Многострадальный красавец Москвич-408

Как известно, у автомобилиста два счастливых дня: первый — когда он купил машину, и второй — когда ее продал.

В начале лета 1981 года я избавился от нашего «Москвича-407». Вторую машину надо было покупать срочно. Пошел к Валентину, он помог тогда выбрать первую.

Дома оказалась его жена, Маргарита Германовна.

— Вали нет дома. Заходи, посиди на кухне, он скоро придет.

Из комнаты доносился плач ребенка. Я спросил:

— Рита, что это за ребенок там плачет?

— Тебе что, Валентин ничего не рассказал?

— Нет, мы давно не виделись. А что произошло?

— Виктория то, дочь наша, убежала из дома, разве не знаешь?

— Это знаю.

— Она схлестнулась на этих «Алых парусах» с грузином, спала с ним. А он вором оказался, главарем воровской шайки был, шарили по квартирам.

— Ух ты!

— Вика этого не знала. Но однажды, когда нас не было дома, принесла чемодан и спрятала на антресолях. Потом шайку накрыли и всех повязали. Вику тоже. Чемодан краденых вещей у нас нашли, главную против неё улику.

Малыш в комнате совсем разорался. Маргарита схватила бутылочку с соской и убежала со словами.

— Жрать хочет.

Пришел Валентин.

— Здравствуй, Володя. Видишь, у нас теперь ребёнок. Без матери, получаем молочко на молочной кухне.

— Добрый день. Я это понял, мне Рита немного рассказала, только я не понял, где Вика?

— Вика у нас в тюрьме сидит. Там и мальчика родила. Хотела отказаться, мы взяли внука к себе. Кстати, она плохо себя вела на суде. Говорила, что у нее родители плохие, пьяницы. Вот так. Детям всё отдаёшь, трудишься, а они не ценят. Потом, правда, раскаялась, письмо написала. Я к ней ездил, она в Выборге сидит. Ребенка назвали Павлом, как моего отца.

— Володя, я же сирота. Воспитывалась в детдоме. Знаю, какой это ужас, нельзя туда внука отдавать, — присоединилась к разговору Рита. 

— Вика что, тоже воровала?

— Нет, — голос Валентина дрогнул. — На суде удалось доказать, что она не знала о занятии сожителя.

— Так за что же ее тогда посадили?

— Удалось отмазать обвинение в воровстве, но они ведь как. Раз сидит — значит пусть сидит. Дали год за тунеядство. После школы она нигде не работала. Здесь и деньги не помогли, мы ведь хотели машину купить. А теперь — пшик — нету денежек. И еще ей долго нельзя будет жить дома, в Ленинграде. Хотят принудительно отправить в Грузию, в Зугдиди, на чайную фабрику. Представляешь, в кого они ее там превратят? Я пытаюсь убедить, чтобы оставили в Ленобласти.

— Плохо дело, друзья.

Не стал я грузить Валентина своими проблемами.



Приехал к нам погостить тесть, дед, Валерий Николаевич. Он водителем всю жизнь проработал, с Финской и до конца Отечественной войны баранку полуторки крутил. Сейчас в пожарке. На ЗИЛЕ, кажется, дежурит. Захотел съездить со мной в Апраксин двор, помочь подобрать легковушку, интересное дело.

Ясным солнечным воскресным днем приехали мы в этот запруженный автомобилями закуток, два раза обошли все ряды. На «Жигули» мы рассчитывать не могли — дорого. Дед смотрел на все машины с восхищением:

— Смотри, Володя, какой красивый «Москвич». Голубой. Четыре фары. На крыше багажник. И, смотри, зеркала заднего вида на крыльях. Это удобно.

Подошли к хозяину:

— Это «Москвич-408». Недавно ремонтировал, покрасил. Пятьдесят лошадиных сил!

Я попросил деда посмотреть повнимательнее, он ответил:

— Ничего, там разберемся.

Вскоре дед уехал домой, в Сочи. Приезжал он к нам раз в год, в отпуск его бабушка отпускала. Так что разбираться пришлось нам с Валентином.

