Отважная. Глава четвертая. Еще сегодня

Глава четвертая. Еще сегодня.
Быть может, она какое-то время была без сознания. Быть может...
Быть может, она, покуда кубарем летела по бетонным ступеням в подвал, ударилась головой об ступеньку. Быть может, об несколько ступеней...
Она чувствовала боль. Боль заполняла всё ее тело. Заполняла каждую клетку организма. Болела голова, болели руки, болели ноги.
В глазах была темнота. Но она чувствовала, что лежит на чем-то мягком. Похоже на старый матрац.
Нужно вставать. Идти воевать дальше. Где винтовка?
Впотьмах она начала искать винтовку. Винтовка никак не могла найтись. Алина ощупала себя. Спец-жилета с винтовочными обоймами на ней не было. С нее сняли спец-жилет.
— Эй, девочка, — услышала она женский голос совсем рядом с собой. — Ты жива? Ты очнулась?
— Где я? — сразу же спросила Алина, пытаясь подняться на ноги.
— В подвале, — ответил женский голос.
— В каком?
В ответ была тишина.
«В темном, — сама себе мысленно ответила Алина. — В темном...»
— Поначалу мы думали, что тебя убили, — наконец-то раздался женский голос из темноты. — Мы думали, что ты разбилась. Мы прятались здесь, когда на улице начали взрываться снаряды. И в следующую секунду к нам в подвал кто-то залетел. Это была ты. Мы сразу поняли, что ты летела по ступенькам. Мы думали, что ты разбилась. Но ты дышала. Звала какую-то Ксению... Мы притащили тебя сюда. Здесь есть матрац, ты на нем лежишь... Ты живая... Но нам нечем тебе помочь. У нас даже света нету здесь. Есть один фонарик, но в нем практически издохла батарейка. Мы не включаем его по пустякам. Бережем свет... Кто ты? Как тебя зовут? Ты вроде бы не с этой улицы...
— Да, я не с этой улицы, — сказала Алина и села на колени, продолжая ощупывать себя. Вроде бы не ранена. Вроде бы... — Я даже не с этого города и не с этой страны.
— А кто ты? — спросила невидимая в темноте женщина.
— Долго рассказывать...
В кромешной темноте резко и неожиданно заплакал маленький ребенок.
— Тихо, тихо, мой малыш!
Из темноты, где плакал невидимый ребенок, раздался напуганный голос молодой матери:
— Не плачь. Спи. Баю-баюшки-баю. Не ложися на краю...
Но ребенок продолжал кричать.
— Мы боимся, что грузины услышат крики ребенка и забросают наш подвал гранатами, — сказала женщина. — Мы уже слышали об этом. Грузины боятся спускаться в подвалы. Они забрасывают подвалы гранатами.
— Где моя винтовка? — спросила Алина, вставая на ноги. Голова гудела, но на ногах она могла стоять. Возможно, сможет и бегать. — Вы не видели мою винтовку?
— Видели, — сказал кто-то из темноты. — Принесите ей ее винтовку.
— И жилет с патронами принесите.
В темноте кто-то сунул в руки Алине винтовку. Кто-то другой дал ей спец-жилет с винтовочными обоймами.
— Вы из ополчения? — спросил невидимый старик.
— Да... Из ополчения...
— Как там дела? Наверху?
— Не знаю... По нам отработал вражеский штурмовик.
Алина вспомнила те события, которые заставили ее броситься бежать в подвал.
Здесь, в подвале, было слышно, как на улице бушует война: гремят взрывы и трещат автоматы. Возможно, это бьются ее новые знакомые, с которыми она недавно разговаривала на улице. Но когда это было? Час назад? Полчаса назад? Может, это бьются другие, а те уже давно мертвы...
— Сколько времени я была здесь?
— Минут пятнадцать-двадцать, — ответили из темноты.
— В какую сторону идти, чтобы выйти отсюда? — спросила Алина у темноты.
Чьи-то руки из темноты прикоснулись к ней, и она вздрогнула от неожиданности. Ей казалось, что вокруг нее нет людей. Вокруг нее есть только темнота. И эта темнота разговаривает с ней разными человеческими голосами. Эта темнота трогает ее.
— Вон туда идите, — сказал женский голос. — Чтобы не упасть — держитесь за стену. Там недолго идти. Метров десять, и вы увидите легкий свет. Там выход из подвала. Только, пожалуйста, выйдите так тихо и незаметно, чтобы грузины не увидели вас. А то они подумают, что здесь люди прячутся и закидают нас гранатами. Они так делают... Еще утром к нам, сюда в подвал, прибежала одна женщина с соседней улицы. Она говорила, что грузины кидают гранаты в подвал. Женщина уже ничего не слышала. Она сошла с ума, наверно, от увиденного...
В темноте опять начал плакать ребенок.
— Баю-баюшки-баю...
— Защищайте город, — сказал старик. — Отомстите за наших павших товарищей. Не дайте, чтобы их смерти были напрасны. Вы православная?
— Да.
— Хранит тебя Господь, девочка моя. Хранит тебя Господь...
Алина, держась за стену, прошла по темному коридору. Вот впереди замаячил легкий солнечный свет, проникавший в подвал со стороны подъезда.
Алина вышла к крутой лестнице, ведущей из подвала. К той самой лестнице, по которой она недавно скатилась вниз. Трудно было понять, как она осталась еще жива. Как она еще может ходить.
Надев на себя спец-жилет с винтовочными боеприпасами, Алина очень внимательно осмотрела «Барретт». Она боялась, что, во время падения винтовки по бетонным ступеням, ствол винтовки деформировался, а это приведет к небоеспособности оружия. Хватит и легкой деформации.
Осмотрев винтовку, она пришла к выводу, что винтовка, предположительно, не пострадала при падении по бетонным ступенькам. Предположительно...
Колени болели, но она пулей взлетела на площадку первого этажа, где уже не существовали подъездные двери. Ведь эти двери были выбиты взрывами вражеских ракет, пущенных вражеским штурмовиком.
«Будь сейчас здесь старина Батлер, — подумала Алина, — он сказал бы, что штурмовик был наведен теми товарищами, по которым ты стреляла с чердака этого дома. Это они вызвали авиаудар. Вот суки!»
И только сейчас Алина почувствовала, насколько винтовка «Барретт» тяжелая. Четырнадцать килограмм, черт бы их побрал. Попробуй-ка побегай с таким весом.
А придется бегать.
Алина прислушалась, боясь, что грузинские солдаты могут находиться во дворе, где она недавно разговаривала с ополченцами и миротворцами. Каких-либо голосов со двора не доносилось. Зато со стороны темного подвального коридора можно было расслышать плач невидимого ребенка да тихий голос молодой матери, старавшейся свое чадо успокоить.
«Если на улице будут грузины, — решила Алина, — то их нужно будет во что бы то ни стало отвлечь на себя. Они не должны услышать детский плач. Иначе они придут в подвал и всех убьют... Господи, зачем они это делают?»
Алина осторожно выглянула во двор. Двор, в котором она недавно разговаривала с миротворцами, после авиаудара было не узнать. Всё было перепахано. Сплошная неразборчивая мешанина обломков. Посреди этих обломков жарким факелом полыхал джип «Хаммер», который она угнала у грузин.
