Пятикнижье Ефремово. Книга 1. Его Высокопреподобие

Глава 1. Долгие сборы – лишние хлопоты

          Армейский вездеход «Урал 375» - краса и гордость бездорожья, не заморский «паркетный» щеголь, а русский трудяга цвета хаки, выполз из таежной чащобы, как танк с поля боя. Впрочем, так оно и было. Имея резину, приспособленную для езды по русскому бездорожью, усиленную грунтозацепами, лебедку, чтобы вытаскивать себя из топи укатанной колеи, искусного водителя, ухаживающего за своим железным конем, как рачительный крестьянин за лошадкой - кормилицей, 60 километров дороги от железнодорожной станции до монастыря удавалось ему преодолеть лишь за 12 часов.
               Натужный рев мотора монастырская братия слышала минут за 10 до его появления. Ровно столько требовалось железному богатырю, чтобы преодолеть последние, самые лучшие 4 километра проселочной дороги.
            Размеренная, годами отлаженная монастырская жизнь на минутку дала сбой. Да, и, как же иначе, если после полугодового отсутствия возвращался в обитель настоятель монастыря игумен Герман (Дубровский).
              Оторвавшись от своего послушания, монахи собрались на площадке перед собором и застыли в ожидании встречи со своим наставником. «Как он, наш батюшка? Здоров ли, не навредил ли ему мир?» Все знали, что отец настоятель - человек великой силы духа и набожности. Но эта сила прирастает только здесь, среди поста, послушания и молитвы.
              Сама суровая, но щедрая природа, как бы оберегает от суеты и волнения. Навалит снега по самые крыши, зальет дождями пути - дороги - трудись Господу, питайся и обогревайся тем, что сам для себя приготовил. Нет здесь змеев -искусителей: телефонов, телевизоров, радио и газет.  Да и пришлый человек - редкий гость. Зато есть время созерцать красоту, созданную Всевышним, и воздать ему хвалу за радость жизни  и то, что терпит чад своих неразумных на грешной земле. 
             В приполярном Урале звезды по ночам устилали небо яркой  россыпью бриллиантов, всполохи северного сияния сотнями радуг заливали горизонт,  а с чем сравнить чистоту снегов, свежесть морозного воздуха, настоянного на ароматах вековых кедров, елей и сосен. Выйдя в поле рано поутру и на закате дня, можно спокойно наблюдать, как огромное краснобордовое солнце постепенно выплывало и скрывалось за горизонтом. Не только глазами, всем телом ощущает наблюдатель мягкий свет и тепло, как бы соединяется со светилом, огромным и очевидным. По-своему хороши и короткое, но жаркое лето и обильная лесными дарами осень. Но любоваться этими красотами приходилось лишь в редкие минуты отдыха…
             Как люк у танка, тяжело, с приглушенным скрипом, отворилась дверь кабины, и из неё, словно изможденный битвой командир, медленно выбрался отец Герман. Осенив вначале себя, а, затем, и всех присутствующих крестным знамением он передал ручную кладь подоспевшему отцу - эконому, отказался от предложенного ему отдыха и неустойчивой походкой (следствием двенадцатичасовой болтанки) проследовал в глубь монастырского парка, в увитую плющом и диким виноградом беседку, от чего казалась она непроницаемой не только для света дневного, но и всего творящегося на свете. И, словно осознавая ответственность момента, куда-то исчезли монастырские кошки, и птицы приутихли и перестали летать по саду, а монахи и рабочие, занятые на восстановлении монастырских построек передвигались молча, и общались между собой жестами, как глухонемые...
                Ровно полгода тому назад сидел отец настоятель на этом же излюбленном и построенном им самим месте уединения и предавался размышлению.
                Какие крайне важные, чрезвычайные дела нарушили привычный, напряженный ритм его жизни, какие мысли посетили этого могучего, но смертельно уставшего человека - русского священника, монаха, пастыря душ человеческих, патриота, лишь на миг снявшего с плеч ответственный груз окормления  монастырской братии, ношу исцеления человеческих страданий, ответственного за себя и за все, что творится на земле.
            Совсем недавно отцу Герману позвонил секретарь епископа и просил от имени Его Преосвященства прибыть в епархию  утром следующего дня. По тону голоса звонившего не трудно было догадаться о положительном решении по существу его прошения. А это значит, что сегодня, в полдень ему предстоит оставить монастырь, возможно навсегда, но, в любом случае, на долгое время.
            Игумен испытывал противоречивые чувства: с одной стороны он, безусловно, устал, но на то она и жизнь, чтобы в борении страстей и преодолении невзгод, преодолевая их, испытывать радость, что жизнь проживается не напрасно. И здоровье год от года ухудшалось. Позади первый инсульт и первый инфаркт. И тот и другой недуг были перенесены «на ногах», а последствия проявились спустя годы. В монастырском обиходе не принято предаваться унынию по поводу телесных недомоганий, расцениваются они как наказание Отца Небесного своих чад:  «Кого любит – того и наказует». Да и издание книги стихов, которые подготовил игумен к 75летию Победы в Великой Отечественной войне, можно было поручить друзьям - поэтам, что обосновались во многих столичных изданиях.
            Когда отец настоятель ходатайствовал перед владыкой о предоставлении ему одновременно очередного, лечебного и творческого отпусков, прошение казалось ему аргументированным. Что же сейчас, когда решение принято и следует его исполнять, так стало скорбно на душе.
           Такую искреннюю печаль и тоску, связанную с предстоящей разлукой с братией монастыря и с ним самим, могла породить только истинная любовь и ревность.
            Его состояние может понять пламенный патриот, страстно любящий свое Отечество и вынужденный его покинуть. Так чувствует себя мать, провожающая свое дитя в самостоятельное путешествие по морю житейскому. Эти же чувства переживает конструктор, создавший великолепный корабль, участвовавший в его изготовлении и испытании,  изучивший в нем все детали и тонкости поведения, в любое время готовый придти на помощь своему «детищу»,  уверенный в успешном и быстром устранении неполадок. Но трудно несведущему познать глубину переживания утраты духовного единства с братией монастыря.
            Обоснованными были опасения в том, что, по возвращению из отпуска, встретит он прежних людей, но изменившиеся отношения, да и сам он будет другим. «Все течет - все меняется».   
            Трудно было представить, как встретит его мир. Сможет ли он, длительное время живший по законам духовного бытия, справиться с господствующим в реальной жизни культом  материального благополучия, заботами о хлебе насущном.  Знал он о несовершенстве мира из исповедей прихожан и бесед с паломниками. Было творящееся повторением тех ошибок человеческих, о причине, сущности и последствиях  которых гласит чуть ли ни каждое слово Ветхого и Нового Завета. Но не привык люд учиться на чужих ошибках, да и свои готов быстро забывать и  бесконечно повторять. Вот за это и страдает век за веком…    
           Никто из монашествующих не может заподозрить его в малодушии. Ведь столько испытаний пришлось преодолеть всем и каждому члену монастырского братства. Не было в душе игумена Германа сомнений, что Господь не возлагает на чад своих крест больший, чем тот может понести; и с Божьей помощью, по молитвам, преодолеет он и вновь возникшие напасти.
            Здесь, в монастырских стенах, игумен, принимая решения или давая рекомендации, чувствовал себя как солдат, в родном окопе, имел надежный тыл. А в миру будет он подобен разведчику в логове коварного врага - надежда только на Господа да на тех добрых людей, на которых он укажет…
           Перед отъездом предстояло сделать необходимые распоряжения, помолиться перед дорогой и немного отдохнуть.    
          Послушнику он приказал заправить и проверить «боевого коня» - армейский вездеход «Урал-375», отцу эконому поручил наблюдать за погрузкой материалов и изделий, предназначенных для строительства и украшения  вновь строящегося в городе Ухте - «столице газового края»,  храма Святителя Николая.
              Возводился он всем миром в память о невинных жертвах «индустриального освоения Крайнего Севера» и для духовного окормления православных прихожан. Посильное участие в этом соборном, благородном деле принимали и иноки Троицкой обители. На днище кунга (крытого кузова) разместили липовую и осиновую «вагонку», брусы, пиленые и струганные доски из палубной сосны, на них укрепили кованные металлические решетки для ограды и окон, поверх положили липовые доски, подготовленные для написания икон, резные доски для украшения иконостасов и киотов, и на самом верху завернутые в холсты и мешковину иконы, написанные монастырскими иконописцами и катанные в монастыре свечи.
           Отдельно, в деревянный ларь, при входе в кунг были положены масло, сыр, творог, бочонок меда, жбан сметаны – продукты для детишек сиротского приюта, о котором особое попечение имел игумен Герман. Близ него разместили бочонок с соленой семгой и мешки с балыками и сушеной  воблой. Корзинку с продуктами на дорогу  поставили в кабину. На дно ее положили мешочек с речным жемчугом, добытым монахами в реке Печере, его должно было хватить для изготовления ризы для иконы Божьей Матери в кафедральном соборе. Рядом с местом водителя в крепление был поставлен карабин «Сайга». Для шестидесяти километров дороги, вдоль которой справа и слева, сплошной стеной стояла тайга, мера эта была оправданная. Ну, вот вроде все сборы закончены, можно и помолиться.
            Отец Герман вместе с братией вошли в собор и совершили богослужение за успех пред началом дела, за мир и благополучие в стране, за мирное «житие поживе» в монастыре. После молитвы он благословил каждого из братьев и пригласил всех на трапезу.
            День был постный. Подали салат из огурцов, помидоров и зеленого лука, заправленный конопляным маслом; грибную лапшу и плов с сухофруктами. На столе стояли блюда с нарезанным широкими ломтями хлебом, выпеченный из обдирной ржаной муки; жбаны с квасом трех сортов:  из  ржаной муки с мятой, свекольный и сладкий - из сухофруктов. Немногословные и в обычный день иноки были особенно молчаливы. Задумчивый вид настоятеля, молебен и сборы являлись подтверждением предстоящих перемен. Но не принято обсуждать в монастыре решение архиерея. Никто не сомневался в том, что Господь все управит. В этой тишине  особенно громко и четко слышался голос  инока,  читавшего жития святых, почитаемых в сей день.
            Когда последний из иноков закончил трапезу все встали, воздали Господу благодарственную молитву и получили разрешение игумена разойтись по кельям для отдыха.
 
  Глава 2. Воспоминания тревожны и приятны.

           Отец Герман постарался уснуть, но не шел сон, стоило закрыть глаза, и перед ним проходила его жизнь, особенно последние годы, неразрывно связанные со служением Господу и с судьбой монастыря.
           Семь лет отдано возрождению обители, построенной предками в 17 веке посреди тайги, в Приполярном Урале.  Долго она была одновременно центром духовной жизни в крае и крепостью на дальних подступах России. Не раз осаждали его поляки, литовцы и шведы. Но не «по зубам» им был шестиметровая в высоту и трехметровой толщины монастырская ограда, десятиметровый ров, заполненный водой и укрепленный по краю частоколом. А, прежде всего - иноки, стрельцы и народ, несгибаемые в своей решимости защитить веру и страну от чужестранцев и иноверцев…
           Истинный и непоправимый вред нанесли  монастырю и Отечеству «бесы под кумачовыми стягами»: братию пинками и штыками согнали на площадь перед собором, покуражились над смиренными старцами, объявили «врагами народа» и вынесли обычный для "воинствующего гегемона" смертный приговор.   Далеко узников не повели – тут же на рве и расстреляли. Кары избежал лишь юный инок Лука, которому старец Силуан наказал передать письмо патриарху Тихону, да привратник монастырского скита Киприан, мужчина невиданной силы, коренной житель здешних мест, которому поручалось сопроводить посланца до железной дороги.  Но и их, скорее всего, изловили и уничтожили в круговерти чисток и террора.
            Глумлению подверглись не только насельники монастыря. Колокольню подорвали, свалили кресты с храмов, «во имя трудового народа» расхитили ризницы, сожгли иконостасы и хозяйственные постройки. Перепив монастырского вина, выпустили «ворошиловские стрелки» весь боезапас в застывшие в смирении фрески, поковыряли их, для верности, штыками и на пять лет оставили все нараспашку.
           Дождь и ветер, солнце и мороз, птицы и зверье лесное не посмели продолжить осквернение обители, казалось, наоборот, хранили ее.  А «красные дьяволята» вспомнили о ней в период «перековки пережитков капитализма» и «строительства индустриального социализма». Одну из зон Воркутлага устроили в Приполярном Урале, вблизи монастыря.  В соборе, разгороженном по высоте на три этажа и множеством межкомнатных перегородок, разместили канцелярию лагеря, в братских кельях – казарму ВОХРа.
             Какие  богатства  Заполярья смутили «кремлевских мечтателей», и понудили направить сюда «трудовые армии»? «Освоим Крайний Север», «Дисциплина и труд всех перекуют» - лозунги лозунгами, а истинная задача исполнялась исправно – народ, лучшие его сыны и дочери, десятками тысяч гиб от произвола охранников, непосильного труда, жуткого голода, холода, гнуса, гнилой, малярийной воды, так ничего не поняв и не совершив …
           Закончился сталинский произвол, сменили вывеску, и стал монастырь штабом исправительно-трудовой колонии для особо опасных преступников. Лес в округе трещал с безжалостностью дневной нормы на каждого заключенного в 5 кубометров, которые погребали под собой еще 15. Только его невозможно было вывозить, и гибли палубные сосны долго и мучительно в штабелях – памятниках человеческой бесхозяйственности и горя. В официальных сводках именовался этот произвол «санитарной рубкой». Но любой понимающий в лесном деле знает, что тысячи квадратных километров варварски поваленного леса на сотни лет превращают его в гниющую пустыню.
          Вот так, по воле « большевистских гегемонов», духовная обитель осквернялась и разрушалась до 1995 года, когда было принято решение о передаче монастыря Церкви в бессрочную и бесплатную аренду.
            Но освобождалась она не сразу. За «учреждение» пеницилярное начальство вело  бои с завидным отчаянием. Первые монахи и послушники зиму  жили в землянке за колючей проволокой зоны, соблюдая все требования тюремного устава. Заключенные, не без «благословения» лагерного начальства потешались над иноками, но не поощряемые вниманием, быстро поутихли. Весной иноки срубили часовенку и стали в ней служить, а к восстановлению небольшого Никольского храма приступили с таким усердием, что ВОХРовское начальство сожалело о позднем их появлении на зоне – были бы образцовым отрядом и, может быть, – «безконвойниками». «Да, не вовремя 58 статью отменили» - сожалели старослужащие.
            Среди братии практически все состоялись в прежней, светской жизни. Были среди них люди простые и образованные: архитектор, художник, агроном, авиаконструктор, физик и экономист, бывшие военнослужащие, рабочие и крестьяне.       
            Иеромонах Евгений был врачом, полевым хирургом. В Конго и Афганистане, Бангладеш и Чечне спасал он военных и мирных жителей. Добровольно, взяв отпуск, месяцами работал в полевых госпиталях Спитака и Чернобыля. Однажды приняв  воинскую присягу и дав клятву Гиппократа, не мог он не отозваться на людское горе. И чем дольше исцелял людские скорби и боли, тем больше уверовал, что он только помощник больному, никакие пилюли и хирургический нож не в состоянии исцелить скорбящего. Врачи могут только помочь, а организм, рассчитанный на многократные перегрузки, исцелял себя сам. Не один раз рвались под медицинским ГАЗиком мины; от разрыва бомб сметало медсанбатовские палатки; пули впивались в ствол дерева, прислонившись к которому миг тому назад он сидел; оказавшись в окружении, брал автомат в руки и отстреливался до последнего патрона и получал чудесное освобождение. Вот так, через каторжный и неблагодарный в материальном смысле труд, непостижимым для ума способом спасающий других и спасаемый сам, пришел он к пониманию, что главный врач  сидит не в тиши административных кабинетов больниц, а пребывает на небесах и исцеляет от грехов, через скорби, дает дар целительства и спасает жизнь бессребреникам – врачам.
           Стал он помогать узникам, да и охранникам. Рука у него была легкой - «врач от Бога». Скольких обмороженных, нещадно избитых, придавленных деревьями на делянках горемык возвратил он к жизни. Сколько порезанных электропилой рук и ног, да обрубленных топорами пальцев были приживлены и излечены. Сколько бессонных ночей провел он, выхаживая больных. И многим бедолагам, уверовавшим в лекаря, захотелось  посетовать на судьбу и излить душу - начиналось их духовное исцеление.
           Монастырские священники приходили в лагерные бараки для исполнения треб, утешали разуверившихся в жизни людей. И в благодарность, в свой единственный выходной заключенные стали помогать  восстанавливать храмы и помещения.
          Лагерное начальство не возражало, не из гуманных или религиозных побуждений. Были они безбожниками более ярыми, чем охраняемые ими преступники. Сам устав службы, сложившиеся веками негласные правила, находились в явном противоречии с заповедями Божьими. Просто, и им хотелось побыть в выходной день с семьей, и предпочитали они выбирать из казавшихся зол меньшее:  «Пусть уж лучше Богу молятся, храмы строят, чем устраивают пьяные дебоши и отрывают их от заслуженного отдыха и портят статистику и карьеру начальству».
 По этой же причине не было оно против бесед и проповедей, которые монахи проводили «за чаем» после работы и участия заключенных в богослужении и исполнении треб. Но не только «рядовые зеки», но и «воры», « в законе» посещали «посиделки». Толи развлечения ради, толи из любопытства, с тем, чтобы изучить еще один срез общественного бытия, приходили они в  окружении своих соглядатаев и задавали священникам «вопросы на сообразительность». Касались они в основном «злободневных» тем, того, что «перетирается на базарах» в каждой камере: «Почему в стране, где воровство и взяточничество процветает тысячелетиями, сажают лишь тех, кто попадается и, чаще всего, за пустяки? Почему истинные воры ходят на воле в славе и чести? Почему отдающий преступные приказы и уничтожающий миллионы людей сидит в почетных президиумах, а хулиган, побивший неверную жену, сидит «на зоне?»…»
            Вскоре по округе пошел слух: «Храм открылся, чудеса монахи творят». И окружающий люд –  освобожденные из заключения, поселившиеся возле зоны ради хоть какой-то работы и житья,  да потомки « киржаков, беспоповцев и раскольников» стали приходить на богомолье и за исцелением.
              Приезжали поработать в свой отпуск доброхоты со всех краев необъятной страны. Неоценимую помощь оказывали военные специалисты из соседних гарнизонов. Инженерный полк выделил дорожную технику, и в течение двух лет появилась грунтовая дорога до ближайшего поселка, о которой можно было мечтать. Внешне хмурый и нелюдимый народ  не  забыл  соборное  строительство - «суботеи»  и  «обыденные строения». Люд бескорыстный и мастеровитый как муравьи облеплял обветшавшие постройки и трудился с восторгом и упорством, превосходящим усилия разрушителей. Казалось, «машина времени» была запущены назад, и, постепенно, монастырь стал обретать свой первозданный вид. Вскоре не дефицит людей, а нехватка материалов стала сдерживать восстановление зданий монастыря. С первесны  непрерывно везли по реке кирпич, цемент, гипс, известь, краску, металлические изделия. И, незаметно для себя, люди не только воздвигали храм, но и созидали себя, свой дух.

 Глава 3. Пути Господни неисповедимы, но всегда праведны.

         Вот, и начинавший только путь богопознания, тогда еще Геннадий Дубровский, будущий настоятель монастыря приехал в обитель потрудиться « во славу Божию», да так и остался с братией. Выбор его был не случаен. В период своей службы в Военно-топографическом управлении Генерального штаба, пришлось ему руководить полевыми работами в Воркутинской области. Бесценные сведения, когда - то секретные, могли послужить святому делу. С их помощью была пробурена скважина, и в монастыре забил источник чистейшей, богатой минералами и серебром воды. Местные жители издалека, с канистрами и бочками, стали приезжать за «живой водицей», и не было случая, чтобы она помутнела или зацвела. Недалеко от монастыря был открыт небольшой карьер  великолепного промывного песка, и еще один с белой глиной, из которой не только кирпич можно было обжигать, но и делать посуду.
           Для первого случая промолчал Геннадий о наличии золота в верховьях Печеры, речном жемчуге, который давали местные улитки – перловицы. А нефть и газ в этом крае был в таком изобилии, что факела близ городов Печера и Ухта, сжигающие побочные продукты их переработки, стали негласными символами богатства и расточительности.
            Геннадий умел работать сам и руководить другими, но не жажда властвовать привела его в этот дальний и суровый край. В период расцвета своей военной карьеры, когда и место в академии было обеспечено, и подполковничью должность занимал, попал Геннадий в аварию на испытании боевой техники. Контуженного, с поврежденным позвоночником и множеством травм руки и ноги доставили его в госпиталь. Доброжелательный персонал с участием отнесся к молодому офицеру, не забывало его и командование.
               Только на месяц покинул его сон, и сковала судорога. Врачи с пониманием кивали головой и, удалившись на консилиум, составляли такие лекарственные коктейли, от которых другой больной спал бы беспробудно три дня, с постели не мог встать и «под себя ходил». Но ему они только вредили. Ранее не приученный к лекарствам организм то бурно реагировал на их воздействие, то сотрясался от непредсказуемых побочных эффектов. Применяли «электросон» и даже наркоз и гипноз. Улучшение не наступало. На Востоке, кажется, применяют к преступнику пытку лишением сна. А за что пострадал Геннадий? За то, что честно выполнял свой долг, за то, что по расхлябанности персонала и по самодурству командования сел с экипажем в недоработанную штабную машину? Соседи по палате, быстро пройдя процедуры, спешили на водохранилище, плавали и загорали, играли в волейбол, влюблялись и выпивали, а ночью засыпали беспробудным сном, а наш «боец» обессилено и бездвижно лежал,  глядя в белый потолок. Нет, он не искал там путь избавления, он задавал себе вопрос: «За что?», не адресуя его ни к кому.  Врачи потеряли прежний оптимизм и стали на обходах прятать глаза от взгляда страдальца. И вот, когда сознание стало мутиться, а мысли путаться, казалось, как на смертном одре дал Геннадий зарок: «Господь, избавьте меня от этих мук и страданий. Готов оставшуюся жизнь работать, не требуя оплаты!». И совершенно случайно, снимая  аллергическую реакцию, возникшую от смешения десятка медикаментов, ввели ему пепольфен и, о чудо, по скрюченному телу разлилась приятная тяжесть, оно обмякло, сознание  затуманилось, и он погрузился в безмятежный сон. Такое, чудесно наступившее улучшение,  врачи наперегонки приписывали себе. А Геннадий вроде был не рад. Возникло чувство неисполненного долга перед Тем, кто протянул ему милостивую руку помощи. Он прекрасно понимал, что нет в жизни случайностей,  с определенным смыслом он получил травму и перенес страдания. И о религии, и Церкви он слышал, и о существовании Бога знал (рассуждал от противного, от большевистского его отрицания), от заложенного в генах, переданного предками почитания Спасителя. Вот и его он спас от мук и страданий. Но как обратиться к Тому, кому не присягал, как реализовать обетование в безбожной стране.
         С трудом достал Новый Завет, бережно упрятанный под обложкой биографии И.Сталина, и стал разбираться в существе учения и жить по заповедям. Скажу, что делать это было несложно. Принятый кодекс «строителей коммунизма», его основной лозунг: «Человек человеку - друг, товарищ и брат» ничуть не противоречил основному христианскому закону: «Возлюби ближнего своего». Да и незначительное расслоение людей по заработку и условиям жизни не порождало особой зависти.
            С армейской службой пришлось проститься. Начальство исполнило свое обещание и ,за молчание о происшедшем, помогло устроиться на отличную  должность. Так началась его успешная гражданская карьера.  Но чем дольше работал он в верхах управления и власти, тем больше убеждался в изощренности человеческого гения, погрязшего во лжи и обмане.
          Старшая сестра отца помогла ему встретиться с протоиереем Валентином, служившим в Богородичном храме, беседы были задушевными, но в богослужениях он участия не принимал,  заходил в храм на малое время.
            Как отличались его взрослые впечатления от тех, что остались от того детского полусказочного, как бы не из этой жизни, не с ним происходивших посещений на Пасху храма во имя иконы Божьей матери «Утоли мои печали», что на Калитниковском кладбище, где недалеко от него располагался «пантеон» рода Дубровских.
               Став зрелым человеком, находясь под Сенью Всевышнего,  он особенно ясно осознавал, что ничего нового не постигнет в миру, где беспринципность и безнравственность порождают бурю человеческих страстей и «суету сует и томление духа!»…
          Грянула пора перемен, разогнали Госплан, где он служил секретарем коллегии.  Со здоровьем стало совсем плохо, врачи настоятельно предлагали оформить инвалидность. И постепенно, все с большей уверенностью, стал он приходить к убеждению, что ищущий духовное богатство должен уединиться от мира, обрести свой монастырь и своего пастыря. Он долго и мучительно их искал и нашел на дальней окраине России, там, где Господь сохранил природу и нравы в чистоте.

 Глава 4. Укрепление духа

           Нелегкий путь от послушника до игумена прошел он в Троицко Печерском монастыре под руководством  его  настоятеля - архимандрита Анатолия, ныне  Епископа Воркутинского.
          Их многое объединяло и роднило. Оба родились в Москве - Геннадий на пролетарской окраине, владыка Анатолий в центре Москвы, жили в коммуналках, в малообеспеченных семьях, рано потеряли отцов, но старанием матерей не оказались среди дворовой шпаны. 
          Геннадий был  «неформальным лидером», прекрасно генерировал идеи, пытался их реализовать, но не все доводил до конца. Учился в литературной спецшколе, Плехановском институте, прошел шестилетнюю воинскую службу, работал на руководящих должностях в народном хозяйстве и правительственных учреждениях.  Совершил по общепринятым меркам достойную карьеру.
          Отец Анатолий имел склонность к  наукам, был застенчив и часто прибывал в размышлениям. Как он, родившийся в неверующей семье, в 15 лет вошел в храм и так и остался верным слугой х,ъхб можно лишь догадываться. Закончил он Духовную семинарию и как первый ученик продолжил образование в Духовной академии и аспирантуре, защитил ученую степень кандидата богословия.  Принял монашеский постриг. Преподавал в семинарии и академии курс раннего христианства на Руси. В 1995 году был направлен в Троицко Печерский монастырь настоятелем и принял все тяготы первых лет возрождения монастыря, создал братство...
          Безденежье, постоянные конфликты и компромиссы с лагерным начальством было легче пережить, чем предательство тех, кого подбирал архимандрит замерзающими в таежных снегах, отставших от поездов и отбившихся от жизни, и «доброхотов», приехавших издалека за «монастырской романтикой».
          Он не был деспотом, не «зажимал» послушников и иноков в кулак. На общую пользу было скорейшее обнаружение  истинных намерений и сущности каждого.  Был он искусным воспитателем, кому - ласковой матерью, кому - требовательным отцом,  и  мытьем и катанием очищал души чад своих от черствости, эгоизма и всех смертных грехов. Время, тяготы послушания и иноческого общежития размывали, как река, всю надуманность и наигранность и обнажали истину.
         А какие блистательные духоборы и молитвенники выковались за 8 лет!? И смена стала подрастать и опережать замешкавшихся «старичков». Но по христианскому обычаю, ни хвалить, ни ругать не принято. Похвалишь одного – унизишь всех. Унизишь одного – возвеличишь над ним всех. Не по - монашески это.
           Со всем мирился отец настоятель и милостиво прощал, но не мог терпеть  словесных оправданий. Не клятвенных обязательств требовал он от братии, а исправления своих ошибок и оправдания всей жизни делами.
       Послушания полагались в монастыре выше поста и молитвы. А были они, в основном, трудничные, непривычные для «урбанистов». Зимним утром те, кто отвечал за уборку территории, помещений и трапезу,   топили печи в храмах и кельях, убирали снег с дорожек, носили воду в умывальню и на кухню, разогревали завтрак для рабочих (монахи в это время участвовали в богослужении и завтрака по уставу не имели) и приступали к приготовлению обеда и ужина для всех насельников. Перемывалась и чистилась, казалось, бездна овощей, в топках печей сгорали охапки дров, трижды в день мылись горы посуды. Другие трудились в теплице и на фермах, а летом в саду, на полях, пасеке и рыбалке. В рационе питания монашествующих запрещены к употреблению мясо и все, что из него приготовляется.  Поэтому, рыбу ловили и продукты из нее (балыки, печень, икру) морозили, вялили, солили, коптили и консервировали во всех видах.  И, постоянно, копали в карьере песок, вывозили глину, формовали и обжигали кирпичи, тесали камни, валили и обрабатывали лес и ремонтировали и строили церковные и служебные здания.
          Крепчало и подсобное хозяйство. Вскоре Троицко Печерский монастырь полностью обеспечивал свои потребности и даже зарабатывал средства для оказания помощи другим, только поднимающимся монастырям.
           Вся территория России, даже южные районы, находятся в зоне неуверенного земледелия. В калейдоскопе стихийных бедствий  засуха, наводнения, снежные завалы, бесснежные зимы, нашествие паразитов сменяли друг друга с неизбежным постоянством. А как построить нормальный рацион питания в Приполярье, где цены на питание втрое выше, чем в столице, а зарплаты не на много выше. Изворотливые умы «аборигенов» находили выход и из, казалось, критических ситуаций:
 - северные жители испокон веков собирали  грибы, ягоды, целебные травы, которые росли в окрестных лесах и на лугах в изобилии. Издали можно видеть красные головки подосиновиков, поднимали своими шапками сосновые иголки грузди, россыпью медных шляпок поблескивали рыжики. А тот, кто не ленился встать на коленки, нащупывал в траве крепкие как желуди молодые боровички. Все это сушилось, мариновалось,  солилось, квасилось и украшало и праздничный, и обиходный стол;
 – понимали они и то, что питаться следует выращенным своими руками, так как уверен будешь, что это не результат экспериментов по генной инженерии, разбухший от неумеренного применения удобрений; да и стоил он дешевле, не везли его из-за тридевяти земель, он свежей и полезней, его не срывают до срока с тем, чтобы  дозревал в пути и не портился.
          Приглашенные в монастырь ученые из сельхозакадемии предложили строить теплицы вокруг здания братского корпуса. Летом она давала бы устойчивый урожай, зимой могла служить прекрасным зимним садом. В километре от монастыря была до поры законсервирована газовая скважина. И, по договоренности с энергетиками, в обмен на продовольствие, позволили инокам  отбирать газ для отопления помещений и теплиц. Были посажены помидоры, огурцы, разная зелень и даже цветы. Стоит ли объяснять, что выращенное с любовью потреблялось на здоровье и пользу, имело  прекрасный вид и замечательный вкус. Построили молочную ферму, завод по производству молокопродуктов, завезли 40 коров симментальской породы. На корм коровам  засеяли клевером, кукурузой, овсом и викой пустоши вокруг монастыря, с такого силоса  удои были рекордными.  В летние месяцы за день надаивали по 1500 литров молока. Пасеки выставлялись в мае на цветущих лугах, в июне переносились в липовый парк, в июле собирали пчелы пыльцу с цветущей гречихи и саженых медоносов – медуницы, душицы, чабреца и татарника. Пятьдесят ульев давали 2 тонны товарного меда и много воска, перги и прополиса. Большим спросом пользовался кирпич, изготавливаемый в строительном цехе, а столяры принимали заказы на все, что только можно сделать из дерева. Но не только иноки трудились на хозяйственных работах.  По мере развития хозяйства получили хорошую работу окрестные жители.  Находилась она и  для  заключенных,  отбывавших остаток срока на вольном поселении. Дорожили заработками местные жители, дисциплина была строжайшая, и пить мужички стали с предосторожностью.    
           Духовная жизнь протекала в соответствии с уставом монастыря. В 17 часов начиналось вечернее богослужение, переходящее в утреннее с чтением часов. С девяти часов вечера каждый в своей келье осуществлял вечернее молитвенное правило и отходил ко сну в 21 час 30 минут. В 24 часа все поднимались на полуночную службу. Затем  вновь засыпали и пробуждались в 4 часа 30 минут. Каждый исполнял утреннее правило, приводил в порядок себя и келью и следовал на коллективное богослужение. Затем получал послушание на наступающий день, и иноки приступали к повседневной работе. В 13 часов все собирались на трапезу. Перед трапезой произносилась благодарственная молитва. Отец настоятель делал сообщения. Дежурный инок читал Четьи минеи, где кратко сообщалось о подвиге святых, вспоминаемых церковью в текущий день. После трапезы каждый имел  час отдыха и продолжал затем послушание до 16 часов 30 минут. За полчаса следовало привести себя в надлежащий вид и принять участие в вечернем бдении. Вот и весь дневной круг богослужения. Наряду с этим, начиная любое дело, нужно было произносить надлежащие молитвы, и в течение дня вычитывать по кафизме Псалтири и главе Евангелия, Деяний апостолов и их посланий. Перед причастием нужно было выдержать трехдневный строгий пост, вычитать последование ко Святому Причащению, акафисты и каноны. Некоторым монахам, под руководством духовных отцов, позволялось непрерывно творить Иисусову молитву, а по достижению определенного духовного уровня удалиться в скит и вести жизнь столпника или молчальника… Вот таким трудом, полным самоотвержения и постоянной борьбы со своими страстями, заслуживали они прощение грехов и место в Царстве Небесном, да и здесь, в земной жизни, открывался у избранных дар провидения и целительства.
              Как этот ежедневный, изнуряющий труд далеко был от мечтательной «духовной романтики».  Как схоже это с реализацией мечты юноши о матросской форме, дальних странах. Приходит он на корабль и форму получает, и в дальних походах бывает, но вся его служба проходит в котельной или радиорубке, а заморские берега проплывают за толстыми стенами корпуса и переборок.
        Многие иноки начинали сомневаться в верности выбранного пути, да и духовные отцы доставались то ласковые как матери, то суровые и требовательные как отцы. И только общежительность, соборность спасала маловеров от скоропалительных решений. На то оно и братство, чтоб выручать.
           И вот сейчас, по указанию владыки, предстоит ему покинуть ставший родным монастырь. Хорошо, коль ненадолго, а, может быть, навсегда? На все воля Божья!

               
 Глава 5. Ох, дороги !

