Зеркало

(немой свидетель и помощник памяти)

     В зеркале есть нечто мистическое, загадочное, и неудивительно, ведь оно появилось семь тысяч лет назад в виде золотых и серебряных, отшлифованных пластин.  Зеркальное отражение сильно действовало на людей, часто они полагали, что видят в нём своё второе «я», свою душу, или, возможно, кого-то другого. 
     Исторические находки свидетельствуют, что зеркалами пользовались служители культов и знать многих народов, включая весь Древний Восток и американских индейцев.  О точной дате появления стеклянных зеркал, покрытых с тыльной стороны тонким слоем олова, споры идут и сейчас, однако европейцы считают, что зеркала в нынешнем виде были изобретены и изготовлены в Европе тринадцатого века нашей эры.  Первыми их будто бы сделали голландцы, затем итальянцы перекупили голландских мастеров и научились у них технологии изготовления новой вещи, которая быстро превратилась в статусный предмет: его могли позволить себе лишь очень богатые люди.  Таким же путём зеркала попали из Италии во Францию, где стали необычайно популярными, особенно при королевском дворе, среди знатных людей и, наконец, их привези в Германию. 
     В средние века люди видели в зеркале образ, символ иного мира и вечности, думая, что в нём заключено всё: былое, настоящее и грядущее.  На самом деле зеркало показывает лишь правдивую, не приукрашенную, но и не искривлённую действительность.  Мы видим себя в нём такими, какие есть в данный момент, и говорит с нами не стекло, а отражённые в его поверхности наши собственные глаза.  Рассматривая себя в зеркале, мы задерживаем своё отражение, фиксируем его на сетчатке глаз, а та, в свою очередь, отправляет «снимок» по нейронной сети в мозг, в долгосрочную память.  Видимо, поэтому, то, что мы видим «походя» не запоминается так подробно и надолго, как то, что отражается в зеркале. 
     Здесь я расскажу о тех «картинках», которые наше семейное зеркало помогло сохранить в моей памяти на долгие годы.  Я знакома с ним со дня своего рождения, то есть семьдесят пять лет.  Сейчас зеркало висит в прихожей у мамы и это первое, что видит всякий входящий в дом.  Великолепное отражающее полотно, величиной метр на семьдесят пять сантиметров, вставлено в покрытую (под золото)бронзовой краской лепную раму и почти не пострадало от времени, несмотря на солидный возраст и множество переездов из страны в страну, из города в город.  Только в одном месте, сбоку откололся кусочек лепнины, но это лишь увеличивает историческую ценность зеркала в моих глазах.

Предыстория

     Мама, в то время солдат службы связи, впервые заглянула в него в 1945 году, в Польше, когда вышла замуж за молодого майора, боевого командира и храброго воина, недавно получившего новое назначение.  До этого мой будущий отец окончил среднее военное училище в Ленинграде; затем участвовал в Советско-финской войне 1939 – 1941 годов; в 1942 году был назначен командованием и стал одним из организаторов партизанского движения в белорусских лесах и, как пехотинец, с боями прошёл от Белоруссии до польского городка Лигница.  Они встретились, когда Советские войска освобождали Польшу от фашистов.  Отца назначили комендантом Лигницы - смотреть за порядком и ведать хозяйственными делами.  Молодой семье был выделен для жизни старинный особняк со всем содержимым, который совсем недавно занимал немецкий комендант.  Поскольку мама выросла  в  бедной рабочей семье, а папа был крестьянским сыном из глухой северной деревни, они никогда не знали, что такое достаток, а тем более, роскошь.  Поначалу интерьеры особняка ошеломляли молодых.  Шикарная мебель красного дерева, картины, ковры на всех полах, количество и убранство комнат, фарфоровая и хрустальная посуда, столовое серебро - всё было непривычно и не понятно, как с этим управляться.  Помогали папин денщик и приходящая уборщица из местных.  Однако отец, несмотря на бедное деревенское прошлое, очень любил красивые вещи, был в некотором роде щёголем и скоро освоился в новом доме. 
     Я родилась в 1946 году сразу после окончания войны, в Лигнице.  Походная жизнь родителей стремительно менялась.  Вскоре папу перевели в Познань, там, через год и четыре месяца родился мой брат, Саша, а ещё через год вся семья отправилась в «телячьем» вагоне товарного поезда домой, в Советский Союз.
 
