Под кирпичными аркадами

Варя жила в конюшне. Когда-то этот кряжистый дом построили из крепкого коричневого кирпича – для лошадей. Они жили на первом, полуподвальном этаже, а их конюх – над ними. По утрам он умывался над тазиком водой из глиняного кувшина. Брызги разлетались по кухне, и жена, подав полотенце мужу, весело водила ногой с тряпкой по полу и выкручивала ее в ведро. Споласкивала руки в тазике с водой и садилась с мужем завтракать.

Затем конюх спускался к лошадям, умывал их, расчесывал и, напевая песню, начатую женой, весело собирал навоз лопатой.

Лошади выходили на прогулку со своими хозяевами, жившими в соседнем доме. Тогда это была окраина города, и лошади шли вскачь по лугу до самого леса, видневшегося чуть ли не на горизонте.

А теперь здесь жила Варя. Весь луг стал частью города, и почти центральной его частью. Лошади стали не в моде, их в городе можно встретить лишь на праздник, нарядными и удивленными – они не привыкли к шуму машин и толпам людей, восторгающихся их красотой.

Вход в Варину квартиру был с улицы, намного приподнятой за последние пару веков. Дверь была на том же месте, где и дугообразный вход в конюшню, только излишки проема заложили кирпичом.

Во время ремонта протянули провода и трубы отопления, нижнюю половину стен заизолировали от влаги и поштукатурили. А верхняя часть квартиры осталась нетронутой: Варя любила за обедом рассматривать аркады потолка, старинную кирпичную кладку.

Окна комнаты и кухни выходили на противоположную от двери сторону. Под одним из окон стоял диван. Сидя на нем вполоборота, Варя смотрела в окно и видела на уровне своих глаз траву и цветы на клумбе – здесь уровень земли тоже был намного выше пола ее квартиры. А для того, чтобы выйти во двор, достаточно было стать на диван в полный рост, открыть окно и сделать шаг на подоконник. Двор был тихим – за небольшим газоном город скрывали стены картинной галереи. Летом Варя садилась на траву и вышивала гладью цветы. Осенью к мокрому окну прилипали опавшие листья, и Варя любовалась их разноцветными позвоночниками. В снежные зимы за окном не было видно ничего, кроме застывших кристаллов, они наслаивались друг на друге, опуская Варину квартиру все ниже под землю. Весной в комнате становилось светлее, и снова можно было выходить через окно во двор, смотреть в прямоугольник неба, сажать цветы и гладить ладонями травинки.

Варя ездила к родителям на нынешнюю окраину города. С ними жила ее старенькая бабушка, которая научила ее в детстве вышивать и печь пироги-перекладенцы: корж ореховый, корж маковый, корж с какао, перемазанные сладким творожным кремом.
Заходя в свою детскую комнату, Варя видела в ней спящую бабушку. Ее будили родители, бабушка улыбалась и нежно смотрела на Варю, но редко и часто невпопад отвечала ей что-то.

- Мама, не забудь выпить таблетки, - говорила Варина мама.
Выходя из комнаты, мама увлекала Варю за собой и сокрушалась на бабушку:
- Она же совсем… Она же ничего… Как же ей объяснить…
- Мама не сердись на нее, ведь она твоя мама, - отвечала Варя.
- Она уже не мама мне теперь. Это так тяжело.
- Да, это другой человек. Но ты вспоминай, как хорошо тебе было с ней в детстве.
Бабушка, в свою очередь, жаловалась тайком Варе:
- Твоя мама раньше была совсем другой. Мы так хорошо ладили. А теперь она раба своей кухни. Не разрешает мне помыть посуду, чтобы я ничего не разбила, кормит меня отдельно.

Варе было жаль бабушку, она гладила ее по спине и словами своего маленького сына говорила: «Ты хорошая».

По телефону Варя говорила со своей тетушкой. Та тоже присматривала за своей постаревшей мамой и часто жаловалась, что за ней нужно ухаживать, как за малым ребенком, но никакой отдачи взамен, никакой радости. Варя не смела перечить тетушке и лишь, вздыхая, тихо говорила ей: «Держитесь».

