Часть 3

Свернув на следующую улицу, она прошла ещё вперёд, теперь направо… Всё вокруг стремительно менялось, нависшие над узким тротуаром серые обшарпанные дома смотрелись уже не столь красиво, а грязные дворы – колодцы наводили на девушку ужас. Здесь царила уже совсем другая жизнь, словно внезапно оказываешься в другой эпохе, в которой нет места увиденному ранее празднику. Разбитые окна, облупившиеся штукатурка на старых стенах, из освещения – один тусклый фонарь да несколько наглухо закрытых шторами окон с покосившимися рамами. Дальше пустырь, здания стояли уже далеко друг от друга, и света в окнах совсем мало. В одном из домов окна и вовсе были с выбитыми стёклами, он стоял на самой мрачной окраине квартала,и смотрел на девушку чёрными пустыми глазницами. Промозглая питерская сырость незаметно пропитала ее собой, вытянув все тепло из привыкшего к южному теплу тела, ее бил озноб, а в довершение всего и темнота навалилась всей своей пугающей тяжестью, вынуждая её дрожать от каждого шороха.

Опять звук сообщения на телефоне – координаты новой точки, она с облегчением вздохнула… Надо всего лишь пройти это жуткое место, дальше путь ведёт на соседний проспект, а от сообщения – «Жду тебя в этом кафе» и вовсе потеплело… Какой же он всё-таки чуткий… Он всё же отложил свои дела, и сейчас, в предвкушении чудесного вечера с ним, ей стало снова хорошо и радостно. Зачем вот только нужен был весь этот цирк со странными походами? Ну что ж, он же всегда был необычный… Девушка ласково улыбнулась телефону и двинулась по направлению к заброшенному дому.

***
-… Давай, детка, иди… Я тебя уже вижу…
Зверь видит иначе, чем человек, зверь видит всё одновременно и в нескольких проекциях. Вот у неё на высоком лбу выбилась прядь тёмных волос, и я отчётливо вижу каждый волосок, он словно прорисован сейчас в моём сознании. Неестественно громкие звуки падающих вокруг капель дождя, я выхватываю краем глаза их выпуклую холодную прозрачность.
- Умница, всё делаешь, как надо...

Вокруг как раз такая нужная темнота, и на километры ни души, ибо кому нормальному охота лезть в эти трущобы. Даже бомжи отсюда свалили в более прикормленные места, так что, иди ко мне, доверчивая моя, зябко кутаясь от животного страха, но идущая смело вперёд на встречу своей мечте. Ты же тогда сама, томно вздыхая, мечтала быть изнасилованной, сама мне об этом тогда призналась… Глупые девы, вы со смущённым хихиканьем мечтаете о жёстких утехах, и, будто невзначай, сами же мне об этом рассказываете… Вы сами упрощаете задачу, а это ведь так глупо - не воспользоваться таким прекрасным случаем. Чёрная маска на лице, надетая на голову, немного мешает дышать, но это ничего, это все мелочи по сравнению с тем удовольствием, которое я скоро получу… Я предельно собран, и ощущаю сейчас себя самого взведённым курком перед выстрелом. Вот ещё несколько шагов, она уже так близко, что я улавливаю запах её дорогого парфюма…Ты неотразима, детка.

Один прыжок и я рядом с ней. Рывок на себя, одной рукой заламываю до крика боли тонкую кисть, а другой, в предусмотрительно надетой толстой перчатке, затыкаю ей рот. Попытка укуса, я так и думал, но твёрдая толстая кожа перчаток меня не подвела. Такой отличный кляп, в котором утопают крики, превращаясь в гортанное возмущённое мычание. Что, сука, говоришь, любишь своё наваждение? Сейчас я тебя как раз с ним познакомлю. А заодно и научу давать оценку собственным словам.

