О шелках и драконах

Вершина растворялась во взбитой белесой мгле. Крутая тропа, кое-где проложенная каменными ступенями, обвивала ее как вена и тоже исчезала, вливаясь в нависшее небо.

Четвертый принц подоткнул под пояс полы шелкового платья и, стараясь не думать о предстоящих десяти тысячах шагах, уверенно направился вверх по руслу тропы. Предсказатель ждал его где-то в облаках, в Пагоде Журавля.

Первую, более пологую половину пути, Четвертый принц преодолел бодро, даже не сбив дыхания. Но чем ближе к облачному пристанищу мастера Бао, тем тяжелее давался подъем. Пот вместе висящим в воздухе туманом пропитал одежду, и последняя прилипла к телу, неприятно стесняя движения. В шелках хорошо заниматься каллиграфией под тенистыми сводами дворца, но карабкаться по гребню Таошань… А переодеться во что-то более подходящее уже не было возможности. Времени оказалось так мало, что оно уже просачивалось сквозь границы дня. И с каждым шагом Четвертый принц ощущал, как время, загодя набранное в широкие длинные рукава, ускользает гораздо быстрее, чем он поднимается к жилищу прорицателя.

Лес обрамлял тропу. И сквозь жилистые стволы деревьев проступала зеленая темень. Похожая на предутреннюю глубину императорского пруда. Нет, лучше не думать о доме, не видеть образы и тени места, из которого он изгнал сам себя. Меня ждет путь в тысячи ли. И пусть я сейчас ползу подобно улитке, я ползу к облакам. Прошлое пусть остается внизу.

Привычная тяжесть меча в руке придавала уверенности и устойчивости. Порой, Четвертый принц опирался на меч, как на посох. И на особенно крутых участках, когда ступени, упирались ему грудь, клинок в золоченых ножнах первым находил опору.

Да, далеко забрался мастер Бао. Вот уже много лет он не спускался к подножью. Все необходимое ему приносят ученики. А великий прорицатель теперь напрямую говорит с богами. Молвят, они любят отдохнуть под кипарисовой крышей Пагоды Журавля. Он угощает их чаем, а они делятся мудростью. И теперь Бао знает много заветных слов, способных задобрить самого свирепого демона. Только демоны ему не интересны. И боги. И люди. Прорицатель раскрывает самого себя. Он вообразил себя рекой без истока и устья. Просто рекой. А река не может не знать ответа.

Четвертый принц посмотрел вверх и закрыл глаза. Тропа все не заканчивалась, и вершина, казалось, не стала ближе, а просто отодвинулась. А есть ли вообще эта вершина…? Может Таошань тянется до самой круглой небесной тверди. И Пагода Журавля плавает, как джонка под бамбуковым парусом от облака к облаку. Недаром Бао вообразил себя рекой.

Четвертый принц поскользнулся и сильно ударился коленями. Он поморщился. Нет, пока под ногами земля, есть надежда, что прорицатель никуда не уплыл, вместе со своим течением. И ждет его. Нужно просто идти.

Когда солнце уже перешло точку полдня, а облака остались внизу, Четвертый принц наконец увидел изящные красные обводы журавлиной обители. Весь туман сполз к подножью, а здесь царили ясность и свет. И тишина. Он переступил через алеющий порог и поднялся на самый последний ярус. Принц уже знал, что это последние шаги вверх, и у него еще оставались силы, чтобы сделать их твердыми, наполненными смыслом, стремлением. И почтением. Мастер Бао ждал его.

У маленькой жаровни, на которой темнел старой бронзой маленький чайник, сидел человек. Его волосы, прямые, цвета незамутненных облаков, тянулись к полу, и такая же облачная борода заканчивалась на груди. А под седыми бровями, похожими на кончики дорогих кистей, жили совсем молодые глаза. И в них текла та самая река без конца и начала.

Это был мастер Бао. Мудрец и учитель. Властелин тайн Восьми иероглифов и Девяти летящих звезд. Владетель загадок костей Ицзин и таблиц Цимень. Управитель ветра и воды.

Река текла в простом чистом халате, цвета утра. Ровная спина обозначала течение к небу.

- Ты вовремя, - сказал мастер Бао. – Чай почти готов.

Он воспринял низкий поклон Четвертого принца как должное. Указал на место напротив себя. Гость уселся на соломенную подстилку. Тепло жаровни только подчеркнуло влажность одежды, и Четвертый принц с трудом поборол искушение сорвать с себя отяжелевшие шелка. Бао неторопливо извлек небольшой деревянный футляр, открыл его, и осторожно отсыпал щепотку тонких зеленых завитков. Потом все также неторопливо, с нескрываемой осторожностью, растолок завитки в нефритовой ступке.

Принц почтительно наблюдал. Старик отточенным движением пролил несколько капель кипятка из чайника и взбил в ступке зеленую кашицу. Затем аккуратно распределил кашицу по двум керамическим чашам и залил горячей водой. После Бао сделал приглашающий жест. Принц, придерживая рукава, уважительно кивнул и потянулся к пиале. Сделал маленький глоток. Всем своим видом изобразил высочайшую степень удовольствия.

Прорицатель прищурился, отчего его узкие глаза стали похожи на порезы клинка.