Все больше Варя ценила уходящее в память время беззаботности, протяжных бабушкиных песен, рассказов дедушки о сибирских морозах. Они стали уходить из ее жизни – кто сразу и навсегда, кто, постепенно засыпая. И чтобы сохранить в себе те ощущения себя, заглядывающей на цыпочках в верхние шуфляды, и их, уже тогда стареньких, но еще веселых, Варя стала трепетно сжимать в ладонях каждый их курносый заварник с тусклыми рисунками на щеках, каждую вышитую салфетку и деревянную шкатулку.

Ее небольшая квартира с высоким скругленным потолком не вмещала столько памяти, но расстаться с ней Варя была не в силах. На полу появлялись, стопка за стопкой, книги. На первых пожелтевших страницах были подписи ее дедушки, купившего их почти 70 лет назад в разных уголках старой страны.

Однажды Варя щедро, про запас, полила цветник за своим окном и отправилась далеко за город. Вместе с сыном она плела там тарелки из сушеных трав, вырезала узоры на мягкой древесине и наполняла себя словами женщины, которую звали так же, как ее маму:

- Зимой я работаю в доме престарелых. Среди них много тяжелобольных, тех, кто плохо ходит, не слышит или не видит. Долгое время мне было нерадостно подавать им тарелки с едой, ведра, даже читать вслух газеты. Но как-то утром, заваривая чай для старушки, я посмотрела на утренние лучи и ясно ощутила себя руками Бога, как с моей помощью он заботится об этих людях. Поняла, что я – проводник между ними и помогаю тем, кто сам не может сделать самых простых вещей. Тогда я налила чай в кружку и отнесла его впервые с радостью немощному человеку и с благодарностью Богу за то, что я могу ему таким образом послужить. С тех пор я полюбила свою работу и вижу свет в темных, забытых людьми комнатах.

Варя слушала свою случайную собеседницу и мечтала, чтобы ее слова проникли в сердца ее мамы и тетушки. Но знала, что не имеет права передать их. И она решила их запомнить, ведь однажды и в ее доме появится тень ее мамы, молодой, улыбчивой, поселившей когда-то в укромных уголках добрых гномиков, мамы, которая и теперь уже не смеется до слез, а все больше пугается и переживает.

В канун Нового года Варя сплела из сушеной травы ангела и разыскала свою школьную учительницу. Она переступила порог ее квартиры и поняла, что оказалась в самом аскетическом жилище, которое ей только приходилось видеть. Здесь были лишь самые необходимые предметы для жизни. На стенах кухни ветшала побелка, а в комнате бумажные обои были украшены чудесными акварелями. Все несколько предметов мебели были покрыты сединой жизни и пыли. Учительница заботливо усадила Варю за круглый стол у большого окна с широким подоконником и ушла за чайником. Это место было уютным островком посреди океана неустроенности. На столе стояла лампа с зеленым плафоном и гравировкой на широкой ножке:
«Наденьке, с 16-летием, 12.12.1960 г.»

- Надежда Петровна, такой замечательный подарок у Вас, на всю жизнь! – восхитилась Варя, помогая наливать чай.
- Да, Варюша, ее огонек со мной уже столько лет.
- Я знаю, Вы уже не преподаете в нашей школе?
- Да, я ухаживаю за своей свекровью. Сначала жила в больнице с мужем, теперь с его матерью. Она очень непростой человек, с характером, ни одна сиделка не может долго ужиться с ней. Приходится мне. Она, как ребенок, не разрешает мне говорить по телефону – хочет, чтобы все внимание было только ей. Хоть и разговариваем мы с ней мало, зато понимаем уже друг друга по взгляду. И взгляд ее может обжечь больнее слов. Но кто же за ней, бедненькой, присмотрит, если не я?