         В монастырском обиходе не принято долго собираться. Даже поговорка по этому поводу утвердилась: «Монаху собраться - только подпоясаться».
           История сослагательно наклонения не имеет. Скоро исчезнут последние путеводители в светлое прошлое. Но такая уж у нас страна, что невозможно предсказать, будущее, да заодно и настоящее и прошлое. Одно остается неизменно - дураки и дороги. При этом особая трагедия происходит там, где дураки не хотят строить дороги или наоборот, с особым энтузиазмом принимаются их возводить. Строительство и эксплуатация дорог - дело многосложное, не случайно каждый ее квадратный метр обходится в 1500 рублей. Представляете, какую сумму следует в буквальном смысле зарыть в землю, с тем, чтобы лет через пять  начать ее ремонтировать. И коль таких денег по селам и мелким городам не сыщешь, то и обходятся в них большаками с накатанной грузовиками колеей, вечно залитой водой. Стали хорошие дороги исчезать и в областных центрах, стоит лишь чуть свернуть с главной магистрали.
         А теперь представьте, по каким колдобинам, рытвинам и ухабам предстояло проехать игумену Герману, прежде чем пересесть на поезд. 60 километров - по столичным меркам  расстояние от центра  до одной из окраин, при отсутствии пробок преодолевается за 40  минут. А нашим путникам предстояло сравнительно спокойно проехать лишь первые четыре километра - расстояние до ближайшего населенного пункта. Монахи, военнослужащие ближайших гарнизонов, газовики и местные жители не сразу, а за два года выгладили бывшую трелевочную дорогу с помощью грейдеров, отсыпали песком, укрепили гравием, сверху вылили бетоном и укрыли асфальтом. По такой дороге колеса машины шипели от удовольствия.
          Но недолго длилось удовольствие от комфортной езды, сразу же, за поселком начиналось истинное мучение для пассажиров и техники: колеса, провалившись в колею, скользили по глине, замешанной на воде, как по маслу. Не помогали ни усиленный протектор покрышек, ни цепи, надеваемые на скаты. «Заложникам дороги» приходилось с помощью топора или бензопилы валить мелкий лес и устилать им дорогу. На монастырской машине, как положено для армейского тягача, была установлена лебедка с 20 метрами стального троса. Эта нехитрая оснастка позволяла обвить ствол дерева тросом и вытаскивать машину из хляби, используя силу мотора. А теперь представьте себе, сколько раз придется  смотать вымазанный в грязи трос с лебедки, прошагать по глиняной жиже к ближайшему дереву, укрепить на нем трос и дождаться пока машина продвинется на несколько метров. Чтобы не перемазаться в грязи в кузове машины всегда лежали два костюма, в которых экипаж танка преодолевает водные препятствия. Одна неприятность – изготавливался он из клеенки и рвался легко и на мелкие клочья. Если погода позволяла, приходилось раздеваться до трусов и в конце пути искать речушку или колодец, чтобы смыть с себя многослойные, кое- где превратившиеся в комья, глиняные «доспехи». Тот, кому удавалось преодолеть эту дорогу за 10 часов, считал себя  счастливым человеком. С холодом и сыростью, что выстуживало тело проходца можно было смириться, приходилось почаще меняться ролями с водителем. Но как преодолеть назойливую агрессию гнуса, комарья, оводов и слепней? Только терпением и, на непродолжительное время, натерев все тело чистейшим диметилфтолатом. А какого приходилось путникам если техника, устав бороться с произволом природы, намертво вставала и перегораживала дорогу другим машинам.
       Игумен Герман, за годы проживания в этих диких краях знал, что уныние от кажущейся безысходности может лишить любого богатыря силы тела и духа. Но не таков русский монах, молитва и собирает силы и отвлекает от нестроений. Коль Господу угодно подвергнуть испытанию их силу и волю, значит, его и просить нужно об избавлении от наступивших тягот.
          В этот раз помощь пришла в виде мелко моросящего дождя. Вся «пернатая тварь», не желая мочить крылышки, попряталась под листы, а покрасневшее от укусов и зудящее тело получило исцеление. Проехав, а вернее пройдя треть пути, отец Герман предложил устроить трапезу. В корзинке, заботливо поставленной в кабину отцом - хлебодаром, лежали пироги с капустой, и стояла бутыль с киселем. Водитель – послушник Виктор полил на руки игумену воды из канистры, подал полотенце и застыл в ожидании благословения. Произнеся благодарственную молитву, Отец Герман преломил пирог и  передал послушнику, при этом подумал, а вернее вспомнил, каким он впервые его увидел…

Глава 6. Испытание солдата

          Сердобольная бабка Матрена, стрелочница со станции, привезла его чуть живого, без документов и слезно просила помочь «касатику». Немало времени потребовалось игумену и иеромонаху Евгению – полевому хирургу, прошедшему «огонь, воду и медные трубы» Афганистана, Спитака, Приднестровья, Сербии и Чечни, прежде чем он произнес первые слова, а затем и смог припомнить, кто он и что с ним произошло…
       Сержант Виктор Драгунов, бравый разведчик за полтора года службы в Чечне зарекомендовал себя храбрым и исполнительным солдатом. Подходило время демобилизации, и командир предложил ему продолжить службу по контракту. Положенный отпуск Виктор решил провести дома. Мать и отец, а, особенно, зазноба души – соседская Мария заждались его. В финчасти он получил отпускные и боевые за весь период службы, каптер за небольшую плату подобрал ему хромовые сапоги, непонятно, каким образом оказавшуюся на складе НАТОвскую униформу, на груди в гордом сиянии расположились орден Мужества, медаль «За отвагу», гвардейский знак и знак за участие в боевых действиях на Северном Кавказе.   
         Деньги не давали ему покоя, и широкая душа молодого солдата, истосковавшегося по вольнице, решила сделать добро всем и в неограниченном количестве. Друзья в веселье и роскоши плодятся словно воши, а зависть и преступные наклонности распаляются от созерцания  чужого благополучия. Поездные воры крепко подпоили бойца и обчистили до нитки. Но не таков русский солдат, стал он разыскивать своих обидчиков и те, поняв, что добром для них встреча с бойцом не закончится, решили напасть первыми. Удар обрезком трубы лишил Виктора чувств и памяти. Преступники аккуратно сняли с товарного вагона пломбу и проволочную закрутку, бросили между ящиков с нефтяным оборудованием бесчувственное тело своей жертвы и вновь закрыли дверь. Неделю мотало вагон по путям, сортировочным горкам, прежде чем прибыл он на станцию Ухта. Здесь, случайно проходя возле раскрытого вагона, и услыхала стон изможденного солдатика бабка Матрена. Омыла она его, попыталась накормить и поняла, что жизнь и здоровье молодого человека находится в руках Господних. А кто же лучше монахов сможет попросить Всевышнего определить судьбу раба своего. Вот и был он привезен сердобольной женщиной, потерявшей мужа на Отечественной войне, в Троицко Печерский монастырь…
      Отец Герман чувствовал, что послушник хочет спросить его о чем-то важном, но боится или стесняется, он не стал  понуждать его к откровенью. Наконец Виктор сам обратился к нему: «Ваше Высокопреподобие, скажите, как мне дальше жить?»
- «А ты сам не можешь решить?»
- « Мне раньше казалось, что я знаю жизнь, а побыл в монастыре и понял, что я в ней не разобрался. Жил я в степной рязанской деревеньке.  Трудились все днем на колхозных полях, вечерами и по выходным – на приусадебных участках. Пока в школе учился или зимой еще было время погулять, а в остальное время как «скот словесный» трудился до изнеможения. А когда в армейскую службу попал, тут тоже не до рассуждений было. Караулы, атаки, отражение противника, непродолжительный отдых, и снова атаки. Сколько ребят из нашей разведроты погибило…?
          Не хочу больше воевать, хватит. И домой не хочу возвращаться, чтобы как отец и мать угаснуть на работе, а, скорее, спиться от каторжого труда и нужды».
«Не торопись Виктор с решением. Сколько лет ты родителей не видел? А они извелись наверно, пытаются понять, в чем перед тобой провинились. Я не случайно тебя с собой взял. Вот тебе мой наказ: отправляйся домой, осмотрись и , если действительно себя в мирской жизни не найдешь, езжай в Петербург и поступай в духовную семинарию, вступи в брак и служи на приходе, куда пошлют. Вот тебе рекомендательное письмо, в ректорате прислушаются к мнению братии. Из тебя не «чиновник от церкви», а пастырь добрый выйдет. А на каникулы приезжай в монастырь, рады будем тебя видеть».
- « Отец Герман, можно я с вами поеду, верным слугой буду. А в деревне ждет меня пьянка беспробудная. В первый день все соберутся в доме родителей. А потом должен буду посетить всех родных. Хоть и мало их осталось, а на две недели хватит».
- «Вспомни, какого было священнику  за Пасхальные праздники  обойти около сотни домов. По рюмочке в каждом испить – к исходу дня ведро будет. А ты пей как отец Иона или Илларион: с полной рюмкой садятся за стол, с полной и встают, ко рту бокал подносят и лишь губы мочат. Ты на человеческую глупость, что ревет: «Пей до дна! Налейте ему штрафную!» внимание не обращай. По христианскому обычаю никого, а тем более гостя принуждать к виночерпию не имеют права.
           Когда я был в Болгарии, на приеме у архипастыря, перед всеми гостями поставили большие бокалы, а передо мной маленькую рюмочку. Здравицы произносили часто, но  вино было не крепкое, и вышел я из-за стола совершенно трезвый, чего не скажешь об остальных. После этого я был удостоен личной аудиенции у болгарского Владыки. И опять передо мной поставили маленькую стопку, выточенную из рога, стоило мне из нее отпить, как сразу же она доливалась до полной. И опять меня не «разобрало». Владыка проявлял некоторое беспокойство, интересовался, нравятся ли мне вино и кушанья, не утомлен ли я беседой и даже предложил немного отдохнуть, а затем продолжить встречу. Но видно догадался, что за «вопиющая несправедливость» смущает его гостя и с улыбкой попросил поставить передо мной большой бокал. При этом объяснил, что в Болгарии, где запасы вина в каждом доме на годы припасены, званому гостю ставят маленькую стопку, чтобы подольше насладиться приятной беседой. А незваному гостю или смутьяну в вине не отказывают,  предлагают  безразмерный бокал, выпив который он не мешает другим веселиться, а мирно почивает в каком-нибудь чулане. Так что выпивай и угощай всех по-болгарски, полушутя, полусерьезно закончил отдых отец Герман.
         
Глава 7. Богатство вдоль дороги

         И началась вновь изнуряющая своим нудным однообразием и бессмысленностью борьба со стихией. Кто сосчитает, сколько раз ноги «уходили» из под него, и валился он в грязную жижу, из скользких объятий которой подниматься становилось все трудней и трудней. Вот пройдена еще одна треть пути, нужно согреться, а то и заболеть недолго. Отец Герман вновь обратился с поучительной беседой к послушнику Виктору.
        «Как ты думаешь, сколько может принести вот этот лес дохода, если вывезти его? Бесчисленно много т.к. запасы леса восполнимы. Вырубил делянку, посади саженцы и приходи вновь через 40 лет. Русский северный лес стоит дорого и пользуется неограниченным спросом. Мебель из ДВП и МДФ тяжела и противоестественна. Весь мир мечтает о деревянных домах и мебели из древесины. Так дать ее им за приличные деньги наша задача. А начать дело нужно с дороги. При этом добычу леса можно начать сразу же, и увеличивать по мере строительства. Дорога в две колеи длиной 20 километров, шириной в 10 метров обойдется по нашим бешеным ценам в 300 миллионов рублей, будет построена за два года и окупится со строительством небольших поселков и оборудованием лет за пять. А дальше, получай прибыль и радуйся жизни. Но  привыкли наши предприниматели к большим прибылям, и не скоро придут в эти края. Вот и населению местному приходится собираться в путь как на каторгу. Да, не скоро придет в эти благодатные края хозяин. Все  леса, что на границе с Финляндией и на Дальнем Востоке  изводят полностью. Варвары собственные сокровища уничтожают и за бесценок распродают. На что надеются? Суд земной, может, и избегут, а  суда небесного не миновать. Одна у них надежда - если в ад попадут, то истопниками попробуют устроиться. Но ад - все равно ад, и нет из него возврата. Ну, Виктор, поехали»…
         
Глава 8. Наконец - то приехали
 
          Это для Москвы кажется странным, когда из чащобы сначала раздается рык мотора, а затем появляется чудище, которое сразу трудно отнести к какому-то роду и племени. А  бедолаги,  выбирающиеся из него, смахивают на  героев русской народной сказки, которые олицетворяют нечистую силу. Но требуется полчаса полоскания в небольшом пруду или возле колодца и не узнать ни путников, ни машину. Одев чистое и теплое белье, превращаются они в добропорядочных граждан, которые спешат решать свои насущные вопросы во множественных чиновных кабинетах, где сидят люди, не имеющие ни малейшего представления, какова она «дорога жизни» в прямом и переносном смысле? Облет территории на вертолете и охота в загородных хозяйствах не дает ни малейшего представления об истинном положении дел «на земле».
           Ни одной машине не удавалось миновать пикет ГИБДД на въезде в районный центр, и водитель «замарашки» обязательно расплачивался за «таежный камуфляж» штрафом.
 Приходилось либо оставлять машину в пригороде, либо избавить автомобиль от глиняного панциря, который, подобно смоле, одинаково крепко прилипал  к металлу,  дереву и  резине.
         Автомобиль, монахи, по сложившемуся порядку, оставляли на территории воинской части, под неусыпным контролем механика Гаврилыча. Армейское начальство приобрело для мойки машин установку,  выбрасывающую струю, которая без труда могла сбить с ног зазевавшегося ротозея.  Но механик не только приводил машину в надлежащий вид, он внимательно прислушивался к мотору и что-то регулировал, затем подтягивал ходовую часть, заливал «по-царски» бензин и масло. Любит человек Бога и свое дело, потому все «горело» в его руках. А отец Герман и послушник Виктор направились в маленькую епархиальную гостиницу.
       Келарь, без лишних слов, проводил их в натопленную баню и долго окатывал то горячей, то холодной водой, простукивал березовым и обмахивал дубовым веником. Дрожь в теле и озноб, проникший казалось до костей, постепенно проходили, игумен Герман  почувствовал прилив бодрости, но он знал, что скоро она сменится такой слабостью, что не сможет он подняться с дубовых, банных палатей, нужно было немедленно добраться до кровати. Уже в полудреме выпил он стакан горячего молока с растопленным в нем сливочным маслом и съел пару ложек меда. Сон, как большой ватный тюк навалился на него и повел его по невидимым и незапоминающимся снам. Одна мысль успела промелькнуть: «Как хороши заповеди христианского гостеприимства: «Путника омой, напои, накорми и спать уложи. А ведь после угощения у хозяина на завтра порой ничего не оставалось. И не беда, ведь в облике путника посетить его мог сам Господь!»

 Глава 9. Прием у епископа.
               

                Утро игумен Герман начал привычным молитвенным правилом, затем сослужил епископу на литургии и в 10 часов, согласно приказанию, прибыл в епархиальное управление и сразу был  приглашен в покои Его Преосвященства.
     Владыка занимал две комнаты в двухэтажном доме «дореволюционной» постройки. Первая, бОльшая из них, являлась кабинетом и приемной. Чуть приметная дверь вела в маленькую комнату, служившую спальней.
     Как заведено в монашеском обиходе, игумен Герман, подойдя к двери настоятельских покоев, громко и внятно произнес молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради пречистой Твоей Матери, Преславных и Богоносных Отец наших и всех святых помилуй и спаси нас грешных!».
      На молитвенный возглас последовал отклик: « Аминь!» - знак согласия и дозволения войти.
      Игумен Герман плавно приоткрыл дверь, вошел в покои, троекратно, с поясными поклонами, перекрестился перед иконами, покоившимися в красном углу кабинета, озаренными неугасимой лампадой. Лишь после этого издревле заведенного правила, подтверждающего истинность в  вере и доброту намерений, игумен застыл в поклоне перед епископом. Владыка осенил его крестным знамением и быстро убрал руку. Не любил он, когда люди её лобызают. Особо рьяным он назидательно советовал не унижаться.
      Епископ по - отечески поцеловал в щуку отца Германа, чем выказал своё расположение и любезно пригласил сесть за приставной стол.
     На рабочем столе Владыки не было ничего лишнего. Перьевая ручка, три карандаша, маленький колокольчик, часы с двойным циферблатом и вращающимся маятником, как бы напоминавшие о неумолимом течении времени, стопка бумаги, лампа под зеленым абажуром, томик Евангелия и ещё одна изрядно потертая книга были разложены хозяином на раз и навсегда определенном им месте.
      Отец    Герман  безуспешно  попытался    прочитать название   книги.
      Епископ, по всей видимости, неоднократно сталкивавшийся с любопытством посетителей, по этому поводу и спокойно произнес, как бы невзначай:
                -  « Люблю басни Крылова. В них глубина и кратость – сестра таланта. А действующие лица: и люди, и звери – все до сих пор живы. И не хотят меняться к лучшему.
                Как-то при встрече Вы упоминали о Крылове. Напомните мне, пожалуйста, о чем у нас была речь».
                -  « Владыка. Я обмолвился о том, что мама моя - урожденная  Крылова. Но в родстве со знаменитым баснописцем она не состояла».
                Епископ заулыбался добродушно и весело:
    -  « Зато вас не минули талант и учесть поэта. Так  приступим к теме нашей встречи.
     Вы ходатайствовали о предоставлении творческого и лечебного отпуска. Я не возражаю.
Это малая плата за  пять лет безупречного труда, так что отдых вполне заслужили. Да и творческие Ваши успехи заметны.
      Книга ваших стихов, посвященных 70летию Победы в Великой Отечественной войне, признана целесообразной и полезной. В Главном Управлении по воспитательной работе Вооруженных сил отметили своевременность их написания, глубокое понимание темы и поэтическое мастерство. Был достойный цензор ваших произведений и среди архипастырей церкви. Его замечания  вы еще услышите сегодня.
      Однако, мы пришли к единому мнению, что в год великого юбилея, когда на праздничные мероприятия выделены значительные средства,  книга должна быть издана за счет государственных средств. Благо в них недостатка нет. Вы еще увидите, с каким усердием будут они одними израсходованы, а другими получены. Да и потребителями этой книги будут, в основном, люди мирские».
       Игумен Герман попытался предложить издать книгу за счет его личных средств, но епископ возразил кратко и властно:
       «Если хотите знать, то издание вашей книги я считаю вопросом политическим. Выйдет она при поддержке Комитета по печати страны или Москвы – труд будет весом и значим, а издадите её Вы, за собственные деньги – расценят  как подарок очередного благодетеля-толстосума и только лишь. Нет! Ни на собственные деньги, ни на средства меценатов или Патриархии такую книгу я издавать не благословляю. Мне не деньги жалко.  В нашей глубинке можем её издать за незначительные средства. Мы брошюры церковной литературы аналогичного объема печатаем по 25 рублей за книжку. При желании найдутся такие деньги. Более того скажу, если в канун такого праздника Вы со своей книгой приняты не будете, значит, в нашей стране всё с ног на голову поставили. Вы же писали свои произведения о ветеранах и для ветеранов. Каждое стихотворение нашло у них одобрение. А такая «военная приемка» поважнее любой литературной критики. Стариков не обманешь. С этим  довольно.
      Вам рекомендовано существующие две главы - «Неизвестных солдат не бывает» и «Нет - не закончена война» дополнить третьей - под условным названием «России верные сыны».  Раскройте в ней суть и подвиг служащих силовых структур в настоящее время.  А ведь есть о чем рассказать. Герои жизни не щадят, бъются за Родину и за веру, достойно продолжают  подвиги отцов. В таком виде книгу можно рекомендовать и ветеранам и подрастающему поколению.
        Посетите воинские части, покажите ваши работы,  уверен, что вы найдете много достойных примеров. Поговорите с женами офицеров. Они без купюр вам выскажут правду, как есть. Мыкаются они со своими суженными по заставам и гарнизонам, «ни кола, ни двора». Чаще всего работу себе найти не могут. Да и детишки до получения аттестата зрелости по нескольку школ меняют. Вот из таких гарнизонных мальчишек и вышли бы прекрасные командиры. Только какая мать своему сыну посоветует повторить собственную цыганскую судьбу? Одним словом, обязательно посетите несколько гарнизонов. Особое внимание уделите служащим в органах внутренних дел, спецслужбах, спасателям. Ох, не легкий и не щедрый хлеб они зарабатывают. Святые люди!  Бессребреники!      
           Хотел бы вас предупредить о том, что помимо тех, кто ждет вашу книгу, найдутся немало инакомыслящих, кому она как кость в горле. Для них вы - претендент на кусок сладкого пирога, да и на почетные места за праздничным столом и в президиумах всевозможных сборищ. Богемная жизнь и шоу - бизнес покоя и жалости не знает.
     Литературная «братия» и раньше высокой нравственностью не отличалась. За советские времена было подготовлено около 8 миллионов окололитературных работников, а многих ли мы знаем и помним? Большинство были функционерами, многих талантливых людей за их правдивое мировоззрение затоптали или сгноили в лагерях пройдохи от искусства по дороге на Олимп. Вот вы, почему не поступили после литературной спецшколы в Литинститут? А, с вами за партой сидел внук  поэтессы с миллионными тиражами. Видите, у нас приветствовались не только трудовые, но и поэтические династии» - с улыбкой сказал епископ. «Так что если будут вас поносить за слово истины - примите  гнев «соперников» (собратьев по перу) как должное. Их лукавство очевидно, не боритесь с бесовщиной, что с удобством в них расположилась. Как у нас заведено, помолитесь Господу об их исцелении от одержимости. И не более. Главное, помните, что Господь все видит и все знает. Ведомы ему и ваши труды. И если до поры ваши стихи не будут изданы, значит на это  воля Всевышнего. Смиритесь, но не сидите с написанным и не дожидайтесь манны небесной. Стучитесь в редакционные и чиновничьи двери. А коль они не откроют, то это их вина.
           А писать нужно, народ истосковался по доброму слову. Я имел возможность неоднократно встречаться с современными деятелями искусства. Когда с ними один на один беседуешь – вполне нормальные люди, и говорят чередом. Но стоит им на «тусовке» или на сцене появиться - словно их подменяют: воют по-лешачиному, скачут мужики в бабьих тряпках, потешают досужую толпу. И смеются, зрители над лицедеями - вот какие рожи безобразные, а артисты над зрителями – платите побольше, мы и не такой Садом с Гоморрой вам устроим.
        Лицедеи и их наниматели, в  ученых диспутах пытаются оправдаться тем, что не готово общество воспринять «элитарное» искусство, вот и идут они на поводу низменных страстей зрителей. А о воспитательной роли культуры не вспоминают, будто она и не существует.
            А ведь наступят времена и без зазрения совести после прославления культа глупости и насилия возьмутся, «засучив рукава», вчерашние хохмачи за патетику. Не страшно вам отец Герман соперничества с оборотнями».
              Игумен, словно предвидел вопрос и без смущения произнес: «Владыка, они не искренны, поэтому достичь заветной цели вряд ли сумеют. Да и зритель не так глуп, как может показаться. Ведь каждый понимает: «Однажды предавший - в чем тебе вера?»
           Епископ кивнул головой в знак согласия и продолжил: «Ещё обязательно дополните книгу биографической справкой. Путь Вашего духовного совершенствования мне известен, а вот как сложилась Ваша светская жизнь, расскажите вкратце. У нас с вами есть час времени, а потом я вас представлю моему гостю, а сам по делам до вечера отъеду»
          Владыка подошел к окну и как бы что-то внимательно рассматривал. Это была его манера сосредоточиться.
            

 Глава 10. « На вас возлагается высокая миссия…»

         Владыка вышел из состояния глубокой задумчивости и начал говорить, вроди бы на отвлеченную тему:
          « Вот так - живет человек свой век, суетится, быстро пролетает череда лет и десятилетий, а вспоминаются, как верстовые столбы на дороге жизни, лишь наиболее яркие события. Жили бы все  время с Богом в душе, не мыкали бы горе как сейчас. Ну да никогда не поздно покаяться и изменить поведение свое.
        Вот и сейчас, при несказанном изобилии природных богатств, как считают специалисты страна обладает до 30-40% мировых запасов, 40% чернозема, народ влачит жалкое существование. Наше государство отделилось от церкви и производства. Ни непосредственно, ни через политические или государственные институты  священство воздействовать на политику и производство не может и не должно. Мы можем лишь обратиться к душам людей, с помощью идей разбудить их сознание. Если церковь вынуждена возвысить свой голос в защиту обездоленных – значит дальше терпеть такое положение нельзя. События могут пойти по непредсказуемому варианту.
          Я рад, что не ошибся в выборе исполнителя воли Святейшего Синода. На Вас возлагается огромная ответственность за объективную подготовку предложений по совершенствованию дальнейшей политики церкви в социальной области.
          В управление страной духовенство лезть не собирается. Но прихожанами храмов являются законодатели и чиновники всех мастей, предприниматели и производители национального богатства – словом все: и власть предержащие и простолюдины. И все, рано или поздно должны понять: довольно экспериментов, пора дать народу пожить спокойно. Если благоденствию нации мешают казнокрады - их необходимо наказать по всей строгости закона. Лодырей следует заставить работать или гнать в шею. Понятно, что без великой идеи, сильного лидера и достойного образования нас ждет кабала, которая и не снилась.
         Люди жалуются на тяжелую жизнь. Нужны глубокие, здравые  оценки происходящего и конкретные предложения по  повышению благосостояния всего народа. Пора завершать демонстрацию вопиющей нищеты подавляющего большинства населения и вызывающе дерзкой роскоши толстосумов.
Сами ли они отделились от народа, или народ отказался от них - не так важно. Страшно, что затянувшаяся экономическая несправедливость в любое время может разразиться взрывом общественного негодования.
         Постарайтесь голубчик. Вы сами инвалид с ничтожной пенсией. Вот и ощутите на себе всю тяжесть происходящего. В качестве советника рекомендую Степана Георгиевича Маковенко. Передайте ему мое благословение и нижайшую просьбу о помощи. Скажите, что помню его и поминаю в молитвах. Думаю, что вы не сомневаетесь в его компетентности».
        Отец Герман не ожидал такого предложения. Его не пугали ответственность и масштабы поставленных перед ним задач. Из исповедей прихожан и встреч с друзьями, занимающими ответственные посты,  он был достаточно информирован о степени падения экономики страны, об условиях жизни народа, при котором ежегодно его численность сокращается на 700 – 800 тысяч человек. Как, в очередной раз, перестройка и гласность превратились в разгром и вседозволенность, он знал не понаслышке. Ну, да что там смаковать безобразия, следует искать выход из сложившегося положения. Про себя отец Герман поклялся весь свой талант, все знания направить на общую пользу.
         Отца Германа волновали и другие проблемы: на кого он оставит братию монастыря, кто заменит его на игуменской кафедре, кто будет духовно их окормлять? Да и сам он, придя в мир, окунувшись в пучину человеческих страстей, сможет ли выдержать их напор. «Рыночные порядки» разрушили когда - то добрые отношения между людьми.
         Владыка постарался рассеять сумрак сомнений на душе отца Германа: « Знаю, что будет вам трудно, но Господь милостив и не возлагает на чад своих крест больший, чем мы можем понести. А если и наказует, так любя, как истинный отец.  А теперь, без суеты, давайте попрощаемся, Господь лишь знает, придется ли нам еще свидится? Прости меня отец Герман, если обидел тебя чем. Все мы люди смертные и грешные. Отец Герман, растерявшись от неожиданности и смущения, смог произнести лишь хрестоматийное: «Господь простит, и я прощаю». И сам в свою очередь повинился перед епископом в своих прегрешениях, обидах и огорчениях, что принес он своему учителю и начальнику.
            Странно  со стороны наблюдать, как искренне каются   в своих  грехах .два священноначальника. Вот бы так всем, собраться и не формально, освободиться от коросты, с тем, чтобы вновь не обрастать прегрешениями. Да, живи народ богоизбранный  по заповедям и заветам - давно бы все и на земле в Царстве Небесном прибывали. 
           А с рекомендованным советником отцу Герману пришлось поработать в Госплане. А кто в «штабе экономики» не знал начальника отдела здравоохранения, социального обеспечения, культуры, науки, образования, физической культуры и спорта и прочая, прочая, прочая?     Прекрасный фармаколог, кандидат наук, врач-травник - он разбирался в существе проблем, и сам реально помогал людям.
       Лишь недавно, и только избранным, стало известно, что за помощью к нему обращались и руководители страны и вельможи, находящиеся в изгнании. Трудно было найти более удачный союз для решения столь злободневного и ответственного поручения.
          Владыка подошел к окну и молча замер. В воспоминаниях о последнем царе - Николае Втором отмечали, что подобным образом император Николай Александрович показывал визитерам, что аудиенция завершена. Но епископ Анатолий пристально, с нескрываемым любопытством и удивлением наблюдал  за происходящим во внутреннем дворе, и его лицо озарила добрая улыбка.  Будто что-то важное вспомнив, он подошел к отцу Герману и предложил спуститься в сад и познакомиться с схиархиепископом Лукой.
         Отец Герман замер от неожиданности. Епископ Анатолий кратко рассказал ему, что схиархиепископ вышел на покой и изъявил желание закончить свой жизненный путь в Троицко Печерском монастыре, в котором начинал свое служение  в смутном 1917 году. «Вот и духовник для вашей братии. Вы не смотрите, что он второй уж век живет, бодрости и силы духа ему не занимать. Вчера в полночь привезли его после злоключений, а в 4 часа он уж на ногах был. До шести часов молился в келье, затем до восьми в храме. Выстоят обедню, вы его не приметили в алтаре т.к. он в храме, среди прихожан молился, а сейчас вместе с садоводом розы обихаживает».
          Да, так оно и было. Здоровенный, двух метров роста садовод, в прошлом профессор сельскохозяйственной академии склонился над седым как лунь, с розовой как у младенца кожей на лице старцем и внимательно слушал, как обрезают и черенкуют розовые кусты в Болгарии, в местечке Казамлык, где плантации «королевы цветов» занимают тысячи гектаров. Они, может, и уступают по красоте голландским и немецким гибридам, но замечательно пахнут, а масло из их лепестков поступает в лучшие парфюмерные фирмы мира.

Глава 11. Благослови, Владыка!
      
         Увидев приближающихся священников, архиепископ улыбнулся им как обрадованный появлению родителей ребенок.
Такие доброта и радушие свойственны не впавшим в детство старикам, а людям, прожившим нелегкую, полную скорби и печали жизнь и так и не озлобившихся на людей, потому, что постигли истинную причину, источник и цель пережитых ими страданий. А радуются они тому, что жизнь их не прошла даром и могут подвести ее итог  подобно апостолу словами:
 « Добрым подвигом я подвизался, течение совершил (жизнь прожил), веру сохранил». Не было сомнения, что схиархиепископ Лука  преданно служил Господу, и жизнь прожил достойно, помогал нуждающимся в трудную минуту и оставляет после себя достойных продолжателей своих дел.
           «Рад вас видеть» - обратился он с приветствием к застывшим перед ним в почтенном поклоне священникам, по - отечески их поцеловал, снял передник и, взяв под руки, стал прохаживаться по дорожкам небольшого сада.
            «Видно объяснение состоялось? Езжай отец Герман, за монастырь не беспокойся. Он мне дорог не менее чем тебе. Первый раз отец привез меня в Печеры в 1905 году. Старец Силуан долго разговаривал с отцом, прогуливаясь по липовой аллее. Все, что он предсказал, вскоре сбылось: смуты, не прекращавшиеся почти 20 лет; война, из которой Россия вышла побежденной и внешними и внутренними врагами; произвол «красного дракона»; изгнание и уничтожение цвета нации; погромы церквей и уничтожение духовенства; и вновь война и вроде бы начавшийся, но не набравший еще силы расцвет «Третьего Рима».
              Вы молоды и, может быть, будете свидетелями торжества Православия. Не мы, так внуки наши будут званы на духовный пир. Ну, что, тяжело служить? Не горюйте, на том свете отдохнете. Вы твердь, фундамент, на котором вера держится и государство стоит. Глядя на многоэтажный дом, не приходилось ли вам сожалеть о «вопиющей несправедливости»: кирпичи, что под крышей притулились, лишь свой вес несут и нижние попирают. А какого кирпичам фундамента и цоколей?  Вся стена своей массой давит, того и гляди в порошок разотрет, не думая, что и сама рухнет и погребет под собой и строителей и жильцов.
           Так вот, вы – камень, положенный в основание общества, Святой Руси, несите свой крест и дальше. Вы уж меня старика простите за многословие и позвольте закончить свои суждения о заботе Спасителя о нас и нашем долге перед Господом и людьми следующими стихами:

                Взглянув на путь,
                которым в жизни брел,
                В дни тяжкие -
                один увидел след.
                В благие дни
                со мною рядом шел
                Господь, с чьим  именем
                не раз минул я бед.
                Хоть стыдно было,
                у него спросил:
                «Ты молча наблюдал
                крушенье грез?».
                «Я на руках,
                как сам всех вас учил,
                В дни бед тебя с крестом
                безмолвно нес».

                Вы не удивляйтесь, я с детства питал пристрастие к стихосложению. А теперь Святейший Патриарх благословил и проповеди в стихах произносить. Издревле  ценилась краткость в выражениях, считали ее «сестрой таланта». И не потому, что бумагу жалели. Мало кому удавалось выразить суть явления так, чтобы словам было тесно, а мыслям – вольно. Это дар свыше - талант, который зарывать в землю непростительно. Ведь никто из поэтов не скажет, как стихи рождаются, откуда слова берутся и куда исчезают, если вовремя не запишешь. Вот и вы, отец Герман продолжайте свой творческий путь. И не беда, если не напечатают, Господь все видит и, в свое время, даст вам в помощники умного и состоятельного человека, который не слушает «могильщиков»  русского слова, кому не безразлично какое образование получит его дитя. Да и в  помощники выбирает не тех, кто поглупее и не может составить ему конкуренцию, а людей образованных, талантливых в своем деле.
       Владыка Анатолий, езжайте по делам, а мы побеседуем с отцом игуменом о его книге. Она в какой-то степени и обо мне написана. Скоро семидесятую годовщину Победы будем праздновать, а мне иногда и друзья – однополчане пригрезятся, навечно оставшиеся молодыми. Встану, помолюсь о них, а потом снова о них вспоминаю. Как вы написали в стихе

               
                Нет, не закончена война,
                она идет в душе солдата.
                Скорбит о павших вся страна,
                и память об ушедших свята.

