Здесь каждый дом найдем, хоть глаза завяжи.
                «Ты погоди» муз. П. Аедоницкого, сл. И. Шаферана

   Шестнадцать лет мне исполнилось на втором курсе техникума. И я в каникулы последующие, а так же после третьего курса работал матросом на пассажирских судах местных линий. Рейс длился  двое суток туда, двое обратно. В рейс мы выходили вечером и возвращались рано утром. Поэтому  получалось так, что родной город я обозревал с палубы теплохода ранним утром и поздним вечером.
Теплоход огибает крутой берег Угора и входит в залив. Угором во времена моего детства называли высокий каменистый берег, отделяющий залив от верхнего течения Камы. Предо мной открывается панорама города, расположившегося кольцом по берегам залива. За эти несколько минут я успевал обозреть берег, где летом бегал в сандаликах на босу ногу, а зимой в старых подшитых отцом валенках.
   Улица Островского, на которой стоял наш дом, пролегает от русла Камы вдоль крутого берега, затем тянется по городу до его другого края. В черте города берег плавно опускается в долину речки Добрянка, устье которой после строительства Камской ГЭС и образовало залив. По этому склону, пересекая наверху улицу Островского под прямым углом, опускаются улицы Советская и Ударная. Зады огородов, расположенных на Ударной домов, в верхней ее части ограничиваются обрывом, а в нижней, равнинной выходят к самой воде. И там, где крутизна переходит в пологую равнину, от берега залива параллельно Островского начинается улица Карла Либкнехта. Стекающие по ней в залив вешние воды и дождевые ручьи промыли в берегу овражек, и получился более менее пологий спуск к воде. Это  единственное место, где проживающие на перечисленных улицах горожане, имели доступ к воде. Высота берега в этом месте около двух метров.
   Не знаю, кто и когда оборудовал в промоине сходни из бревен и досок, а у берега сколотил и причалил сбитый из леса-плавника плотик размером два на четыре метра. На одной его половине хранилось несколько лодок, а с другой, покрытой настилом из досок, жители близлежащих домов черпали воду на полив огородов, и женщины полоскали белье. Плотик был единственным местом купания для местной ребятни. Глубина под ним была метра два, три. Старшие ребята соревновались, кто глубже нырнет и достанет камешек со дна. Или гурьбой плавали «на даль», почти на середину залива. Кто учился плавать, сползали с настила в воду и плавали вдоль его краев.
   Берег в этом месте, являясь продолжением обрыва, круто уходил под воду. Дно было каменистым и для купания малышни не совсем удачным. Они палькались на мели у самого берега метрах в трех от плотика.
У ближайшей огородной изгороди на двухметровом обрывистом берегу молодежь вкопала пару скамеек, где и проводили летние вечера.
На этом берегу залива и четырех улицах прошло мое далекое детство от рождения и до четвертого класса школы. Затем отца перевели на другую должность, и мы уехали в областной центр.
   Теплоход швартовался у дебаркадера в центральной части города. Мой отец работал начальником пристани, и этот старенький дебаркадер тоже был частью моего детства. Я знал каждый уголок его палубы, деревянные диваны в зале ожидания, каюты, кнехты и трюм. А вкус вяленой рыбешки от шкипера дяди Гриши помнится мне до сих пор.
   Пристанской дом, в котором жила наша семья, находился на улице Островского не на Угоре, а ближе к центральной части города и крыши, расположенных ниже домов, скрывали ближний берег, пристань и половину залива. Из окон второго этажа было видно только противоположный берег. А если бы дом стоял на самом Угоре... Какой прекрасный вид открывался бы из его окон! Да, я хотел бы пожить в доме на Угоре.
Карма моя такая или просто случай подвернулся, но много лет спустя, за два года с небольшим до пенсии вероятность сбыться мечте оказалась реальной.

   Я, закончив техникум, отслужив в армии и исколесив половину страны, вернулся обратно в большой город, где устроился инженером в энергопредприятие магистральных электрических сетей. Почти половина рабочего времени уходила на разъезды по районным участкам. Бывая в родном городе, не раз рассказывал коллегам о детских годах и выражал желание, выйдя на пенсию, поселиться в доме на Угоре.
В одну из таких командировок сходил на свою улицу Островского и постоял возле родного дома.