- Порой я отказываюсь от серебра. И тогда очень богатые гости приносят мне чай. Это чжуэцзи – самый божественный сорт Поднебесной. С восточных склонов Эмейшань.

- Достойный напиток для обитателя Пагоды Журавля, - вновь почтительно кивнул Четвертый принц. Впрочем, чай и правда был хорош. Послевкусие бодрило и насыщало.

- Ты можешь подумать, что я придаю излишнее значение подобным вещам. И будешь прав. Я люблю хороший чай. Потому что могу оценить работу солнца, дождей и земли. И труда собравшего урожай. В каждой чаинке Дао больше, чем в головах всех чиновников вместе взятых. - Как поживает Сяо Гуэлинь? – Он спросил это без паузы, словно рассуждениями о чае, как поясом с летящими кистями, отвлекал от движения меча.

Да, мастеру Бао наверное позволено называть императора родовым именем. Сын Неба вряд ли захочет ссориться с обитателем Небесной пагоды. Жизнь даже за стенами дворца, за щитами гвардейцев, за мудростью и хитроумием двора все равно хрупка и непредсказуема. Непредсказуема, повторил про себя принц и сглотнул.

- Император здоров, и страна благоденствует. На границах мир, и урожаи обильны, - склонив голову произнес гость.

-Воистину благое время. Тело владыки - как тело государства. Если владыка во здравии, то и страну минует недуг, - промолвил прорицатель, сделав очередной глоток. – Но Четвертый принц так спешил, что даже не сменил дворцовых одежд… И на лице его смятение, а в сердце тревога. Так ли здорова страна, когда наследник Поднебесной пропитан потом… и страхом.

Четвертый принц хотел выдержать взгляд мастера Бао, но все же опустил глаза. Из-под снежных бровей прорицателя сверкали наточенные лезвия.

- Учитель мудр, - Четвертый принц попытался спрятать за поклоном свою слабость. – Я пришел за советом.

- А мне кажется, ты не пришел. Ты примчался. И не за советом. Тебе ведь нужна помощь, - Бао поставил пиалу на низенький столик, поправил бороду и неожиданно улыбнулся. – Сяо Гуэнь, к чему формальности. Ты проделал нелегкий путь, чтобы добраться сюда. Когда ты родился, сам министр церемоний пришел ко мне просить составить твой гороскоп. А его попросил Сын неба. И поверь, я тщательно… Очень тщательно определил влияние стихий на твою судьбу. И теперь догадываюсь, что привело тебя. Поэтому не уподобляйся лису. Задавай свой вопрос.

Гуэнь сделал последний глоток. Действительно, чжуэцзи прекрасен. Молодость порывиста и не дает возможности неторопливо распознать все тончайшие оттенки вкуса, почувствовать касание первых лучей солнца на листьях, а потом тепло нежных пальцев, срывающих ростки с места… Ничего этого я не чувствую. Не могу проникнуться этим солнцем и этим теплом. Вот только сердце забилось ровнее, четче… И теперь я спокоен. Почти.

Мастер Бао ждал. С ровной спиной и мощным течением к небу. Всезнающий. Всепонимающий. Стоило подняться на вершину, чтобы отчаяние приняло форму слов, которые можно обратить в вопрос. А когда отчаяние позволяет себя разлить в контуры иероглифов, оно из горящего пламени превращается в холодную воду. И уже не важно… И уже можно не спрашивать. Ясность как лезвие наточенного клинка. Ясность – это вот теперь.

Мастер Бао ждал. Но Четвертый принц молчал. Отчаяния не было. Решимости не было. Только ясность.

- Хорошо, - тихо сказал прорицатель.

Гуэнь снова почтительно склонил голову.

- Стоит ли благополучие Поднебесной прикосновения любимой женщины, - Судя по всему, это был не вопрос. Бао повернул голову к раскрытому окну. Свет выбелил его кожу до цвета утренних лотосов. – Любовь превыше закона, важнее ритуала, сильнее порядка. Любовь питает землю и дарит жизнь.

Плечи Четвертого принца расходились вширь. Если мгновение назад ясность еще парила в воздухе, то теперь обретала опору.

- Беда лишь в том, - лицо прорицателя снова оказалось в тени. – Что любовь к женщине длится мгновение. А Поднебесная существует тысячи лет. И если ты попал в это мгновение, не бойся коснуться. Иначе уподобишься мертвому дереву… Касание не сотрясет основ. А лишь сбросит ветхие постройки. Пусть строят новые.

- А если любовь к женщине – это украсть принадлежащее императору? – слова словно сами сорвались с языка. Словно отчаяние еще где-то осталось, какой-то его еще горячий всплеск.

- Даже сын неба не может присвоить любовь, - в голосе Бао проступила едва заметная горечь. – В конце концов, никто и ничто никому не принадлежит. В основе жизни все-таки душа. Душа спрятана в теле, тело можно посадить в клетку, но душа смеется при виде прутьев. Просто из-за любви к телу она составляет ему компанию.

Прорицатель потянулся к чайнику, но, потрогав его за бронзовый бок, оставил на жаровне.