 Глава 12. И я поваевал               

        Владыка продолжил: «Меня ведь не сразу на войну призвали. Я, в это время отбывал срок заключения  в лагере, километрах в двухстах от Воркуты. Арестовали меня в 1937 году, как «врага народа» и ждал меня приговор к «10 годам без права переписки» - считай, смертная казнь. Вначале меня в Бутырской тюрьме месяца два избивали, да по ночам допрашивали. Требовали, чтобы я совершил самооговор и дал показания против священников Богородского храма. На наше счастье и среди тюремного начальства находились люди с добрым сердцем. Вот один смельчак и посадил меня в камеру к проворовавшемуся бухгалтеру, тот страдал неизлечимой болезнью и вскоре умер. Старший надзиратель приказал мне переодеться  в одежду бухгалтера, а покойного, в моем подряснике отвезли на Калитниковское кладбище. Так перестал существовать иеромонах Лука и пошел я в обличии казнокрада по судам и тюрьмам. 
          Этап на Воркуту формировали в Таганской тюрьме, мой спаситель сопроводил меня до нового моего узилища и, вроде бы по какой-то надобности, заехал по пути в Новоспасский монастырь, превращенный в архив НКВД и пересыльную тюрьму для малолетних «преступников». Меня он оставил в усыпальнице рода Романовых, дал возможность помолиться в храме Романа Сладкопевца,  затем отвел в какую-то келью и угостил по тем временам по-царски: из брикета сварил гороховый суп, отварил макароны с сосиской и налил литровую кружку чая с сахаром. Я поинтересовался, зачем он помогает мне, рискует собственной жизнью? И как вы думаете, что он мне ответил? « Я такой же, как и вы, патриот Отечества. И хотел бы, чтобы у вас не пропала вера в людей. Помогая вам, я и в себе веру в светлое будущее укрепляю. Я практически ничем не рискую. В вас я  уверен. Да и семейство ваше мне ведомо. Ваш отец был компаньоном купца Дорохина, с которым  дружны мой отец, тесть и я». Моим спасителем оказался крепкий, обстоятельный в делах и мыслях рязанский крестьянин Петр Дубровский, ваш дед - отец Герман».
       Многие заключенные рвались из тюрем в лагерь. Сидя за семью замками, по одиночке, постоянно подвергаясь унижению со стороны следователей и тюремных завсегдатаев, сутками находясь взаперти в переполненных камерах, им казалось, что в лагере смогут они вдохнуть свежего воздуха, увидеть солнце на небе, синь небес. Но они жестоко ошибались, тех, кто не погиб в дороге, ждали продуваемые всеми ветрам бараки, всепожирающий гнус, робота до изнеможения среди болотной топи и вони, и постоянный, ни на минуту не проходящий голод.
           Не знаю, смог бы выдержать я весь срок заточения, но началась война, наши дела на фронте были чрезвычайно плохи и среди заключенных стали проводить мобилизацию. Начальник спецчасти бегло посмотрел мое дело, поинтересовался, не переметнусь ли к врагу при первой возможности. Увидев мои гневные глаза, сменил тон разговора на более мягкий. Я хорошо владел немецким, английским и французским языками, это и определило мою военную судьбу. Вначале меня хотели зачислить в школу разведчиков, но медицинская комиссия, из-за сильного истощения, признала годным только к нестроевой службе. Так в штабе одной из дивизий появился переводчик.
          К моему удивлению начальником контрразведки дивизии (СМЕРШа) оказался твой дед. Несмотря на ранение в грудь, полученное в Первую Мировую войну ему удалось настоять на отправке на фронт. Ваш дед великолепно говорил по-немецки, с баварским акцентом, обильно сдабривая речь непарламентскими выражениями на немецком же языке. Он три года пробыл в немецком плену, жил и работал в одной из бюргерских семей. Мы договорились при людях не обнаруживать наше знакомство. И лишь постепенно, как ровесники и коллеги по службе стали переходить от жесткой субординации к нормальным, общечеловеческим отношениям. Ваш  дед был человеком огромной силы воли и чрезвычайной отваги. Однажды вечером водитель проскочил нужный поворот, и мы оказались в расположении фашистов. Он приказал нам молчать, а сам, одев неизвестно откуда взявшуюся накидку и фуражку немецкого офицера, подошел к штабному автомобилю, недолго поговорил со старшим офицером и, вернувшись к нам, сообщил, что господин майор приказал нам проваливать с подведомственной ему территории.      
          Твой дед сказал, что очень раздосадовал здешнего начальника тем, что закупил у местных крестьян свинью, которую везет сейчас к генеральскому столу.    Майор повел  себя как егерь, во владениях которого позволил себе охотиться высокопоставленный самозванец.  Весьма фривольная баварская песенка про веселую хозяйку пивной, которую лирическим тенором исполнял твой дед, звучала в его устах как триумфальный марш и служила прекрасной «дымовой завесой» при нашем «отступлении». Несмотря на отчаянные выкрики майора о том, что мы вступили в сговор с местными партизанами, которые заставляют его и солдат питаться консервами и галетами, некоторые солдаты пытались подпевать «заезжему тенору». Другие шумно обсуждали безнравственное поведение героини песни.
         Вспоминая молодые годы, Петр Дубровский водил разведгруппы в тыл врага. О его личной отваге ходили легенды. Когда разрешили ношение наград Первой Мировой войны он не без гордости, но только один раз, одел и два знака георгиевского креста: посеребренный и серебренный. Как он сохранил их в годы плена, Гражданской войны и советской власти осталось его личной тайной. Дед твой здорово переживал и за отца твоего, когда он в зиму 1941 года, был ранен в небе над Москвой:  пятку как ножом срезало. Полгода в госпитале пролежал, потом в военной приемке занимался испытанием самолетов. По приказу Главнокомандующего год  перегонял американские самолеты из Ирана в Армению. Безоружные, с ограниченным запасом горячего были они легкой добычей немецких стервятников, которые с аэродромов Турции совершали перехваты. А потом еще несчастье – не по своей вине и эскадрилью потерял и сам был сбит в Польше за полтора месяца до окончания войны. Был тяжело ранен, пришлось отнять ногу, а на груди четыре осколка, прорвав зимний комбинезон, гимнастерку и свитер только посекли грудь, образовав крест. Да и второй его сын - Николай, после Прохоровского сражения тоже инвалидом стал. Мне понятно, что ты - отец Герман в их память и поминовение 30 миллионов лучших наших соотечественников стихи написал. Да, по воле сил бесовских устраиваются такие почти ритуальные убийства. По их же произволу невозможно не только настоящее и будущее, но и прошлое предсказать. Уж сколько раз историю войны переписывали в угоду власть имущих. Нам даже враги удивляются - как мы легко сами у себя  победу крадем. Такого коварного врага как немецкая военщина полуидиотами показывали, а на самом деле мы победили  огромную, подготовленную четырьмя годами войны армаду, на оснащение которой работала вся Европа. Так что Ваше Преподобие прими от меня благодарность за то, что без указаний, по Божьему изволению написал стихи, истинно совершенные. Для полноты добавь еще главу «России верные сыны».  Не сладко служить сейчас, и раньше военнослужащие терпели неудобства, но они в определенной степени компенсировались. То, что имеют сейчас «силовики» ни в какое сравнение не идет с тем, что им приходится переносить. Не забудь о них сынок, порадей».
        «Ваше Высокопреосвященство, я предполагал издать книгу о службе в современной армии, милиции, ФСБ и МЧС отдельно. Все материалы готовы. Я оставлю вам на рецензию один из экземпляров. Более того, готовы стихи и еще для 4 книг под условным названием: «Духовная песня», «Антихрист», «Родина моя – Россия», и книга басен и притч.
Можно ли мне прочесть одно из них».
«Сделайте одолжение»

                Воин – это не должность,
                а свыше призванье.
                Век вступать в бой со злом
                и его побеждать.
                С честью выполнив долг
                и закончив заданье,
                С чистой совестью раны
                взамен получать.
                Ран телесных не счесть,
                и духовных немало.
                Сорок лет Вас за  мужество
                так награждали,
                Но армейская дружба
                не раз выручала,
                Словом добрым и делом
                от них исцеляла.
                Сорок лет по житейским
                понятьям «немало».
                «Сорок» стало в России
                синонимом «много».
                Ну, а в жизни мужчины
                лишь только начало,
                Что откроет Вам к мудрым               
                решеньям дорогу…
                «Продолжайте служить» -
                Просит Родина – мать,            
                Ведь пока есть враги -
                нужен щит нам и меч.
                И как душу  не смеем
                пропить и продать
                Ту  страну, что клялись
                перед Богом беречь.
          Многие офицеры, с которыми мне пришлось встречаться настолько устали от нищеты и бытовой неустроенности, что ждут пенсии как манны небесной. А что со страной будет. Придет ли смена?» 
        -  « Я вас именно так и понял. Спасибо за правду, утешил».
Отец Герман хотел спросить архиепископа о том, как протекала его служба в Троицко Печерском монастыре, но сам владыка коротко и четко произнес: «Когда погром монастыря устроили, я в ските находился, игумен Силуан поручил мне доставить письмо Святейшему Патриарху Тихону о том, какому поруганию подвергся монастырь. «Ты самый молодой и неприметный, у тебя достаточно сил, чтобы дойти до станции, а я пойду братию поддержу в последний час». С тем и направился вместе с двумя схимонахами в монастырь и был, как и все умерщвлен. Через день, после того как «красные дьяволята» покинули монастырь, я вместе с местными жителями, совершил литию и похоронил братьев в двух километрах от монастыря. Это место отмечено на карте, что будет храниться у епископа Анатолия. Если я не успею, не оставьте место их упокоения без внимания. На карте есть еще одна отметка. В сорока километрах от монастыря, в одной из пещер спрятаны особо чтимые иконы и священные сосуды, которые мы вначале в скит перенесли, ожидая погром, а затем скрыли от супостатов в укромном месте. Я попробую разыскать его сам. Если это мне не удастся – продолжи мое дело».
         «Скажите владыка, а как так получилось, что вас подвергли поруганию по дороге из Москвы» спросил отец Герман у старца.
«Тот ответил: «Это что за поругание. Я неблагие намерения попутчиков сразу почувствовал и подумал, что лучше избавить их от преступления, неважно: кражи или разбоя. Когда я им сам отдал пальто, костюм и обувь я их отвел от пагубного намерения и не дал им взять греха на душу. Заметь не свою, а их жизнь спасал».
- «Только духовный человек сможет дать верную оценку вашему поступку».
- «А то, что два километра от вокзала до епархии пришлось в не совсем соответствующей обстоятельствам одежде пройти - то в этом я особого позора не вижу. Плохо, что привратник не поверил моей просьбе, видно еще по мирской привычке, по одежке встречает. Ну, будет об этом вспоминать. То уже прошло, нужно жить сегодняшним днем. Время подошло отправляться вам отец Герман в путь. Благословляю на добрые дела. С Богом!»

Глава 13. Путь нелегкий   

          Отец Герман и послушник приехали на вокзал заблаговременно. Так как  станция  была транзитной, то купить два билета в один вагон, а тем боле в купе, было чрезвычайно сложно. Оставалось надеяться на депутатскую броню или военные литера, которые снимали за полчаса до отправления или на приезд в город командированных или инспектирующих чиновников. Погода была неважной: моросил осенний дождик, да и температура была непривычно низкой.  Поэтому весь железнодорожный персонал находился в здании вокзала. Среди них выделялась своей бойкостью и остротой на язык стрелочница бабка Марья. Увидев послушника Виктора, она всплеснула руками, затем закрыла налившиеся слезами глаза и так, не смотря перед собой, направилась к своему «крестнику». Слов ее не было слышно, но можно было догадаться, что она несказанно рада встрече с тем, чья жизнь несколько месяцев тому назад находилась в руках Божьих. Но слезы радости коротки и наступила пора отчаянного веселья. Да и Виктор в порыве безграничной благодарности так крепко сгреб свою спасительницу в объятья, что и молодухи зарделись пунцовым цветом.
             Первые, не нуждающиеся в словах чувства схлынули, настало время расспросов и объяснений. Как была рада одинокая женщина, что Виктор едет навестить родню,  потом, Бог даст и на учебу в семинарию. «Доброе дело, доброе дело» - непрерывно и одобрительно твердила Мария Ивановна Зотова – бабка Маша, участница войны, помощником машиниста исколесившая за войну всю страны и Европу, потерявшая в годы лихолетия мужа и так и не устроившая свою жизнь. Такова уж добрая душа – радуется, а не завидует чужому счастью, творит добро, не требуя похвал и  наград.
          В это же время станционное начальство, служащие и некоторые пассажиры подступили к игумену Герману и стали подходить за благословением. О добром пастыре слава бежит не медленней худой. Многие посещали монастырь и с заслуженной гордостью могли не только восторгаться красотой возрожденной обители, но и тем, что в его стенах лежит и ими положенный камень.  Отец Герман открыл деревянную коробочку, напоминавшую по размерам и форме портсигар и извлек оттуда стопочку иконок, на которых была изображена Троица, написанная Андреем Рублевым, и раздал их всем желающим с добрым напутствием.
          Однако пора было выяснить, удастся ли выехать сегодня. Нашлись два билета в одном купированном вагоне, но в противоположных его концах. Кассир убедила игумена, что проводник, при необходимости поможет им оказаться вместе. «Господь и время все устроят». Осталось только смиренно дождаться прихода состава.
          За общей беседой время протекло незаметно и в ответ на призывный звонок станционного колокола немногочисленное племя отъезжающих и провожающих подхватило все, что стояло на скамейках и возле них и с шумом и толкотней направилось через узкие вокзальные двери на перрон. Вскоре все рассыпались по асфальтовому полотну и были поглощены зеленым чудищем в свое металлическое чрево. Раздался посвист локомотива и поезд стал медленно, но неустанно набирать скорость. Вот и городок остался позади, нужно было обрести дорожный вид и, хотя бы для приличия, познакомиться с соседями по купе.
          Возле окна, по ходу движения поезда сидел загоревший, а может тщетно пытавшийся отмыться от угольной пыли мужчина «в рассвете лет», по календарным понятиям лет пятидесяти. Напротив него сидела дама «бальзаковского возраста», манерами и непрерывным смехом пытавшаяся убедить соседей в своей доступности. Рядом с ней сидел молодой еще человек, который, судя по его виду, напряженным трудом в жизни не занимался. Возле него лежала гитара, конечно не творение Кузнецова, но явно не современной работы. На столе в непринужденной позе развалились курица, балык кеты, литровая банка красной икры и еще какая-то снедь. Отдельно, вдоль окна, в специально приспособленных ячейках, стояли початые бутылки водки, вина и минеральной  воды. Соседи слегка раскраснелись от выпитого, но было видно, что испытывали явное намерение продолжить трапезу. Поводом для следующего тоста хотели избрать новое знакомство, но отец Герман попросил обойтись без него. С ворчанием: «Мы не гордые…» «горняк» налил себе и «музыканту» по полстакана водки, даме - вина и под подходящий по месту пребывания тост: «Поехали» выкушали содержимое стакана.  «И о чем же с вами позволите говорить?» - стал потихонечку задираться «музыкант». «Да хоть о музыке» - ответил Герман «Позвольте гитарку». Он лишь слегка подстроил ее под  свой голос и без прелюдий пробежался по струнам с виртуозным мастерством, отточенным еще в  школьные годы, и начал исполнять точно попадая в ритм колес, давно уже написанную им дорожную песню:

       Из Сибирской глубины, Скорый поезд борзо мчится, Все окошечки видны

       «Вот уважил» - заревел  «горняк». Налил стакан водки «по самые бровя» и начал протягивать его Геннадию, но на середине пути остановил свою сладостную ношу, при этом немного расплескал, и с сожалением произнес: «Извиняюсь, запамятовал, тебе нельзя. Ну, за твое здоровье» -  и опорожнил его в два глотка. Поверх было направлено две икринки: « не стоит аквариум переполнять. А то подерутся».
            Дама попыталась оживить беседу: «Я вас кажется где-то видала. Это не вы приезжали к нам в Воркуту с артистической бригадой? Нет, так это не важно, у вас безусловно и слух есть, и голос поставлен. Вам бы в филармонию следовало обратиться. Хотите, я вам помогу, у меня один знакомый антрепринер есть».
«Смотри парень, там все сплошь голубые, а может и ты из этих?» -  попытался сострить «музыкант». Разговор вновь, не набрав скорости, попал в тупик. С тем, чтобы дольше не испытывать судьбу Геннадий решил проведать своего попутчика.
             То, что он увидел, существенно отличалось в лучшую сторону: пожилая чета учителей ехала в отпуск на юг, где их дочь с зятем недавно купили дом. «Вот и отдых, и новоселье, и нашу серебряную свадьбу в один раз отметим» - довольно доложил глава семейства. Его супруга, по-видимому преподаватель математики или физики выражалась точно и ясно: «Мы с мужем на Севере 20 лет трудимся, а денег не то, что на дом, и на сарай заработать не смогли. А молодые пять сезонов в геологической партии поработали и теперь всю жизнь в нормальных условиях жить будут. А на Север будут для контраста приезжать, чтоб настудившись вернуться к себе и сказать вожделенно: «Как хорошо у нас!». Третьим попутчиком был молодой человек, который все время лежал на верхней полке и в разговор не вступал. Судя по короткой стрижке и испытующе недоверчивому взгляду не трудно было догадаться, что  он недавно освободился из мест заключения. И сидел, скорее всего, за пустяк: подрался  на танцплощадке или задавил соседского петуха, пролетая на мотоцикле по городу с сумасшедшей скоростью.  Пожилые пассажиры начали просить молодого человека перейти на место Геннадия, но он прекрасно понимал, что совратят его соседи молодца и чем все закончится неизвестно. Он пообещал навестить их еще раз и пошел в свое купе, залез на верхнюю полку и задремал. Проснулся он от громких возгласов: «Куда бубну суешь, крести козыри у нас».  Голос был незнакомый и властный. Такой не потерпит возражений и неопытного партнера может склонить к смене правил и во время игры. «Шут с вами, забирайте выигрыш» - с досадой согласился «горняк» и стопка денег тысяч на семь исчезла в кармане «горлопана». « Не везет тебе в «петуха» - в «очко» сыграем» - двусмысленно заржал как необузданный конь еще один партнер. Азарт, распаленный водкой заставляет человека лезть в капкан желаний, несмотря на откровенно жульнические  повадки партнеров. «Не чисто дело. Разденут они соседа догола. Нужно как-то помочь ему выкрутиться из затруднительного положения». Соотношение сил было явно не в его пользу: три – против одного. Страшнее было то, что «горняк» уже не играл, а отыгрывался.   Ставки росли, и сумма в 7 тысяч была не первой и не последней.
           Но разрешение проблем произошло внезапно и неожиданно. Послушнику Виктору надоело олежать на полке, и он решил навестить учителя. Растворив дверь купе, он увидел своих обидчиков, тех - кто без зазрения совести считали его давно погибшим. Без сомнения его узнали и шулера. Гнев человека, избежавшего смерть и лишения, был настолько велик, что он не произнеся ни слова, одним, отточенным годами тренировки ударом вышиб дух из «горлопана», а ногой пригвоздил к стене «музыканта». Третий партнер выхватил нож и готов был нанести удар разгоряченному, и поэтому потерявшему осторожность Виктору, но сверху, подобно копне сена накрыл его и подмял под себя свалившийся с полки отец Герман. При этом он нанес по руке, держащей нож удар такой силы, что стальной клинок взмыл вверх и проткнул обшивку потолка.
Игумен приказал Виктору поскорее покинуть купе: «Задержат тебя с временным удостоверение наверняка. И как, и с какой целью ты оказался в чужом купе, объясняться придется. Чтобы ни происходило, выполняй мое послушание - езжай домой и ни во что не встревай».
Отец Герман  затолкал троицу в угол и попросил проводника вызвать милицию. «Горняк», кажется, начал понимать в какую историю он попал, несмотря на замешательство он освободил карманы обидчиков от выигрыша. Часть денег он попытался засунуть игумену в карман, в знак благодарности. Тот отшатнулся от попутчика, рука «горняка» замерла в жертвенной позе. Дверь купе отворилась и на пороге появились два милиционера.

Глава 14. Суть, да дело

          Младший по званию - сержант, на огромном животе которого словно игрушечный примостился автомат, заткнул собой проем двери. Старший по званию - лейтенант вошел в купе, как ищейка обнюхал отца Германа и сел у стола, локтем отодвинув остатки пиршества к окну.
Он любезно попросил:  « Ваши документы гражданин, ага – Дубровский,  значит приехали в наши края полезные ископаемые поискать, заодно и именье Троеурова спалить, и по вагонам обобрать пассажиров. А вы гражданин чего трясетесь» - обратился он к «горняку», « Вы, значит, воркутинский шахтер, следуете на лечение в город Саки, а принимаете водку и икру. Что это у вас в руке зажато. Так это не уголек и не отбойный молоток - это деньги. И что, вы пачкам комки из ассигнаций предпочитаете. А сколько же их у вас вообще. Так, 45 тысяч, не многовато ли для ящика боржома. Вот я вижу на этой десятирублевой купюре ваши отпечатки, а на тысячерублевой – вот этого побитого гражданина, как объясните факт нахождения ее в вашем кармане. Может он вас попросил ее мелочью разменять. Тогда где же мелочь. Придется вас задержать недельки на две как члена преступного сообщества. Я думаю, к этому времени пострадавшие граждане очухаются и дадут показания  против вас. И поедете вы вместо Сак в родную Воркуту уголек рубать задарма и на длительный срок. У вас один выход – дать признательные показания по поводу бандитского налета гражданина Дубровского на мирно развлекающуюся компанию. Если нет возражений - подпишите вот здесь, здесь и здесь». «Горняк» смирился со своей участью, и поставил свои закорючки на чистых листах протокола. Ведь вряд ли «блюстители порядка» используют их для написания долговых расписок от его имени на сумасшедшие суммы».
Задержка в пути и хоть отдаленно, но все же маячащая перспектива тюремного срока «горняка» явно не устаивали. А что ждет этого человека, по ему только понятным соображениям  выгораживающего истинного виновника побоища, меня не касается. Пусть выпутывается сам».
          Всю изъятую у «горняка» сумму лейтенант разделил  на две примерно равные по объему кучки, только в одной, расположенной поближе к «горняку», собрались своим зеленоватым и синеватым семейством десяти и пятидесятирублевые купюры. Поближе к лейтенанту отливали красноватыми и зеленоватосиними тонами сто, пятисот и тысячарублевые купюры.  Лейтенант брезгливо пододвинул горку мелких денег «горняку» и потребовал: ««Заберите деньги, совсем им счет потеряли. Там их тысячи две с небольшим. Хватит, чтобы послать телеграмму из Сак друзьям и знакомым. Остальные я арестовываю как вещественные доказательства. К делу пришью. А вы гражданин Дубровский собирайтесь. Мы до Ухты вас в багажном вагоне запрем. А там…
        Так, что возят в карманах геологи. Сотовый телефон, потертый и старомодный, ключи, авторучка, блокнот, ишь писатель какой нашелся, денег шестьсот рублей, не богато, а куда остальные подевал?...». Если бы знал лейтенант, что с момента нажатия на аварийную кнопку слова, произносимые и им, и всеми присутствующими, потекли по радиоволнам в информационный центр и скорпулезно записывались, с тем, чтобы лечь на стол высокому начальству и с резолюцией:
 « Разобраться и доложить!» были тот час переданы в Управление собственной безопасности МВД. Так что на бумаге он писал протокол на невинно пострадавшего, а словами – собственный приговор.
        Геннадия препроводили в узилище и до города Ухта не поили, не кормили, в туалет не выводили и своим вниманием не докучали. На ухтинском вокзале его отконвоировали в линейный отдел милиции и поместили в следственный изолятор.
    
 Глава 15. На допросе

          На первом же допросе молодой, тщедушный лейтенант попытался ему объяснить, что в милиции оклады маленькие, а работа нервная. И было бы неплохо, если сейчас, прямо из кабинета он позвонит своим родственникам или коллегам и попросит вот на этот счет фонда поддержки правоохранительных органов перевести тысчонок сто, сто двадцать. Утром деньги – вечером на свободе. Вечером деньги – утром на свободе. Геннадий сказал, что звонить ему некому, на что лейтенант резонно ему заметил: «А телефон тебе зачем?» Про себя Геннадий подумал: «Скоро узнаешь». Но вслух стал просить следователя разобраться в происшедшем, убедиться в его невиновности и отпустить.
             «Да как я вас отпущу. Вот протокол с места происшествия. Вот свидетельские показания пассажира, проводника и начальника поезда. В ближайшее время будут опрошены пострадавшие. Пока вам инкриминируются разбойное нападение, злостное хулиганство, нанесение тяжких телесных повреждений, нанесении ущерба подвижному составу. Если деньги на счет не поступят, от себя добавлю отказ от сотрудничества со следствием, оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей и кулек наркоты подложу в каблук туфель, чтоб тебя наверняка законопатить лет на семь. Мне кажется, свобода стоит той мелочи, о которой я вам говорил. А чтоб вам трезвые мысли в голову пришли, посидите в нашем изоляторе сколько выдержите».         
        Лейтенант нажал кнопку звонка, вошел прапорщик, весьма угрюмого вида и получил указание сопроводить задержанного Дубровского в камеру номер 6. Тот с пониманием кивнул и приказал Геннадию следовать впереди, строго выполняя его приказы.

Глава 16. От тюрьмы и от сумы не зарекайся.

        Не ожидал такого развития событий отец Герман. Казалось,  может привидеться подобное лишь в жутком сне, самая богатая   фантазия меркнет перед обыденной, безразличной и безнаказанной жестокостью ее исполнителей, извращенностью ее авторов.
        Поступают следователи вроде по закону, но я - не преступник, а лишь задержанный, подозреваемый в попытке совершения противоправных действий. Как витиевато высказался следователь: «Пытался скрыть истину невысказанных намерений». И не предъявил он обвинение, в этом случае мое заключение под стражу должно быть оформлено решением суда. Так зачем задержанного с целью выяснения личности, сажать в камеру и так дотошно изучать содержимое моих карманов?
          Начальник караула повел задержанного по бесконечным коридорам и бесчисленным лестницам, добрый десяток замков проскрежетал стальными засовами, прежде чем процессия остановилась перед дверью камеры, которая должна стать игумену пристанищем на неопределенное время. «Морду - в стену, руки - в гору» - скомандовал достаточно молодой, но основательно освоившийся со всеми тонкостями темничного дела прапорщик. И скорее на всякий случай, рассчитывая на последующую благодарность, произнес, казалось одними губами: «Если что понадобится - вызывай, моя смена через три дня. Да и в других сменах народ с соображением найдется».
          Дверь немного посопротивлялась, но поддалась уговорам ключа и многозначительным обещаниям охранника. То, что предстало взору священника, могло ошеломить и тертого пересылками авторитета. В камере метров пятнадцати вдоль стен и окна стояли трехъярусные нары, под потолком и в дневное время тускло светила лампочка. Посреди камеры стоял стол и две скамьи, сбитые из слегка проструганных досок. При входе слева располагалась параша, прикрытая деревянной крышкой. Над ней поблескивал алюминиевым боком умывальник с обмотанным вокруг горловины полотенцем землистого от грязи  цвета. Сколько же сидельцев расположилось в камере? Счету не поддается. На каждых нарах по паре, да еще за столом шестеро. Со мною, значит, двадцать пять  будет. Сизый дым скрывал потолок и углы комнаты. Запах немытых тел, нестиранного белья, бочки для человеческих отходов и лужи, что разлилась вокруг нее, создавали смрад под стать адскому.
            Мы здорово слукавим, если скажем, что «аборигены» были обрадованы новому сидельцу. Как потом выяснилось, была эта камера «прессом», с помощью которого пытались подавить волю узника. Теснота и извращенные представления об этике и нравственности побуждали ее обитателей к конфликтам, часто заканчивающимся мордобоем. Охрана соблюдала нейтралитет и уважала суверенитет «зонной демократии».
           Вот в такую клоаку и опустили нашего героя, явно рассчитывая на то, что взвоет он благим матом и сдерут с него три шкуры. Увертюра не заставила себя долго ждать: из - под нар, как черт из табакерки выскочил полукарлик, полуидиот, замахал руками наподобие петуха и прокукарекал очень схоже, подскочил к отцу Герману бочком, взглянул на него снизу вверх и запричитал: «В наш курятник прибыло. Вам как – так или с мыльцем, не угодно ли подмыться».  Потом обхватил его руками с неожиданной силой и закричал: «Кому целочку, цибик чая - все прощаю, почка сигарет – люби сотню лет».
           Геннадий, нисколько не думая, одним касанием пальца поверг охальника на пол. Тот затрясся в судорогах, глаза вывалились из орбит, из распахнутого рта повалила пена. С верхних нар возле окна поднялся и загородил собою свет верзила, на обнаженной груди которого была в полном объеме запечатлена Полтавская битва, два молодца весьма неинтеллектуального вида встали по обе стороны от него. И эта маневренная группа стала надвигаться на одиноко стоящего, обреченного на все виды унижения узника.
            Отец Герман совершил неожиданный пластический пируэт и оказался возле стола, за спиной верзилы. Пока тот поворачивался в изумлении, он успел сказать на ухо несостоявшемуся обидчику: «Есть базар». Познание в «фене» не удивило нового Голиафа, но заинтересовало. Видно решил он, что бежать узнику некуда, пусть объяснится. Оба, как высокие договаривающиеся стороны сели за стол друг против друга. Геннадий пододвинул к себе кусок черного хлеба, умял пальцем мякиш и ногтем выгравировал четыре буквы: «Атас». Ломоть хлеба, как верительная грамота перекочевал в руки противной, «договаривающейся» стороны. Тот вначале без должного внимания, затем с напряжением всего мыслительного аппарата пытался понять - откуда этот бородатый «герр» знает столь великого в политическом и воровском мире человека. Любопытствующие пытались разглядеть надпись и смотрящий  (а это был именно он) сунул кусок хлеба в рот и поглотил тайну во мраке своего чрева. Верзила пересел со своего места на скамейку рядом с игуменом и шепотом задал ему несколько вопросов. Ответами он оказался доволен, и последовало указание принять гостя дорогого как положено. И были поставлены и положены на стол стакан водки, полбуханки белого хлеба, банка бычков в томате, пакет с соком, пачка «Беломора». Одна из папирос, с надорванным мундштуком, была  «по – царски» набита «дурью». Вскоре подоспела литровая кружка кипятка, в которую засыпали цибик чая, содержимое раза два доводили до кипения и укрыли белоснежным полотенцем. Тройной чифирь - это поэзия и кайф одновременно, вам бы глотнуть пару раз этого обжигающего, полынногорького напитка и ощутить, как застучит молот вашего сердца, а по телу растечется и надолго его зальет  тепло. «Камер-юнкеры» застыли в ожидании указаний и разъяснений. Отец Герман лишь дотронулся до пищи, утомление последних дней угнетало его, он как бы провалился в небытие. Он слышал указания «смотрящего», ощущал, как несут и кладут  его на средние нары возле окна. Рубашку расстегнули на одну пуговицу, освободили пояс брюк и укрыли его верблюжьим одеялом, еще пахнущим фабричной краской. Но не долго ему пришлось блаженствовать. Раздался скрип растворяемой двери, и последовала команда: «Дубровский, на допрос к следователю».
            Как приятен путь по серпантину металлических настов, но не туда-сюда: на допрос, «в розыск» или на прогулку, а туда, на волю, домой. Но сейчас предстоял очередной раунд борьбы с неправдой, насилием над личностью, и его нужно  выдержать.

Глава 17. Новый следователь

            Конвоир раскрыл дверь кабинета и громко отрапортовал: «Товарищ подполковник, по вашему приказанию подследственный Дубровский доставлен». «Растут же люди» - подумал Геннадий. «Вчерашний лейтенант подполковником стал, да и я из задержанного в подследственные произведен». Он вошел в кабинет и удивился, увидев за столом не вчерашнего, молодого, вертлявого офицерика, которого и форма не делала солидным, а лет пятидесяти, седовласого гиганта. Дружелюбная улыбка расплылась у него на лице. Само радушие источал его облик. Последовало любезное приглашение присесть и побеседовать без протокола. «Наверно хотят сломать на контрасте» - подумал Геннадий. Без формальных вопросов Сам Начальник Следственного Отдела  информировал апонента, что знает о радушной встрече, оказанной ему в камере, и хотел бы уяснить в каком свойстве или родстве душ состоит игумен с преступным авторитетом Атасом, слава которого не меркнет более тридцати лет. Не является ли подследственный тайным посланником к «местным вождям преступного мира». За любую самую скромную информацию он, как высшая законная власть, гарантирует ему отдельное купе в спальном вагоне до столицы, где гражданин Дубровский числится проживающим. В противном случая бросят его на перевоспитание тюремным, карцерным крысам, а для того чтобы он там не протух или не заразился какой-нибудь чумой посыпят на пол хлорки да водичкой польют, чтоб за ночь глаза и легкие потерял, а то, что останется, в тюремном вагоне отправят в лагерь, пожизненно лес валить. Дело приобретало скверный характер. Так не только указания Святейшего не выполнишь, но и сгинешь или останешься инвалидом навеки. Напряженную тишину ожидания разрядил звонок телефона, стоящего особо, на специально для него выточенной из цветного плексигласа полке. Был он без диска, на его месте гнездился орел местного пошиба, произносил слова громко, пользовался ненормативной лексикой и ничего доброго главному оперу не обещал. Из самой столицы, не к ночи будет сказано, высокопоставленный сановник грозился направить в медвежий угол своих помощников и что найдут, что на него укажут недоброжелатели, все будет доложено Самому. А там не то, что отставка - Колыма распахнет перед ним свои смертоносные объятья. «Никакой для тебя спецзоны не будет, под «урок» положим, добрые из тебя ремешки нарежут или абажур скроят» - прогремел в грозном предупреждении высокий начальник. Подполковник попытался выяснить, что могло так обеспокоить высокое начальство. Телефон членораздельно произнес: «Найди и отпусти человечка, что вы беспредельно прессуете. Верный он человек. Если что и совершил, то в интересах  людей с большими звездами. Ты и в тени их не имеешь право находиться, след их целовать. Ну, все, даю день на поиски и исправление  «косорезов». Не справишься - снимай погоны и жди повестки».
            В телефоне раздались протяжные как вой сирены гудки, перемежающиеся короткими, как тявканье шакала  попискиваниями. Подполковник поглядел на сидящего перед ним отца Германа сначала отсутствующим, затем все более осмысленным взглядом, постепенно его глаза налились кровью и он, брызжа слюной, пообещал, что эта ночь будет последней в его жизни. Сейчас сам он пойдет и расскажет «братве» о том, кого они пригрели. А завтра доложит начальству, что пал разыскиваемый смертью героя от лап преступного элемента, а башку его он отправит для опознания тем генералам, что содержат его на службе.
          Но подполковнику не пришлось идти в камеру. Дверь распахнулась, и вошел генерал в сопровождении безукоризненно одетого человека в гражданской одежде. Не останавливаясь, стремительным шагом генерал подошел на расстояние вытянутой руки к подполковнику и, ударив снизу ладонью по челюсти блюстителя порядка, подполковник прикусил от неожиданности кончик языка. «Будешь знать свое место – пес. И лаять будешь чередом, то, что я прикажу. Этот что ли твой бедолага?» - обратился генерал в человеку в штатском. «Забирай своего Робингуда. Что ж ты, отец игумен, крестик поувесистей не прихватил. Я бы тебе позволил всласть отделать этого кретина за все перенесенные унижения. Документы и что у тебя «архаровцы» отобрали, прикажу доставить к поезду. Отбываете в полдень. Счастливого пути. Будут вопросы - помогу, обращайся к генералу Доброву, начальнику Облуправления МВД.». Игумен почувствовал некое замешательство, но был вытеснен из кабинета и  выдворен из райотдела милиции как по мановению волшебной палочки. Перед ним, уверенной походкой хозяина жизни вышагивал Анастас, для кратости – Атас.. Двери как бы сами собой открывались, прапорщики и другие чины вытягивались по стойке «Смирно». Возле подъезда стоял отливающий темно-синим перламутром лимузин, который готов был умчать седоков в лучшую и единственную в этой местности гостиницу. 
            Генерал Добров, начальник областного управления внутренних дел, остался в райотделе милиции до прибытия начальника собственной безопасности и прокурора. С проделками «оборотня в пагонах» следовало покончить немедленно. Уже не первый раз поступали на него доклады, но прикрывали его дела неведомые «доброжелатели». Сейчас ни один благодетель ему не поможет, раньше удавалось упросить свидетелей и потерпевших забрать заявление из суда или на этапе следствия. Сегодня от произвола нечистоплотного «блюстителя законности» пострадал невиновный человек, которого сам генерал знал в течение многих лет.  Только через два часа он ненадолго смог присоединиться к своим друзьям: Анастасу и отцу Герману.. 

 Глава 18. Как я рад вас видеть…

         Это была первая фраза, которую произнес отец Герман, когда он и его спасители удобно устроились за столом.
«Твои злоключения произошли из-за того, что «отходную» не устроил, «стременную» стопку с друзьями не распил - упрекнул его Анастас, сияя  хитрой улыбкой восточного человека. «Вот мы сейчас и выпьем, да не по одной:  первую - за твое счастливое избавление от уз, вторую - за нашу дружбу, которая от времени не «ржавеет», третью – за успех твоей миссии.
- « Вы как хотите, а я не пью» - наотрез отказался игумен и произнес четверостишье, исчерпывающе объясняющее причину:
               
                Только стоит мне напиться,
                сердце бьется словно птица
               О грудную клетку, люди,
                истязать его не будем.

           «Здорово ты вывернулся, - не то с сожалением, не то с пониманием произнес Иван. Ну а почему перед отъездом не заехал и не простился? Мы какую, никакую охрану бы тебе обеспечили. Да и московские адреса, явки и пороли дали» - заулыбался генерал. «Это для тебя, до поры, твоя миссия была тайной. А я с владыкой  встречался, правда, по поводу злоключений архиепископа Луки. Его, по простоте душевной обобрали попрошайки вагонные. Если бы ты видел, в каком рубище пришел он на епископское подворье, тебе бы жутко стало. А он стал просить привратника доложить о нем епископу Анатолию. Страж за день не один десяток гостей и просителей пропускает. Одни с виду нездоровы, другие одеты скромно, но чисто, а этот «самозванец» вырядился как пугало огородное. Для того чтобы пресечь бесчинства охранник вызвал милицию. Наряд доставил беспаспортного гражданина в райотдел. До выяснения личности посадили его в «обезьянник». Хорошо дежурный по отделу оказался человеком сердобольным и смышленым - догадался позвонить в епархию, выяснить, не ожидают ли они приезда какого-нибудь духовного лица. Епископ, обеспокоенный исчезновением желанного гостя, немедленно послал одного из священников, выяснить личность задержанного. Какого было его удивление, когда среди пропойц, проституток и хулиганов он увидел мудрого старца. Тот смиренно успокаивал плачущую «водочными слезами» путану, и убеждал, что  пора прекратить расстраивать небесного отца своим непристойным поведением и, подобно Марии Магдалине, покаяться и встать на путь истинный.
          То из одного угла, то из другого раздавались издевательские предложения распутной женщине совершить блуд со старцем, «поднять покойничка». А архиепископ Лука, дважды отсидевший по 10 лет в лагерях, прошедший дорогами войны от Сталинграда до Праги с сожалением думал о том, как далеки люди от истины,  Господа и доброты к ближнему. Впрочем, это, скорее, срабатывал в них инстинкт толпы, желание показать себя остроумными и находчивыми. Бог им судья. Священник попросил немедленно освободить старца, проводить его в кабинет начальника райотдела, где он и рассказал о своих злоключениях…

               
Глава 19. Служу людям и Богу.
 