Номера 93-08 ЛДО, черного цвета, получил у той же пухленькой неторопливой блондинки за маленьким окошечком в районном ГАИ, что и три года назад, отстояв приличную очередь.

Ездить пришлось много и быстро. Как-то лечу я по проспекту Просвещения, один, без пассажиров, и попадаю правым передним колесом в рытвину. От удара ломается шаровая опора. Колесо поперек, машина стоит наискосок во втором ряду и не может двигаться ни вперед, ни назад. Как раз напротив дома, где жил Валентин.

— Что за развалюху ты купил, надо весь передок перебирать, — сокрушался автомеханик, непонятно как вправляя на место вывернутое колесо. — Тебе повезло, крыло не помял. У меня запчасти есть, завтра же могу сделать подвеску.

Собрались в гараже пораньше. Гайки не отворачивались. Валентин сказал:

— В данном случае надо брать рычаг побольше, — и взял трубу метра полтора. Бах! — головка на 14 лопнула. За ней с помощью того же рычага лопнула вторая. Головки он принес с собой.

Стали прокачивать тормоза. Тормозная жидкость вообще не потекла, оказалась как черная густая сметана. Ручной тормоз не работал, но его делать не стали — требовалось заменить трос, которого не было.

Вовремя отремонтировали автомобиль. Понадобилось ехать в совхоз «Гомонтово». Лариса снова устроилась кухаркой в бригаду строителей-шабашников, а там без машины никак. Заодно я привозил оттуда обрезки всякого материала для времянки в садоводстве.

На этот раз шабашники взялись за капитальный ремонт огромного коровника в центральной усадьбе совхоза, в Бегуницах, на дороге, ведущей мимо Копорья, где древняя крепость, на берег Финского залива, к Сосновому Бору, там Ленинградская АЭС. Жили в так называемой «Бароновой  усадьбе», в большом ветхом деревянном двухэтажном доме, который когда-то построил для себя землевладелец. Ему принадлежала вся округа. После революции он уехал за границу. Во время войны фашисты устроили в его доме гестапо.

Здание до сих пор отражало богатство первого хозяина и его основательность. Высота помещений метра четыре, после парадного входа лестница на второй этаж раздваивается на правую и левую части, образуя просторный холл, почти как в Зимнем дворце. На втором этаже большие комнаты, много солнца и воздуха. Одну из комнат занимали рабочие нашей бригады. Около парадного входа был выкопан круглый пруд, сейчас здесь болото. В правом крыле П-образного здания кухня с дровяной плитой и водопроводом и два длинных стола с лавками, чтобы кормить людей. К ней  отдельный вход. Это было хозяйство Ларисы. Туалет типа «очко» с выгребной ямой на улице.

Метрах в пятидесяти стояли домики пионерского лагеря. Ближайший — медпункт. Вскоре он окажется очень нужным.

Дело в том, что в этом месте любили собираться местные сельские мальчишки лет от десяти до четырнадцати, курили, сквернословили. Немного, человек шесть-восемь. Лариса днем оставалась одна и, для налаживания контактов, начала прикармливать этих вечно голодных хулиганистых деревенских детей. Мы подружились. Когда я приезжал, то оставлял нашего «Москвича-408» во внутреннем дворе и разрешал ребятам сидеть в машине. Забавно было наблюдать, как они все тесно забивались внутрь, включали на полную катушку радиоприемник, курили и кайфовали. Только табачный дым и децибелы валили из всех окошек.

Захотелось покатать их по кругу на большой скорости. Дети забрались в машину. Вышел я на круг, набираю скорость, кручусь, нагрузки растут, быстрее, ещё быстрее, восторг полный, и вдруг — БАХ! — автомобиль дальше не тянет.

Выяснилось, что сломалась правая задняя полуось! Что делать? Где достать полуось в этой деревне?

Снял я полуось, оба кусочка, пошел на нашу стройку. Хороший там сварщик был, ровно приварил. Но сколько полуось протянет на этом шве? Она же из закаленного металла. Могла развалиться в любую минуту.

