Политех ты моя, Нилузи

 Язык - это свое и чужое вместе. Своя мысль, выговоренная родным, несобственным языком. Даже фраза "я-есть". Высказывание, внутреннее, непубличное, обращенное к себе по-любому содержит несобственное. Закон и логос. Поэтому говоря шепотом, самим собой, ощущаем присутствие, а в самом удаленном одиночестве мысль и речь, есть соучастие, сотворчество или соединение. Места и времени, состояния души и тела, объекта и субъекта, ноумена и феномена.
  Иногда попадаю в неосмысленность. Незаполняемость пустоши, иногда в пустоту, лишенную теплоты и движения и остро реагирую на скуку-неверие. Проще, отсутствие смысла, надежды или вовлеченности. Все на месте дом, улица, фонарь, аптека - нет, ноет под ложечкой и руки ходуном. Эх, яблочко, куда ты катишься...
  Предчувствие и мир перемещается в несобственное, а привычное, надежное и подручное скукоживается до размеров тела. Или болячки.
  Полнота зависит от вовлеченности, непредсказуемости и рисков. Пан или пропал. Если  ленцой или подстраховкой с гарантией, имитация. Так и быть, схожу в школу, институт, на работу, или женюсь, раз так приспичило, чуть позже,в магазин, а завтра, вынесу мусор - будете должны.
  Почему хочется увидеть одного, а другого нет, хотя через день все наоборот - от первого воротит, а второй желанней всех живых.
  Почему именно здесь и сейчас важно прочесть это или послушать то, а через полчаса, наплевать. Что, кто меняет и меняется. Психология, эмоциональное состояние, давление, магнитное поле, погода или невзгода.

  Ты где, даже не сразу узнал - голос был знакомым и совсем не древним, неужели... Каунов, ты?

  Наконец объявился - чуть прихрамывает, так и раньше припадал, поседел, что естественно, на сантиметр сбавил роста - сущая ерунда, а так все тот же, неугомонный и подвижный. Вечерком посидели от пуза, как когда-то тогда - при кровавом режиме, разумеется на кухне, под водочку, сало и селедочку, маринованные огурчики и черный хлеб, без упирания в телефон, фотки или селфи.
  Поговорили с размахом, зацепили революцию, его родню, которая за красных, родню, которая за белых, за Ленина и Сталина, шестидесятников и защитников Белого Дома. Широким цугом. Евтушенко, Скрябин, Мессерер  и куча других менее известных знакомых. Их жизни и судьбы, семидесятки и сороковки, атомный проект, Белоярка, Политехнический - короче, хорошо от слова совсем. Атлантида, которую сами и потопили. Вспомнили мысли и чаяния, вражды и дружбы, работы и прорывы, геройства и безумства.
  Но вот что интересно, еще до начала всяких подробностей, историй или восклицаний, согласились с тем, что человечество уменьшилось всерьез. Грубо и зримо - не, количеством выросло, а вот вечных человеков убивалось в разы. Да какой в разы, десятки, если не сотни, может быть, тысячи или миллионы. Современность их съела. Или не выросли, не вылупились, не развились - отрицательная эволюция, имитация, скроенная под выгоду и поэтому уживается все - толерантная личина с абсолютной внечеловечностью, без всякого диссонанса или тяжести, душевных мук и тягостных раздумий.
  Человек, как источник прибыли или удовольствий - есть объект постоянного манипулирования, это обязательно - то есть, несвободы.Контур полыхает и светится "хорошим", а нутра нет вообще - так сполохи, которые привычно извлекаются  наружу в виде стерео-психологизмов и там публично оперируются. Безсубъектность в дизайнерской оболочке.
  Саша топил за молодые проделки. Как летал в Ташкент, чтобы разыграть барышню - ночью, в свете луны появлялся в окне и сразу исчезал. Сон, дивный сон. Или просил друга от его имени позвонить по межгороду "привет, это Саша" и прокатывало, ибо  слышимость нулевая, поди пойми, а сам уже стучал в стекло переговорной. Телепортация. Как с памятного, перестроечно-антисемитского выступления на съезде писателей утащил на руках  Окуджаву, а потом, уже в девяносто третьем, тот подписал знаменитое письмо сорока двух.
  Встреча с Лисиным,  тогда еще, бог знает в каком семидесятом, начальником цеха, где вместе занимались дистанционным контролем горячих слябов. Таганка, Современник, НТТМ, выборы, губернаторство, первый Израиль - самый первый, еще до восстановления дипотношений, откуда евреи без визы или разрешения отправили прямиком в Рим. Крымский сейнер в девяностые - ушел из политики, но не в тайгу, а в море. Бурное собрание акционеров на Метизном, создание банка Резерв и биржи по имени Чуб, выпуск векселей, инновации и внедрения. Кооперативы, предприниматели, писатели, поэты, режиссеры, ученые - бесконечная череда состояний - калейдоскоп, но главное, везде личное участие, полная, стопроцентная вовлеченность - страсти и споры, ругань и единение, и ставка больше чем жизнь.