История  моей семьи в зеркальном отражении

     Ещё при переезде в Познань папа, как победитель и в качестве трофея, взял из комендантского особняка три, особенно поразившие его неиспорченное цивилизацией воображение, вещи: две цветные фото-картины сомнительного качества и свойства, а также зеркало, с которого я начала этот рассказ.  Папа считал его особенно красивым и ценным, а потому, отправляясь на Родину, поместил в мешок с мукой, видимо, боясь, что на него в дороге кто-нибудь позарится.  Мама никогда не имела моды брать чужое и везла с собой одно шёлковое чёрное платье и туфли на каблуках, которые выменяла на хлеб у местных жителей, а также одежду для детей, которая в тот момент была на нас с братом. 
     В Москве папу, как особо отличившегося в боях офицера, направили учиться в военную Академию Генштаба им. Фрунзе для высшего командного состава, а мы с мамой поселились в подмосковном посёлке, Ашукинское, в съёмной комнате.  Родители развесили картины и зеркало, которое с тех пор и по сей день отражает всё, что с нами происходит.  Мы с братом быстро выросли из привезённой одежды, мама надевала шёлковое платье и красивые туфли только по особым случаям, а потом они и вовсе куда-то подевались, видимо, потому что у неё было много работы, а особых случаев очень мало.  И вскоре, с нами остались лишь картины и зеркало, как знак прошлых событий и свидетель будущей, счастливой жизни. 

     Отец закончил учёбу, и жизнь семьи покатилась, застучала по рельсам колёсами поездов из одного города в другой, в места папиной службы - сначала в Архангельск, потом в Грязовец и, наконец, в Вологду.  Где бы мы ни были, в родительской спальне всегда висели трофейные картины и зеркало. Я, будучи впечатлительным ребёнком, не любила эти картины.  На одной были изображены дебелые русалки, по пояс скрытые водами озера, в котором они плавали нагишом среди кувшинок.  Их телеса слегка прикрывали распущенные косы.  На второй картине, похожие на русалок, словно родные сёстры, лежали на кушетке «роскошные» полуодетые девы.  Видимо, они ассоциировались у папы с крепкими деревенскими девушками из мест его детства и юности и служили ему своеобразным эталоном красоты.  А поскольку за всю предыдущую жизнь папа с живописью никак не соприкасался, он считал эти картины верхом совершенства.

     Сознавать себя отдельной от мамы личностью я начала в Архангельске, в возрасте шести лет.  Вставая на табуретку и глядя в зеркало, я удивлялась, почему из его глубины на меня смотрит бледная, тощенькая девчонка с заплаканными глазами, безответно влюбленная в восемнадцатилетнего соседа?  Где была та красавица и умница, которой мама так часто меня называла?!   

     Однажды мама шила мне платье к Новогоднему празднику.  Она примеривала его на меня перед нашим зеркалом.  Я стояла на стуле и поворачивалась, то одним боком, то другим.  Мама была явно довольна результатом, а я счастливо улыбалась себе, предвкушая, как в этом платье пройду мимо любимого, и он увидит, какая я на самом деле прекрасная. 

     Что касается мамы, то она редко заглядывала в зеркало, ей было некогда следить за своей внешностью, поэтому она одевалась очень просто - в юбку с блузкой и неяркой кофточкой, а чтобы не думать о причёсках каждый день, раз в полгода делала в парикмахерской электрическую завивку, которую называли тогда шестимесячной.  Кроме помады на губах, я никогда не видела на её лице другой косметики.  Мама вела домашнее хозяйство, воспитывала двоих детей, работала в школе и заочно училась в педагогическом училище.   

