Россия XIX века в лицах. 6. В. Жуковский

О великом поэте, переводчике и педагоге Василии Андреевиче Жуковском многие не знают почти ничего. В советской школе сведения о нем давались крайне скудные, ведь отношение к поэту было отрицательным, стояло на нем клеймо царедворца. Мало того, был Жуковский автором слов к гимну "Боже, царя храни", а это было уж совсем непростительно с точки зрения советского литературоведения.

А жаль, ведь он был не только великим поэтом, но и высокой души человеком. Был любим многими современниками за нравственность и духовность, доброжелательность, милосердие, чистоту помыслов и внутреннее достоинство.
А. С. Пушкин писал, что у Жуковского была "небесная душа", он считал его своим ангелом-хранителем, а о его творчестве отзывался так:

"Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость".

П. Вяземский писал: "Благородство истинное, ничем не измененное, было основанием его жизни".

Н. Гоголь: "Жуковский, наша замечательнейшая оригинальность! Чудной, высшей волей вложено было ему в душу от дней младенчества непостижимое ему самому стремление к незримому и таинственному. Не знаешь, как назвать его - переводчиком или оригинальным поэтом. Переводчик теряет собственную личность, но Жуковский показал ее больше всех наших поэтов".

Ф. Тютчев:
"Поистине, как голубь, чист и цел
Он духом был; хоть мудрости змеиной
Не презирал, понять ее умел,
Но веял в нем дух чисто голубиный.
И этою духовной чистотою
Он возмужал, окреп и просветлел.
Душа его возвысилась до строю:
Он стройно жил, он стройно пел…"

Даже непримиримый критик Белинский признавал: "Несоизмерим подвиг Жуковского и велико его значение в русской литературе!.. Подвиг, которому награда не просто упоминание в истории отечественной литературы, но вечное славное имя из рода в род". Хотя тут же замечал, что литература не располагала возможностями истинного воспроизведения жизни ни в период классицизма, ни при сентиментализме, ни в пору мистического романтизма Жуковского.

И судьба у Жуковского сложилась совершенно удивительная! Незаконнорожденный мальчик стал не только выдающимся поэтом, но был приближен к царскому двору и выполнял обязанности наставника и воспитателя будущего императора Александра II.

***
Поэт родился в 1783 году в селе Мишенском, близ Белева. Он был сыном богатого русского помещика Афанасия Бунина от пленной турчанки Сальхи. Чтобы дать незаконнорожденному имя, уговорили обедневшего дворянина Андрея Жуковского записаться в церковной книге в качестве его отца. Положение мальчика в семье Буниных было несколько странным, однако законная жена смогла возвыситься над ситуацией, и отнеслась к нему как к родному (ее собственный сын незадолго до того умер).

Рос мальчик среди дочерей и внучек Буниных - "в девчоночьем царстве". В 14-летнем возрасте его поместили в Московский благородный университетский пансион. Ученики пансиона вставали в 5 часов утра и целые дни усердно трудились. Эта привычка осталась у Жуковского на всю жизнь, он всегда очень рано вставал и работал, если была возможность, до 16 часов вечера. Пребывание в этом учебном заведении способствовало развитию дарования Жуковского и становлению его как поэта-романтика. В этой же школе позднее расцвел талант М. Лермонтова и А. Грибоедова. Жуковский не только писал собственные стихи и поэмы, но увлекался переводами с немецкого, французского или древнегреческого языков. Причем, он брал за основу сюжет или скелет произведения и совершенно преображал его, покрывая его прекрасной стихотворной плотью, и вдувая душу в созданную Галатею. Он писал: "Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник".

Окончив пансион, Жуковский вернулся в село Мишенское к своим любящим матерям - русской и турецкой, отец его к этому времени уже умер. Вскоре в трех верстах от Мишенского в Белеве поселилась младшая дочь Буниных Екатерина Протасова, которая овдовела и вернулась в родные края с двумя дочерьми. В средствах Екатерина Афанасьевна была стеснена, и Жуковский вызвался бесплатно обучать ее подрастающих дочерей- 12-летнюю Машу и 10-летнюю Александру.