- Страх и сомнения. Сомнения и страх, - Он тяжело вздохнул. – Как это по-человечески. Порой, я скучаю по ним. Здесь в Пагоде Журавля не осталось страхов. Слишком высоко для них.И слишком тесно для сомнений. Вот ты пришел не один. Рядом твое смятение. И мне вдруг захотелось спуститься вниз и тоже в чем-то засомневаться. Испугаться. Ощутить приступ гнева…

Он помолчал, потом внезапно засмеялся.

- Но это пройдет. Пройдет. Всегда проходит.

Четвертый принц поднялся. Вновь поклонился.

- Берегите себя, учитель!

Бао благосклонно кивнул.

- Необязательно слушать старика, вообразившего, что он избавился от привязанностей. Необязательно взбираться на Таошань. Достаточно услышать шепот внутри себя и закрыться от криков разума. И не переживай за Поднебесную. Она как-нибудь справится и без тебя.

Спускаться вниз было гораздо проще. Легче. Будто груз равный своему весу Сяо Гуэнь оставил в Пагоде Журавля.

***

- Ваше величество! Ваше величество! – знакомый голос супруги казалось был пронизан искренней горечью.

Император поморщился. Он только что придумал замечательный ход. Главный евнух Сунь умудрился подстроить ему хитроумную ловушку, и пришлось мобилизовать все свои навыки вкупе с воображением, вспомнить уроки старых мастеров, чтобы не попасть в западню. Император любил играть в го. И ужасно раздражался, когда его отвлекали.

Императрица это прекрасно знала. Она униженно распростерлась ниц.

- Подданная заслуживает смерти, - запричитала она, не смея поднять голову.

Гуэлинь понял, что игру придется отложить. Сунь застыл рядом. Его лицо ничего не выражало. Маска.

- Ладно, ладно, - Император сделал разрешающий жест рукой. – Во Внутреннем дворце всегда было спокойно. Что случилось?

- Подданная не смеет, - плечи супруги вздрагивали. Гуэлинь нахмурился.

- Говори!

Синь Хуа наконец решилась чуть оторвать лоб от пола.

- Ваше величество! Много лет я следила за порядком в Внутреннем дворце. Вам не в чем было меня упрекнуть. Но я подвела вас. Подданная заслуживает смерти! – Она вновь припечаталась к полу.

- Говори! – на этот раз Гуэлинь топнул ногой.

Императрица наконец слегка приподнялась на локтях.

- Ваше величество! Вы всегда были милостивы к своим наложницам и супругам. Слишком милостивы, - ее голос преисполнился патетической печали. – Я как могла старалась сохранить мир в вашем гареме. Но оказалась неспособна. Я оказалась бессильна против скрытого коварства. Ваш цветок лотоса, ваша наложница майского цветения… увы…

- Что с ней? – рявкнул император.

- Она сбежала, - всхлипнула императрица и растеклась по полу.

- Сбежала? Линь Си сбежала? – Гуэлинь недоверчиво прищурился. – Как сбежала… Куда…

- Ваше величество, прошу вас провести расследование. Сегодня утром наложница Линь не пришла на приветствие. На мой вопрос, где она, я не услышала ничего вразумительного. Евнухи и служанки дворца майского цветения признались, что не нашли ее утром на своем ложе. Один из стражников рассказал, что в час тигра ему послышался подозрительный шорох, будто кто-то крался по мостовой, но он клянется, что ворота не открывались. Мы обыскали весь внутренний дворец, но нигде не смогли найти наложницу Линь… Подданная бесполезна! Подданная заслуживает наказания! – Императрица опять залилась слезами.

Гуэлинь вскочил. Сунь бросился за ним.

- Ваше величество только не гневайтесь!

Император отмахнулся от евнуха и прохрипел:

- Командующего стражи к нам!

Командующий Вей словно ждал за дверью. Быстро преодолев пространство покоев, он опустился на колени рядом с неутешной императрицей. И в этот момент на пороге возник министр церемоний. Униженно кланяясь, он тоже бухнулся ниц.

- Ваше величество! Беда! – запричитал министр, изображая отчаяние и скорбь. – Какое несчастье!

- Ты уже знаешь о наложнице майского цветения? – опешил Гуэлинь.

Скорбь тут же сменилась неподдельным удивлением.

- Что я должен знать о наложнице Линь? – с беспокойством спросил министр.

Император присел на сандаловое кресло. Перевел взгляд с министра на супругу. Синь Хуа тут же принялась рыдать с удвоенным рвением. Гуэлинь скривился.

- Что же привело к нам министра церемоний? – как можно более спокойно спросил император.

- Ваше величество, я бы никогда не осмелился прийти без приглашения. Но случилось непредвиденное! Ваше величество, только прошу вас, не гневайтесь! – в голосе министра не было ни тени надежды.

- Если ты сейчас же ясно и понятно не расскажешь о случившемся, то немедленно оправишься в министерство наказаний. И уж поверь, мы позаботимся о твоем пребывании там, - зловеще процедил Гуэлинь.

- Ваше величество, я заслуживаю казни тысячью порезов, - министр кажется переусердствовал и действительно разбил лоб. – Ваше величество, ваш четвертый сын. Ваша надежда. Наш четвертый принц и возможно наследник Поднебесной…

- Что с ним? – кресло отлетело в сторону. Драконы на одеянии свернули хвосты в напряженные кольца.