     Чаще всех у зеркала задерживался папа.  Он был уже подполковником.  Перед тем, как отправиться на службу, он осматривал себя с ног до головы: проверял стрелки на брюках, поправлял накрахмаленный воротничок свежей рубашки и галстук, одёргивал безупречно сидящий на его стройной фигуре китель и шёл в прихожую, обувать до блеска начищенные хромовые сапоги - особый предмет его внимания и гордости.  Тогда меня удивляло и забавляло, что взрослый мужчина уделяет столько внимания внешности. Сейчас мне кажется, что причиной тому служил его природный артистизм. На отдыхе он был балагур и душа компании, и в то же время чувствовал некоторую неуверенность в себе: в глубине души он всю жизнь оставался деревенским парнем.

     Когда я перешла в третий класс, мама родила ещё одного ребёнка - мою младшую сестру, Леночку.  Вскоре после этого события папу, с очередным повышением по службе, направили командовать полком в воинской части, расположенной в городке Грязовце, Вологодской области.  В те времена офицеры часто переезжали, поэтому мало, кто из них обзаводился мебелью, её выдавали семьям на новом месте.  Из Архангельска с нами отправились лишь картины и зеркало.  Картины ехали в багажном отделении, а зеркало папа вёз в купе вместе с детьми и женой, бережно обернув простыней и обвязав прочной верёвкой.

          В Грязовце нас однажды навестила бабушка, она приехала из города Николаева.   Судя по фотографиям и бабушкиным рассказам, она была дивной красавицей в молодости, с толстой косой до пят.  Но здесь мы увидели, растерявшую былую красоту женщину средних лет, которая не желала замечать печальных перемен в своей внешности.  Её не смущало, что бесстрастное зеркало отражало неприкрытую действительность, показывая ей и нам одинокую, располневшую, уставшую от тяжёлой жизни и бесконечных забот о хлебе насущном, тётеньку в круглых очках с толстыми линзами и с двумя жидкими косицами, уложенными на голове от уха до уха.  Бабушка была абсолютно уверена в своей неотразимости и в зеркало заглядывала мимоходом.  В такие минуты я часто бывала рядом, поэтому её образ запомнился мне так ясно и подробно.

     Три года в Грязовце промелькнули незаметно.  К обычным маминым хлопотам добавилась забота о дочке-малышке и уход за несколькими грядками с овощами.  С тех пор огород стал одним из главных маминых увлечений.  Мы с братом помогали, как могли, а также занимались своими детскими делами: учились, беспризорно бегали по военному городку, обследовали чердаки, сараи и окружающие леса.  Лишь отец частенько заглядывал в зеркало и  видел в нём солидного, полного мужчину средних лет в чине полковника, но всё ещё подтянутого и пышущего здоровьем.

     В начале шестидесятых годов прошлого века в войсках грянуло, так называемое, хрущёвское сокращение военнослужащих, которое, в основном коснулось офицеров, прошедших Великую Отечественную Войну.  Полного сил, сорока пятилетнего папу уволили в запас и вместе с картинами и зеркалом мы навсегда переехали в Вологду и начали жить с чистого листа.
     Как бывшему командиру полка отцу предложили работу директора городской обувной фабрики, которая больше занималась ремонтом старья, чем производством новой обуви.  Деться было некуда, и он согласился, хотя приуныл, поскольку масштаб был не тот - теперь ему подчинялась горстка рабочих-сапожников, а не полк солдат и офицеров.  Утешало лишь то, что эти рабочие были, в основном, своими «ребятами», одноногими и безногими инвалидами войны, которые с любовью приняли его как боевого командира и по фронтовому обычаю называли «Батей».  Но маму не радовало то, что сапожники «пили, как сапожники» и часто норовили угостить папу. 
     Однако вскоре его избрали председателем городского Совета ветеранов войны, и он опять начал заглядывать в зеркало.  Папины глаза обрели счастливый блеск и озорной огонёк: он вновь был нужен всем и всегда.
    