Каждое утро поэт проходил три версты до Белева и лишь к вечеру возвращался обратно. Внешность у него в эти годы была самая романтическая- мечтательные глаза, тонкие черты лица, развевающиеся кудри. Ученицы его были разными по характеру- старшую, Машу, он называл Сумароза, то есть задумчивая, а младшую- Сашу- Аллегро, что означало быстрая, живая. Они же своего учителя прозвали Базилем. Занимался он с ними очень серьезно, следуя пансионской программе - преподавал историю, изящную словесность, французский и немецкий языки. Чем дольше он занимался со своими ученицами, тем более душой привязывался к ним, особенно к старшей- Маше Протасовой. "Неужели можно влюбиться в ребенка?"- взволнованно писал он в своем дневнике, и мечтал, как Маша подрастет, расцветет, и какая прекрасная семейная жизнь у них может сложиться. Он сочинял множество стихов и в них неустанно описывал и воспевал милый образ Маши:

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу – в их чертах
Одну тебя воображаю.

Девочка росла и взрослела в чудной атмосфере этого любовного учительства, окруженная лаской, вниманием и поэзией. И, конечно, не могла не отозваться на чувства поэта, она тоже полюбила его всем сердцем. Как оказалось, это были счастливейшие годы в ее жизни. В 1810 году, когда Маше исполнилось 17 лет, Жуковский признался в своих чувствах ее матери Екатерине Афанасьевне и попросил руки дочери. Но в ответ получил неожиданный и резкий отказ! Екатерина Афанасьевна объяснила свое решение дальним родством между Василием и Машей, но, по-видимому, смущало ее и то, что был он незаконнорожденным, и небогатым поэтом. Она желала для своей дочери более солидной партии.

Жуковский и Маша были в отчаянии, они продолжали часто видеться и придумывали всевозможные планы, чтобы воссоединиться. Однако они думали лишь о том, как убедить мать изменить свое решение, ни о чем другом - об ослушании, побеге, и речи между ними не было. Жуковский воспитывал обоих девочек в уважении к старшим, да и сам он по складу характера совсем не был бунтарем, он мог жить и действовать лишь в согласии и любви с окружающими. Поэт обращался к родственникам, друзьям, даже влиятельным священникам,  чтобы они воздействовали на Екатерину Афанасьевну, но она оставалась непреклонной.

Началась война 1812 года, и удрученный Жуковский отправился в действующую армию. Машенька оставалась жить в его душе, но, к счастью, он был поэтом, и у него было творчество, которое в трудные времена его выручало. Накануне Тарутинского сражения Жуковский написал поэму «Певец во стане русских воинов», которая его прославила. «Впечатление, произведенное «Певцом»,— пишет Плетнев,— не только на войско, но и на всю Россию, неизобразимо. Это был воинственный восторг, обнявший сердца всех. Каждый стих был повторяем как заветное слово. Подвиги, изображенные в стихотворении, имена, внесенные в эту летопись бессмертных, сияли чудным светом... Эпоха была беспримерна, и певец явился достойным ее».
Стихотворение немедленно разошлось устно и в списках среди солдат и офицеров. Дошло оно и до слуха вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая пожелала познакомиться с автором. Поэт произвел на Марию Федоровну самое благоприятное впечатление, как впрочем и на всех, с кем ему приходилось встречаться. Но счастья в его личной жизни все не было, и те теплые чувства, которые копились в его душе для милой Маши, он изливал на других, окружающих его людей. Пользуясь своим, все возрастающим влиянием при дворе, помогал он всем, кто только обращался к нему.