- Он сбежал, - холодея от страха, прошептал министр.

- Сбежал? – зловеще переспросил император. – Почему же ты думаешь, что он сбежал? Есть тысяча поводов покинуть дворец Дасинь.

- Мне об этом сообщил управляющий принца, - министр всхлипнул. Его жиденькая борода затряслась. - Никто не знает, куда уехал ваш сын. И самое главное, он оставил свою бирку… и…

- И?

- И письмо. Вот Ваше величество! – министр извлек из рукава маленький свиток и благоговейно протянул императору.

Евнух Сунь тут же подхватил письмо и передал в руки владыке.

Гуэлиню совсем не хотелось читать этот свиток. Он знал, что если прочтет его, то повернуть назад уже не удастся. Произойдет непоправимое. Даже Сын неба не властен перед силой написанных слов. Но он развернул лист дорогой бумаги. Каллиграфия принца была безукоризненна. И только на последних иероглифах кисть дрогнула. Поэтому фраза «отец, простите меня» звучала для императора срывающимся отчаянным криком. Да, Сяо Гуэнь волновался, как перед сражением. Перед своей самой безнадежной битвой. Сын… Как ты мог…

Свиток упал к ногам и тут же боязливо свернулся. Императрица, не смеющая поднять голову. Коленопреклоненный трясущийся министр. Застывший, как тигр перед броском, командующий. Главный евнух Сунь с расширившимися от сопричастности глазами.

- Слушайте указ, - тихо сказал Гуэлинь. Внутри ухало как в барабанной башне. И звенело прощальным колоколом. – Сяо Гуэнь, наш четвертый сын… Принц, надежда рода, опора династии, наследник Поднебесной…, - император хрипло вздохнул и продолжил. – Предал отца, растоптал наши надежды, пренебрег страной, учинил бунт. Повинен в измене. Повелеваем, лишить принца всех санов, званий и имущества. Надлежит схватить простолюдина Гуэня, где бы он не скрывался и препроводить в министерство наказаний. Управляющего дворца Дасинь, а также жену простолюдина Гуэня забить палками насмерть прилюдно. Всех слуг, служанок, евнухов дворца Дасинь продать в рабство. Воинов личной охраны бывшего принца разжаловать и отправить на северную границу.

Он еще раз невидящим взглядом скользнул по присутствующим.

- Памятную табличку матери простолюдина Гуэня супруги Фень Юй изъять из зала предков, тело вынести из усыпальницы и перезахоронить безымянным. Имя ее предать забвению.

Императрица вжалась в пол. Рука императора сжала поручень кресла. Побелевшие пальцы стали похожи на резной узор.

- Слушайте указ, - лязгнул металлом Гуэлинь. – Наша императорская наложница майского цветения Линь пренебрегла долгом, оскорбила священные узы, отравила любовь сына неба, нарушила клятву, покинула покои внутреннего дворца без высочайшего позволения, дабы предаться низменным утехам с человеком таким же недостойным. Лишить императорскую наложницу Линь всех рангов и имени, схватить и препроводить в министерство наказаний для ожидания позорной казни. Отца, мать, братьев простолюдинки Линь обезглавить на торговой площади. Челядь дворца майского цветения забить палками. Императрицу заключить в холодный дворец до особого распоряжения. Обязанности за управлением внутреннего дворца поручить благородной супруге Су.

- Благодарю, ваше величество, - глухо произнесла Синь Хуа. – Подданная повинуется.

Император вдруг ударил ногой по столику для игры в го. Камни разлетелись черно-белым фейерверком в стороны.

- Ваше величество, ваше величество, не гневайтесь, - евнух Сунь склонился в поясе. – Прошу вас!

- Командующий Вей, - теперь император напоминал дракона с грозно сведенными бровями. – Найди их. Если не найдешь, твоя голова будет гнить на базарной площади вместе с остальными.

Воин преклонил колено и вложил левый кулак в раскрытую ладонь правой руки.

- Будет исполнено, ваше величество. – Он попятился, сделал пять положенных шагов спиной вперед, развернулся и вышел из покоев.

- Все вон! – закричал Гуэлинь. Сейчас меньше всего он думал об императорском достоинстве.

***

Гуэнь чувствовал погоню. Как тупую ноющую боль, которую можно терпеть, от которой можно отвлечься. Но все равно она как камень в обуви: на каждом шаге приходилось морщиться. А остановиться и вытряхнуть нельзя.

А еще он чувствовал себя свободным. И это было важнее погони. И вообще важнее всего. И Линь Си, наконец, рядом. Ее гнедой конь летел по пыльному тракту. И она летела. И шелковая накидка синим крылом неслась за ней. Гуэнь знал, что мать Линь Си - из рода синьзянских кочевников. Но одним этим нельзя было объяснить, откуда в изнеженной наложнице Внутреннего дворца, передвигающейся исключительно в паланкине, такая уверенная, умелая манера держаться в седле. Хищница, воительница… Женщина, ради которой… во имя которой…

Линь Си поймала его взгляд и улыбнулась. Она тоже знала о погоне. Но радости в ней было больше чем страха. И любви больше.

- До заката нам нужно достичь гор, - Гуэнь постарался сказать это громче перестука копыт.

Она кивнула.

- Ты продержишься без привала?