Ох уж эти мальчишки! Забирался кто-то из них по деревьям, пока Лариса готовила еду, на второй этаж этого высокого дома и через окно залезал в комнату, где жили рабочие нашей бригады. Тырил у них сигареты. Однажды он упал с высоты.

— Помогите, помогите, — вдруг услышала Лариса крики и выбежала во двор.

Под деревом в неуклюжей позе лежал мальчик, из руки его торчала кость. Крови не было видно. «Надо срочно скорую, срочно! Ах да, в пионерском лагере есть телефон», — жена умела действовать решительно в экстренной ситуации. Через минуту она влетела в медпункт пионерского лагеря и скомандовала опешившей медсестре:

— Бегите к нам, у мальчика открытый перелом. Где телефон?

Скорая из больницы районного центра Волосово приехала минут через двадцать. Здесь уже была мать мальчика, который пришел в себя, только стонал.

Потом выяснилось, что во время операции на руке ребенок неожиданно для всех потерял сознание из-за гематомы в голове и хирурги переключились на выполнение сложнейшей нейрохирургической операции с трепанацией черепа, которая продолжалась более восьми часов кряду. Это в сельской-то больнице!



Поездки в Эстонию за продуктами и шмотками стали регулярными, один или два раза в год. Обычно ехали до Мустве, это на берегу Чудского озера, там ночевали в тихой уютной гостинице. На следующий день двигались на запад, через Йыгеви, Пылтсамаа, Койги. Затем на север — Амбла, Тапа, Раквери — дальше возвращались в Ленинград, через Кохтла-Ярве и Нарву. Везде чистота и порядок. Аккуратные строения, ухоженные поля. Идиллию нарушил вид шаляй-валяй хозяйственных построек поселка персонала и летчиков военного аэродрома, справа от шоссе. У дороги предупреждающий знак: «Осторожно, низко летящие самолеты». В воздухе с рёвом проносились МИГи.

Посещали небольшие магазинчики, по-эстански «кауплюсы», правда для нашего кошелька это были «кауминусы». Покупали, в основном, детские вещи и продукты — колбасы, сыры, мармелад. Запомнился случай: зашли мы в пустой сельский магазин, ряд прилавков, за которым три любезные продавщицы. Справа большое витринное окно, видна стоянка для машин. Мы уже выходили, как вдруг продавщицы с искаженными лицами стали убирать с прилавков вещи. Лариса спросила:

— Что случилось?

— Ой, сэйчас здесь т-такое будет-т, т-такое будет-т!

К магазину подъехал большой «львовский» автобус с псковскими номерами, из которого выскочили оголтелые женщины и шумной толпой бросились в магазин. Мы замерли у входа и стали невольными свидетелями того беспорядка, который они оставили в магазине.



Осенью я перешел из ОКБ ТК в институт на Суворовском проспекте. Вместе с Ларисой мы на работу уже не ездили. Я продолжал ездить на работу на машине. Так получалось быстрее и без давки в часы «пик» в городском транспорте с двумя пересадками. Иногда удавалось подзаработать на бензин извозом попутных пассажиров.

Я выскакивал из дома в восемь утра, добегал до гаража, благо он рядом с домом. Вся последовательность действий была отработана до автоматизма. Секунда беспокойства, вдруг «Москвич» не заведется, всё в порядке, минута прогрева двигателя, задний ход, выехал из гаража, закрыл его, и вперед!

Этот маршрут я хорошо запомнил. Проспект Просвещения, проспект Культуры (какие смешные названия, сейчас подумал). Здесь машин очень мало. Затем Тихорецкий проспект, Политехническая улица, площадь Мужества с круговым движением транспорта. Много рытвин по всему пути, особенно вокруг трамвайных рельсов, всё знакомо. В плохую погоду везде слякоть. Машин становится больше, втекают с проспекта Непокоренных, где Пискаревское мемориальное кладбище. Дальше улица генерала Карбышева с односторонним движением (раньше называлась Малая Спасская, вот она, по которой отправляли «катиться колбаской»). Дальше Лесной проспект, Литейный мост через Неву. Здесь движение плотное. Потом Литейный проспект, у «парадного подъезда» поворот налево,  на улицу Некрасова, и дельше до Суворовского проспекта. Места для парковки находились всегда. В девять утра уже сидел на работе.