     Мама, как прежде, была загружена работой.  Она заочно окончила пединститут, стала дипломированным преподавателем истории, и её назначили директором железнодорожной школы.  А ещё она с удовольствием шила одежду мне, Леночке и себе, видя в этом творческую отдушину, позволявшую отвлечься от рутинной жизни.  Мы росли, и в нашем старом зеркале уже невозможно было разглядеть все детали маминого шитья, поэтому был куплен трельяж – высокое трёхстворчатое зеркало, оно стояло на тумбе и показывало нас троих в полный рост. 
     Тем временем семейное зеркало навсегда прописалось в прихожей и служило последней инстанцией в оценке качества маминых трудов.  Так, выходя из дома перед школьным выпускным вечером, я крутилась перед ним, с удовольствием отмечая, ладно сидящее на девичьей фигуре полупрозрачное капроновое платье с широкой юбкой, и подходящие к нему белые туфельки на шпильке.  Бросив последний взгляд в зеркало, я, счастливая, летела в школу в предвкушении радостных и одновременно грустных минут прощания с учителями, со старыми подругами и друзьями, ещё не думая о том, что ждёт впереди. 

     Сестрёнка была на десять лет моложе меня и поэтому я всегда считалась как бы её второй мамой: нянчила, когда она была малышкой, возила на автобусе в детский сад, а теперь пришло время проводить Леночку в школу.  Все соседи из нашего подъезда вышли на балконы, чтобы пожелать нам удачи.  Покидая дом, мы, как всегда в торжественных случаях, задержались у нашего главного зеркала, и я помню, какая была сестричка в тот день: счастливая, с белыми бантами в косах, в новенькой форме, в белом шёлковом фартучке и с большим букетом ярких флоксов.  А я стояла рядом, с её портфелем в руках и глупой улыбкой на лице.         

     Перед поступлением в институт я долго уговаривала маму разрешить мне отрезать косу и сделать модную стрижку «под мальчика».  Вода камень точит – наконец, мама дала согласие, и я стала выглядеть как все подружки.  В молодости очень важно быть как все!  До сих пор не понимаю почему.  Мама дала денег на строгое импортное платье в моём любимом комиссионном магазине, там же я купила яркий шифоновый шарфик к нему и каждое утро с удовлетворением видела своё отражение в зеркале – вся такая взрослая и студентка…
 
     Мне нравилось учиться на инязе и в результате, я окончила институт с красным дипломом.  Несмотря на успех, меня отправили учительствовать в один из дальних районов Вологодской области, где я проработала в средней школе учительницей английского языка полтора года.  Было необходимо прибыть на место перед началом занятий, чтобы успеть осмотреться, найти жильё и познакомиться с коллегами.  Перед отъездом я заглянула в зеркало. Оно отразило легкомысленную улыбку девушки, не представляющей, куда едет и, что её ждёт.  Удивилось мини-юбчонке и кофточке с короткими рукавами, на голых ногах в босоножках, остановилось на огромном полупустом родительском чемодане, к которому были привязаны: пуховое детское одеяло, большая подушка и зимнее пальто, завёрнутое в простыню. 
     А ждало меня большое, красивое село, дружелюбно настроенные коллеги и дети, холодная комната в деревянном доме, которую мы с подружкой снимали вместе, где спали зимой вдвоём под одним одеялом, чтобы не заледенеть: в том году, окружающая природа переживала рекордные холода – сорок пять градусов мороза!

     Вскоре меня пригласили на работу в родной пединститут преподавать английский язык на инязе.  По приезде домой я увидела в зеркале повзрослевшую, более уверенную в себе и самостоятельную девушку, которая определилась со своими дальнейшими интересами и желаниями. 

     А после я уехала в Ленинград и поступила в аспирантуру.  Когда вернулась обратно, некоторое время жила у родителей и работала на старом месте в пединституте.  Затем перешла работать в политехнический институт, где мне предложили квартиру, если соглашусь заведовать кафедрой иностранных языков.  Я согласилась и на несколько лет рассталась со своим старым другом – зеркалом.  Спустя некоторое время, родители подарили мне его на свадьбу, и с тех пор оно висело в прихожей моей крохотной квартирки, каждый день, провожая на работу меня и мужа, затем, меня с дочкой на прогулку, а мужа на работу.

     Я вернулась в родительский дом, когда после долгой и тяжёлой болезни умер папа, и мама согласилась сделать со мной родственный обмен квартирами.  Зеркало осталось с мамой, там мы регулярно встречались с ним до пандемии коронавируса.  Сейчас зеркало скучает: мама в свои девяносто пять лет не хочет в нём отражаться, а я, не без страха, жду, что оно покажет мне при следующей встрече…


21.12.2020