Сказать мне любить – это отречься от себя, это признать себя частью любимого тебе человека, но никак не наваждением. Сказать мне «люблю» означает – «я вверила вам себя полностью», ибо нет ничего на свете значимей этих сильных слов. А ты что, тварь?! Играешь всё в девичьи ролевушки?! Там возлюбила, тут нужны гарантии… Так я верну тебя сейчас с небес на землю… Я выверну всю душу тебе наизнанку, бросая на этот полный битого стекла, грязный, вонючий пол, да так, ты не станешь больше прежней. Я протащу тебя горлом по лезвию, успев сожрать твой липкий страх, твою пронзительную боль, фаршированную мольбами и хрипами. Ты осквернила фальшью святость высокого и чистого понятия, чем подписала мне право тебя не беречь.

Уверенным движением рву ткань платья, ещё рывок, и ставшая лохмотьями одежда рвётся там, где мне нужно. Притягиваю её к себе, сжимая пальцами за шею, заставив, срываясь на хрип, ловить ртом воздух. Ожидала роскошную ночь в шикарном номере отеля?! Таинственно горящие в полумраке свечи, сексуальные игрушки, купленная заранее в аптеке смазка с пикантным запахом… Ну, извини, не прихватил. Плевок на пальцы, предварительно зажав ногой, чтобы не смогла увернуться от члена, и медленно ввожу наполовину. Крик утонул в перчатке, а холёные пальцы скребут, ломая ногти, под ней грязный бетон. А если ввести полностью? Сильный толчок сзади в девичьи складки. От боли тело выгнулось в струну, крик, перешедший снова в хрип, опять пойман в так вовремя зажавшую рот перчатку. Мне эта боль нужна, как фон, и дальше можно трахать уже всяко, и даже там, где ты привыкла, ведь всё равно сейчас там сухо в твоих узких сжимающихся стенках. Удар, ещё удар, бью глубже, это наваждение…

Я сейчас не просто насилую твоё тело, я хочу изнасиловать твою суть. Я хочу осквернить и растоптать всё, что делало тебя уверенной и неотразимой. Знаешь, это так сладко быть внутри тебя, ещё глубже и резче, так, чтобы ворваться и вбиваться до предела. Так, чтобы ты забыла, кто ты, ведь имя у тебя отныне будет то, какое я захочу дать, если конечно захочу. Удар, ещё больнее, вбиваюсь членом так, словно хочу пробить тебя насквозь. Чувствую, как под моей ладонью вибрируют голосовые связки, но сдавленные хрипы и скулёж только распаляют меня ещё больше.

Под моей тяжестью девичье тело опускается, она уже почти лежит на бетонном полу старой заброшенки и я практически на ней, обтираю ею сырую вонючую стылую грязь. Неловкие старания зажаться, но я коленом шире раздвигаю её ноги и продолжаю дальше вбивать в нее этот полезный жизненный урок. Замешкавшись, я ослабляю хватку, и новый укус не оставляет себя ждать. Влепляю сильную затрещину, чтобы запомнила – участь жертвы принимать, а не сопротивляться. Беру за волосы в кулак, натягиваю на себя, мне нужно посмотреть в её глаза, они так о многом могут мне сказать…

На мой тихий шёпот – «Не смей кричать и дёргаться» - оцепенелый взгляд… Тихонько вынимаю из кармана нож… Она всегда боялась ножа, вроде в прошлом было какое-то неудачное нападение, но холодное оружие по сей день осталось самым большим её страхом. Очертив стальным лезвием скулу, прижимаю к натянутым стрункам жил на нежной шее. Нож, словно в танце, снова скользит наверх, провожу сталью по мягким, чувственным, умелым губам. Власть… Теперь ты понимаешь, сука, что такое принадлежать? Глаза закатились, тело обмякло, молчишь? Правильно… У тебя больше нет голоса. Нет воли. Нет желаний. У тебя ничего нет кроме того, что я тебе дам сам, ну а затем решу, как и когда ты получишь то, что я для тебя уготовил. У тебя ничего больше нет кроме того, что я тебе внушу. И я сейчас как раз ловлю свой кайф от твоей наступившей грани, сучка. Я хочу протащить тебя за самую душу по этому острому лезвию, забрав себе твой угасающий свет. Обмякшее тело, толчки в него, глубже, словно до сердца, ускоряю темп, и меня накрывает сильнейший оргазм. Мне хочется сейчас стонать до крика, рычать в ночное небо, в самую чёртову холодную луну…

