Вопрос

Вопрос был…
Всего два слова…
Мари шла по просёлочной дороге, а навстречу ей из-за поворота показалась женщина.
На дороге больше никого не было. Женщина приближалась… Шла и внимательно смотрела на Мари...
Смотрела…
Смотрела…
Замедляла шаг…
Потом совсем остановилась и задала вопрос.
Всего два слова, а у Мари от этого вопроса перехватило дыхание.
За тридевять земель от дома, среди незнакомого леса, на дороге по которой она никогда не ходила…

Бабушка умерла две недели назад.
Мари успела побывать у неё в пансионе, всё ей рассказать, успела посидеть рядом, показать привезённые фотографии, подержать за руку…
 
Старый семейный альбом теперь лежал у Мари на коленях.
Две недели, как Мари прилетела из России... Что-то когда-то рассказывала ей бабушка… В молодости кто внимательно слушает воспоминания стариков? А жаль, что не так внимательно, как нужно было бы… Сейчас уже не у кого не спросишь… Милая бабушка… Какой в жизни кошмар ей пришлось пережить…
Мари знала это и не знала. Сейчас, после того вопроса на просёлочной дороге, заданный ей где-то там в глубине России она совершенно другими глазами смотрела на старые пожелтевшие фотографии. Что можно было вспомнить из рассказанного…
Бабушки была из древней дворянской семьи… Богатый дом... Пол Сибири в собственности… Отступление с Колчаком... Бои… Красные… Смерть мужа у неё на глазах от взорвавшегося недалеко от вагона снаряда… Неизвестность... Одна среди отступающей перепуганных людей... Маленький двухлетний сын на руках… Что с родителями и с младшей заболевшей сестрой Машенькой…  Что она пережила тогда в свои двадцать два года?
Жизнь бабушки стояла перед глазами такой осязаемой и близкой...
Бабушка была русской… Это и понятно – она родилась и выросла в России…
А отец Мари?  Отец тоже был русским. Он первый из них поехал в Россию, когда появилась такая возможность.
В семьдесят два года он столбовой дворянин, эмигрант, всю жизнь проживший во Франции впервые увидеть свою родную землю…
Москва…
Санкт-Петербург…
Красноярск…
- Какие там люди – после приезда качал головой поражённый отец – Какие там люди… Деревья какие… А, ели…
Отец разводил в стороны руки и показывал какие в обхвате там стоят ели.  Уводил руки вверх…
- Высокие…. Тайга какая…
Вековая родная тайга стояла у него перед глазами…
- Всю жизнь прожил не в своей стране.  Всю жизнь проработал на чужих людей…
Как он это сказал… Россия… Там, куда он ездил была его родная земля, была Россия… Франция не была ему родиной…
- Мне было бы всё равно, как бы я там жил. Пусть там у меня чего-то не было, но я бы жил среди своих людей...
Отец был русским…

Мари подняла глаза - с портрета, что висел над комодом на неё смотрела её молодая бабушка… В белом кружевном длинном платье, в широкополой шляпе, с веером в руке.
Кто-то из русских художников написал тогда этот портрет…
У портрета был секрет – лицо на портрете было написано с бабушки, а кружевное белое платье и шляпа с лентой художник срисовал с плохо уцелевшей фотографии матери бабушки.
На память о своей матери так попросила художника бабушка.
Красивый парадный портрет почти в полный рост.
Такие женщины были тогда в прошлом, такие платья они носили…
Мари смотрела на портрет и слёзы туманили глаза…

- Софи, Софи – красавица с портрета повернулась к двери и протянула руку – Софи. Где ты? Сегодня такой день. В такой день невозможно сидеть дома.
Маленькая девочка в пышном кружевном платьице забавно выбежала из соседней комнаты и остановилась в растерянности.
- Идём гулять – позвала красавица с портрета.
Девочка протянула ей руку, и они такие красивые, полупрозрачные в белых нарядных платьях плавно обходя стулья вышли на залитое солнцем крыльцо.
- Софи, Софи – и они перешли на французский.
Девчушка где-то за дверью весело смеялась и что-то всё время спрашивала - Мари видела из-за приоткрытой двери край её детского платьица.
Красавица в белом платье то уходила куда-то за дверь, то появлялась опять в проёме - солнце беспощадно выбеливало виденное заливала всё безжалостно светом.