           Еще в Москве, на вокзале, когда поезд ожидал своего отправления, он заприметил молодую женщину, сгорбившуюся под тяжестью клади и ведущую двух малышей за руки. Он быстро вышел на перрон, высвободил молодую мамашу от ноши, выяснил, что едет она в Воркуту, в общем вагоне, где на двадцати погонных метрах должны были разместиться 108 пассажиров. Владыка Лука счел несправедливым то, что он - монах, мужчина будет прибывать в уюте и удобствах, а эта согнутая не только тяжестью чемоданов и узлов, но и жизненными обстоятельствами молодая мать будет бедовать с детьми в прокуренном вагоне, на сквозняках и в духоте. Да и детишкам, на их четвертные билеты мест не положено. И будут они коротать двое суток на багажной полке среди чемоданов.
Схиархиепископ, не слушая возражений  молодой женщины, вручил ей свой билет, а сам отправился в хвост поезда, и выпало ему боковое место возле туалета. «Вот и хорошо» - сделал заключение владыка Лука, какого здесь было бы молодой женщине с ребятишками». Соседство действительно оказалось, мягко выражаясь неистетичным.               
             В ближайшем окружении все находились в состоянии разной степени подпития. Прощальный вечер дома продолжался несчетными «стременными» рюмками и «посошками». Можно было не сомневаться, что виночерпие продолжится и дальше. Ну как не выпить за добрый путь и знакомство, а там последуют «алаверды» и брудершафты. И, без сомнения, не поделят что-нибудь едва познакомившиеся  попутчики, и разгорится вначале словесная перебранка, а закончится выяснение отношений мордобоем. Правда снова восторжествует дух примирения и под возгласы: «Ты меня уважаешь?» пир продолжится с прежней задушевностью.
              Владыка Лука был одет в новые драповое пальто, бархатную шапку, отороченную мехом, теплый шарф,  костюм и свитер. Чтобы не вспотеть в начавшем прогреваться вагоне, и не запачкать одежду о давно немытые стены и полки вагона схиархиепископ  снял  ее и аккуратно расположил  на полке в головах. На себя он одел выцветший от многократной стирки и солнечных лучей подрясник, местами рваный, но аккуратно зашитый. В нем он и день коротал и ночью спал.   
                Все места в общем вагоне стоили одинаково. Но можно ли сравнить нижнее место в середине вагона с плацкартой, открывающей перспективу ночного отдыха во всю полку, на мягком постельном белье и боковое, возле тамбура или туалета. Все пассажиры вагона, как минимум три раза в день проходили мимо старца отправлять естественные надобности. Мужская половина непрерывной чередой шла  в тамбур покурить. Люди посостоятельней торопились провести время в вагоне-ресторане. Но особо докучали пассажирам и нашему путешественнику предприниматели различных сортов, следовавшие нескончаемой вереницей вопреки  всем нормам и правилам. Не случайные это были люди. Опытная рука подбирала и подкупала проводников, они гостеприимно распахивались двери перед «своими» людьми. Особо многочисленным был отряд продавцов вразнос. По вагону тащили все, что по габаритам могло пройти в дверь тамбура. Преимущество имели алкогольные напитки с затейливыми и звучными названиями, от стограммовых стаканчиков-стопариков до многолитровых  бутылей. Но что доброе можно было купить по цене 30 рублей за пол-литра? Только суррогат из древесного спирта, ацетона, димедрола, куриного помета и сивушных масел, от которого на следующий день болело все тело и требовало к себе учтивого отношения и «опохмела». Второй чредой шли пиво, которое по году не портилось в тепле,  разные «колы» в которых гвоздь в течение суток растворялся без остатка, минеральные воды, созданные местными умельцами из водопроводной воды, соли и соды, газированные напитки, из того же источника, с добавлением эссенций, красителей и сахарозаменителей. С чем были пирожки, из чего состояло тесто для выпечки? - не трудно было догадаться по разливавшейся по всему телу изжоге. Тысячные тиражи «желтой прессы», нескончаемые повести о злодеях и убийцах не только внушали читателю уверенность в том, что не так плохо он живет, но и бессовестно крали несколько часов или дней безвозвратно и бессмысленно утраченной жизни. На  каждой остановке брали пассажиров в оборот цыганоподобные предсказательницы судьбы. По сходной цене избавляли они наивных пассажиров от дурного сглаза, венца безбрачия, порчи и, естественно, украшений и денег. Мужскую половину не оставляли своим вниманием «жрицы» любви. Особое попечение о зажиточных пассажирах проявляли вагонные воры и карточные шулера. Не вносило существенного разнообразия в беспорядок вагонной жизни и появление очередных «калек» и «погорельцев» и представителей поездного шоу бизнеса. Вся эта вагонная рыночная индустрия, годами отлаженная и только с виду хаотичная, служила одной цели - наживе и одному идеологу - князю земному, в лице его местоблюстителя на данной территории. И это море мирской суеты и грязи протекало своими полноводными струями мимо  почтенного старца,  стараясь ввергнуть его сосредоточенный ум в осуждение происходящего. Были совершены и открыто провокационные  выпады против него: трудно скрываемую неприязнь вызывал сам факт присутствия духовного лица в вагоне, а если и шли к нему посетовать на судьбу, так не сердце, а вино говорило их устами. Многие так и не замечали, как пихали его в бок, без особой  нужды и преднамеренного злого умысла. Владыка Лука со смирением переносил тяготы пути и, казалось, не замечал, я вернее не обращал внимание на происходящее. Подобное и даже много худшее ему приходилось видеть и преодолевать и в годы разрухи после Гражданской и Отечественной войны, и в эшелонах перевозящих заключенных в период сталинских репрессий.
            Как верны слова из Книги Екклесиаста: «…Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было…».
          Неспешный ход мыслей нарушил топот ног в тамбуре и скрежет открываемой двери. В коридор вагона влетел невысокий, смуглолицый, черноволосый юноша с раскосыми глазами, в которых застыл испуг и просьба о помощи. Старец догадался, что подвыпившие радетели за чистоту нации и России устроили облаву на инородцев. Старец встал с лавки, приподнял  крышку и приказал юноше укрыться в багажном ящике. Не успел схиархиепископ Лука прикрыть крышку и расположиться на ней в непринужденной позе как мимо него, озираясь во все стороны и заглядывая в каждый угол, промелькнули пять молодцов крепкого сложения. Выпитая водка и ненависть искривили их лица. Бессильная злоба будто разрывала их изнутри. Попадись им сейчас жертва – разорвали бы на мелкие кусочки, растоптали бы в лепешку. Ну, где же он? Может, нашел защитников среди этих трусливых людей. Как всегда в любой стае находился более трезвый и способный еще ясно думать человек, пошедший на предполагаемую расправу из ложного чувства товарищества. Он и предложил подождать, жертва сама объявится. А пока лучше выпить еще понемногу, музыку послушать. Заводилы еще кипели, как только, что выключенный чайник, но точка кипения зла прошла, и только слова продолжали быть грубыми и сердитыми. «Гроза» миновала, а «дальние раскаты грома» скорей успокаивали, чем волновали. Вскоре в соседнем вагоне запели удалые песни, а потом и вовсе смолкли. Старец забеспокоился. Не уморил ли он «узника лавки»? С чувством облегчения  увидел, как юноша поднялся, вылез из багажного ящика и с благодарностью припал к старцу. «Ну что ты милый, не нужно унижаться, я лишь сделал что положено. Хочешь, поедем вместе дальше, а если тебе выходить на этой остановке – провожу до тамбура и помогу сойти с поезда. Не думай плохо о народе по гнусному поведению его отдельных членов. Вино им не в радость, вот и взбудоражили пассажиров. Это они не против тебя, а против кажущейся им несправедливости кулаками махали. Иди с миром!»…

 Глава 20. Хотел обмануть, а вышло…

           Не исключено, что где-то, после «трудового» дня, собирались слуги тьмы и строили планы на завтрашний день. Не осталась без внимания и добротная верхняя одежда владыки Луки. Было решено в отношении старца избежать кражи, грабежа или разбоя. Следовало постараться его самого принудить отдать ее. При всей добротности много она стоить не могла, так как была старомодна и маленького по современным стандартам размера.  По этой причине реализацию плана «экспроприации» поручили Дьяку (при рождении нареченному Николаем). Одели его в  такое рванье, что ни на одной помойке не сыщешь. Как опытный снайпер готовит себе маскхалат, так и его одежда была искусно порвана с возможным изяществом. Если бы где производился показ нищенской моды, этот шедевр занял бы достойнейшее место.
           Проводник, при виде карабкающегося по ступеням оборванца и двух сопровождающих его лиц, пришел в возбуждение. Но, узнав в нем завсегдатая вагонных афер, пропустил его в вагон и лишь из любопытства посмотрел к кому нищий направится.
           Он подошел к старцу и спросил, можно ли возле него присесть. Владыка опустил приставной стол, и он превратился в сидение, покрыл его одеялом и предложил юноше сесть. В общих вагонах нужно было действовать осторожно: народ в нем ехал простой и откровенный, легитимности к жулью не питал. Каждый из них в разное время и при различных обстоятельствах терял свое, кровное. У многих пассажиров,  возвращавшихся из отпуска,  были еще свежи воспоминания о понесенных утратах во всех мыслимых и немыслимых ситуациях. Стоило только старцу воскликнуть: «Караул! Грабят!» и сотни рук протянулись бы к обидчику с огромным желанием компенсировать моральный и материальный ущерб, отвесив попавшемуся жулику пару - тройку оплеух.            
            Николай заговорил со старцем весьма разумно и резонно: «Отец, вам известно, что Господь велел возлюбить ближнего своего? Так вот я перед вами стою, и нет несчастней меня человека.  Мне холодно по ночам, да и по городу в моей одежке ходить не безопасно, милиция не любит людей своим вызывающим видом попирающих общественную нравственность. Вы по обличию священнослужитель. Так явите пример христианской добродетели, вам это на том свете зачтется. А мне, признаться, если я без добычи вернусь, не поздоровится. Пока Николай подтверждал свою просьбу вескими аргументами: «на основании главы 5, стиха 42 Евангелия от Луки «…просящему у тебя дай…, а нет, то я с вами захочу судиться  и тогда в соответствии с главой 5 , стихом 40 Евангелия от Луки вместе с рубашкой отдашь мне и верхнюю одежду», схиархиепископ Лука пролистывал книгу жизни этого познавшего очень много горя и несправедливости юноши. Родители его, как и многие работники «заглохшего» в начале девяностых годов оборонного предприятия, за десять лет вынужденного безделья спились и погибли от какой-то спиртосодержащей заразы, а его направили в детский дом. И вырос он без любви и ласки. В восемнадцать лет выпустили его из интерната, а на работу не приняли. Комнату, что дали взамен родительской квартиры, продал.
        Деньгами, обманным путем, завладели преступники. Вот  и оказался он, не пропавший окончательно паренек, среди привокзальной шантрапы и живет по воровским законам. Пытался он дважды прибиться к монастырю, да не  по его свободолюбивой натуре было смирение и послушание. Мне остается молить Господа о его вразумлении и избавлении от пагубных страстей.
               Стоит ли сейчас искать виновных в том, что эта когда-то ангельская душа превратилась в рабу князя земного? Не трудно обличить   самого страдальца и его родителей в том, что он вырос таким, каков есть. А истинным виновником того, что и он, и многие тысячи подобных ему встали на неправедный путь является общество, в котором он родился и рос. И коль оно до сих пор не признало своей вины, то моя обязанность хотя бы частично исправить эту несправедливость.  Коль он пришел  с намереньем завладеть моим имуществом, то нужно избавить его от греха = отдать, подарить ему одежду. Понятно, что продадут ее на «барахолке» за бесценок. Зато избавлен он будет от необходимости завладеть имуществом силой. Много поломанных судеб наблюдал схиархиепископ Лука, просидев в лагерях бок о бок с убийцами, ворами и хулиганами. В жизни каждого из них была та грань, перешагнув которую человек уже не мог избавиться от падения в пучину греха. А Николай виделся старцу ягненком, потерявшим мать и запутавшимся в придорожном чертополохе. Так какой же я пастырь, если не помогу отбившейся от стада Христова душе вновь обрести покой и цель в жизни.
             Владыка Лука вынул из сумки кусок веревки, перетянул ею аккуратно лежавшие пальто, костюм и свитер и, указав на тюк, спокойно сказал: «Можешь забирать. Только у меня к тебе есть предложение: бросай ты свою «коммерцию» и иди со мной в монастырь. Через полгода ты себя не узнаешь. А мести со стороны «генералов преступного мира» не бойся. Тот, кто пребывает с доме Всевышнего им не подвластен. Я хотел бы выйти в Осинках, у меня с этим местом многое связано, ждут меня здесь и не один год. Пошли, нам пора выходить. А вещи отдай своим помощникам, заодно скажи, что их покидаешь. Ну, пошли к выходу».
        В тамбуре с беззаботным видом покуривали два молодца, которым была не ведома станция назначения.  При появлении старца и Николая они встрепенулись,  получив тюк с одеждой успокоились, но потребовали объяснений. Николай ошеломил их известием о том, что решил вернуться к нормальной жизни. С разной степенью убедительности ему стали рисовать картины «страшного воровского суда». Но было видно, что и сами в это верят с трудом. «Я не в колхоз пастухом и не на завод слесарем иду работать, а  в монастырь ухожу».
          « Опять ты «Дьяк» взялся за свое» - стали возражать ему сотоварищи. Уж какой раз убегаешь из «вольного сообщества». Ведь не сможешь ты снова совладать со своей неуемной натурой. Сам не уйдешь, братия тебя прогонит. Там народ смиренный нужен, а твоего смирения до первого послушания только хватит».
        Николай почти взмолился: «Ребята, мне может быть последний шанс дается. Дайте еще раз счастье попытать» и взглянул умоляюще на владыку.
        Тот произнес кратко и безапелляционно: «Я не стал бы предлагать Николаю путь духовного совершенствования и служения, если бы ему был предписан другой.
         Да и ты Кузьма, по кличке Помазок не своим делом занят. Когда последний раз за карандаш брался? Ведь у тебя руки истосковались по живописи. Хочешь ты или нет, а твои росписи будут украшать строящийся Никольский храм в Ухте. И в Академию живописи и зодчества тебя примут, и в Италию как лучшего ученика пошлют. Вступишь там в брак с дочерью русского эмигранта, знаменитого музыканта. Будут твои картины украшать лучшие зарубежные салоны, но самые значимые произведения ты напишешь на родине и подаришь русским музеям.
          А ты Дмитрий, по кличке Шило, самостоятельно отказаться от преступных наклонностей не сможешь. Вначале, за то, что украдешь и попадешься, отсидишь два года в колонии, потом два года отслужишь в армии, будешь ранен, награжден за отвагу, поступишь в нефтяной колледж, станешь буровым мастером, в брак вступишь поздно, но будешь счастлив. Так, что забирай тюк, садись на мое место и езжай до Ухты, а мы здесь сойдем».

Глава  21. Осинки         

 Стоянка в Осинках, что находились в пятнадцати километрах от Ухты, продолжалась две минуты. За это время немногочисленные пассажиры в неимоверной спешке и давке пытались успеть выйти и войти в вагоны.
         Старец, в сопровождении двух юношей проследовал в здание вокзала, где можно было немного отдохнуть и выяснить, проживает ли на Садовой улице семейство Быстровых, дальних родственников владыки…
          Вокзал - это не  только  визитная  карточка,  но и исчерпывающий портрет того уголка Вселенной, в которой вы прибываете в данный момент.
          И пусть вас не прельщают пальмы, обреченные завершить свой недолгий век в кадушках с землей. Её там давно нет. Снимите верхний слой и перед вами предстанут залежи вино-водочных бутылок, пробок от них и не успевших разложиться окурков сигарет.
Остерегитесь проявить милосердие и полить эту «землю».  В зале повиснет зловоние по силе воздействия соответствующее сцене предстоящего страшного суда.
        Осинковский вокзал был построен в конце девятнадцатого века и давно имел минусовую стоимость, то есть только портил отчетность и не приносил, а уносил прибыли. Тщетны были попытки большевиков, а, затем, фашистов разрушить его.  Но разгул демократии походя, вроде бы и не имея вандалистских намерений, стер его с лица земли.
        В один из местных, не отмеченных красной краской в календаре праздников, уничтожив в привокзальном буфете и магазине всё, что может  парализовать алкопотребляющие рецепторы мозга, осинчане решили завершить день огневой потехой - фейерверком. В этих целях почти у каждого «правильного пацана» припасена в заветном уголке сарая граната или мина времен отшумевшей войны. Или бравый «дембель» привёз из горячей точки «сувенир», под ничего дурного не обещающим названием «Шмель» или «Муха». Ну а ракетниц, фальшфаеров и осветительных ракет не счесть.
        Вот и собрался этот неприметный по одиночке арсенал на привокзальной площади и грохнул так, что фугасы смели вокзал с лица земли, а ракеты сожгли его деревянные останки.
         Следствие было недолгим и завершилось в лучших провинциальных традициях. В случившемся обвинили короткое замыкание электропроводки.
     Было принято решение построить новый вокзал, который полностью бы отвечал возросшим потребностям горожан и соответствовал сложившимся реалиям. Проект подвергся массе экспертиз, широко обсуждался в городской печати.
           В конечном итоге под помещение вокзала было переоборудовано здание товарной конторы. Зато на привокзальной площади вместо необъятной лужи обустроили фонтан в стили постмодернизма. На высоком постаменте стоят дородный мужик, распростерши руки в сторону Москвы. Изо рта и поверх слегка приспущенных как у шалуна - мальчишки штанов изливались две струи весьма приличного дебета. Автор проекта, скульптор и архитектор обозвали этого дородного удальца «писающим мальчиком». Не будем спорить, им виднее, возможно они пытались таким образом подчеркнуть свойственный текущему времени всплеск акселерации. Три нимфы, олицетворяющие целомудрие, плодородие и обжорство с пристальным вниманием наблюдали за происходящим. Они как бы оценивали то несметное количество непарламентских, а, вернее, именно парламентских выражений, которое исторг бы этот занятый более полезным делом рот. Аллегорию с недержанием мочи многие жители городка приняли прямолинейно и, говорят, в ночное время справляли малую нужду, приобщившись к своему знаменитому земляку. Пытались в вечернее время отключать фонтан. Только это ничего не изменило. Нарушители общественного порядка проявляли мужскую солидарность со статуей и старались заменить её в нелегком деле излияния воды в силу возможностей. По утрам вода в бассейне приобретала золотистый цвет и нуждалась в замене.
          Многие стали грустить по утраченной «адмиралтейской» луже. В неё не гадили, а если свинья или пропойца и поваляется в ней в охоту,  что ж в этом дурного:  «Что естественно - то  красиво!»…
           Оператор из справочного бюро подтвердила, что по указанному адресу проживает Агафья Фроловна Семенова  (урожденная Быстрова) с домочадцами.  Старец уточнил, как удобней добраться до Садовой улицы, и заторопился, подгоняемый неведомой силой…

 Глава 22. Мысли далекие и близкие

        Мысли о давно ушедшем прошлом нахлынули на старца: «Ах, Агаша, Агаша! Сколько раз мы встречались с тобой. Как безоблачны и чисты были наши отношения в раннем детстве, когда я, с родителями, останавливался в вашем большом и гостеприимном доме по дороге в Троицкий монастырь. Улица недаром звалась Садовой. В позднюю Пасху тысячи деревьев стояли окутанные белой и розовой дымкой цветов. Как было весело бегать среди яблонь, груш и вишен, роняющих на беспечно веселящихся детей бесчисленное множество лепестков. Оба семейства отправлялись на пароходе по тогда еще судоходной реке Печере в Троицко Печерский монастырь. Бурные, слегка мутные, полые воды широко разливались по берегам. И, казалось, не вода затопила лес, а он сам вступил в нее и хочет искупать себя в вешних водах.      
             А под Рождество, приезжала ты с родителями в родную мою Рязань, откуда до Москвы – рукой подать. Люди по городу на тройках наперегонки состязались, а наши отцы пари заключали: «Кто скорее до Москвы доскачет?»  Беспечное было время. Всего было много и стоило дешево.
            Для обоих семейств закупали в Верхних и Нижних торговых рядах и у Мюра и Мерлиза одежду и обувь. На Охотном ряду и Мясницкой улице дичь и индейку к праздничному столу. В Елисеевском магазине отцы подбирали вина и закуски, а в Сытинской булочной свежайший хлеб, торты  и пироги. Все это свозилось в дом купца Дорохина и приготовлялось к праздничному столу. Рождественскую службу стояли в Богоявленском (Елоховском) соборе. Митрополичьи басы и звонкоголосые дьякона заставляли прихожан как бы отрываться от самой земли и ее забот и уноситься в Царствие Небесное. А по окончании службы начиналось шумное веселье вплоть до Крещения.   
            Отцы и матери постепенно старились, а дети взрослели, детская беззаботность сменилась юношеской влюбленностью. Родители радовались: «Хорошая будет пара, вот и домами породнимся». Только перечеркнула революция планы не только семей, но и всей страны. В декабре 1917 года последний раз увидел Лука Разумовский семейство  Быстровых в сборе. Ехал он по благословению отца к старцу  Силуану, в его полное повиновение. Когда монастырь разрушили   молодой монах Лука, по дороге в Москву, тайком посетил  знакомое семейство. Его ожидали два печальных известия: был арестован и расстрелян как контрреволюционер отец Агафьи, а сама она не по своей воле, а по принуждению вышла замуж за партийного деятеля, который обещал взамен за вступление в брак спасти ее отца. Больше в этих краях старец не бывал. А теперь прибыл сюда по просьбе игуменьи одного из близлежащих монастырей исповедовать и разрешить от мучений схимонахиню Апраксию (Агафью Быстрову). Болела она, долго и мучительно, исповедали ее и приходские священники и иеромонахи, но не принимал Господь ее душу. Значит, не раскаялась она в вольно или невольно совершенном  грехе…

 Глава 23. Исповедь

              Вот и Садовая улица, только где же сады? На их месте стояли многоэтажные дома, окружившие своей громадой небольшую стайку деревянных хибарок. Нет и того крепкого двухэтажного дома, который занимала купеческая семья. Под указанным номером числился покосившийся и как бы поглощенный землей бывший флигель, где жила прислуга. Схиархиепископ постучался в дверь, она как бы сама отворилась и ему навстречу вышла монахиня. Владыка сказал, что прибыл по приглашению игуменьи Феодосии. Вскоре настоятельница сама спустилась к Его Высокопреосвященству, приняла от него благословение и проводила в горницу.
             На высокой кровати трудно было разглядеть иссохшее тело больной. Только по тяжелым вздохам можно было догадаться,  что кто-то прибывает на одре. Старец попросил приготовить чаю, согреться с дороги. Матушка игуменья, руководствуясь самыми гуманными побуждениями, просила старца приступить к исповеди сию же минуту. А чай, мол, и потом попить можно. Старец настаивал на своем, и попросил подать чашку и больной. Молодая монахиня сообщила скорбящей, что навестить и исповедать ее прибыл сам архиепископ Лука. Стоны прекратились, схимница попросила приподнять и усадить ее. Трудно было угадать в ней ту полную радости жизни девушку, какой он ее запомнил в последнюю встречу. Да и он, несомненно, изменился, лишь голос остался, как и прежде, звонок и  чист.
           Схиархиепископ смахнул навернувшуюся слезу и обратился к больной:  «Матушка, видать нелегкий век ты прожила. Да и из памяти время многое вычеркнуло?»
Та ответила:«Странно, что вот сейчас произошло - могу не вспомнить. А то, что раньше было – помню как наяву».
- «И озорничать наверно любила?»
- «А как же без этого? Порой такие причуды вытворяла, что не каждому удальцу в голову придет. Однажды матушка ожидала отца к обеду. По своему рецепту приготовила куриную лапшу с потрошками. Особо отец любил отварные куриные кишочки, тщательно промытые и аккуратно навернутые на лапки. Их подавали отдельно, на серебренном блюдечке, прикрытом серебренной же крышкой. Я вбежала на кухню, когда все было готово, кухарка ушла в людскую, немного отдохнуть. А я  без разрешения приоткрыла крышку, обглодала кишочки с одной лапки, с другой, а их голенькие положила обратно и прикрыла крышкой. Пришел отец, помолился, сел обедать, захотел «поверх сыти» кищочками побаловать себя. Открывает крышку, а там голые лапки лежат. Возмутился он, потребовал кухарку призвать, та клялась, что все приготовила, как положено, видно дворовая собачонка на кухню забежала и напроказничала. Отец в гневе был суров и потребовал собаку бросить в мешок и утопить в пруду. Так дворник и сделал. Отец от гнева отошел, но исправить ничего нельзя было».
- «Ну, мать Апраксия, вот и снята ты с крючочка, на котором висела. Теперь ты в руках Божьих. Прости меня неразумного, если чем тебя раздосадовал. Больше ста лет топчу землю, много горя пережил, но переиначивать ничего не хочу. Что дал Господь, то и принял».
- «Иди с миром и меня неразумную прости. А я всю жизнь тебя поминала. И знала, что ты жив. Вот видишь, и свиделись напоследок. А теперь уснуть хочу».
           Архиепископ Лука вышел в другую комнату, открыл Псалтырь и начал читать канон при разлучении души от тела.
           Вскоре вышла  матушка игуменья и сообщила, что раба Божья Апраксия мирно отошла к Богу.
Архиепископ еще некоторое время почитал Псалтирь, затем вошел в горницу, простился с усопшей и направился в город, где ему предстояло встретиться с епископом Анатолием.
           Все это время два юноши: Николай и Кузьма прибывали в недоумении. Каковыми же должны быть нравственные убеждения и чувство долга, чтобы и в преклонные годы, преодолевая физическую немощь покидать пусть и скромный уют пассажирского вагона и идти через весь город исполнять требы. По этим местам и скорую помощь не дозовешься, а священник спешит к нуждающейся. Они, конечно, не знали, что помимо  совершения таинства, старец прощался с той, чья жизнь пусть и не бок о бок, прошла рядом сквозь столетье. Их роднила не физическая, а духовная близость, совместная молитва и монашеское служение. Не пережив такого искреннего и непорочного единения во имя Господне понять это невозможно. 




  Глава 24. Пути, дороги

       Наши путешественники вернулись на вокзал, но ближайший поезд, следующий до города, должен был прийти лишь вечером. Архиепископ присел на вокзальном диване, а молодые люди направились к пакгаузам, узнать, не направляется ли в город грузовой транспорт.
         В одном из тупиков загружали почтовый вагон, рядом с нетерпением попыхивал паром маневровый паровозик. Машинист - молодой еще человек согласился подвезти трех приятелей до города, но предупредил, что  места в кабине нет, и поедут они в угольном ящике, на расстеленном брезенте. Кроме этого каждый из них по очереди будет подбрасывать уголек в топку. Других вариантов не было, согласье было достигнуто, и Николай отправился на вокзал за старцем.
             Не буду описывать выражение лица машиниста, увидевшего третьего «приятеля». Но как каждый пролетарий был верен своему слову и того же потребовал от пассажиров.
              Попробуйте раз пятьдесят пройти с лопатой, вместившей в себя килограмм пятнадцать угля, где пятясь, где изворачиваясь, чтобы развернуться. В угольном тамбуре ветер пронизывал вас холодом, а из раскрытой топки жар обжигал неприкрытые одеждой лицо и руки.
          Когда Николай завершил свою смену, он с трудом забрался на кучу угля и смог в полной мере ощутить, как чувствует себя работящая лошадка, выпряженная из повозки. Сняли с нее хомут, ей и это в радость. Такое испытание выдержит не каждый.
            За старца смену предложил отстоять помощник машиниста, но архиепископ возразил, взял лопату, словно опытный гитарист незнакомый инструмент, взвесил ее, прошелся руками по рукоятке, выбрал только ему известный оптимальный вариант и начал без видимых усилий подбрасывать уголек в топку. Молодежь с нескрываемым восторгом наблюдала как этот маленький, старый человек без суеты и лишних движений подцеплял ровно столько угля, чтобы не растерять его по дороге и отправлял почти ведро ноши в то место, где уголь прогорал.
            Такие навыки старец обрел в годы заключения, когда три года работал истопником в котельной. И, как тогда,  уголь доказал, что он не сахар. Скоро на выступившую испарину стала оседать черная пыль и сажа. Смахивая пот со лба, он оставлял на челе длинные, черные полосы, которые струйками пота растекались по щекам и подбородку. Пыль и сажа, казалось навечно впитывалась глубоко в кожу, особенно в морщины. Через два часа, когда паровоз подъехал к пакгаузу станции Ухта, наши путешественники смахивали на шахтеров, достойно завершивших рабочую смену. Много ли удалось смыть с себя под холодными струями водокачки, без мочалки и мыла? Да и одежда местами была подпорчена угольными разводами. Можно было бы дождаться вечера и под покровом тьмы прокрасться к епархиальному управлению, но старцу предписывалось прибыть к месту назначения сегодня, по крайней мере, до начала вечернего богослужения.
           Процессия, во главе которой быстро вышагивал старец, одетый в поношенный ватник и запачканный угольной пылью подрясник, скорее напоминавший халат мастерового, чем одежду священника, вызывала нескрываемое удивление у неторопливых местных жителей. Старец, не теряя времени даром, поучал своих попутчиков: «Для христианина истинными добродетелями являются вера и любовь. Не веришь в непорочное зачатие Девы Марии и рождение Богомладенца, а затем в его Святое Воскресение - повремени себя считать христианином. Посчитаешь Иисуса  пророком, сыном Марии и Иосифа обручника и теряет смысл весь Новый Завет, усомнись в его Воскресении - и разрушится целостность Вселенской Церкви, царства земного и Царства Небесного…
           Монашеский путь узок и труден. Всей жизни может не хватить, чтобы разобраться, что есть добро и что есть зло. И путь к познанию лежит через послушание, молитву и пост. Путь духовного становления лишь начинается с духового образования, а завершается, когда праведные помыслы превращаются в добрые дела».
            В полукилометре от епархиального управления схиархиепископ Лука задержался, чтобы посетить настоятеля вновь строившегося храма во имя Святителя Николая, протоиерея Виктора  и поручил ему проявить заботу о молодых людях до момента своего возвращения с приема у епископа. Отец Виктор, один из учеников и последователей старца и предположить не мог, что такой светильник благочестия первый свой визит совершит в его храм.
            Стены и купол были возведены, внутри храма строители неспешно, но со знанием дела, штукатурили стены, где сразу за ними принимались за роспись иконописцы. Резцом, по еще сырой штукатурке, опытная рука художника вычерчивала контуры будущих фресок. Его помощники занимались изображение святых и сцен из библейской жизни. После этого опытный мастер вновь подходил к фреске и точными мазками прорисовывал тонкие детали лица и одежды.
Владыка Лука спросил Кузьму: «Ну, как, нравится! А попробовать не хочешь?»  Если бы дело происходило на рыночной площади, и требовалось быстро нарисовать портрет простолюдина он, ни на секунду не сомневаясь, принялся за работу. Но здесь, в храме, ему было боязно притронуться к росписям. Владыка Лука с пониманием отнесся к чувствам молодого художника и попросил руководителя работ позволить юноше поучиться у него мастерству. Художник, прекрасно знавший старца понимал, что просьба владыки  не случайна и решил приступить к обучению немедля. Он обмакнул тонкую кисть в темную краску, точным размеренным мазком прорисовал правый глаз одного из образов, снова обмакнул кисть в краску и дал ее в руки Кузьмы, произнеся при этом: « Дерзай юноша,  прорисуй контуры левого глаза».
            Как много зависит от первого шага: не совершишь его, и не будет пути, сделай его неверно, и сомнения в успешном завершении пути будут довлеть над вами весь путь. Кузьма взял кисть, подошел к куску фанеры, стоящей в углу и сделал несколько мазков. После этого он окунул кисть в краску, немного ее обсочил и, почти не прерывая мазка, изобразил глаз, точно копируя технику художника. Тот по заслугам оценил его мастерство и предложил прорисовать голову одного из святых полностью, так, как ему позволяет его умение. Мастер передал ему иконку святого и попросил соблюсти каноны письма. Кузьма, сын палехских мастеров, с детства привыкший к изящному лаковому письму, стал тонко выписывать все детали будущей иконы. И хотя штукатурная стена мало походила по размерам и качеству покрытия на лаковую миниатюру, присутствующие вскоре увидели, как кусок холодной и безжизненной тверди стал «оживать». Жизнеподобная гамма цветов, точные и в тоже время мягкие линии его мазков породили в своем хитросплетении вначале точную копию лика святого, а затем наделили его чертами характера и добродетелями, описанными в его житии. Художник спросил,  читал ли он о его подвигах и жизни. Юноша признался, что и имя его слышит впервые, а писал лик так, как ему казалось правильным.
           Владыка, протоиерей и художник вышли из храма и, не сговариваясь, пришли к выводу, что юноша обладает природным даром живописца, и видно сам Господь дает ему верное понимание внутреннего облика изображаемого.
        Все пришли к выводу, что юноша занимается своим делом, а опыт и знания придут со временем.
        Художник попытался пошутить, что оставит его Кузьма без работы и возьмет  в подмастерья. Владыка полушутя, полусерьезно сказал: «Вы – творческие люди ревнивы к славе, а нужно радоваться, что смена подрастает. И не беда, если ученики превзойдут своего учителя. Этим можно только гордиться. Россия нами не кончается, ей вперед идти нужно».
           Архиепископ Лука отказался от предложения отобедать, не принял он и одежды, которую ему предложил протоиерей:
            «За мной целый обоз следует. Думаю, что мои вещи уже прибыли. Омоюсь, переоденусь и дай Бог на прием к епископу сегодня попаду. А вот умыться с дороги мне не мешало бы».   
            Владыка решил войти в епархиальное управление со служебного входа. Бдительный охранник задержал его и со словами: «Не до вас сейчас»   -  выпроводил его со двора. Владыка стал объяснять, что ему очень нужно встретиться с епископом Анатолием, что он долго ехал и именно сегодня ему назначена аудиенция. Охранник позвонил в секретариат епископа, оттуда последовало четкое указание: «Владыка никого принять не может. Пусть проситель придет завтра». В это время милицейский патруль совершал обход здания епархии. На вопрос: «Кто вы, и что здесь делаете?» владыка, не ожидавший такого приема, растерялся, а, может, сказалась накопившаяся усталость двух последних дней. Блюстители порядка нашли неудовлетворительными объяснения старца. Да и одеваются званые гости поаккуратней. Не смог он предъявить и личные документы, которые с момента посадки в поезд находились у его помощника. По существующей инструкции патруль вынужден был доставить подозреваемого в отдел милиции с целью выяснения личности. Знал ли старец, что предшествовало его появлению?.. 
               
Глава 25. Напрасные хлопоты

          Поезд, на котором должен был прибыть в город архиепископ Лука, подходил к перрону. На том месте, где должен был остановиться купированный вагон, собралась довольно большая группа местных светских и религиозных деятелей. Поодаль расположились певчие кафедрального собора с тем, чтобы пропеть «Многая лета» высокому гостю. Представители общественных и религиозных организаций имели намерение пронести старца на руках до лимузина, любезно предоставленного для высокого гостя одним из магнатов.
           Дверь вагона распахнулись, из нее стали выходить пассажиры, вынося множественную поклажу. Праздничность атмосферы постепенно нарушалась. Один из молодых людей, отодвинув со своего пути молодую женщину с детьми,  пробрался в вагон и стал досматривать все купе, дойдя до последнего, он не сразу сообразил, что ожидаемого гостя нет. Проводник вспомнил, что какой-то пожилой мужчина действительно садился в его вагон, но еще в Москве передал свой билет женщине с детьми, которая только что вышла. Молодой человек ринулся в обратный путь и стал допытываться у мамаши, переносящей детей и бесчисленную поклажу из тамбура на перрон, куда мог исчезнуть старец? Она вкратце объяснила происшедшее. Почуяв недоброе, вначале юноша, затем и все остальные ринулись в хвост вагона. Но и там их ожидал неприятный сюрприз – среди пассажиров архиепископа не было. Мельком встречающие обратили внимание на подростка, который, избегая встречи с надвигающейся толпой, бросил тюк и затем исчез и сам в небольшое пространство между вагонами. Но его персона мало кого интересовала. Назревал скандал.
              Возле епархии собралась многотысячная толпа граждан города. На импровизированную сцену с минуты на минуту, по сигналу о приближении колонны автомобилей, должны были выйти губернатор области, мэр города, епископ, депутаты облсовета и предприниматели.
          Однако, по сотовому телефону поступило тревожное известие, что среди пассажиров прибывшего поезда архиепископа нет. Было дано указание сделать запрос по всем станциям, не снимали ли с него по болезни или каким либо другим причинам пожилого человека, согласно переданным приметам. Штаб поиска не создавали, но все руководство области и города осознавало ответственность за происшедшее. На вокзал выехал начальник областного управления внутренних дел генерал Добров и лично начал  расследование. В купированном вагоне он обнаружил помощника схиархиепископа, который в полной растерянности сидел среди множества коробок, чемоданов и баулов. При нем были личные документы владыки, в чемоданах находили в основном служебные книги, одежды и предметы культа, отдельно были упакованы, мантия, митры, наперстные кресты и панагии, иконы и государственные и церковные награды, которыми был награжден схиархиепископ.
Все имущество  было в сохранности. Молодой инок сообщил, что еще в Москве, старец передал свой билет женщине с ребенком, а сам занял ее место в общем вагоне.
         Появление высоких милицейских начальников ввергло поездную бригаду в шок. Все они были приглашены по одному и дали показания по существу дела. Особенно пристрастно допросили проводника вагона, в котором ехал старец. Понимая, что отпираться бессмысленно, он подробно рассказал при каких обстоятельствах, где и с кем покинул вагон «потерпевший». Тотчас на станцию Осинки была направлена депеша о розыске гражданина Разумовского и подозреваемых в его похищении лиц. Туда же выехала оперативная группа из лучших сыщиков области.
           По существующему правилу владыка Анатолий должен был немедленно поставить в известность о происшествии вышестоящее духовное священноначалие, но губернатор и руководители силовых структур попросили его на некоторое время воздержаться от этого. Через два часа стало известно, что владыка Лука действительно сошел с поезда на станции Осинки, в справочной службе получил справку о проживающей на Садовой улице гражданке Семеновой А.Ф., посетил ее, совершил требы, вновь вернулся на вокзал и после этого исчез. Двое сопровождающих его юношей вели себя спокойно, угроз и насилия в отношении старца не применяли.
          Горожане, собравшиеся для встречи владыки на вокзале и возле здания епархии, с чувством недоумения постепенно разошлись. По городу начали ползти слухи о его похищении с целью выкупа, или совершении его ритуального убийства какой-то сатанинской сектой. Атмосфера таинственности повисла над городом.
        На вокзале и всех дорогах, ведущих в город и его пригородах было усилено патрулирование, досматривались все частные автомобили. Оперативные группы производили следственные мероприятия. Но практических результатов они не приносили. Епископу Анатолию приходилось ждать и сокрушаться по поводу того, что не была обеспечена надлежащая охрана столь высокого лица, каковым являлся архиепископ Лука. Он удалился в свою спальню и начал молиться, призывая Господа, Божью матерь и Николая Чудотворца явить свою милость и помочь найти старца.
          Вечером в епархиальное управление позвонил дежурный по райотделу и поинтересовался, не ожидает ли епископ гостя. В камере предварительного заключения находится человек, преклонных лет, мягко выражаясь весьма скромно одетый и заявляет, что прибыл из столицы для встречи с епископом. Всегда, когда происходят серьезные происшествия, у душевнобольной части населения появляются навязчивые идеи, что они являются их участниками, не важно в каком качестве. Было удивительно, что не обнаружились безумные похитители старца, требующие однако весьма реальный выкуп. Владыка благословил отца Сирапиона посетить райотдел милиции и выяснить, кем является узник «обезьянника». Чего было больше: радости или удивления, когда пред светлые очи епископа Анатолия предстал живой и здоровый схиархиепископ Лука…
 

 Глава 26. Мы обеспечим тебе безопасность
 
          
            Застольная беседа старых друзей продолжалась: «Мы всерьез говорили о твоей безопасности. Представляешь, как выгодно преступникам обирать северян, что в теплые края едут проматывать кровные, заработанные. Тут все «шустрят»: проводники норовят залить пассажиров чаем по самые уши, готовы поменять места, чтобы они расселись согласно интересам и пристрастиям: курящих, пьющих, картежников и бабников объединить в «коммуны» Здесь и производится подтасовка: вагонные воры и шулера внедряются, не без помощи поездных бригад, в купе к номинальным жертвам. И они, с профессиональной расторопностью, вовлекают праздно прибывающего пассажира в азартную игру. И под клич: «карточный долг - дело чести» выгребают всю наличность из кармана ротозея. Вот на такую «поездную бригаду» ты и нарвался.
         А теперь объясни, что за гимн морпехов ты сочинил. У меня водитель из демобилизованных  в этом году, служил во 2 бригаде морской пехоты в десантно-диверсионной группе, за 2 года 3 раза в Чечню попадал. Так, кроме его, другой музыки не признает. Он у меня допытывался, где твой монастырь находится? Говорил, что ребята просили передать тебе тельняшку и черный берет. И уверяет меня, что так глубоко «копнуть» мог только тот, кто сам в их войсках служил.
        «Он не ошибся, я его однополчанин, только  служил с 1967 по 1968 год. И девизом нашим: «Где мы – там победа!» руководствуюсь и по сей день. И слова, и музыку написал от души:

                Черный бушлат, гюйс на берете,
                тело согрела «морская душа»,
                В едином строю твои Родина дети
                без страха идут, вражью нечисть круша.
          
