Про Михалыча

…

- Михалыч, а у тебя семья есть?

- Жена, сын взрослый уже, две внучки.

- Погоди, так тебе лет-то сколько? Вроде не сильно старый еще, так не скажешь.

- Нормально мне лет, все мои.

- А на войне воевал ты?

- Не-а, не успел. Мне 11 лет было, когда она началась, а потом я в плену сидел.

- Это как?

- Ну как, как. Отца забрали в первые дни, дальше ни слуху, ни духу. Ну понятно, ополченцы, чисто смертники. Мать от голода померла, меня кормила своим пайком. Да чего там того пайка-то было, одно название. Потом наши ушли, я пошел и в плен сдался. Сидел в лагере под Псковом, там хоть баланду давали. Меня из-за этого, когда война закончилась, на работу не хотели брать. Мол, враг народа, сука, была б наша воля – мы б тебя тут и шлепнули, хоть тебе и 16 лет всего. И, главное, сидит такая рожа толстая, платочком надушенным пот праведный утирает, весь перетрудился, а во мне весу 45 кило со штанами, вместе, ветер дунет – и нет меня. Немудрено – 2 года в лагере, да 3 в детдоме, тоже не курорт совсем. И он мне такое говорит, а? А мне чего делать было в 11 лет? Сдохнуть? Я не сдержался, графином в него запустил.

- Молодца. Попал?

- Нет, конечно. Даже не докинул. В глазах аж все потемнело, то ли с голодухи, то ли от обиды. А он от страха, сволочь толстая, едва не обделался, завизжал, помощников вызвал. Скрутили, сдали в милицию, хорошо, что майор там мужиком нормальным оказался, пожалел. Отправил меня на аэродром, к корешу своему. Тот меня в слесарную мастерскую, помогалой на первых порах. Подай, принеси – да мне за счастье было. Первую неделю на верстаке спал, телогреечкой укрывшись. Потом койку в общаге дали. Мужики меня подкармливали как могли. Научили погрузчик дизельный водить, тягач аэродромный. Электрику маленько освоил. ШРМ закончил.

- Это что такое?

- Школа рабочей молодежи значит. Днем работали, по вечерам учились. Потом в армию ушел, бензовоз водил. Как вернулся, опять на аэродроме стал работать, уже мастером по технике наземной. Женился на девочке из столовой аэродромной, официанткой там работала. Тоненькая, что тростиночка, тоже никого у нее не осталось. Как-то у нас сразу все получилось, полгода знакомы были всего и поженились. В бараке жили, тесновато, конечно, но – душа в душу, ни разу даже не поругались. Сына мне родила. Институт я заочно закончил. А в 59-м году меня в командировку послали на год, в Судан. Мы там аэродром строили, я местных ребят учил, которые обслуживанием техники должны были заниматься. Вернулся когда – а у нас тут изменения большие.

- Погоди, а как тебя за границу выпустили, если ты в плену был?

- Да тогда уже спокойно к этому относились. У нас полстраны ведь – кто под оккупацией, кто в плену был, кто из раскулаченных. Работать-то все равно нужно кому-то. Ну, особисты проверяли, наверное, контролировали, но ни разу никто вопросов лишних не задавал. Так что – нормально. Так вот. В 57-м Петриченко премию Нобелевскую получил, за то, что переходы второго порядка теоретически рассчитал. А в 60-м наш аэродром передали в подчинение одному НИИ, который по этой теме работал. Сделали на нем опытную базу. В общем, я вернулся – а тут техника новая, о какой я даже не слышал. Ученые какие-то, генералы в орденах до пупа. Пошел в инженерную группу работать. По сути, заново учиться пришлось, как и всем остальным. Поначалу тяжело освоение шло, очень. Бились много, страшно. Оно понятно – Дальний космос, сурово все. Ближний-то уже освоили к тому времени более-менее, но нужно было и дальше расти. Ну да это ты сам все знаешь, читал, поди. А потом попроще стало. Работали много, конечно, дома дай Бог раз в месяц появлялся, но уже ясно было, что все не зря. Потом, году к 75-му, совсем нормально стало, спокойно. Квартиру нам дали в новом доме, потом мы и дачу построили. Работа с 8 до 5, дома порядок, хорошо, по выходным на даче в огороде возился. Помидоры, кабачки. Нормально жили. Жена любимая, сын толковый, в Болгарию ездили летом, в Прибалтику. Плохо, что ли?

- Да не, Михалыч, чеж плохого-то. Помидоры свои это да.