Бабушка с двухлетним сыном на руках гонимая наступлением красных тогда оказались во Владивостоке. Что делать? Одна... Испуганные люди кругом… Почти без денег… Кто-то из военных посоветовал ей уезжать из Владивостока побыстрее куда подальше. Все тогда уезжали… О красных говорили жуткие вещи…
И бабушка купила билет на корабль.  Каюта. Суматоха. Люди заносили вещи, антиквариат, канареек в клетках.
Вынужденное путешествие - когда всё успокоится они все думали вернуться…    
Переполненный корабль отошел от пристани и направился к Японии – благо она вон там на горизонте видна… Дошли по нейтральным водам до границы, запросили разрешение войти на их территорию... Они беженцы… У них неразбериха в стране… Спасаются от произвола…
Им разрешили.
Вот внизу в альбоме фотография маленькой пристани, где встал их корабль – сложенные доски у причала, ящики, громадные мотки верёвок и одиноко идущий вдоль корабля японец. Скучная фотография. Кому она теперь нужна? Тому, кто видел это всё и пережил.
Беженцев встретил Красный Крест… Экскурсии по городу… Благотворительный концерт в пользу русских…
Вот внизу маленькая фотография – столики в парке под деревьями, в глубине кто-то выступает… Их корабль месяц простоял у причала, они запаслись углём, водой, какими-то продуктами…
Дали разрешение остаться в Японии нескольким желающим. Кто-то остался…
Корабль отошел от пристани и направился на Тайвань.  Подошли к их водам и запросили разрешение… Беженцы… На родине их ждёт гибель…
И опять Красный Крест, опять переговоры, месяц стояние у пристани, экскурсии по городу.
Вот и пожелтевшая фотография. Группа около ущелья. Улыбающиеся женщины в белых платьях под зонтиками и мужчины в шляпах. Вынужденная экскурсия, вынужденное путешествие – когда в России всё успокоится, они вернуться домой и будет обо всём этом рассказать, показывать фотографии…
Тайвань так же согласился оставить у себя несколько человек. Кто-то сошел на берег…
Потом был Китай… Потом острова… Потом Индия… Что-то ещё было…
Через год корабль пришел во Францию. Дальше была Америка. Бабушка в Америку ехать не хотела. К Франции душа не лежала, но Франция была лучше, чем Америка - домой возвращаться будет ближе, как только там всё успокоится...
Бабушка из богатейшей семьи, вдова русского офицера, столбовая дворянка - ей предложили работать батрачкой в доме фермера за еду, за одежду, за комнату…    
Другой работы не было…
Фотография бабушки тех лет – Мари взяла в руки фотографию из альбома – бабушка тут молодая, высокая, стройная …  Смеётся на фотографии… Французов учила косить траву русской косой…
Через год бабушку во Франции нашел отец её погибшего мужа.
Кирилл Алексеевич потерял двух сыновей в гражданской войне, жену похоронил в Петербурге, а тут невестка и единственный внук…
Мари перевела взгляд на следующую фотографию в альбоме – гора со снесённым краем и нора у её подножья… Тачки с углём у норы… Люди в рабочей одежде с чёрными руками и лицами... Шахтёры… Русские дворяне… Французы на такую работу не шли работать…
Фотография маленькая и людей на ней не различишь, но один из них Кирилл Алексеевич.  Смена закончилась и все вышли из шахты.
Восемьдесят процентов русских эмигрантов во Франции работая на таких работах дали своим детям высшее образование и дети выучившись вытянули своих родителей из нищеты…
Отец Мари в эти восемьдесят процентов не попал.
На следующей фотографии улица из стандартных железных гаражей. Тридцать или сорок гараже стоящих впритык друг к другу и бабушка у одного из них в открытой двери с маленьким четырёхлетнем отцом, закутанным по-русски в большой клетчатый платок завязанным крест на крест на груди.
Это гаражи русских таксистов. Бабушку с отцом приютил у себя знакомый Кирилла Алексеевича.
Русские таксисты так жили – ставили машины на ночь в эти железные коробки и там же в этих коробках и спали, сделав под потолком антресоли для ночлежки. Летом в гаражах было пекло, зимой холодно…
А что делать? Чужбина… Никто эмигрантов во Францию не звал, и они там никому не были нужны.
Таксисты… Это работа не для всех – для работы таксистом нужно было сдать экзамен, на знание французского языка, знать улицы Парижа.
Через два года Кирилл Алексеевич умер, и бабушка опять вернулась жить к прежним фермерам.