Пробираясь сквозь непролазные груды обломков, Алина начала покидать двор. Сразу же возник вопрос, а куда идти дальше? Она пойдет на шум боя. Она должна выйти к ополченцам либо к российским миротворцам. Главное, чтобы ее не убили свои. Чтобы не убили враги.
Она наткнулась на разорванный на куски труп собаки, которая недавно еще лаяла из своей будки. Собака не могла убежать от этой войны, ибо была на цепи. Но одним взрывом разорвало цепь и саму собаку.
«Собака умерла свободной...» — подумала Алина.
Затем она услышала тихие человеческие стоны. Она начала искать источник стонов. Искала и нашла.
Тихие стоны принадлежали старику — дедушке Аслану. Он лежал среди обломков и хрипло стонал. Он умирал. Он был весь в крови, и Алина, увидев это, не знала, что делать. Она упала перед умирающим на колени.
— Стар я стал для войны, — сказал дедушка Аслан, увидев Алину. — Не успел убежать, когда вражий самолет стрелять начал. Не успел... А другие убежали. Вон, слышишь, на соседней улице бой идет. Это наши там бьются. Иди к ним. Воюй, коль воевать можешь...
— Давайте я вам помогу чем-нибудь... — сказала Алина. — Давайте я позову кого-нибудь... Вас отсюда вытащат...
— Не надо... — сказал дед Аслан. — Не трать на меня свое время... Никто не будет рисковать из-за одного человека, даже если это старый ворчун, который уже всех достал своими рассказами о своем сыне, которого убили в девяносто первом... Где мое ружье?
— Какое ружье? — не поняла Алина.
— Ружье, старое, с которым я на войну собрался...
— Я сейчас найду ружье.
Алина начала ползать среди обломков, ища старое ружье деда Аслана. Для этого, чтобы легче было ползать, она отложила свою «Барретт».
Она нашла старое двуствольное ружье и принесла его умирающему.
— Дай мне мое ружье... — попросил дед Аслан. — Дай мне его... И... Ступай с Богом... Защищай город... Как там тебя зовут? Вострикова?
— Да. Дочь Коцоевой и Вострикова.
— Помню таких. Они погибли в первую войну. У твоей матери еще сестра младшая, по-моему, должна быть, что ли...
— Да, да, младшая сестра... — Алина начала плакать. — Ее Земфира зовут. Дедушка Аслан, расскажите, как погибли мои родители. Вы же помните...
— Не плачь, доченька моя... Они погибли... Их разорвало снарядом... Там еще девочка маленькая была, которой осколок попал в голову... Это ты, должно быть...
— Да, да, это я... Но я не помню этого...
— Иди, иди, девочка, иди... Сейчас сюда придут грузины... Они убьют тебя... Беги со всех ног... Твои родители погибли... Ты-то хоть останься в живых...
— Я никуда бежать не собираюсь!
Крупные слезы на пыльном лице оставляли свежие борозды. Слезы были настолько крупными, что стекали с лица на шею.
— Я буду сражаться.
— Иди сражайся... — тихо сказал дед Аслан. — Оставь меня с моим сыном... Здравствуй, мой мальчик... Ты так и не женился... Так и не обзавелся семьей... Как давно мы с тобой не виделись...
Алина утерла слезы. Дед Аслан умер.
Она знала, что дедушка Аслан сейчас со своим сыном. Возможно, она тоже сегодня увидит своих родителей. Им было столько лет, как и ей сейчас, когда они погибли.
Она не боялась смерти. Взяв в руки тяжелую винтовку, Алина пошла воевать.

Ожесточенные бои гремели весь день. Грузины атаковали. Осетины контратаковали. На центральных улицах Цхинвали горела вражеская бронетехника. Лежали убитые. Солнце клонилось к вечеру. Земля дрожала от разрывов.
Жаркий воздух, пропахший порохом и дымом от пожарищ, секли свинцовые пули. Пули были зажигательные, бронебойные, разрывные. Иногда эти пули попадали в людей, дырявя мягкую плоть, ломая кости, разбивая черепные коробки. Пули рвали бронежилеты как картон. Жирные капли крови летели на пыльный асфальт.
Летели осколки, острые как бритва. Они рассекали воздух с отвратительным воем. Они тоже убивали людей, разрезая их как масло.
Убитых накрывали простынями и старыми одеялами, которые тут же пропитывались кровью.
Хотя... нет, убитых будут накрывать простынями потом, когда это всё закончится. Но сейчас это не закончилось. И непонятно было, когда закончится.
Алина, держа в обеих руках тяжелую винтовку, бежала со всех ног через улицу. Колени болели, но она бежала. Повсюду грохотала стрельба. Кто стрелял — видно не было, но, казалось, стреляли отовсюду. Улица была пуста. А в бездонном голубом небосводе ревел штурмовик, заходя на очередной боевой заход.
Алина с перепугу подумала, что ее сейчас будут бомбить и поэтому начала бежать еще быстрее. Чуть ли не лететь...
Но вражескому штурмовику хрупкая девушка, которая маленькой черной точкой перебегала одну из множества улиц Цхинвали, была не нужна. Вражеский штурмовик отстрелял последние неуправляемые ракеты по штабу мир-бата, находящегося на окраине города, и пошел обратно на свой аэродром за боеприпасами.
Алина бежала к ближайшему пятиэтажному дому, к крайнему подъезду. Из крайнего подъезда выскочил человек, и Алина сразу его узнала. Это был российский миротворец. Но не знала, как его зовут. А ведь надо познакомиться.
— Слава Богу! — радостно воскликнул капитан Ермолов. — А мы думали, что тебя убило, как дедушку Аслана! Как ты осталась жива?
Алина добежала до подъезда и заскочила в него. Следом забежал Ермолов.
В подъезде находился лейтенант Барсов. По всем этажам суетились ополченцы батальона Алохова. Они занимали огневые точки возле окон, и Алина поняла, что этот дом временно переоборудуется под маленький укрепрайон.
— Давайте, что ли, познакомимся, — обратилась Алина к офицерам мир-бата. Она была счастлива, что добежала живой до подъезда и не попала под шальную пулю, а то, глядишь, и под целенаправленную.
— Давайте знакомиться, — капитан Ермолов протянул свою крепкую и сильную руку Алине. — Капитан Ермолов, миротворческие силы. Можете называть меня Егором.
— Лейтенант Барсов, — представился подошедший лейтенант. — Можете называть Алексеем. А вас, кажется, Алина?
— Так точно. Алина Коцоева-Вострикова.
После рукопожатия с капитаном Ермоловым, Алина поздоровалась с лейтенантом Барсовым. И не могла не подумать об этих людях.
Они, должно быть, были не женаты. Это первое, что пришло на ум Алине. Они хороши собой. Подтянуты, стройны. От них не разит страхом и неуверенностью. Они знают, что будут делать. (А впрочем, здесь ни от кого не разило страхом и неуверенностью. Здесь, в этом доме, все знали, что будут делать. Оборонять этот дом и дорогу, проходящую мимо этого дома, как главную дорогу на центр города. И Алина в этом поучаствует.)