Слова Надежды Петровны по сути мало чем отличались от слов Вариной мамы и тетушки, но интонации вместо холодной грозы были наполнены красками закатного неба, прекрасного, прощального, угасающего. Варя слушала, прижималась к учительнице сердцем и ощущала в ответ столько любви, что и неясно, откуда в человеке может быть столько уважения и сострадания к другим, к ней самой – просто за то, что она есть.

Возвращаясь домой, Варя думала о людях с гравировкой на сердце: они светят всю жизнь тем, кому темно в этот вечер, в этот час. У них может быть пустой холодильник и течь кран, но они сами – маленькие уютные островки, к которым хочется плыть сквозь непроходимый туман, а добравшись, читать им вслух с пожелтевших страниц и наливать чай из щекастых курносых заварников.

Дома Варя сняла с новогодней елки большой блестящий шар, вытащила из него металлический кончик с ушком для нитки и засунула внутрь крошечный сверток. Это была их семейная традиция: писать пожелания следующему году. Варина мечта была аккуратно выведена: «Научиться дарить людям тепло». Варя не знала, умеет ли она это делать, а узнать об этом невозможно – только стремиться.

Шар вернулся на елку, и она стала на грамм важнее года уходящего. Блестящие надежды на хвойных ветвях.

В эту ночь Варе приснились две бывшие хозяйки ее квартиры: гнедая и серая в яблоки. Они игриво поднимали морды вверх, торопливо переминались с ноги на ногу, маня туда, где ветер спутает им волосы в гривах.

Варя ни разу в жизни не сидела в седле, лишь в детстве на верблюде для фото у моря. Он был огромным и неустойчивым – так ей показалось. А лошадь была ее мечтой, которую в шкафу ждало платье, расшитое бисером и со шнуровкой на спине. Похоже, его фасон был придуман во времена этих самых лошадок.

Мягкая лоснящаяся кожа ощущалась даже на расстоянии. Варя смахнула с платья пыль ожидания, надела его и была готова взять под уздцы гнедую. Но увидела в ее глазах просьбу покормить и напоить.

- Конечно, пожалуйста, наедайся, - Варя дала ей сена и воды. Она гладила лошадку и не верила, что мечта ее сейчас сбудется. Было немного страшно в преддверии чувства свободы.

Лошадь кивала и просила почистить ее, помыть, расчесать, прибрать за ней.

- Ты прости, что я сразу не догадалась, - пришлось закатать длинные рукава с воланами и подоткнуть юбку.

Уход за таким большим животным оказался непростой задачей. Ушло немало времени. Когда же все дела были окончены, сил и энтузиазма у Вари осталось намного меньше.

- Ну, что, покатаемся? – тихо спросила она у лошади, но заглянув ей в глаза, увидела старость.

- Мне 200 лет, и я уже ни на что не гожусь, - пробормотала лошадь.

Сердце Вари упало.

- Ничего, мы немного пройдемся, подышим свежим воздухом, - сказала она, стараясь не выдавать своих переживаний.

«Как же она так быстро постарела?»

Варя с лошадью вышли через высокие полукруглые ворота – туда, где наяву была городская улица. Но, не дойдя до поворота, лошадь, тяжело дыша, попросила повернуть назад. Она еле стояла на ногах, шаркая копытами, не замечая прекрасной погоды и пения птиц.

- Ты просто давно не двигалась, - шептала Варя лошади, чуть сдерживая слезы. – Мы будем ходить каждый день гулять, и ты окрепнешь.

- Да где уж мне.

День ото дня Варя кормила двух лошадей, поила, мыла, убирала навоз, но веселую песню не напевала, как некогда пастух. Обе ее лошадки не ржали заливистым смехом, а лишь вздыхали и не могли преодолеть дорогу до поворота к прекрасному лугу.

***
Проснувшись, Варя увидела, как снежинки стремительно прилепливаются к ее окну, за которым виднелась стена галереи. Начиналась вьюга.

- Алло, мама… Мама, ты хорошая, - несмело сказала Варя в трубку словами своего маленького сына.