Людка

...Недавно с Танюшкой вспоминали Людку, жену известного российского певца. Мы знали её с детства, но в разные годы. Людка была сиротой, жила с бабушкой в ветхом доме на той же улице, где и я родилась. Дружила она не с нами, девчонками, а с мальчишками. В школу ходила  не в школьном платье, а в лыжном байковом костюме. Она, я думаю, с рождения была свободным человеком, не терпящим над собой насилия. Откуда она такая взялась в нашем замороженном городе? Это было в те времена, когда в школе нас всех заставляли сидеть, сложив на парте руки одна поверх другой, когда мою старшую сестру за малейшую провинность  била по рукам ее первая учительница. Помните старую песню «учительница первая моя…» Учительница-мучительница... Шелохнуться было нельзя! А Людку невозможно было заставить делать то, что она не хочет. Я помню такой эпизод. Мы в тот год в одной школе учились. Мне было тогда десять лет, ей, наверно, одиннадцать. На перемене она почему-то забилась под стулья, собранные в одном углу в фойе школы, и не желала вылезать оттуда. Сначала две учительницы, а потом и подошедший завуч, страшными, грозными голосами требовали, чтобы она выбралась оттуда. Я бы на её месте давно сдалась просто от ужаса, но Людку из-под стульев чуть ли не шваброй выковыривали. Она вылезла взлохмаченная, красная... и разъяренная! Рассерженный щенок. Если и был страх, она его не выказывала.

Потом моя семья переехала, я пошла в другую школу. Наверно, переехали куда-то и Людка с бабкой.

Когда Людка училась в седьмом-восьмом классе, она часто приходила в район, где жила Танюшка, моя школьная подруга, где жил мой будущий, а теперь уж бывший и даже покойный муж. Его тогда все звали Павликом. И я тогда еще не была с ним знакома.

Это был приличный для тех времен район недавно построенных деревянных двухэтажек. Позже, выйдя замуж, я и сама жила там с Павликом несколько лет. Неподалеку находился учительский дом, там жили порядочные, по определению Танюшки, люди, и дети у них были тоже порядочные, дети учителей. А во дворе стояла беседка. Летними вечерами там собирались подростки: старшая сестра Танюшки Валька, Галя Семукова, пару лет назад уснувшая и не заметившая своей смерти, приходил туда и Павлик, приходили учительские дети... Людка  играла им на аккордеоне, а они танцевали. Это было начало шестидесятых, Битлз тогда ещё не знали, даже подпольно. Я у Танюшки спросила:

-Какую музыку она играла?

-"Сиреневый туман", "Маленький цветочек", еще что-то.

Танька в то лето в шестой класс переходила, для танцев не созрела ещё, а посему с увлечением играла в прятки с ровесниками, с Вовкой Расовым, будущим алкашом, гордо называвшим себя королём Октябрьского проспекта. Больше, кстати, никто его так не называл, не знал никто, видать, ничего о его громком титуле.  Танюшка не танцевала, а вот Валька, её четырнадцатилетняя сестра, увлеченно танцевала каждый вечер,  домой возвращалась в двенадцатом часу, и каждый вечер мать её нещадно лупила за позднее возвращение.  Но на следующий день Валька снова была у беседки.

Павлуша, мой бывший, как-то признался мне, что именно тогда, во время танцев у беседки, он был какое-то время влюблён в Танюшкину сестру. А Танюшка утверждает, что Валька на него и не смотрела, не на что было смотреть, и что ты, Лена, в нём нашла, до сих пор непонятно. Интересно бы узнать, ради кого Валька, в таком случае, каждый вечер терпела порку, учитывая, что танцам она свою жизнь не посвятила, а проработала до пенсии медсестрой, дырявила уколами зады москвичей в одной из столичных больниц.

Сыновья учительские были мальчики хорошие, не пьянствовали, а другие дети, которые  поплоше, уже собирались  и на пятерых распивали бутылку вина, какого-нибудь дешевого вонючего портвейна. И Людка с ними. По подъездам дети не обжимались, до сексуальной раскрепощённости было ещё далеко. Глухие советские времена… Галю Семукову, невинную, миленькую, хорошенькую, и, наверно, кокетливую девочку, Людка ни за что обозвала проституткой, смачно плюнув при этом на деревянные мостки, проложенные вдоль домов. Она, видимо, завидовала Галиной смазливости, в неё влюблены были многие мальчишки, а Людка была для них всего лишь своим парнем. Танюшку этот плевок до сих пор, спустя несколько десятилетий, очень веселит.

И Павлуша, и Танюшка рассказывали мне, как Людка, подвыпив, засыпала сидя, склонив голову на аккордеон, но руки выводили и выводили последнюю музыкальную фразу. Она уже тогда, в юности, была профессионалом! Работать несмотря ни на что!

А ещё Павлуша рассказывал о таком эпизоде. Однажды их компания откопала где-то старый, но исправный патефон с пластинками и решила развлечься, погулять с музыкой по улицам города. Они шли, и один из них с невозмутимым видом нёс на руках патефон, другой со всей серьёзностью крутил ручку, третий со всей важностью ставил на ходу пластинку, устанавливал иглу. После того, как прозвучат какие-нибудь очередные валенки – не подшиты, стареньки, Людка, якобы одетая во фрак  и с цилиндром на голове (во что я категорически отказываюсь верить, помилуйте, откуда ей фрак, скорее в том же лыжном костюме), снимала пластинку и шикарным жестом от бедра запускала её в космос. Эффектно,  даже если и без фрака. Павлуша несколько раз рассказывал об этой прогулке разным слушателям, и я каждый раз жалела, что не видела сей картинки своими глазами.