   Дом большой. Четыре окна по фасаду и по три в боковых стенах. Тогда мне все казалось огромным, и комнаты, и крытый двор, который называли оградой, и хозяйственные постройки с баней. Он и сейчас, спустя много лет, такой же статный и солидный. Разве что осел малость да потускнел. Обшив местами почернел. Давно не крашенные резные наличники выцвели, потрескались. Так ведь и я уже не молодец-удалец.
   Наша семья в шесть человек занимала полностью весь второй этаж. Одна большая комната, три маленьких, да кухонька с русской печкой. Комнаты зимой попарно подогревались двумя малыми печурками с чугунными плитами. Печь мать топила по утрам, а печурки дедушка протапливал на ночь. Летом не топили, еду готовили на керосинке и разогревали на электроплитке. Жилье было казенным и предоставлялось начальникам пристани, как служебное, на время их службы.
   Первый этаж делился пополам. Одну половину с отдельным входом с улицы занимала контора пристани. Зимой, когда дебаркадер отбуксировывали в затон, здесь располагались работники пристани. Летом они переезжали на дебаркадер и помещение пустовало. На другой половине проживали старушки баба Вера и баба Наташа. Они, как в мультиках, одна высокая и худая, другая невысокого роста и полная. Кто они были и по какому праву занимали казенную жилплощадь, не знаю, но мы и все пристанские работники относились к ним очень уважительно.   
   Стою, осматриваю, вспоминаю. Слышал от отца, что последний начальник пристани дом приватизировал. И мелькнула мысль: «А вдруг можно дом откупить? Судя по внешнему виду, брошенный стоит». Закрепляю в щели на калитке, ведущей во двор, записку: «Владельца сего дома прошу позвонить по телефону +7-912-ХХХ-ХХ-ХХ».
Из-за глухого забора соседнего дома слышны голоса. Стучу в металлическую калитку. Становится тихо. Стучу снова. Калитка приоткрывается, и вижу половину небритого мужского лица.
   - Ну?
   - Я бы хотел поинтересоваться, имеется ли у меня возможность в ближайшее время увидеть вашего соседа, - киваю в сторону интересующего меня объекта.
   Фокус удался. Витиеватая фраза, произнесенная учтивым тоном, сильно озадачила мужика, и калитка не захлопнулась тут же перед моим носом.
   - Ну?
   - Дом у него хочу купить или арендовать, - перешел я на более привычный для мужика жаргон.
   - А его нет. Умер он, поди, годов уж семь назад, - послышался вполне приятный женский голос, и из-за спины моего визави появилась голова далеко не молодой женщины.
   Так как возраст небритого определить было невозможно, то и степень их родства, естественно, тоже.
   - А наследники?
   - А кто ж их знает.
   Женщина оттеснила мужика и, приоткрыв калитку шире, предоставила себя моему взору. Халат накинут поверх праздничного платья. Конец рабочего дня, а пара словно только что вернулась из гостей. Мужик, видимо, изрядно принял «на старые дрожжи», а женщина еще не остыла от бурного веселья - во взгляде чертики и на лице лукавая улыбка.   
   - Дом этот был пристанской. В нем начальники жили. Потом им стали давать квартиры в новых многоквартирных домах. В девяносто восьмом году пристань ликвидировали, конторы не стало, а дом приватизировал ее начальник.
   Обернувшись, глянул на крышу. Три печные трубы в исправном состоянии. Значит, печками обогревается.
   - А газ?
   - А газ не про нас. У города бюджету нету, а у нас в кармане лишь вошь на аркане.
   «А на какие шиши гуляем?» застрял на языке вопрос. Но прерывать словоохотливую женщину не стал, надеясь в потоке слов поймать нужную информацию. 
   - Начальник хотел дом продать. А кому такая хабазина нужна? Его зимой обогревать – дров не напасешься. Первый этаж-то не жилой. Обломался начальник. Дочь где-то в области живет, а сын покрутился тут с неделю и пропал.
   - Скажите, а фамилии Бухваловы и Коротины вам знакомы?
   - А их… - послышался мужской голос из-за калитки.
   - А их мы не знаем и не слышали, - вновь перехватила инициативу дама.
   - Ну, если что, как говорится, с наследниками вдруг случайно пересечетесь, обскажите им мою просьбу. За мной не заржавеет.
   Протянул даме свою визитку с пятидесятирублевой купюрой, которая тут же перекочевала под чашечку бюстгальтера, а визитка удостоилась внимания. Прочитала и, игриво улыбнувшись, молвила:
   - Ну-у, можно постараться.
