След Глава 1-6

  Глава 1
Следы на заснеженном поле. Поземка, гуляющая по белой глади, скроет их и сотрет с лица земли. Пока этого не случилось, пойдем по этому следу и посмотрим, куда они ведут, где и когда заканчиваются. Но вначале хотелось бы узнать, откуда они начинаются. А начинаются они, если говорить о следах от железнодорожного полотна. Что же касается человека, их оставившего, то он, скорее всего, выпрыгнул из вагона на повороте, когда поезд замедляет ход, что подтверждает два глубоких следа, потом он упал по ходу движения, повернулся на спину, какое-то время лежал. О чем он думал, лежа на спине? О той прошлой жизни, которую перечеркнули линии железной дороги, или о той что впереди, которую он начнет следами по полю, как по чистому листу бумаги – заново.
       Лежа на спине, Александр вспоминал детство, которое закончилось уже полвека назад, босоногое на одну ногу. Ему было четырнадцать, когда жизнь его испытывала холодом. Да. Это было таким же морозным зимним днем в далеком тысяча восемьсот семьдесят седьмом году за тысячи километров отсюда в небольшой деревеньке, затерявшейся где-то в болотах и лесах Беларуси. Александр ушел далеко в лес, проверять капканы на куницу. Идя по глубокому снегу, набрал в тесноватый валенок снега и снял его, чтобы вытряхнуть. Снять-то он снял, а вот обратно надеть не получилось. Ногу начало прихватывать морозом. Он сидел на поломанной огромной ели и смотрел, как снежинки вальсируя под какую-то свою музыку, кружась, падают на ладошку и превращаются в капельки воды, а на босой ноге – нет. Снежинки, также кружась, ложились на мохнатые плечи этой ели, уплотнялись, превращались в огромные снежные шапки, под тяжестью которых ель сломалась пополам. Александра не сломать. Он стряхнул снег и побежал домой босой ногой по снегу и морозу. Нога совершенно замерла и потеряла чувствительность. Уже дома бабуля сунула его ногу в таз с холодной водой и мало-помалу чувствительность начала возвращаться вместе с болью, которую он приглушил пол стаканом самогона, вторую половину втер в болящую распухшую ногу. С этого дня он стал взрослым. Для него этой границей, отделяющей его от детства, было возникшее чувство страха потерять ногу и жизнь. Раньше жизнь его тоже испытывала, испытывала железом. Но тогда не было чувства страха. Нет, оно, конечно же, было. Но это был другой страх. Страх, что его будет пороть отец, за то, что он взял поиграть небольшой ножик с деревянной ручкой и блестящим лезвием. Мальчишка сунул его в правый карман штанишек, лезвием вверх, и подняв ногу, чтобы перелезть через плетень, вогнал нож по самую рукоятку под правое ребро. На его счастье нож вошел вертикально, не задев печень. Достав нож и зажав рану, он отлежался на сеновале, пока не остановилось кровотечение. Потом застирал рубашку от пятен крови и никому об этом случае не рассказывал. И только небольшой шрам под правым ребром напоминал ему об этой давней истории, об этом нелепом ранении.
     За шестьдесят лет его жизни на теле появилось много шрамов и не только на теле. Тринадцатого января тысяча девятьсот тридцать третьего года последний день уходящего по старому стилю тридцать второго. Мы всегда начинаем или пытаемся начать новую жизнь с понедельника или с нового года. Вот и Александр Титович, живя по старому стилю, начал новую жизнь. Точнее эту новую жизнь ему предложила советская власть. Предложение, от которого нельзя было отказаться. Титович не знал, что такое нумерология, но число три в его жизни играло какую-то роль: арестован тринадцатого января тридцать третьего года за антисоветскую агитацию, осудивший орган – «тройка», приговор – три года ссылки с конфискацией единоличного хозяйства. 
      Спецпереселенец Титович собрался в дальнюю дорогу быстро. Раскулаченному нищему собраться только подпоясаться. Накинув старую телогрейку, висевшую в сарае, сунул под нее топор с дубовой ручкой и подпоясался стальной проволокой, висевшей на плетне. В дорогу он взял три вещи: топор, проволоку и огниво, которое случайно за ненадобностью оказалось в кармане старой телогрейки.
       Вместе с другими раскулаченными, его отконвоировали на станцию, где загрузили в товарняк. Вагон был плотно набит людской массой. На первой стоянке стало немного свободней, после того как отделили живых от мертвых. Этот сладковатый запах смерти он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Живые вышли из вагона, мертвые остались. После разгрузки вагона от тел, выдали по двести грамм хлеба и затолкали обратно в вагон.  После нескольких остановок в вагоне можно было сидеть и даже прилечь. Вот тут-то Александр и вспомнил о своем топорике. Достал из-под телогрейки топор и под стук колес начал рубить в стенке вагона окно на свободу. Кто-то смотрел на это безучастно, с потухшим взглядом, кто-то присоединился, сменяя друг друга. Когда прорубленное окно стало достаточным, он прыгнул в темноту ночи,  в новую жизнь, оставив в прошлом жену и трех замужних дочерей, которые будут репрессированы позже, в тридцать седьмом.
     Однако мы слишком много времени уделили прошлой жизни Александра. Отправимся по его следам, пока их окончательно не занесло снегом.
      Вот и лес, русский лес. Ели обступили Александра, приветствуя его, покачивая своими мохнатыми лапами. Он обнял ель, прижался к ней щекой. Ну, здравствуй сестрица, вот я и дома. Надо нарубить усохших нижних веток, чтобы разжечь костер. Старик выбрал место для костра, расчистил его от снега, достал топор и, осматривая каждую ель, рубил нижние сухие ветки и таскал их на место будущего костра. Нарубив достаточно веток, присел немного отдохнуть. Ну, хватит сидеть надо разводить огонь. Где же мое огниво? Александр начал шарить по карманам, руки дрожали от волнения по всему телу прошел холодок. Карманы были пусты. Он осунулся на снег, прислонившись спиной к ели. Надежды на спасение больше не было. Сердце бешено колотилось в груди.