  ***

  Первый лазерный стол слепили из того, что было. Нарубили крепкого уголка, сварили объемно-прямоугольный каркас, где по нижним углам приладили вибрационные опоры. Труженики учебно-производственных мастерских, получив в качестве аванса литр целебного его, выгребли из заначки толстый лист, нарезали десяток прямоугольников, шлифанули и насверлили красивых дырочек со специальной резьбой. Надежно, с резиночками, прокладочками, выравниванием и матерком, закрепили прямоугольники на каркасе.
  Я смотрел на изделие под разными углами - сбоку, снизу, сверху и в упор. Стол отливал всеми цветами радуги. Черным, стальным и ржавым - краса и гордость поднебесно-подвальной лаборатории.
 Конечно видели другие столы. В иностранных проспектах демонстрировались последние разработки ведущих мировых компаний. Гигантские, многотонные, из волшебно-композитных материалов, на специальных пневматических основаниях, но наш был лучшею. Гораздо лучше.
  Раздербанили лазерные запасы, выгребли столики, зажимы, прочую оснастку и разместили на столе. Красота усилилась. Теперь на ровной поверхности в шахматном порядке расположились диковинки. Координатные столики и зажимы для зеркал - большие кольца с позиционными, метрическими болтами.
  Сперва активный элемент. Кракозябра нереальной красоты. Хай-тек. Никелированный полый металлический цилиндр, куда вставляется прозрачный по внешней поверхности напыленный серебром кварцевый отражатель с двумя продольными туннелями - для стробоскопической лампы накачки и волшебного монокристалла. Мало того, два штуцера от водяных шлангов, по которым гонят охлаждающий дистилят. Включаешь, подрагивают, словно живые.
  Аккуратно вставили, приладили шланги, нежно подвязали, чтоб не перекрывали ось, осторожно закрутили. Готово, встал, родной.
Теперь ось. Волшебная оптическая, красная, на протирку которой уходили мегалитры спирта и которую давал старый, огромный, серийный лазер. Поместили на другую сторону и двумя полупрозрачными зеркалами тончайший, чуть подрагивающий, тихо свиристящий красный лучик загнали в активный элемент. Есть.
  Следующим номером был монтаж переднего зеркал - надо лишь совместить два луча, а самая пакость - электрооптический затвор. Тот, подлец, штука хитрая. Небольшое отклонение, и хана. Крутили долго, но справились.
  Включили - мимо, нет импульса. Проверили, затвор дурит. Осторожно, кончиками пальцев, едва касаясь настроечных головок, разок нижним, два вперед, еще три деления направо. Перебор. Два назад и теперь левым на одно деление. Наконец сверкануло.
  С обратной стороны мишени приладили датчик. Пьезоэлектрический. Стандартный, оранжевый, патоновский. Кауновский, которым он словил первый лазерный звук, трогать не стали. Реликвия. Сколько этих датчиков делано-переделано...