По возвращении из армии Жуковский некоторое время жил в Долбино, в доме другой своей родственницы Авдотьи Киреевской. Она жила здесь с сыновьями- Иваном и Петром. Жуковский был наставником этих подрастающих мальчиков, что оставило исключительно благотворный след в их созревающих душах. Впоследствии они оба стали основоположниками славянофильства. В то же время жизнь в Долбино стала одним из самых плодотворных периодов в творчестве Жуковского, наподобие Болдинской осени Пушкина. В октябре — ноябре 1814 года он написал и перевёл множество стихов, несколько посланий, ряд поэтических миниатюр, несколько баллад. В октябре он задумал продолжение написанной в 1810 году повести в стихах «Двенадцать спящих дев» — вторую часть, которую он назвал «Вадим». В ней он использовал «древнерусский» материал, связанный с Киевом и Новгородом. А в 1813 году он написал свою известную поэму "Светлана".
Эта поэма стала одним из самых известных произведений В.А.Жуковского. Думаю, все хорошо помнят эти строки:

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счётным курицу зерном;
Ярый воск топили…

***
Как-то в гости к Жуковскому заехал старинный приятель Александр Воейков, и поэт познакомил его с Екатериной Афанасьевной Протасовой и ее дочерьми. Воейков был хром, некрасив, даже уродлив, но сестры отнеслись к нему благожелательно, ведь он был другом их любимого Базиля, а значит не мог быть плохим человеком. Воейков увлекся младшей из сестер, Александрой, посватался и его предложение было принято. Жуковский надеялся, что друг Воейков поможет и ему жениться на Маше, но не тут-то было. Воейков, при посредничестве Жуковского и Н. Тургенева получил кафедру русского языка в Дерпте и уехал туда с молодой женой, Машей и Екатериной Афанасьевной. Жуковский кинулся за ними в Дерпт, но почувствовал себя в доме новоиспеченного профессора нежеланным гостем. И плохо теперь было не только ему, Воейков, почувствовав свою неограниченную власть в семье, стал пить, скандалить, оскорблять не только свою жену, но ее сестру Машу и тещу. Как же все они ошиблись в этом человеке, и больше всех винил себя Жуковский, который заведомо считал всех людей хорошими, не подозревая в них темной обратной стороны.

Воейков желал безраздельно властвовать в семействе жены, его бесило, что там до сих пор царствовал добрый дух Базиля. Воейков стал уверять тещу, что присутствие Жуковского в их доме компрометирует Машу. Теща, в свою очередь, нападала на Жуковского, и тому приходилось уезжать, оставляя свою любимую девушку и всю семью во власти злобного Воейкова. В душе Воейков смеялся нал Жуковским, и его идеальными принципами, считая поэта "тряпкой", который не способен бороться за свое счастье. В своем дневнике он писал: "Что я могу ожидать от глупца, который живёт в эфире, который погубил собственное счастье, исполняя волю Екатерины Афанасьевны, сошедшей с ума на слезах ложной чувствительности".

Жуковскому пришлось пообещать Екатерине Афанасьевне, что он не будет больше претендовать на руку любимой девушки, ведь все равно согласия матери он никогда не получит. А с этих пор будет лишь верным Машиным другом, который постарается сделать все возможное, чтобы она встретила достойного человека и была счастлива с ним. Он освободил Машу от всяких обязательств перед ним и попросил ее думать прежде всего о себе, заботясь о своем счастье. В апреле 1815 года Жуковский пишет любимой: «Как ранее я от тебя одной ждал и утешения, и твердости, так и теперь жду твердости в добре. Нам надо знать и осуществить то, на что мы отважились. Речь идет не только о том, чтобы быть вместе, но и о том, чтобы быть этого достойными… Чего я желал? Быть счастливым с тобой! Из этого теперь должен выбросить только одно слово, чтобы все изменить. Пусть буду счастлив тобою! Возьми себе за правило все ограничивать только собой, поверь, что тогда все будешь делать и для меня. Моя склонность к тебе теперь словно бы без примеси собственного «я», и от этого она живее и прекраснее. Думай беззаботно о себе, все делай для себя — чего мне больше? Я буду знать, что я участник этого милого счастья…».