     Человек замерзает не сразу. Сначала сердце отключает от кровоснабжения ноги, потом руки, пытаясь сохранить тепло в жизненно важных органах. Вариантов было немного: либо замерзнуть здесь, вспоминая прошлую жизнь, либо попытаться найти огниво, что было совершенно невероятно. Александр улыбнулся, поймав себя на мысли, что ему жаль проделанной впустую работы. Еще более пустая была работа искать иголку в стогу сена. Но он не сломается, он сделает это. Старик встанет и пойдет искать огниво. Искать на всем путь бесполезно. Где он мог его обронить? Скорее всего, когда выпрыгнул из поезда и упал. Нужно вернуться обратно к железной дороге по своим следам. И он, волоча ноги, падая в снег, шел обратно. Сильно давило на мочевой пузырь. Но мочиться нельзя. С мочой уходит тепло из организма. Его надо сохранять. С другой стороны это заставляло его двигаться быстрее. 
        Следы местами перемело, они терялись, но он находил их продолжение пока не дошел до железной дороги. Вот они два глубоких следа и вмятина от его падения. Став на колени, он руками, поперек своему падению, растопырив пальцы, бороновал снег. Одну полосу по несколько раз, чтобы не пропустить это небольшой кусочек металла. Бороновал, как когда-то на своих лошадях картофельное поле, полоса за полосой. Когда пальцы замерзали, он совал их под рубашку, отогревал и снова и снова морозил, разгребая и просеивая снег. Огнива не было. И пальцы под рубашкой уже не чувствовали тепла. Тогда Александр расстегнул штаны и стал мочиться на свои замерзшие руки. Теплая струя вернула их к жизни. Он вытер руки о телогрейку и засунул под рубашку. Отогрев, стал еще с большим упорством разгребать снег.
        И вдруг сердце дернулось. Его пальцы наткнулись на что-то твердое в рыхлом снегу. Да! Это оно, огниво! Он судорожно зажал его в руке. Теперь у него нет права умереть. Этот кусочек металла – его жизнь. Он высечет из него искру жизни, только бы добраться домой, в лес.
Дорога домой всегда короче. Да и идти ему не по снежной пустыне, а почти по тропе, натоптанной им же. А главное в руке огниво, которое не даст ему замерзнуть.
     Добравшись до леса, Александр топором проделал небольшое отверстие в телогрейке, вытащил из него немного ваты, распушил ее, перемешав с тоненькими сухими еловыми веточками, и уложил все это на землю. Взяв огниво в левую руку, уголком топора резкими движениями по огниву, стал выбивать искру, направляя ее на приготовленную смесь, которая ответила на его усилия, начав понемногу тлеть. Старик нагнулся, раздувая тлеющую вату, пока не появились языки пламени. И этот желтый мотылек с дрожащими крылышками поглощал подкладываемые веточки и становился все больше и больше. Наконец стал достаточно большим, чтобы не просто любоваться игрой его желтых языков пламени, но и согреться возле него.
    Отогревшись, Александр начал готовиться к ночлегу. Нужно было выспаться и при этом не замерзнуть. Нарубив еще веток  и несколько смолистых стволов, чтобы горели подольше, перенося угли от пламени, разжег еще четыре костра по углам четырехугольника. Место бывшего костра, с прогретой под ним землей, застелил еловыми лапками, лег на них и прикрылся сверху тоже лапками. Так и уснул между кострами под их треск и шум леса.
       Пока наш герой спит, поговорим на тему голода. Голод – это не тогда, когда ты ничего не ел несколько суток, а когда ты ешь в день двести грамм хлеба. В лесу даже этого кусочка хлеба не найти. Можно, конечно, есть ягоды можжевельника, калины, или, как лоси, веточки и кору, но это все равно, что просто есть заячий помет. Первые три дня голодовки, если в желудок ничего не закидывать, кроме воды, чувство голода уходит, организм переключается на внутренние резервы, на которых он может вполне сносно просуществовать три-четыре недели. И совершенно глупо как пишут некоторые авторы варить в котелке кожаный ремень или сапоги. Будь у Александра котелок, он мог с таким же успехом варить в нем свой топор.
      Кажется, Александр просыпается. С холодом он справился. Давайте посмотрим, как он справится с голодом. Титович проспал пять-шесть часов. Руки-ноги целы, не отморозил, и слава Богу. Дело было к вечеру, идти в ночь не стоило, и Александр решил переночевать у костра. Огниво не понадобилось. Раздул угли – разжег два костра. Сидя у костра, подкидывал дровишек, под их треск проваливался в короткий сон, время от времени грел руки, ноги, потом снова и снова проваливался в сон, как в спасительное убежище от своих мыслей: мыслей о том, что его ждет в этом уральском лесу.
     А ждала его дорога. Утром, собрав свой небольшой скарб, взял в руку тлеющую головешку, двинулся вглубь леса. Пройдя несколько километров, уложил её на снег, собрал сучьев и раздул огонь. Погрелся у костра, взял новую головешку и двинулся дальше.
        Так в несколько переходов, греясь у костров, он добрался до ручья, который, журча, прорезал себе дорогу среди вековых елей, бурелома и кустарника. Упав на колени, напился из него как дикий зверь, потом проделал тот же вариант из четырех костров и подогретых еловых простыней. Утром решил идти по ручью и найти подходящее место для зимовки.
      Отмеряя свой путь кострами, через восемь костров взор нашего странника привлекла упавшая огромная ель, с пластом земли на корнях, торчащая,  под углом от поверхности заснеженного участка, там, где ручей заканчивает свой путь, вливаясь в небольшую, но резвую речушку…

Глава 2

  Под этим выворотнем старик решил устроить себе жилище. Расчистив стройплощадку от снега у основания выворотня, занялся стройматериалами. Для веревок сгодился лозовый куст, с коры которого он когда-то плел лапти и корзинки. Но работы для его топора в лесу много. Нарубил палок толщиной с руку, длиной по семь аршин, дюжины две. Поставил их веером, расширяющимся к земле и опирающимся на корневище вверху. Надрал с лозы лыко, перевязал бревнышки  . Потом еловыми лапками стал устилать бревна, перевязывая лозовыми веревками, пока смог доставать с земли, а заканчивал с другой стороны, взобравшись на еловый ствол. Шалаш был готов.
      Чтобы попасть внутрь, рассмотрел внимательно выворотень, нашел толстый горизонтальный корень на высоте аршина. И вырубил топором лаз. Остался доволен своей работой, но ночевал на улице по старой схеме. В его новом жилище надо было еще сделать отопление. Время собирать камни и время разбрасывать камни. В его случае было время собирать. Чем он и занялся весь день, босиком из реки доставая камни и, запрыгнув в валенки, таскал их в шалаш.