  В восемьдесят пятом попали в Херсон. Перукарни и Горилка. Хороший город, южный, теплый зеленоватый. Днепр и девки симпатичные. Сперва самолетом в Одессу, потом четыре часа автобусом. Прямиком на завод со странным названием Полхеркардан.
  Пару лет назад при изготовлении скользящей вилки вместо литья применили хитрую сварку. Стали ушко трением приваривать к цилиндру. Получалось быстро и крепко. Плюс экономия металла. Короче, крупный прогресс. И все шло хорошо пока не посыпались аварии. Кардан вываливался. Прямо на ходу. И виной тому сварная вилка.
  Стандартные испытания на прочность проходила, а дорожные колебания, если шов получался некачественным, нет. Непровар в условиях дорожной тряски превращался в медленно развивающийся дефект - трещину, которая в конце концов разделяла вилку надвое.
  Приехали, заселились на дебаркадер. Женское общежитие - отдельная песня, сладкая, что их Киевский торт. С неделю тыкали датчиком и наконец нарыли три странных изделия. Металлографией обнаружили безвредные включения в первых двух, а третий, слава всевышнему, оказался недоваренным. Однако статические нагрузки выдерживал. Мы его и так, и сяк, сжатие, растяжение, изгиб, на запредельные - не шелохнется. Порезали на части, сунули под электронный микроскоп - непровар в три четверти сечения. Пришлось делать специальный стакан, чтоб на вилку налезал, втыкать туда двенадцать датчиков и коммутировать сигналы.
  За год отловили пять плохих- значит, кого-то уберегли. Банкет, внедрение, все дела -  стол, горилка, музыка играет, штандарт скачет, девки пляшут...

  Стрельнули и осцилоскоп показал сигнал. Покрутили, повертели, смазали - сигнал вырос до разумно-наглядной величины.
  Так бывает всегда. Поначалу ничего, шорох, всплеск на белом шуме.
  Надо тащить, говорят бывалые, и начинается. Масло, глицерин, настройки, моща - глядишь, через пару дней выполз.
  Прибежал Юра Петров. Большой оригинал. Доцент в очках, фанат поперечной волны. Посмотрел, похмыкал, поплевал.
  Слушай, Мишка предлагал широкополосно принимать. Даже набросал как. Типа одним кольцом, без спирали.
  Мощи на хватит.
  Если через усилок, сказал, хватит, пацаны знают.

  Через день новый, блестящий, травленый, медно-желтенький, транзисторно-тиристорный электро-магнито-акустический датчик с предварительным усилителем для широкополосного приема был у меня в руках.
  Ну, с богом, врубай канитель.
  Закрутился насос, дернулись водяные шланги, загудел блок накачки и, наконец, пыхнула синим дежурным пламенем многовольтная лампа. Трижды сплюнув, дважды постучав по дереву и на всякий случай закрыв глаза, открыли стрельбу.
  С первого раза полез, голубчик. Ярче тысячи солнц - устойчивый, наглый, жирный.
  Ничего прекрасней мы не видели ни до, ни после. Крутой подъем, покатая вершина, чуть более плавный спуск с заходом в минус, а после мягким разворотом на асимптотически совершенную кривую с идеальным прилипанием к оси. Как по учебнику - весь забитый спектрами, абсолютно весь.
  Это было нечто. Наносекундный лазерный импульс, который покойный Михал Иваныч описывал двумя функциями Ханкеля - пара букв гэ, лезущие навстречу друг другу и образующие прямоугольник шириной в десять наносекунд, выбивал в металле ультразвук такой небесной красоты, что дальнейшие споры о превосходстве точных наук над гуманитарными можно было смело закапывать во глубину сибирских руд.
  Оставалось понять, кто матери-истории боле ценен. Какой эффект детерминирует звуковой сигнал - термоупругий, от мгновенного расширения за счет сверхскоростного нагрева, либо испарительный, когда под воздействием огненного выстрела металл испаряется с поверхности и по импульса закону сохранения, отлетевшие частицы толкают оставшиеся. Разумеется, в противоположную сторону 

***

  Сейчас мы стремительно падаем вниз, говорил Саша Каунов на какой-то предвыборной сходке - полуподвал на Каслинской, выборы, то ли Верховный СССР, то ли РСФСР, не суть - что вы хотите, восемьдесят девятый, в магазинах шаром покати, телевизор попеременно несет то демократию с гласностью, то безалкогольную правду, но чаще чумаков с кашпировскими или повязанных музыкой овсиенок, короче, миражи на виражах - поэтому нам нужны крылья. Аж присел.
  Как мог человек науки, человек, который внедряя электро-магнито-акустический метод, толщинометрию и дефектоскопию - ноу-хау и хау-ноу, а по ночам стреляя из лазера в подвале второго корпуса нашего политеха, что вообще сидело на острие пика последней науки,  протаранил кучу металлургических заводов, да так, что потерял ботинок на кромкострогальном стане, нести подобную, хуже, вненаучную, сказочно-архаическую, бородатую чушь.
  Крылья, ага, как же - все вдруг, ни с того, ни с сего, без эволюции или хирургической операции, поперек солнца, луны и закона тяготения, третьего с конца - не иначе, крыша поплыла, доэнтэтэмился.
  Саша заправлял первым городским НТТМ - "Практик-Центр", который располагался аккурат под Центральным гастрономом. Ладно, подумал я, политика - штука хитрая, пусть себе ажитирует, глядишь, заскочит наповыше, обрастет костюмами, чиновной выправкой, артикулом, и успокоится во благе. Не общем, так своем - насытит душу и навластвуется всласть.