Что оставалось делать бедной Маше? Ей нужна была защита от нападок Воейкова, и она, уже не надеясь выйти когда-нибудь замуж за Жуковского, дала согласие на брак с дерптским врачом Мойером. Она ведь вообще была из породы агнцев. "Мой милый, бесценный друг... Я не закрываю глаза на то, чем жертвую, поступая таким образом"- писала она Жуковскому. Маша Протасова обвенчалась с Мойером 14 января 1817 года. Жуковский признавался другу Тургеневу: "Старое всё миновалось, а новое никуда не годится, душа как будто деревянная. Что из меня будет, не знаю. А часто, часто хотелось бы и совсем не быть. Поэзия молчит. Для неё ещё нет у меня души. Прошлая вся истрепалась, а новой я ещё не нажил. Мыкаюсь, как кегля".

Маша своего мужа не любила, хотя был он порядочным человеком, но она все жила воспоминаниями о счастливом прошлом с Базилем. А Жуковский свои стихи посвящал теперь мужу Маши:
   Счастливец, ею ты любим,
   Но будет ли она любима так тобою,
   Как сердцем искренним моим,
   Как пламенной моей душою?
   Возьми ж их от меня и страстию своей
   Достоин будь судьбы твоей прекрасной,
   Мне ж сердце и душа и жизнь и все напрасно
   Когда нельзя отдать всего на жертву ей.

Маша была глубоко несчастна, она продолжала любить Жуковского. У нее родилась дочь Катя, но даже материнство не принесло ей покоя. Жуковскому, 1 февраля 21-го года: "Ты у меня в сердце так, как должно, в будни и праздники; но прошедшее больше бунтовало, и Катька со своими голубыми глазами не всегда могла усмирить бурю".
Авдотье Елагиной, 1 февраля 22-го года: "Жуковский возвратился... Душа, ты можешь вообразить, каково было увидеть его и подать ему Катьку! Ах, я люблю его без памяти и в минуту свидания чувствовала всю силу любви этой святой, которую ни за какие сокровища света отдать бы не могла".
Она не могла жить без Жуковского, мучилась своей настоящей жизнью, не находила выхода и теперь мечтала только об одном - умереть. За несколько месяцев до кончины, уже снова беременная, поехала она в родные, белевские места: "Я молилась за Жуковского, за мою Китти! О, скоро конец моей жизни - но это чувство доставит мне счастье и там. Я окончила мои счеты с судьбой, ничего не ожидаю более для себя и совершенно счастлива..." И все случилось, как она желала, умерла 29-летняя Маша в 1822 году в родах, произведя на свет мертвого ребенка.

*** 
А Жуковский, после вынужденного обещания не претендовать на руку любимой девушки, перебрался в Петербург.  В 1815 году последователи Н. М. Карамзина, и среди них Жуковский, объединились в литературный кружок «Арзамасское общество безвестных людей». Этот кружок впервые собрался 14 (26) октября 1815 года в доме Уварова. Присутствовали шесть человек: Жуковский, Блудов, Уваров, Дашков, А. И. Тургенев и С. П. Жихарев. Они приняли шуточное «крещение», после которого каждый получил прозвища, взятые из баллад Жуковского: С. С. Уваров — Старушка, Д. Н. Блудов — Кассандра, Д. В. Дашков — Чу, С. П. Жихарев — Громобой, А. И. Тургенев — Эолова Арфа, П. А. Вяземский — Асмодей, сам В. А. Жуковский — Светлана.. На встречах бывал и лицеист Александр Пушкин, который получил прозвище Сверчок.

В 1816 году А. И. Тургенев через министра народного просвещения князя Голицына представил государю первый том собрания сочинений Жуковского, вышедшего в прошлом, 1815 году. 30 декабря 1816 года указом Александра I поэту, состоящему в чине штабс-капитана, была назначена пожизненная пенсия в 4000 рублей в год «как в ознаменование Моего к нему благоволения, так и для доставления нужной при его занятиях независимости состояния». Указ этот был оглашён на заседании «Арзамаса» 6 января следующего 1817 года, и по этому поводу "арзамасцы" устроили большой праздник.