     Следующий день добывал глину и укладывал камни, промазывая их глиной. Получилось что-то вроде камина, дымоход которого завершался отверстием в самом верху выворотня. Испытания отложил на утро.
      Утром натаскал в шалаш дров, разжег костер. Дым от костра немного поблуждал, заставив Александра закашляться, но потом двинулся в нужном направлении. Весь день новосел топил свой камин, а к вечеру было достаточно тепло, камни нагрелись, если бы было в чем принести воды, можно было бы париться как в бане.
      Эту ночь он выспался в тепле. Надо подумать о еде. Старик выбрался из берлоги. Солнце уже показалось из-за горизонта. Как будто бы замерзло, зацепившись за верхушки заснеженных елей. Александр повернулся к нему спиной и бодро зашагал, скрипя валенками, по рыхлому снегу. Он шел на охоту. Шел добыть зайца. В его деревне шутили, говоря : «чтобы поймать зайца, его надо догнать и соли на хвост насыпать». Титович старый за зайцем гоняться да и соли у него нет. А вот стальная проволока пригодится. Старик шел, читая следы на снегу. Вот прошло стадо кабанов, выстроившись в колонну за вожаком, а здесь лось ломанулся, чем-то напуганный. По дороге наткнулся на куст калины, на котором орудовали снегири. При приближении старика стайка вспорхнула на соседнее дерево и оттуда наблюдала, как странный бородатый зверь обрывает их завтрак. Титович оборвал кисти калины, сунул их карманы и продолжил поиски заячьей тропы.
       Просто заячьи следы ему были неинтересны. Зайцы наследили достаточно. Заяц петляет, ходит по кругу, потом отпрыгивает в сторону, делает все, чтобы сбить со следа преследователя.
Это обманет лису, но не старика. Дедушка искал заячью тропу, по которой заяц ходит каждую ночь до места кормежки. Наконец, Александр наткнулся на тропу. Он пошел рядом с ней, выискивая удобное место для того, чтобы поставить петлю, которую он сделал из стальной проволоки. Найдя узкое место, где тропа зажата между корягой и густой елью, привязал конец проволоки к ели, а петлю разместил на пядю над тропой, закрепив ее вертикально тоненькими веточками, перекрестил, перекрестился сам и пошел обратно домой.
       На следующий день старик проверил петлю. Она была пуста. Он возвращался в свою берлогу и снова и снова проверял по утрам петлю. Но добычи не было. То ли заяц учуял запах, то ли он ходил другой дорогой. Александр уже не ел больше недели. Сколько он еще протянет без харчей. Еще дня три-четыре. Надо было что-то придумать, чтобы не умереть с голоду.
     Старик решил пройти по протоптанной кабанами тропе. Через несколько верст он нашел их лежку, рядом с которой была большая смолистая ель. Машинально осмотрел ее. Кора на ели была содрана секачом. Видно о смолистый бок ели кабан терся, смазывая шерсть на груди. Его взгляд упал на несколько шерстинок, которые оставил зверь на смолистом дереве. Старик улыбнулся «ну вот и харчи». Собрал шерстинки в ладошку и быстрее зашагал домой готовить свой будущий ужин или завтрак. Дома, разрубив полено пополам, на плоской его части топором сделал несколько расщелин, потом связал шерстинки по две, на одном ее конце сделал петлю, а другой зажал в расщелину. На полене получилось 3 петли. Оглядев свою работу, подумал «конский волос, конечно же, лучше, но и этот сойдет». Взяв с собой горсть калины, отправился на встречу со снегирями. Возле куста калины на суку дерева приладил свою кормушку, посыпал ягод и вернулся к себе. 
     Старик сидел у камина, прижавшись спиной к его теплой стенке. Память уносила его как стремительный поток этой речки в далекую юность, где он оставил свою Аннушку. В его памяти она была всегда юной, в длинном сарафане с русою косой, и голубыми, как небо глазами, в которых блестел огонек любви, согревающий его всю жизнь. Они гуляли за деревней по свежескошенному полю. Пахло сеном. Земля, прогретая за день, отдавала тепло, усиливая все запахи. Туман стелился над полем, укрывая как одеялом двух влюбленных, кристаллизовался мелкими капельками росы на ее волосах и ресницах. Ее раскаленные, как металл, губы обжигали, и заставляли бешено колотиться сердце. И как у Блока, «дыша духами и туманами», Александр дышал туманами, и от запаха ее волос кружилась голова. От его горячих поцелуев кружилась голова не только у него. Аннушка как то обмякла и стала медленно сползать, упав на копну сена. И шептала, шептала, шептала: «Что ты со мной делаешь, Сашенька». А Сашенька тогда не знал, что можно еще с ней делать. Ему и так было безумно хорошо. Так как никогда больше не было. Что бы он потом  не делал с другими женщинами. Туман мимолетного счастья рассеялся и Аннушку отдали замуж, а его в солдаты на шесть лет.
       Старик слабел. Силы его оставляли. Он не ел почти две недели. Надо идти на охоту. И он потащился к заячьей тропе по своей натоптанной за эти дни. На этот раз его добычей был снегирь, запутавшийся в силках. За ночь он уже одубел. Дед сунул его в карман и вернулся домой. Надо было выходить из голодовки. Войти в нее просто, выйти сложнее. Александр решил начать с ягод. Съел горсть калины, прикусил брусникой и забылся сном. Проснувшись, разнообразил меню, съев брусники, закусив калиной, и приступил к приготовлению мясного блюда под брусничным соусом. Ощипав оттаявшего снегиря, выпотрошил и зажарил на углях.  Запах жареного мяса заполнил его жилище. Ему хотелось съесть все и сразу, но он сдержался и. отломив небольшой кусочек, прожевав его вместе с костями, проглотил. Выждав несколько часов, он доел снегиря и закусил ягодами.