- Помидоры знатные у меня растут. «Бычье сердце» - знаешь такие? Не, не знаешь, темнота, что с тебя взять.

- Да какие мои годы, вот старый стану, так сразу огородником заделаюсь. А ты чего вдруг все бросил, Михалыч?

- Да куда вас, щеглов таких, в одиночку отправлять? Вы тут наколонизируете, ага. Начнете с местных кактусов самогонку гнать да гоняться наперегонки на челноках. Глаз да глаз за вами.

- Не, Михалыч, самогонка – это больше к вашему поколению. Нам за вами не угнаться ни в жисть. Если что, я тут случайно видел список с выговорами за прошлый месяц. 700 литров браги у одного орла, а? Не, ну я понимаю, масштабы, но где он ее ставил? Это же 4 ванны чугунных без малого!

- Так, все, закрыли тему. Выговоры он читает, умник. Сейчас пойдешь у меня на вышку приборы проверять. Шестьсот ступеней вверх, назад на заднице можешь съехать, так и быть, разрешаю. Я так-то догадываюсь, к кому ты там шляешься в канцелярии, и кто тебе секретные документы читать дает. Допрыгаетесь там вместе со своей зазнобой, особый отдел шутить не будет.

- Ладно, ладно, че ты сразу. Так все-таки – чего вдруг ты согласился?

- Да сложно объяснить. Вот ты маленький был – в небо смотрел?

- Ну конечно.

- А что чувствовал, когда звезды видел?

- Да как-то и не думал об этом. Я ж в городе рос, а там со звездами туго было, фонари мешали.

- А, ну да. Не романтик. А меня всегда звезды манили. Ты не думай, мол Михалыч старый, помидоры-овощи, теплый сортир и все такое. Оно все так, но душа все равно вверх тянется. Я мелкий был, любил читать. До взрослых книжек не успел в свое время дорасти, ну сам понимаешь. Уже потом наверстывал. А детские все перечитал до войны, что в библиотеке были. Фантастику любил очень, да и сейчас люблю. Беляев был писатель такой – знаешь?

- Да конечно. И его читал, и Ефремова, и Лема, и иностранных много, кое-кого даже в оригинале. Мне батя привозил из командировок, я так английский выучил. Но мне фантастика не очень заходила, я больше по классике. Толстой, Достоевский – такого плана. А мать все на батю ворчала – мол, куда тащишь, уже ставить книги некуда, другие вон всякие стереосистемы да джинсы возят, а ты чего. А он только смеется – музыку можно и на «Весне» слушать. И снова книги покупает.

- Уважаю. Молодец твой батя. И ты молодец. А у нас библиотекарь был Юра такой, хромой весь, как переломанный, после болезни какой-то. Улыбка странная, как блаженный. Добрый парень был, любили мы его. Да чего был, и сейчас вроде живой. Война, голод – как он пережил все, не знаю, чудом каким-то.

- Боженька блаженных любит, так бабушка моя говорила.

- Да. Так вот. Затосковал я немного. Иду иной раз вечером домой, голову вверх подниму – а мне как шепчет кто сверху. Мол, пора. И такая тоска берет, что хоть волком вой. Все вроде хорошо, но… тесно в раю, понимаешь? Потом отдышусь маленько, отпустит, пока домой приду – вроде все нормально, как и не было ничего. А потом иду как-то раз по базе, навстречу знакомый подполковник, какой-то весь взволнованный. Что такое? А он мне – нам программу резко изменили, мы не успеваем экипаж набрать, резервных прислали, те совсем чебурашки какие-то, если не сломают, так руки порежут. И на меня так смотрит оценивающе. Дальше догадываешься, что было?

- Да уж несложно догадаться. «И на начальника попал, который ловко вербовал»?

- Хе-хе, молодец. Сечешь фишку. Ну только что меня особо и вербовать не нужно было. Я сам к начальнику Отряда с заявлением пошел, дальше медкомиссия, неделя на подготовку, и вперед. Благо, что матчасть я знал, все по винтику. Это судьба, да. Но так я уже потом понял. Все думал, как жене сказать. Дотянул до вечера последнего, решился наконец. А она только села, смотрит на меня грустно, и говорит – что ж я, не догадалась, что ли? В общем, пошел бортинженером на буксире, которые к созвездию Эридана ходили. Там как раз обсерваторию строили, наши совместно с французами и итальянцами.

- Это первые рейсы?

- Не, не совсем. До нас их уже десятка два было. Все уже отработано было. Взлет, прицепили десяток модулей за собой, пошли не спеша. Месяц туда, месяц обратно.