Капитану Ермолову в годах было где-то... лет сорок, подумала Алина, когда пожимала ему его крепкую руку, на безымянном пальце которой не было обручального кольца. Это, конечно же, не говорило стопроцентным фактом, что капитан холост, но Алина чувствовала — не женат.
То же самое можно было сказать и о лейтенанте Барсове. Но Барсову, в отличие от капитана, было в годах намного меньше, нежели чем капитану. Барсову можно было дать лет двадцать пять, не больше. И Алина подумала, что если эти двое ребят переживут эту войну, то обязательно поднимутся в званиях. Капитан Ермолов станет майором, а лейтенант Барсов станет старлеем. Если, конечно, переживут...
А ты переживешь эту войну?
Может, пора уходить отсюда?
Ты думаешь о Земфире?
— Что будем делать с этой юной леди? — обратился Ермолов к Барсову, и этот вопрос вывел Алину из раздумий.
— Не знаю, что делать, — пожал плечами Барсов. — Можно было бы, конечно, изъять заморскую винтовку у Алины, а ее саму отправить в безопасное место...
— Никуда я не пойду! — резко выпалила Алина.
— ...но, боюсь, нам нужен хороший снайпер.
Затем Барсов обратился к Алине:
— Это вы там, на дороге, троих грузинов шлепнули?
— Да.
— Может, всё же расскажете, как добыли винтовку?
— Хорошо.
И Алина быстро рассказала, как ее, прятавшуюся под мертвой тетушкой Анисой, нашли двое американцев: журналистка и военный инструктор. Алина не стала рассказывать, что она их знает. Затем произошла атака на броне-колонну. Все бросились бежать, а Алина успела завладеть последним в колонне джипом. Села в него и поехала в сторону сил ополчения, которые и обстреливали броне-колонну грузин.
— Натурально вполне выглядит, — задумчиво сказал Ермолов. — Но мне хотелось бы узнать кое-какие подробности. Не могли бы вы, Алина, рассказать, что сказали вам эти американцы, когда нашли вас живую под мертвой женщиной?
— Они не успели мне ничего сказать, потому что я сразу им показала свой американский паспорт, — Алина достала из одного кармана бридж свой паспорт и показала его Ермолову.
— Позвольте, — Ермолов аккуратно принял из хрупких рук девушки паспорт и внимательно осмотрел его. — Как будто бы настоящий.
— Дайте мне взглянуть, — Барсов взял паспорт у Ермолова. — Да, похожий на настоящий.
Последнее предложение он произнес с улыбкой.
— Что это значит — похожий! — возмутилась Алина. — А ну-ка, вертайте документ взад. Он мне еще, быть может, пригодится...
Лейтенант Барсов посмотрел на капитана. Ермолов кивнул, и Алексей вернул паспорт Алине, который тут же был спрятан в карман джинсовых бридж.
— Зачем вам всё это нужно? — спросил Ермолов у Алины. — Зачем вам нужна эта война? Вы не боитесь, что вас здесь могут убить?
— Боюсь, — ответила Алина. — Но... я же здесь воюю за свою землю. Это моя Родина. На нее напал враг. Как я могу стоять в стороне? Тем более если я умею метко стрелять, то я же могу вам пригодиться.
— Патриотично, ничего не скажешь, — улыбнулся Ермолов. — Вы же многие годы жили в Америке...
— Ну и что! Южная Осетия — это моя Родина. И я за нее буду воевать.
Ермолов и Барсов молчали. Перед ними стояла такая молодая и хрупкая девушка. Винтовку она держала двумя руками за ствол, уперев ее прикладом в пол, ибо долго держать такую тяжелую дуру в руках было просто невозможно. И эта девушка, казалось, ничего не боялась. Не боялась всего того, что творилось кругом. Она, похоже, не боялась даже смерти.
— Ладно, ваше дело, — сказал Ермолов. — А у нас дело такое. Ждем подкрепление, которое должно подойти, надеюсь, сегодня или же завтра утром. Наше дело: не пустить в центр города вражеские войска. Будем удерживать эту дорогу. Тем более здесь неподалеку местная больница. Оттуда, по мере возможности, пытаются эвакуировать больных и раненых. Хотя обстрел может начаться в любую секунду. Мы считаем, что противник попытается овладеть этой дорогой. Противник на данный момент превосходит нас количеством, имеет бронетехнику. А у нас здесь никакой бронетехники нет. Поэтому неизвестно, насколько нас здесь хватит.
К ним подошел один ополченец-осетин с ручным пулеметом РПК. Сказал:
— Только что разведка доложила, что грузины получили подкрепление, а значит, вскоре двинутся по этой дороге, может быть...
— Вот, познакомьтесь, — Ермолов указал ополченцу на Алину. — Эту славную девушку зовут Алина. Это она недавно стреляла по грузинам из своей большой винтовки. А это, — Ермолов указал на подошедшего ополченца, — комбат Алохов. Это его люди напали на бороне-колонну противника со стороны парковой зоны.
Ополченец Алохов с интересом осмотрел Алину, всю в пыли и в чужой крови. Сказал:
— Мне здесь уже про вас говорили. Сказали, что вы вчера днем приехали к нам из Америки на свадьбу Ксении Агоевой. Ее жених Алихан — боец моего батальона. С ваших слов, Ксения и Алихан были убиты при ночном обстреле. Это правда?
— Да.
— Вы видели их тела?
— Да.
— Вы решили отомстить за них?
— Да.
— Ну что же, — комбат Алохов протянул Алине свою правую крепкую руку, перепачканную оружейной смазкой. — Тогда добро пожаловать в ад.

Алине определили ее снайперскую позицию в самом конце пятиэтажного дома, где в торце дома находилась недостроенная двухэтажная пристройка. Ополченцы с помощью кувалды, найденной здесь же, выбили несколько камней в самом низу стены, тем самым сделав амбразуру для стрельбы лёжа. Алохов сказал:
— Отсюда тебе, Алина, работать будет легче. На чердаке опасно. Противник не дурак и первым же делом, в начале боя, начнет обрабатывать чердак, боясь, что на чердаке могут быть снайперы. Поэтому тебе лучше здесь быть. Внимательно смотри на улицу. Лишний раз свою точку не обозначивай. Но если почувствуешь, что спалилась, сразу же убегай во двор. Для подавления снайперской огневой точки противник не пожалеет гранатометных выстрелов. Тем более враг уже знает, что снайпер у нас, здесь, хороший есть. Дать тебе в помощь человека, чтобы, в случае беготни со сменой позиций, он таскал за тебя винтовку?
— Не надо, — ответила Алина.
— Нет, надо, — сказал Барсов, а затем обратился одновременно к Алохову и Ермолову. — Разрешите мне поухаживать за молодой дамой.
— Ишь ты! — наигранно-весело воскликнул Ермолов. — Нашел всё же предлог, чтобы с девушкой познакомиться! Ладно, я уже стар для Алины. Ей молодой самец нужен. Давай, Лёха, за Алину головой отвечаешь. — Затем Ермолов обратился к Алине. — Алина, у вас там, в Бостоне, жених есть? Давайте на прямоту. На войне люди быстро общий язык находят, ибо времени нет ходить вокруг да около. Дадите вы нам ответ на такой вот вопрос?