С двенадцати лет отец пошел работать – он косил траву, доил коров, ухаживал за животными, нанимался на сбор винограда, пропалывал грядки с табаком, убирал помещения…
Профессии у отца так никогда и не было – он всю жизнь проработал в магазине старой мебели, летом ещё дополнительно устраивался спасателем на пляж, нанимался на сбор винограда, опять пропалывал чьи-то грядки, работал сторожем и что-то там сторожил… 

По обе стороны просёлочной дороге шел лес и не шелохнувшись стояли вековые ели.
Как отец и говорил – не обхватишь стволы руками. Мари шла и смотрела на эту дорогу, на эти ели.
По этой дороге ездили и ходили её предки… Видели этот лес и эти деревья…  Дышали этим воздухом…
Из-за поворота вышла женщина.  Шла, не торопясь на встречу. Шла и внимательно смотрела на Мари. Смотрела… Смотрела… Замедляла шаг… Потом совсем остановилась.
- Вы Загорская? – неожиданно спросила она у Мари.
Мари вздрогнула – электрический разряд прошел у неё по телу. Здесь, за тридевять земель от дома, где она никогда не была её, неожиданно назвали по девичьей фамилии её бабушки.
Мари во все глаза смотрела на эту чуть старше её по возрасту незнакомую женщину.
Женщина была не из того времени, чтобы задавать такой вопрос…
- Да – скорее кивком головы, чем голосом ответила ей Мари.
- Ваш дом дальше – посмотрев и немного подумав сказала женщина - До поворота и налево.
- Да. Спасибо. Я знаю – у Мари першило в горле.
Мари пошла дальше, боясь обернуться.  Но обернулась. И та женщина остановившись тоже обернулась. Пройти мимо и не остановиться было невозможно – они стояли и смотреть друг на друга и ничего не могли понять.
Прошлое и настоящее встретились на просёлочной дороге и разошлись в разные стороны…
Дойдя до перекрёстка Мари повернула налево – большой барский дом с белыми колонами стоял в конце аллеи… Мари остановилась. Вот этот дом. Здесь жила её бабушка, здесь родился её отец, жили родственники, прадеды, прапрадеды…
У крыльца были навалены доски, стояли вёдра с краской, где-то за домом были люди.
Мари поднялась на крыльцо – входная дверь была полуоткрыта и Мари, не задевая её боком вошла в дом.
Прихожая, полумрак, на полу сложены инструменты, следующая дверь снята с петель. Мари осторожно прошла дальше. Под ногой у неё скрипнула половица – Мари сделала шаг в сторону и посмотрела на это место - наверное и раньше эта половица скрипела под ногами у её дедов, а теперь скрипнула и у неё под ногами.
Большие с красивыми переплётами окна в зале были не мыты.
За ними должен быть сад и Мари подошла к окнам. Сада за окнами не было – были редкие сосны и излучина реки внизу.
Бабушка рассказывала, что они по этой реке каталась на лодках.
Мари провела пальцем по грязному стеклу – на стекле осталась дорожка от её пальца.
По коридору за спиной Мари простучали каблучки, прошли дальше, остановились и застучали обратно.
- Вы кто? – в проёме двери стояла женщина – Лагерь закрыт. Идёт ремонт. Посторонним здесь находиться нельзя.
- Я Загорская – повернулась к женщине Мари.
Они пошли навстречу друг другу.
- Вы Загорская?
- Да.
- Та самая?
- Да.
- Здравствуйте – нашлась женщина.
- Да-да, здравствуйте.
Женщина вопросительно смотрела на Мири как-бут-то что-то ждала от неё.
Мари молчала.
Пустой зал тактично держал тишину.
Женщина повела Мари по дому рассказывая, что где находилось и находиться.
Мари трогала стены рукой, гладила перила лестниц.
На втором этаже она прошла сквозь анфиладу роскошных пустых комнат -  резные деревянные потолки, скрипучий под ногами паркет, уцелевшие дубовые двери…
В одной из комнат рабочий менял треснувший подоконник и Мари подобрала с пола выпавший из старой доски сучок.
Сучок от их фамильного родового дома…