- Не страшно было? Ну, ты ж гражданский все-таки.

- Да нет. Ну вот один раз нас унесло в сторону от трассы, сбой в системе навигации. Вернее, она просто умерла. Черный экран. А уже далеко, связи нет ни с кем. Аварийный маяк выбросили – ну да толку-то от него. С таким же успехом можно было самолетик бумажный со шлюза запустить. Пару дней так, весьма тревожно было, пока систему оживить пытались. Не, ну мы знали, на что идем, консервов море, вода есть, что-нибудь да придумали бы. В крайнем случае, вручную бы пошли. На два пальца левее Альголя, ага. Но повезло, мимо случайно патрульный борт шел – чудом нас заметил, довел до опорника ближайшего. Повезло.

- Да уж. Жене-то поди и не сказал об этом?

- Нет, конечно. Зачем волновать. Спрашивает меня – «Как слетали»? Ну что я ей могу ответить? Нормально слетали, все штатно. Хотя она, конечно, догадывается о таких вещах, насквозь меня видит, но не говорит. А вообще мне на буксире нравилось ходить. В курсе, что там происходит на трассе?

- Ну слышал что-то. Расскажи.

- Смысл в том, что там с людьми что-то случается. То ли звездные поля действуют, то ли скорость, то ли оборудование какое-то – у людей способности внезапно открываются. Кто петь начинает, кто язык успевает за месяц выучить. Я рисовать начал – ну, не Репин, конечно, и не Шишкин, но с учетом того, что я раньше вообще не сном ни духом – неплохо выходит. А однажды дядька с нами летел, в годах уже, физик, доктор наук, борода седая – на второй день в спортзал пошел, к моменту приземления начал с места сальто прыгать. Интересно это все.

- А у меня не было ничего такого.

- Так не у всех оно. Вообще непонятно, почему так происходит. По моим наблюдениям – у молодых редко такое. Я так думаю, что природа таким образом говорит, что вы и сами можете и спортом заняться, и петь, и рисовать. Вам такой допинг ни к чему.

- Да, наверное. А здесь ты как оказался? Чего с буксира ушел?

- На медкомиссии очередной срезался. Прошлое дает знать, да и возраст. Пассажиром – без проблем, а вот в экипаже уже нельзя. С врачами спорить, сам понимаешь, себе дороже. Они мне говорят – единственный вариант, который тебе подходит, это передовая база на вот этой вот планетке, которой даже еще названия человеческого не дали. На ней гравитация почти как земная, для тебя это важно. Я расстроился поначалу, а потом подумал, да и согласился. Тут тоже неплохо, техника разная, народу больше, простор опять же. Вот сейчас поисковые партии разведку проведут, посмотрят, что тут вокруг творится. Если предварительные данные подтвердятся – будем здесь разгонный блок ставить, чтобы дальше идти. Хотя некоторые уже говорят, что нужно притормозить, а то не успеваем осмыслить данные, что уже насобирали.

- А жена как? Одна останется?

- Через пару месяцев прилетит. Сейчас я тут осмотрюсь мало-мало, и вызову ее.

- Что, так сразу согласилась?

- Поворчала немного, конечно, для порядку. Потом согласилась. Мы ж в любом случае обратно потом уедем, это не навсегда. Поживем тут пока. Работа для нее найдется, скучно не будет. Народ здесь знакомый есть, с кем языками зацепиться. Так что нормально.

- А спишут если совсем по здоровью?

- Да типун тебе на язык. Не, ну могут, конечно, я так-то думал об этом. Пойду в школу работать или в путягу, вот таких пионеров, как ты, учить. Мне вообще нравится с детьми возиться. Языкастые вы, конечно, не в меру сейчас, но ничего, если пообтесать – так работать можно.

- Понятно. Слушай, Михалыч, а вот что еще спросить хотел. Что там со Спиридоновым случилось? Говорят, его когда вертолетчики вытаскивали из модуля после посадки – аж не узнали, вернулся весь седой, постарел лет на 20. Да и не летал он больше никогда после этого. Ты же знал его, наверное?

- Володю-то? Да знал, конечно, хотя и не близко. Все-таки у нас свои задачи были, а у них свои. А допуск у тебя какой? 2-1? Ну расскажу, ладно. Только я сам без подробностей знаю. И это – давай чуть позже? Смотри, трак идет, бригада возвращается, пошли встречать. Дезинфекцию включи, пусть прогреется пока. И каску надеть не забудь. Все, идем.