  Вообще, Каунов человек-легенда. В прямом и переносном. Шестидесятник, горлан и главарь - Белоярская АЭС, диссиденство, все дела. Шабашник - половину областных мостов скрепил, и с того подкормил тоже половину, только уже политеха - плохо-ли, месяц пахоты и поездка на юга. Или дубленка, красная тыща или полдолга за жигули.
  Друг Евгения Евтушенко - реальный и натуральный, бля буду, прям фотки есть, свидетели, мало того, останавливался в квартире, подолгу жил и катал на машине, завсегдатай закулисья Современника - Неелова, Волчек, Симонова, кто еще, Гафт, Кваша, короче, знатная туса. Поддерживал, если не ошибаюсь, знакомство с Беллой Ахмадулиной, бывал у них, подолгу трепался с Мессерером -  поди, топили полночи за баб или футбол с пивом, а всем говорил - поэзия. Из серии, что за чувак рядом с нашим Васей. Помните такой анекдот - ну, когда Вася попросил Папу Римского выйти с ним к толпе верующих, а итальянцы впали в недоумение. Короче, если Беллу Ахатовну надо было публике представлять, то Каунов в этом не нуждался -  его знали все без исключения.
  Да, в свободное от свободы время Каунов трудился на кафедре физики старшим научным сотрудником и отвечал головой  за все горячие темы, проще, заводы целиком висели на нем - переговоры, договоры, исполнение, сопровождение и внедрение, а еще мат и ругань, пот и пахота, железки и печки, станы и незашнурованные ботинки.

***
 
  Пильгер перекрывал все - огромная игла, сработанная довоенным круппом, раз разом вгрызалась винтом в раскаленную заготовку. Быстро, жестко, горячо и напористо - шум и ярость, жар и грохот тысячи орудий. Иерихоновы трубы, бесшовные, но у Леньки в мастерской, где мы точили и датчики, и разговоры, было на удивление тихо. Незабываемо тихо. Саша в тысячный раз внедрял ультразвук - толщиномер, который должен показывать насколько геометрически неточна дырка. Разностен. Не поверите, внедрил.
  Как-то поехали на картошку. Всей кафедрой - осень, хляби, рядки и закусон.  Каунов рассказывал за еврейский вопрос - по-тихому, но подробно, начиная с конца девятнадцатого века, а может даже, середины. Волосы дыбом, особенно подпольно-революционная деятельность - вот тебе и ботаники с циркулем, лево-правый блок. Короче, совсем за чертой. По возвращении сперва показал полуразрушенную синагогу, где вершил многие пользы завод медицинского оборудования, а напоследок  выдал секретную папку с Петушками. Все говорят - Кремль, Кремль...
  Кроме того, в душе лелеял аленький цветок - твердотельный импульсный лазер.   
  Ночами, минуя посты и охрану, пробирался в лабораторию, включал установку и от пуза стрелял по железкам, более того, ухитрялся выбивать приличный ультразвук.
  Черный дьявол, харизматичный, сверлящий глазом романтик - порой казалось, что они у него разного цвета - ни дать, ни взять, Азазель.Лихо водил забитую под завязку лабораторным железом машину, строил дачу в Кайгородово, воспитывал сына и двух дочерей.
  Господи, чего только не рассказывали. Внебрачный сын Чегевары, спецагент кегебе, обкомовский любимчик или подпольный миллионер-цеховик.
  Требовательный, кипучий, непоседливый, смелый и резкий, пророй безбашенный, но в принципе разумный, иногда задумчивый и сосредоточенный, где-то расчетливый, прижимистый, но главное, яркий - отмахнуться за безликостью не получалось ни у кого.
  И как всегда бывает в скверных анекдотах, его вынудили уйти с науки. Нет, так-то никто не выгонял, просто подмогли, а точнее, пренебрегли и унизили. За работы по электро-магнито-акустическому преобразованию полагалась чуть ли не госпремия. Авторы, профессура-доцентура, нужно-важные люди, заведующие, главы, директора, начальники цехов - тех, где Саша зависал годами, внедрял, измерял, чинил, лазил по станам и печам, угорал в температуре, тонул в масле, задыхался в кислороде и знал всех вплоть до уборщиц - короче, суть да дело, набрался приличный, вполне себе  респектабельный коллектив и старшим научным пожертвовали за малостью. Не по чину.
  Разорался, обматерил всех, плюнул и ушел по английски.
  Мы недоумевали - куда, зачем, вернется или с концами,  и тут бац, новость - в городе открылась диковинная контора. НТТМ, но это еще полбеды, важно, директором там Каунов. Лично.
  Контора оказалась архи-полезной, поскольку всякие небольшие разработки-подработки мы тут же повели через них. Через год-полтора о Практик-Центре не знали только в Сан-Марино - высоковато. Вся Челябинская интеллигенция паслась.Да что интеллигенция, все, кто умел что-то путное головой, руками, ногами или жопой - разумеется, в хорошем смысле, исправно появлялись там - архитекторы и дизайнеры, переводчики и водопроводчики, инженеры и культуристы. Масть покатила и Саша полетел - идеи, планы, размах и громады.
  Спонсировал фильм "Танк Клим Ворошилов", кучу спортивных и творческих мероприятий, лазерную лабораторию, медицинские исследования, каких-то психологов, социологов и народных певцов, а может просто радиолюбителей переростков, но  спустя два года костюмчик стал маловат.
  Так бывает, когда человек мыслит километрами, столетиями или континентами, а Саша думал именно так. Нам-дуракам казалось, карьерист - променял науку на власть, пусть должность, муки творчества на отрепетированные аплодисменты, уважение коллег на льстивый подхалимаж человеко-костюмов. В конце концов, стал депутатом, а потом целым заместителем губернатора, а может наоборот, сначала целым, потом заместителем, и уж после всего депутатом. Не суть,но в августе девяносто первого защищал Белый Дом, куда без него, а в девяносто третьем второй раз, правда, с другой стороны. В награду пара сломанных ребер и побег из Шоушенка. Романтика.