Следующим летом собрались в отпуск.

— Вовик, мы хотели съездить к маме в Сочи. Давай отправимся на машине, через Одессу, а там на теплоходе! По телефону забронируем место, — Лариса любила выдумывать что-нибудь необычное.

— Тогда давай заедем в Молдавию, навестим Димину Ларису. Она с детьми сейчас в Гоянах, на даче у родителей, нас приглашала. Это рядом с Дубоссарами, около Кишинёва, — предложил я.

— Молодец, хорошо придумал. Только бы твоя машина не сломалась.

Позвонили в порт Одессы. В следующую пятницу на 20 часов назначен отход теплохода «Россия». Забронировали место для нашей машины. На причале должны появиться не позднее 12 часов дня. Значит, надо выехать в субботу.

В пятницу поехал на работу на машине. И тут выяснилось, что совершенно сдох аккумулятор. В результате, в субботу мы не выехали.  Достать новый аккумулятор тогда было совершенно невозможно — в магазине запись на год вперёд, на рынке можно, но за большие деньги. Сразу выбились из графика. Выручил друг — дал аккумулятор со своей машины. На всякий случай я загрузил ещё две двадцатилитровые канистры с бензином.

В понедельник выехали, настроение боевое, выскочили на Киевское шоссе, проехали Лугу, Псков, затем небольшие города Псковской области —  Остров, Опочка, Невель... Невдалеке петляла спокойная река Великая. Шоссе везде в две полосы, движение небольшое. Переночевали в районном центре в гостинице. Дальше въехали в Белоруссию. У шоссе продавали горячую варёную картошку. В Витебске остановились на центральной площади, где суетился местный люд. Потом долго тянулись через леса, проехали Оршу, Могилёв, Гомель, Мозырь, Ельск... Где-то тут переночевали. Дальше началась Украина. Первое же село удивило своей протяженностью, белыми хатами, обилием живности. Здесь у дороги можно было купить еду, жареную курицу, например. Яйца, зелёный лук. Потом были города Овруч, Житомир, Немиров, Чернигов...

Киев проехали без остановки. Машин было много. Золотом светились купола церквей, промелькнул вход в Киево-Печерскую лавру, по  новому мосту пересекли Днепр, полюбовались панорамой красивого города.

После Белой Церкви Умань. Попался небольшой рыночек, купили ведро абрикосов, почти даром. Через 150 километров, наконец, повернули направо. Вскоре въехали в Молдавию. Украинские пейзажи сменились молдавскими с очень длинными, пологими холмами, часто с виноградниками. В низинах сёла или городки. Я незаметно съел почти все абрикосы. Потом обжорство аукнулось.

Приехали в Дубоссары. Деревня Гояны недалеко, проехали по высокому берегу широкого величавого Днестра. Ясное небо приобретало багровые оттенки, прежде чем спрятать нежаркое заходящее солнце. Улица немощеная, с правой стороны утопающие в садах и виноградниках дачные хибарки, слева травянистый склон и тропинка к реке.

Дача Ларисиной семьи — уютный домик, кругом цветы. Отдельно хозблок с небольшой комнатой, рядом с домом навес, обвитый виноградными лозами, под ним большой обеденный стол. Много фруктовых деревьев, дальше огород.

— Бине аць венит. Добро пожаловать. Молодцы, что приехали. Посмотрим участок, а потом прошу к столу, — Лариса загоревшая, отдохнувшая. Её родители тоже обрадовались нашему приезду.

Молдавская речь, вкусные запахи, тёплый, густой воздух южного вечера создали иллюзию, что мы за границей. Тогда и не думали про заграницу, а меня вообще не пустили бы из-за секретности на работе.

— Завтра мы хотим посмотреть Кишинёв, — рассказал я о наших планах. — А в пятницу из Одессы поплывём на теплоходе «Россия» в Сочи, к тёще.

— Ой, так вы завтра едете в Кишинёв? — обрадовалась Таня,  обаятельная молодая женщина, Ларисина подруга и однокашница, они вместе учились в медицинском институте. — Возьмите нас с Владиком.

