Родственники

Так сложилось, что за долгие-долгие годы её жизни у неё не появилось привычки запирать входную дверь.

 Она жила в маленьком рабочем поселке посреди густых лесов. Жители в этом поселке сменяли друг друга часто. Уж очень далеко от цивилизации оказался этот поселок лесозаготовителей и деревообработчиков. Никаких благ современного мира, кроме телевизоров и мобильников. Люди приезжали в эти глухие места на заработки. Привозили свои семьи с маленькими детьми. Дети подрастали и уезжали, а следом за детьми уезжали и их родители.

 Она там родилась. И думала, что и умрет там. Судьба распорядилась иначе, как это и бывает всегда с нашими планами и намерениями.

 Было время, когда она мечтала уехать из этого поселка. Она не могла дождаться, когда окончит школу и уедет. Она даже сделала такую попытку после восьмого класса, решив поступить в педагогическое училище. Не получилось. Она завалила экзамен по математике. Пришлось доучиваться в родной школе. После провала на вступительном экзамене она вгрызалась в знания и школу окончила почти на одни пятерки, но никуда не уехала.

 В мае, перед выпускными экзаменами, она познакомилась со своим будущим мужем, и у нее сорвало крышу. Это была любовь. Такая, о каких пишут в книгах и снимают кино. Сразу после выпускного бала, на следующий день, она вышла замуж. Её одноклассники уехали в большие города. Она осталась в своём поселке, заочно окончила институт, работала бухгалтером и воспитывала племянника мужа, сына его погибшей сестры. Своих детей у них не было.

 В двадцать лет она овдовела. Её муж погиб на охоте, заблудившись в окружающей поселок чаще. Тело его нашли спустя две недели, и она смогла опознать его только по клочьям куртки.

 К ней сватались. И не единожды. Но любви в её сердце больше не было, а размениваться на слегка тепловатые отношения после пережитого ей не хотелось. Она не вышла больше замуж. Школьные подруги зазывали её к себе в Казань, Уфу, Москву и Питер. Она не поехала никуда.

 Племянник стал смыслом её жизни. Но не настолько, чтобы она полностью утонула в этой любви. Племянник был не самоценен, он был только лишь частью дани, которую она платила памяти о муже. Эта часть была добровольно жертвенной, но забота о мальчике не стала страстью. Может быть она и любила бы его также неистово как погибшего мужа, но ребёнок был совсем не похож на своего дядю. Он был тих, старателен, аккуратен и ...неимоверно скучен. Он казался ей бесцветной молью. Она никогда не делала попыток воспитать из него себе сына. И мальчик всегда знал, что он только племянник, сирота. Такого сына она не хотела иметь, а в качестве племянника он был идеален. Она  не знала с ним никаких хлопот даже когда ему было двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Другие мальчики дрались, курили, убегали из дому, прогуливали уроки, дерзили родителям и учителям, ломали конечности... Он неизменно оставался идеальным ребёнком. Он даже не болел никогда. Школу он окончил на золотую медаль и уехал в Казань учиться на юриста. Она благословила племянника, когда он поехал поступать в университет. И осталась одна в этом маленьком, неуютном и забытом богом поселке.

 Годы шли. Племянник женился (свадьбу не играли, просто расписались в загсе, потому что невеста была уже на сносях), окончил университет, уехал по распределению из Казани в Елабугу, стал видной фигурой в городе. Она иногда видела его в передачах республиканских телеканалов. Он изредка приезжал. Каждый год на два-три дня весной и на неделю осенью. Приезжал он всегда без жены и детей. Говорил, что дети болеют, потом говорил, что учатся в школе, нельзя занятия пропускать. Два-три раза в месяц он звонил по телефону, задавал дежурный вопрос: "Как здоровье?" Она отвечала, что всё хорошо. Плакала ночью после этих звонков. И никогда никому не жаловалась.

 К себе в гости племянник её никогда не приглашал. Она и не переживала по этому поводу. Зачем ей ехать к незнакомой женщине, чужим детям и дальнему родственнику?

 Шли годы, у неё менялись соседи, она оставалась в своём посёлке до последнего времени единственным старожилом.

***

 Теперь, когда её племянник развёлся со своей женой, он забрал её к себе в город. Она пыталась сопротивляться, но он убедил её: "Тётя, мне уже пятьдесят лет. Жениться еще раз я не хочу. Но мне нужна женская рука в доме. А ты, хоть и жалуешься на старость, на самом деле дашь фору любой сорокалетней бабе. Давай-ка, не ломайся. Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом". И она не стала ломаться. Сходила в последний раз на кладбище к могилам мужа и родителей, покрасила оградку, посадила ёлочку и уехала с племянником в большой город.

