88 год. Гл. 11. Как без самоволки?

Глава 11. Как – без самоволки?

Единственное место, которое как-то отвлекает, это столовая. Еда не отличается разнообразием, экзотика проходит и всё быстро приедается. И суп жидок, и каша часто недосолена. Никогда в жизни не мог себе представить, что самым вкусным продуктом из солдатского рациона является сливочное масло. Его положено – двадцать грамм. Как и хлеб – на свой стол его надо получить, из хлеборезки. Строго дозированные круглые ломтики. Просто с хлебом – как это вкусно… – тают во рту.  Нам достаётся по два кусочка – за счёт доли наших, не прибывших. Солдатам в хлеборезке нет дела – все ли мы за столом.
Конец первой недели. Режим дня понятен – завтрак, занятия, обед. Самоподготовка – свободное время, ужин, сон. На субботу, воскресенье, мы тоже предоставлены самим себе. Заняться абсолютно нечем, в холодной комнате хорошо только под двумя одеялами, и оказывается, сон тоже, очень сильно надоедает.

Нет газет, нет книг, нет телевизора. Субботний день тянется невыносимо медленно – это просто пытка временем. Единственная польза – остатки простуды, кашель, покидают меня окончательно. С наслаждением отдираю выполнивший свою миссию перцовый пластырь с груди – наконец-то кожа перестанет зудеть.
Мы уже знаем – путь в часть через КПП не единственный. Часть не ограждена сплошным забором. За котельной есть тропинка,  ведущая в город. И она – довольно нахоженная. Кто знает – сколько солдат бегает по ней в самоволку. Ребята – карагандинцы, тропу шустро разнюхали и освоили. В субботу – во второй половине дня, их земляк – капитан, уже лыка не вяжет. Видно ему не надо много. Они начали «ужинать» в своей комнате загодя. И в столовой, вечером, вся их комната уже не появляется.

Ну что ж, завтра, если погода не испортится – пойду в город и я, не письма же домой писать, – попробую дозвониться…
Погода в самый раз. Настоящий воскресный день, – лёгкий морозец, ясное солнышко и просматривающаяся насквозь, заснеженная степь. Легко шагается по протоптанной дорожке – километра четыре. Кроме самой дорожки, ориентиров нет никаких, – по мере удаления от части, всё осязаемей и осязаемей чувствуется тревога.
Страшно в степи одному. Затем, как-то внезапно, из дымки, сначала смутно, потом всё отчётливей, всё ещё очень далеко, начинают появляться контуры какого-то высотного здания – похоже, элеватора. Чувство тревоги, пока был со степью и горизонтом – один на один, начинает улетучиваться – теперь не заблужусь.
Контуров становится больше. Дорожка выводит на железнодорожный узел. Впереди, разрастается мощная разгрузочная территория – взгляд сначала зацепляется за верхушки высотных кранов, постепенно опускается по ним и, наконец, краны растворяются в серости территории, в огромных угольных завалах, за которыми уже явственно выступает город. Около полутора часов длился путь. Наконец, долгожданная остановка автобуса. Через неё все маршруты ведут в центр.

Главпочтамт. Переговорный пункт. Много желающих позвонить. Несколько кабин оборудовано автоматическими междугородными телефонами. И доступ к ним свободен. Чтобы обеспечить непрерывность набранного по коду и происшедшего соединения – автомат нужно периодически кормить пятнадцатикопеечными монетами. Тут же разменный пункт. Наменял я их – в горсть не помещаются. Ну, минут на пять разговора – точно, хватит.
На другой стороне провода радостный голос жены, бодрый, звонкий…
– Ну, как ты там справляешься, милая?
– Да что со мной сделается, – приспособилась, – выходим из дому пораньше, Лена с удовольствием топает ножками сама, правда медленно, не торопясь… на работу успеваю… с Олей – проблем нет.
Я не улавливаю в интонациях Ромы ни единой нотки, даже косвенно указывающей, что ей трудно. Она держится молодцом и тут же, перебивает меня своими встречными вопросами

– Да что мы, – мы дома! Как у тебя дела, как устроился?
– Да, нормально устроился, служу…
Проклятый попался аппарат. Он щелкает как часы, издаёт предупреждающие звуки и всё норовит прервать связь. Лихорадочно заталкиваю в его жерло монеты – их количество в руке стремительно уменьшается.
Или время летит так быстро, или просто автомат разрегулирован, в погоне за сохранение соединения я теряю канву разговора, он какой-то прерывистый, с паузами недопонимания.
Чем так говорить – лучше, совсем не говорить. Услышали голос друг друга – и ладно.
– Все, у меня кончаются монеты. Ещё позвоню… целую… люблю…
Долетающие с другого конца провода слова прощания прерываются пустотой. Не успев даже «пережевать» последнюю монету, автомат отключается.
Ощущение полного сумбура в душе перемешано с приятной теплотой. Не важно, что именно, говорила моя жена, важно, что я услышал её голос – голос, насыщенный любовью…
Остывая от разговора, некоторое время брожу по городу – не нравится мне город, какой-то широкий, разбросанный, неухоженный, насквозь продуваемый непонятными сквозняками. И солнышко светит и небо, ясное, и ветра нет – а душе не уютно. Чужой город…
В ближайшем киоске скупаю газеты – и за вчерашний день, и за позавчерашний. Журналы все местные – республиканские.
Покупаю журнал «Простор». Как правило, в нем нет ничего интересного, но в моем положении – на безрыбье и рак – рыба.
Всё. Можно возвращаться назад. Обратный путь не близок. Не дай бог, начнётся позёмка – тогда будет худо.
Спиной чувствую удаляющийся город, но связь с ним всё слабеет и слабеет. И вот, уже вокруг – пустой, голый горизонт и только тропинка, растворяющаяся в блеске солнца среди снежной глади. Позёмка усиливается.

В голову лезут дурные воспоминания из детства. У нас, тоже, за селом – километрах в семи, в горах Каратау стояла ракетная часть. Как правило, зимой военная часть не досчитывалась нескольких солдат. Уходили они в самоволку и не возвращались. Потом, находили их замёрзшими, хоронили всем селом. С оркестром, с почётным караулом, с прощальными залпами из карабинов…
Как медленно тянется время…
… Кочегарка военной части возникает внезапно, вместе с ограждением. Тело охвачено приятной усталостью. Теперь – после двадцатикилометрового броска, не грех –  и поспать.