В Петербурге мужчина из справочного отдела передал Мари листок с адресом.
- Всё, что смог найти.
Мари поблагодарила и ушла в свой номер. На бумажке был написан незнакомый адрес – улица имени какого-то революционера, номер дома, квартиры и телефон.
Телефон…
Мари села, посмотрела на себя в зеркало и набрала номер.
Как спросить? Кто с ней будет говорить? Что там на другом конце провода?
- Да – ответил ей мужской голос.
- Здравствуйте – Мари запнулась - Я хотела бы поговорить с Марией Львовной.
- Сейчас - как чудо прозвучало в трубке.
Мари звонила в семьдесят лет назад и ждала, что там кто-то будет.
-  Я вас слушаю – Мари с изумлением услышала в телефоне голос своей бабушки.
- Вы Мария Львовна? – не поняла Мари.
- Да – ответили ей.
- Вы Мария Загорская?
В телефоне замерли - там кончился воздух. Почти девяностолетняя старушка услышала, как её кто-то назвал по её девичьей фамилии.
- Да – засмеялась она -  Я Мари Загорская.
- И я Мари Загорская – у Мари дрожал голос - У вас была старшая сестра София. София Львовна Загорская.  Я её внучка.
- Внучка? – не поняли на другом конце провода -  Софья? Моя сестра Софья? Софья Львовна? Подождите-подождите… Софья? Сонечка? Это моя сестра Сонечка что ли?
- Да-да-да-да.
- Как это Сонечка? Соня?
- Да-да. Соня. Она живёт во Франции. Ей девяносто три года. Я её внучка, я дочь её сына Алексея.
- Алексея – по буквам произнесли на том конце провода – Как Алексея? Алексея? Дочь маленького Алексея? Так они что - живы?
- Живы.
- Как это живы? Нам тогда сказали, что они все погибли под Омском.
- Дедушка убили под Омском. Снарядом у вагона.
- С Колчаком они отступали.
- Да, с Колчаком.
- Батюшки…