— Тогда надо будет выехать пораньше, — согласился я. — Заодно покажешь, как проехать по Кишинёву.

Ещё не закончилось застолье, как меня прихватило. Мой измученный организм не выдержал ведра абрикосов, обильного ужина и вина. Температура подскочила под сорок градусов. Стали меня лечить, надавали таблеток и уложили в комнатке в хозблоке.

Утром температура чуть снизилась. Слабость страшная, но в Кишинёв  надо. Я доехал на «автопилоте», то есть ничего не соображая, и не сбился с пути только благодаря Татьяне. Приехали к ней домой. Уложили меня в кровать, измерили температуру — она была 38 градусов — опять напичкали лекарствами и оставили в покое.

Был ясный, тёплый, сухой летний кишиневский день. Отовсюду лились гортанные крики диких голубей — гу-гу, гу-гу...

К десяти вечера Татьяна и Лариса приготовили вкусный обильный ужин. Пришёл с работы усталый Сергей, муж Татьяны:

— Молодцы! У меня день был тяжёлый, сейчас можно выпить.

Я уже оклемался, сели ужинать.

Пили молдавский марочный коньяк небольшими рюмочками под тосты, конечно, закусывали жирной уткой и копчеными баклажанами, перцами, свежими помидорами, огурцами, «полировали» сухим вином.

Сергей вдруг сказал:

— Поехали к Ершову. Он приглашал, я его жену недавно оперировал.

— П-поехали, — нетвёрдо выговорил я.

Собрали выпивку, закуску, погрузились в «Москвича-408». Уехали на другой край Кишинёва. Нас, конечно, в полвторого ночи никто не ждал. Но хозяева встретили очень гостеприимно.

Ершовы выставили большую бутылку вина в плетёной корзине. Но я строго помнил: в пять утра мы должны выехать в Одессу, чтобы к двенадцати успеть на теплоход! Ещё надо забрать вещи. Значит, в четыре ночи надо выехать от гостеприимных Ершовых. А я уставший и нетрезвый.

В полчетвёртого в маленькой кухне заварил крепкий, в то время дефицитный цейлонский чай, медленно выпил целый стакан и на двенадцать минут отключился. Потом вошёл в комнату и громогласно объявил:

— Всё! Заканчиваем пир! Надо успеть на пароход!



Редкие фонари из чёрного неба светили сквозь листву высоких деревьев и кусты акации, слабо освещая сухие кишиневские улицы. Мы не встретили ни машин, ни людей, ни милиционеров. Приехали на квартиру друзей, срочно закидали в машину вещи и в пять утра сказочно нырнули в предрассветную прохладу пустого шоссе на Одессу. Черное, ясное, с огромными звёздами небо быстро посветлело. Появились машины. Проехали Бендеры. Переехали на левый берег Днестра, здесь город Тирасполь. До Одессы недалеко, но сон свалил. Свернули с дороги в кукурузное поле и проспали часа два. Дальше уже пришлось спешить. Движение стало плотным, много грузовиков и сельхозмашин. В порт приехали ровно в двенадцать. Большой, красивый, ослепительно белый теплоход «Россия» уже ждал нас.

В кассе оформления грузов, малюсенькой комнатке под причалом, нас обслужила энергичная, мощная сотрудница порта, которая, видимо, могла разговаривать с биндюжниками на их языке. Она объяснила:

— Я оформлю Вашу машину как груз. Пассажирских мест нет, будете спать в машине. Выдам посадочные талоны. Надо только оплатить питание. Завтрак и обед. Теплоход круизный, вечером работают бары. Сейчас подъезжайте к трапу «России» и вызовите дежурного помощника капитана. Он вам всё расскажет.

Дежурный помощник — нашего возраста,  любезный, нарочито строгий, подтянутый, в белой офицерской форме и с красной повязкой на рукаве — осмотрел наш «Москвич».

— Вижу, вы из Ленинграда?

— Да, — я знал, что ленинградцев любили, в отличие от москвичей.

— Бензин есть?

— В баке немного. Ещё канистра. Вторая канистра пустая.