       Но особенно удался припев:
      
                «Где мы – там победа!», и в память ей храм
                Стоит на утесе открытый ветрам.
                Пехоте морской он призывный маяк,
                Такой же святой, как Андреевский флаг».

          Тут в разговор вмешался Анастас. «И как тебе удавалось столько лет скрывать свой талант. Ни в экспедиции, ни в период твоей работы в Госплане я, культурник по профессии, не смог тебя «вычислить».
          Отец Герман выразил свое мнение следующими словами: «Это в царской армии и государственных учреждениях служили поэты и композиторы. А в наше время поэт считался символом неблагонадежности и своеволия. А один мой романс ты слышал, и не раз. Помнишь «Ветку душистой, персидской сирени» - это мое произведение, заветное.
        Анастас продолжил:  «А скажи честно, неужели хочется ехать, обивать пороги чиновных кабинетов. Давай я издам твои стихи на золотой фольге. Скажи, сколько экземпляров нужно? Это на глупость несусветную хвалебные рецензии и предисловия писать тяжело. А твоя книга и своевременна и значима. Я еще не встречал генералов, которые своим именем и местом не дорожили. Тебе же благодарность за твой труд и верную гражданскую позицию начальник Главного военно-политического управления объявил.
          Я знаю об особом мнении владыки, но я знаю и «слуг народа». Помни, если тебе потребуются деньги, можешь со мной не согласовывать. На твое имя открыт лицевой счет в Сбербанке. Вот его номер, запомни его, во второй строке укажи дату нашей сегодняшней встречи и все.
       Ты не думай, я не самодур. Сколько тебя ни знаю – ты ни  копейки себе ни присвоил, а ведь возможности для злоупотребления были и в прежние времена и сейчас. Я же предлагал тебе место вице-президента в нашей фирме. У меня бы камень с души свалился. А что касается службы Господу - помогал бы епископу строить новые храмы, восстанавливать старые…»
           Анастас прекрасно понимал, что игумен давно не принадлежит себе. Да и уровень духовного служения, которого тот достиг , требовал полной отдачи времени, знаний и  сил.
             Так задушевно могут беседовать лишь люди бесконечно любящие и доверяющие друг другу. Что могло объединить таких разных, достигших в своей области высокого положения мужчин.

 Глава 27. «Атас»

            И сразу перед глазами предстал тот далекий 1975 года, отец Герман, тогда еще 27 летний капитан , вместе с геодезическим отрядом был направлен на полевые работы в Приполярный Урал. Передвигаться приходилось пешком, инструменты и пробы грунтов  таскать на себе. По договоренности с лагерным начальством, к работам привлекались заключенные примерного поведения, срок наказания которых истекал. Министерство обороны оплачивало их труд, обеспечивало питание и охрану. Капитан Дубровский сам подбирал рабочих, просматривал формуляры, рекомендованных лагерным начальством, беседовал с ними лично. Все это был народ сидевший за мелкое воровство и хулиганство. Люди подобного толка не имели внутренней организации и, сбившись в толпу, могли натворить много глупостей. Для руководства ими требовался человек, авторитет которого был бы непререкаем. Старшина из лагерной охраны порекомендовал в этом качестве Анастаса Котовского. Пренебречь его рекомендациями Геннадий не мог. Старшина просил за узника не как палач за жертву. Осталось сидеть Анастасу четыре месяца. А статистика и сама жизнь не раз показала, что в это время люди сильные духом могут совершить непоправимую глупость: совершить побег, побить обидчика, высказать начальнику все, что о нем думает. От этого искушения и хотел уберечь узника его страж. 
              Родился Котовский в Москве, в семье артистов. Отец - драматический актер, был  невысок ростом.  Мягкая, слегка прихрамывающая походка, лицо типичного горца из Закавказья слегка побитое оспой, несравненное портретное сходство с «Вождем всех народов» – все, казалось, обеспечивало ему прекрасную будущность. Но не мог картинный герой, вождь быть ростом, соответствующим истинному - «метру с кепкой». В тоже время человек с лицом вождя не мог играть и характерных героев. И приходилось ему прозябать на вторых ролях, в ужасном, безобразящем лицо гриме.
           Стал он злоупотреблять вином. Как личность утонченная, по - горски вспыльчивая, легко вступал в словесные, и не только, перепалки. Глупая «богема», прозывала его за глаза Сталиным. И, когда он вступал в рукопашную, орали во всю глотку: «Смотри - Сталин морду бьет! Гляди - Сталину морду набили!» В 1937 году эти комические выклики заканчивались для актера 10 годами без права переписки. НКВДешное начальство раздражало поведение актера и в один прекрасный момент раз и навсегда избавилось от проблемы. «Нет человека – нет проблемы».
          Мать Анастаса – артистка театра «Рамен», певица с замечательным голосом, опасалась за мужа, не раз выручала его из затруднительных положений, но в данной ситуации ничем помочь ему не смогла. Печать «сына врага народа» легла и на Анастаса. Лишь малый возраст спас его от репрессий. Он бредил театром, вырос в нем, пропитался духом артистического братства. Почти все артисты МХАТа, в котором служил его отец, пророчили ему великое будущее. Он был красив, собой. Утонченности двух южных кровей, большой рост, прекрасный голос и слух, полное отсутствие «боязни рампы» – все являлось залогом его будущего успеха.
           Но в театральный институт его не приняли т.к. он не был членом ВЛКСМ, а в оном он не состоял потому, что был сыном судимого. Лучшее, что могло ему предложить театральное начальство – пережить время и поработать машинистом сцены. Но какие машины могут быть в театре. 6 грузчиков за пять минут антракта должны были заменить стены кабинетов, всю мебель на колонны парадного зала дворца или что-то в этом роде.
          Рабочий день начинался в шесть часов вечера, а заканчивался часа в три ночи. После завершения спектакля у кого-то из артистов были именины, крестины, присвоение звания, предоставление новой роли, награждение орденом, отъезд в отпуск или на гастроли или возвращение с них. Одним словом находился повод для застолья.
          Гуляли все. За главным столом распологались артисты и руководство театра, рядом с ними администраторы, художники, врачи и другая местная знать. И на последнем столе гулял «театральный пролетариат». Когда первые два стола освобождались, «гегемоны» переходили на более почетные места и порой засыпали на театральных задворках. Анастас, как сын горца, умел себя вести за столом и не напиваться. Это его свойство было отмечено и использовалось во славу советского искусства - сам К…лов, будучи уверенным, что «лошадка» не выпьет, позволял ему стоять за кулисами с бутылкой любимого артистом коньяка - 50 граммовой стопкой и блюдечком с лимоном, не было лучше средства поддержать кураж и провести весь спектакль «на взрыве».
             Вот, однажды, после такого застолья, возвращался Анастас домой, в Кожухово, пешком через Солянку. Подходя к Швивой горке (ныне Верхней Радищевской улице) он увидел, как у машины раскрылся задний борт, и покатились под гору ранние арбузы. И откуда в столь ранний час появилось столько народа. Как ни взывал  к их милосердию водитель, тащили они арбузы по домам. Анастас тоже попытался призвать воров к порядку, схватил двоих за шиворот и потряс немного. В руках его была такая сила, что стоило ему ухватить человека за руку – ломал ее как спичку. За что ни ухватит - сажал человека на колени от боли. Ребятки оказались хлипкими, взмолились о пощаде. Анастас отпустил их, но они сбегали домой за подмогой, и скоро, вооруженные подручными средствами, наступала на него толпа человек в 10. Он оторвал от садовой скамейки доску и с помощью импровизированного инструмента разогнал нахалов. Двух наибольших наглецов ухватил за шиворот и стукнул друг о друга лбами. Появились милиционеры. Анастас попытался оправдать водителя. Убедил их составить протокол. Обиженные им жулики и хулиганы стали требовать его задержания и обвинения в нанесении им и их незадачливым дружкам телесных повреждений. Шофер, единственный свидетель потасовки, вначале отмалчивался, а, затем засвидетельствовал нападение Анастаса на мирных, безоружных людей. Спасло обвиняемого от расстрела  то, что пожалел он бедолаг и не зашиб до смерти. По тяжести совершенных преступлений был он осужден к лишению свободы на 8 лет.
           За 3 месяца  прошел курс «молодого зека» по «пересылкам», обучался «тюремной этике» во Владимирском централе и, видно, принял ее по форме, но, во многом, не разделял ее по содержанию.  Добр он был чрезмерно, поэтому, как боксер - тяжеловес пропускал первый удар, а мог он оказаться и последним.
          В «камер-коллегии» занимал твердые позиции «мужика». В семидесятые годы все зоны были «красные». Роль воровских авторитетов, как «дедов» в армии, в основном, проявлялась в поддержании внутренней дисциплины в духе «воровской» этикой. Крепко сбитая «мужицкая» артель спокойно могла отмахнуться от зарвавшихся «урок». Так и отбыл бы весь срок Анастас среди «лошадок», но на его не то беду, не то радость спас он жизнь великому в преступном мире авторитету Левану Кутаисскому.      
            В зоне землячество имело особый смысл и цену, и налагало огромную ответственность, а исполнять высшего закона «Сам погибай – земляка выручай» приходилось любой ценой. И хотя  Анастас не числился ни в одной из «воровских категориях» относился к нему Леван как к сыну и всегда отводил в сторону руку неправедного гнева «камерюнкеров, камерпажей и камергеров».    Руководствовался ли наш герой этим законом или общечеловеческим состраданием, но он был первым, кто бросился на помощь Левану, когда машина, перевозившая заключенных, не смогла преодолеть подъем в гору и вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее заскользила по намокшей глине и устремилась вниз по камням, рытвинам и ухабам, несколько раз перевернулась, сама изуродовалась до неузнаваемости и покалечила пассажиров. Анастас, оглушенный, со сломанной рукой подполз к распластавшемуся, истекающему кровью вору и, не осознавая, стал произносить заговоры на снятие боли и остановку крови. Его бабка – шувани табора, передала ему многое из традиционного лечения, за ненадобностью все это, казалось, забылось, а проявило свою чудодейственную силу в той ситуации, когда жизнь и смерть смотрела в глаза близкому человеку и вопрошала: «Где тот, кто со мной поборется и, до поры, победит?».
           Болевой шок и потеря крови, при травме, чаще всего ведет  к печальному исходу. Именно поэтому, в санпакете каждого солдата, рядом с бинтом, всегда находится шприц с обезболивающим, жгут для остановки кровотечения и ряд других премудростей. Но где их найти посреди тайги, когда пешком в любой конец за сутки не дойдешь. ЗЭК вроде и не человек, его обязаны вначале не в больницу, а в зону доставить, там начальство почешет себя спереди и сзади, поручит нерадивому помощнику: «Разобраться и доложить». Тут, глядишь, сама природа распорядится  - сильного направит по пути выздоровления, слабого – в последний путь. Такая учесть была уготована Левану. Он сам осознавал, что пришел конец его мучениям. Не увидев, а, ощутив присутствие постороннего, он даже подумал: «Неужели слуги князя земного пришли за мной, чтобы прямо сейчас, без мытарств бросить на жаровню. Вроде ни на одной иконе ангела со щетиной на лице не видал, да и одеты они во все сияющебелое. А этот в рваном и окровавленном ватнике. Ох, и достанется мне от него. Видно не одну грешную душу порвал на куски». И провалился в беспамятство, но успел почувствовать, как боль постепенно, но неустанно исчезает. Подумалось ему: «Это гибель отнимает земную боль».   
              Левана и еще двух раненых, скорее для того, чтобы «сдать по счету» и сактировать понесли в лагерь на импровизированных носилках - сквозь два застегнутых бушлата просунули жерди, прибили две перекладины, чтоб под весом пострадавшего жерди не сходились и не раздавили его. Несли, соблюдая все предосторожности. Анастас шел рядом, его непрерывно тошнило, в голове звенело, стоило закрыть глаза, и земля уходила из-под ног. Для того, чтобы зафиксировать руку извлекли ее из рукава, прижали к телу и натуго застегнули бушлат. Левый пустой рукав беспомощно болтался на ветру. Но что для истинного мужчины собственная боль, когда рядом, на носилках, как на смертном одре, решается судьба, жизнь человека, и ты можешь, нет, должен ему помочь. Когда лицо пострадавшего становилось мертвенно бледным, а кончик носа  заострялся, по команде Анастаса процессия останавливалась, и не начинали движение до поры, пока, после его воздействий, не появлялись признаки жизни. Но не все из присутствующих одобряли происходящее. Охрана была бы рада помочь жертве покинуть сей мир. Чем менее авторитетный вор будет поддерживать порядок в зоне, тем проще с ним будет договориться. Некоторые из ближайшего окружения Левана не прочь были надеть корону вождя, а, стало быть, его кончина и им была на руку. Противники Левана тайно надеялись на смену власти. Как вы видите и за тюремной решеткой, как и во всех структурах, где можно делить славу и власть, приоритеты и порядки одинаковы до безобразия.
           Лишь Анастасу жизнь Левана была равна жизни собственной. В случае его кончины только подозрения на его причастность к прискорбному факту было достаточно для смертного приговора. Но все обошлось. Процессия проследовала через ворота лагеря, врач осмотрел раненых и на санитарной машине отвез в больницу города. Поместили Левана, Анастаса и еще двух раненых в одну палату и, как могли, подлечили. Через месяц Леван, потерявший двадцать килограммов веса и превратившийся в наглядное пособие по изучению костей человеческих, сделал первые шаги, а еще через две недели всех препроводили в лагерь – досиживать срок. Совместно пережитые горе и боль на всю жизнь объединяет страдальцев. Стоит ли говорить, как Леван был благодарен своему спасителю. Но время расставания приближалось. Срок заключения Левана истекал через полгода, Анастасу предстояло отсидеть год. Зная нравы зоны, авторитет через знакомых в администрации лагеря и в столице стал ходатайствовать об условно-досрочном освобождении своего спасителя, о перевод  его на вольное поселение. В это время и появился в лагере бравый капитан Дубровский, по мнению местных, очень недоверчивых жителей, человек правильный и честный. Леван уговорил старшину подсказать армейскому начальнику принять Анастаса на работу и  даже поручиться за него, и был рад его зачислению в поисковую партию. Перед расставанием он сказал Анастасу: « Походи сынок по лесу, ты с ним пообвыкся, знаешь местные нравы, над  «уркотней» верх подержи, а то натворят они дел, как кобели, сорвавшись с привязи. Годок пролетит незаметно, а выйдешь на волю - Москва большая, отыщешь» - улыбнулся Леван как любящий отец и добавил: «Я тебя сам найду. А в геодезической партии есть два моих человечка – завхоз Терентьев и техник  Савин. Держитесь вместе – не пропадете. Заодно запомни, чем богата здешняя земля – может со временем пригодиться. Ну, давай простимся, и - с Богом».
            Странно слышать поминание имени Всевышнего устами людей, нагрешивших во сто крат более чем за ними признал суд, нарушивших все заповеди сразу и не раз. Одну заповедь исполняло общество неукоснительно: «Не поминай  имени Господа в суе». Оно его вообще не упоминало, во всяком случае, в положительном аспекте.  В безбожные времена, из всех классов и прослоек, заключенные были наиболее  верующими. Но их вера была гипертрофирована, разросшаяся под гнетом суеверий, «закона» и «понятий», как и все общество не могли они под страхом «антисоветской пропаганды» просветиться  Словом Божьим. И, все же, вера пополам с суеверием были порой последним сдерживающим фактором перед провалом в бездну…

 Глава 28. Крепись геолог.

          Сезон полевых работ был в Приполярье непродолжительным. По снежному тракту, на гусеничных вездеходах завозились на точки геодезические вышки, знаки, буровое оборудование, горючее. Весной, на штабных и геодезических машинах, по бездорожью пробивались на объект геодезический отряд. Был это народ образованный. В каждой партии были геодезист, топограф, геолог, механик, врач, повар, административные работники и бесчисленное количество техников, маркшейдеров, подсобных рабочих. На полгода вся партия вступала в непримиримый бой с болотами, гнусом, бытовыми неудобствами. Безжалостный дождь мочил их до нитки, зной обезвоживал тела, гнус съедал поедом, дикое зверье вело себя непредсказуемо. Герои, презревшие покой и уют первыми проходили там, где не ступала нога человека. Миллионы замеров, тысячи проб земных пород после завершения сезона систематизировались и включались в десятки отчетов и карт. На их основе принимались решения о перспективах развития страны, о тех богатствах, которые должны послужить ныне живущим и их потомкам. А завещать было что.
            Никто толком не знает о потенциале российских гидроресурсов. Если не считать нарушение привычных путей миграции рыбы, да разлива вод в зоне заполнения водохранилищ, дальше начинались только плюсы для экономики и экологии. Киловатт электроэнергии с пересылкой обходится втрое дешевле тепловой. При этом не сжигается ни грамма кислорода, не тратятся невосполнимые ресурсы. Реки в Приполярье  на полгода превращаются в дорогу, за которой следить не нужно, со стоимостью перевозки вчетверо дешевле автомобильных.  Лес северных широт, при рачительном уходе можно рубить через 40 лет. И этот ресурс восполним и востребован. Это богатство течет своими струями, лежит на поверхности, растет стеной – возьми и не убудет, только «закрома Родины» пополнятся, да народ станет лучше жить. А сколько неразведанного сокрыто в родной земле. Только она, как любящая мать, не выказывает «детям своим» богатства без труда.  По настоящему ценят то, что заработано своим трудом.
              Поиском этих, до поры неизведанных богатств, и занимался отряд капитана Дубровского. И за год они отыскали столько, что стране лет на 10 безбедной жизни хватило бы, даже если больше ничего не произвели. Архангельские алмазы, норильские полиметаллы, золото Полярного Урала, несметные, до сих пор неразведанные до конца запасы нефти и газа – вот далеко не полный перечень тех богатств, которые смогли бы послужить фундаментом экономической, политической и военной мощи державы.
               Но коммунистические вожди следили за приростом богатств формально. «Куда они денутся? Границы на замке». А предприимчивый народ – «цеховики», которым были тесны рамки «фабзаводской муштры» проявляли  к ним интерес с дальним прицелом. Не удержат «коммуняки» единство социалистического мира и союза, начнут предприниматели лакомые куски под себя подминать. Вот здесь, кто информирован – тот и богат».
            С этой целью в поисковые группы и внедрялись агенты. Пока информация не засекречена, ее можно украсть безнаказанно.  Второй этап экспансии – поставить во главе руководства перспективных территорий своих людей. А дальше он кумов, сватов да друзей всех мастей вокруг себя рассадит, наймут пару десятков толковых мужиков,  «для коммерции», и вернутся к идеологам затраченные деньги с лихвой. 
            Именно о сборе информации и говорил Леван своему «духовному сыну», отправляя его в геодезическую партию. От предложения начальнику отряда скрыть наиболее важные открытия от руководства Леван воздержался. По капитану было видно, что не пойдет он на компромиссы – «идейный слишком». Пусть докладывает, пока неразворотливая машина провернет информацию, мы уже во власти и при деньгах будем. Глядишь, и народу от щедрот немного перепадет. Вот и морольно-нравственное оправдание перевороту будет….
              Отряд работал несколькими группами. капитан не сдерживал инициативы подчиненных. Во главе каждой из них поставил опытных, проверенных годами службы офицеров. Завхозом в одну из них направил Анастаса. Снабдил его удостоверением личности, доверенностью на право заключать хозяйственные договоры. Выдал ему под расписку инструменты, продукты, оружие, патроны и денежные суммы на непредвиденные расходы. Для любого заключенного это богатство и воля должны были бы послужить командой к побегу. Но доверие, оказанное ему в такой мере, впервые за многие годы, было настолько разительно, что скорее готов он был умереть, чем отплатить неблагодарностью. Он беспощадно пресекал «воровскую вольницу» и тунеядство своих подопечных, работники они были неважными т.к. были уверены: «Сколько ни работай – все «куму» достанется».       
Переломить такое настроение можно было только реальными делами. И капитан, в конце месяца выдал каждому работнику из несписочного фонда по 70 рублей, а особо отличившимся  по 100.   
               Увидев «пучком» невероятную сумму «пролетариат в тюремной робе» начал строить планы на самые невероятные траты. Даже минимальная сумма позволяла купить 10 буханок хлеба, 10 бутылок водки, 10 банок тушенки, табак, чай и много чего по 10. Но ,на совете трудового коллектива,  было предложено передать под расписку все суммы на хранение Анастасу. Он откроет каждому лицевой счет и будет покупать в городе дозволенное режимом. От себя капитан выдал всем новые сапоги, хлопчатобумажные рабочие костюмы, шляпы с антимаскитными сетками и белые, рабочие перчатки. Но, не привыкшие к такой щедрости заключенные, продолжали работать в тюремных робах, а новое обмундирование одевали после работы, предварительно вымывшись в импровизированной бане или в речке.
              То, что их так манило, то, что они мечтательно называли «волей» окружала их своей заботой. Хорошее питание и отношение, деньги за работу все казалось нереальным, и стоило только задуматься -  лезло в голову сомнение, что всему хорошему придет конец. Неважно -  придет ли новый капитан, или тюремное начальство нагрянет, и «плакали» их денежки, снова они окажутся в зоне и станут  объектом насмешек для «сонарников». Такие настроения порождали озлобленность, огрехи и нерадение к работе и к тем, кто заставлял их ее выполнять.
              «Бунт на корабле» зреет подспудно и связан он не с поведением какого-то лица, а с бредовыми идеями, рождаемыми деформированным сознанием заключенного. Увидеть надвигающуюся грозу может только тот, кто сам « варился в тюремном котелке». Мечта о побеге, месть за унижения, перенесенные в заключении, лишь до поры тлеет в воспаленном мозгу. Достаточно малейшего «ветерка» и возгорается «пламя» беспощадного бунта. Момент его возникновения Анастасу и  двум направленным в экспедицию ставленникам Левана Кутаисского удалось точно вычислить и предотвратить.
      

 Глава 29. Бунт на корабле

              Отряд в полном составе, с имуществом и техникой, был погружен на баржу и по реке сплавлялся на 40 километром ниже города Печера. Вынужденное двухдневное безделье, «заточение в речную тюрьму» побудило «урок» собираться группами и выражать свое неудовольствие. Наиболее независимые проводили время за карточной игрой. Один из игроков, которому не везло в игре  с «шуллерствующим элементом», проиграл все деньги и вещи. Ему предложили сыграть « на желание». Со своей стороны на кон было поставлено все проигранное.  Но и в этот раз совершил он «перебор», что называется, « к одиннадцати туз».
              Выигравший, на ухо проигравшему, назвал свое желание. Тот попытался возмутиться, но ему возразили, что карточный долг – святое дело и подлежит удовлетворению. Анастас лежал за дощатой перегородкой в соседней каюте и заподозрил неладное. Он незаметно дал знак завхозу проследить за проигравшим, а сам стал наблюдать за суетой на палубе.
               В том, что надвигалась гроза, не было ни малейшего сомнения. Перемигивание, походка в развалочку, елейные взгляды зло поблескивавших глаз – все подтверждало близость развязки. Что может интересовать полулюдей, готовых на бунт – деньги, оружие, спирт, продукты. Все это находилось на нижней палубе, рядом с каютой начальника партии и капитана. Если предполагается бегство на катере, то неминуемо будет захвачена рулевая рубка и машинное отделение. Не хватало верных людей, на молчаливую толпу рассчитывать не приходилось. Поэтому было принято решение  - завхоз должен  постоянно находиться в рулевой рубке, техник в машинном отделении, а Анастас незаметно расположится в каюте Дубровского. Каждый проверил выданное оружие. Тот, кто знаком с ППС понимает, что можно натворить этим чудом оружейного мастерства. Но стрелять в толпе было опасно, могли пострадать невинные люди,  поэтому было решено для начала обойтись холодным оружием.
              Но и среди массы находятся люди, которым правда, дороже жизни. Двое, не сговариваясь, сообщили Анастасу, что заказано убийство начальника партии, оно неминуемо вызовет сумятицу. В этот момент и будет осуществлен захват катера. На нем беглецы проследуют до ближайшего города, вблизи его инсценируют аварию и потопят катер. Пока будут проводить спасательные работы, определять потери, они рассчитывают «раствориться» в тайге.
              Анастас вошел на нижнюю палубу. Задраил входную дверь, прошел в каюту Дубровского и попросил его переодеться в матросскую робу, взять с собой документы партии, деньги, оружие и переночевать в  каюте экипажа. Решимость, с которой он говорил, исключала любые возражения.
              После этого он открыл входную дверь, вошел в каюту начальника, на койку накидал одежду, соорудил из нее фигуру, напоминавшую спящего человека и прикрыл одеялом. Сам забрался на багажную полку над входной дверью и затаился.
              Вскоре последовали крадущиеся шаги, ручка двери зашевелилась, дверное полотно, жалобно заскрипев, открылось, тень от вошедшего легла на кровать, за два прыжка он оказался возле нее и последовал удар ножом в шею мнимой жертвы. Из-за волнения или недоумения он вдарил еще два раза, после этого с трехметровой высоты на него свалился Анастас, ухватил руку с ножом своей железной хваткой. Нападавший издал протяжный вой. Главари заговорщиков приняли его за предсмертный крик жертвы, и на палубе началась свалка. Анастас ударил преступника по загривку, тот обмяк и повалился на кровать, в кучу тряпья. Он выхватил пистолет, вбежал в каюту экипажа и не то громко прокричал, не то приказал команде:
« К бою.  Ты - в машинное, я - в рубку». Так силы оборонявшихся возросли. К ним присоединились остальные офицеры и несколько проводников. Зачинщикам ничего не оставалось, как кинуться за борт. Были спущены лодки и, с помощью собак, находившихся в партии, все они были пойманы и переданы лагерному начальству. Те обвинили в случившемся «либерального» руководителя партии, потребовали прекратить эксперимент, но, вскоре, сменили гнев на милость, и, под ответственность армейского начальства, согласились не нарушать ранее достигнутых договоренностей.
             Только ночь провел Анастас в лагерном бараке, Леван разыскал его и устроил разнос: «Мальчишка, молокосос. Твоя задача не охоту устраивать, а информацию собирать. Скоро мы будем хозяевами на этой земле. Ты будешь здесь воеводой. Больше ни в какие переделки не лезь. Пусть они между собой разбираются сами. Ты мне живой и здоровый нужен» Потом, немного поостыв, примирительно сказал: «За то, что начальнику жизнь спас – спасибо. Кто знает, кого ему на смену прислали бы. Держитесь вместе. Нам такой человек как он нужен - храбрый и башковитый. Подружись с ним. Он вроде твой должник теперь».
             Вот так, начав с бурных страстей, прониклись два мужика, Дубровский и Котовский, друг к другу симпатией и любовью. И когда одному нужно было отправляться в столицу, докладывать материалы исследований, а другому возвратиться в лагерь, с тем чтобы получить справку об освобождении и уехать домой, поклялись они друг другу что придут на помощь, где бы ни были и, как видим, свое обещание держали.


               
Глава 30.  Следователь по особо важным делам.

        В это же время впервые будущий игумен и Анастас встретились с капитаном Добровым, следователем по особо важным делам областного управления внутренних дел. Ему было поручено расследование происшествия в геодезической партии. И его жизнь была насыщена казалось  случайными, а, на самом деле, закономерными фактами и событиями, в конечном счете приведшими его к руководству силами правопорядка области.
         Отслужив положенные два года в погранвойсках на русско-китайской границе, приехал молодой, всю жизнь проживший в приполярном Урале паренек в Москву, поступать в юридический институт.  Но не рады ему были, всячески занижали оценки на экзамене, обстоятельства складывались прескверно. Он прекрасно понимал, что, вернувшись домой, в северную глубинку, останется он навеки неучем, старателем или лесником. И стоило два года службу нести в элитных войсках, штудировать учебники при подготовке к экзаменам. Что он скажет друзьям при встрече? Что силенок и ума не хватило реализовать свою мечту. Решил пойти в парк культуры немного отдохнуть, да заодно перекусить. В ресторане «Кавказ» заказал бутылку красного вина, шашлык, салат столичный, стакан апельсинового сока. Сытная еда и доброе «Пушкарское полусухое» изменили  ход его мыслей. «Живая» музыка, свежий воздух настроили его на конструктивный лад. Он завтра же решил пойти в комитет комсомола института, в ректорат и добиваться своего зачисления вне конкурса, как участник боестолкновений  и орденоносец.
            Предварительно нужно зайти для консультации в приемную КГБ: свои помогут, верный путь подскажут. Но не удалось ему осуществить свои намерения. За соседним столом вначале раздались громкие возгласы, затем замелькали руки и, под конец, зловеще блеснула сталь. Подвыпившие «папенькины сыны» не на шутку рассорились из-за того, с кем продолжит вечер симпатичная девушка, странно, как роза среди бурьяна, смотревшаяся в окружении пресыщенных жизнью «вечных студентов». Один из подвыпивших юнцов, одетый в потертые джинсы и свитер с изображенной на груди рожей какого-то деятеля искусства, одной рукой крепко ухватил девушку, во второй он держал «выкидуху» - нож внушительных размеров, который приставил к боку своей жертвой. Своим соперникам он обещал прирезать ее при первом же их приближении, и будьте уверены, исполнил бы свое обещание. Девушка не сопротивлялась и не умоляла его о пощаде и, видимо, согласилась со своей участью. Бывшие собутыльники,  зная решительность своего обидчика, выражали свое неудовольствие громкими выкриками и обещали все «казни египетские», но приблизиться к обидчику не решились.
               Секунда потребовалась бывшему пограничнику для того, чтобы нанести по кисти обидчика удар такой силы, что нож пролетел метров пятьдесят и упал в вазу фонтана. От боли и неожиданности  охотник до девичьего тела выпустил ее, та тихо попятилась к выходу и, возможно была бы настигнута остальными участниками пиршества, но между ними и девушкой высилась внушающая к себе уважение фигура защитника Отечества.  Пара покинула злачное место, обещавшее культуру и отдых, а порождающее криминал.
                Лишь в метро осмелился Иван Добров, а это был именно он, поинтересоваться у девушки, не страшно ли ей, не причинил ли ей обидчик боль. А та, ощутив себя в безопасность,  вроде бы ни с того, ни с сего, разразилась таким ревом, что на нее обратили внимание пассажиры, а сердобольный старик уступил ей место и долго допытывался у нее, не обидел ли ее попутчик, а то он ему ...  Девушка только махала рукой, как будто провожала любимого в дальний путь. Она действительно прощалась, но с несбывшимися надеждами. Когда-то добрые и милые в общении друзья ее детства, бывшие одноклассники, жившие с ней в одном доме, сыновья крупных чиновников превратились в завистливых и грубых завсегдатаев ресторанов и пирушек. И странное дело: ни в армию их не призывали и милиция не привлекала их к ответственности за хулиганство и тунеядство. Все, хватит, надоело их прощать. Сегодня же все расскажу отцу, милицейскому генералу, пусть ругает, клянет за неразборчивость в друзьях, но дальше так продолжаться не может. Ведь есть же ребята простые и искренние, «без двойного дна» и грязных помыслов.
            Девушка успокоилась, рядом с этим увальнем было спокойно и уютно, жизнь становилась предсказуемой. Нужно обязательно познакомить его с отцом. Пусть некоторое время оградит его от притязаний обидчиков. Да. и вообще, пусть поблагодарит его за спасение своей единственной дочери от всего дурного…
             Вот так и пошли по жизненному пути, бок о бок два очень милых человека – врач и юрист.
             Иван начал службу в Москве, в Управлении уголовного розыска, затем получил предложение поработать на родине, да так там и остался, прошел все ступени служебного роста и достиг звания генерала и должности начальника областного управления МВД.

Глава 31. Суд по совести.
               
              А в 1975 году  он, следователь по особо важным делам, получил указание от начальства разобраться в весьма сложном деле. Бунт, побег, покушение на должностное лицо при исполнении обязанностей, организация преступного сообщества, покушение на народное имущество, нарушение режима - вот далеко не полный перечень преступлений, которые в одночасье совершила группа осужденных, прикомандированных к геодезической партии. Всего этого хватило бы, чтобы еще лет на 10 увеличить срок заключения бунтовщиков. Конечно, и начальник геодезической партии проявил излишний гуманизм. Но все: лагерное начальство, армейское руководство, да и начальники следователя Доброва были заинтересованы в превращении происшествия в необдуманный проступок одного - двух психически неуравновешенных заключенных. Скорее беседы, а не допросы Дубровского и Анастаса убедили Ивана в том, что перед ним сидят вполне нормальные мужики, достойно выполнявшие свои обязанности.  Проверка хозяйственных документов так же показала, что они честные и добросовестные люди. Полковник Сливченко – непосредственный командир начальника партии, срочно прилетевший из Москвы, провел как военный дознаватель свои розыскные мероприятия и долго, один на один, но так, что слышал следователь, делал выговор молодому офицеру: «Мальчишка, тебе не отрядом командовать, а гусей пасти. Да и те или разбегутся или тебя защиплют. Как можно было без надзора такую публику оставлять, когда она в безделье пребывает. Вынужден отстранить тебя от командования, сам останусь на хозяйстве, пока другого начальника не пришлют. Ты человек военный и гражданской юрисдикции не подлежишь, тем хуже. По военным законам ты не выполнил приказ начальника и тем самым сорвал работу экспедиции. За это и в звании понизить могу, и должностей очередных в ближайшие пять лет не жди. Ну, и как водится, склонять тебя будут на всех собраниях и активах. А ведь генерал о тебе проявлял почти отцовскую заботу. Я свое представление о происшедшем составил, и менять его не собираюсь. Осталось только обменяться мнением со следователем. В общем, собирай манатки и, если ты здешним властям не нужен, завтра же отправляйся в Москву».
      Однако не было в голосе полковника той строгости, с какой он обычно распекал молодого офицера за более мелкие провинности. А причиной тому были те ошибки, которые и он сам, будучи молодым офицером успел натворить…

Глава 32. Кто не грешен

                Однажды, когда война закончилась и проводились картографические работы на Западной Украине,  освобожденной от немцев, он поднялся на геодезическую вышку и проверял контрольные замеры. Сержант, что его сопровождал, остался внизу, удобно привалился к согретой солнцем широкой балке и задремал. Через некоторое время капитан почувствовал себя неловко, будто кто-то присутствует рядом. Он повернулся и увидел немецкого офицера своего возраста, автомат был направлен на него, нащупывать кобуру, извлекать пистолет и готовиться к выстрелу было бессмысленно. Офицер на безупречном русском языке поинтересовался, чем он занимаюсь. Увидев в  руке карту, попросил ее показать, вынул из нагрудного кармана карандаш, сделал поправки в трех местах, а остальное одобрил.
После этого спустился вниз и уверенный в том, что  русский офицер не станет стрелять в человека ему не угрожающего, спокойно пошел в рощицу и скрылся там. Сколько ни бродил капитан Сливченко с отрядом по окрестным местам, но не встретил никаких следов присутствия человека. Как он, офицер, прошедший дорогами войны, мог допустить подобную беспечность. Она - истинное преступление по сравнению с проступком подчиненного. В беседе со следователем он был строг и объективен. Да, дело, конечно, произошло неприятное, но было открыто и предотвращено самими «виновными», а коль нет пострадавших, то нет и состава преступления. А двум негодяям, затеявшим заваруху, лагерное начальство оформит через оперативный отдел попытку к побегу. И не нужно хорошим людям портить карьеру. С этим общим решением полковник и капитан Добров отправились в областное управление милиции. Перед тем, как сесть в служебный катер Иван протянул руку Дубровскому и, просто и искренне, пожелал: «Легкой тебе службы, капитан»…
  Генерал Добров поднялся и доброжелательно произнес: «Я должен срочно убыть в управление. У меня совещание часа на два предстоит. Вы тут поговорите, а, затем,  милости прошу ко мне, на службу».