   Из-за калитки к визитке потянулась волосастая рука. Оттолкнув ее, женщина
  закрыла дверь.
По этой стороне улицы Советской сохранилось несколько старых домов. На противоположной вместо них стоят «хрущевки» и пара высоток.

   Прошло пару месяцев, позвонили коллеги-энергетики и сообщили, что мечта может стать явью. На Угоре продается двухэтажный дом. Подогнал срок командировки, поехал, посмотрел. Все дома старых уральских городов однотипные. И этот очень походил на мой родной дом. Двухэтажный, бревенчатый, три окна по фасаду, два сбоку и в огород. К четвертой стене сбоку пристроены сени с крыльцом, а над ними вторым этажом застекленная веранда. Это же подарок судьбы пенсионеру! Как изумительно летом после домашних хлопот попить чайку на веранде, любуясь сверху вечерними пейзажами. Весь залив и дома по его берегам открываются твоему взору.
Дом, как и полагалось в старину, строился на века. На кирпичном фундаменте. Подпол с вентиляционными окошечками, закрываемыми на зиму. Бревна сухие, чуть ли не звенят. Крыша шиферная почернела. Не страшно, оцинковкой перекрою. Крыльцо со столбами и крышей чуть покосилось. Ерунда, поправим. Дощатые сени и веранда слегка подгнили, но разобрать их и пристроить новые - это запросто. Крытый, как обычно, двор и все необходимые хозяйственные постройки. Баня в огороде с виду крепкая. Но по всему видно, что дом стоит без догляда.
   - Ребята, ищите хозяина, хватайте и держите до моего приезда. Чтоб дом никому, только мне. Готов выплатить задаток.
   Коллеги дружно кивнули, и я довольный отбыл домой.
   
   Месяц не прошел, звонят:
   - Нашли. Только не хозяина, а доверенное лицо. Хозяин в Москве проживает.
   «Лицо” оказался местным адвокатом, что я посчитал удачным началом, ибо юрист, зная дело свое, поможет решить и мое.
   Дом действительно с прошлого года стоит бесхозный. Жили дед да бабка. Старушка отошла в мир иной года три назад, а дед в марте. Но собственники не они, а дедов брат, который живет в Москве
   Просветил, что в соответствии с новыми порядками, нужно провести межевание участка земли и поставить его на кадастровый учет. На строение необходимо оформить техпаспорт зарегистрировать его в БТИ. Этим адвокат сейчас и занимается. Когда все будет оформлено, тогда и сделку можно будет обсудить, заверил он.
В завершение назвал сумму, которую наследник хотел бы получить за свое родовое имение. Я возликовал, ибо при такой цене мечта моя вполне может стать реальностью.
   Ехал домой в состоянии счастливой взволнованности. «Детство мое постой, не спеши, погоди» и «Где-то есть город тихий, как сон», плавно сменяя одна другую, ззвучали песни в моем сознании. Неужели сбудется мечта, и пенсионные годы я проживу в городе детства на моей улице и даже в подобном доме. Немного смущала невысокая по местным тарифам цена. Но я глушил сомнения и гнал их от себя. Для наследника дом — ненужная дармовщинка, поэтому и продает недорого. Доброй души человек, и жаба его не душит.

   Исполнилась другая мечта. Мы купили машину и мотаться за сотню километров стало проще. По следующему звонку доверенного вновь мчусь в город детства. Мой визави известил об оформлении всех необходимых регистрационных действий и предложил осмотреть мои будущие владения.
   Выходим из конторы. Адвокат направляется к темно-зеленой «Ниве». Предлагаю ехать на моей  машине. Согласился.
   Вот он, дом на Угоре — предел моих мечтаний. Поднимаемся в четыре ступени на крытое крыльцо. По бокам перила и, как водится, лавочки. Сени не просторные, в половину стены. Слева дверь внутрь дома, страва - в ограду, прямо — в чулан за дощатой перегородкой. Вошли в дверь слева.
   На первом этаже комната в полдома с русской печью у тыльной стены без окон. По обе стороны от нее полати. Вдоль передней стены в два окна большой стол. Напротив, за перегородкой другая комната с малой печью пригодная для жилья, но заваленная всяким хламом. Ничего, уберем и приберемся.