И они встретились – так похожая на свою сестру незнакомая старушка и француженка с акцентом говорившая на русском языке.
- Машенька – улыбалась Мария Львовна, глядя на гостью.
- Как вы похожи на мою бабушку – удивилась и Мари - И голос такой же, как у неё.
- Мы очень похожи были… Машенька… Я до сих пор ничего не пойму…
- Я дочь Алексея.
- Значит внучатая племянница… А, у нас у всех мальчики.
- А я девочка. Я шестой ребёнок в семье.
- Шестой?
- Я самая младшая.
Молодой человек стоял за спиной Марии Львовны и поддерживая её.
- Это мой младший внук Сашенька – обернулась она к молодому человеку – Это сын моего младшего сына Николая. Он студент.
- У меня тоже есть сын. Школьник.
Все рассмеялись.
Потом они сидели за столом, и Мария Львовна рассматривала привезённые фотографии.
- Это Сонечка сейчас? Алёшенька такой высокий? Это такая большая семья у вас?
- Да-да…
- Они пропали тогда так непонятно для нас. Мы думали, что Сонечка с Алёшей погибли. Верили и не верили в их гибель. На Валааме с мамой были -  она у священника спросила, как ей свечку поставить, а он сказал, что за упокой ставить не нужно. Живы они или не живы – не известно... Не верили, что они погибли и понимали, что они никогда к нам не вернуться.
- Живы – и Мари дальше рассказывала про жизнь бабушки.
- Батрачкой? – Мария Львовна качала головой – Всю жизнь проработала батрачкой?
- Они были нам уже не чужими людьми.
- Всю жизнь прожила батрачкой в чужом доме…
 - Когда родители поженились они встали в очередь на бесплатную квартиру от государства. Семнадцать с половиной лет стояли. Бабушка к нам переехала потом жить.
- Семнадцать с половиной лет?
- Да, я уже в школе училась. Денег купить самим квартиру у нас не было.
- Семнадцать с половиной лет… Квартира то большая?
- Нас девять человек. Квартира – три комнаты по семь метров. Одна для мальчиков, одна для нас девочек, родительская спальня и большая столовая комната в шестнадцать метров с балконом.
- А Соня?
- И бабушка с нами.
- Так это же тесно для девятерых человек? – удивилась Мария Львовна.
- Тесно. Прихожая. Кухня. Душевая комната с окном. Ванной комнаты не было. Ванная – это роскошь для муниципальной бесплатной квартиры.
- И в этой квартире сейчас живут Алёша с вашей мамой?
- Да. Им квартиру эту дали – на нас их детей квартира не переходит.
- А мы тогда после разгрома Колчака в Петербург переехали - Мария Львовна достала свои альбомы с фотографиями - Папа до революции служил в военном штабе и его дальше позвали там работать. Квартиру дали не далеко от военного штаба. Специалисты и новой власти нужны были.
- И вас не тронули? – Мари удивлённо смотрела на Марию Львовну.
- Нет. И отец там работал не один из бывших. Он считал, что монархия в двадцатом веке изжила себя в России, как власть и был за изменения в стране.
- А репрессии? Ночью людей забирали – Мари читала про репрессии в России.
- Ничего мы тогда не знали. Просто жили, как все люди и всё. Никто к нам ночью не приезжал, и к нашим знакомым тоже никто не приезжал.
- Не боялись?
- Нет. Даже мысли такой не было.
Мари смотрела на тётушку и молчала.
- А вот фотография папы – Мария Львовна пододвинула очередную фотографию к Мари.
Мари взглянула и ахнула - мундир… погоны… ордена…
- Папа всегда гордился и дореволюционными наградами… А, это мама в молодости – Мария Львовна протянула Мари очередную фотографию - Правда красивая?
- Я эту фотографию знаю – удивилась Мари - У нас висит портрет, написанный маслом с этой фотографии.
- Да? Как удивительно. У вас есть портрет нашей мамы?
- Есть.
- А, тут вот Софи маленькая – пододвинула следующую фотографию Мария Львовна.
На фотографии около нарядной молодой женщины стояла маленькая девочка в беленьком пышном платьице. Мари узнала эту женщину в нарядном белом платье и эту девочку…
- А я у вас в имении только что была – повернулась к тётушке Мари.
- Как? – Мария Львовна с удивлением смотрела на племянницу – У нас в имении?
- Да. Папа не успел туда съездить, только до Красноярска доехал, а я там была.
- Была у нас в имении? Как удивительно. Мы летом туда ездили несколько раз отдыхать.
- Как летом ездили отдыхать? – не поняла Мари.
- Мы имение в пятьдесят седьмом году отдали под пионерский летний лагерь. Дом большой – у нас денег на ремонт его не было.
Мари не всё понимала, что сейчас слышала от Марии Львовны – представление о послереволюционной жизни в России у неё было другое.
- Бабушка считала, что вы все здесь оставшиеся погибли под большевиками.
- Нет. Мы остались живы. Я здесь в Ленинграде кончила университет, работала редактором в издательстве. Муж был журналистом… Стройки, заводы, электростанции... Страна строилась. Такой энтузиазм в народе был. У нас столько разговоров в доме об этом было. Два сына у нас. Война началась – меня с маленькими детьми и мамой к нам в имение отправили в наш дом. Ещё две семьи наших знакомых с детьми с нами поехали. Папа в блокадном Ленинграде остался в штабе работать, муж корреспондентом на фронте.
- И все остались живы?
- Мужа серьёзно ранили в ногу. Ампутировать даже хотели, но обошлось.
- О России всё не так писали.
- Да и сейчас не так, как есть пишут. Старший мой сын инженер по мостам и туннелям. Весь Советский Союз объездил. У него семья, два сына, уже внук есть. Младший закончил военную медицинскую академию. Был главным врачом госпиталя. Женился правда поздно – вот Сашенька сын его. 
Сашенька сидел напротив и улыбался.   
- Ты по-русски с акцентом говоришь – Мария Львовна погладила племянницу по руке.
- Мама маленькой девочкой рано осиротела и её взяла приёмная семья к себе. В новой семье на русском не говорили и поэтому мама русского языка не знает. По-русски дома у нас не говорили. А русский я выучила - бабушка иногда вспоминала, как совсем молоденькой девушкой на улице увидела Сергея Есенина. Поэта Сергея Есенина. Знаменитый такой поэт... Бабушка увидела его и встала от неожиданности и во все глаза стала смотреть на него, а он, увидев, как она стоит и смотрит улыбнулся ей и кивнул головой, как своей знакомой. У бабушки всегда Сергей Есенин особняком в воспоминаниях стоял. Такой поэт… Бабушка уже старенькая-старенькая была, и я втихаря от всех стала учить русский язык к её дню рождения, как подарок ей. Мы собрались все за столом. Слова ей хорошие говорили. До меня очередь дошла – я встала так по-русски с бокалом вина и начала – Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдет, как с белых яблонь дым.
Мария Львовна, закрыв лицо руками заплакала.
- Бабушка от неожиданности только после второй строчки поняла, что я говорю на русском и что это Сергей Есенин. Глаза у неё вот такие большие стали и голубые-голубые и слезы на ресницах задрожали.
Мария Львовна плакала.   
- Я бабушке ваш номер телефон дам – вы поговорите.
Мария Львовна плакала и кивала головой.

