Теплопункт

          Как у каждой дружной ребячьей компании у нас тоже было своё укромное местечко, прохладное летом и тёплое зимой. В нём мы прятали своё пацанское имущество и разрабатывали планы разных «авантюр». Этим местом был теплопункт, как его называли взрослые. Это сооружение представляло собой деревянную будку, которая находилась на чердаке нашего трёхэтажного дома. А в ней стоял бойлер для обогрева дома зимой. Входы на чердак из всех трёх подъездов были закрыты на замок. Но нас это не останавливало, мы залезали туда через чердачное окно по пожарной лестнице.

          Теплопункт выполнял и ещё одну роль – он часто был убежищем для спасения от заслуженной лупцовки за те или иные наши «подвиги». По этому поводу я не пользовался им ни разу, а вот друганы, особо Буля, Серый и Алька, укрывались в нём не раз. Я предпочитал быть выдраным, но спать в своей постели. Правда Серого и Альку драли сильно, поэтому они отсиживались в теплопункте, пока у отцов запал не проходил, бывало и не по одному дню. А Буля был ещё тот жук, мать его, тётя Маша, была дамой вспыльчивой, но быстро отходила. Но Буля держал паузу, и на второй день т. Маша уже сама ревела и бегала его искала, подвергая нас «пыткам», чтобы сдали явку. А на третий день Буля уже диктовал условия её капитуляции. Причём переговоры шли через нас, тётя Маша говорила, как будто сама себе, а мы делали вид, что не слышим (мы ведь не знали где Буля). Если условия Булю не удовлетворяли, он не выходил, и тогда процесс повторялся. Тётя Маша опять, как-бы в сторону озвучивала другие условия, мы их передавал и так далее, но Буля сильно тоже не наглел.

          Может возникнуть вопрос – как они там жили без воды и еды? А для чего тогда друзья? Мы что-то экономили из своих завтраков, обедов, ужинов, что-то покупали в магазине на общие деньги (на такой случай у нас всегда был не большой запасец) и втихаря таскали сидельцам в теплопункт, не забывая при этом о шухере. Кстати, об этом нашем месте дворовые девчонки не знали, хотя нос совали они везде. А мы тайну хранили, так как знали, что по «доброте душевной» могут сдать.