— Нет у меня никакого жениха, — правдиво ответила Алина и не могла не рассмеяться, вспомнив, как Земфира хотела познакомить ее с одним владельцем бостонского ресторана, разъезжавшего на шикарном «Мерсе». Да, да, того самого: толстого и лысого.
«Земфира, моя любимая тетушка, — с легкой грустью подумала Алина. — Если бы ты видела меня сейчас. Господи. Ты сошла бы с ума от страха. Я на войне!»
— Вот, — Ермолов дружески хлопнул Барсова по плечу. — Прошу любить и жаловать — Алексей. Хороший человек. Душа любой компании. А главное — холост. И по возрасту вам подходит. Пропадает парень. Хотите — поженим?
— Не знаю, — пожала своими маленькими плечиками Алина. — Правда — не знаю...
Лейтенант Барсов был смущен. Сказал:
— Егор Михайлович... мы это... того... без тебя, что ли, разберемся. У Алины в Бостоне свои кавалеры найдутся. А нам... нам воевать надо.
У Алохова на груди зашипела портативная радиостанция.
— Рысь слушает, — сказал Алохов в рацию.
— Командир, — раздался резкий голос из рации. — Разведка доложила, что на улицу Комсомольская противник стянул несколько бэтэров и еще до сотни человек пехоты. Они сейчас в Комсомольском парке. Готовятся к атаке, что ли...
— Принято, — сказал Алохов и обратился ко всем здесь присутствующим. — Враг подтянул подкрепление. Несколько бронемашин и до сотни пехоты. Они сейчас в Комсомольском парке. Возможно, пойдут сюда. Когда пойдут — неизвестно. Всё, все по местам.
Алохов со своими приближенными командирами среднего и мелкого звена покинули двухэтажную пристройку. Капитан Ермолов ушел с осетинами. На первом этаже пристройки остались лишь Алина и лейтенант Барсов.
— Ну что, американка, повоюем? — улыбнувшись, спросил Барсов.
— Повоюем, — ответила Алина.
Ее винтовка, уже готовая к бою, стояла на сошках, стволом направленная в амбразуру. Через эту амбразуру хорошо просматривалась дорога, ведущая к центру города, и частично виден был Комсомольский парк, откуда совсем недавно группа комбата Алохова атаковала грузинскую броне-колонну, в которой недавно живой была журналистка Кэтрин Ривера.
Алина посмотрела на шершавый бетонный пол, усеянный ржавыми гвоздями и мелкой острой щебенкой. На таком грубом и остром полу долго не пролежишь. Барсов это тоже понимал и сказал:
— Я сейчас схожу в какую-нибудь квартиру, если открытой найду, и принесу какое-нибудь одеяло. Ну, чтобы тебе лежать удобно было.
— Хорошо, принеси, — Алина подошла к ближайшему окну, выводящему на улицу, и, став спиной к стене, осторожно выглянула из окна.
— Сильно не высовывайся, — сказал Барсов и покинул пристройку.
Его не было буквально несколько минут. Алина осторожно, понимая, что у врага также могут быть в наличии снайперы, наблюдала за пустой улицей и парковой зоной. Никого вроде бы видно не было.
Вернулся Барсов, неся в одной руке сложенное рулетом старое одеяло, закинув его себе на левое плечо, а в другой руке цинковое десятилитровое ведро с водой. За ним бежала маленькая и худенькая осетинская женщина.
— Уходите отсюда, говорю я вам, уходите, — устало говорил Барсов маленькой осетинской женщине. — Вам не нужно здесь быть. Атака противника может начаться в любую минуту.
— Я никуда отсюда не уйду, — импульсивно говорила осетинская женщина. — Это мой дом. Куда я пойду? Я тоже буду его защищать. Я могу раненых перевязывать, если что...
Барсов поставил ведро с водой на шершавый пол. Сказал:
— Алина, умойся, что ли, ты вся в крови.
— О ужас! — воскликнула осетинская женщина, увидев Алину. — Господи, девочка моя! Иди скорее сюда. Ты ранена? Ты вся в крови...
Осетинская женщина, ее знали все как тетушку Агнесия, подбежала к Алине и начала ощупывать ее.
— Это не моя кровь, — говорила Алина, — не моя. Это кровь тетушки Анисы. Ее убили ночью, при обстреле...
И Алина поняла, что не нужно было говорить о смерти тетушки Анисы.
— Тетушка Аниса! — воскликнула тетушка Агнесия, воздев руки к небу. — О Боже наш всемогущий! Это та, которая кормила много кошек?
— Да!
— О горе! Какое горе! Что же это творится?! И когда это всё уже закончится?!
— Женщина, — сказал Барсов, раскатывая старое одеяло, данное ему тетушкой Агнесией, как и ведро с водой, на снайперской позиции Алины. — Уходите, говорю я вам.
— Никуда я не пойду... О горе! Они убили тетушку Анису... Но за что?
— Откуда мне знать за что? — ответил Барсов, почему-то подумав, что этот вопрос тетушка Агнесия адресовала ему. Но тетушка Агнесия этот вопрос отправила в небо, бездонное, голубое, ясное, ослепленное лучами августовского солнца, а небо молчало. — Ночью был артобстрел. Прилетел снаряд и убил тетушку Анису... Женщина, уходите. Иначе я сейчас позову кого-нибудь из ваших. Вы мешаете.
— Чем я вам, молодой человек, мешаю это? — очень серьезно спросила тетушка Агнесия, уперев свои маленькие кулачки в бока. — Чем?
— Мешаете воевать.
— Ох, — тяжко вздохнула тетушка Агнесия и ушла, покинув пристройку. Но напоследок сказала:
— Если что, вы знаете, где меня искать. Десятая квартира.
— Какая квартира! — крикнул ей вдогон Барсов. — Идите в подвал, что ли...
Алина подошла к ведру с водой. Вода в ведре была чистой, прозрачной, солнечные блики, светом проникавшие через окно, играли на поверхности воды. Алине захотелось сходить на пляж. Разбежаться по горячему песку и нырнуть в Атлантический океан. Но здесь не было Атлантического океана. Здесь была война...
— А что? — спросила Алина у Барсова. — Я сильно грязная?
— Очень сильно, — рассмеялся Барсов. — У тебя всё лицо практически в крови. Одни лишь глаза злобой мечут.
За отсутствием зеркала Алина могла лишь видеть свои руки и одежду. Лица не видела. Она посмотрела на свое отражение в воде в ведре. И вправду. Всё лицо было темным от уже высыхающей крови. На фоне этой темноты мелькали ее... да, сумасшедшие глаза.
— У меня сейчас сумасшедшие глаза? — спросила Алина у Барсова.
— Есть немного, — ответил Барсов. — Но это нормально. Ты же на войне... Нет, честное слово. Я никогда раньше не видел такую девушку, как ты. Сколько тебе лет?
— Двадцать два. Сегодня, кстати, день рождения.
— Правда?
— Да.
— Не шутишь?
— Нет, конечно.
— Ну... тогда поздравляю... Желаю тебе... да-а-а-а, — рассмеялся Барсов. — Даже и не знаю, что тебе пожелать... Желаю тебе, чтобы ты осталась живой...
И сказав это, он замолчал.
— Это хорошее пожелание, — Алина начала умываться.