 И теперь она по-прежнему не считала необходимым запирать дверь на ключ. Она поменяла все свои привычки, кроме этой.

 Теперь она ложилась спать очень поздно, утром поздно вставала, племянник в это время уже уходил на работу, лениво потягивалась в постели полдня, щелкая пультом телевизора в поиске чего-нибудь интересного, потом, не обнаружив ни на одном из двух сотен каналов ничего заслуживающего внимания, также лениво потягиваясь, шла в кухню.

 Чашка кофе, сваренного на песке в джезве, ("как в Турции" - пояснил ей племянник), приводила её в состояние экстаза. Она пила большую чашку почти час, наслаждаясь каждым глотком. С сожалением она смотрела на гущу на дне, которую можно было бы съесть, будь она помоложе. Но с этими дурацкими съемными протезами замучаешься их отмывать и полоскать рот и, всё равно, какая-нибудь подлая крупинка останется и будет раздражать, раздирать болью весь рот. Поэтому она не ела кофейную гущу.

 Потом она тщательно мыла свою чашку, кофеварку, перемывала всю посуду, перетирала до блеска все поверхности на новенькой кухне, затем шла в комнаты, убирала свою спальню, их общую комнату, так называемую, гостиную и прихожую, (в комнату племянника она не заходила по его просьбе), готовила обед, выносила к входной двери пакет с мусором, загружала в стиральную машину одежду, которую в бельевую корзину закидывал после работы племянник, и с чувством выполненного долга садилась перед телевизором.

 Вскоре приходил племянник. Они вместе молча обедали, потом он плотно располагался на диване и она преданно смотрела те передачи, что выбирал он. Он выбирал всегда сначала новости, потом спортивные соревнования - футбол, хоккей и иногда баскетбол, изредка комментируя увиденное. Она радостно подхватывала эти комментарии, но беседа затухала на второй фразе.

 Ей хотелось поговорить с ним, но он был неразговорчив и её слушал в пол уха, без вопросов и без эмоций, ясно давая понять, что устал от разговоров на работе. Часов в десять вечера он уходил в душ и потом запирался в своей комнате, откуда вскоре раздавался его мерный храп.

 Она вынимала из машинки постиранные вещи, развешивала их на лоджии, включала "Дом 2" - всё же живые люди - гладила выстиранные накануне вещи (она с детства любила запах глажки и получала удовольствие от этого процесса) и, покончив с одеждой племянника, раскладывала пасьянсы. Этим она могла заниматься несколько часов кряду.

 Так проходили дни и ночи вот уже три недели. Она никуда не выходила, опасаясь потеряться в этом огромном, в сравнении с её родным городком, человейнике (это слово она услышала от кого-то из участников Дома-2 и оно ей очень понравилось).

 Город напугал её в день приезда шумом машин, толкотнёй и суетой привокзальной площади, множеством незнакомых лиц и какими-то беспредельными размерами широких длинных улиц. Племянник, глядя на неё, только посмеялся: "Тётя, я выбрал Елабугу за тишину и покой, а ты толкуешь о какой-то суете. Где она, эта суета? Здесь и ста тысяч населения нет, всё патриархально и тихо".

 Она не спорила. Только подумала: "Это же какая махина народу! Сто тысяч. Это же никакой жизни не хватит, чтобы со всеми познакомиться! Ну, не Москва, конечно. И не Казань. Там и вовсе на миллионы счёт идет... Но тоже не мало, прямо сказать. И откуда только это столько народу-то набирается?", - и решила, что лучше ей сидеть дома и не высовываться.
 
 Только пару раз за это время она покинула квартиру племянника, когда он в свои выходные решил показать ей город, это было первый раз, и во второй раз он повёл её в парк и на берег реки. Ей и понравились, и утомили эти прогулки, и напугали её ещё больше - в таком огромном городе очень легко можно заблудиться. Племянник обещал еще по музеям повести её, но она, за всю свою жизнь не бывавшая ни разу в музеях, отмахнулась от этой идеи: "Да зачем оно надо? Прожила я семь десятков лет без тех музеев, так и помру без них, не запечалясь!"