- А ты? – отразила она с насмешкой.

Сяо Гуэнь хмыкнул и снова дал волю коню. Вороной Тайфен охотно пустился в галоп, и пришлось немного сдержать его прыть: путь предстоял не близкий. Линь Си не отставала. Где-то далеко впереди густел темнеющей синью заветный хребет. А вместе с ним мерцала надежда. Если не заблудиться в тропах, ведущих к перевалу, и перейти горы, то можно спрятаться в Западной Вэй. А еще лучше - двинуться дальше на юго-запад. Тогда шансы их найти совсем небольшие. Предать императора, страну, семью… Неслыханно. Но почему так легко и свободно?... Наверное, потому что правильно. Да и предал ли я… А если предал, то не большее ли предательство закрыть для себя небо. Прав мастер Бао – любовь превыше всего. Залитые в чугунные формы правила Внутреннего дворца слишком тяжелы, чтобы следовать за ветром. Их нужно встряхнуть и развеять. Они похожи на комья окаменевшей глины. И сейчас мой Тайфен разбивает их в пыль. Лишь бы у коней хватило сил. Лишь бы хватило.

Развивающийся синий плащ Линь Си закрыл собой правый фланг. И все-таки, когда она успела освоить верховую езду… да так, что впору в гвардию брать. Женщина – загадка… Гуэнь вспомнил их первую встречу. Он с посланным эскортом встречал претенденток в наложницы из окраинных провинций. И хотя видеть лица будущих спутниц императора категорически воспрещалось, за шелковыми драпировками он выхватил чей-то смелый взгляд. Как сладкой стрелой в сердце. И потом всю дорогу до столицы он снова и снова этот взгляд искал. Четвертый принц прекрасно понимал, что даже думать о предназначенных императору дочерях знатных семейств - уже преступление. Но заноза, вызванная глазами, вспыхнувшими из-под шелковых занавесей повозки, впивалась все глубже… Весь путь до столицы он изо всех сил старался выглядеть полным достоинства и величавого спокойствия, но постоянно вздрагивал от ощущения, что за ним наблюдают. И у него перехватывало дыхание и крыльями мотыльков щекотало кожу. Чтобы сосредоточиться, Гуэнь в уме перебирал суждения великого мудреца Кунцзы, но на десятом тезисе сбивался и возвращался к первому, шепча про себя слова и не чувствуя смысла. Потом он отбрасывал Лунь Юй и отважно бросался на И Цзин, но и этот классический труд растекался в тумане несобранности, и в конце концов Четвертый принц переставал о чем-либо думать и пусто смотрел на холку своего коня.

А потом он все же увидел ее на привале. Одна из служанок споткнулась и уронила ширму, за которой трапезничали будущие наложницы. И пока в возникшем переполохе пытались установить обрушившийся барьер, она прямо смотрела на него. Без смущения. Открыто. И эта открытость разрывала ему поясные ремни и туго стянутый ворот. Ему хотелось закрыться щитом, спрятаться, отвернуться… Но он тоже смотрел, не мигая.

Линь Си была настолько прекрасна, что самая непревзойденная каллиграфия не вместила бы совершенство ее линий и черт, самая дорогая бумага не передала бы бледно розовую палитру оттенков ее кожи, ни один лепесток пиона не посмел бы оспорить нежность ее щек…. И все это за мгновение. Ширму водрузили на место, а он все так же смотрел сквозь. Не шевелясь. Не дыша.

А за ширмой трелью колокольчиков звенел смех.

Потом он видел ее на приеме у отца. Император не скрывал благосклонности к новой наложнице. Ее ранг был стремительно повышен на две ступени. Ей выделили отдельный дворец, и сын неба, отправляясь почивать, неизменно вытаскивал ее табличку. И она служила ему каждую ночь. И шептались, что очень искусно. Поэтому очень скоро состоялась церемония награждения новым титулом. Линь Си стала императорской наложницей майского цветения. А весь гарем, включая императрицу, сочился ядом. Бывало, даже сам владыка не мог спасти свою фаворитку от смертельных укусов наперсниц. Очень рискованно было забирать на себя все внимание императора. Весь смысл существования многочисленных царских жен сводился к ночному визиту господина. Присутствие господина на одном и том же ложе более двух-трех раз подряд нарушало хрупкий баланс внутреннего дворца. Но Линь Си бесстрашно завладела душой и телом Сяо Гуэлиня.Несколько попыток других наложниц поставить удачливую новенькую закончились жестоким наказанием заговорщиц. Линь Си казалось чувствовала толщину льда, под своими ногами и уходила от тщательно расставленных ловушек.

Потом они увиделись на ежегодной осенней охоте. Почти месяц император гостил в своих богатых угодьях. Пять тысяч гвардейцев, армия евнухов и слуг, штат чиновников различных рангов, принцы и принцессы… И наложница майского цветения. Правда, чтобы уважить министра церемоний, Гуэлинь взял с собой императрицу и двух супруг - благородную и талантливую. Но даже последняя служанка понимала, кто будет истинной хозяйкой ночного шатра.