Она мыла себе лицо. Зеркала не было, и Алина постоянно спрашивала у Барсова, полностью ли она отмыла себе лицо от засохшей крови и пыли. Затем вымыла руки и немного почистила себе одежду. Вода в ведре закончилась. Эта вода была на полу в виде большой лужи. Лужи красного цвета.
— Может, еще воды принести? — спросил Барсов. — У тебя на голове, на волосах, еще пыль осталась.
— Ладно, — махнула рукой Алина. — После приму душ...
В пристройку вошел один ополченец. Он держал в руках бронежилет темно-зеленого цвета и такого же цвета шлем. И бронежилет, и шлем были натовского производства из легкого кевлара.
— Вот, одевайтесь, — ополченец протянул бронежилет. — Это подарок от комбата. Броник не тяжелый, килограмма три-четыре. Шлем тоже не тяжелый. Прямое попадание из автомата, конечно, не выдержат. Но от мелких осколков и рикошетных пуль вполне хорошая защита.
— Да не нужно, — улыбнулась Алина.
— Одевайтесь, — грозно сказал ополченец. — Иначе уходите отсюда. Это приказ комбата.
Алина одела бронежилет. Барсов помог ей закрепить ремни. Затем надел Алине на голову шлем.
— Очень даже неплохо, — сказал ополченец и ушел докладывать комбату Алохову, что Алина хоть в какой-то защите.
— Видок у тебя очень даже боевой, — улыбнулся Барсов, осматривая Алину в новеньком бронежилете и в шлеме. — Тебя даже не узнать...
Со стороны парковой зоны резко и неожиданно затрещали автоматы.
— По местам! — машинально скомандовал Барсов, бросаясь к окну, выводящему на улицу, чтобы осторожно посмотреть в сторону Комсомольского парка.
Алина бросилась к своей снайперской позиции. Она легла на старое, но мягкое одеяло и прильнула правым глазом к телескопическому прицелу, осматривая Комсомольский парк.
— Ты бы, может, постояла бы в сторонке, — сказал Барсов Алине. — Не дай Бог, шальная пуля залетит в бойницу...
Сам он уже не смотрел в окно: боялся шальной пули.
Но Алина продолжала смотреть в прицел. Никого видно не было.
Вражеская стрельба длилась недолго. Отстреляв по одному автоматному рожку, противник отбежал в глубину парка. Зачем они стреляли — было непонятно. Может, подумала Алина, на испуг брали. Или же хотели вызвать ответный огонь, чтобы определить огневые точки осетин. Как поняла Алина, осетины ответный огонь не открывали.
Она продолжила вести наблюдение за парком. Вот в кустах мелькнула камуфлированная фигура вражеского солдата. Не думая долго, она нажала на спусковой крючок.
Из-за кустов вылетел грузинский солдат. Левая нога, в районе колена, висела на кровавой сопле. Висела на штанине... Он очень громко кричал.
— Что там? — быстро спросил Барсов.
— Я, кажись-ка, одного грохнула...
Грузины слышали выстрел, но не знали, откуда прилетела пуля. Несколько солдат начали поливать окружающее пространство из автоматов. Пули летели куда угодно, но только не в двухэтажную пристройку. Еще двое солдат попытались оттащить в сторону своего товарища, которому вражеская пуля перебила левую ногу на коленной чашечке. Вот они схватили его за руки и волоком потащили в глубину парка.
Алина понимала, что с секунды на секунду эти двое, которые тащили раненого, могут исчезнуть из ее поля зрения.
«Ты знаешь, что делать, — сказала Алина сама себе. — Старина Батлер рассказывал, как делают вражеские снайперы в такой ситуации. И ты много раз думала об этом. Действуй!»
Алина прицелилась.
Бабах! Один грузинский солдат, который тащил раненого, держа его за левую руку, упал, сраженный пулей.
Второй, который тащил раненого за правую руку, понял, что снайпер на дает им уйти, и бросился бежать, бросив раненого.
Бабах! Его пуля догнала, ударив в спину. Эта пуля пробила бронежилет, как картон, насквозь прошила тело и, пробив грудную часть бронежилета, вылетела из уже мертвого, таща за собой жирные брызги крови.
Те, которые вели заградительный огонь, бросились кто куда.
Раненый, которому пулей практически оторвало ногу, сам пытался ползти, таща за собой перебитую культю. Алине стало жалко его и... она его добила.
Она почувствовала, как капли пота текут из-под кевларового шлема по ее лицу. Ей захотелось воды.
— Я хочу пить, — тихо сказала Алина.
— Что? — Барсов подскочил к Алине, схватил ее за лямки бронежилета и поднял на ноги, а затем оттащил в сторону, прижав к грубой стене. — Тебя ранило?
Он быстро осмотрел девушку.
— Троих... — сухими губами сказала Алина. — Троих убила... Троих там, на дороге, когда в первый раз. И сейчас троих. Уже шестеро... Мне нужно воды.
— Да, да, конечно, — сказал Барсов, хватая цинковое ведро. — Я сейчас принесу воды... К винтовке больше не подходи... Хватит пока... Стой возле стены...
И он убежал, покинув пристройку.
Алина подумала, что он побежал искать тетушку Агнесию, которая, возможно, единственная из жильцов этого дома осталась в этом доме.
Спустя минуты три-четыре, со стороны парковой зоны, начал молотить крупнокалиберный пулемет. Работал БТР. Работал КПВТ. Пули калибра 14,5 мм хлестали пятиэтажный дом, ибо враг понимал, что стреляли из этого дома, где засели бойцы батальона Алохова. Пули не могли пробить крепкие стены дома, разве что иногда залетали в окна.
Затем оператор КПВТ увидел в конце дома двухэтажную пристройку из красного кирпича. Увидел и отправил туда с десяток пуль.
Алина слушала адский гром тяжелого пулемета. Она стояла, прижавшись спиной к стене. Вот стрельба прекратилась. Прошло несколько секунд. Она решила занять свою снайперскую позицию.
Вот в пристройку вбежал Барсов, держа в руках две пластиковые бутылки с холодной водой. Он закричал:
— Алина! Не стой! Падай! Это бэтэр! Его пули пробивают...
Вновь ударил КПВТ. Пули насквозь прошили кирпичную стену. Пули пролетели совсем рядом с Алиной. Одна из пуль попала в лейтенанта Барсова...
Алина видела, как побледнел лицом лейтенант. Из его рук упали бутылки с холодной водой. Упали и покатились по шершавому полу.
Лейтенант падал медленно. Алина быстрее его растянулась на полу.
В глазах Барсова было удивление. Он не верил в то, что может умереть. Но он умирал. Несмотря на то, что вражеская пуля потеряла немалую свою силу, когда пробивала кирпичную стену, эта пуля всё же оставалась сильна для того, чтобы убить человека. И она убила лейтенанта Барсова.
Боясь новых выстрелов из БТРа, Алина подползла к лейтенанту. Вражеская пуля попала ему в грудь. Пробила насквозь. Под умирающим растекалась большая лужа крови.
— Ты это... того... — сказала ему Алина. — Ты... подожди. Я сейчас...
И она начала кричать:
— Эй! Люди! Как там вас?! Ермолов! Алохов! Лёху ранили! Скорее сюда! Кто-нибудь!
