Новый год у Митрохи

– Ну что, Степаныч, снова к нам? Бабка твоя, Василиха, уж и не нарадуется прям: гля, грит, унучек какой внимательнай стал, прям чуть ли не кажнай месяц ездит! И мине всю подарками так и завалил! Знаю я эти подарки, хвалится, нябось?
– Ну почему хвалится, я ей продукты постоянно вожу, всё свежее. А то у вас тут лежалое всё?
– А ты не скажиии, кажну неделю автолавка приезжаить. Я, правда, туды не хожу, бабка у меня руководит хвинансами, её и моя пензия. Вот она и отоваривается. Я тока, када приспичить, ну за водкай али красным сходить. А так не, не могу я этими деньгами распоряжаться, враз всё в лавке оставлю. Бывало и такое, как-нить расскажу при случае.
   А счас я те расскажу, как мы за ёлкой к Новому году, в лес, с бабкой ходили. Ты ить Новай год приехал справлять аль просто опять, проездом?
– Да, побуду, после праздников поеду. Отдохнуть хочу.
– Эт идее ж ты, радимай, так ухряпался, что отдохнуть хочешь?! Можить, баба так уделала твоя? Бабы они ить такие, не приструнишь – заездють совсем, без передышки, а им всё мало! Да, чё молчишь-то? Правда глаза колить? А ты слухай, да на ус мотай. Понял? Им тока повадку дай, совсем не слезуть, и всё штоб по ихнему было. Ладна, не перебивай, а то память совсем худая, могу и забыть чего.
      Надысь, утром, бабка и говорить мне: давай, Митроха, с тобой Новай год по-людски стретим.  Я говорю: а как ето по людски?  А так, грит, с ёлкой, и штоб ты трезвай был.  Мине даже взорвало: как ето, праздник и трезвай, ты што несешь?! Праздник он для того и праздник, штоб выпить и погулеванить! Ты чё, опупела совсем! Ето так положено, и не мы ето ложили, а предки наши, а они не дураки были, хотя твои, я чой-то сильно сумлеваюсь!
    Вот так поговорили с ней, а чё, мы завсегда так разговариваем, эт ишо хорошо без тычков,  а то и огребла бы, запросто. А чё, баба она ить, как лошадь, пока не вдаришь – не тронется, иль, наоборот, не остановиться.
    Да! Ну поговорили и решили опосля обеда в лес с ней сходить, за елкой, уговорила, твою мать! Пообедали, я хотел стопарь на грудь принять – не дала. Я, грит, те знаю, вот придём с ёлкой, тады и... Ну што ты будишь делать, твою мать! А ить как знала, не дала, а то ба вместях там в лесу и остались ба! Да ты не перебивай, не перебивай, а слухай, чаво там в лесу-то приключилось.
    Да! Взял я ножовку, хорошая такая, вострая, прям как нож, и салазки, большия, но легки, деревяненькие, сам, помню, делал, тока када – не помню! Взял я салазки с ножовкой, и пошли мы с бабкой в лес, луче б дома сидели, твою мать! Да ты слухай, чё далей-то было. В лес пришли, долго ходили, я всё выбирал покудрявей, а знать ба, я б сучок на краю спилил, штоб иголки были и хорош, домой.  Нет, твою мать, покудрявей захотелось. Ну и выбрал, хороша: кудрявая, хоть в Кремль вези. Правда, высокая. Ну я повыше спилил и начал на салазки укладывать, привязывать, а бабка всё округ крутилась, ходила. Я елку отташил от пенька и не успел оглянуться, как слышу: моя бабка, как заорёть благим матом!  Я оглянулся назад, а там моя бабка  ляжить и за правую ногу держиться, а сама орёть! Я грю, рот заткни, а то щас добью, чё случилось-то? А она на пенёк показываить и на ногу, говорить-то не можить, тока орёть. Твою мать, и в Новай год и в ёлку вместе, ты чаво, ногу сломала? Ня знаю, болить и всё! Навернулась я на пенёк, нада было понижей спилить! Тибе не спросил! И чаво ж с табой теперь делать? Не знаю, грит,  домой вязи! Чаво?! А елку?! Мы зачем сюды пришли, итить твою мать! С ёлкой пойдем! А как жа я? Как хошь! Бряши не бряши, а итить-то нада, уже темнеть начало.
    Усадил я бабку на салазки, дал ей в руки один толстай конец от ёлки, дяржи, грю, не падай! А за ёлку головой отвечать будешь, поняла? Попробуй брось, я те брошу!Кой-как из лесу выташшил: сначала ёлку, а потом бабку, подождала, ничё не случилось, тока орала все время: Митроха, ты мине не бросишь?  Эт, грю, я ишо погляжу! А она знат на чё нажать – то и орёть: а ты без мине самогонку не найдишь! Пришлось ворачиваться. Выташшил и бабку, загрузил всё на салазки, дал приказ не елозить, а сидеть смирна и молчать, штоб  перед соседями не позориться.
     Кой-как я её до деревни приташшил, а там вить по улице ишо метров 500 нада. Ну там дорога накатанная, тока притормаживай да ишо под бугорок, красота! Прям хоть сам рядом с бабкой пристраивайси. Качу я  так, лишь ба кто не увидел – засмеють  вить! И тока так подумал – стоить у своей загородки Семка Голыш, ну ты яво знаешь – любитель всем клички давать. И так он на меня поглядел! Я хотел было прошмыгнуть мима, а бабка как на грех чихнуть захотела, не могла потерпеть, мля! Голыш и увидел эту демонстрацию – уж луче бы и не видел.
     Прищурился так и грить: эт чёй-то ты, дед Митроха, везёшь, на ночь глядя?  А табе какое дело, грю, ёлку на Новай  год!  А при елки, спрашивает Голыш, чаво? Табе, кричу,  какая разница, чаво? Снегурку из лесу прихватил. В шутку хотел все проиграть. Ну, а у няго рази прошмыгнешь?! Вот так и стала бабка моя Снегуркой под Новай год. Как выйдя на улицу, тока и слышна –Снегурка да Снегурка, мать твою!
– Дед, а нога то как?
– Да никак, бабку Колдуниху позвали, ты тоже её должон помнить, она недалеко от бабки твоей живёть, она ей и вправила. Говорить, она тока её подвихнула. А я её пёр, весь в мыле. А ничё, ей как ногу вправили, так она мне прям стакан полнай самогонки накатила, на радостях-то, што всё обошлось. Што ни говори, а куды ж мы друг без друга!
     А елку мы убрали, игрушки ишо военные остались, всё в сундуке у ей валялись, ну и конхветки, канешно, навешали, тока срывать некому. Хошь – погляди, зайди.
– Ладно, дед, я на праздник к вам загляну, хорошо?
– Вот бабка-то обрадуется, не одни всё же, заходи, стретим как нада! Да привет Василихе и своим от меня передавай, будем ждать!
     А Степаныч стоял и улыбался, вспоминая Митрохину историю. Вот неугомонный старик!