      Отдохнув, снова отправился на охоту. На этот раз удача ему улыбнулась более широко. Приговоренный стариком заяц к смерти через повешение, лежал под елкою с петлей на шее, вытянув задние лапы. Титович потрогал зайца. Еще не остыл, надо скорее снять с него шкуру. Вернув петлю на прежнее место поспешил домой. Подвесив зайца за задние ноги на лапках, топором сделал надрезы и содрал шкуру до головы, обрезав ее на шее. Потом вырубил палку в два аршина, надрубив посередине, переломал и на полученную букву «л» надел шкуру. Раздвинул концы палки и, растянув шкуру, вставил распорку. Про себя подумал: высохнет, справлю себе обувку. Зайца, порубив на куски, отправил в «холодильник». В дальнем углу своего жилища выкопал яму, насыпал в нее снега, положил куски мяса и прикрыл еловыми лапками. Кишки размотал и повесил сушиться. Закончив работу, приготовил на углях заячьи потроха и впервые поел досыта.

Глава 3

Снег, искрясь на солнце, слепил глаза,  старик щурился то ли от белизны снега, то ли от удовольствия ходьбы на лыжах. Он быстро добрался до силков, вынул пернатую добычу, потом переставил петлю на новое место. Завершив обход своих охотничьих угодий, нарубил лозовых прутиков и занялся плетением. Александр плел снасть для ловли рыбы. Сначала корзину высотой два аршина и аршин в диаметре, потом плетеная воронка с узким горлом. В конце он все это соединил вместе. Получился буч. Рыба через воронку попадает внутрь, а выбраться обратно не может.
        До конца зимы старик поймал еще четыре зайца, много снегирей, а еще он приготовил на весну два буча и три ловушки для куниц или что попадет на кусочек зайчатины. Он ждал весну. Она снимет какие-то проблемы, но и добавит. Главная проблема – это питьевая вода. Водопой с ручья закончится. Он наполнится смытыми нечистотами талых снегов и, какую заразу он принесет, одному богу известно. Нужны были емкости, и Александру пришлось освоить гончарное ремесло. Набирая разной глины, смешивая в разных пропорциях с песком, лепил, как умел, горшки и обжигал их в огне. В конце концов, у него получилось нечто, что могло держать воду и даже прокипятить.
         Весна пришла к концу апреля. Некогда спокойный небольшой ручей превратился в широкий могучий поток, уносивший талые снега и смывающий остатки зимы и своим ревом пробуждая спящую природу. С приходом весны старик, делая зарубки на березах, занялся заготовкой сока. Заполнив всю глиняную посуду соком, решил пойти на запад, туда, где за лесом синеют горы. Александр давно посматривал на них. Не то что бы он собирался их покорять, просто хотел рассмотреть поближе. Старик собрался в поход. Обул заячьи шкуры, подвязал к ним сплетенные к весне лапти, взял топор и посох и пошагал к верховью ручья. Если бы его кто-то видел со стороны, с длинной белой бородой и посохом в руках, то, наверное, решил, что это идет дед мороз, который уснув, случайно выпал из саней, запряженных оленями и ускакавшими без него в Лапландию. А он, бедняга, изнывая от жары, гонимый весной, торопится за ними вслед.
        Стая, которую вел «матерый», шла по следу лося. Лось отстал от своих. Переплывая реку, его снесло течением, и устав бороться со стремниной, он вернулся на берег. Какое-то время волки его преследовали, потом обессиленного окружили на опушке леса. Он мог бы справиться с одним ударом переднего копыта, срубая березку, толщиной в руку, но не с целой стаей. «Матерый» прыгнул, пытаясь  разорвать ему горло, но от удара копыта умер еще в воздухе и упал в метрах пяти, обагрив снег своею кровью. Волчице получилось вцепиться в шею, и лось припал на колени и в этот момент десятки острых зубов вонзились ему в брюхо и бока. Лось хрипел кровью, пытаясь встать на некогда могучие двухметровые ноги, но силы его оставляли и он завалился на бок,  дергаясь в конвульсиях А голодные волки уже рвали кусками  его плоть
      Кровавое пиршество продолжалось недолго. Самые чуткие в лесу медвежьи носы, учуяв запах еды, прервали его. Семейство медведей, изголодавшись во время спячки,  размяв мышцы, не прочь были набить пустые животы. Разогнав волков, принялись трапезничать лосятиной, оставив «матерого» на закуску. Стая после неудачных попыток  что то урвать у медведей, ушла на восток за мигрирующими лосями.  И только волчица  осталась    . Может ей было жалко погибшего волка, хотя скорее всего она не теряла надежду на кусок добычи. Ей нужно было кормить свой выводок, от которого осталось всего два шестинедельных волчонка, которые уже требовали мяса. Вернувшись в логово, волчица отрыгнула куски мяса, накормила детенышей. Потом прилегла отдохнуть. Волчата ползали по ней, пытаясь добыть молока, которого у нее не было. Ей это надоело и она, стряхнув волчат, ушла. Она отправилась вдоль берега реки в надежде отыскать какую-нибудь живность, не дожившую до весны. Побродив по берегу и не найдя  падали, голодная возвращалась в логово. Недалеко от логова она встретила странного, доселе невиданного бородатого зверя. Он шел к ее логову. Волчица, защищая детенышей, не раздумывая, прыгнула, чтобы разорвать ему горло.
       Александр успел прижаться спиной к дереву, чтобы защитить затылок и прикрыть горло рукой с прижатым к ней посохом. Услышал хруст от волчьих зубов на руке и машинально ударил топором в голову зверя. Они упали на снег, волк замертво и старик с болью в руке. Раздвинув топором пасть, высвободил руку. Посох был переломлен пополам, зато кость была цела. Только рана кровоточила и  болела.
      Титович осмотрел рану и, оторвав полосу от подола рубахи, перевязал. Нужно найти в лесу антисептик, чтобы приложить к ране. Он подумал о белом длинном мхе, который в его деревне использовали для прокладки между венцами в избах. Найдя в лесу нужный мох и. приложив к ране, вернулся к убитой волчице. Осмотрев ее, по набухшим соскам догадался. Что где-то рядом логово. По следам волчицы его не трудно было отыскать. Пошарив здоровой рукой в логове, он выволок на свет двух волчат, сунул их за пазуху и побрел обратно. Придя домой он запихнул волчат в свою берлогу, собрал березового сока, закипятил его вместе с мхом немного отпил, накормил волчат зайчатиной. Усталость сморила его сном, несмотря на боль в руке.