 Глава 33.  Каждый шел своим путем.

            
                Шли по жизни наши герои – Геннадий (отец Герман) и Анастас разными путями, случайно встречались, обменивались мнениями, пытались доказать друг другу, что так как живет апонент жить нельзя, и вновь продолжали свою жизнь.
                Геннадий выбрал себе праведный, но малодоходный путь. Жизнь его состояла как бы из пяти этапов. Пройдя каждый из них, он с уверенностью мог считать, что ошибки и напрасные хлопоты не помешали достичь поставленных целей. Возможно их можно было достичь с меньшими затратами времени и сил, но были они следствием борьбы и труда. Важно не повторять их  в дальнейшем и стараться  учиться на чужих.
1. В спецшколе и спортивной школе  он окреп и поумнел. Талант начинающего литератора открывал перед ним прекрасное творческое будущее, но место в литинституте было занято его соседом по парте – внуком поэтессы с миллионными тиражами.
2. Окончив институт народного хозяйства, знаменитую «Плехановку», сдал кандидатский минимум и подготовил к защите диссертацию, но его профессор был изгнан из института по очередному «еврейскому делу». Многочисленные ученики не поднялись на его защиту, ни один из них не пришел на панихиду по «отцу родному»,  скоропостижно скончавшемуся  через непродолжительное время. И, как от прокаженного, шарахались они и от «незащищенного» кандидата.
3. Успешно начавшаяся карьера военного  завершилась из-за полученных травм. Судьба офицера решается в тиши начальствующих кабинетов и на поле действий, куда Солдата Отечества посылают исполнять священный долг. И ценен он до тех пор, пока безропотно исполняет приказ, жив и здоров. Стоит чему–нибудь из этих составляющих пригодности исчезнуть и оказывается боец на обочине дороги. И кто знает - найдет ли он путь дальше, помогут ли окружающие или так и «просимофорит» всю жизнь, изредка получая подачки, а чаще тычки.  Со знанием дела написал он,в свое время,  песню, вернее военный роман «Китель». В нем была горечь за судьбу отца,  летчика - истребителя, провоевавшего войну до февраля 1945 года, когда был сбит, ранен, потерял ногу и получил пенсию в 375 послевоенных рублей – цену 8 бутылок водки по карточным ценам.
Похожей судьба была и игумена Грмана, долго бы блуждал наш герой в лабиринтах новой жизни, если бы не имел гражданскую, редкую по тем временам и ныне чрезвычайно чтимую профессию – экономиста в области финансов. На «черный день»  была у него и рабочая профессия – механика 6 разряда. Именно по этим причинам  видел он суть и смысл экономики изнутри, шел по жизни не кланяясь вельможам, имел свое мнение и на компромиссы с совестью и законом не шел. А уже вовсю процветали «приписки» и воровство в меру возможностей: рабочий тащил кусок оргстекла для аквариума, варежку гвоздей для дачи, банку краски, чтобы покрасить кладбищенскую ограду. Вожди местного значения крали и принимали подарки покрупнее. Третий секретарь райкома партии донял директора объединения и принудил купить ему в пользование автомашину «Волга» в тридорого, по рыночной (вот откуда пошла она – рыночная экономика) стоимости. Изворотливые умы оплатили автозаводу ремонт трех машин на сумму нового авто, выбрали на заводе автомобиль и зарегистрировали его под номером одной из закрепленной за объединением. Так на виду московских властей всех мастей разъезжали по столице реальная машина и ее двойник. То, что творилось за Цековскими и министерскими стенами описывать не стану. Напомню лишь получившие громкую огласку «хлопковое и рыбное дело» и торговые махинации, по которым были расстреляны заместитель министра рыбной промышленности вместе с директором Елисеевского магазина.
            Задам лишь один вопрос на сообразительность: « Зачем директор завода, имеющий 1500 рублей месячного дохода, кремлевский паек и «больничку», живущий в великолепной  квартире стремился занять место одного из секретарей райкома?»  Неужели 350 рублей партзарплаты его манили. Нет, власть над умами людей, пайки, конверты, привилегии, слава и уважение какие простолюдину не снились. А коль есть цель – то, в ее достижении, любые средства хороши. Сколько талантливых, скромных людей потоптало «стадо властолюбцев». Ну а что вытворяли Вожди не мне вам говорить. Опыт работы на руководящих должностях в народном хозяйстве и правительственных учреждениях убедил будущего игумена в том, что не всенародная польза, а своекорыстие чиновников определяет объемы и перспективы развития народного хозяйства.  А, вскоре, разогнали Госплан. И, казалось, рассчитались с «бюрократом» за деловую принципиальность, но он был рад происшедшему.
5. И начался пятый этап - духовного становления, которому нет конца.
             Анастас, вернувшись из заключения, встретился с Леваном, да так и остался при нем, познавая и участвуя в борьбе за роскошную жизнь и изобилие.
              Не пеклись в застойные времена о месте в Царствии Небесном. Больше заботило благоденствие в царстве земном. И для тех, кто себе поставил задачу обогатиться любой ценой, недозволенных приемов не было.
             Первый - наиболее простой и распространенный в торговле путь повышения личного благосостояния - работа под лозунгом ООО, что на языке уголовного кодекса звучит как «обсчет, обмер, обвес».
             Народ рисковый и незамысловатый встал под знамена КГБ - «кража, грабеж, бандитизм». Плюс к этому - продажа краденного с заводов и фабрик, как явно, так и с некоторой хитринкой. Завысят нормы расхода или убыли - образуются излишки, которые в «сыром» виде или, переработав в «подпольных цехах»  в каком-нибудь обществе слепых или мастерской психиатрической больницы реализовали через своих торгашей.
             Везде, где ходили наличные деньги: в общественном питании, в сфере бытового обслуживания населения, при заготовке сельхозпродуктов и вторсырья, при оказании ритуальных услугах, непременно проявлял свой интерес «криминалитет». Добавьте к этому незаконный оборот валюты, драгоценностей; перепродажу тряпья, привезенного из-за границы; спекуляцию импортной продукцией, купленной оптом с государственных баз и дорогостоящими товарами (автомобилями, холодильниками, телевизорами, мебелью, коврами и меховыми изделиями) приобретенными по записи и местами в многочисленных очередях, торговля наркотиками и алкоголем во внеурочное время…
             Вот по этой зыбкой трясины и прошел свои первые уроки «коммерции» наш герой.  Но долго «на посылках» его не держали. В установленном порядке «погасили» судимость, помогли поступить на заочное отделении Института культуры, и поехал наш герой в Воркуту - заведующим «Красным чумом». Вступил в партию, с получением диплома  назначили его инструктором в областной отдел культуры, удачно женился на дочке партийного руководителя и стал без труда двигаться по служебной лестнице. К началу перестройки занял место заместителя председателя Облисполкома. Но жил Анастас двойной жизнью: с трибуны партхозактивов клеймил позором расхитителей собственности и тунеядцев, а сам, под видом командировок, объезжал приисковые золотодобывающие артели, устроенные на тех местах, что разведала геодезическая партия, вел дотошный учет добытого «презренного металла», рассчитывался со старателями, перевозил золото в один из центральных городов для дальнейшей переработки. Достаток его исчислялся десятками тысяч рублей. С такого капитала грех было не поделиться с начальством. Для отвода глаз разрешал заезжим знаменитостям «устраивать чес» по области. Принимал от них подношения. Но все чаще, глядя на очередную кипу купюр, задавал себе вопрос: « И из-за этой «рванины» я постоянно «под статьей хожу?» И десятой доли истратить не могу. Квартира и все в ней есть, машину имею. Стоит дача, выше второго этажа надстроить ее не смею - менты, по доносу недоброжелателей, не свои - из столицы, приедут и попросят объяснений. А что объяснишь, коль официальная зарплата 300 рублей. Придет ли время, когда я, с гордо поднятой головой, прокричу с трибуны: «Ну что - голытьба, завидно, не следовало «варежку» разевать. Кто вам не велел обогащаться». А пока сиди и жди, как словят  «правоохранители» или «братки» отшибут башку за  мои же «кровные».
             
Глава  34. За что боролся – на то и напоролся

          И, вот, пришли они так ожидаемые времена либерализма. С газовых и нефтяных месторождений, что приватизировали «люди с умом, деньгами и связями» имеет он и свою законную маржу. Охрана заботится о его благополучии, лучшие врачи пекутся о здоровье, собственный повар печет и варит, психологи, астрологи и прочие чревовещатели прогнозируют все до мелочей. И стал он хоть и богатым, но придатком нефтяной вышки, оторваться от которой, как наркоман от иглы, он не сможет, да никто и не позволит. Где он - беззаботный мальчишка цыганско - казацко - армянско - русских кровей, радовавшийся, возможности сытно поесть, да надеть платье без дыр? Где мужественный, сильный и несгибаемый ЗЕК, хозяин себе и своему слову? Нет их больше, погребла их материальная трясина.
           Думал он о свободе, что ему деньги принесут, а что получил. Зону похлеще Печерской. Дом стоит на отшибе, отгорожен сплошным кирпичным забором, два контура охраны по его периметру, плюс, в доме при входе и на этажах. Везде датчики да камеры, металлические двери, да решетки, в окнах пуленепробиваемые стекла. И с утра до вечера исполняешь, будто не тобой предписанное. Как белка в колесе бегаешь по кругу и движешься вроде вперед, а стоишь на месте: утром - подъем, приведение себя в порядок, за завтраком помощник зачитывает распорядок дня, ныряешь в машину, мчишься в офис, где нескончаемым потоком текут конференции, презентации, встречи и переговоры. А затем деловые обеды, переговоры за ужином, в банях и охотничьих домиках. После того как силы высосут, ближе к полуночи, привозят тело домой, оставляют в спальне или кабинете до следующего утра и все начинается сначала. Да и домой, особо не тянет. Жена «раздобрела» и постоянно ревнует, обзавелась похожими на себя подругами, что неугомонной стаей спешат вместе и наперегонки из «Салона красоты» в «Дом моды», оттуда к личному психологу, затем в «Клуб здоровья», модные магазины, к парикмахерам, врачам и чародеям. А дом без хозяйки - сирота, и дети - сироты. И учатся вроде неплохо, но нет в них жизни, стремлений к прекрасному. Компьютер, дискотеки, вечеринки и постоянные нарекания со стороны милицейского начальства: покуривает молодежь марихуану, пьет до одури и хулиганит, чувствуя свою безнаказанность. Перед генералом Добровым стыдно. Десять лет вместе служим - я в облсовете, он - в облотделе внутренних дел. Дружим домами, но его дети ведут себя подобающим образом. Сын стал юристом, имеет адвокатскую контору. Дочка вышла замуж за иностранца, живет сейчас в Швеции. А мои и в браке не раз побывали, и работу меняли, а не могут себя найти в жизни…
             А, в это время, в ста километрах севернее в возрождающемся монастыре, встал на путь духовного познания и последовательно поднимался по ступенькам церковной иерархии  послушник Геннадий.  Иному «через коленку» себя приходится ломать в достижении цели, а Геннадий словно создан был для уединения и молитвенного служения. Всю жизнь проведя в коллективе, физически крепкий и сообразительный, находил он общий язык с братией, месил глину, формовал и обжигал кирпичи, работал на подсобном хозяйстве, приучался к молитвенному служению. Через полтора года послушания он изъявил желание принять монашеский постриг. Монашеский совет согласился с просьбой и появился в обители инок по имени Герман. Через год был он рукоположен в иеродиаконы и помогал священнику в службе и заведовал поднимавшимся хозяйством.
             Братия отмечала, как молитва из обязанности превращалась для молодого священника в потребность. Для большего совершенствования его направили в скит, где он прибывал в особом посте и молитве. Уединение после общежительной жизни помогает окончательно разобраться в себе, своем предназначении, научиться собеседовать с Господом. И перед избранными открывает Всевышний свои тайны, наделяет талантом исповедника, провидца или целителя и по усердию в молитве за чад своих помогать в разрешении их треб.       
            Вскоре иеродиакон Герман был рукоположен в  иеромонахи, был наречен Гермогеном, стал исполнять требы жителей окрестных  деревень, заключенных и воинов близлежащих частей.   Расцветала обитель. Заслуги настоятеля – архимандрита Анатолия не остались забытыми, и был он в 2001 году возведен в епископский сан и назначен  викарием Митрополита. Настоятелем монастыря назначили иеромонаха Ермогена. Через года он был рукоположен в сан игумена и наречен Германом. Но, несмотря на высокое положение, был он лишен всяких амбиций, твердо решил молить Бога  избавить страну «… от всякия скорби, гнева и нужды…» и делал все возможное для этого…

 Глава 35. Их встреча была не случайной.

              В жизни, казалось случайно, приходилось им неоднократно встречаться
             Первая их встреча после десятилетней разлуке произошла в Госплане. Геннадий (в монашестве Герман) осматривал зал коллегии, где должно было произойти заседание  по развитию культуры в районах Сибири и Крайнего Севера. Приглашенные уже начали подъезжать, но в зал заседания участники допускались за полчаса до начала по спискам, группами от министерств и регионов. Вот в одной из них, представляющей интересы Воркутинской области Геннадий и заприметил Анастаса. Он дождался перерыва и незаметно для других подошел к знакомому. Их встреча в таком месте и в столь непривычном для обоих качестве казалась  невероятной. Офицер и Госплан, ЗЭК и культура – далеко отстояли эти понятия. И не столько из любопытства, сколько в память о добрых, почти дружеских  отношениях, об испытаниях, из которых с честью вышли, договорились они встретиться «за рюмкой чая».
               В ресторане «Узбекистан» можно было заказать столик в одной из ниш и насладиться хорошей музыкой, блюдами национальной кухни, а вино, принесенное с собой, официант подавал к столу в фарфоровых заварных чайниках. Вот в этом «дворце чревоугодия» и провели старые приятели вечер «с пользой для души и для тела». Манты - две огромные пельменины в остром бараньем бульоне, сменялись  кебабом по- арабски - кусочками баранины, тушеной с картофелем с добавлением овощей и специй. Для того, чтобы жир не застыл блюдо подавали на металлической тарелке, поставленной на треногу, под которой теплились угольки. Затем последовал шашлык по – карски и люля - кебаб. На столе стояло огромное блюдо с овощами и зеленый чай. И все великолепие стоило рублей по 6 на человека.
              Примерно половину мест в ресторане занимали выходцы из Средней Азии. Среди остальных были, в основном, постоянные посетители. Наши герои не относились ни к одной из указанных категорий и вряд ли были бы допущены в ресторан, но в Госплане имели броню не только на самолеты и поезда, ателье «Люкс» да гостиницы. И в ресторане по предварительному звонку принимали заказ и следили, чтоб «уважаемым гостям» не мешали отдыхать. Появление двух импозантных мужчин только подтвердило, что это «народ из конторы». Вели они себя в полном соответствии с нормами приличия, принятыми для подобных заведений: были умеренно разгорячены не однажды принесенным  в чайнике «Пушкарским», сметали все изобилие стола с аппетитом оголодавших львов. Расстегнутые пиджаки серых с переливом югославских костюмов обнажили белоснежные финские нейлоновые рубашки, слегка прикрытые тщательно завязанными шелковыми галстуками с полутоновыми геометрическими рисунками. Несмотря на запрет, росла горка окурков от сигарет  «Винстон», что продавали в спецбуфете Госплана.  Любому было понятно, что не «барыги» гуляют, а «хозяева жизни», а вернее - «слуги народа». Флейта и дойра - ударный инструмент напоминающий бубен большого размера, и звонкий голос певицы в национальном шелковом халате, с рисунком, словно сшит из разноцветных клочков, задорно приплясывающей под веселый ритм, создавал обстановку базарной чайханы. Гости пытались подпевать, произнося слова припева, некоторые, что похмелей и посмелей выходили на площадку перед эстрадой и пытались «выкинуть» два - три па. Разговор за столом тек своим чередом. Стало ясно, что положение Геннадия вновь оказалось предпочтительней. Секретарь коллегии по табели о рангах соответствовал начальнику подотдела - это величина немалая. А добавьте то, что свободно он общался с министрами и их заместителями, зампредами исполкомов и начальниками плановых управлений министерств и облисполкомов, станет понятно какими полномочиями он реально обладал. На этапе подготовки, допустим, вопроса развития текстильной промышленности в Ивановской области, выезжал он в составе комиссии из представителей территориального отдела развития Центрального экономического района и отраслевого отдела развития текстильной промышленности Госплана, Министерства текстильной промышленности России, и вместе с руководством обкома, облисполкома, облплана и управления промышленного производства изучали сметную документацию, определяли эффективность и рентабельность проекта.  Документы в полном объеме докладывались руководству Госплана и назначался день рассмотрения вопроса. На коллегии все аспекты проекта подвергались всестороннему изучению и критике. Принималось решение по данному вопросу, и секретариат коллегии следил за исполнением принятых решений.
            А Анастас работал начальником одного из отделов в управлении культуры области.  Должность его уровней на пять была ниже той, что занимал его сосед по столу, но, как и в экспедиции, Геннадий  не гордился  своим положением. По- дружески обещал Анастасу  отразить в решении состоявшейся сегодня коллегии потребности Воркутинской области. Взамен «потребовал» устроить ему хорошую охоту и поездку по знакомым местам. Через два месяца приехал он в Воркуту по вопросу финансирования проектно-изыскательских работ на газовых и нефтяных приисках. Полдня ушло на определение задач и перечня необходимых документов. Специалистам из облплана и геотреста поручили подготовить необходимые документы, а гости и местное начальство на два дня  улетела на вертолете «отдохнуть от трудов праведных».
               Не узнал Геннадий прежних мест. Лишь покосившиеся геодезические знаки напоминали о проведенной когда-то работе. Обветшавшие стены монастыря были опутаны колючей проволокой, вокруг рва  торчали вышки, меж двух рядов колючей проволоки аккуратно была вспахана и проборонена земля. Вроде ничего не изменилось за десять лет, но колония выглядела еще более неухоженной, как опустившаяся селянка.
              Вездеходы, снегоходы, собаки, ружья, зверье и выстрелы, стременная стопка, стопка  «за удачу», еще одна « с почином», еще одна «с печенкой» - как это было привычно для устоявшегося «застоя». В Завидово бродила с ружьями ватага «кремлевских вожаков» вместе с их «интернациональными друзьями». В Воркутинских лесах стреляли в кабанов со спутанными ногами «знать рангом поменьше», но всем хватало, и было весело. И перспектива виделась ясная и определенная на годы вперед. Ан нет, сами же партийные и хозяйственные вожди с чувством безнаказанности и безответственности взорвали страну изнутри и вот уже почти тридцать лет пытаются выйти на уровень производства тридцатилетней же давности. Нет, они не топтались все время на месте. Сначала страну свалили в пропасть денежной и правительственной чехарды. Произвели эксперимент над народом на выживаемость. Убедились, что сокращается он на миллион в год. И лишь за счет чрезвычайно благоприятной конъюнктуры цен на нефть, газ и другое сырье потихоньку, процентов на 5 в год, стали приближаться к уровню 1990 года.
      А сейчас перед игуменом сидел Анастас, руководитель одного из преуспевающих объединений, «нефтяной магнат», каков он теперь, находящийся в зените славы, на вершине творческих сил, так же он отзывчив и участлив в судьбе людской? Невольно разговор коснулся этих тем.

Глава 36. Как дела в объединении?

       Отец Герман спросил: «Ты предлагал мне занять место вице-президента вашей компании? Как функционировала экономика в прежние времена мне понятно, а как сейчас – не представляю. И, вообще, кто и как пришел в управление экономикой и страной. Хоть и говорят, что существующая власть сама готовит себе могильщика, но то, что произошло в России в девяностые годы, скорее напоминает геноцид, «холокост по-русски», вернее для русских. То, что начал крушить «прораб перестройки» закончил «прораб вечно не просыхающий», которому после сноса дома Ипатьевых в Свердловске не терпелось нечто похожее сотворить в масштабах страны. И удалось, ведь ломать  -  не строить, тем более с такими помощниками, что его окружили иное и не предусматривалось».
        «Давай я начну с начала, чтобы все по местам расставить» - начал Анастас. В 1991 году может быть впервые талантливые, но не признанные партнаменклатурой люди поняли – пришел их «звездный час». Разброд и шатание, голод и абсолютный дефицит – такое в стране искусственно не сотворишь. Да, упали цены на нефть, не на что было купить зерно и продукты за границей, своего давно не хватало. По сговору между буржуазными странами кредиты нам давать отказались. Если можно к стране применить медицинский термин, она прибывала в коме. А тут подоспели к постели больной два супостата, готовые уморить расслабленную, но удовлетворить свои амбиции. В результате подковерной борьбы за руль государственного корабля встал не капитан, а вожак шайки авантюристов. Они и север страны пустили бы с молотка, только не смогли перешагнуть через Левана.       
          Любой человек проживает за свой земной путь несколько жизней. Вот и Леван понял, что пришел и его черед послужить Родине. Собрал он всех наиболее значимых людей с севера, северо-запада страны и потребовал от них умного дела:
- встать во главе организуемых объединений и предприятий;
- сплотить вокруг себя коллективы, доказать им свою компетентность, умение вести дела;
- не дать прежней партийной и хозяйственной номенклатуре вновь возглавить предприятия, а, по сути, превратить в свои вотчины, в этих целях он обещал передать досье на каждого «красного вождя», из которого следовало, что он жулик и ожидает его казенный дом и конфискация имущества. Шантаж дело не очень благородное, но лучше убийства;
- обеспечить вхождение во власть людей из своего круга или готовых нам служить;
- не допустить «интервентов» на исконно нашу территорию. Не исключено, что придется пострелять. Но будем надеяться на благоразумие «пришельцев», на то, что дома и стены помогают, да и народ на Севере суровый, произвола не допустит.
          Край располагал грандиозными нефтяными и газовыми месторождениями, северный лес всегда ценился в стране и за кордоном, в отрогах Урала ждали своего времени золото, алмазы и цветные металлы.
          В Ухте, на газовом объединении, решался вопрос о приватизации, со всем имуществом и оборотными средствами.  По постановлению правительства всем гражданам были вручены ваучеры на 10000 рублей. В нашем объединении работало около 100 тысяч человек. Суммарная стоимость ваучеров составила миллиард рублей, что соответствовало балансовой стоимости нашего объединения. На общем собрании будущих акционеров был определен состав совета, на который возлагалось руководство предприятием. Старая номенклатура  попыталась оставить власть за собой, но пролетарии с возмущением пообещали передать в прокуратуру всю информацию об их проделках в прежние времена. Те сочли целесообразным ретироваться до «лучших времен». Совет директоров принял решение поднять личные дела всех сотрудников объединения со времени его организации. Когда кадровики подготовили справку по личному составу, а бухгалтера о среднемесячной зарплате каждого из работников мы определили, сколько годорублей выработал каждый сотрудник, за весь период своей работы на объединении. За каждую тысячу годорублей мы выдали по одной именной акции и раз в год определяли размер девидентов, приходящихся на каждую акцию и, следовательно, каждому работнику, независимо от того трудится ли он на предприятии в настоящее время или находится на заслуженном отдыхе. Ваучер, как доля принадлежащего каждому гражданину страны стал реально приносить доход, дал возможность его хозяину и одновременно работнику предприятия стать его совладельцем. Держатель акции мог продать ее только  объединению. Этим мы исключили возможность интервенции  извне.
           Сразу же решили вопрос о форме и размере заработной платы. Минимальную сумму определили в размере полутора прожиточных минимумов, сложившихся в нашей области, с тем, чтобы молодая семейная пара могла бы и сама прожить и ребенка прокормить. С ростом квалификации размер зарплаты рос значительными темпами и у рабочих высшей квалификации составлял 4 минимальных размера. Высшее руководство получало внушительные, персональные оклады, но никакими дополнительными льготами не пользовалась.
             Я на свой миллион долларов в год и автомобиль должен был купить, нанять водителя, охрану и прислугу, жилье построить и налоги уплатить. Поверь мне - если вычесть все эти расходы, то получал я зарплату только раза в три выше, чем квалифицированный рабочий. Это терпимый разрыв в доходах.
          Премии каждый работник объединения, не зависимо от служебного положения и квалификации, получал в равном размере.
Мы исходили из того, что каждый на своем месте приносит добросовестным трудом равную пользу для объединения. Отдельно поощрялись выслуга лет и выполнение особо важных работ.
         Значительные средства были затрачены на строительство нового нефтеперерабатывающего завода, железнодорожной ветки к нему. Так по северу побежали составы с авиационным керосином, дизельным топливом для сельского хозяйства, мазутом для отопления городов, смазочными и моторными маслами.
           Собственная геологическая партия постоянно производила поиски новых месторождений. Результаты их исследований были обнадеживающими.
        Строим и новые нефте и газопроводы, минуя страны-транзитеры, которые пользуются своим положением для паразитирования, шантажа и краж.   
            Заботы об инфраструктуре города легли на наши плечи.  Мы постарались перевести котельные на дармовое топливо – газы, сопутствующие переработке нефти. Полученную экономию направили на перекладку тепловых и водопроводных магистралей. Через пять лет, когда эта работа была завершена, мы получили до 30% экономии энергии и воды, которые раньше теряли в дырявых магистралях. Не плохо поработали и электрики. Ты чтишь закон Ома и представляешь, каковы потери на каждой «скрутке» и плохом контакте. А этих контактов от электростанции до каждой розетки и лампочки десятки. Инициатор этой работы пригласил меня на электростанцию и подключил обычную лампочку в 40 свечей непосредственно к генератору, замерил светопоток, потом эту же процедуру провел у меня в доме. Потери составили 50%. И эта экономия пошла на развитие жилищного хозяйства.
        Строительство жилья не прекращалось ни на минуту. Помимо многоэтажного строительства мы предложили своим сотрудникам беспроцентные ссуды на возведение индивидуальных жилых домов. При этом никаких «гетто» для высокопоставленных чиновников не учреждали. Такие демократизм и прозрачность еще раз убедили весь коллектив в верности выбранного курса.
        Во главе города стоит, как и положено, местный совет депутатов. Каждый житель города, достигший избирательного возраста, свободно изъявляет свою волю. В открытой состязательности личностей и программ в депутаты избираются наиболее достойные. Каждый из них осознает, что он – не «священная корова». Если они не исполняют наказы избирателей и свои предвыборные программы, то их освобождают от должности.
        Никто не скажет, что это утопия, ибо это - реальность, существующая много лет. Были силы, которые пытались развалить сложившую систему. Нас и в сепаратизме пытались обвинить, и в том, что мы «святее папы римского», некоторые деятели преступного мира пытались подчинить себе успешно развивающийся район, но наш народ может постоять за свои права, что и доказал неоднократно.
           Постоянно совершенствуя структуру управления производством и краем, мы освободились от желающих быть «стратегами, видя бой со стороны».
         Не все складывалось благополучно. Намучились мы, когда попытались построить два своих реабилитационных городка: один на юге, в Анапе, другой - под Москвой. Оказывается местным жителям можно организовывать базы отдыха и садовые кооперативы, а работникам, обеспечивающим города и заграницу нефтью и газом можно строить только в своей области. Мы сломили сопротивление местных «князьков» и за сравнительно небольшие деньги стали строить для ветеранов, желающих пожить в нормальных климатических условиях недорогое жилье. При этом те квартиры или дома, которыми они пользовались или владели, мы покупали и предоставляли очередникам. Да, кое-что мы делали не совсем по закону писанному, но он, как правило, отстает от потребности сего дня, а по совести мы поступали верно. Ведь прокуратура, суд и милиция не смогли найти криминала в наших действиях, а порицания можно пережить. Главное в нас поверили люди. У нас нет потребности в рабочих кадрах. На вакантные должности претендует по 5-6 человек. По  контрактам, вахтовым методом трудятся у нас татары, башкиры, азербайджанцы. Никаких междоусобиц не возникает…»
    
Глава 37. Все хорошо, но не настолько

            И пока Анастас рисовал перед игуменом картину темного прошлого и светлого  настоящего и будущего для отдельно взятого, образцово показательного объединения он, по своей давней привычке, думал о своем, и не только. Это нисколько не мешало ему следить за речью собеседника. Как каждый истинный, настолько в прошлом настолько и в настоящем, чиновник, прошедший школу двух Генеральных штабов - Министерства обороны и штаба экономики (Госплана), имел он особое чутье на новизну и идеи. Словно было в нем установлено сито, успешно отделяющее «воду» от сути, триумфальное заявление о собственных достижениях от истинного положения вещей. Как сейчас его друг был похож на тех, кто в присутствии Председателя Госплана и его коллегии пытался подчеркнуть свою исключительность, и был гоним с трибуны, так и не поняв: «За что?» Он мог бы возразить другу, но тогда не хватило бы и недели для полемики, которая так и не привела бы  их к «общему знаменателю». Да, хорошо, что нефтяные и газовые прииски - этот лакомый кусок не достался негодяям. Но и руководство предприятием никогда не согласится иметь равные права на капитал объединения. Небольшая, довольно сплоченная группа руководителей получила право и приобрела 40% акций. Остальные 60% были поделены между десятками тысяч рабочих. Те акции, которые работники хотели продать, также переходили к руководству. И в настоящее время около двух третей их принадлежали двум десяткам предпринимателей. На начало приватизации предприятие покупали по остаточной стоимости, определенной в 1985 году, что была ниже реальной раза в три. А стоимость нефтяных и газовых запасов возросла стремительно, раз в десять.
         Несметное обогащение не являлось следствием труда и забот, а результатом произвола изворотливых умов, природной ренты. И не только работникам объединения, но и миллионам граждан страны от этого не легче. Не успели они на «праздник жизни». Поэтому и коротают свой век в трущобах, не имея денег на достойное питание и одежду.
           Понимает ли этот добрый и порядочный по сути своей человек, что народ просто исключен из созидательного процесса. Только 25% людей трудоспособного возраста работают в промышленности. Это значит, что мы давно не индустриальная держава, равная США, Германии и Японии. И аграрной тоже считать себя не имеем права т.к. на 60% зависим от импортных поставок продовольствия. Это в столице и крупных городах народ перебивается случайными заработками. Деревни, небольшие города и поселки ветшают и вырождаются. А какую деформацию испытывает человек, не уверенный в завтрашнем дне? Вот многие и пытаются уйти от действительности в алкогольный или наркотический «рай». Даже закон капиталистической справедливости быстро бы выровнял уровень доходности в обреченных на благоденствие  отраслях. Рентные платежи взыскали бы с того, кто получает сверхприбыль за счет богатства месторождения, близости рынка сбыта или выгоды отрасли для вложений капитала. Почему этого не делают у нас? Думаю, что по умыслу, лживому консерватизму и безразличию к происходящему. Руководство страны удовлетворено тем, что при них дело хоть и медленно, но идет. Длительное время высокие цены на энергоносители дают стабильный доход. В стране скопился и приличный валютный запас, и «фонд будущих поколений». Но тот же чиновник не пытается их преумножить. И, может быть, тайно молится какому-нибудь Меркурию или Сатурну, чтоб прекратился прилив «излишних» средств.  А прилюдно, без стыда заявляет, что нельзя заставить  их трудиться на благо собственной экономики, будто нельзя передать будущему поколению новые технологии, совершенные производства и высококвалифицированные кадры. Их, видите ли, пугает некто, кто спит и видит, как бы разворовать общественное достояние. Вот и теряют свою стоимость деньги в государственных «чулках» или передаются в Америку под мизерные проценты. А разругайся мы с Дядюшкой Сэмом, вернутся ли они оттуда? Не уверен. А все от того, что сбросило с себя чиновничество ответственность за развитие страны и организацию производства. Кому нужны праздно возлегающие слитки золота в подвалах Госбанка? А теперь я начинаю сомневаться, а лежат ли они там, или нет никаких подвалов, а лежит в сейфе высокопоставленного вельможи бумажка о том, что они там имеются. Понятно, что цена золота растет пропорционально инфляции. Но скупая иностранную валюту мы просто кредитуем страну ее выпустившую. Найдете ли вы уважающую себя державу, которая допустила бы валюту другого государства на свой рынок в качестве товара и мерила стоимости. Тут совершена не только антиконституционная, экономическая, но и идеологическая ошибка.
        А ведь всей этой абракадабры можно было бы избежать в 70 годы. В странах социалистического лагеря многие предприятия сельского хозяйства, транспорта, общественного питания, торговли, бытового обслуживания населения были в руках семейных и трудовых коллективов. И прекрасно работали и работают по сию пору. В 1973 году Председатель Совета Министров А.Н.Косыгин предложил и в СССР пойти по этому пути, но был отстранен от занимаемой должности «по состоянию здоровья».
           То, что бы совершено в начале 90 годов, сам президент признал величайшей трагедией. Не разрушая ее экономику, за последние 15 лет при средних темпах роста  в 5-6 процентов мы обеспечили бы уровень жизни в 2 – 2,5 раза выше, чем в брежневские времена. Поверьте, это значительные средства. А если бы добавили к существовавшей государственной еще и коллективную форму собственности и ведения хозяйства, то смогли бы добиться еще больших результатов. Об этом, социалистическом по форме и сути, пути развития страны в свое время говорил Плеханов, затем Рыков, Косыгин. С успехом реализовали эту политику в Китае. Только русские властолюбивые «дуроломы» в очередной раз загнали страну в пучину нищеты, развала и взаимной ненависти. Конечно, происходит это не без помощи извне. Но и своей глупости хватает. Причина подобного безобразия - некомпетентность, безответственность и безнаказанность.
         
 Глава 38. Не хлебом единым жив человек

          Нужно как-то поделикатней  объяснить Анастасу, что ему, представителю новой элиты грешно не понимать несовершенство своей позиции, противоречия христианскому пониманию смысла жизни. Замкнувшись только на материальных факторах, он совершенно упускает вопрос духовного здоровья общества. Неминуемо тот, кто наестся хлеба, потребует зрелищ. А лицедеи, в наступившую эпоху постмодернизма, готовы себе на пользу и толпе на потребу спутать людское сознание.
          Игумен произнес: «Анастас, в Ветхом Завете в Книге Екклесиаста, за тысячи лет до того, как ты в своем объединении стал проводить свои преобразования, дана им оценка: «…Я предпринял большие дела..., и сделался я великим и богатым больше всех…, мудрость моя прибывала со мною. Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу своему никакого веселья..., и это было моею долею от трудов моих…». А когда наступило пресыщение и холодный рассудок оценил содеянное, «… оглянулся я  на все дела мои и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все - суета и томление духа и нет от них пользы …» Так рассуждал царь Соломон, сын Давида, богатейший правитель, которому Господь позволил построить храм. Мудр был иудейский мудрец в делах управления и знаниях земных, но и это не сделало его счастливым. «…И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познал безумие и глупость: узнал, что и это  -  томление духа; потому, что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь...» А знаешь, почему так происходило? Сам пророк дает на это ответ, Господь помогает тому, «…кто добр пред лицом его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицом Божьим…»
         Понял ли ты смысл его слов? Язык притч сложен и подлинный смысл скрыт за кажущейся простотой формы.
        «Ну ты меня озадачил. Значит и работать не нужно, и учиться не следует?»- возразил Анастас.
        - «Я так и знал. Ты не смог разобраться в истине. А она проста: ничего не делай по собственной воле. Прежде чем что-то начать подумай, угодно ли будет твое дело Господу. Не я хочу, а как Богу будет угодно - вот истина.
А что касается знаний и мудрости, то, прежде всего следует познать, что есть добро и что - зло, смириться, открыть себя для духовного познания, а не только для точных и гуманитарных наук. Многие миллионы наших сограждан, при царе - батюшке первые познания получали в церковно-приходских школах по Евангелию, Псалтыри и Апостолам. Изучали Закон Божий в гимназиях и университетах, а жили не по ним, а вопреки. Потому, что ведая или не ведая направили свои открытия на реализацию неправедных помыслов.
Вот теперь подумай, угодно ли Всевышнему видеть, как строится общество благополучия в отдельно взятом объединении, как строится инфраструктура исключительно для вас,  особенных. А страна пребывает в нестроении. Основная бесовская заповедь: «Разделяй и властвуй» исполняется вашими же собственными руками. Речь пока идет о разделении сфер и средств производства, но при таких интересах скоро приступите к разделению территорий. Пора начать мыслить державными масштабами. Трагично, что государственные мужи не выработали достойную идеологию. До храмов, мечетей и синагог дошли и там обрели утешение считанные единицы. Это за праздничным столом все едины, а трудиться и присваивать добытое предпочитают врозь. Потому и раздается ворчание и призывы якобы защитить чистоту веры, национальные суверенитет и культуру. А речь идет об элементарном сепаратизме, желании местных элит укрепить и расширить свою власть. Многое зависит от вождей. И в международных конфликтах, войнах, решаются не религиозные и политические противоречия, а сугубо шкурнические интересы. Такая «политика» сложилась не сию минуту, я подвел итог  преступлениям перед Богом и народом  в следующем стихотворении:

                Жизни на Земле уж много лет,
                В памяти лишь войны да бои.
                Сколько ни дают цари обет –
                Всё приходит на круги свои.

