Мама

Мир, как кадр, застывший на долю секунды в ленте чёрно-белой фотоплёнки; на самом деле, готовый внезапно разразиться мириадами звуков, красок, запахов…

Из окна четвёртого вагона тянет травяным чаем. Так и видится, как два случайных попутчика в уютном купе, наполнив кипятком стаканы, «одетые» в узорчатые подстаканники, судачат о жизни. Тёмно-зелёный поезд родом из СССР чуть припорошен горячей июльской пылью, словно частичками памяти, стремившимися удержаться на боках состава. Забавный господин, в нелепой клетчатой шляпе и с ярким жёлтым чемоданом, бежит, смешно перебирая ножками: его дочь, высунувшись из вагона, кричит, что поезд отправляется и «если ты, папочка, не хочешь остаться тут, то поторопись!» Раздаётся сигнал. Мужчина, задыхаясь, вскакивает на подножку. Проводница, статная женщина лет пятидесяти, со стажем в половину своего возраста, окидывает взглядом пустеющий перрон: «Все ли вошли? Все ли покинули поезд?» Он готов отправиться.

А я нет. Я не готова. Потому, что я ребёнок.

Я ребёнок, которого забыли на перроне. Ветерок нежно треплет колечки моих жёлтых волос, маленькие кулачки сжаты, а глаза… Глаза ищут маму.

Мама, какая ты?

Я помню, ты высокая и стройная. У тебя блестящие чёрные, словно смоль, волосы. И голубые глаза, как лазурная летняя высь. Ты красивая, мама.
И любишь меня, конечно. Ведь иначе не бывает в жизни, правда?..

Ножки в детских потёртых сандаликах шлёпают по нагретой солнцем железнодорожной платформе. Я ищу тебя, мама. И мне кажется, будто ты тоже ищешь меня, и вот-вот найдёшь. Я чувствую, будто ты смотришь на меня откуда-то с голубеющей высоты. И вот я уже готова зайтись надрывным рёвом: поезд срывается с места, колёса пульсируют по рельсам, уносясь куда-то, и оставляя меня… ждать.

…А в четвёртом вагоне ко дну стаканов прилипли лохматые чаинки, попутчики разбрелись по своим полкам. Забавный господин давно положил свою шляпу и чемодан у прохода, а его дочка заливисто хохочет, рассказывая, как же папочка уморительно спешил к отправке. «Пылинки памяти» сорвались под гнётом мощного ветра, но не все: самые цепкие, самые хваткие удержались. Не смотря на то, что я уже давно не та четырёхлетняя девочка с вьющимися тонкими волосами, в красных сандаликах и воздушном платьице, - до сих пор во мне застывшая чёрно-белая картинка: перрон, июль, вагон, чья-то любимая дочка в проёме… И стоит мне чуть приоткрыть свою тонкую, уязвимую душу – картинка оживает, внезапно разражается мириадами звуков, красок, запахов… И вот мне снова четыре. И вот я снова жду Маму.