А сам Жуковский с 1817 года начал жить при царском дворе, выполняя обязанности учителя русского языка жены Николая I. Узнав о смерти любимой Маши, он примчался в Дерпт, но на похороны не успел. В течение трех дней он вместе с Екатериной Афанасьевной и мужем Маши, обсаживал деревьями и цветами ее свежую могилу. Здесь ему передали последнее письмо, написанное ему Машей. 

После всех потрясений Жуковский в конце апреля вернулся в Петербург, куда 5 мая доставили поэта Батюшкова: в Симферополе тот пытался покончить с собой и сжёг сундук своих любимых книг. Единственным человеком, которого Батюшков хотел видеть и вёл себя в его присутствии адекватно, был Жуковский. В конце лета пришло тяжёлое письмо от В. Кюхельбекера, который также думал о самоубийстве. Жуковскому удалось вернуть Вильгельму Карловичу вкус к жизни; издание поэмы «Кассандра», которое Кюхельбекер закончил в том же году, было снабжено поэтическим посвящением «духовному отцу» — Жуковскому.

Удивляет, что Жуковского все любили и не просто за внешнее обаяние, как любили например Ивана Тургенева, а, узнавая его, привязывались к нему все сильнее и глубже, он навсегда врастал в судьбы окружающих людей. Теперь он жил интересами царской семьи, но это совсем не значило, что он подобострастно им служил, он сеял "разумное, доброе, вечное", обучая и образовывая царскую фамилию. И они это чувствовали, ценили и искренне полюбили Жуковского. Как-то не появился Жуковский на один из дворцовых приемов, и члены царской семьи были сильно удивлены. Когда же он сослался на отсутствие приглашения, то услышал: "Но разве вам нужно приглашение, вы же свой, близкий нам человек".

После назначения в 1825 году наставником и воспитателем цесаревича Александра Николаевича Жуковский писал Вяземскому, что вынужден выбирать между двумя предметами, и не в пользу поэзии, поскольку заниматься двумя вещами не в состоянии. Дельвиг по этому поводу писал Пушкину: "Жуковский, я думаю, погиб невозвратно для поэзии. Он учит великого князя Александра Николаевича русской грамоте и, не шутя говорю, всё время посвящает на сочинение азбуки. Для каждой буквы рисует фигурку, а для складов картинки. Как обвинять его! Он исполнен великой идеи: образовать, может быть, царя. Польза и слава народа русского утешает несказанно сердце его".

Жуковский всячески поддерживал семью своей любимой Маши и после того, как сама она умерла. Он выписал из Дерпта ее младшую сестру Александру с ее тремя детьми и Воейковым, и, несмотря на неблагодарность последнего, устроил его на хорошее место в столице. Жил он вместе с ними, теперь для Саши стал самым близким человеком. Но Саша тоже не прожила долго, по причине несчастной семейной жизни с Воейковым развилась у нее чахотка, которая все разгоралась. Она уехала с детьми на лечение в Италию и там умерла в 1827 году. А у Жуковского над столом всю жизнь висели 3 картины: портрет Маши и изображения этих двух близких ему могил.

В октябре 1831 года Жуковский сопровождал наследника в Москву и смог там встретиться со своим воспитанником Иваном Киреевским, который начинал издание журнала «Европеец». Василий Андреевич отдал ему в печать свою «Войну мышей и лягушек». Два первых номера журнала вышли уже в январе следующего 1832 года. Установочная статья Ивана Киреевского «Девятнадцатый век» вызвала неудовольствие государя, Жуковский пытался за Киреевского заступиться и между ним и Николаем Павловичем возник крупный конфликт, после чего наставник перестал являться в учебную комнату великого князя. При посредничестве императрицы этот конфликт был улажен, император даже лично навестил Жуковского, чтобы помириться. Журнал ему тем не менее отстоять не удалось.