— Так. По пожарной безопасности бак должен быть полный, а в канистрах вода. Я проверю. Сейчас вы свободны. Приезжайте, пожалуйста, к шести. Погрузим машину.

Было ещё три часа дня. Поездили по городу, посмотрели на Оперный театр, потом выехали на знаменитую Дерибасовскую, на которой, как известно, «отрылася пивная...». Заехали в какой-то двор, там я перелил бензин из канистры в бак. Немного не хватило до полного. «Придётся с помощником капитана договариваться», — подумал я. Нашёл водопроводный кран и наполнил канистры водой.

— Что будем делать? — спросил помощник капитана, когда увидел, что бензина в баке не хватает.

— Проставим, — многозначительно ответил я. — На корабле.

— Идёт.

Нашу светлоголубую красотку грузовой стрелой нежно перенесли на палубу «России». На нос, под капитанскую рубку. Поднялись по трапу на борт — нет, не в «холодные, мрачные трюмы», как в песне, а на чистую, светлую, просторную палубу лайнера — вместе с солидными отдыхающими круиза по Чёрному морю.

Корпус судна мелко задрожал. Пронаблюдали за отшвартовкой, как матросы ловко забирали швартовы с причала. Трудяги буксиры помогли выйти в открытое море, которое поблескивало в заходящем солнце золотистыми бликами. Одесса удалялась. Прошлись по оживлённым палубам, продуваемые свежим ветром. В конструкции теплохода чувствовался простор. Проходы и лестницы широкие, на корме бассейн, рядом шезлонги. Вскоре солнце село в красные облака на горизонте. Стремительно стемнело.

В девять утра позавтракали в ресторане. День был пасмурный, прохладный, иногда накрапывал дождик. Несмотря на это, я перед обедом искупался в бассейне. Захотелось отметиться. Ух, вода оказалась теплее ветра.

На следующее утро остановились в солнечной Ялте. Прогулялись по многолюдной теплой и сухой набережной. А ещё через сутки прибыли в порт Сочи.



Мы пробыли у тёщи в поселке Головинка неделю. Купались с детьми в море, загорали.

Пришла пора ехать домой. Я залил полный бак бензина и обе канистры. Лариса с матерью загрузили еду, напитки, домашнего дедушкиного вина. Выехали ещё до рассвета. Около Туапсе рассвело. Дорога там сложная — подъёмы, спуски, серпантины... Скорость вдруг упала, услышал нехороший звук: «дрыг...», «дрыг...», «дрыг...». Двигатель затроил, то есть работали три цилиндра, а не четыре. Я прогазовал, ещё прогазовал — не помогло. «Да —  подумал — стряслось. Чинить двигатель нет времени и денег. И негде».

— Вовик, — не выдержала жена. — Почему так медленно едем?

— Двигатель троит, греется. Больше шестидесяти не тянет. Разбираться нет времени.

Мало того, он при остановке кипел! И расход бензина увеличился в два раза! А до дома ещё две с половиной тысячи километров...

Так и ехали — Джубга, подъём на перевал, Горячий Ключ, Краснодар... Батайск, мост через Дон, Аксай — это окраины Ростова-на-Дону. На заправках кроме бензина запасались и водой, чтобы заливать в радиатор. Заночевали.

Выехали поздно. Опять: «дрыг...», «дрыг...», «дрыг...»... А что делать? Надо ехать, пока не сломались совсем... Миллерово, долго тянулись до Воронежа, дорога унылая. Потом Липецк, Елец, Кашира, Ступино. Машин много. Наконец, Москва. Не увидел я поворота на МКАД, выскочили в город. Останавливаться не могу. Едем по широченному проспекту, впереди переход со светофором, на островке безопасности спиной к нам стоит очень упитанный загорелый милиционер. Зажёгся красный свет, я решил, что не остановлюсь, придётся стоять здесь и кипеть. Рядом с плечом постового проскочили под красный. Он не ожидал такой наглости, засвистел, аж весь раздулся, московский городовой, а я был таков! У кремлёвских звёзд попали на улицу Горького, а там на Ленинградский проспект. Так ни разу в Москве и не остановились. Переночевали после Калинина.