                С незапамятных, библейских дней
                Зло творится без конца на ней.
                И вожди, чтоб замолить грехи,
                В храм приносят в жертву голубей.

                А как выйдут - вновь вражда, обман,
                Святотатство и растленье душ,
                Если так и дальше будем жить-
                Бог не примет и воловьих туш…

                Мысль, слова и дело век  живут
                Каждый по себе и вечно врозь.
                Праведника палкой, камнем бьют,
                Положась на вечное "авось".


          Миллионы полных сил и здоровья людей побивают на поле битв. Огромный урон наносят войны экономике. И при этом по-бесовски шутят: " Гибель одного человека - трагедия, гибель миллионов - статистика". А пророков, затевая очередную бойню или революцию не слушают, а, потерпев поражение, обличают в том, что  они недостаточно настойчиво отстаивали свои провидения.
        А я говорил, и говорить буду не переставая, до тех пор пока до вас не дойдет: «В меру  не совсем приличных обстоятельств вы предоставили себе возможность слизывать сливки со сметаны. На легко заработанные миллионы хотите жить долго и счастливо. Памятуя о том, что русские долго запрягают, но быстро едут, заигрываете с теми, кто  на вас трудится. Одни замкнулись Садовым кольцом, другие отдельно взятой областью и на отдельно взятой территории пытаетесь развратить народ чуждыми для него идеалами наживы, «попсовой» культурой, модой не соответствующей нашей нравственности и климату. Долго роптали, что мы закрытая страна, пытались хоть в замочную скважину поглядеть, какая она «дольче вита» (прекрасная жизнь). А приоткрыли дверь, и  хлынуло в  Россию не высокое искусство, а нечистоты, по подиумам вышагивают вертлявой походкой бесполые жерди в топах, не прикрыв пупок.  Буржуям, при их мягком климате, в мехах и сапогах не жарко, а Руси предлагают заголяясь по морозцу разгуливать.
           «Да вы батюшка не черносотенец ли?» - попытался пошутить Анастас.  Игумен возрозил: «Союзы Михаила Архангела и хоругвеносцев были созданы для того, чтобы заповеди Божьи не только на устах иметь, но и в жизни воплощать. А то, что о них говорят - пропаганда и не умная. Как человек, реализующий в жизни заповеди Господа, пойдет  грабить и убивать? Вот Родину и веру защищать он станет. Потому, что это - святое. И я такой же, как они - патриот.
          По нашим грехам к храмам не на лимузинах во фраках подкатывать нужно, а пешком, на четвереньках, в рубище ползти. И в порыве меланхолии не раздавать демонстративно нищим проходимцам сто долларовые купюры. Вот ответь: «Сколько стоит твой костюм, часы, туфли? И что, в более дешевом тебе появиться в твоем окружении неудобно? Думаю, что и коллеги твои, и семья не бедствуют. А ты проживи месяц на 10000 рублей. Поешь той отравы, что на эти деньги сможешь купить. Поверь, к тебе понимание реальности происходящего вернется. Или ты сторонник контрастов: после тюремной баланды шампанского по 2000 евро за бутылку с устрицами захотелось, после «автозака» на «Ролс Ройсе» покататься. Проживание жизни и ее прожигание вещи разные».
Анастас сидел возле окна, вначале попытался прикурить сигарету, но так и не смог. Спички ломались от нерасчетливых его движений. Глаза его вначале заблестели и стали как бы источать искорки неблагожелания. А, затем, потухли и полуприкрылись веками, как будто устали от всего ранее виденного. Геннадий замолчал, да и Анастас был немногословен. Одной фразой он как бы подвел итог их разговора: «Ты счастливый человек - святой отец, что во власти не замазался и деньгам не служил».
           Отец Герман спокойно ответил:«И тебе Оловянишниковым, Солдатенковым, Третьяковым, Морозовым и Алексеевым никто не мешает быть. Они верно поняли, что умение зарабатывать деньги им Бог даровал для того, чтобы людям помогать, о благоденствии страны печься. Вот и строили лишь по названию казармы, а по сути гостиницы, где на первом этаже были общественная, бесплатная столовая, прачечная, школа для детей и курсы повышения профессионального мастерства, храм и фельдшерский пункт. Многие из них получили образование за границей, оттуда привезли оборудование, пригласили специалистов. Не жадничали, вкладывали деньги в бесценный капитал – квалифицированную рабочую силу. И было проводимое ими созвучно желанию «низов» . Потому и принималось с благодарностью. Не помню, чтобы на кого из них покушение устроили.
          И к бедности людской, и к милосердию подходить нужно деликатно. По разным обстоятельствам человек может бедствовать, но без помощи и самого необходимого он прибывать не должен.
        А в недавнем прошлом происшедшее в стране лишь на словах несло успех и благополучие нации. Задуманное и инициированное сверху, одобренное за «бугром» оно и использовано было в корыстных целях верхушки. Хорошо оно или нет - жизнь показала: 15 лет то летели в трам-тарары, то медленно выбираемся из самими же устроенной ямы. Не будь нефти, газа, леса, электроэнергии в изобилии давно бы власть нуворишей вместе с ними самими  упразднили.  Не хочу больше об этом, гадко все и примитивно, а, по сути, наказание за безбожие, вероотступничество, антихристианство. Да и творящееся в настоящее время мало похоже на заветы Божьи. Скорее заветы Ильича и бесовские напоминают».

Глава 39. Я говорю о том, что знаю

-  «Спасибо друг за правду. Только ты уверен, что моим коллегам захочется ломать сложившиеся стереотипы»?
-  «Я бы тебе ни слова не сказал, если бы не был уверен в своей правоте. Ты сам выбрал тему для разговора и оказался на «моем поле», где я одновременно и игрок, и тренер, и судья. Ты, насколько я помню, на производстве раньше не работал. А я рабочую специальность с 15 лет имею, и достиг со временем высшего - 6 разряда. Из 26 лет трудового стажа - 16 проработал на производстве. Был технологом и нормировщиком в цехе, много занимался трудом и заработной платой. В совершенстве знаю бухгалтерский учет и финансы - свой профессиональный предмет. Вот поэтому мне и в Госплане легко работалось. Я ведь в коллегии оказался потому, что и предмет обсуждения знал и технические средства. За год  переоборудовал все 4 зала, в результате - отказались от большого числа обслуживающего персонала. А ведь на коллегии обсуждались вопросы для узкого круга, и лишние уши были нежелательны.
         Ты давно не был в Москве? А в метро между 7 и 8 часами не приходилось ездить? Так вот скажу, что в это время поезда порожняком ходят. Многие заводы закрылись вовсе, а остальные работают не в полную силу. Все - и здания цехов, и оборудование в них ветшает и, даже по нашим меркам, физически и морально устарело. Если учесть, что тепловые и электрические мощности, ранее им выделяемые, давно сожрал «строительный бум» становится ясно, что легче в открытом поле заново предприятие построить, чем реанимировать заводские развалины. Прежних рабочих разогнали, а новых сможем подготовить лет через 5-7, в зависимости от квалификации. Из-за кордона к нам, в основном «строители» да торгаши едут. Некоторые из них на подсобных работах могут пригодиться. А в квалификационном справочнике указано 200 основных рабочих профессий. Для того, чтобы металлообрабатывающий завод работал, потребуются специалисты 50 - 60 специальностей. Достойные инженерные и управленческие кадры также годами растить приходится. И захочет предприниматель производство открыть, да работать будет некому. А, скорее всего, и под пистолетным дулом капитал в производство откажется вкладывать. Сейчас не в моде проекты с 10летним сроком окупаемости. Да и «длинных» денег в стране не хватает.
          С сельским хозяйством дела особенно плачевны. Земля бурьяном и мелколесьем зарастает. Из-за границы товар поступает по демпинговым ценам. Коммерсантам не выгодно покупать отечественный продукт. Еще лет пять и о продовольственной безопасности следует забыть. А там и цены иностранцы установят реальные, да для большинства соотечественников неподъемные.  Вот проблемы, над решением которых следует неустанно думать всем, кто прорвался к рулю управления хозяйством. Пора о Родине подумать, о том, что мы потомкам оставим. Да и о стариках следует позаботиться. Никуда не годиться, что ветеран труда получает пенсию, которая не в состоянии обеспечить нормальное существование. 
        Из-за наплевательского отношения к соотечественникам мы теряем ежегодно по миллиону сограждан.
        40% женщин детородного возраста не в браке, 15 миллионов супружеских пар бесплодны. Скажи, сколько в послевоенных семьях рождалось детей - 1, редко двое. Мы и простого воспроизводства населения не обеспечивали, а о приросте и речи не было. И не сегодня, а тогда, в более благодатные времена мы подорвали демографическое благополучие. 
           Мы явно преувеличивает размер наших природных ресурсов. Они разбросаны по всей территории. Транспортные расходы могут свести прибыль к нулю. Раньше мы кичились тем, что наша территория составляет шестую часть суши. Теперь, когда бывшие союзные республики от нас отделились, наша территория сократилась до седьмой части. А, что толку от полярной зоны, районов Крайнего Севера. Там на сотню квадратных километров приходится 1 житель. Исключи земли, что занимают горы, реки, тайга, леса, болота, пустыни, полупустыни, солончаки, территории под городами, дорогами, воинскими частями, промышленными предприятиями. Много ли доброй земли остается? Да и климатические условия у нас не благоприятствуют земледелию. Так, что не благоденствовать от осознания собственного величия, а собирать общество на решение проблем давно пора, да и сейчас не поздно.  А их, ой как много.
              Нужна такая идея, такие лидеры, пойдя за которыми народ не будет роптать. А то, что трудности нас ждут впереди великие, сомневаться не приходится. Тот, кто не завел себе новой Родины, должен забыть об амбициях и трудиться на благо Отечества не покладая рук. Да, развратили народ праздностью и вынужденным бездельем. Поразбросали камни - пора их собирать. Время сейчас для этого самое подходящее: меняются мировые элиты, и в наших верхах смена руководства неизбежна. А каждое перемещение, любое изменение влечет за собой смену  не только личностей, но и политики. Захотели мы о самости заговорить - вокруг страны американские базы как грибы стали расти; предложили бывшим друзьям заплатить за нефть, газ и электричество в полной мере - получили в ответ агрессию, воровство и саботаж. И о «желтом драконе» забывать   не   следует,   возрождается   культ Чингисхана, воспоминания о былом могуществе монгол и монджуров. Сибирь им кажется домом родным. Восток  предсказуемым и  ручным никогда не был и не будет. Вслед за тихой, экономической экспансией следует ожидать и реальную. Нелегко нам достанется рост национального самосознания, торжество духовности и православия. Но другого пути нет. И не нами он предопределен. Но смеем надеяться, что вслед за произволом антихриста придет пора расцвета нашего Отечества, а затем уж и страшный суд. Впрочем, это все в руках Господних, он определяет порядок и время».
       Взгляд на грандиозность стоящих перед страной проблем заставил наших героев более реально посмотреть на действительность и те вопросы, которые перед ними стоят.
         Продолжил разговор Анастас: «Отец Герман, уже не раз по нас звонил колокол. Сначала учителей в последний путь проводили, теперь друзей теряем. Может так случиться, что и в своих грехах покаяться не успеем. Один вопрос постоянно мучает: достаточно ли добрых дел совершил, чтоб грехи покрыть».
      Игумен «сменил гнев на милость», он решил поддержать друга в его исканиях гармонии и порядка. Не стоит быть столь требовательным к человеку, который только ступил на путь познания духа и дела. «Анастас, не подходи к столь тонкой материи с коммерческой меркой. Кто может добро от зла наверняка отличить? Я допустим не всегда. И что такое много добра или мало, или большое добро или малое, зло большое и малое? Господь сказал, что нет заповедей больших и малых, стало быть, и грехов нет больших и малых».
     - «Для меня главный вопрос – правильно ли распорядился доверенной мне властью».
     - « Лишнего на себя не бери. Ты – функционер, наделенный определенными полномочиями, не народом выбранный, а сверху назначенный. Вот перед руководством и отвечай: приказ получил - исполни - доложи, заработанную плату получил - с умом расходуй. Пусть за содержание приказов отвечает тот, кто их дает. Ты и в отношении той доли капитала фирмы, что тебе принадлежит,  полной власти не имеешь. Это кирпич в здании вашего предприятия: извлечешь его - и все рухнет. Я думаю, что ты и сам этого не сделаешь и другим не позволишь, да и тебе не позволят.      
          Как тебе в этой «колее» свою дорогу не проглядеть, не угодить в бесовские ворота? Будь для подчиненных отцом родным. Метод руководства: декретивный или корпоративный - выбирай сам, сообразно ситуации.
Только помни, что «диктатор» не знает ни покоя, ни отдыха.  Лучше, но не легче, разглядеть в каждом подчиненном талант и стараться его развить. Не гони в шею подчиненных, которые не глупее тебя. Одним словом создавай крепкий тыл.  Это мечта любого полководца».
        - «А я ведь не случайно предлагал тебе место вице - президента нашей фирмы. Тебя моему руководству и представлять не пришлось. Служба безопасности на каждого мало-мальски значимого человека досье давно «скроила». И Ивана я приглашал службу собственной безопасности  возглавить. А он мне знаешь что ответил? «Мне дружба дороже денег».               
      -  «Он прав. Бизнес и дружба несовместимы. И я тебе предлагаю продолжать работать с теми, кого тебе Господь послал. Видно пока у него лучших не нашлось. А за мной и Иваном стоят коллективы, которые в нас поверили, уйди мы и неизвестно что произойдет. А то, что приоритеты и персоналии поменяются - в этом сомнении быть не может. Мы с ним поднимались по служебной лестнице постепенно, обрастали друзьями и помощниками, талантливых на руководящие должности выдвигали. Он порядку служил, я - народу и Богу, а ты хочешь, чтобы мы все и всех побросали и начали служить Мамоне? Неважными мы ему слугами будем.
          Не возражай, ты, безусловно, много хороших дел сделал. Твое объединение – градо и краеобразующее, на нем работает тысяч сто квалифицированных специалистов. У каждого нефтяника или газовика жена и дети. Да в инфраструктуре работает тысяч пятьдесят. Больницы, ясли, сады, школы, транспорт, торговые предприятия, культурные, спортивные сооружения, восстанавливаемые и вновь строящиеся храмы - все это прибыль или налоги вашего объединения. То, что порядок в крае наступил - опять ваша заслуга. Милиция имеет современное оборудование и транспорт. Да и зарплата позволяет привлекать достойных людей.
         Вы дали людям самое дорогое - уверенность в завтрашнем дне. Так, что почти «город солнца» в отдельно взятом регионе воздвигли. Вот так и дальше идите. Будьте другим примером. Но не забывайте, что ваше благополучие во много не от вас зависит. Так что не считайте себя обиженными, если часть прибыли придется отдавать в неблагополучные районы».
          Анастас счел возможным  возразить: «А везде ли так? Во многих местах власть сделали товаром, нашлись и покупатели. И стала она продажной. И к ней применили закон коммерции:  заплатил - должен свои деньги вернуть, да еще заработать на этом.  Словом мытари современные, столь же презренные в обществе.
       Уже надоели побасенки про коррупцию, казнокрадство, взяточничество. Не может беззаконие и безнаказанность продолжаться бесконечно. Чиновники становятся самыми богатыми людьми в стране. Эти «оторвы» уж ни Бога, ни черта, ни людей не боятся».
       Отец Герман согласился: « Господь показывает тебе эту скверну с тем, чтобы ты таким же не стал. И ты, и я, и генерал Добров - элита, реальная сила, которая знает, что и как нужно делать. Наша задача, быть оком недреманным, постоянно печься о  подчиненных. А все нечистоты, время как вода грязную посуду омоет. В одночасье подобное не делается.
           А вот с судебной властью  у нас особый случай произошел. Одна девушка, из наших, северянок, закончила  юридический  институт, поработала секретарем в городском суде. Когда стали избирать мировых судей, выставила свою кандидатуру, и  была утверждена. Ты погляди, что возле суда творится. Народ на заседания как в театр сатиры на премьеру валит. И приговоры она выносит необычные, но эффективные.  Нашего «пельменного короля», в наказание за безобразное их качество заставила принудительно кормить его же продукцией три раза в день в течение недели. Он этой пытки не выдержал. «Скорая помощь» отвезла его в больницу, три дня отхаживали, теперь продукцию выпускает отменную, а те дни, что он «не доел» за ним еще остались. Вот под этим «дамокловым мечом» и ходит он по сию минуту.
            А музыканта, что «хипхопствовал» по ночам, заставили трое суток собственную дребедень слушать. На полдня его хватило, затем, как крысенок от ультразвукового генератора стал по камере метаться, следующий день выл в исступлении, а на третий день пролежал в изнеможении, лишь изредка просил о пощаде.
              Спекулянта приговорила к 100 покупкам борохла у самого себя, с уплатой в доход бюджета от каждой сделки налога на добавленную стоимость и с продаж. Это когда он по «серой» схеме торговал и других обманывал его деятельность доходной была. А здесь, что ни продажа, то убыток, и как кусок собственной плоти отрывал он от себя деньги. Абсурдность подобной коммерции затуманила ему разум. Взял он топор и порубил весь товар. Теперь работает дворником, недавно за качество работы присвоили ему звание «Лучший по профессии».
              Теперь и самогонщики, и недобросовестные продавцы, и спекулянты при одном только упоминании о мировом суде повергаются в ужас».
       « Ну, посидели, и с Богом» сказал поднимаясь игумен. «Нужно генерала посетить. Ты меня не провожай. Я немного пройдусь. Нужно собраться с мыслями».
         

Глава 40. Моя милиция меня бережет

          Но не удалось игумену побыть в одиночестве. В холле гостиницы в непринужденной позе сидел мужчина лет тридцати, в безупречно сшитом светлом костюме. Стройная фигура, широкие плечи выдавали в нем человека, постоянно следящего за своей физической форме, а ясные светло-голубые глаза излучали доброту и интеллект. «Этот - по мою душу охотник», вот с какой только стороны? Красавец быстро поднялся, его улыбка источала доброжелательность.
         - «Отец Герман, позвольте представиться – майор Гулько, генерал Добров приказал сопроводить вас к нему. Машина у подъезда. А где ваш багаж?»
          - «У меня не только багажа и документов нет».
          -  «Понимаю. Тем более вам по городу разгуливать не следует».
          - «А что, я на лицо кавказской национальности похожу?»
         Упираться было бессмысленно, и наш путешественник подчинился  обстоятельствам.
         Машина не имела спецзнаков, но по всему: основательности подвески, которая начисто скрадывала шероховатости дороги, мотору, который не надрываясь легко нес машину, учтивости сотрудников ГИБДД - не приходилось сомневаться, что она принадлежала высокому милицейскому начальству.
            Лишь слегка притормозив у шлагбаума, она проехала к служебному подъезду областного управления милиции.
            Майор Гулько подошел к дежурному офицеру и доложил, что гражданин Дубровский прибыл для встречи с генералом Добровым. С минуту дежурный объяснялся с референтом генерала, затем встал, одел фуражку, отдал честь и пропустил посетителя и его сопровождающего в холл. Лифт быстро поднял их на третий этаж, в середине коридора, за широкой стеклянной дверью находилась приемная генерала, где их подчеркнуто внимательно встретил невысокого роста, слегка лысоватый и седеющий подполковник. Он прошел в кабинет генерала, не прикрывая дверь, и сообщил о прибытии посетителя. Раздался возглас: «Просите», затем шум откатывающегося кресла. Вскоре возле порога своего кабинета появился и его хозяин. Провожая игумена, как долгожданного гостя, он кратко приказал офицерам: «Можете быть свободны». Референта он попросил принести что-нибудь из буфета, перекусить, а сам проводил гостя в комнату для отдыха, усадил в кресло, открыл сервант, достал оттуда бутылку коньяка, две рюмки, лимон, коробку шоколада. Возражения отца Германа он опередил раскатом своего громкого смеха: «Вам нельзя, а нам можно, более подходящего повода выпить на рабочем месте у меня не будет».  Открылась потайная дверь, ведущая в комнату отдыха откуда-то,   минуя коридор, и буфетчица вкатила тележку накрытую белой салфеткой. Генерал негромко произнес: «Можете быть свободны» и сам стал расставлять тарелки, салатники и кастрюльки на небольшом столе. Все это он делал с особой тщательностью и знанием дела, как офицер Генерального штаба во время командных игр.  В авангарде были выставлены горячие закуски. Предпочтение было отдано печенке, тушеной в горшочке, судаку в белом польском соусе и рагу из баклажанов, чеснока и моркови. В  Болгарии это блюдо называется «имам баялды», по - нашему вроде « царская закуска». В суповой фарфоровой кастрюле томилась стерляжья уха. На второе предполагалось подать ленивые голубцы из молодой баранины и капусты. Два кувшина с соком последовали всем этим блюдам. Кофе с коньяком или ликером на выбор должны были закончить трапезу. Игумен испытующе взглянул на Ивана. Тот нисколько не смутился, будто подобные пиршества были у него постоянно, а, затем с улыбкой объяснил, что Геннадий много потерял, коль не был у него в гостях. Но они народ не гордый: и коль  Магамет не идет к горе -  то гора идет к Магамету. Супруга генерала,  узнав о злоключениях игумена, приготовила и сама привезла все это изобилие и строго наказала не съеденное за столом завернуть и отправить с гостем в Москву. Затем сменила гнев на милость и приказала вручить тебе на дорогу сверток. Я попытался изучить содержимое, но получил по рукам. «Любит она тебя отче. Все о здоровье твоем печется. А ты на наш порог ни ногой. Ну, омоем руки, произнесем благодарственную молитву и приступим».
      Генерал наполнил обе рюмки и произнес первый тост: «Бывших офицеров не бывает, мы с тобой дали присягу на верность Родине и народу и нарушать ее не собираемся. Выпьем за верное офицерское братство.
     Как жаль, что ты у меня в гостях не побывал. Ты жену мою в домашнем интерьере не видел. То, что мы с тобой сейчас сметем, она за два часа сделала. А ты бы борща нашего похлебал, индейки запеченной с грецкими орехами, торт по чешскому рецепту с кофе со сливками попробовал бы. Да что попробовал, объелся бы. А, прости, совсем забыл, ты ведь мясное не кушаешь. Так  я с рыбалки нельмы привезу, стерлядки, судачка, кеты. Насолю, накопчу и навялю - пальчики оближешь. Вот ты отец Герман вина не пьешь, ешь мало и с разбором, в бани с массажистками не ходишь, по охотничьим домикам с любовницами не таскаешься. Как я убедился, и деньги к твоим рукам не прилипают. Скажи, тебе не скучно жить?»
Игумен ответил: «Я тебе попытаюсь объяснить, только поймешь ли? Ты думаешь, я всю жизнь монахом бы? Коль у меня внуки есть то видно и жена была. А представь как в «забегаловках» лиепайского  порта мог вести себя мичман, вернувшийся из шестимесячного дальплава. Не о блудницах речь. У латышек к молодым, морским офицерам особое пристрастие было.  Мы и обеспечены были хорошо. За сутки пребывания в иностранных водах получали командировочные по 5 долларов, не нынешних, а полновесных. Литр отборной водки в «Альбатросе» или в «Березке»  стоил 1 доллар. Я особую симпатию питал к дочке заместителя начальника порта. Белокурая, в меру полная, она вся искрилась, переливалась всеми цветами радуги. Были бы мы прекрасной парой. Но меня откомандировали в Москву, а при поступлении на службу в Генеральный штаб потребовали дать объяснения в какой связи я состою с гражданкой… Меня ознакомили со справкой из КГБ, и оказалось, что половина ее семейства проживает, чуть ли не по всему свету, и дед у нее был крупным буржуа, а отец  отсидел 5 лет в лагерях, подозревался в связи с литовскими националистами. Я попытался дать обратный ход, вернуться на флот, но командование предупредило, что брак  с гражданкой… и служба в армии несовместимы…
        Так, что жизнь я знаю не понаслышке. И поесть и выпить любил. А сейчас считаю, что без этого всего можно обойтись.
        Скажи Иван, давно ли в храме был? На Пасху, и как, литургию полностью отстоял, исповедовался, причастился?  Нет. Тебя можно отнести к категории духовных экскурсантов. Значит, пока тебе трудно будет понять, какую благодать испытывает истинно верующий человек от общения с Богом. И я не сразу к Господу пришел, и понимание смысла и сущности веры обретал постепенно. На всем пути духовного возрастания давались мне разные учителя, за одних я Бога молил, чтобы идти с ними до края жизни. Ласковые, как матушки, рассудительные и добрые они помогали мне укрепиться в вере, избавляли от трудностей. Но были и суровые, как отцы. Истовые в вере они и от меня требовали самоотверженности, умения преодолевать все невзгоды. Я и по настоящее время, приходя в храм, первые минут пятнадцать чувствую себя неловко. А потом, словно преодолев звуковой барьер, или вернее обретя «второе дыханье» и не замечаю, как два часа литургии протекли. Тебе же приходилось на одном месте два часа выстоять. Скажи, легко ли? А по церквям тысячи старушек такое испытание преодолевают и ничего, справляются. Это Господь им силы дает.
         Другой вопрос: много ли в храм приходит людей радостных, с возгласами: «Спасибо тебе Господи, есть у меня все и много»? Я таких мало встречал. В основном со скорбями и нестроениями приходят. И всю свою печаль в храме изливают. И если бы кто-то, сильный и мудрый не очищал их от коросты, и не освобождал Дом Божий от скопившегося горя и страданий, в него через неделю и войти бы было невозможно. Значит, есть силы, которые поставлены нам помогать от нестроений избавиться. И это не только сам Господь, но и святые, во имя которых храм построен, и ангелы-хранители данного храма и твой лично. Потому и называют нашу Церковь Вселенской, что все силы небесные, все души христианские, и ранее прошедшие путь земной, и ныне на ней живущие объединены общим нравственным началом и великой целью равенства, любви и служения. А вершину  сопричастности с великим духовным единением я познал, когда мой наставник пригласил меня посетить музей духовной семинарии и академии в Троицкой Сергиевой лавре. Он подвел меня к одной из икон Божьей Матери и оставил наедине с ней. Я вначале без должного почтения к ней отнесся. Прошел по всему музею, снова подошел к этой иконе и, вдруг, словно кто окно в темной комнате растворил, и я увидел яркий не слепящий, а ласкающий белый свет. Ушли все земные звуки и что-то неуловимое, неосязаемое, но  бесконечно приятное зазвучало в ушах. А главное - я перестал чувствовать свое собственное тело, его вес, исчезли ощущения пространства и времени. Нечто подобное, вероятно, испытывали апостолы в день Преображения Господня. Очнулся я так же внезапно, как и испытал столь яркие, незабываемые впечатления. Это мой учитель тронул меня за рукав и предупредил, что скоро должна прибыть делегация католических священников, а у меня есть возможность посмотреть сквозь приоткрытую дверь служебного помещения как они будут реагировать на эту икону. И я не удивился, заметив как они, кто замирал, кто приседал не столько от почтения, сколько от неожиданности, перед ликом Матери Божьей. С этого дня я перестал верить в Бога, я стал знать, что он есть. Мне редко удается заслужить явление того блаженного состояния, которое я ощутил в тот раз. Но на каждой литургии, я испытываю прилив сил, земные заботы уменьшаются во сто крат, отодвигаются на задний план и смываются в бездну. Так что нет у меня потребности в синтетическом счастье со дна бутылки или тарелки. Ты иррациональным путем хочешь придти к тому, что я достигаю рациональным. Только побочные действия твоих средств предсказуемы: абстинентный синдром (проще говоря, похмелье), несварение желудка и визит к венерологу. Это по форме и по сути – грех  виночерпия, обжорства и блуда».
         «Все, все, святой отец, уговорил» - произнес генерал, будто пробудившийся от внутреннего самососредоточения. «Пройдем в кабинет, я вкратце расскажу о нашей службе. Она и без того не сладка, да постоянно все новые приказы поступают, попробуй его не выполни - должностное преступление совершишь, а будешь их исполнять - край преступность заполонит. Вот полюбуйся, в соответствии с этим приказом мои сотрудники не имеют права остановить и досмотреть автомобиль. А преступник пешком на «дело» не ходит. И оружие, и наркотики, и добычу на хребте не таскает - в машине возит. Как выполнять оперативно-розыскные мероприятия? Вот еще один приказ - не смей задержать человека и потребовать предъявить личные документы. Ну как при такой установке разобраться: кто перед тобой, что он делает в настоящее время, в данном месте. И вот последний «перл», краткое содержание которого сводится к призыву искать внутреннего врага и доносить на него. Хорошо у меня ребята дисциплинированные и разумные, решили, что при первой же заварухе отложат эти приказы в сторону. Но ведь кто-то эти приказы подготавливал и проталкивал. Как ты думаешь, чьи интересы они призваны защищать: законопослушных граждан или преступников?
      Ну ладно, посетовал на трудности и достаточно. Сейчас я объясню, что нам совместно предстоит сделать. Во-первых получи документы и все, что у тебя изъяли при аресте. А двести долларов прими от раба Божьего Чибиса. Это он на храм пожертвовал, вроде как откупился за причиненный тебе вред».
      - «На храм эти деньги принять  не могу, не уверен в их праведном происхождении, а вот какой-нибудь нуждающейся семье помочь можно». 
       - «Вот тебе два билета до Москвы. Поедете в одном купе с майором Гулько. Ему на экзаменационную сессию в академию пора ехать. Так что будет тебе попутчиком. Тебе оружие не предлагаю, знаю, что ношение по сану не положено. Как приедешь в Москву, квартиру поставь на охрану, сдавай ее под наблюдение и когда спать будешь ложиться.  Обо всех неожиданностях звони по телефону «02», попроси передать сообщение Кедру. Ну а если совсем плохо будет, набери сообщение для абонента 1001 для «Шехерезады», там ребята смышленые – выручат. Я думал радиомаячок к тебе «прицепить», но если его недоброжелатели обнаружат, здорово тебе достанется. Поэтому рисковать не будем, сотовым телефоном с сигнальной кнопкой  обойдемся. Сейчас зайдете на склад «конфиската», пусть подберут тебе спортивный костюм, куртку, свитер, пару рубашек. Твоя одежда вид потеряла. Ну, вроде бы и все. Береги себя. Прощай.
          А к нам, по возвращению, обязательно в гости заезжай. Что-то жена последнее время  часто в унынии прибывает. Будто ненадолго из капкана собственных мыслей вырвется и обратно в него попадает. Я беседовал с заезжим профессором. Он сказал, что это у нее с климаксом связано. Опять же дети подросли и разлетелись из семейного гнезда. Да и с матерью моей всю жизнь из-за меня войну ведет. То приутихнут, то опять с прежней силой ревность разгорается. Была бы воля - разорвали бы меня пополам. Может быть, на этом и успокоились: мол, ни мне, так и ни тебе. Еще о каком-то убийстве все вспоминает. Были у нас жизненные обстоятельства: я только в академию поступил, она еще в мединституте училась, забеременела она, родственники да подружки уговорили сделать аборт, теперь себе этого простить не может. Она у меня великолепный хирург, стольких людей с того света к жизни вернула. Ты видел у меня в приемной подполковника. Так моя жена у него за 2 минуты из сердца пулю вынула: сама его остановила, миокард рассекла, пулю удалила, зашила его и запустила вновь. Да и майору Гулько всю брюшную полость вычистила после ножевого ранения в живот. В последнее время стала вспоминать  о «кладбище», которое у каждого врача имеется. Притом все в деталях: кто из больных, по какой причине мир этот покинул. Заезжай, ради нашей дружбы и для ее избавления от напасти».
Игумен предложил:«Давай сделаем по-иному. В женском  Зачатьевском монастыре приболела игуменья Варвара. Сама она в больницу не поедет, а я порекомендую владыке ее проконсультировать, а если понадобиться, то и пролечить у твоей жены.   Игуменья  - психолог по образованию. В институте Сербского занималась проблемами реабилитации людей, пострадавших в военных конфликтах и в зоне стихийных бедствий.  Словом реабилитатор милостью Божьей. Вот пусть они на своем, тарабарском языке и пообщаются. Игуменья - женщина  властная, не одну грешную душу с «крючка» сняла. А ко мне твоя жена как-то по - семейному относится. И моими советами как и твоими пренебрежет. Ну, с Богом!»

Глава 41. Воровской “сходняк”.
   