 ***

  Пришло новое время и лабораторный подвал мы поменяли на бывшую парикмахерскую, некогда приписанную к восьмой общаге. Пристрой, отдельный вход, даже два - парадный и запасной. Вообще, парикмахерских было две - авторский салон знаменитого мастера и обычная цирюльня. Салон переехал ближе к центру и теперь носит гордое имя "Любо", а в цирюльню после многотрудного ремонта въехали со всем добром.
  Огромный зал, четыре монтажных стола, красавица  Ирина за пишущей машинкой,  диван с кофейной тумбочкой и электрической плиткой, семинарская доска под тряпку, видеодвойка Голдстар, пара картин народного художника Ладнова, но центральным звеном, жемчужиной и бриллиантом, являлся гигантский рукотворный аквариум. Произведение искусства, вручную нарезанное, собранное, склеенное и оборудованное Вадиком. Петушки, скалярии, гуппи и барбусы, золотые рыбки и кометы, и даже два сомика, Рауль и Фидель.
  Ухаживал заботливо. Сначала долго смотрел внутрь, постукивал по стеклу, не спеша заваривал чай, задумчиво курил, потом глубокомысленно произносил, пора, а спустя пять минут снимал пиджак, засучивал рукава и приступал к очистке. Вода, тряпка, скребок и старание, и через час аквариум блистал по-новой, сомики лениво ползали по дну, стайки мелких рыбешек сновали с одного конца на другой или внезапно замирали под неведомым углом, весело тарахтел пузырьками воздух и покачиваясь на прибрежной волне играла разноцветными огоньками подсветка.Баунти.