Но ее крики уже были никому не слышны. Уже начался бой. Защитники дома открыли ответный огонь. Улица утонула в грохоте беспорядочной стрельбы. На крыше пятиэтажного дома прогремел взрыв. На землю полетели куски шифера.
Алина вскочила на ноги и бросилась из пристройки во внутренний двор дома. Вот она выскочила во двор. Дальше куда?
Вот подъезд. Она забежала туда. По коридору первого этажа двое ополченцев тащили раненого товарища.
— Беги отсюда! — крикнул на нее один боец.
— Это же Алина! — крикнул другой. — Она с нами!
В коридор выскочила тетушка Агнесия. Кто-то обратно затолкал ее в ее десятую квартиру.
— У меня раненый! — закричала Алина. — Там, в пристройке!
Шел бой. Вокруг нее метались различные люди. Алина бегала среди этих людей и просила помощи. Ей казалось, что никто не обращает на нее никакого внимания. Тогда она начала звать на помощь капитана Ермолова. Ей казалось, что прошла целая вечность. А прошло времени всего лишь минуты две.
— Раненый в пристройке дома! — услышала Алина крик Ермолова. — Нужен врач! Санитар! Да, черт возьми, кто-нибудь!
Спустя полминуты появился Ермолов. Он был раскаленным. Его крепкие руки, торчавшие из закатанных рукавов камуфляжной рубашки, были вздуты венами и покрыты сажей. В руках горячий автомат. Пот катился с него градом. Рубашка на спине прилипла к телу.
— Где? — хрипло спросил он.
— Там, в пристройке... — закричала Алина пересохшим горлом.
Они бросились во внутренний двор дома.
— Танки идут! — раздался крик откуда-то сверху. — Шухер, братва...
— Приготовить противотанковые средства к бою! — грозно и немыслимо страшно закричал комбат Алохов. — Стоим насмерть!
Когда Алина и Ермолов уже выскакивали из подъезда, где-то на уровне третьего этажа прогремел чудовищной силы взрыв. Это рванул танковый снаряд, выплюнув из своей стальной оболочки несколько килограмм гексогена.
Пятиэтажный дом содрогнулся всем своим телом. Из окон вылетели клубы дыма и пыли. На землю полетели выбитые рамы уже без стекол.
Из всех четырех подъездов выскакивали ополченцы. Оборона комбата Алохова лопнула.
— Танки уничтожить! — кричал сквозь грохот боя Алохов. — Уничтожить, говорю!
По внутреннему двору дома засвистели пули, сбивая ветки с деревьев. Грузинская пехота начала обходить дом с правого фланга.
Алина и Ермолов со всех ног бежали к пристройке. Алина краем глаза успела увидеть, как среди ржавых гаражей и ветхих сараев мечутся камуфлированные фигуры врага. 
Они очень близко. Алина не бежала — летела, не чувствуя ног. И это несмотря на боль в коленях.
Что-то чиркнуло вскользь об кевларовый шлем. Она пригнулась, рысью влетая в пристройку. Следом за ней забежал Ермолов.
Лейтенант Барсов был уже мертв. Он смотрел вверх открытыми глазами, а на груди зияла красно-черным огнестрельная рана. Страшная рана. Большая рана.
— Он мертв... — сказал Ермолов. — Бери винтовку. Уходим. Нас, кажись-ка, подмяли...
Алина подскочила к своей снайперской позиции, схватила винтовку и бросилась следом за Ермоловым, покидая пристройку.
Вот они опять выскочили во внутренний двор дома. А дом опять содрогнулся от второго попадания из танкового орудия. Внутренний двор заволокло клубами дыма и пыли.
— Быстро! — Ермолов подтолкнул Алину в сторону частного сектора. — Туда! Живее!
Ополченцы бежали туда же, в сторону частного сектора.
— Сукины дети! — громоподобно ревел комбат Алохов, также выскочивший из разрушаемого дома. — Далеко не бежать! Занять оборону! Держаться до последнего! Держаться... Ах вы, сукины дети!
Последнее предложение адресовалось грузинским пехотинцам, когда Алохов увидел их, метавшихся среди ветхих сараев.
Вот из плотных клубов дыма появился сам Алохов. На груди висел ручной пулемет. На правом плече он держал гранатомет РПГ-7.
— Сукины дети! — страшно заревел Алохов, направляя РПГ в ближайшую кучку вражеских солдат. — А ну валите на х*й с моей земли!
Кучка грузинских солдат бросилась в стороны муравьями.
Гранатометный заряд улетел в дряхлый сарай. Сарай разорвало, словно картонную коробку.
— Четверых накрыло, — довольным голосом сказал Алохов, скидывая с плеча РПГ.
Затем он посмотрел на убегающую Алину и крикнул ей вслед:
— Бегите, Алина! Спасайтесь! Вы еще слишком молоды для этой х**ни! Живите вдоволь! А я... А я вас прикрою! И спасибо вам за всё, что вы сделали для нас!
И Алина увидела, как Алохов взялся двумя руками за пулемет, который висел у него на груди.
Алохов стоял так, как стоят люди на своей родной земле, стоял во весь свой богатырский рост, крепко упершись в свои ноги, раздвинув их на уровень своих широких плеч. Стоял и лупил очередями. Металлическая коробка, в которой лежала пулеметная лента, во время стрельбы звенела от вибрации. В этой коробке змеей крутилась пулеметная лента, проходя через казенную часть оружия. Стальной боек немыслимо быстро молотил по капсюлям патронов, воспламеняя в гильзах порох и выбивая из ствола пули со скоростью свыше пятисот метров в секунду. Эти пули летели в противника. Сбивали с них американские кевларовые шлемы, рвали бронежилеты как картон. Сквозь грохот пулеметных очередей раздавался дикий крик Алохова. Раздавались его проклятия и жуткая ругань.
Но вот пулемет заглох — патроны закончились.
— Эх... — устало сказал Алохов, скидывая с себя пулемет, из ствола которого валил дым сожженного пороха. — Прорвали они нашу оборону... Дайте, что ли, перед смертью закурить...
Сказал он грузинским солдатам, которые злыми глазами и жадными до смерти стволами смотрели на него со всех сторон. Скинув пулемет наземь, он потянулся к нагрудному карману камуфлированной рубахи, пропахшей потом и пороховой копотью, чтобы достать оттуда пачку сигарет да измятый коробок спичек, как десятки вражеских пуль начали безбожно хлестать его...
Алина не видела, как был убит комбат Алохов. Но знала, что он будет убит сразу же, как только в его пулемете иссякнут патроны.
А бой продолжался. Ополченцы, уйдя из зоны обстрела вражеского танка, перешли в решительную контратаку, ибо весть о геройской смерти их комбата мигом пролетела по всем подразделениям хриплым криком в исполосованном матерщиной радиоэфире.
Ополченцы так решительно навалились, что грузины начали отступать. И вот бойцы батальона Алохова вновь завладели внутренним двором пятиэтажного дома, который, после двух танковых снарядов, чудом еще не рухнул.
Грузины отступили. Но сразу же по рации вызвали свой танк — советский Т-72, чтобы он продолжил бить своими страшными снарядами защитников города.