Летом 1832 года Жуковский поехал в Европу для поправки здоровья. Уже к октябрю он оправился и начал интенсивно работать, опять пишет с пяти утра до четырёх часов пополудни. 31 октября написана баллада „Плавание Карла Великого“; 4 ноября — „Роланд оруженосец“; 8—12 ноября — драматическая повесть белым пятистопным ямбом „Нормандский обычай“; 27 ноября продолжил работу над „Ундиной“; 2—3 декабря — баллада „Братоубийца“; 3 декабря попробовал приступить к „Налю и Дамаянти“ Рюккерта… 5—6 декабря — баллада „Рыцарь Роллон“.. И так продолжается интенсивная работа до начала 1833 года. Однако на душе у него невесело. В день своего рождения он писал родственнице А. П. Зонтаг: «Нынче мне стукнуло 49 лет… не жил, а попал в старики». Однако в целом европейское путешествие положительно отразилось на душевном состоянии Жуковского. Поэт вернулся преисполненный оптимизма и веры в начало нового, светлого периода цивилизации, который непременно должен наступить после революционных бурь 1830—1831 годов.

***
Несомненно, что великий русский поэт Жуковский по своим взглядам был консерватором и охранителем, он ненавидел всякие  бунты и революции. Таким он был и в общественной жизни, и в личной. Конечно, в числе многих других, кому он помог, просил он царя о помиловании декабристов, хотя дела их не одобрял. Даже выступал за смертную казнь и считал, что казнь пяти декабристов была обоснованной и справедливой. И приблизила их к Богу. В статье «О смертной казни», которая явилась закономерным итогом размышлений и духовных исканий Жуковского, он писал о способе, посредством которого преступник, не имеющий перед казнью времени на духовные поиски, смог бы в кратчайший срок обратиться к вере. Жуковский настаивал, что народ должен молиться за душу преступника, а ожидание известий о казни должно сопровождаться молитвенным песнопением, которое «не прежде умолкнет, как в минуту его смерти». Казнь, в представлении Жуковского, для публики должна быть коллективным зрелищем Суда Божия.

О политических взглядах Жуковского больше всего говорит его программная статья  «Воспоминание о торжестве 30 августа 1834 года». Как известно, в этом году проводились большие празднества в С-Петербурге в связи с установкой Александровской колонны на Дворцовой площади. 30 августа в 7 часов утра пушечный залп возвестил о начале праздника. Императорская семья отправилась в Александро-Невский монастырь, а народ начал стягиваться к Дворцовой площади. И. Бутовский писал, что «указанные для публики места наводнялись зрителями с невероятною быстротою, в порядке и тишине беспримерной». В 11 часов после появления государя торжество открылось выходом 120-тысячного войска на Дворцовую площадь.

При этом, как сообщал Жуковский, «вдруг тишина обратилась во что-то, не имеющего имени». Николай I объехал войска, затем настало время всеобщей молитвы с коленопреклонением, которая напомнила не только о молитве Александра I и русского войска в Париже в 1814 году, но и об очистительном молебне на Сенатской площади после казни декабристов 14 июля 1826 года. Жуковский писал, что в этой необычайной тишине всем были слышны слова произносимой молитвы. Открытие Александровской колонны завершал церемониальный марш. Жуковский отметил, что «два часа продолжалось сие великолепное, единственное в мире зрелище». Николай I лично командовал парадом — эта деталь была особо выделена всеми очевидцами: "Он <Николай> был великолепен;.. это был император, полководец... Одним словом, высочайшие особы показали себя достойными власти, и если бы этот род не занимал трона, его следовало бы на него возвести".

В этой основополагающей статье Жуковский описал свои взгляды на государственную идеологию. Статья сразу получила статус программной — это была манифестация идеалов и целей современного, николаевского, и будущего, александровского, царствований. Поэт писал: ".. дни боевого создания для нас миновались.., наступило время создания мирного.., период развития внутреннего,
твердой законности, безмятежного приобретения всех сокровищ общежития... [Россия] готова произрастить богатую жатву гражданского благоденствия, вверенная самодержавию.., коего символ ныне воздвигнут перед нею царем ее в лице сего крестоносного ангела, а имя его: Божья Правда".

