Глава 6. Восстановление

Отец настоятельно рекомендовал мне серьезно заняться спортом. Это, по его убеждению, должно было форсировать затягивание моей «раны». Первый поход в спортзал дался мне пыткой. Я и не тешил особых надежд на физическую активность, ибо еще в школе ненавидел физкультуру, и некоторые, особо напряженные нагрузки, порождали волдыри на моей груди.
Подобного эффекта я ожидал и теперь и с жалостью посматривал на свою пустоту: «Ну вот, придется тебя помучить, дорогая». Мне попался безжалостный тренер, он свел меня с ума своими испытаниями, после каждого его задания я чувствовал себя физически неполноценным.
Тренер зорко поглядывал на меня, когда я качал свои ноги, успевая при этом наставлять еще одного ученика. Но стоило ему отлучится в свою подсобку, как я расслабился.
- Ну нет, - я повалился на пол. – Я так больше не могу…
Я обливался потом и отчаянно дымился.

- Ну кто сказал, что спорт затягивает дыры? – возмущался я отцу, вернувшись со спортзала домой. – Мне показалось, что сегодня на тренировке я потерял половину своего тела…
Отец хлопнул меня по плечу и сказал:
- Не ной… Спорт всегда приносит дискомфорт на первых порах. Чтобы что-то получить от спорта, сначала нужно отдать ему частичку себя…
- Но не такую же частичку… Я так и обанкротиться могу, - возмутился я. От моего тела все еще шел неприятный запах гари.
- Пойми, сынок, что спорт должен быть без фанатизма. Вверь ему свое тело, получи от него удовольствие, и не ты будешь заниматься спортом, а он начнет заниматься тобой.
- Я не могу получать от него удовольствия, у меня все тело ноет! – продолжал возражать я. Где гарантия, что мне это поможет, если сейчас от этого одни убытки?
- Нетерпеливый ты… Прежде, чем пожнать, нужно посеять. Но я тебе скажу по личному опыту, что рано или поздно тело твое потихоньку начнет зарастать. Когда твоя мать умерла, я в панике рассматривал свою пустую грудь. Мое тело зияло огромнейшей дырой, еще более крупной, чем сейчас, спустя столько лет… Нервотрепка, связанная с ее кончиной, и чувство безысходности хорошо меня потрепали. К тому же, мне было трудно с тобой справляться, тебе очень не хватало материнской ласки. Каждый раз, рассматривая себя в зеркале, я сходил с ума от ужаса, что мои дни сочтены, и я могу оставить тебя сиротой. И я принял отчаянное решение, стал полностью жить по канонам твоей матери и поднажал на спорт.
У спорта две стороны, и обе положительные. Во-первых, он действительно затягивал мое тело. Во-вторых, он приносил мне удовлетворенность, восполнял потрепанное жизнью самоуважение и действовал как антидепрессант как минимум на два-три часа. Год тренировок затянул меня… Ты не представляешь… на половину!
Я не верил своим ушам, однако отец вещал на полном серьезе.
- Но сначала мне тоже пришлось несладко. Я валялся в траве от бессилия, весь коптясь и взывая к небесам. Друзья, наблюдая за моими муками, вертели пальцем у виска и утверждали что я, овдовев, сошел с ума. Но я упорно верил, что со временем добьюсь своей цели, и я это сделал…
- Но почему же ты забросил спорт, пап?
- Со временем меня поглотили другие заботы… Да и потребность отпала…
- И все же, я все еще не верю, что снова смогу стать затянутым полностью… - нехотя признался я ему.
- А вот это уже плохо. Вера – самое первое, что ты должен поселить внутри себя. Запали внутри себя уверенность, и она первейшим образом залечит твою рану…

И именно отец зажег во мне веру. Постепенно я наблюдал, как моя пустота неспешно, ползком затягивается. Во многом, этому помогала мне Энни, которая иногда ходила со мной на тренировки. Ожидание встречи с ней всегда порождало во мне радостное томление, и это служило дополнительным стимулом. Я стал получать от физической активности самое настоящее удовольствие.