На втором этаже прихожая с большим шкафом и вешалками. За дверью слева отдельная комната с печкой голландкой и одним окном. Дверь справа ведет в комнату с одним окном в боковой стене и двумя во фронтальной. За перегородкой с дверным проемом и занавесками еще комната с окном в улицу и двумя в огород. Обогреваются еще одной голландкой, которая топиться из прихожей.
   Основательный дом, на века построенный. Печки круглые, обитые крашенным железом, крепкие, хоть сейчас топи. Внутренние рамы окон с корытцами для сбора стекающей со стекол воды. Под подоконниками и в углах сухо, никаких следов грибка или плесени.
   Дворовые постройки и баня тоже показались в нормальном состоянии.
Довольный увиденным, бодро соглашаюсь с озвученной ранее ценой и выражаю готовность внести задаток. Адвокат, чуть склонив голову, как-то удивленно или недоверчиво посмотрел на меня, повторил означенную ранее сумму и вкрадчиво, но убедительно уточнил:
   - До-олларов, - и, выпрямившись, пожал плечами. - В столице рубли не котируются.
   Скоренько перевожу стоимость в рубли. Ничего себе! За такую сумму могу купить «двушку» в новом микрорайоне областного центра. Видать, собственник цены попутал столичные с периферийными.
Наверное, бушующее во мне негодование отразилось на лице.
   - Ну, думайте, батенька, думайте. Время еще есть. Немного, правда, но есть. Жду с ответом.
   Понимаю, что не к месту, но как говориться, куй, пока не остыло, спрашиваю про бывший пристанской дом на этой же улице Островского. Минутное сосредоточение и служитель Фемиды выдает мне полную информацию. Дом брошенный. Никто не принял наследство. Числится в реестре, как выморочное имущество.  Выставлялся на продажу. Желающих приобрести здание не оказалось. Нижний этаж не жилой, трухлявый. Верхний — единое во весь этаж помещение требует ремонта и перепланировки. Хозяйственные постройки обветшали. Даже перекрытия кое-где обвалились.
   Подвожу адвоката к его конторе, разворачиваюсь и еду домой.

   Будучи вновь по делам в родном городе уже, как к знакомому, завернул в гости к адвокату. Интересуюсь состоянием дел. Документы готовы. Но! Собственник дома, проживающий в Москве, умер.
   - И что?
   - Ничего страшного. Его дочь заявила о праве наследования. Уж ей-то этот дом вообще, как пятое колесо в телеге. В мае настает срок принятия наследства, тогда все и решится. Не волнуйтесь все, наверняка, останется в силе. За ненадобностью объекта, может, и цена будет меньше. Думаю, в феврале-марте все станет ясным. Звоните.
   В марте узнаю, что  дом выставлен на продажу. Отпрашиваюсь у начальника и лечу, насколько позволяет зимняя дорога, в год детства.
   Адвокат вводит в курс дела. Дом действительно выставлен на продажу. Желающие есть, Ходят, смотрят.
   Но я же застолбил участок! Адвокат пожимает плечами:
   - Я же Вас предупреждал, звоните в феврале. Вы молчите. Люди интересуются. Я же не могу им отказать
   Завожу разговор об окончательной цене.
   - Я не уполномочен вести переговоры на эту тему, - развел руками служитель Фемиды. - Я на основании доверенности лишь представляю интересы моего доверителя в административных органах и судах. Продажа дома в мои обязанности не входит.
   Во, как! Представительские функции! А я к тебе, что представляться приезжаю? Ты же со мной о продаже разговоры вел? А сейчас получается ты не причем, уже другие дяди-тети к дому прицениваются, и какой-то там риелтор или риэлтор с ними вопросы решает в обход меня. Плюнуть в лицо? Так, нельзя, оно же должностное.
   Сдерживая эмоции «Стряпчий! Сутяга!», выхожу.
Вновь останавливаюсь у дома детства моего. Сейчас все воспринимается иначе. Почерневшие дощечки обшива, давно не крашенные потрескавшиеся наличники, облепившаяся краска на оконных рамах — свидетельства не крепости, а запущенности. Да и сам дом под свисающей с карнизов снеговой шапкой показался не крепким горцем, а ссутулившимся, задавленным прошедшими годами стариком.
Да уж, и впрямь «Дом без хозяина — сирота».
   - Мужчина! - Слышу за спиной. - Погодите.