     Когда старик проснулся, его бил озноб. Александр грел тело у камина, изнутри грелся заваренным мхом, а душу грел мыслями о своей Аннушке. Он думал о том, как она сидит на скамейке у плетня, во дворе бегают ее внуки, и ему было приятно думать, что она вспоминает своего Сашку. И он вспоминал, как они шли по лесу, взявшись за руки, шли на лесное озеро, как он собирает вплавь лилии и бросает к ее ногам. Лучи полуденного солнца, запутавшиеся в распущенных волосах Аннушки, играя светом и тенью, подсвечивают ее молодость и красоту. И стремительное время, застыв в воздухе брызгами воды, ее улыбкой и белыми, как снег, лилиями в своем бесконечном падении к ее ногам.
      Этот слепок времени Александр бережно хранил в своем сердце. Хотел ли он встретится со своей Аннушкой? Нет, не хотел. Он боялся разрушить этот слепок застывшего времени, разрушить ее юный и прекрасный образ. Он хотел, чтобы она всегда оставалась юной, улыбающейся ему девушкой.
      Старик не знал и никогда не узнает, что она действительно осталась юной. Аннушка умерла от простуды, а может от тоски в тот же год, как он ушел в солдаты.
     Планета, ускоряясь, мчалась вместе с Александром, наматывая года. И уносила его все дальше и дальше от счастливой юности, где он оставил свою любовь. Он проживет очень долгую жизнь, возможно к ней приплюсует свои не прожитые года безвременно ушедшая его Аннушка.

Глава 4

  Мало помалу болезнь отступала. Возможно, подействовал мох, а возможно мысли и воспоминания о своей молодости. Ох уж эти мысли! Мысли, которые не дают нам спать по ночам, мысли, которые бередят наши душевные раны и мысли, которые нас согревают и дают нам   силы. И Александр хранил в душе это тепло, которое проросло в его  сердце белой лилией. Для него было не так важно, что снаружи: холод, голод, мрак и океан пустоты, людская злоба или зависть. Ему было важно то, что он хранил внутри, то, что ему давало силы и заставляло жить и согревать своим теплом этот белый цветок, чтобы он с годами, как старик не почернел и не порос мхом, словно старый пень.
    Ему  было хорошо и спокойно на душе, когда он думал о ней. И он вставал и шел за березовым соком для нее. Потом он пойдет и наловит рыбы для нее. Потом он возьмет топор и срубит избу, чтобы зимовать с ней в тепле. А если он умрет, то завянет и почернеет лилия и умрет память о ней. Поэтому он должен жить, а чтобы жить он должен работать.
     Александр взял топор, свою снасть для рыбы и пошел добывать еду. Чтобы перегородить ручей, срубил две нетолстые березки и перекинул через  него. Потом нарубил кольев и загнал их плотно друг к другу вдоль кладки, оставив посередине ручья промежуток на ширину буча. В этот промежуток установил буч и обложил еловыми лапками вокруг, чтобы рыба не проскочила мимо ловушки. Второй буч точно также поставил на другом ручье, который впадал в речку ниже по течению.
     Работы у Александра было много. Лето короткое, а к зиме нужно срубить избу. В этом лесу он был свободен, но формула свободы: «Свобода - это ни когда ты делаешь то, что захочешь, а когда ты можешь не делать то, чего не хочешь делать» не всегда работала. Его никто не заставлял валить лес   , но он заставлял себя сам. Когда болели старые кости, и не хотелось браться за топор, он говорил себе надо.
       Старик расчистил площадку под строительство дома. Камнями выложил фундамент, скрепив их глиной. Свалив несколько не толстых стволов и, отрубив по семь аршин, перетащил бревна к фундаменту. Уложить первый венок проще, чем остальные. Нужно только окарить и вырубить чашки по углам двух бревен. У последующих венков надо было вырубать желоба и закладывать в них мох. Старик не торопился. Каждая неделя добавляла по одному венку.
       Весна отшумела талою водою, брызнула свежею зеленою листвою и наполнила воздух запахами и ароматов цветов. Дедушка отмерял время подснежниками, сон-травою, ландышами и, наконец, цветущей липой. Александр сидел, прислонившись к срубу из семи венков, и смотрел на реку. «Скоро зацветут лилии, -подумал он, - надо собрать букет для Аннушки». У его ног возились подросшие волчата. Рыбы из двух бучей было достаточно не только для старика, но и для  них. Он каждый день проверял бучи, и каждый раз трепыхалось сердце, когда вытаскивал снасть из воды, и в ней поблескивала серебром чешуи рыбешка. Часть пойманной рыбы Александр нанизывал на проволоку, чтобы высушить на зиму.
        Старику нужен был небольшой отпуск. Он порядком устал на своей стройке и собрался в поход. Накормив как следует  своих питомцев, взял   топор  и отправился обследовать левобережье. Срубил толстую ель, одиноко стоящую у воды, так, чтобы она упала через реку и переправился по ней на другой берег. На другом берегу был такой же лес, не было ни кокосовых пальм, ни стройного бамбука. Пройдя по лесу  верст пять, он вышел к небольшому лесному озеру, поросшему  камышом, за которым желтели кувшинки и белели лилии. Старик не удержался, разделся и вплавь стал собирать лилии. Будь это сказкой, он должен был выйти на берег добрым молодцем, а на берегу его уже должна была поджидать красна девица. Но это была просто жизнь, которую, увы, не обратить вспять. И он вышел на берег все тем же стариком с белым букетом. Александр стоял с цветами и не знал, что с  ними делать. И зачем он их собирал. Возможно, в этом букете было четное количество цветов и, если бы он знал о судьбе его Аннушки, то возложил бы на условную ее могилу. А так он просто подбросил их вверх и пока они были в воздухе, перенесся на мгновение в то далекое лето его молодости.
       Пока лилии не упали, поговорим о любви. И снова о любви. Кого мы любим на самом деле? Кого любил Александр? Любил ли он Аннушку? А может тот придуманный им образ. А может он любил себя молодого и красивого или свою влюбленность. Ведь наша любовь всегда преломляется через наше сознание, раскрашиваясь новыми красками. У каждого своя палитра и наша память старается стереть все мрачные цвета. И когда к тебе, к мальчишке, прикасается девчонка своей грудью. Грудью, которая только начала расти и ей еще далеко до третьего размера и прожигает этим прикосновением твою кожу, ты это помнишь не мозгами, ты это помнишь кожей. Ты помнишь дрожь в коленях и замирание сердца, и как перехватывает дыхание. И это прикосновение дано нам для продолжения жизни, другой, новой жизни. Нужен ли ты природе после этого? Нет, не нужен. Но ты всю оставшуюся жизнь гоняешься за этим чувством. У каждого своя погоня. Иногда ты меняешь свою пятидесятилетнюю на две по двадцать пять и льстишь себе, что юной красавице нужен ты, а не твой кошелек. И борешься со скукой в зависимости от толщины этого самого кошелька. Мы все куда-то едем, бежим, встречаемся, общаемся. Только бы не погружаться в бездну своих мыслей. Растворяемся в суете. И вокруг не то и не те. И ты уже не тот. Нов душе остался таким же мальчишкой. И если память подводит, то кожа помнит то прикосновение.