И танк приехал. Но не успел он произвести свой первый выстрел, как был уничтожен из гранатометов. Танк объяло пламенем: горела солярка, вылетевшая из разорванных баков. Стальную гусеничную машину превратило в ослепительный факел. Адский огонь коснулся бое-укладки, и прогремел взрыв неслыханной силы. Такой силы, что уже, поди, по всему Цхинвали повылетали стекла из всех окон.
От этого взрыва сорвало многотонную танковую башню, и она взлетела в голубое небо, словно крышка от пивной бутылки. Высоко улетела. А затем вернулась обратно, с жутким грохотом свалившись на ступени одного здания, находящегося в центре города. И не просто свалилась, а застряла в этих ступенях.
Многие люди даже и не поняли толком, а что случилось, когда с неба прилетела тяжеленная железка...
Гражданин США Руди Вуд, числившийся наемником и воен-инструктором в армии Грузии, тронулся умом от жары и от смерти своей новой любовницы Кэтрин Ривера. Он требовал от грузинских солдат стереть Цхинвали до основания. Он требовал подкрепления. Требовал бронетехники и пехоты. Требовал бомбить город авианалетами. Грозился позвонить в Пентагон.
Но ни в какой Пентагон он позвонить, естественно, не мог. Не имел таких привилегий. К концу этого дня он был сражен вражеской пулей. Вражеская пуля попала ему прямо в голову. И судя по тому факту, как эту голову разорвало, словно арбуз, брошенный на асфальт с неба, выстрел был произведен из крупнокалиберного оружия.
И когда американского горячего парня больше не стало в живых, многие грузинские офицеры вздохнули спокойно, ибо немало их за этот день сумасшедший американец отправил на верную погибель, когда пытался найти тело мертвой Алины из Бостона.

Суббота. Девятое августа.
Бои в Цхинвали продолжались. Но уже было понятно всем, кто хоть как-то следил за новостями, что грузины еще со вчерашнего вечера потеряли инициативу и их разгром на земле Южной Осетии — это лишь вопрос времени.
Более того, грузинским подразделениям так и не удалось захватить Рокский тоннель. И этим утром, через жерло тоннеля, в Южную Осетию входили российские войска.
Шли, лязгая гусеницами, длинные вереницы танковых колонн и БМП. На броне боевых машин густо сидели солдаты. Колонны двигались в Цхинвали на помощь силам осетинского ополчения и российским миротворцам. Небо над городом уже было во власти российской штурмовой авиации.
Российские солдаты и офицеры, сидящие на броне БМП очередной броне-колонны, шедшей в Цхинвали, могли видеть, как из Цхинвали, по обочине дороги, бредет одна молодая хрупкая девушка, вся в пыли и в саже. Девушка шла как-то потерянно. Она просто шла из города. 
Мимо нее, поднимая плотные клубы дорожной пыли, пролетали грузовики и бронемашины. А она шла, нисколько не обращая внимания на грохочущую бронированную змею.
Хвостовая БМП, замыкавшая броне-колонну, остановилась по приказу старшего лейтенанта Доброго.
Старлей Добрый спрыгнул с брони и подошел к девушке, чтобы убедиться, что она не ранена.
— Вы, извините, беженка? — спросил он у странной девушки. — С вами всё в порядке?
Алина Коцоева-Вострикова, после очередной контузии, полученной в ночных боях за Цхинвали, уже с трудом понимала, кто она и где она. Мысли путались в гудящей голове. Она не помнила, как потерялась на ночных полыхающих улицах города. Не помнила, где оставила свою винтовку. Не помнила, как сбросила с себя кевларовый бронежилет, который не раз спас ей жизнь, и защитный шлем, по которому постоянно чиркали маленькие и острые осколки. Она знала только одно, что идет домой, ибо с нее хватит.
Смутными воспоминаниями метались перед глазами обрывки ночного боя. Смерть капитана Ермолова, который закрыл ее своим телом, когда из-за угла неожиданно выскочил грузинский солдат. И как она убила этого солдата из автомата Ермолова, когда убитый капитан своим крепким телом прижал ее к раскаленному за день асфальту...
— Что? — оборванно спросила Алина, пустым взглядом осматривая стоящего перед ней военнослужащего.
Старлей Добрый понял, что девушка плохо слышит. Сказал громко:
— Вы куда идете?
Девушка ответила:
— В Бостон...
— Извините? — спросил Добрый. — Это где?
Из рации, висевшей на груди старлея, раздался суровый голос старшего по званию:
— Почему остановились? Что там у вас случилось?
— Товарищ полковник, здесь беженка какая-то, — ответил Добрый. — Она идет куда-то...
— Пусть себе дальше идет! — начал шуметь невидимый для Алины полковник. — Она знает, куда идет. Быстро на броню и — ходу. Мы идем в бой, а ты... эх ты... с девушками он тут, видите ли, знакомится. Ох, добрый ты человек, Добрый.

Владикавказ.
Субботний день близился к вечеру. Солнце готовилось нырнуть за западную линию горизонта. Алина Коцоева-Вострикова, благодаря своей международной платежной карте, сняла себе на сутки номер в одной небогатой и особо неприметной гостинице на окраине города. И скинув с себя свою одежду, пропахшую кровью, смертью, пылью, дымом и пороховой копотью, Алина, полностью обнаженная, ступая своими маленькими и грязными ступнями по желтым кафельным плиткам напольным, вошла в душевую кабинку. Вошла и включила воду.
Холодная вода из душевой лейки смывала с нее грязь и пот, сажу и копоть. Она еще никогда не была такой грязной. Она намыливала мылом мочалку и терла себя, терла, пытаясь стереть со своего тела черный запах смерти. Мыло пахло душистым запахом абрикоса. Мыло было желтого цвета.
Затем шампунем она тщательно промыла волосы на голове...
Практически целый день у нее ушел на то, чтобы добраться из Южной Осетии в Северную, в столицу республики — Владикавказ.
Пройдя пешком по пыльной дороге из Цхинвали несколько километров на северо-запад, Алина повстречала первых беженцев, которых рассаживали по рейсовым автобусам и направляли эти автобусы во Владикавказ по транс-кавказкой магистрали, которая проходила через Рокский тоннель. Навстречу автобусам с беженцами шли и шли колонны российской техники и грузовики, набитые солдатами, шедшими на оборону Цхинвали от грузинской агрессии.
В автобусах, в которых ехали беженцы, было шумно. Перепуганные люди громко и импульсивно обсуждали события вчерашнего нападения на Южную Осетию. В автобусах ехали не только жители Цхинвали, но и жители прочих других населенных пунктов, которые попали в зону боевых действий. Очень громко плакала одна маленькая девочка и постоянно звала свою маму. Люди тихо говорили, что у этой девочки больше нет мамы. Ее убили этой ночью в Цхинвали, когда город подвергся артиллерийскому обстрелу.
«Может, и я так плакала, когда маленькой была, — подумала Алина, — тогда в девяносто первом, когда с тетушкой Земфирой покидала обстреливаемый Цхинвали... Или я не могла плакать? Я же была ранена осколком в голову, который залетел через ушную раковину. Ужас...»
