88 год. Гл. 17. Происшествие из ряда вон!

Глава 17. Происшествие – из ряда – вон!

Ласковое тепло в квартире, недавно завершившийся сытный обед. Так вкусно готовить может только моя Ромашка! Быстро утолившие своё любопытство, возятся на диване в зале с привезёнными игрушками, дети. Дожидавшиеся ночи, несколько возбуждённые, ведём мы с женой неторопливый разговор о событиях недавнего времени. Чувствую себя расслабленным, мне очень уютно на любимом месте за кухонным столом. Ощущение близости родных мне людей переполняет внутреннее состояние неописуемым блаженством.
Но вот, что-то постороннее проникает в квартиру и начинает настойчиво выводить из состояния расслабленного покоя. Это – всё нарастающий за дверью, произраставший на лестничной площадке, шум. Он всё усиливается, переходит в назойливый стук, стук по двери соседской квартиры. Стук перемешивается с гулкой полупьяной бранью и бормотанием, явно не трезвого человека.

Странно, наша лестничная площадка на четвёртом этаже, до сих пор, была примечательна особо ценной тишиной, которая так характерна для высших этажей многоквартирных домов, и которой так не хватает этажам первым.
Рома перехватывает мой недоуменный взгляд и поясняет:
– Не обращай внимания, это к нашим соседям старикам ломятся покупатели.
– Что за новость, какие покупатели, какая торговля на квартире, на четвёртом этаже?..
– Да, это дед Арсений, пользуясь дефицитом, стал приторговывать водкой на дому.
– И давно это происходит?
– Уже с месяц, – вздыхает Рома, – бывает, и в нашу дверь по ошибке ломятся…
И тут же, как бы в подтверждение её слов – несколько раз настойчиво бряцает резким звуком по квартире звонок, явно заблудившегося, непрошенного, гостя.

Мне пока только любопытно. Я отпираю дверь и вижу подвыпившего мужчину смахивающего на «бича», нетерпеливо ожидавшего отпирания заветной, но явно не моей, двери.
– Слушай мужик, будь повнимательнее, и вообще, – что не понятно – соседа похоже, дома нет.
– «Мужик» – толи грузин, толи ингуш, – рад, что перед ним хоть кто-нибудь появился. Его неистребимое желание выпить обретает новое дыхание. Он полузаплетающимся языком пытается сформулировать мысль о желании приобрести заветный «пузырь».

Во мне же, от вида его непотребной морды, начинает закипать внутреннее раздражение:
– Валил бы ты отсюда, – с видом явно не склонным к продолжению разговора, бросаю я пришельцу, и захлопываю дверь.
Раздражение перерастает в кипучую злость, когда через несколько минут, наконец, переваривший, и не удовлетворённый полученной рекомендацией, проситель, – вновь, теперь уже с явным умыслом, начинает колотить именно в дверь моей квартиры.

– Витя, да не связывайся, сейчас он угомонится, и сам уйдёт – почуявшая недоброе, которое, явно, написано на моем лице, пытается остудить вскипевшие во мне чувства – жена.
Поздно, я резко распахиваю дверь. Хочу просто обматерить мерзавца, но он, не успевший адекватно отреагировать на образовавшуюся вдруг перед ним пустоту – начинает, проваливаться прямо на меня. Инстинктивно я отталкиваю его толчком в грудь. Вроде бы и не сильно, но непрошеного гостя отбрасывает и он, нелепо взмахнув руками, откидывается назад и прямой как бревно, увлекаемый тяжестью собственного веса – опрокидывается, плашмя спиной, всей тяжестью тела, на бетонный пол лестничной площадки.

Хрррясь! – раздаётся удар безвольной в падении головы о бетонную твердь. Голова своим затылком не достала буквально нескольких сантиметров до острого выступа лестницы. Не случись этого – она бы непременно раскололась!
В воздухе повисает обречённая тишина...
Явно не ожидавший полученного результата, я цепенею от случившегося. Прямо передо мной на лестничной клетке лежит свежий неподвижный труп. Леденящим душу ужасом наваливается страх. Резко обострившимся осязанием я отмечаю полную пустынность подъезда, тишину за закрытыми входными дверями соседних квартир с явно, отсутствующими там, жильцами.
Мелькает подленькая мысль – ну, того что произошло, ведь никто не видел! Надо, просто запереть свою дверь и затаиться, ведь мог же, просто так, споткнуться и расшибиться человек… И вряд ли кто сможет доказать, что я к его смерти имел отношение…