       Вода старика взбодрила  и он, одевшись, пройдя вдоль озера, повернул к своему еловому мосту. По дороге встречались цветущие липы, и аромат их цветения  наполнял воздух и пьянил. Старик, стоя под липами, вдыхал запах малой родины. Такие же липы были посажены возле его дома. А еще липы гудели тысячами пчел, которые суетились у цветков. Протрезвев, Александр подумал. Что если есть пчелы, то где-то есть мед. И он начал планомерно обходить вокруг лип, увеличивая круги. Старик искал то дупло, где пчелы хранят мед. После долгих поисков он заприметил на дереве рукотворную колоду, привязанную проволокой. На вес колода выглядела пудов на десять. Знать люди здесь побывали, отметил про себя Александр. Он даже не понял, чему больше обрадовался: меду, проволоке или возможности увидеть людей. Делая на деревьях зарубки, пошел домой, чтобы потом вернуться за медом и проволокой.
       Старики живут прошлым. И дорожка нашей памяти удлиняется. Местами образуются провалы, но самые яркие впечатления и события нашей жизни сохраняются до конца наших дней. И чем больше наполнена наша жизнь, тем меньше провалов в нашей памяти. Длина жизни меряется не провалами, а яркими впечатлениями и событиями. А время ожидания чего-то просто вычеркивается из нее. Старик уже ничего не ждал от жизни. Он просто жил и выживал, чтобы донести своим потомкам историю своей жизни, все, что он накопил внутри, все что пело, отболело, отцвело и почернело.
     И так же как теломеры наших хромосом с годами укорачиваются и клетки теряют возможность обновляться, так и мы становимся скупее в желаниях, перестаем о чем-то мечтать. Мечтал ли Александр? Да, он мечтал вернуться домой. Обнять своих дочерей, поняньчить своих внуков и правнуков. Но в настоящем надо было  выжить одинокому стрику в этом глухом лесу. Впрочем, не такому одинокому. Возле стены будущего дома его ждали Серый и Серая. Так  незатейливо он назвал своих питомцев. Возможно, они ждали не его, а еду из его рук. А он, оставив их без матери, чувствовал за них ответственность. Хотя и понимал, сколько волка не корми, все равно в лес смотрит. Ну так или иначе, они признавали в нем вожака, спали с ним в одной берлоге, а он делился с ними своей добычей. Возможно, в будущем, они отблагодарят его за это.
       Серый и Серая не разговаривали, но зато внимательно слушали и не перебивали старика. Он рассказывал им, что видел на том берегу. Ну а на этом берегу нужно было достраивать дом, чем он и занялся. Дорубив еще к своему срубу два венца, стал мастерить крышу. Сделал накат бревен на последний венок, застелил толстым слоем мха, установил стропилы, прикрепив к ним жерди лозовыми веревками. Чтобы жилище было непромокаемым, ходил на озеро заготавливать камыш и, связывая в снопы, укладывал на обрешетку, проливая жидкой глиной. Дом был почти готов. Чтобы жизнь в нем была послаще, Александр решил ночью раскулачить пчел.


Глава 5

 Солнце, скатившись по склону горы, до которой он так и не дошел, упало за горизонт. Ночная прохлада медленно заползла под рубашку, обняла его, взбодрила и заставила одеться в заячьи шкуры. Александр взял плетеную корзину и ушел на встречу с пчелами. Он хорошо изучил дорогу, таская камыш, поэтому без труда добрался до лип. Прижавшись спиной к огромному стволу дерева, старик застыл в ожидании лунного освещения. И как у поэта: «высоких лип стал пасмурней навес когда луна взошла среди небес… тень от него чернеет по стене, недвижный взор поднят, но ни к луне…», Титович, слившись с деревом, смотрел не во вне, а со стороны на себя. На себя сегодняшнего, никому не нужного старика, потерявшегося в этом огромном лесу, который используя весь свой жизненный опыт, пытается выжить. А зачем? Для чего? Он не находил ответ на этот вопрос. Просто не в его правилах было сдаваться без борьбы.
     Александр кряхтя взобрался на дерево, открутил проволоку и слегка подтолкнул колоду. Пчелиный дом с грохотом ударился о землю. Старик, спустившись, отошел подальше от этого места, разжег костер. Немного подождав, взял из костра дымящуюся головешку и вернулся к пчелам. Окуривая их дымом и стряхивая с сот, заполнил корзину медом. Слегка покусанный, но довольный, отправился домой, раздумывая, как сделать для пчел новые улья.
       Старик обживался в лесу. Он ловил рыбу, смастерил несколько колод для пчел и, развесив их в лесу, приобщился к пчеловодству. Из проволоки смастерил петли для охоты на зайцев зимой, а летом ставил их на бобров. А еще он мастерил из камней и глины в доме печь с лежанкой, чтобы греть старые кости.
       Продвигаясь по речке и собирая камни на перекатах для печи, Александру попался необычный экземпляр: небольшого размера, но очень тяжелый, желтого цвета. Самородок был размером с кулак. Столько золота старик не держал в своих натруженных руках за всю жизнь. Но он не заболел «желтой лихорадкой», не потерял разум. Странно, но там, где золото имеет такую власть над людьми, здесь оно было совершенно бесполезно. Даже если бы его карманы были набиты золотом, когда он выпрыгнул из поезда, это не помогло бы ему выжить в лесу.
    Однако Александр не выбросил самородок, напротив, он стал в свободное время старателем. Обследовав реку и ручьи на предмет самородков. Он определил, где больше вероятность отыскать золото. Оно ползет по дну речки, накапливается и задерживается на перекатах за огромными валунами, на изгибах речки по малому радиусу, где течение замедляет ход.