Через два дня Мари улетела домой во Францию.
 
Бабушка лежала, вытянув руки вдоль тела и тихо дышала. По щекам у неё текли слёзы.
- Ты видела Машу? Она жива? Я всю жизнь считала, что они погибли все.
- Живы. Они все живы. И дом ваш в имении жив. Дети там летом отдыхают.
Мари протянула ей привезённый сучок.
- Это от вашего дома. Там подоконник меняли и сучок выпал.
- От нашего дома? Ты была там… Он стоит до сих пор…
- Да. Я была там. На втором этаже налево где изразцовая белая печь подоконник меняли.
- Это мамина комната – поняв о какой комнате идёт речь затрясла головой бабушка.
Она посмотрела на привезённый ей сучок и прижала его к груди.
Мари гладила бабушку по руке, рассказывала ей о своей поездки, о том, как сложилась жизнь у оставшихся в России.
Потом Мари набрала номер телефона и услышав ответ передала трубку бабушке - сестры слушали прерывистые дыхания друг друга и тихо плакали не в силах говорить.
 
Через две недели бабушка умерла. У неё просто кончилась жизнь - она тихо заснула вечером в своей постели, а утром не проснулась. Умерла, как человек проживший свой век без греха.
.
Отец поставил рюмку на стол и посмотрел в окно, где были видны на голубом небе белые облака.
- Вот я и осиротел.
- Надо жить дальше – Мари рукой дотронулась до отца.
- Здесь? – отец обвёл глазами все вокруг.
- Папа, ты прожил хорошую жизнь. Тебе не на что жаловаться. У тебя есть мы.
Отец согласно кивнул головой.
- Ты же знаешь – там были репрессии, аресты, лагеря.
- Я там бы просто честно жил и всё. За что меня можно было арестовать? Тётю Машу не тронули.
- У тёти Маши отец не воевал у Колчака.
- У Колчака? Думаешь сын в ответе за отца? – Алексей Владимирович повернулся к дочери.
Мари пожала плечами.
Алексей Владимирович подумал и опять кивнул головой.
- В ответе – понял он - Сын всегда в ответе за своего отца. Сын носит фамилию своего отца и на нем лежит прошлое его семьи.
Алексей Владимирович смотрел в окно.
 - Вот жизнь получилась – сначала нельзя остаться в стороне так-как у тебя присяга и долг, потом нельзя не бежать, потом невозможно вернуться, а сейчас что -  просто жить?
- Просто жить.
- Просто жить нельзя. Ты Маша не русская, ты француженка, тебе это не понять.
- Да, я родилась во Франции – Мари посмотрела в окно на уплывающие в даль на восток облака и обняла отца.
- А я в России – обернулся к ней Алексей Владимирович – А я в России родился. В России…