   Оборачиваюсь. Дама в потертом пальто спешит ко мне.
   - Вы просили узнать про хозяина пристанского дома. Вот телефон.
   Ой, это же та веселая соседка. Так, вроде бы уже и не надо, но по инерции беру протянутую бумажку. Стоит, мило улыбается. Ах да, обещанного ждет. Подаю сотенную. Взяла, хмыкнула, пожала плечами, развернулась и ушла.

   После майских праздников адвокат позвонил сам: 
   - Приезжайте, - и поведал мне следующую историю.
   В сорок восьмом году в свой домишко недалеко от металлургического завода вернулся с фронта солдат. Дома жена, взрослый сын и школьница дочка. Сын, отслужив срочную, вернулся в пятьдесят третьем. А в избушке кроме родителей и сестры-студентки еще и четырехлетний братишка подрастает. Тесновато. И вдруг известие — ниже по течению реки у областного центра ГЭС будут строить. Завод, в связи с предполагаемым затоплением, ликвидируют, а поселок будут расселять. Семье предоставили участок под застройку на Угоре, соответствующие субсидии выделили. Семья большая, хозяин и размахнулся на двухэтажный дом.
   Только получилось, не как хотелось. Завод ликвидировали. Старшему где после армии работать? На вновь созданный ремонтно-маханический завод только специалистов брали. Подался сын на строительство гидроэлектростанции. Дочь замуж вышла и с мужем целину поднимать уехала. Новый дом стоит, а жить некому: дед с бабкой да сынишка школьник. Старший в шестидесятом вернулся шибко самостоятельным, не ужился с отцом. Сошелся с женщиной, к ней и жить ушел. В семьдесят седьмом старик жену похоронил и через три года сам этот мир покинул. За год до его ухода у старшего сына халупка их сгорела. Вернулся с женой в отчий дом. А старик уже дом на младшего сына переписал. Переписать-то переписал, а тот и вовсе учудил. После армии в столицу подался, в театральный поступил. Женился там и после учебы в Москве остался.
   Вот так и получилось, что родительским домом младший сын владеет, а старший в нем квартирантом живет. Детей у них не было, так и жили словно в съемном жилище, о наследстве не заботясь. Опять же, жену похоронил и в начале две тысячи шестого сам помер. Так и стоит дом с прошлого года пустой, а единственный собственник за тридевять земель.
   Небольшое отступление.
   Московские театры в лихие девяностые, теряя зрителя в столице, ринулись в глубинку  “прочесывать на бабки» периферийную публику. Даже название придумали соответствующее «Чёс».
   Местная публика при виде своих кумиров, которых раньше могла лицезреть только на экранах телевизоров, обомлела. Вот они, небожители, среди нас, живут в местных гостиницах, гуляют в наших ресторанах, их можно лицезреть, прикоснуться и даже завязать знакомства по пьяному делу. И лицезрели, и завязывали, и получали аудиенции. Особенно экзальтированные девицы. Они даже соревнования устраивали, пари заключали, кто чаще переспит с очередным кумиром. От такого изобилия предложений чувств и тела у столичных вояжеров “крыша съезжала”. Пускали семена по ветру и направо, и налево, и по кругу. Так, двадцатый век передал двадцать первому сумасшедший прирост населения.
   А вот дальше сама суть, зачем адвокат попросил приехать.
   В одной из антрепризных групп, в девяносто втором году прочесавших кошельки горожан, оказался и хозяин дома на Угоре. И надо же такому случиться, что одноклассница его и любовь первая на спектакль пришла. Ну что, первая, она же святая. Не в своем доме со старшим братом проживал артист, а у бывшей одноклассницы. Через год мальчонка народился. А у артиста своя семья в столице, ему малыша признавать резона нет. Так бы и рос малец безотцовщиной, да в девяносто седьмом закон приняли, а там глава шестая и отцовство устанавливает, и право наследования. Пыталась ли «любовь первая» с папашей договориться, чтобы ребенка признал, ездила ли к нему, неизвестно. Как прознала, что отец ребенка является единоличным собственником дома, тоже не ведомо. Только когда дом опустел, в наш суд обратилась. «Любимый» из Москвы на суд не приехал, а поручил адвокату, которого знал с юношеских лет, отстаивать его интересы в суде. А как тут отстоишь, когда свидетелей их страстной любви пол улицы? Мужчина же не думал, что так повернется. На широкую ногу, не таясь гулял. Алименты на четырнадцатилетнего парнишку она стребовала. А когда московский папаша этот мир покинул, заявила о праве наследования. Хоть и незаконнорожденный сын, но право на наследование имеет. Сейчас парень уже совершеннолетний.