       Ему нравилось не золото, а сам процесс собирательства. В его стране люди веками жили собирательством. И Александр с детства приобщился к этому, собирая все, что давала природа: грибы, ягоды, целебные травы. Особенно Титовичу нравилось собирать грибы. На родине у него было свое грибное место. Небольшой остров среди болота, на который только он знал тропу. И лесной островок встречал Александра полянами белых грибов. Он собирал только боровики, причем предпочтение отдавал красным белым грибам. Не надо путать их с подосиновиками. Это боровики, которые имеют бордовый цвет шляпки, толстую светло-коричневую ножку и гораздо больше по размеру обычных боровиков. Ну а для целебных сборов старик использовал гриб веселку. Этот гриб растет в сумрачном еловом лесу. Выглядит как куриное яйцо без скорлупы. В деревне у Титовича это яйцо нарезали дольками и ели со сметаной в сыром виде. Эта еда местным жителям продлевала молодость и давала здоровье.
       Найденное золото старик не хранил, а скорее хоронил в небольшую ямку на возвышенности под раскидистой сосной. Как в своей деревне закапывал на зиму картофель.
     Короткое лето проскочило быстро, а осень в этих краях еще короче. Но Александр успел подготовиться к зиме. Была закончена и испытана печь. Кроме этого он заготовил грибов и ягод, насушил рыбы и трав, поймал двух бобров, сделал запас меда.
       Припасов много не бывает. У зимы брюхо большое. И она не заставила себя ждать. Вечером полетели белые мухи, а утром, когда старик вышел из дома, было уже белым бело. Взгляду не за что было зацепиться. Зима трудилась всю ночь, чтобы можно было созерцать бесконечно тоскливую белизну. И это черно-белое кино природа будет показывать почти полгода. Эти зимы с годами становятся все длиннее и длиннее. И только повседневные дела могут как-то растворить это тягучее как смола время. Странно устроен человек. С одной стороны он хочет, чтобы оно быстрее пролетело, с другой – чтобы пожить подольше.
      Зимой старик и занимался повседневными делами. Днем ходил на охоту. Длинными вечерами что-то плел из лозы. Это помогало ему бороться с третьей бедой. Первая беда – это был холод,  вторая – голод, ну а к сытому, сидящему в тепле приходила третья беда – тоска. В его случае не зеленая, а белая тоска. Она приходила зимой и он токовал о своей прошлой жизни, о своей безвозвратно ушедшей молодости.
     Вот так тоскуя и занимаясь повседневными делами, он дожидался весны. Весной он ожил вместе с природой. Он дышал за зиму забытыми ароматами и подставлял свое морщинистое лицо солнцу, пока еще такому желанному и ласковому.
      Лето было жаркое и старик уже не грелся на солнышке , а держался в тени. Жаркое лето или дождливое, но всегда почему-то короткое и всегда жаль, что оно быстро заканчивается.

Глава 6

Гвоздя замели на хате, где он промышлял обычным воровским делом. Возможно, на этот раз он был недостаточно осторожен, и его заметила и стуканула бдительная старуха из квартиры напротив. Или просто это был не его день. Но он так и не успел обнести хату. Его погоняло Гвоздь было по его ремеслу вора одиночки. А по комплекции он никак не походил на гвоздя. Упитанный на сытой воровской жизни, круглолицый, рыжеволосый с крупной бородавкой на носу.
      Гвоздь оказался в том же ссыльном вагоне и вместе с Александром Титовичем рубил окно на свободу. Но после того, как старик сиганул в темноту ночи, пути их разошлись, потому как Гвоздь струхнул прыгать и поехал дальше. И приехал за колючую проволоку с бараками, вышками, вертухаями и лесоповалом.
     Прежде чем распределить вновь прибывших по баракам их несколько часов выдерживали на морозе перед воротами. Потом для забавы обдали паром. Так называли полив водой из пожарного шланга. Еще после этого подержали  на морозе и распределили по баракам.
       За проволокой Гвоздя встретила большая семья из уголовников, врагов народа, а также их смотрителей. Гвоздь влился в коллектив уголовников. Ну не то чтобы влился. Для этого еще предстояло стать своим. Но он быстро сообразил, что уголовники на порядка три выше, чем враги народа. А чтобы стать своим надо было открыть счет баранам. Так в уголовной среде называли убитых политических. Администрация на это закрывала глаза и даже поощряла. Иногда в барак к уголовникам подбрасывали женщину из врагов народа. Ту, которая не прошла кастинг для обслуживания начальства или провинилась.
       На счету особо отличившихся уголовников было до десяти баранов и даже больше.        Вновь прибывших для прописки в бараке подводили к Митяю. Гвоздь смекнул: «Знать авторитет». Митяй – здоровяк небольшого роста, лицо которого было наполовину зачеркнуто вертикальным шрамом и походило больше на звериную одноглазую морду.
; Кто будешь по жизни?
Гвоздь, пытаясь произвести впечатление, ответил бодро, но услужливо:
; Вор одиночка.
; Погоняло есть?
; Отзываюсь на Гвоздя.
; Ну что ж, Гвоздь так Гвоздь. Посмотрим, какой ты не сгибаемый. Лысый, определи этого бабана на вертолет.
     Лысый, тощий, длинный неопределенного возраста мужичок с противной беззубой улыбкой, наигранно услужливо показал Гвоздю свободные нары, сказав все с той же противной улыбкой, что первые два постояльца съехали. Чтобы не отъехать к тем, двоим, Гвоздь решил стать шестеркой Митяя. Для этого надо было потрудиться. И потрудиться не на лесоповале, а по-другому. Нужно было стать своим, заработать авторитет.
        Начались трудовые будни. Праздников не было вообще. И силы таяли от изнурительной работы и скудного питания: триста грамм хлеба и баланды. И ради дополнительной пайки зэки были готовы на все. На все был готов и Гвоздь. И когда на лесоповале Лысый ему шепнул, что надо вскрыть шею вон тому интеллигенту, он сука не давал согласия уголовникам списывать на них свои дневные проценты выработки.
      Гвоздь был готов открыть счет своим баранам. Подойдя сзади, он раскроил череп врагу народа топором. Лагерь расчеловечивал людей. И только некоторым из интеллигентов удавалось избежать этого. Гвоздь не относился к этому сословию. Он быстро вошел во вкус. Праздников не было, но были развлечения. При попустительстве администрации уголовники помогали уничтожать врагов народа. И Гвоздь увеличивал число своих баранов. Развлекались по-разному: отрубая топором голову, вешая, убивая электрическим током, заталкивая раскаленный на огне лом в задний проход.