Стихи Жуковского про Николая Первого декламировали школьники и гимназисты:
Царь наш любит Русь родную,
Душу ей отдать он рад.
Прямо русская природа;
Русский видом и душой,
Посреди толпы народа
Выше всех он головой.
На коня мгновенно прянет,
Богатырь и великан,
В ратный строй командой грянет —
Огласит весь ратный стан.

***
В 1841 году, когда Жуковскому исполнилось 58 лет, неожиданно появилась надежда на личное счастье: в него влюбилась юная красивая девушка, дочь его друга, художника Рейтерна, живущего в Германии. К этому времени образование цесаревича Александра было уже закончено, и даже состоялась его свадьба. Жуковский написал письмо царю с просьбой освободить его от дворцовых обязанностей: "Государь, я хочу испытать семейного счастья, хочу кончить свою одинокую, никому не присвоенную жизнь… На первых порах мне невозможно будет остаться в Петербурге: это лишит меня средства устроиться так, как должно; во-первых, не буду иметь на то способов материальных, ибо надобно будет всем заводиться с начала". Ему была назначена солидная пенсия и Жуковский уехал в Германию. Молодая жена родила ему двоих детей- девочку и мальчика, но несмотря на заботы Жуковского, она стала страдать нервическим расстройством и депрессией. Жуковский делился с Гоголем: «Она почти ничем не может заниматься, и никто никакого развлечения ей дать не может. Чтение действует на её нервы; разговор только о своей болезни».

Но как всегда творчество его выручало. Он перевел Новый завет на русский язык для своих детей, сделал перевод "Одиссеи" с древнегреческого, перевел "Странствия Агасфера". Гоголь, или Гоголек, как ласково называл его Жуковский, часто навещал своего учителя за границей, а в 1850 году вернулся в Россию. Здесь он неожиданно умер, что для Жуковского стало сильным потрясением, от которого он не смог оправиться. По рассказам, услышав эту печальную новость, он закрылся у себя в кабинете, где просидел несколько часов, а затем вышел и лег на диван. С дивана он уже не поднимался, и через несколько дней скончался.

Протоиерей Иван Базаров, который исповедовал Жуковского и был рядом с ним до конца писал: «Если бы я должен был написать панегирик Жуковскому, то я не умолчал бы здесь преимущественно о делах его милосердия, которыми часто отличаются люди достаточные, уделяя бедному излишнее от себя; нет, дела милосердия Жуковского были не делами только рук его, но преимущественно делами его души. Хорошо помогать ближнему, не жалея средств, которые мы имеем в руках! Но много ли найдется таких людей, которые бы за другого протягивали сами руку, преклоняли бы свою голову, может быть не привыкшую к поклонам, испытывали бы с охотою неприятное чувство отказа и всё это делали бескорыстно, из одного только желания добра ближнему? В.А. Жуковский все это делал и, умирая, жалел еще о том, что не успел устроить судьбу человека, ему вовсе чужого». А когда протоирей стоял над бездыханным телом Жуковского, то невольно ему вспоминались стихи поэта:

И прекрасен мертвый на хребте лежал он,
Широко раскинув крылья, как летящий,
В небеса вперяя взор уж негорящий...

Похоронили его на загородном кладбище Баден-Бадена, в склепе, стены которого украсили строчки его стихотворений. В августе того же года останки кремировали, и слуга Жуковского перевез его прах в Санкт-Петербург, где 24 августа прошло повторное захоронение.

Список литературы:
1.Арзамас: Сборник в 2 тт., М., Худож. лит., 1994.
2.Афанасьев В.В. Жуковский. М., 1986.
3.Базаров И. И. Воспоминания о В. А. Жуковском. Известия Отделения русского языка и литературы. 1853. Т. 2, No 8-9. С. 139-144.
4.Веселовский А. Н. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». — СПб. : Тип. Имп. Академии наук, 1904. — 548 с.
5.Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем. М.: Языки русской литературы, 1999.