Линь Си в охоте принимала непосредственное участие. Она не была субтильной слабой девицей. Скорее стремительной рысью. И стреляла из лука на скаку, как заправский воин. Император не скрывал восхищения и восторга. Он сыпал милостями в ее адрес: каждый день посланные курьеры доставляли подарки из столицы. Надменные жены кусали губы, растягивая их в притворные улыбки, но им приходилось отвечать на вежливые приветствия младшей по рангу. Линь Си знала себе цену, но не позволяла ни малейшей непочтительности. Впрочем, это не спасло ее от коварных покушений. Сначала ее пытались отравить. Но Мао Цинь – главная помощница императорской наложницы, как раз в тот день проверяла поданные кушанья серебряной иглой. Когда она ткнула в кусочек жареного мяса добытого оленя, кончик иглы тут же потемнел. Узнав об этом, Гуэлинь пришел в ярость. Все работники кухни и разносчики еды были взяты под стражу. Под пытками одна из служанок призналась, что подсыпала в мясо мышьяк.

- Я сама! Это я все сама, - причитала она, пытаясь увернуться от раскаленного железа. - Никто не приказывал мне!

Дотошный чиновник министерства наказаний Лю Бай понимал, что пойманная служанка всего лишь марионетка, но добиться нужных показаний так и не смог. Служанку обезглавили, дело закрыли. А через пару недель кто-то подрезал подпругу у седла белой кобылицы Линь Си. А на утро, она, преследуя загнанного зайца, вдруг почувствовала расползающуюся под собой сбрую, и бегущая галопом кобыла уже почти сбросила всадницу со спины, как рядом оказался Сяо Гуэнь. Принц сразу понял, что сейчас может произойти, и, мгновенно поравнявшись с несущейся лошадью, буквально перехватил уже валящуюся набок девушку.

Потом он часто вспоминал это мгновение. Ее распахнутые, но совсем не испуганные глаза. Ее пальцы, инстинктивно сжавшие его предплечья, разлетевшиеся волосы… И мгновение не заканчивалось. Мелькали деревья в обрамлении лесной тропы, небо разметало клочья утреннего тумана и заполняло пространство синевой. Стучали копыта, что-то взволнованно кричали сопровождающие. Четвертый принц ничего не видел и не слышал. Он только чувствовал крепкую хватку ее рук и видел собственное отражение в темно-зеленом мире немигающих глаз.

Император приказал провести тщательное расследование. Казнили двух конюхов. Но истинного виновника опять так и не нашли. Сяо Гуэлинь рвал и метал. Но императрица с супругами так рьяно изображали искреннее возмущение произошедшим, так настаивали на продолжении расследования… Шатер Линь Си окружили кольцом гвардейцев, вся ее пища тщательно проверялась. Кроме самых доверенных служанок к ней мог входить только император. И конечно, никакой охоты и никаких коней.

***

Вскоре они достигли границы степи. На пологих подходах к хребту кудрявился лес. Долгая скачка вымотала и животных, и всадников. Пришлось спешиться и на затекших дрожащих ногах препроводить лошадей в чащу, чтобы укрыться за спасительными деревьями. У беглецов было преимущество примерно в четверть дня, и теплилась надежда, что преследователи тоже нуждаются в отдыхе. Скорее всего гвардейцы заночуют в степи. А значит на следующий день будет время пересечь горную цепь.

- Нам нельзя разводить огонь, - извиняющимся тоном сказал Гуэнь. – Придется заночевать прямо так…

- Это ничего, - тут же отозвалась она. – У подножья еще не холодно. Тем более, нечасто приходится спать, укрывшись открытым небом.

Принц снял притороченный к седлу сверток и расстелил войлочное одеяло. Достал тыквенную флягу и узел с провизией. Они уселись рядом и принялись с аппетитом ужинать. Холодный рис, несколько ломтиков сушеного мяса и немножко кислого вина… Скромная трапеза беглецов, потерявших все и обретших друг друга.

- Нам бы добраться до царства Вэй. Там я смогу накормить тебя чем-то более приличествующим…

- Сяо Гуэнь, - строго перебила она. А потом, словно испугавшись этой строгости, коснулась его ладони прохладными пальцами, - Сяо Гуэнь… - в этот раз ее голос был мягче перышка, - Я не боюсь ночевать в лесу без огня. Мне не страшно остаться без ужина… Неужели ты думаешь, что решившись уехать с тобой, я стану жалеть о 99 переменах блюд? Эта пиала риса мне сейчас дороже всех дворцовых пиров. И еще я понимаю, что этот ужин может стать последним в нашей жизни. Как можно не благословить его…

Четвертый принц придвинулся ближе. В наступивших сумерках ее глаза мерцали отражениями Луны в ночной воде.

- Самое важное… Все что мне нужно сейчас… - Линь Си уже говорила шепотом, в котором просачивалась, прорастала смелеющая нежность. – Это быть с тобой, мой принц. Видеть тебя, не прячась, не отводя взгляд… Да… смотреть на тебя, не отрываясь…. Держать тебя за руку, слышать, как ты дышишь. Как говоришь. И еще множество радостей, связанных с тобой. Только это важно сейчас.

Ее губы оказались такими вкусными… Словно ягоды спелой вишни.