      Так прошел год отсидки Гвоздя. За этот год он прибавил в весе в прямом и переносном смысле. Гвоздь не только отъелся на дополнительной пайке, но и стал шестеркой Митяя, который все чаще задумывался, как бы соскочить с дядькиного дома. И ближе к лету стал готовиться к побегу. Подолгу о чем-то шептался с Лысым. Гвоздь как-то на лесоповале подслушал их разговор.
; Пора когти рвать, гадом буду.
; Придержи жало. Скоро дадим винта. Есть план. Все будет елочки. Главное не спалиться.
Гвоздь догадался о побеге. Дело, конечно, рисковое. Гвоздь не раз видел, как трупы пойманных беглецов несли подвязанные за руки и ноги к шесту в назидание другим. Но Гвоздю очень хотелось на волю. И он предложил Митяю взять его с собой. Митяй обещал подумать. Обсуждая с Лысым необходимость взять   Гвоздя Митяй сказал, что кусок мяса в дороге будет не лишним. Путь долгий. Пусть идет мясо своим ходом. Лысый согласился, по обыкновению противно улыбаясь беззубым ртом. Когда лето было в разгаре, троица дала винта, прихватив заготовленные харчи и одежду. Шли скрытно, местами по воде, чтобы сбить со следа собак. Поселки обходили. Какое-то время питались харчами, прихваченными с собой и тем, что удавалось найти в тайге. Так скрытно передвигаясь к концу лета троица вышла к небольшому поселению староверов.
     На краю леса Митяй решил передохнуть, расположившись под огромным деревом в тенечке, а своим попутчикам приказал:
; Так Лысый, возьми Гвоздя, пошарьте по огородам. Там картошечки , корнеплодов всяких. Может птица какая пасется. Да поосторожней, не спалитесь.
     Пока Митяй отдыхал, Лысый и Гвоздь отработали как приказал бугор. Через час притащили пару куриц с отвернутыми башками и гарнир к ним: карто шки  . Лысый, выкладывая добычу, волнуясь, тараторил:
; Гадом буду, девка вот с такими буферами в лес за ягодой
 пошла. Митяй, давить ливер не будем, кляп в рот, алюрой станет, гужевать будем. А не сможет идти, бабенка мясистая».
И подмигнул Гвоздю. Даже Гвоздь от этого взгляда поежился. Митяй согласился.
; Ну ладно, ступайте. Смотрите, чтоб головняка не было.
Лысый уже ответил на ходу.
; Да я тебе говорю - верняк.
      Елизавета, собирая ягоды, увидела рыжего, но испугаться не успела. Ее кто-то ударил сзади по голове и она потеряла сознание. Сознание к Елизавете вернулось, когда ее насиловали трое мужиков. Ей не хотелось жить, она чувствовала себя грязной, оскверненной и этот дурной сон не заканчивался. В их поселке чужаку, пришедшему в дом не подали бы воды из домашней посуды , чтобы не осквернить ее. Чужак должен был придти со своей   И она была словно тем  сосудом, который осквернили эти люди. Ей хотелось отмыться от этой грязи, но ее связанную тащили как собачонку на поводке и насиловали. Она потеряла чувство реальности, наступило безразличие к происходящему. После очередного изнасилования она лежала в полузабытьи и услышала,  как шептались ее мучители. Из их разговора она поняла, что когда не сможет идти, ее зарежут как корову и съедят. Ненависть и злость заполнили все ее естество. Ей захотелось выжить во что бы то не стало, чтобы отомстить за свою поруганную честь. Ей не хотелось быть съеденной этим зверьем. Она шла с ними из последних сил, просто шла, чтобы куда-нибудь дойти. И она дошла. Почти теряя сознание, она увидела какую-то избенку и старика, сидящего у стены.
       Старик узнал рыжего и тот узнал старика, но не подал виду и отвел взгляд. У него была теперь другая компания. И ничего хорошего от этой компании Александру ждать не приходилось. Одноглазый, упершись своим тяжелым взглядом в старика сказал:
; Ну, дед, много золота намыл? Хочешь еще пожить сдай советской власти золотишко.
Александр догадался, что откупиться от этих людей не получиться. Он не ждал ничего хорошего от непрошенных гостей, поэтому ответил:
; Моя жизнь не так ценна, как ваша, чтобы платить за нее
 золотом. Могу дать харчей в дорогу.
   Одноглазый проследил за взглядом старика, который посмотрел на топор, торчащий в стене дома, и резко бросился к Александру, приставив к его горлу нож.
; Не дури, старик. Шею вскрою. А харчи мы и так возьмем и
все, что у тебя есть.
      В разговор вступил Лысый, поддерживая девку, и шаря рукой по ее открытой груди и противно улыбаясь:
; Дед, бабу хочешь? Ладная бабенка, сам пробовал. Тащи золото и она твоя.
; Нет у меня золота, берите харчи и уходите. И девку оставьте, не берите грех на душу.
Одноглазый, держа старика с ножом у горла, скомандовал рыжему:
; Эй, Гвоздь, чего стоишь. Пошарь в избенке. Это по твоей части.
Рыжий, повинуясь вожаку, открыл подпертую дверь и нагнулся, чтобы войти. В этот момент Серая, защищая толи старика, то ли свою берлогу, вырвала рыжему кадык и продолжала его рвать. Пока тот захлебывался кровью. Воспользовавшись замешательством, старик вырвался из объятий одноглазого и схватился за топор. В это время Серый в прыжке сбил одноглазого и они покатились по земле. У Митяя шеи практически не было и волк рвал его за морду. А одноглазый наотмашь бил и бил ножом   под ребра Серому. Волк завизжал, жалобно заскулил и, истекая кровью, отполз в сторону. Александр, не помня себя, топором наносил удары по башке одноглазого, пока та не превратилась в кровавое месиво. Лысый, бросив Елизавету без чувств, бросился бежать. Старик пришел в себя от жуткого, леденящего кровь воя. Выла волчица, сидя возле неподвижно лежащего Серого. Рядом лежали трупы двух уголовников и девка живая, но без чувств. Александр отнес ее в избу, уложил на печь, прикрыв шкурами. Потом вышел во двор. Волчицы не было. Она ушла преследовать Лысого, а может просто ушла, но он точно знал, что она ушла навсегда.