Утром Бологое, Вышний Волочёк, Новгород. Прохладно, густые леса. Уже воскресенье, завтра на работу.  «Дрыг...», «дрыг...», «дрыг...»... Чудово, Колпино, Ленинград. Ура-а-а, приехали!

Двигатель починили. На третьем цилиндре прогорел впускной клапан.



Осенью к нам приехал тесть, Валерий Николаевич, дед. Занялись машиной — подтекал тормозной цилиндр. Мне надо было позвонить, телефон у сторожа гаража:

— Дед, я сейчас вернусь. Только ничего не трогай.

Из окна сторожки увидел, что он что-то там поковырял в машине. Вскоре закончили и выехали на нашу улицу Кустодиева. Я разогнался. Дальше впечатления Ларисы: «Вышла я на балкон и вижу: наши мчатся по Кустодиева со страшной скоростью. Дед сидел ровно, как истукан с выпученными глазами. Не снижая скорости свернули на проспект Просвещения и скрылись из виду. Дурень какой-то мой Вовка, какая муха его укусила? Так рисковать!».

А дело было так. Я разогнался побыстрее, чтобы проверить тормоза. Улица пустая, машин нет (это невозможно представить, сейчас всё забито припаркованными машинам). Вот 40, 50, 60, 80 км/час, быстрее, еще быстрее, пора тормозить. Нажимаю на педаль тормоза, а она продавливается в пол, тормозов нет! Машина летит прямо на перекресток, там четыре полосы движения, да трамвайные пути, пешеходные переходы... Ручной тормоз дернул, но он никогда в этой машине не работал, переключать на пониженную передачу нет времени, решаю бросить педаль газа и на передаче, которая включена, на четвертой, свернуть направо, чтобы не пересекать проспект Просвещения. А там на переходе женщина собралась переходить дорогу!

Но, к счастью, она оказалась осторожной. Увидела меня и не стала переходить. После опасного поворота я, перепуганный, остановился, потом медленно поехал в гараж. Дед так и не признался, что он тогда сделал с тормозами, когда я отлучился позвонить...



Зима выдалась суровая, почти всегда минус двадцать, а иногда и за тридцать. Я ездил на нашем красивом «Москвиче-408» каждый день. Он снова сломался. Перестали включаться передачи. Я ещё не выехал из гаража. При морозе масло густое, скорости переключаются очень тяжело, тут перестали включаться совсем. Рычаг переключения — он торчит вверх прямо из механической коробки передач — болтался. Надо снимать коробку. Как это сделать в гараже без ямы при морозе минус двадцать восемь?

Пришлось положить на пол гаража одеяло, залезть под машину, отсоединить от коробки сначала карданный вал, затем четыре больших болта крепления коробки к двигателю. Дальше опустил эту тяжеленную коробку на грудь, потом перевалил на пол рядом с машиной.

Теперь как ее промыть от грязного масла? Бензин в канистре от сильного мороза не замерз, но если намочить им пальцы, то будет пожизненный артрит. Так говорил автомеханик Валентин. Он же научил: «Надо налить полведра горячей воды, а сверху бензин. В этой теплой смеси промывают детали в мороз».

В коробке оказалась сломанной скоба, на которой держится рычаг переключения передач. Я снял ее, оба обломка. Где достать новую? Сварить обе части старой? А она силуминовая. Нужна вакуумная сварка!

Нашел я в опытном производстве на работе вакуумную сварку. Рабочий сделал, даже денег не взял.

Как мне удалось одному поставить на место коробку передач, перевалив ее с пола на грудь, а затем в машину — сейчас даже не представляю.

Незаметно, в заботах, пролетел 1983 год. В декабре возникли проблемы с пуском двигателя. Снега намело, на дорогах гололед. Поехал к Валентину. Рита сидела дома с подросшим внуком Павликом:

— Валя еще не пришел с работы. Много они стали там пить.

Назавтра я его застал. Валентин определил, что надо прочистить и отрегулировать карбюратор.

Собрались в гараже в субботу ясным морозным днем. Пока он работал, я спросил:

— Валентин, как дочка-то, Вика?