      В это же время, в лучшем номере  гостиницы «Нефтяник», которую час назад покинул отец Герман  преступные “авторитеты” обсуждали свои “дела скорбные”. Вроде бы ничего особенного не произошло. Для человека, который ничего кроме воровства и обмана делать не умеет и не должен, обобрать старика или безмозглого юнца не считалось зазорным. «Лох» - понятие всевозрастное. Тем более непонятно, что кипит и молнии мечет «смотрящий». Ну, попытались обчистить богатенького пассажира - не удалось, помешал бородатый «леший». Сдали его с рук на руки в полицию. Там, по заведенному правилу должны были ему преподать  урок «хороших манер». Кто же мог подумать, что у него какие-то дела с Атасом. И «областному куму» – генералу Доброву он родней приходится.
- «Вам - чурки тупые, мозги поотшибало. Да от него свечным воском и ладаном на версту несет».
- «На нем крест не висел. И что за беда, если и попа обобрали бы? Нечего ему по вагонам шастать. Сидел бы в своей конуре  - цел бы был».
  «Смотрящий» распалялся прежде прежнего: «Это кто цел остался? Где Седой, где Зяма, да и у тебя на роже глаза не сразу отыщешь? Ты что думаешь, он мордобою в семинарии обучился? Или монашествовал в Шаолине? По отпечатку кулака здесь спецназом пахнет. Ну, побил он вас и поделом. Мы из-за вашей глупости потеряли своего человека в полиции. Его завтра в «собственную безопасность» вызывают. Да и генерал ему будущее уже предсказал. Какое дело завалили. Что братья с ними делать будем?»
            Народ на «сходняк» собрался тертый. Многие не сразу бы ответили с какой стороны лагерного забора их дом родной. Отбывая срок, думали о том, как там на воле. А, выйдя из мест лишения свободы, живо интересовались лагерными новостями.
Первым взял слово Интеллигент, просидевший в брежневские времена 15 лет за «цеховую деятельность»: «Игумен лет десять из-за монастырского забора не выходил. Говорят он человек высокой духовной жизни, обладает даром провидения, исцеления. К нему народ валом валит. От этого и ему и монастырю доход поступал немалый. А теперь прикиньте, какие обстоятельства должны стронуть «упакованного» человека с места? При этом самые влиятельные и богатые люди области о его путешествии проявляют трогательную заботу. Чуть его щипанули, и сразу такие силы подключились, что и по прокурорскому звонку пальцем не пошевелят. Что-то здесь нечисто. Здесь не просто деньгами, а огромными деньжищами пахнет. А может область хотят от России оторвать и к Финляндии или Эстонии какой-нибудь прилепиться. Наш человечек в епархии говорил, что он о стариках и сиротах собрался челом перед Патриархом бить. Эту версию я отметаю как несостоятельную. Как ширму можно использовать любой повод, а нам истинная цель нужна. Предлагаю приставить к игумену человечка посмышленей, чтоб, по  возможностей, отслеживал: с кем тот встречается, о чем говорит и докладывал нам все без проволочек».
            «Смотрящий» призадумался. И ему показалась странной и сама поездка игумена и та таинственность, с какой все обставлено. Была бы возможность забыть об этом деле, он с удовольствием бы это сделал, но предстояло наказание провинившихся. А, стало быть, нужно совершить маневр по соблюдению корпоративной воровской этики. Во всяком случае, нужно жить самому и давать жить другим. О если бы удалось «нарыть» информацию о похождениях священнослужителя. Тогда и вышестоящему ворью было бы что доложить, и подчиненных от гнева «главшпанов» избавить. «Хорошо, я согласен. Только кого на это дело послать предлагаете?» Присутствующие заерзали в креслах, кто налил себе рюмку водки, кто сунул бутерброд или сигарету в рот. Было видно, что никто из них не возьмет на себя смелость сделать предложение. Да, признаться, и рекомендовать было некого. Пробить кому-нибудь башку арматурой – специалиста нашли бы. Или «обнести» квартиру – это дело привычное. 
          А тут сыск вести придется, принимать решения по обстоятельствам. Да и священник не простак, не одному судьбу предсказал, и ведь не ошибся, а «хвост» ему вычислить труда не составит. И, еще неизвестно, какой приговор вынесут соглядатаю  высокосидящие покровители игумена за попытку проникнуть в их тайну. В тюрьму посадят – дело привычное, можно пережить, а если сразу на кол?»
             Под общее неодобрение заскрипела дверь, и с тележкой питья и еды в комнату, словно белое облако вплыла горничная Маруся. Стоит ли описывать красоты передового отряда обслуживающего персонала гостиницы класса «Люкс». Было в ней все и в изобилии. Жизнь заставила работать и на полицию и на воров. По этой причине представление об этих могучих и антогонистически непримиримых кланах имела наша Венера полное и конкретное. «Смотрящий» окинул ее оценивающим взглядом. Красавице показалось, что «камергер» имеет на нее далеко идущие виды, но по женской простоте думала она о сексуальных домогательствах, а смотрящий примеривал к ней свой гениальный план обворожения  священника женскими красотами и счел Марусю вполне подходящим инструментом для извлечения великой тайны. Ему не хотелось раскрывать свои планы во всеуслышание, и, поэтому, удалился с нашей Венерой в отдельную комнату. Шпана поняла, что гроза миновала и предалась мирским радостям. Нет ничего приятней после стопки, другой обсудить происходящее в соседней комнате со всеми изощрениями коллективного мужского ума.
          А за стенкой, в тиши «смотрящий» инструктировал Марусю о том, что ей предстоит делать в ближайшее время: « Вот ты баба красивая, и он мужик, хоть куда. Вам вместе бы по жизни пройти, но от тебя самая малость требуется: запутай его в любовных сетях, следи за всем, что происходит вокруг, если не удастся по добру, по здорову его тайну разузнать, я тебе таких капелек дам, что он сам язык развяжет. Ты ему только наводящие вопросы задавай и запоминай, что он скажет. За хорошую работу щедро награжу, а не справишься – на кухне посудомойкой жизнь закончишь, в воровском борделе за гроши сифилитиков ублажать будешь. Тебе все понятно. Подсядь в вагон, в котором он поедет, заведи с ним знакомство. Проще чем в дороге это тебе нигде не удастся. Не теряй время, сейчас же отправляйся»…

 Глава 42. «Поехали»

         Генерал пригласил войти в кабинет майора Гулько. Прервав привычный для служебной субординации доклад молодого офицера, он просто, коротко и ясно произнес: «Сергей Фомич, вверяю вам жизнь очень любимого мною человека. Постарайтесь, чтобы по пути в Москву больше не произошло никаких происшествий. Последние события опровергают  общечеловеческий закон: « Добро тяготеет к добру». Зло пытается его уничтожить, не стесняясь в средствах. Вот такова на сей день философия. Попытайся ее опровергнуть. В крайнем случае придется прибегнуть к варианту 2, но будем надеяться, что все обойдется. Ваш поезд отправляется через час. Машина ждет  внизу. Езжайте с миром».
         Через пятнадцать минут автомобиль подкатил к подъезду зала ожидания для депутатов и прочих важных персон. Сергей приобрел в киоске несколько книг, газет и журналов. В буфете, витрины которого были уставлены заморскими банками и бутылками, он купил две бутылки немецкого пива, пакетик сушеной мелкой рыбешки и блок сигарет «Винстон».
         «Видно неплохо живет «минтолитет» коль на пустяки может истратить за раз кучу денег - подумал игумен.
          Сам он давно обходился  без изысков. Более того, стоило ему попробовать мирских разносолов и деликатесов, и начинали мучить тяжесть в желудке и изжога. Все это были продукты денатурированные, напичканные консервантами, нитратами,  улучшителями, ароматиризаторами и генномодифицированными продуктами. Из чего создан пирог, что в тепле не портится  в течение месяцев? А что используют «умельцы», изготавливая сосиски по цене 40 рублей за килограмм? Нет, лучше голодать, чем изощренно издеваться  над организмом. Он и так милый не знает, как выжить в экологическом тупике, в который само себя загнало человечество. Пища, из которой организм должен строить себя, разрушает его. Вода, составляющая 80% массы тела, отравляет его. А кислород не может пробиться к клеткам организма, истязаемым автомобильными выхлопами. Из-за тотального голода человек не только не доживает до своего возрастного предела, но и не может в течение  земного пути реализовать свои способности в полной мере. Дефицит жизненно важных элементов приводит к перееданию, избыточному весу и зашлакованности организма. Картина предстает ужасная. Голод в подобной ситуации не  наказание, а спасение. 
        Сергей, как опытный оперативный работник, уловил скептический взгляд Геннадия и попытался оправдаться: «Здесь цены  ниже, а качество выше. Не часто удается почувствовать себя «слугой народа». Пора нам  занять свои места в вагоне. Не люблю суету последних минут перед отправлением».
           Им достался «королевский подарок» - купе было рассчитано на два человека, вторую половину занимал проводник. Молодой человек в железнодорожной форме  мило улыбнулся «блатным пассажирам» и представился: « Стюард седьмого вагона - Максим. Если что понадобится - стучите в стенку. У меня и холодильник имеется. Могу скоропортящиеся продукты сохранить. А теперь получите белье».  Он подошел к шкафчику, раскрыл его и указал Геннадию и Сергею на монитор, экран которого высвечивал сразу 20 изображений: из шестнадцати купе и по два из тамбуров и коридора. Сергей поблагодарил своего помощника, выпускника средней школы полиции, только месяц тому назад назначенного в спецотдел областного УВД за умелую конспирацию. Две недели тому назад он, в интересах дела устроился проводником в фирменный поезд Москва – Воркута и уже успел постигнуть суть дела и завоевать доверие поездной бригады и начальства. «Товарищ майор» - обратился он к Гулько, в пятнадцатом купе,  едет преступный авторитет Гнус. Билет у него до Сочи, через Москву. Ведет себя скромно, не выпивает, не курит. Сейчас  ознакамливается с бумагами. Как сообщили сотрудники УГРО в соседних вагонах так же едут два члена воркутинской организованной преступной группировки Бычок и Залом».
        Сергей попросил Максима передать эти сведения генералу и получить от него указания. Обстановка была не столь безоблачна как хотелось. Не сидится «криминалитету» дома, все приключения на свою голову ищут.
         Наши путешественники получили постельное белье.               
         Простыни, наволочки и пододеяльники были не новыми, но тщательно выстиранными и накрахмаленными, подушки, по современной моде, набиты синтетическим наполнителем, одеяла, которые редко использовались по прямому назначению, так как в вагоне жарко топили, выглядели, как только что привезенными с фабрики.
           Купе слева занимали четыре офицера - пограничника. Вели они себя весело, но не назойливо. Лишь в начале пути, толи из любопытства, толи по профессиональной привычке заглянули в купе наших путешественников, но убедившись в их добропорядочности удалились восвояси. В целом вагон жил своей несуетливой дорожной жизнью. Было, однако, и нарушение, столь свойственное любому виду транспорта - проводник не устоял перед просьбами молодой особы, которой срочно необходимо быть в Москве, у постели больной мамы, и до поры предоставил ей убежище в кладовке, пообещав выправить  билет при первой возможности. Красота - великая сила, но если она сочетается с коварством, хотя бы в помыслах, совершить может многое. Так приступила к исполнению  воровских планов горничная ухтинской гостиницы, доверенное лицо преступной элиты - Мария. Как ни скрадывал перестук колес голоса соседей, но переборки между купе были, как говориться, от «добрых людей». Любое движение или громкий разговор становились достоянием посторонних ушей. И так как проводник большее время был занят исполнением служебных обязанностей, Мария без труда слышала все, что происходило в купе наших путешественников.
       Игумен, по старой привычке, сел по ходу движения поезда, Сергей - напротив. Первое время они молча наблюдали картину, разворачивающуюся за окном. Исчезли кварталы центра города, замелькали небольшие, частные дома пригорода. Кое-где паслась вдоль дороги живность, чуть чаще появлялись и тут же исчезали редкие прохожие. Север не богат населением, суровая природа и нелюдимость заставляли  «аборигенов» покидать дома только чтобы потрудиться, сходить в магазин за продуктами и снова скрыться за дверями жилища. 
           Было три часа дня, ложиться было рано и наши путешественники, переодевшись в спортивные костюмы, сели за маленьким столиком возле окна и стали понемногу привыкать к дорожному бытию.
          Начался неспешный разговор двух встречавшихся ранее людей, силой обстоятельств оказавшихся на длительное время, пусть отчасти, избавленными от суетных дел.
      - « А ведь я вас помню отец Герман. Шесть лет тому назад вблизи вашего монастыря мы шайку разбойников выловили. И беседы с вами не забыл» - начал разговор Сергей.
       - « И я помню тебя, тогда еще старшим лейтенантом, инспектором уголовного розыска. Резво ты по лесу бегал вначале за преступниками, затем от меня» - с улыбкой продолжил разговор священник.
       -  «Бороться с нечистью и допытываться до истины мне привычней, чем душу самому изливать. Нас воспитывали в духе атеизма, да и мы - «сыскари», народ своеобразный, на веру ничего не принимаем, нам доказательства нужны. Поэтому я и не бросился вам на шею хоть и был «сыном, заблудшим в лабиринте житейских, служебных и политических неурядиц». Стыдно осознавать себя балластом, хомутом на шее оказаться не хотел».  « Кстати о балласте» - сказал Геннадий, «На любом корабле балласт помогает судну быть остойчивым при любой непогоде. И польза от него большая, чем от пароходного гудка,»
- «Вы отец Герман и в общественных явлениях замечаете то, что нам, мирским не дано, а что уж о духовных началах говорить. Для меня первой ступенькой на пути духовного созревания стали   ваши советы: помогли мне семью сохранить, да и себя не потерять. До того, как с вами встретиться, я с женой в браке 4 года прожил, а детей Господь не дал. Наша работа аховая, любая схватка с преступным элементом может стать последней, и ничего кроме «светлой памяти» на Земле  не останется. По любовницам не ходил, а вот винцо с друзьями и коллегами стал попивать регулярно.  А дома, без разбора в тонкостях причин и обстоятельств, стали разгораться скандалы. Чтобы их избежать, после попоек оставался в райотделе или у друзей. А на следующий день не хотелось идти домой, так как неминуемо должно произойти «выяснение отношений», с истерией ревности. Если бы не вы, давно бы разбилась о скалы непонимания и эгоизма и потонула в «море житейском» наша «семейная ладья».
        - «Я бы никогда тебе об этом не сказал, но теперь вижу, что можно - твоя супруга приезжала ко мне в монастырь. Я и с ней беседовал о вашей будущей жизни. Женщина, которой не дано познать радость материнства, чувствует свою неполноценность и принимает это как кару свыше. А все оказалось гораздо проще: она когда-то остыла сильно, и тек у нее вялый воспалительный процесс. А после того, как вы на юг, в санаторий съездили,  все пошло своим чередом. И сколько детишек сейчас у вас?»
- «Трое. А почему жена от меня скрыла  вашу встречу?»
- «Наверно не сочла уместным говорить, пока жизнь у вас не наладилась. А когда все чередом пошло,  необходимость в этом отпала».
- « А, по – настоящему, я убедился, что есть Господь и заботу он о нас проявляет, когда матушка моя на смертном одре пребывала. И она измучилась от болей, и мы - родственники, да и врачи пытались помочь, но мало что получалась. Зашел я на площадку строившегося храма, встретил там отца  Виктора. Ему и объяснять ничего не пришлось, быстро собрал чемоданчик и мы через десять минут у постели матушки были. О чем могли беседовать два немолодых человека, не знаю, но мама и исповедь выдержала и причастие приняла, и может первый раз за последний год уснула и долго проспала. Мы уж забеспокоились, не скончалась ли она, но на следующее утро попросила тазик теплой воды принести, умылась сама, затем поела немного, чего полегче, и постепенно стала крепнуть. Через неделю поднялась с койки и потребовала, чтоб ее отвезли в строящийся храм, с этого момента она стала и постоянной прихожанкой, и принимает участие в его строительстве. Бревна, конечно, не таскает и камень не тешет, но все постоянно то моет, то красит, да и литературу и свечи продает, словом ожила. Врачи пребывают в недоумении, думали, что она перестала их беспокоить, так как в другой мир ушла, а она под покровом Главного Врача – Господа и от болезни избавилась, и смысл жизни обрела». 

Глава 43. Нам еще придется потрудиться

 - « А как служба идет?» - спросил игумен.
 - «Как и все в стране: то как теннисный мячик из крайности в крайность впадала, то как на горных лыжах под уклон все скорей и скорей летела. Но вроде все поняли, что ворье само по себе не исчезнет. Это бедноте терять нечего, а богатенькие серьезно обеспокоились о сохранности своей видимой и невидимой движимости и недвижимости. Я  мечтал, что  окончательная нищета сама изведет кражи, или народ разбогатеет настолько, что красть интереса не будет. Но оказалось, что с «паршивой овцы» шерсти клок и тот возьмут. И кто? Те же ненасытные толстосумы, которым все мало. Вот и стали с нами, «ментами»  заигрывать. Раньше оклад меньше дворника платили, сейчас начинают приравнивать заработок к доходам чиновников. Жилье кое-кому дают, обмундирование, оружие, спецсредства и технику приобретать начали. А ведь был период, когда нечем было «отмахнуться» от преступного элемента. На смену по 10 литров бензина на машину выделяли. «Луноходу» его на 40 километров погони хватало. Да о какой пагоне могла идти речь при скорости 70 километров в час. И с боевой подготовкой неважно было: в лучшие годы на стрельбище каждую неделю выезжали, по  обойме отстреливали. Обидней всего, что за десять лет многие толковые офицеры ушли из кадров. Как только выслуга лет подходила - ни дня не задерживались. Многие увольнялись по состоянию здоровья - инфаркт и инсульт в 40 лет нормой стал. Сейчас руководящий и личный состав подобрался толковый. С поставленными задачами справляемся».
- «А почему такой грустный?»
- «Не только меня, но и многих друзей и сослуживцев волнует главный вопрос: Сколько еще переходный период будет длиться? И кому он пользу принес? Кого ни спроси - все потеряли достаток в разы. Стоило ли затевать такую реконструкцию, которая страну и ее жителей отбросила на тридцать лет назад? В деревне, покуда новый дом строят - старый не ломают. Нефтяной фонтан быстро иссякнет. А любое, даже самое жизненно важное  производство   придется   заново  создавать  и  обеспечивать зданиями,    сооружениями,    оборудованием, коммуникациями, энергетическими мощностями, материальными и людскими ресурсами. Потребуется создание надежной системы сбыта и снабжения, межзаводской кооперации. Осознавая, насколько это сложно, народ и живет, испытывая постоянную неуверенность в завтрашнем дне. «Денежные мешки» привыкли лакомые куски без серьезных хлопот присваивать. Не скоро  их капиталы  придут в истинную экономику, а чиновники полностью отдали производство на произвол предпринимателям, а сами погрязли в коррупции и взятках. Скажите, когда наступит стабильность?»
- «Прогнозы давать не берусь, а исторический экскурс предлагаю.
           Каждый век для России начинается с разброда, шатания и нищеты.
          1600 годы – внутренние междоусобицы, польское засилие, царство Лжедмитрия, Марии Мнишек смогли прекратить истинные патриоты Отечества во главе с князем Пожарским и гражданином Мининым.  В 1613 году на царский престол был возведен первый царь из рода Романовых, и еще лет двадцать страна собирала силы и приступила к грандиозному строительству и реконструкции …
             1700 годы - опять борьба за трон, уже между детьми царя Алексия. Затем смирение бунтов, упразднение междоусобиц, война с Турцией за выход к Черному морю, со Швецией и ее приспешниками за Балтийское море. Все это требовало большой концентрации сил и средств, неминуемо вело к обнищанию населения и людским жертвам. Но к двадцатым годам с Россией были вынуждены считаться мировые колоссы…
            Начало девятнадцатого века было ознаменовано ожиданием нападения на страну французских полчищ, боевыми действиями против них совместно с европейскими странами на их территории, полным разорением европейской части страны в ходе Отечественной войны 1812 года. Да и внутри страны не все было спокойно: апогеем недовольства определенной части дворян стало Декабрьское восстание 1825 года, целью которого было существенное ограничение монархической власти, утверждение парламента, как высшего законодательного органа, ликвидация крепостного права и польское восстание за национальную независимость. А вторая половина 19 века одновременно привела к индустриальному росту экономики страны, отмене крепостного права и активизации террористических организаций. Да и воевать приходилось почти постоянно: война на Кавказе, Крымская компания, война против Турции в славянских странах Европы…
         А первая четверть 20 века началась с маленькой  «непобедоносной» войны с Японией, революционным восстанием 1905-1907 годов, которые продолжились чередой беспорядков, затем сокрушительным поражением в Первой Мировой войне 1914-1918 годов, отречением от престола царя, двумя революциями 1917 года, Гражданской войной и последовавшими репрессиями…
Как видишь, спираль истории становится все плотней. Страну распирают и внутренние распри и агрессия извне. Чаще всего они тесно сплетаются между собой и трудно разглядеть в них истинного творца и исполнителя. Важно то, что не носят они созидательного характера. Заботясь на словах о судьбе обездоленного народа, реально они сводятся к удовлетворению частных интересов элит, и приводят к их крушению с завидным постоянством.
             В 20 веке в России элиты сменяли друг друга каждые 20 лет:
- в 1898 году на престол взошел последний монарх - Николай 2,
- в 1918 году он с семьей был расстрелян в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, после трех лет гражданской войны и борьбы с интервенцией пришли к власти «гегемоны»,
- в 1937 - 39 годах большинство лидеров октябрьского переворота 1917 года и последующих репрессий были уничтожены,
- в 1957 году отстранили от власти сподвижников Сталина,
- В 1977 году Генсек Брежнев перенес инсульт и впал в детство, номинально возглавляемой им страной руководили реально те, кто, попирая законы человеческого бытия, довели страну до развала,
- в 1997 году, после произведенной на сердце операции, впал в старческий маразм, пораженный алкогольной амнезией, Борис Ельцин, и вновь, вплоть до его отставки, страной стали управлять представители новой правящей элиты.
           В этих закономерностях не следует искать магию чисел, судьбу, рок, висящий над страной. Господь долготерпелив и многомилостив. Но когда безобразия превосходят здравый смысл, когда слуги начинают попирать Господина, постулаты веры, неминуемо наступает расплата. Это люди забывают Господа, а он постоянно  и пристально следит за нами и нам на пользу  наказывает. Да, больно и обидно получать по справедливости, но как же иначе спасти запутавшийся в безверии народ. Потому он нас и наказует, что любит. В любом случае катастрофе общества предшествует грех и немалый. И хоть их перечень давно известен, повторяются они из века в век, народ не учится ни на ошибках предшественников, ни на своих.
            Заслужить достойную жизнь можно лишь примерным поведением, усердием и трудолюбием, честностью и добросовестностью. Важно, чтобы добрые инициативы исходили и были восприняты верхами, руководством, и народом. Для этого и лидеры нужны авторитетные, и исполнители достойные. Тот строй, что мы пытаемся построить последние годы должны созидать люди, ставшие Хозяевами с большой буквы, а не базарные торгаши.  Нас еще ждет не одно испытание, возможно, что мы будем вспоминать эти дни как благодатные. Приди к власти диктатор - будем горевать об утраченных свободах, упадет цена на нефть и газ - будем сокрушаться о неиспользованных возможностях.
          Человек - фрукт особый, зреет долго, и не все сразу. Мудрого человека, до времени появившегося, чаще всего, общество принимает за местно чтимого идиота, лишь потому, что не понимает произносимых им истин. Поэтому в Святом Писании и говорится: «Нет пророка в Отечестве», потому, что он не понят, а чаще всего изгнан, а то и побит.
         Куда проще собрать коллектив единомышленников, земляков или по родоплеменному принципу. Пообещают плебисциту хлеба, вина и зрелищ, а с выполнением не торопятся. Возможно, вначале смена элит и способствует прогрессу. Но вскоре лишь соответствует текущим требованиям, а, затем, превращается в тормоз поступательного развития.  Чем дольше она прибывает у власти, тем с большим треском рассыпается. Компетентность даже самых выдающихся личностей со временем начинает не соответствовать сложившимся потребностям общества. Мы давно достигли бы мировых стандартов, если бы руководители с полной ответственностью относились к исполняемому долгу и не дожидались, когда  понесут их бывшие соратники в последний путь. Плохо и то, что не готовят к государевой службе приемников…»   
               
Глава 44. А в это время бравые пограничники

          А в это время бравые пограничники, изрядно подвыпив, решали как поблаговидней поухаживать и добиться расположения прекрасной незнакомки. За год, вдоволь наглядевшись на бескрайние снежные просторы русско-норвежской границы, захотели они наверстать потерянное. Рассудили просто: «Одновременно всем перед ней крутиться не стоит. Так как никто уступать не намерен, то первенство установит дуэль, но особая - водочная. Перепивший всех получал эксклюзивное право ухаживать за красавицей, ехавшей в купе проводника. Баталия длилась недолго. Через час из купе смог выползти только лысеющий майор, остальные застыли в самых затейливых позах там, где их одолел зеленый змей. Майор, цепляясь за стены, добрался до купе проводника, поскребся в дверь, промяукал что-то несуразное, больше напоминавшее серенаду влюбленного медведя и, не дожидаясь приглашения, ввалился в купе, не стараясь сдерживать себя ни в словах, ни в действиях. Непродолжительная борьба была озвучена громкой пощечиной и воплем разочарованного самодура. Когда Сергей Гулько выглянул в коридор, то увидел нового Наполеона, переживающего свое Ватерлоо: по шее тянулись четыре борозды, оставленные маникюром красавицы, форменная рубашка лишилась всех пуговиц и обнажила тельняшку, плотно облегающую животик. Руки майора стыдливо прикрывали и поглаживали библейское место. Водочный наркоз не позволил ему ощутить в полной мере боль физическую, но боль душевная плескалась через край и в большей степени в виде площадной брани. Сергей не ускользнул от зоркого взгляда  пограничного стража. И в его адрес были высказаны нелицеприятные эпитеты.
           Оскорбленное самодурство пыталось найти причины неудачной вылазки во внешних факторах, и не  обращало к себе критический взор. А по уголовному законодательстве, являлся он преступником, не только нарушающим общественный порядок, но и совершившим попытку изнасилования. Возможно, у себя на заставе был он «истиной в последней инстанции», а здесь ни его героическое прошлое, в чем приходится сомневаться, ни принадлежность к элите властолюбцев (какой-никакой,  чекист) основанием для снисхождения явиться не могло. Одним словом, заяви потерпевшая о понесенных оскорблениях и не доехал бы майор до Москвы и службу продолжил в местах не столь отдаленных по поводу, служащему насмешкой в уголовном мире.
         Но не в интересах красавицы было возбуждать суд да дело. Она не проявляла своих чувств и переживаний и больше была раздосадована тем, что солдафон не дал ей возможность услышать заключительные аккорды исторического экскурса и выводы, а возможно план действий и цели поездки соседа по купе.
         Так было приятно лежать в чистой постели, укрывшись белоснежным покрывалом, прильнуть ухом к тонкой дощатой переборке и слушать в полудреме неглупого, но неосторожного человека. Но нет худа без добра, теперь как испуганной и оскорбленной жертве, ей будет удобно вначале попросить у соседей защиты от развоевавшейся военщины, а потом… Да что заранее предугадывать.
           Не стоит откладывать, инцидент может быть исчерпан нелепыми извинениями нахала, а благоприятный момент вновь не представиться.
          А тем временем Сергей был вынужден призвать к порядку продолжавшего бурно переживать свою неудачу военачальника. Не исключено, что у «военщины» было табельное оружие и, при определенных обстоятельствах, могло быть применено. Первым делом он прошел  в купе и тщательно его осмотрел. Под подушкой у одного из молодых офицеров мирно дремал поблескивающий лакированным боком деревянной кобуры пистолет – пулемет Стечкина, три отменных финских ножа «сверкали блеском стали» на столе. Другое оружие обнаружено не было. Весь арсенал был изъят, майор водворен на свое место и вскоре впал в тяжелый, алкогольный сон.
         
Глава 45. Обольстительница

          Возвращаясь на свое место Сергей увидел на пороге  купе проводника соседку. Как ни было ее жалко, но от улыбки воздержаться было невозможно. Тушь, растворенная слезами образовала грязевые потоки, размазанные руками по всему лицу. Подобный вид больше подобал замарашке, трудящейся в угольных копях. То, что соседка не стыдилась своего вида и не пыталась его скрыть, а скорее наоборот, показать, насторожило опытного опера. Торопиться было некуда, можно было подождать дальнейшего развития событий. Мария поняла, что острота момента прошла и рассчитывать она может лишь на сочувствие и понимание.
       «Простите, молодой человек, у вас сигаретки не найдется» - обратилась она к Сергею. Тот протянул ей пачку «Винстона», щелкнул зажигалкой и помог ей прикурить. Мария сделала глубокую затяжку и, вроде ни к кому не обращаясь произнесла: «Как это все мерзко. Цвет нации оскотинился до нельзя. Сейчас проспится, потом снова глаза зальет и еще с большим остервенением домогаться будет. Да еще дружков приведет. Ну что мне делать?»
        Оба выходцы из небольшого городка, Сергей и Мария знали друг друга, но не были знакомы. Это напоминало знакомство пассажиров автобуса, которые в течение длительного времени, порою многих лет, добираются на автобусе до работы в одно и то же время, мило улыбаются друг другу, но так и не зная имен. Гостиница, в которой работала Мария была местом паломничества командированных и своих, северян, прибывших с приисков и промыслов. Часто загулы толстосумов заканчивались битьем зеркал и лиц. С тем, чтобы урезонить разбушевавшуюся пьяную стихию сотрудникам гостиницы приходилось прибегать к помощи полиции, самим выступать в качестве свидетелей.
         «Хотите дружеского совета: побольше будьте на людях и не бойтесь возможных обидчиков, ведите себя скромно и независимо» - посоветовал Сергей.
        Мария возразила: «Вам легко рассуждать. А через пару часов проснутся товарищи офицеры и начнут приставать с утроенной силой. А куда бежать, где укрыться. Не откажите в любезности, помогите мне. Вы ведь  в нашем областном управлении милиции служите. Ой, что-то опять тревога навалилась. У вас не найдется чего - нибудь выпить?»
      Пиво было отвергнуто сразу - нечего мокроту разводить. Мария ненадолго скрылась в купе проводника и вышла оттуда, держа между большими и указательными пальцами рук две бутылки водки. Между указательными и средними пальцами, наподобие  гаванской  сигары,  были  зажаты  два  небольших, соленых огурца.
       Следовало понимать, что принесенное непременно должно быть выпито не за присест, стало быть, общаться с потерпевшей придется продолжительное время.
       Перед первой рюмкой Мария произнесла тост: «За победителей!» и многозначительно посмотрела на игумена и Сергея. Затем, чуть охмелев, дала исчерпывающее объяснение сказанному: «Не буду скрывать истинную цель моей поездки. Да. Я приставлена к вам воровским сообществом с тем, чтобы узнать и сообщить авторитетам все о вашей поездке. Не спроста отправился в путешествие игумен преуспевающего монастыря под охраной начальника оперативного отдела облуправления МВД. Обстоятельства вынудили меня согласиться на эту неблагодарную работу. Если бы я от нее отказалась, то ждали бы меня казни египетские.
           Сергей решил немного разрядить напряженность начала встречи и обратился к Марии: «А скажи, тяжело на двух стульях одновременно сидеть и, служить доносчицей и «воровскому» и «ментовскому» сообществу?» А отец Герман добавил от себя: « А какого тебе служить и Господу Богу и князю земному одновременно? Не путаешься в понятиях?»
        «Ну что вы ко мне пристали?» взмолилась Мария, я за жизнь столько страха натерпелась, что мне и до скончания века достаточно будет».
          В это время мимо купе прошел неторопливой походкой и встал возле окна, напротив двери их купе доверенное лицо смотрящего - Гнус. За дверью ощущалось и явственно прослушивалось начало пьяного веселья. Пассажиры давно перешли на «ты», но еще не переступили грань беззаботного веселья с хамовитыми сальностями.
« За твое спасенье по глоточку пригубить надо. А если мы на тебя нападем, будут ли гвардейцы тебя защищать? Вот сейчас они пробудятся, мы следственный эксперимент и проведем. Ты нас особо не благодари, нам чужой славы не надо, сама от погранца отмахнулась. И как это у тебя ловко получилось?»
Раздался чуть взволнованный голос Марии: «Я через Москву в Тульскую область еду, мама у меня тяжело больна. С трудом начальство уговорила дать мне отпуск, затем проводника пришлось упрашивать посалить меня в поезд, только немного волнение стало проходить - появился вояка со своими претензиями. Вот я и задала ему трепку по полной программе, будто он во всем виноват, в прочем, сам заслужил»…
       В дверь постучали. Сергей спросил: «Кто там?». В купе вошел Максим и протянул записку. При этом поинтересовался, не нужно ли чего? На самом деле он ждал приказаний от начальства. Майор попросил его войти в купе и прикрыть дверь.Он прочитал записку, взглянул на соседй и произнес:
«Лейтенант Миронов, капитан Ветрова, нам приказано приступить к исполнению операции по варианту 2. Так ты - Мария, оказывается не сексот (секретный сотрудник), а вполне реальный сотрудник, только из Конторы. Расскажи, что ты услышала на «сходняке» в гостинице, и что тебе приказали выведать у отца Германа».
         Из сказанного стало понятно, что вновь народившееся воровское племя не оставит игумена, его покровителей и охранников в покое. Чья-то опытная и могучая рука управляла  разношерстным племенем воров, убийц и мошенников. В соответствии со вторым вариантом операции лучшим сотрудникам МВД предстояло изобличить преступников, подбросив им дезинформацию. И чем будет она фантастичней, тем с большей вероятностью в нее поверят. «Разболтать» ее должен человек знакомый ворам и не вызывающий их подозрений. Лучше игумена кандидата не сыщешь, но как можно рисковать жизнью и здоровьем человека гражданского, тем более его мирной профессии? Отец Герман спросил Сергея, знает ли владыка о таком обороте дела?  Оказывается, в ходе последней встречи, генерал Добров и владыка обсуждался и этот вопрос. Прямого благословения не последовало - не духовное дело на бандитов охоту устраивать, но его высокопреосвященство отметил, что на период отпуска вы отец Герман являетесь таким же гражданином, как и прочие.
            «Коль я гражданин, то и долг свой исполню, как подобает» - сказал, как отрезал игумен. Правда, душа его была в смятении: обман  он всегда обман, хоть во спасение или на пользу дела. Но видно стоит пойти на грех, ради спасения  молодых душ, ради торжества справедливости. Бог даст, отмолю и это прегрешение. Видно это откровение было угодно Господу, Геннадий обрел уверенность, всплыла из глубин сознания и прекрасная идея, которая в состоянии пошатнуть разум любого пройдохи:
         «Давайте разыграем небольшой спектакль: мы немного посидим, затем Сергей пойдет в вагон - ресторан купить чего-нибудь к ужину, а ты - Мария вроде подсыпишь мне в водку отравы, от которой у меня язык развяжется. Для достоверности растворю дверь купе, выползу в коридор и начну нести всякую чушь. Противно, но другого варианта не вижу. Да и будет ли нам легче, если вместо Марии приставят к нам другого. Не исключено, что получит он указание, при необходимости, нас уничтожить. Вы подумайте, а пока сделаем вид, что гуляние продолжается». Вскоре стал ощущаться недостаток закуски, гуляки стали быстро хмелеть, а так хотелось еще посидеть, поговорить в приятной компании. Сергей, по рекомендации проводника, направился в вагон-ресторан, предупредив сотоварищей о том, что раньше чем через час не ждали. Мария с улыбкой заметила, что за час все так может перемениться, что и закуска не понадобится. Тот пообещал быть поскорее. Мария ненадолго вышла в коридор, где видно неслучайно столкнулся с  Гнусом. Тот потребовал от нее поскорей «обработать клиента». «Более подходящего момента не будет. Или сейчас, или никогда» - толи поучал, толи приказывал старый вор.
          Мария зашла в купе проводника, купила у него бутылку смирновской водки, на ходу открыла пробку, попросила Гнуса подержать посудину, а сама стала засыпать в замысловатый лабиринт пробки порошок из сверточка, извлеченного  из-за отворота рукава кофточки. Пробка была водворена на место, и с благословения вора искусительница приступила к недоброму делу.
          Минут пятнадцать речь отца Германа становилась все громче и несвязанней.  Любому подвыпившему кажется, что произносимое им полно смысла и значения, а на самом деле несет он всякую околесицу. Вот и наш оратор пытался удивить свою спутницу важностью своей персоны, таинственным шепотом, разносящимся далеко за пределы купе, намекал на порученное ему сверхсекретное дело. А затем, словно спохватившись,  вновь начинал говорить о своей книге, о бедных и сирых, к помощи которым он готов призвать влиятельных людей. Но вот, к радости  Гнуса, вино, лекарство и верно заданные  Марией вопросы, прорвали платину сознания Геннадия и, полилась лавина таких откровений, что  от их грандиозности у прожившего долгую и трудную жизнь вора захватило дух.
          Из всего сказанного то во всеуслышание, то еле различимым шепотом следовало, что самые влиятельные люди Печерского и Воркутинского края прознали, что на шельфе Ледовитого океана обнаружены запасы нефти и газа, равные всем ныне разведанным. Захватить такой кусок сейчас - значит быть господином вселенной завтра. Что границы и нации - все поклонятся тому, кто обогреет, кто даст возможность двигаться транспорту. Никто пока не спохватился, но скоро не только наши - родные толстосумы, но и мировые воротилы позарятся на такое богатство. Кто первым утвердит свои права, тот и будет владыкой мира 21 века. 
          В купе раздался негодующий рев иеумена: «Что ты меня удерживаешь?  На волю хочу? Такое дело затеваем, а в коморку как сурки попрятались…» Дверь купе отворилась, и на пороге показался - нет, не отец Герман, а рыкающий лев, готовый разорвать любого, кто попытается ему воспрепятствовать. Уловив такт, с которым раскачивался вагон, он вразвалочку проследовал к стоп-крану и сорвал его, после чего, от внезапного торможения поезда улетел в край вагона, куда в распростертые объятья хулигана последовали и все остальные пассажиры, оказавшиеся в это время в коридоре, в том числе и Гнус. Никто не выразил особого удовольствия от происшедшего, быстро подоспевшая поездная бригада восстановила порядок, игумен был оштрафован за хулиганство и предупрежден, что будет снят с поезда, если повторит что-то подобное. Гнус проявил трогательную заботу о нем, помог ему добраться до купе и даже предложил выпить рюмочку, чтобы расслабиться. игумен вскоре совсем разомлел и стал в знак доказательства своей важности приводить такие тонкости предстоящего дела, что у вора пропали  все  сомнения  в  истинности  предстоящего  великого «экономического переворота». И как не поверить, если старый воротила едет к своим сослуживцам по Военно-топографическому управлению Генерального штаба и, наверняка, с их помощью завладеет картами Ледовитого океана, с указанием всего, что там сокрыто.
           А дружки из Минэкономразвития (бывшего Госплана) помогут получить заказ и средства на проведение изыскательских работ, а там…
         Следует скорее связаться со «смотрящим» и обо всем ему сообщить. Но лучше пусть это сделает Мария. Если что не так, то, что за спрос с бабы. А ему, как говориться, недолго до пенсии осталось, не имеет он права на ошибку.
         Вскоре пришел Сергей, опытному сыщику ничего объяснять не пришлось, он попросил всех гостей освободить помещение, а сам, поругиваясь, стал разбирать постель и укладывать совсем ослабшего и провалившегося в сонное забытье отца Германа. Лишь слегка приоткрытый левый глаз его лукаво улыбался, как бы отдельно от всего остального тела.

                Конец первой книги