*


Нет сейчас учителей в том доме, нет и беседки. Сейчас это район трущоб, постаревших, потускневших деревяшек, набитых людьми, кошками, собаками. В этих домах снимают жильё у нищих обитателей торговцы с городского рынка, заезжие коммерсанты,  небогатые студенты-заочники, приехавшие на сессию, или абитуриенты. Мало прежних жителей осталось в тех домах. В 70-х годах они в массовом порядке переселялись в новенькие хрущобы, выстроенные на главном Коммунистическом проспекте. А здесь, в районе одряхлевших деревяшек, летними днями в захламлённых дворах на уцелевших кое-где скамейках сидят молодые женщины, покуривают и поплёвывают, а рядом на грязном замусоренном песке играют их дети. Собираются и безработные парни, промышляющие на рынке по карманам. Они играют в карты или в нарды, лениво отмахиваясь от комаров, и цедят из бутылок пиво. Иногда кто-нибудь из жильцов выползет на крыльцо совершенно пьяный, с голым пузом, в шортах, с сигаретой в руках, и просит у "пацанов" прикурить. Иногда вспыхивает короткая стычка с криком и мордобоем, но быстро стихает:  лень, да и ни к чему, соседи всё же.


*


Вряд ли Людка  меня помнит. В лыжном костюме я не ходила, из толпы особо не выделялась. Хотя жизнь ещё раз свела нас вместе в Доме художественной самодеятельности. Она работала концертмейстером, я – художником-оформителем. Говорили тогда, что у неё, у Людки, абсолютный слух и её музыкальная одарённость несомненна. Я в этом и не сомневаюсь хотя бы потому, что, в свою очередь, абсолютно музыкально безграмотна. Да, увы, это так.

Людка к тому времени превратилась в крепкого телосложения, немного мужеподобную, с широкими плечами, молодую тетеньку. Фигуры своей она стеснялась, а недостатки преувеличивала. Ходила на работу в тёмно-синей юбке, безликих блузках, старалась быть незаметнее. А  потом рискнула, купила себе джинсы. Я вспомнила об этом, увидев в каком-то журнале снимок: Людка и ее муж, знаменитый певец, в Америке. Люда уже тётя в возрасте, как и я. Одета небрежно, по-американски, в футболку и шорты, и сумрачно глядит в объектив. Я думаю, она до сих пор своей внешности стесняется, не смирилась за много-много лет. А рядом сияет ослепительной улыбкой певец в облегающих стройные ножки белых джинсах.

Он остался таким же молодым и стройным, как тогда, когда я увидела его на сцене нашего Дома художественной самодеятельности во время проведения песенного фестиваля в 1972 году. В исполнении советских самодеятельных бедолаг-певунов звучали песни «Сердце Данко», «Хатынь», «Однозвучно звенит колокольчик».  «Увезу тебя я в тундру» спели аж  два раза. 

Я тогда оформляла сцену, программку, ещё что-то, не помню. Своё оформление сцены я не помню, но, наверно, что-нибудь жалкое,  при  хроническом-то  дефиците красок и материалов. Не запомнила я и ведущих. Забавно. А вот Людкин будущий муж и тогда обращал на себя всеобщее внимание. Он выделялся из толпы. Во-первых, нарядом. Брюки, облегающие в бедрах и внизу расклешенные, шикарная яркая приталенная по моде рубашка. Туфли – лакированные! И где достал?! Не строгий черный костюм, как у других, не скучная белая рубашка, не тусклые тупорылые штиблеты, как у остальных. Но это еще что! Как он двигался! Не руки по швам, по-солдатски, скованно, как держались   самодеятельные певцы. Он и тогда летал по сцене, танцевал, он пел весь целиком, от макушки до пяток. Наверно, он бы и не смог петь по стойке «смирно». Как такого не заметить?


*


Нет пророка в своём отечестве. Тогда, на концерте, я, сидя в зрительном зале,  посмеялась над ним. Он показался мне чуть ли не забавной обезьянкой, запрыгивающей на кулисы. Слишком велика была разница в исполнении песен между ним – и всеми остальными! Он не стал со временем моим любимым певцом, но теперь-то я знаю, что он труженик, а я уважаю трудяг. И уважаю тех, кто с годами не расплылся, как я, в пожилого человека, сумел сохранить себя в рамках молодости. И пусть! И молодец!

А потом по городу пошли сплетни о том, что Людка и певец стали жить вместе. А потом они уехали. А потом Людка перебралась в Америку. А певец продолжал выступать в России. Свела вместе этих двух незаурядных людей музыка, а что их развело аж  по разным континентам – Бог их знает. Людка в очередной раз сделала то, что захотела. И большую часть времени наслаждается свободой. Или загибается от одиночества. В любом случае, я думаю, она плохо обошлась со своим музыкальным даром.
 
Угрюмый, тяжелый взгляд тёмных глаз – вот что я вижу, вспоминая  Людку. Интересно, снится ли ей там, в Америке, улица нашего детства? Мне, в моей деревенской глуши, где я жизнь  доживаю – снится.
 
Глядя на свою окончательно спившуюся школьную подружку Танюшку, я отчетливо понимаю, что пропасть от одиночества вполне можно и не на чужбине, а на родине, сидя с бутылкой водки рядом с единственным другом – телевизором.

А к чему это я? К тому, как быстро проходит всё на свете.




2007г.