— Ничего, всё хорошо. После тюрьмы её оставили в Ленобласти. Работает на кирпичном заводе в поселке Красная Звезда. Чернорабочей. Ей полгода осталось. Павлика признала. Исправляется.

Закончили с машиной около пяти. Ещё засветло. Я сказал:

— Надо бы прокатиться, что получилось?

— Давай съездим к Виктории, я давно у неё не был.

— Куда это?

— Надо ехать до Уткиной заводи.

— Это где-то по правому берегу Невы? Напротив Речного вокзала?

— Да. Там кольцо автобусов, ещё за город проехать километра три. Вика живет в общежитии, в старом сельском доме.

— Поехали.

Не подумал я позвонить Ларисе.

Когда выехали, небо уже чернело, только багровая полоса горизонта с белыми облачками пара из труб показывала безветрие и сильный мороз. Пока проехали Пискаревский проспект и длиннющую Октябрьскую набережную по правому берегу Невы, стало совсем темно. Вот уже конец набережной, тут Уткина заводь, кольцо автобусов, последний фонарь, дальше загородная дорога, полная темнота.

— Недалеко осталось. Остановись, подвезем женщину, вон, машет. Автобусы редко ходят. Я как-то целый час прождал, — как Валентин её увидел в такой темноте?

Загрузилась на заднее сидение закутанная женщина с сумками и с трескучим морозом. Тронулись. Начали с Валентином о чем-то говорить, как вдруг сзади раздался радостный крик:

— Па-апочка!

— Вика, ты что ли?

— Я, я, папа, это я!

— А мы к тебе едем.

— Ой, хорошо, что вы меня взяли. Я за продуктами ездила, мы с девчонками по очереди в город ездим.

Вскоре подъехали к небольшому покосившемуся бревенчатому дому рядом с автобусной остановкой, где я припарковал автомобиль. Иначе не поставить — обочины под сугробами.

Вика затащила нас попить чайку.

Много рассказала о своё житье-бытье, спрашивала про сынишку своего Павлика, а потом шепотом сообщила:

— Папа, слушай, что я скажу. Начальник нашего цеха, третьего цеха огнеупорного кирпича, Андрей, молодой, недавно закончил институт, его по распределению направили, добровольно сюда никто не идет. Так он, кажется, в меня «втюрился». Вниманием окружил, лёгкую работу дает. А мне ведь только полгода осталось эту лямку тянуть. Там посмотрим.

— Ты молодец, ты сейчас в самом «соку».

Дома меня ждал скандал:

— Володькая, ты куда подевался? Уже двенадцатый час.

— Мы с Валентином в Уткину заводь ездили, навестить его дочку Вику.

— Ты что, не мог позвонить, что поедите в эту Уть-кину заводь, на край света?

— Так вышло, извини, — Лариса у меня отходчивая.



Станция техобслуживания автомобилей «Москвич» была одна на весь Ленинград и находилась она в Пушкине. Как-то мне удалось туда попасть. Там посоветовали мне поменять машину.

Еще эпизод. Поехали мы в баню. Слякоть была, Лариса сидела на правом сидении. Едем, и вдруг вижу — глаз трёт, что-то попало. Через некоторое время снова в глаз что-то попало. Я остановился, и нашел дырочку в арке переднего правого колеса, через которую соринки от колеса попадали прямо в глаз любимой пассажирки. Заделал я это отверстие пластилином.

Совсем доконали меня дефекты покрышек — они «жевали» камеры, дырявили  их. Приходилось колеса отбортовывать и менять камеру прямо на дороге. С использованием пары монтировок и молотка. Я посчитал, что в течение года мне пришлось делать это двадцать два раза, в том числе при поездках в Эстонию. Специально купил вулканизатор и ремонтировал камеры в гараже. Шиномонтажных мастерских тогда не существовало. В продаже новых покрышек было не достать, камер тоже.

С января 1984 года я перешел на работу в институт на Петроградской стороне. А 29 февраля продал наш многострадальный, светлоголубой, с четырьмя фарами, с зеркалами на передних крыльях, красивый «Москвич-408».