  Лазерная в два окна, где прочно замерла пара пятиметровых железных столов, напичканных оснасткой, зеркалами, отражателями, указками, блоками, неодимом, позиционными столиками, затворами, зажимами и шлангами, а еще металлический стеллаж под аппаратуру и стол под экспериментальный журнал.
  Каптерка, которой заведовал Ефимыч - седовласый, коротконогий мужичок, некогда отсидевший за нанесение неверной возлюбленной тяжких телесных, большой любитель крепкого чая, правильного спирта, внезапного загула, длинного  праздника и веселящей гармошки, а за стенкой притаилось убежище толстяков. Одержимых конструированием игровых компьютеров радиоинженеров.
  Предбанник, куда упихали токарный и фрезерный, сверло и моталку, с выходом на душевую и разворотом в долгий коридор, где сварганили атлетический уголок и  велосипедное присутствие, мало, секретный, так еще с потайной дверью в Манекеновское закулисье. Да, да, знаменитый театр квартировал буквально за стеной.
  Картины, музыка, видео, аквариум, душ, спортзал и дверь папы Карло ровно посреди бабьего царства - справа парикмахерская, за спиной актрисы, а сверху студентки и аспирантки.
  Марьмихална, интересная женщина под сорок, комендант восьмерки, нет-нет да забредет на вкусный огонек. Разумеется, с проверкой соблюдения норм и правил, режима или санитарной дистанции, но иногда оставалась наподольше.
  Парикмахерские дамы  заседали по пятницам, но если труба заиграет, могли оторваться в среду или во вторник с четвергом, и тогда карнавал искрил повсюду. Белые халаты, крашенная дверь.
  Проходной двор. Нелинейщики, голографисты и радиолюбители, видеопрокатчики и кооператоры, любители спирта халявного и любители спирта взамен, поклонники живописи и матерных частушек, механики сплошных сред или квантовой оптики, почитатели искусства Брюса Ли или фанаты обворожительной Карен Шуберт, где на еженедельных семинарах членкоры и доктора, светила науки и блестящие ученые травили невозможное. Функции комплексного переменного, дифференциальные уравнения, текучесть, сверхпроводимость или пластичности, вплоть до распознавания образов.   
  Камнеделы, каменотесы, камнерезы, геологи, художники и врачи, ювелиры и кооператоры, культуристы и музыканты - трехгодичный перестроечный карнавал.
  Там впервые потрогали заграничный компьютер, сыграли в красивые игрушки, научились рисовать графики и готовить из спирта полезные напитки. Хлебнули боевиков, мелодрам и порно, поставили кучу экспериментов и выдали на гора кучу разработок. Толщиномер для Лихтенштейна, мини-лабораторию для Кауновского НТТМ, стрессомер для умной докторши-сердечницы, определитель пластических напряжений,  точечно-лазерную сварку, лазерную маркировку бутылок для Ликерки, а для фабрики художественных изделий соорудили лазерную сверлилку и наладили выпуск дамских ожерелий в промышленном масштабе.
Ликуя встретили август девяносто первого, а потом, уже в полном и слепом беспамятстве, конец Союза, и когда прибыл девяносто второй скорый, все закончилось в одночасье. Оборонку упразднили, заказы порезали, аппаратуру увезли,  а помещение передали под банк.

***

  Человек - штука хитрая. С одной стороны, слово "я" исчерпывает смысл сущего целиком, с другой, всякое проявление, феномен. Отражение, голос, пот и запах, тактильность и речь, взаимодействие и психология. Качества, признаки, черты и особенности. Целиком понимаю, по частям - не очень, не совсем и не всегда, получается, многообразие.
  Я-целое, сущность, инвариантная во времени и пространстве, болезни и здравии, языке-логосе или думке-мечте, и хотя само язык не создает, живет, бытийствует, мыслит, сопротивляется склонению или существует в потоке, и наружу выдает длинную череду феноменов. Подчас совершенно неожиданных, непредсказуемых или несвоевременных. Жизнь взаймы.
  Размышляя о Челябинске, его судьбе, происхождении, истории, бытии или мифологии, все время обращаюсь к Саше. Не столько за помощью, сколько как собеседнику, наставнику, даже учителю, а проще носителю истины-идеи.
   Каунов нутром чует землю и ветер, людей, страну и эпоху. Мало того, участвует, вкладывается, ставит на кон репутацию, жизнь и здоровье, и знает что-то такое, чего не знаю я или мы. Почвенное или всемирное, народное, гражданское или правдивое. Носитель. Веры и Справедливости, Огня и Свободы.
  В  его присутствии мир меняется - становится ярким, интересным, опасным и вызывающим. И люди меняются ровно в ту же сторону.
  Шпион, агент, адепт, а вот и нет, не угадали, мелковато будет. Поэт-романтик,  но это по секрету.
  Саша Каунов, Александр Дмитриевич, живой, гордый и непокоренный, вся грудь в орденах. Вера, дети, восемь внуков и правнук. Человек-легенда, человек-эпоха. Настоящий и вечный, и даст бог, еще увидимся.