А дети дома, а жена, – что подумают они?.. И, как потом с этим жить… Представить, что будет потом – просто, невыносимо.
Нет, я не мог его убить, это слишком не справедливо! Такое со мной просто не может произойти, в принципе! Оцепенение проходит. Душа переполняется неистребимой верой в благополучный исход стычки. По-прежнему, управляемый инстинктом я бросаюсь к распластавшемуся неподвижному телу, хватаю его за ткань куртки на груди и, приподняв, сильно встряхиваю. Болтается непроизвольно повисшая голова. Отмечаю, что крови на бетоне нет, ожесточённо встряхиваю тело опять – и, о Боги!!!..
Самой восхитительной мелодией звучит для моего обострённого слуха мычащий стон, процеженный из щели перекосившегося от усилий рта пострадавшего, через начавшиеся, наконец, едва шевелиться губы. Мычание набирает силу, человек открывает глаза, бессмысленно раскатившиеся зрачки  приобретают управление, наконец, улавливают моё лицо и упирают в него взгляд.

Вот уж действительно, – пьяного ничто не берет. Вот только голос – абсолютно протрезвевший. Видно, что человеку очень больно. Он, оценивая своё состояние, полностью уходит в себя. Его рука тянется к голове, ощупывает ушибленный затылок и возвращается к глазам, изучается глазами. Я тоже, вижу – на ладони кровь. Её совсем не много, но она есть.
Он, явно по национальности – ингуш или чеченец, и первые слова, которые, очнувшись, ведомый природным инстинктом, он отчётливо произносит, несут угрозу
– Ну, всё, – тебе не жить, – зарЭжу…
Мне не важен смысл его бормотания. Важно, что дополнительно к моим усилиям, он находит силы и в себе, чтобы, наконец, приподняться и зафиксироваться в сидячем положении.

– Ты держись мужик, я сейчас вызову скорую помощь! Порываюсь встать, но ингуш довольно цепко хватает меня за рукав – он, явно, не желает услуг скорой…
– Ну, хорошо, хорошо… как ты себя чувствуешь… встать можешь?
Мужик всё ещё не решается покинуть устойчивое сидение на полу – лишь продолжает очумело вертеть головой.
Я умудряюсь прощупать его ушибленный затылок. Ушиб есть, кожа повреждена, но череп цел… Конечно же, он получил сотрясение, но похоже, лечить подобные травмы с помощью врачей в его жизненные планы не входит. Он упорно не желает,  чтобы я вызывал скорую.
Совместными усилиями мы, наконец, становимся на ноги. Мужик всё явственнее приходит в себя, к нему возвращаются силы и… он совсем трезв. Слава Богу, не чурается помощи и, почувствовав моё искреннее переживание и сочувствие его горю, напрочь утрачивает свою воинственность. Он неуверенно разворачивается и направляется к выходу. Я не могу его просто так отпустить, подставляю своё плечо, и мы медленно начинаем спускаться во двор.

Он всё-таки, здорово ушибся. Мы присаживаемся на скамейке у подъезда. Вижу, что его сознание ещё не окончательно просветлилось, но мужик держится стойко. Мы сидим ещё минут двадцать, даже поддерживаем какой-то разговор, вертевшийся вокруг необходимости – сопроводить его, раз он так упорно отказывается от больницы, – хотя бы к дому. Но вот, он пришёл в себя окончательно и готов покинуть скамейку. Я, всё-таки провожаю его до остановки автобуса. Мы прощаемся, пожав друг другу руки, и расстаёмся, кто бы мог подумать, – почти друзьями.
Увозит автобус горемыку, и я, наконец, позволяю себе расслабиться. Сидя на скамейке у подъезда, долго упорядочиваю свои чувства.

– Какая это мелочь – два месяца проведённых в армии по желанию Облвоенкома….
– Почему, вдруг, стала возможной торговля водкой на четвёртом этаже жилого дома…
– Это что? – Гримасы Перестройки, развивающей кооперативное движение и приветствующей предприимчивость гражданина…
–  А вот, только что, я едва не убил человека…
–  Кто пытался накликать, и кто отвёл от меня эту чудовищную беду?.. 
Медленно, второй раз за день, но совершенно с иным чувством, преодолеваю я крутые ступеньки лестничной клетки. Возвращаясь, домой – предстоит ещё успокоить мою, так нелепо растревоженную, семью…