Зайдя к Энни домой после школы, я застал ее в подавленном настроении.
- Что произошло? – спросил я и подошел к ней. Она стояла, отвернувшись от меня, и перебирала вещи на столе.
- Да все в порядке… Просто я узнала нехорошую новость… Помнишь Тару? Девочка, с которой я дружила… Мы поссорились из-за ерунды и больше не общались, из принципа, по глупости… И вот сегодня я узнала, что она умерла…
Я побледнел и, отшатнувшись от Энни, безмолвно присел на стул. Энни, не поворачиваясь ко мне, продолжала.
- Так нехорошо получается, Джеймс… Она была одной из лучших людей, кого я знала. А я держала в себе обиду столько лет, и даже не ведала, как течет ее жизнь. И вот сегодня пересеклась со старой знакомой, она мне и сообщила эту весть… Оказывается, ее уже полгода  как нет…
- Как именно она умерла? – я взялся за голову и вцепился руками за клочок волос на своей макушке.
- Не знаю, насколько это правда или вымысел… - Энни высморкалась в носовой платок. – Говорят, из-за неудачного романа. Пыталась отвлечься от боли и переборщила с дозой. Ее труп нашли в ее же комнате. Представляю, в каком шоке была ее мать…
Мне так стыдно, Джеймс… Мы ведь раньше неплохо общались. Я ведь могла быть рядом с ней и поддержать ее в этот момент. Она всегда была немного помешана на этой почве…
Я молчал. Из моей небольшой раны исходил дым.
- Что с тобой? – испугалась Энни, повернувшись и обнаружив, что не мне нет лица.
- Это все я, Энни… Это я виноват…
- Да что ты несешь такое? Ты-то здесь причем? – спросила Энни, гладя ладонями мое лицо. Она хотела вернуть румянец моим бледным щекам. Опасаясь, что у меня наступит обморок, Энни поспешила пошире открыть окно
Вздохнув аромат весенней прохлады, я пришел в себя и рассказал ей о своих отношениях с Тарой. До этого она слышала лишь поверхностную версию моих приключений и понятия не имела, с кем именно я проводил свой досуг.
- Надо же, - качала она головой, присев напротив меня. – Теперь все сходится… А я-то думала… Неужели кто-то мог сподвигнуть ее на самоубийство?
Я молча смотрел на нее, ожидая, пока она закончит свою мысль. Она сидела с раскрытым ртом и растирала ладонями свою голову, проникая пальцами под корни волос. Мой рассказ ее явно шокировал.
- В-общем, - попыталась продолжить она. – Еще тогда, в детстве, когда мы дружили, она, вопреки всеобщим насмешкам, заступалась за тебя. Стоило нам упомянуть о твоей целой груди и залиться хохотом, как она злобно шипела на нас.
Мы догадывались, что ты ей симпатичен, но боялись даже намекнуть об этом, опасаясь ее гнева. Ты же знаешь, все ее боялись. И лишь гораздо позже она призналась мне в этом, да и то по пьяни… Кто бы знал, что ее подростковая влюбленность протянется сквозь годы и увенчается таким трагичным концом…

Я сидел на берегу небольшой реки, протекавшей неподалеку от моего дома, и пытался заглушить свой шок. Чувство вины выталкивало кровь из моих сосудов, в груди моей что-то кипело, я видел, как из меня выходят кровавые пузырьки.
- Ах вот ты где, - услышал я гневный голос Энни. Она подсела ко мне, на голую землю, и попыталась выхватить из моих рук бутылку. - Ну отдай же мне ее, взмолилась она, вцепившись в скользкое горлышко.
- Нет, Энни, я не отдам, - я с силой дернул бутылку на себя. Не рассчитав силу, я потянул вслед за собой и саму Энни, и она больно ударилась подбородком о мои колени. – Прости, - я помог ей подняться.
Она недовольно потирала подбородок своими пальчиками, а я продолжал пить из горла.
- Ты любил ее? – спросила она.
- Не то, чтобы любил, - неохотно признался я. – Но она была мне чем-то близка, она столько раз вытягивала меня из дерьма. После всего этого она родной мне человек. Была родной… - поправился я.
- Но разве не она втянула тебя в это дерьмо? – возмутилась Энни.
- Я сам себя туда втянул… Кто знает, что было бы со мной, если б не она…
- Ну, допустим, она уберегла тебя от каких-то там эфемерных проблем, которые с тобой могли бы произойти… - предположила она. - Хорошо… Но что дальше? Зачем ты опять пьешь, после того, как долго пытался затянуть свою пустоту? Тебе не жалко потраченных усилий?
- Плохо мне, Энни… Очень плохо. Я ведь виноват в ее смерти.
- Ни в чем ты не виноват! – яростно возразила она. – Это всего лишь ее выбор, с самого начала и до самого конца. Ты не должен винить себя за ее глупость.
- Как мне не винить себя, Энни, если из-за меня люди умирают? – досадовал я. – Как я вообще смею затягивать свою дыру, ликовать, что восстанавливаюсь, когда на моей душе выжжено клеймо убийцы?
- Не надо утрировать, Джеймс, - очень строго произнесла она и, воспользовавшись тем, что я ослабил пальцы, выхватила из моих рук полупустую бутылку и швырнула ее в воду. Я наблюдал, как стекло всплыло и закачалось на легких волнах прибережной воды.
- Мы не знаем точных подробностей ее смерти, может, у нее еще был какой-то роман. Не надо искать повод разрушать свою душу. Мертвому человеку ты уже ничем не поможешь, но и себя калечить не следует.
Я продолжал молчать.
- Джеймс, - она посмотрела мне в глаза, в них таился страх, - пообещай мне, что это был лишь глупый порыв и этого больше не повторится! Ты не можешь вернуться обратно… Ради отца, ради матери… Ради меня, в конце концов… Ты ведь не представляешь, как изменил мою жизнь; ты для меня являешься тем исключением, которое доказывает, что жизнь может быть иной, что она не безысходна и есть свет в конце тоннеля. Не рушь мою идиллию, Джеймс, я тебя умоляю.
И я твердо для себя решил: это был первый и последний раз, когда я оступился. Несколько слов Энни вернули в меня силы. Собрав волю в кулак, я твердо произнес:
- Я тебе обещаю, что этого больше не повторится.
И я взвыл от боли. Энни сухой салфеткой промокала  мою затекшую кровью пустоту.