Алина, сидя возле окошка, за которым пролетали горно-лесные пейзажи, ехала молча. И когда они проезжали утробу Рокского тоннеля, одна женщина, сидевшая рядом с Алиной, спросила у нее:
— Девочка, с тобой всё нормально? Ты вся в крови. Тебя, случайно, не ранили куда-нибудь?
— Нет, всё нормально, — улыбнувшись, ответила Алина. — Это не моя кровь.
— А чья? — спросила добрая женщина.
Алина не хотела говорить о том, кто она и как попала в Цхинвали. Не хотела рассказывать о погибшей Ксении Агоевой, о ее женихе и о многих других людях, с которыми она успела познакомиться на этой войне и которые потом погибли. Не хотела...
— Извините, — вежливо сказала Алина и посмотрела в окошко. А за окошком были красивые горы.
Как только ее автобус прибыл во Владикавказ, где беженцев начали размещать в места временного пребывания, Алина незаметно нырнула в человеческую толчею жителей столицы Северной Осетии, которые шли и шли к месту подхода автобусов с беженцами, чтобы оказать своим соплеменникам всевозможную помощь.
Алина бродила по улицам Владикавказа в поисках магазина, где можно было бы купить какую-нибудь одежду. Ее же одежда была вся заляпана уже высохшей кровью. Она уже и не помнила всех тех людей, которые оставили на ней свою кровь.
Жители Владикавказа, встречающиеся у Алины на пути, страшным взглядом смотрели на перепачканную в крови и саже девушку. Многие предлагали свою помощь. Алина отказывалась, говорила, что всё нормально, что она знает, куда ей идти, что она... да, да, живу здесь неподалеку.
Вот она наконец-то нашла один небольшой магазинчик по продаже недорогой одежды. Вошла в него. В павильоне, окромя молодой продавщицы, больше никого и не было. Продавщица смотрела по небольшому телевизору российский канал. По каналу говорили о войне в Южной Осетии. Продавщица смотрела телевизор очень внимательно и не сразу обратила внимание на одинокую покупательницу. И только тогда, когда новости разрезал рекламный блок (война войной, а реклама по расписанию), продавщица услышала, что по торговому залу кто-то тихо ходит. Она вышла из-за прилавка и увидела молодую девушку, всю грязную и окровавленную, которая с очень умным видом рассматривала белые блузки. Пальцы у неизвестной были пыльными и черными от оружейной смазки. Но грязная девушка рассматривала белоснежные блузки очень аккуратно, трогая их через носовой платок, дабы не испачкать новый товар.
Поначалу продавщица подумала, что это какая-то бомжиха или же наркоманка, и хотела уже громким криком выгнать грязную девушку из своего магазина, как грязная девушка, также увидев продавщицу, сказала:
— Они не сумели захватить город.
— Извините? — продавщица подошла к грязной девушке и только сейчас рассмотрела на ее одежде засохшие пятна крови.
— Я говорю, что мы продержались до прихода российских сил. Мы сдержали натиск врага. А те, которые защищали Рокский тоннель, сумели его защитить, и поэтому подкрепление подошло вовремя, что ли... Хотя мне кажется, что российские силы могли подойти еще раньше. Мне так кажется...
— Девушка, вы оттуда? — тихо спросила продавщица, указывая на работающий телевизор, по которому опять начали показывать войну в Южной Осетии.
— Да, я оттуда.
— Так, может быть, вам обратиться к кому-нибудь за помощью. Я слышала, что у нас в городе есть лагеря для беженцев...
— Лагерь — это плохое слово какое-то, — улыбнулась Алина и достала из кармана бридж пластиковую платежную карту «Мастер-Кард». — Деньги у меня есть. Я хочу купить у вас вот эту блузку, эти джинсы и эти кроссовки. Да, и еще. Мне нужны носки и нижнее белье...
Купив всё, что нужно, в магазине по продаже одежды, Алина не стала одеваться в чистую одежду, ибо горела сильным желанием принять холодный душ и смыть с себя грязь и вонь войны.
Неся в большом целлофановом пакете покупки, Алина быстро отыскала магазин мобильной связи и купила там недорогой мобильный и сим-карту, пополнила там же карту деньгами.
В том магазине у Алины также спросили:
— Вы... оттуда?
После освежающего душа Алина почувствовала себя голодной волчицей. Ей даже страшно было представить, сколько времени она не принимала пищу. Там, в Цхинвали, горячий адреналин убивал аппетит. При виде крови и убитых есть особо не тянуло. Тому способствовала адская жара и постоянная беготня со сменой снайперской позиции, где приходилось постоянно таскать винтовку весом в четырнадцать килограмм.
Заказав в номер роскошный ужин, Алина поела с большим аппетитом. На десерт было мороженное.
Сытой и довольной кошечкой она лежала на кровати в белом легком халате и смотрела телевизор. По телевизору шли бесконечные сводки из зоны конфликта. По телевизору показывали войну, и Алине с трудом верилось в то, что совсем еще недавно она сама была на этой войне.
Потом она вспомнила о Земфире.
— Да, надо позвонить, — сказала Алина и по памяти набрала номер мобильного телефона своей родной тетушки.
— Да, я слушаю вас, — раздался в трубке встревоженный голос Земфиры. Такой родной и такой приятный. Господи, как она давно не слышала этот голос. Как она сейчас любила свою тетушку и как хотела ее обнять.
— Земфира, это я — Алина.
— Что? — тихо и оборванно сказала Земфира, которая сейчас находилась за тысячи километров на другом конце света. — А... Алина? Это ты? А почему ты звонишь с другого телефона?
Алина хотела уже ответить на этот вопрос, почему она звонит с другого телефона, но не успела, ибо ее родная тетушка Земфира разразилась, как гром, дикими криками и плачем со слезами, и Алина была в этом уверена, величиной с градину. 
— Алина! — кричала Земфира. — Сука ты дрянная! Ты... Ты... Ты же обещала позвонить сразу же, как только прилетишь в Цхинвали. Ты не звонила! А я тебе звонила и не могла дозвониться! А потом я включила телевизор и увидела там, что у вас началась война! И я опять тебе звонила, и я не могла тебе дозвониться! Не могла! — Крики Земфиры начал заглушать ее же плач. — Я... я... я думала, что тебя... убили...
— Да какая там война! — возмущенно-наигранно воскликнула Алина, чтобы хоть как-то успокоить Земфиру. — Ты же знаешь этих работников телевидения: им лишь бы страху навести. Так, работают...
Алина еще долго извинялась перед Земфирой за то, что не могла позвонить ей, в Бостон. Алина врала о том, что еще вчера, с первой волной беженцев, покинула Цхинвали. Алина не рассказывала о том, что она дралась за свой город. Что убила свыше десяти человек, а может, больше.
Телефонный разговор был длинным. А потом Алина захотела спать. Она не спала очень много времени. Она подошла к кровати, легла в нее прямо в халате. Легла на правый бочок, подложив ладошки под голову и слегка согнув свои ножки в коленях. И как только закрыла глаза, так сразу же и уснула.
Всю ночь она вздрагивала. Всю ночь в ее голове яркими вспышками летели трассирующие пули, разрывая ночь и людей...
На следующий день, в воскресенье десятого августа, у нее уже был заказан по телефону авиабилет на ближайший рейс «Владикавказ — Москва». Пора было возвращаться домой.