 Теперь наступили холодные сырые дни, и прогулки по воскресеньям закончились. Она не жалела об этом - племянник был два дня рядом с ней. Ну, и что с того, что он в эти дни только спал и ел? Главное, он был рядом. Родной человек. Единственный родной ей человек. "Во, как жизнь-то повернулась! Всю жизнь прожила, а никого роднее-то и нету..." - думала она в эти дни, молча сидя на кухне и не включая телевизор, чтобы не разбудить племянника. Делать ничего тоже не получалось, и она, пожевывая губами, сложив под передником руки на коленях, тихо сидела и вспоминала свою жизнь. И казалась ей её жизнь самой счастливой, какой только и может быть жизнь: "Только то горе было, когда муж пропал, и потом, когда хоронила его, да еще родителей. Ну, родители, хоть пожили, старыми уже померли. А теперь, вот, и я уже старая. И тоже, наверное, скоро помру. А и чего небо-то коптить? Пора уж!"

 Она вообще никогда ни о чём не сожалела, не видя в том смысла. Она просто перебирала в памяти немногие события своей жизни, удивляясь тому,что не помнит лиц тех, кого когда-то любила. В памяти остались какие-то незначительные события, какие-то фразы, брошенные кем-то вскользь, остались слова, сказанные ей когда-то мужем или кем-то из родителей, остались картинки из прошлого. И не остались ни цвет волос или глаз, ни форма рук или носа... Она не помнила их и сколько ни пыталась вызвать в своей памяти, закрывая для этого глаза, лица их не вспоминались. Вместо этого память услужливо предлагала лица учителей в школе и сотрудников на заводе; картинки с опушкой леса, где они с мужем собирали подберёзовики однажды, или с поляной, где он её первый раз обнял; здание педагогического училища, куда она не поступила, и теперь она знала, что для того, чтобы встретить своего любимого; улицы города; сосновый бор, теперь вырубленный под корень, где она с одноклассниками играла в "Зарницу"; места, где она была так не долго счастлива... И всё же счастлива всю свою жизнь, как оказалось. Память предлагала ей много разных картинок. Только среди этих хаотических воспоминаний не всплывали лица тех, кто был ей дорог. Это было мучительно. И она отгоняла от себя свои воспоминания.

 И зачем вспоминать, если некому рассказать о своих воспоминаниях?

 Но сидя в одиночестве на кухне, оберегая воскресный покой племянника, продолжала вспоминать.

     ***

 Сегодня ей почему-то не спалось. Она легла было в постель. Поворочалась около часа, потом встала. В квартире было темно. Фонарь с улицы освещал только кухню. Пошла в кухню, сварила кофе. Посидела в тишине спящего дома, не думая ни о чём. Она уже давно научилась не думать. Жить воспоминаниями она не хотела, раз память не возвращает любимые лица. Думать о будущем..., а будет ли оно, это будущее? в ее-то годы думать о будущем? Строить планы? К чему? О чём?

 Жизнь шла по заведенному кругу к концу. И в настоящем не было просвета. Вроде бы всё у неё хорошо - сыта, в тепле, рядом немного отстраненный, но внимательный племянник, которого она сама в своё время воспитывала не как сына, а принципиально как племянника - дети должны знать и помнить своих родителей.

 Вот то-то и оно. Всё только "вроде бы" хорошо. Живёт она не в своём родном доме, а в гостях. Готовит еду, какую хочет, но из тех продуктов, что по вечерам приносит племянник. Её не спрашивает, что купить. Выходить куда-нибудь и хотелось бы, да куда пойдёшь в чужом городе? И ходить ей уже тяжело. Ноги, еще недавно легко носившие её сухое тело, теперь еле-еле отрываются от пола для короткого шага. И никого она здесь не знает. И поговорить здесь ей не с кем...

 Она вымыла свою чашку. Вынесла в коридор пакет с мусором, чтобы племянник вынес, когда утром пойдет на работу. Дверь на лестничную площадку была приоткрыта. Опять она, встречая племянника с работы на пороге квартиры, забыла повернуть ключ! Наверное сквозняком протянуло, и дверь открылась. Она подошла к двери закрыть её и увидела парня лет семнадцати. Сердце как-то больно стукнуло в грудину. Что-то в этом мальчике неуловимо напомнило ей. И она вдруг сразу в малейших деталях вспомнила лицо покойного мужа. Она  вздрогнула и тихо спросила:
- Ты кто?
- Меня Ваня звать.
- И что ты, Ваня, тут делаешь?
- Я Вашу дверь нечаянно толкнул, а она открылась. Я не хотел к Вам дверь открывать. Она сама открылась.
- Так заходи.
- Я уже заходил.
- Когда?
- Сейчас. Вы кофе пили. Я увидел и вышел назад.
- А почему не окликнул? Вместе бы попили кофе. Давай, заходи. Я ещё кофе сварю. Сама-то не буду, но, хоть, понюхаю...
- Не, не надо. Я же не за кофе сюда пришел.
- А зачем? Ночью-то чего искал?
- Ну, говорю же, дверь нечаянно толкнул, а она открылась.