Пытаюсь закурить, руки не слушаются, наконец глубоко затягиваюсь, вдыхая едкий дым, и наслаждаюсь блаженной эйфорией. Вот он, звериный кайф взявшего своё по праву победителя, а значит, сильного. Сейчас осталось только докурить, и, бросив окурок на лежащее в ногах тело, уйти и раствориться в мраке ночи. Жить дальше, не вспоминать больше о том, что ты сегодня получил. А получил ты то, что хотел. Ты посчитал, что вправе наказать и растоптать за преданное чувство. Да и какое нам, собственно, дело до этого безвольного кулька, валяющегося сейчас в ногах на грязном бетоне, не подавая ни малейших признаков жизни?

Очнётся, отряхнётся… И будет тоже дальше жить, но правда далеко уже не та… Она не уйдёт от меня прежняя, мне нравится слово – изменённая, от той отчаянной боли, которой, не прочувствуешь, не прожив. Останется подобие той, её жалкая тень с татуировкой на лбу – «жертва», которая будет всё время прятаться в спасительную тьму, шарахаться от всех мужиков, ибо они теперь все для неё потенциальные насильники. Она отныне будет жить во тьме и страхе, но какое нам до этого есть дело? Оттолкнуть её ногой, пнуть напоследок, можно еще смачно плюнуть сверху. Она хорошо нас накормила…

Тебе же вкусно именно так – ходить по тонким граням, там, где заканчивается человек и наступает царство зверя. Сладкий опиум твоей абсолютной во всём власти, смакуй и наслаждайся… Стоп!!! Пора бы сделать шаг назад. Чем отличаюсь Я от Зверя? У нас с ним разные понятия о силе. Зверь упивается своей Вседозволенностью, тогда как сила Человека – его Разум и его Воля. Ещё один шаг назад. Два шага назад. Всепрощение…

***
Ночной город, погрузившись в чёрный саван ночи, остывает, улицы пустеют, лишь часы с пристрастием отсчитывают поздние минуты. Одинокие фонари разрезают тьму своим унылым светом, да смотрит сверху беспристрастная, высокая луна… Она свидетель тому, как я сижу сейчас в этой разрухе, в шаге от пропасти, бессмысленно смотря перед собой сухими глазами в пустоту, и прижимаю к себе женщину. Луна – немой свидетель моего саморазрушающего противостояния, таинственный судья поступку, и я пока, увы, не знаю ее вердикт - сумел ли я остановить себя на грани. Все люди разные, но есть у всех одна похожая черта, что делает нас уязвимыми – чувство вины и безысходности…
- …Детка, очнись! Я тебя сейчас согрею… Вот так, моя хорошая… Лучше?

А дальше будет так, как я тебе внушу. Дрожащие губы снова теплеют, ты плачешь, а я слизываю с уже розовеющих щёк солёные дорожки твоих слёз… Ты пришла ко мне, моя хорошая, доверившись, и плачешь сейчас от счастья этой боли, ведь я тебе обещал больше, чем любить. Сейчас я поменяю твои мысли больше, чем на секс. Я хотел с тобой больше, чем секс…

Позже, после ванильной ночи, холодного шампанского и ванной с лепестками роз ты упорхнёшь в привычную тебе кукольную жизнь, и будешь часто вспоминать такое необычное приключение со странным Доминантом… А я… За моим окном привычная гармония ночного неба. Я делаю очередной глоток из низкого стакана, и на душе, несмотря на темноту, разливается спокойствие и теплота. Город внизу горит привычной вереницей огней, обычная ночная суета… Как заговорщик, я подмигиваю луне, застывшей в стекле кухонном окна. Подруга, ты одна загадочный хранитель моих тайн, страж моих мыслей, единственный безмолвный, беспристрастный , моим делам, судья… .

Мигель Завьялов & Милана Пилипенко