   - Призрачно все в этом мире бушующем, - закончил свое повествование адвокат. - Так что у дома сейчас новый хозяин.
   Он умолк. Я призадумался. Ученые говорят, внутри Земли магма бушует. Да-а-а, на поверхности тоже страсти кипят, и не знаешь, где охолонет, а где припарит. Воистину, призрачно все.
   - И что она с ним делать собирается?
   Пожал плечами адвокат:
   - Скорее всего, продавать будет. У нее трое детей от разных мужей. А такому дому хозяин нужен. Не гость залетный, а хозяин. Наверняка, продаст. Одной ей не справиться, а дом хороших денег стоит.  Я дела о продаже недвижимости на себя не беру. Могу посоветовать хорошего риэлтора.
   Голова кругом.
   Адвокату, видимо, общение со мной наскучило. Достал из ящика стола бумажный квадратик, положил передо мной.
   - Скорее всего, она будет заниматься с новым собственником продажей дома. Желаю удачи.
   Распрощались.
   
   Сколько-то дней спустя вспомнил про записку, которую дала соседка пристанского дома. Не выбросил же. Нашел в машине в бардачке. Звоню:
   - Здравствуйте. Я по поводу дома на улице Островского. Хотел бы встретиться, переговорить о покупке.
   - Не продаем. Самим нужен.
   - Но он же бесхозный стоит. Дом без хозяина сирота.
   Молчит собеседник. То ли ответ обдумывает, то ли советуется с кем-то.
   - Нет. Не продается, - слышу после паузы.
   Конечно, если не твое, то, как продашь?
   - Хорошо. А снять его дня на три, четыре? Не пью, не курю, сохранность гарантирую.
   Опять тишина. Какой вдумчивый собеседник. Я уже проникся...
   - В легкую. Две тысячи в сутки и живи, сколько влезет.
   Тут уже я потерял дар речи. Это же стоимость одноместного номера в гостинице с завтраком в ресторане.
   - А что в доме есть все удобства: туалет, душ, вода горячая? И постельное меняют каждый день?
   - Нет. Но бабу на ночь за отдельную плату - влегкую.
   Жму кнопку «отбой». Разговор не получился.
   Тут же нахожу телефон риэлтора. Звоню. Приятный женский голос подтверждает свою компетентность и готовность встретится у дома в любое удобное время.
   Договорились о дате и времени.

   Подъезжаю по уже знакомому адресу. Подкатывает «Нива» темно-зеленого цвета. Ловлю себя на мысли, что где-то я ее уже видел. Но, не до этого. Риэлтор оказалась молодой, ухоженной наружности дамой. Подтверждает, что дом продается. Пригласила осмотреть строение снаружи и изнутри. Так, я ж его осматривал. Поинтересовался ценой. Опять сюрприз! Цена оказалась выше той, что просил прошлый хозяин. Выразил удивление. Выслушал пространное пояснение про инфляцию, причинах роста цен на недвижимость и тут же деловое предложение:
   - Если Ваши намерения окончательные, можем уже сегодня подписать договоры и клиентский, и о задатке.
   - По какому поводу клиентский?
   - На предмет предоставления Вам услуг по подбору объекта недвижимости и оформлению договора купли-продажи.
   - Так, я ж этот дом сам нашел.
   - Но сделку буду оформлять я.
   Какие деловые люди живут в современном городе моего детства. Одни предлагают в наем не принадлежащее им имущество, другие «на ходу подметки рвут».
Беру тайм-аут на размышление.
   Перефразируя строки из песни Аллы Пугачевой «Жить без мечты, конечно, можно, но разве можно без мечты прожить?». Конечно, мечтать не вредно. Но уж очень неприлично высока цена для городка районного масштаба, к тому же  старого дома без удобств. Если в областном городе это цена новой «двушки», то сколько же такие «двушки» стоят здесь? Да и денег таких у меня нет.
   Продать городскую квартиру? Так ее участь уже предрешена. Внучка институт заканчивает. и квартиру продаем. Ее родители добавляют, покупаем однокомнатную ей и двухкомнатную нам. На работу устроится, замуж выйдет, родит, квартирами поменяемся. Продать квартиру, чтобы купить дом, значит ей жизнь осложнить. Зачем?