***


Утром она осторожно высвободилась из-под его затекших объятий, потянулась и скользнула по влажной траве в лес. Вокруг мягко двигались стены зябкого мокрого тумана. Она сняла отяжелевшую одежду, развесив ее на низкие ветви. Затем тряхнула тонкое деревце с широкими листьями, и роса дождем щедро низверглась на ее тонкое тело. Она потерла шелковым шарфом зарумянившуюся кожу и толкнула ствол деревца еще раз, чтобы окончательно смыть следы вчерашней дороги и взбодриться для дороги предстоящей.

Такой он и увидел ее… Голой, мокрой, с холодными мурашками и покрасневшими следами от шарфа. Она не стала закрываться и отворачиваться. Просто вскинула подбородок и распахнула глаза ему навстречу. И прозрачные капли стекали с ее плечей и волос на грудь… а затем вниз к животу. И Сяо Гуэнь бросился к ней и обнял ее всю… Тонкую, сильную, гибкую. И теперь вместе с каплями по ее трепещущей коже скользили его руки.

***

Они наскоро перекусили остатками риса, снарядили отдохнувших лошадей. Подступы к хребту еще позволяли ехать верхом, и как только Сяо Гуэнь и Линь Си тронулись, ощущение близкой погони снова завладело ими. Даже казалось, что уже слышен частый тяжелый топот гвардейских скакунов.

Но вскоре тропа круто устремилась вверх и пришлось спешиться. Взбираться в седлах по скользкой круче оказалось совершенно невозможно. Даже вести животных под узды было непростой задачей. Они продвигались непростительно медленно, но понукать спотыкающихся коней совсем не хотелось. Слишком многое зависело от их целых ног.

А когда туман растворился под набирающим силу солнцем, и над беглецами высоко нависли вершины хребта, стало ясно – лошадей придется оставить. Где-то они свернули не туда, и верховой путь через горы остался в стороне. Возвращаться вниз на его поиски не было времени. Четвертый принц прижался лбом к могучей шее Тайфена и погладил его по густой гриве.

- Прости, брат… Дальше наши дороги расходятся. С тобой все будет хорошо. Надеюсь, ты будешь носить достойного война.

Тайфен понимающе косил карим глазом и обиженно фыркал.

- Всё, ступай! – глухо приказал Гуэнь.

А Линь Си просто хлопнула свою кобылу по лоснящемуся крупу.

- Беги вниз. Ты свободна.

Сначала тропа, извивающаяся как драконий узор, давалась довольно легко. Они быстро поднимались вверх. Порой, приходилось цепляться за ветки кустарников и каменные выступы, но в целом, восхождение уже не казалось непреодолимым, и оконечность хребта выглядела близкой и доступной. И эта манящая близость придавала сил. А вместе с силами разгоралась надежда. Думалось, что кромка гор – некий рубеж, после которого бегство станет просто путешествием. Что можно будет расправить широкие рукава и скользнуть по ту сторону вниз, подобно птицам… И никто не догонит. Никто не найдет. Но пока стучало в висках и мнилось, что это где-то рядом разбивают землю подковы гвардейский коней.

Потом под ногами стало больше мокрой глины и мелких сыпучих камней. И вожделенные вершины совсем не приблизились. И труднее и медленнее ноги находили опору. Тем не менее, Линь Си, с раздувающимися ноздрями, с испариной на гладком лбу, с упрямой линией губ обгоняла… Да, да, обгоняла его, участника нескольких военных походов, ученика лучших мастеров боевых искусств… Гибкая, грациозная, сильная Линь Си. Любимая…

Принцу приходилось по-настоящему напрягаться, чтобы не отставать. Я ведь не знаю о ней почти ничего, думал Сяо Гуэнь, кто она на самом деле… По ее размеренным, широким, уверенным движениям можно столько всего сказать. Она больше похожа на послушницу из Цзянху, чем на императорскую наложницу. Будет ли возможность в этой жизни узнать правду о ней… И сколько ее, этой жизни, вообще осталось?

Когда они миновали особенно крутой участок, заканчивающийся гранитным выступом, который словно крюк на острие копья уходил в сторону, Линь Си остановилась. Ее плечи взметнулись как крылья и плавно опустились. И она задышала глубоко и ровно. Зажмурилась и подставила лицо солнцу. Узлы ее гладкой прически расслабились, и пряди блестящих черных волос, словно струны цитры теперь перебирал ветер. Сяо Гуэнь подтянулся на руках и, помогая себе ногами, взобрался на каменный карниз. Встал рядом. Небо, необъятное и бесконечное, щедро заполняло мир синим, голубым и прозрачным. И только где-то внизу сгущалась туманная зелень. Но смотреть вниз совсем не хотелось. Ведь там возможно уже совсем близко неизбежная погоня. А вот вверху свободно, ни от кого не прячась, опираясь на лишь на невидимый воздух, летела стая журавлей. И Сяо Гуэнь подумал, что все самое прекрасное оказывается можно увидеть на одной линии взгляда - Линь Си, небо и журавли.

- Смотри, они уже здесь, - сказала девушка очень спокойно.

- Кто? – не понял принц, все еще отмечающий движения крыльев далеких птиц и шевеление ее распустившихся волос.

- Отряд, посланный твоим отцом. Наверняка это сам командующий Вей.

