Свободен как воробей

Воспоминания о жизни после войны 1946 – 1950 гг. Западная Украина, город Проскуров. Бедность, свобода, церкви, воры, блатные, обидчики.


А раньше жили в Сибири на берегу Енисея. И вот пришло наконец лето 1946-го. Война позади. Мне – 5 лет. Мои родители подались из холодной и голодной Сибири в тёплые края на Западную Украину, в город Проскуров.

Отца, как и в Красноярске, приняли на работу в местный военный гарнизон. Но не вольнонаёмным зоотехником, как раньше, а на должность техника-смотрителя КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть). 

Для устройства отцу выделили земельный участок в 6 соток по улице Котовского 115 для строительства дома. Участок располагался на окраине города в низине, у речки Плоская, приток Южного Буга, на месте бывшей городской свалки. Отец соорудил землянку с печью (по-сибирски) и я зажил бедно, но счастливо и вольно.

Позже родители выстроили домишко получше и с моим посильным участием. Материалы на стройку набирали на развалинах польского костёла и еврейской синагоги в центре города - по разрешению. Мне поручили сбивать кельней штукатурку с кирпичей.

Мать, проживая в городе, умудрилась так и остаться крестьянкой. Она вела домашнее хозяйство и огород - растила овощи, держала кур, растила фруктовые деревья. Подрастал и я.

К семи годам я вполне освоился в ближнем районе города и смело шлялся по нему с утра до вечера. На высоком холме, заслоняя солнце по утрам, возвышалась христианская церковь. Звоны её колоколов будили во мне неясные чувства. Но меня больше чем город увлекали луга.

За огородом простирались луга. Их бороздила речка Плоская, приток Южного Буга. Вода в ней была кристальной чистоты. Луговая трава была мне по пояс и выше. Я в ней мог легко затеряться... В болотцах росли баськи (камыши) как пики, квакали лягушки, роилась мошка, тонко зудели комары. На кочках островками росли кривоногие кусты верб.

Семьи, где были мужчины, копали траншеи и осушали луг, расширяя огороды. Но мужчин было мало. Одни пропали на войне, другие сидели по тюрьмам за "пособничество".  Частные дома населяли, чаще всего, богомольные бабки и малые дети, непонятно от кого родившиеся.

В частных домах на ближней улице, её называли Завалье, жил тихий народ. Большинство были украинцы, поляки, изредка русские. Многие пережили оккупацию и были задавлены жизнью и властью. Дома были старые, заборы гнилые, улицы мощены камнем. В Рождество мы подбирались к их окнам и пели колядки, выпрашивая еду: "Куленда, куленда! Баба с пецу выгленда. А я бабу за ноги – давай, бабо, пироги!". В кирпичных многоквартирных домах жили русские и евреи. Моя семья жила в доме из шлака с кирпичными столбами по углам. Его построил мой отец.

В дни святых праздников, отзываясь на звоны, я пробирался к церкви поближе, стоял за оградой и пялился на крестные ходы по её двору. Впереди шли попы. Полы их одёж волочился по земле, хоругви трепетали на ветру… За ними со скорбными лицами топтался простой народ, неся в руках снедь для освящения. Издалека несло дразнящим ароматом куличей. У ворот церковного двора рассаживалась убогая братия попрошаек. Они переругивались, ссорясь за место. Лица их были притворно слезливы. Они крестились, голосили молитвы и тянули руки к прохожим за подаянием. Мне они были противны.

Я был босоног, голоден, в грязноватой одежде и ко мне никто не приставал – отнять у меня было нечего, кроме жизни. А жизнь моя и копейки не стоила – не продать.

Чуть поодаль собиралась местная шпана. Верховодил ею взрослый парень - инвалид без ноги с костылём. Веко одного его глаза было вывернуто то ли взрывом снаряда, то ли родовой травмой. Выглядел он страшно, и я боялся смотреть ему в глаза, но с интересом слушал. Он торговал цацками – медалями, крестами, орденами, показывал старорежимный платиновый орден и предлагал купить, называя какие-то несусветные цифры в рублях.

Я тянулся к старшим. Некоторые из них были ворами и блатными. Они, как мне казалось, были справедливы, патронировали малышню по-доброму. Помню Натана Орлова. Ему было лет за 20. Рубашка на распашку, на груди тюремная наколка, мускулистый, красивый. С ним я не общался, но тёрся рядом. Он был моим кумиром, как и "Лысый" - блатной киномеханик, бывший ЗЭК, что спас меня, начинающего воришку, от погони в парке Коцюбинского. Но были и обидчики малышни. Их я молча ненавидел.

Помню третьегодника Балаева, одноклассника. Он был много сильнее нас, малых, был грозен, хмуро озирался на нас, словно мы ему были вечно должны.
Однажды Балаев ударил в нос новичка класса Славкина. Тот склонил голову к парте, закапала кровь как лак... Я вздрогнул, все вокруг оцепенели. Славкин мне нравился - он часто пел смешную песню на финский манер: “Тини-мини россель пумпа ква. Пумпа ква-квара. А никва дерма. А россель пумпа...”

Балаева я ненавидел. Жаль, он не попался мне, когда я вырос, стал сильным, рослым - затолкал бы в канаву рылом. И знаете почему такой гнев у меня? Потому что такие как он с возрастом не меняются - признают только силу. Им место - в канаве.

Моя мать, копая у дома огород - бывшую свалку города, нашла ржавый дамский пистолет Вальтер. Она отмыла его в керосине и отдала мне играться. Она, бывшая деревенская девчонка из под Красноярска, вечно усталая хозяйка бедной городской семьи, не знала что это такое. Думала - игрушка.  В школе я похвастался пистолетом другу Славке Кабаеву. Он был сыном журналистов из Винницы. Его мать публиковала в областной газете свои хвалебные стихи Сталину. А отец, Георгий, часто выпивал, ссорился с ней и стрелял в окно из ружья.

Славка раздобыл патроны от мелкашки. Мы спрятались в моём сарае. Славка зарядил пистолет, поклацал, но тот не выстрелил. Славка расшалился, приставил пистолет к моему животу и клацнул. Я - похолодел, вырвал пистолет из его рук. В ответ он стал смеяться, мол, я трус.

Славка по натуре был мамкин сынок и подлиза. Угождая верховоду класса Балаеву, он сдал ему мой секрет. Балаев надвинулся на меня и приказал принести и отдать пистолет. Защитить меня было некому - родителям не скажешь, старший брат мной не интересовался и лишь ругал. Пришлось отдать.

Когда я стал постарше, блатных в моей жизни уже не было. Одних выловили, другие повзрослели и расселись по тюрьмам, третьим постарели. А может дело было в ином - я удачно избегал встреч с ними. Мне стало некого бояться, и я шлялся по городу в любое время в любом месте. Я был свободен как воробей.

И всё же в детстве иногда более сильные и нахальные старшие мальчишки меня крепко обижали - то подзатыльник дадут, то пнут без причин просто так, для "воспитания". Поколотить меня они не успевали - я не распускал "нюни", а просто убегал. Но я верил, что когда-нибудь отомщу им.
 
С тех пор прошло очень много лет длинною в жизнь. Но я до сих пор мечтаю некоторым обидчикам из детства хорошенько дать в морду. И даже с наслаждением представляю, как я это сделал бы. Ещё бы – я вырос, стал сильным. Жаль, не встретились. Впрочем, они были много старше меня и давно  скопытились. Их имена никто не знает. Эту судьбу они заслужили...

18 декабря 2017 г.