Собрать все накопления, влезть в кредит? Тогда пенсионерам чай вечерами на веранде пить не на что будет. Продолжать пенсионером работать? Тогда пенсионерам чай вечерами на веранде пить некогда будет.
   Как говорила моя бабушка: «Терпи. Терпеливым воздается». Правда, иногда добавляла: «Не на этом свет, так на том».
   Сделаем паузу. Потерпим, Посмотрим.

   Я снова в городе родном, но уже по служебным делам. Что-то еще раз захотелось постоять у дома на Угоре. Стоит дом, каким и был. Но заметно, что кто-то в нем есть. Поднимаюсь на крыльцо. Зачем? У двери кнопка звонка, которой раньше не было. Жму. Для чего? Наверное, из любопытства. Слышу голоса во дворе, кто-то заходит в сени и открывает входную дверь. Мужчина лет пятидесяти, в рабочем комбинезоне вопросительно смотрит на меня. Экспромт оказался неудачным. Волнуясь и путаясь, пытаюсь объяснить цель своего визита. Постепенно мысли и слова приходят в порядок.
   - Месяц назад мне предлагали купить этот дом по несусветной цене. Слышу, что кто-то есть. Думал, риэлторы покупателей водят. Хотел узнать, может что-то изменилось.
   Оказалось, разговариваю с новым владельцем. Мужик с виду крепкий, обстоятельный, алкоголем и тюремным сроком на лице не помеченный. Посетовав на свое опоздание, поздравил с удачным приобретением.
   - Да не очень и удачное. Два года дом брошенный стоял. Нижние венцы отсырели, гнилью взялись. Пацаны стекла в окнах выщелкали, снегу внутрь намело. Из конюшен все потаскали, двери настежь, промокло все. Кругом ремонт нужен, - вещал, серчая, приобретатель.
   Видимо, я затронул больную для него тему. Посетовав на несоразмерную цену, услышал в ответ:
   - Да, желающих-то много было. Городские приезжали. Цена всех и отпугивала. А я местный. Объяснил популярно по-свойски этим кержакам Афанасьевым Геннадию Николаевичу и дочери его риэлтерке этой, что меня-то дурить не надо. Я и цену дома знаю, и хозяев его дядю Степана и тетю Аню Пепеляевых знал. И с сыном их Валеркой с параллельных классах учился. И Нинка с нами в одной школе училась двумя классами младше. Хорошая девчонка была, серьезная. Все принца на белом коне выглядывала. Только не сложилось никак. То конь не той масти, то принц или голозадый, или с головой не дружит. Потом, когда родителей похоронила, на любого мужичонка стала согласна, лишь бы хозяйственный да рукастый был. Дочери две да сын у нее и все единоутробные, то есть папки у них разные.
    Вспоминаю, когда с риэлторшей встречался, темно-зеленая «Нива» на сомнения-то навела, но подумал тогда, мало ли в городе таких машин. Семейный подряд, значит. Афанасьев, знаю, адвокат. Лариска, значит, дочь его. А Нинка кто?
   - Так, хозяйка ж дома. Сам сходил к ней с бутылкой, вот и сошлись на истинной цене. Я ей еще и машину дров березовых, на чурки пиленных, к дому привез. Младший у нее молодец. Чурки за лето переколет, в поленницы сложит. Ему осенью в армию идти. Так вот, Нинка-то и не знала, что Лариска, риэлтерша эта сраная, ее дом за двойную цену продать навострилась. Городских дурила и обманывала. Одного только не понимаю, как Нинка хозяйкой Пепеляевского дома стала, и почему договор купли-продажи ее сын подписывал.
   Солнце склонилось к закату. А мне еще сотню километров мотать до дома. Не стал я посвящать собеседника в Нинкины, наверное, тайны. Извинившись за вторжение и поблагодарив хозяина за внимание, откланялся.
   Так вон оно как. А мужик-то действительно местный абориген. Кержаками здесь называли жадных, прижимистых людей. Определение из детства моего. И приобретением он, по всему видно, доволен, потому как охотно делился подробностями. Про горе так охотно рассказываь не станут, а вот радостью поделятся.
   Ну что ж, прости и прощай дом на Угоре.