 Голос парня окреп и он с интересом спросил: "А здесь, правду говорят, прокурор живёт? Что-то не похоже. Прокуроры, они, говорят, кучеряво живут. А у вас тут как-то бедненько. Только телик хороший. А то всё как-то пусто у вас".
- А ты откуда это знаешь?
- Так, зашел же. Говорю ж Вам.
- Ну-ка, милый человек Ваня, заходи. Заходи. Не стесняйся.

Она с неожиданной силой ухватила парня за рукав и втащила в квартиру. Он растерянно оглянулся на распахнутую входную дверь и попытался вырваться. Но она крепко зажала его рукав и, подталкивая в спину, загнала его на кухню.

- Садись. Рассказывай, чего тебе надо.
- Да ничего мне от Вас не надо! И чего Вы пристали?! Отпустите!
- Отпущу, отпущу. И тебя отпущу. И грехи твои... Вот расскажешь мне, зачем по квартире разгуливал, и отпущу.

 Она подтолкнула парня к стулу. Парень испуганно оглянулся и закричал: "Помогите! Убивают!" "Это кто же кого убить собирается?" - ехидно поинтересовалась она и, вторя парню, закричала тоже: "Убивают! Помогите!"

 Из своей спальни выбежал в пижаме заспанный племянник, сощурил  на ярком свету близорукие глаза и гневно прошипел: "Что здесь происходит?"

 И она, и парнишка враз замолкли. Парень обессиленно опустился на стул. Она победно взглянула на племянника и заявила: "Вот, вора поймала! И что ж за прокуратура у нас такая? Ничего сами не можете! Всё на старух надеетесь..." Племянник недоуменно поднял брови, потер виски обеими руками и зажал правой рукой челюсть. В кухне повисла тишина. Парень поднял голову: "Пап, прости. Не хотел я переполох устраивать... "

 Племянник покачал головой: "А почему ночью припёрся? Мать что ли домой не пустила?" Парень нервно потер предплечья: "Прости, пап. Ну, глупо так вышло... Я у друга был на днюхе. Задержались допоздна. Я пока Маринку проводил до дома, а потом подумал, что ты тут рядом живёшь, зачем мне тащиться через весь город. Пришёл, а тут дверь открыта. Ну, я испугался, мало ли что случилось. А тут эта с вопросами. Я пошутить хотел, а она как набросится! Бешеная какая-то! Я ж не знаю, кто она!"

 Племянник прислонился к стене, закрыл лицо руками и тихо пополз вниз.

 Она в изумлении переводила подслеповатые глаза с парня на племянника и обратно, и, как курица крыльями, взмахивала короткими ручками: "Ох, ты. Ох, ты! Что ж делается-то?!"

 Парень всё также нервно сжимал-разжимал кисти рук на своих предплечьях: "Ну, прости, пап! я же не знал, что тут такое будет..." Племянник схватился за поджарый живот, тело его содрогалось от хохота. Она перестала взмахивать руками, горестно приподняла брови и зажала рукой рот.

 Наконец племянник отхохотался: "Знакомься, мама, это мой младшенький. Ваня. Ваня, извинись перед бабушкой. Это моя мама".

Впервые в жизни племянник назвал её мамой, и она заплакала. Ваня поднялся со стула, подошел к ней и обнял: "Прости, бабушка! Я же не знал..."

 И от этих слов, и оттого, что она не знала до сего дня своего внука, и оттого, что за долгие-долгие годы, с самой смерти мужа, никто её не обнимал, и оттого, что, оказывается, все эти годы она для племянника была мамой, и ещё из-за чего-то, чего она пока не могла понять - она плакала навзрыд. Плакала так, как не могла себе позволить даже на похоронах мужа...

 
***

 С этой ночи всё изменилось в её жизни. У неё появился человек, которого она теперь могла любить.  У неё появился человек, с которым она могла разговаривать часами. По телефону и на кухне, за чашкой ароматного кофе.

 Раньше у неё был только племянник покойного мужа, а теперь у неё был внук.

 Еще у неё появилась внучка Наташа, старшая сестра Вани, тоже хорошая, милая, внимательная. Но ...не такая любимая, как Ваня. Наверное, сердце её умело любить только одного человека.