В ее голосе не было никакого беспокойства. Таким безмятежным тоном можно описывать облака. Или рассказывать, как прошел ничем непримечательный день. Четвертый принц вздрогнул и заставил себя посмотреть вниз. И тоже сразу увидел их. Маленькие черные точки. Примерно в том месте, где пришлось оставить коней.

- Нам не убежать, да? – и вновь в ее голосе ни малейшей тревоги.

Принц ответил не сразу. Страх и беспокойство, просачивались сквозь плотину самообладания. И эти трещины и промоины он изо всех сил пытался закрыть надеждой. Ведь надежда еще оставалась. Преследователи отставали на несколько часов. Если бежать без отдыха, если не спать… По ту сторону гор соседнее царство. Есть шанс раствориться в Чанчжоу. Но командующий Вей не отступит. Он напал на след, и рано или поздно придется столкнуться с ним лицом к лицу. И между долгом и дружбой генерал выберет долг. Его верность престолу не поколебать воспоминаниями о совместном прошлом. А значит все бесполезно. Можно не спешить и не убегать. В конце концов, принцу не пристало уподобляться зайцу.

- Нам не убежать, - подтвердил Сяо Гуэнь. Он постарался, чтобы его голос звучал безмятежно. Летящие в небе журавли свободны. И ветер, играющий ее волосами, свободен. И свободны они. Нужно лишь забыть о погоне.

- Я это знала, - улыбнулась Линь Си. – От генерала Вея не скрыться… Я жалею лишь об одном. Что мы так мало побыли вместе. Обещай, что в следующей жизни ты это исправишь.

- В следующей жизни я буду с тобой так долго, что успею тебе надоесть, - сказал Четвертый принц, протянул руку и осторожно погладил ее по волосам. – У нас будет простой, но уютный дом, пятеро детей и свое небольшое поле риса. Рядом с рекой, полной рыбы. Мы будем жить на несколько лянов в год, без слуг и шелковых одежд. Но во всей Поднебесной не найдется людей богаче нас.

- И счастливее нас, - Линь Си положила голову ему на плечо, нашла пальцами его ладонь и крепко сжала. А потом вдруг спросила голосом, совершенно непохожим на это горячее прикосновение. – Мы подождем их здесь или спустимся на ту сторону хребта?

Он вздохнул, пытаясь остаться в ощущениях и картинках возможного будущего.

- Нет уж. Заставим их лишний раз попотеть. Но пойдем, не торопясь. Эти горы прекрасны, и мне всегда хотелось посмотреть на Западную Вэй сверху. Я слышал, что у подножий есть озера, на которых растут лотосы. Сейчас как раз время их цветения. Вдруг нам повезет, и мы сможем увидеть царственные кувшинки.

- Да, в тех местах, где я родилась, лотосы не растут. Я видела их только во дворцовых прудах.

- Они там похоже на птиц, выросших в неволе. Благодаря ухищрениям садовников, те лотосы лишь внешне напоминают настоящие цветы. Лотос должен быть свободным. Только тогда он наполнен божественным ци.

Совсем скоро они пересекли самую высокую точку хребта и стали осторожно спускаться вниз. Склоны вершин были затянуты дымкой. Ветер где-то спал между расщелин. Густой и влажный воздух, казалось, можно пить. Они интуитивно придерживались тропы, петляющей среди уступов-валунов. Скорее всего ее жаловали контрабандисты, промышляющие чаем и пряностями. Маршрут в обход пограничных постов позволял неплохо экономить на таможенных сборах. Что если удастся встретить группу нелегальных купцов и натравить их на отряд Вея… Контрабандисты обычно вооружены и вообще не робкого десятка… Конечно, не чета гвардейцам, но внимание отвлечь сумеют.

Удивительно, как разбегаются мысли, усмехнулся про себя Сяо Гуэнь. Ведь несколько вздохов назад я уже смирился с тем, что оставлю мир в этих горах. Мы вместе оставим… Четвертый принц подал руку Линь Си, и она, невесомо оперевшись на нее, легко спрыгнула с очередного внушительного камня.

- Ты тоже не хочешь умирать? – сверкнула она улыбкой.

- Не хочу, - сказал Гуэнь.

- Конечно, в молодости несвойственно думать о смерти. Но мы же решили забыть о погоне. Рыба не задумывается о сетях рыбака. Пусть командующий Вей переживает.

- Тебе говорили, что ты очень смелая?

Линь Си отвязала с пояса тыквенную флягу и сделала несколько глотков. Прозрачная капля, возникнув в уголках губ, скользнула вниз по подбородку, а затем блеснув отраженным солнцем на шее, исчезла в складках воротника.

- Я старший ребенок в семье. Отец очень хотел сына. Он мечтал о наследнике, который прославит род Линь. Но когда родилась я, сумел справиться с разочарованием. Несмотря на протесты матери, он брал меня с собой на охоту, учил верховой езде и обращению с оружием. Порой, вечерами вслух читал хроники воюющих царств. Так что в душе я немножко воин. Но увы…

Девушка тяжело вздохнула, остановилась, промокнула тканью рукава лоб.

- Как думаешь, что император сделает с моими родителями?

Сяо Гуэнь не ответил. Он вдруг внезапно подумал о Нин Инь. Пусть нелюбимая, пусть отец буквально насильно организовал его брак, но тихая, скромная Нин Инь совсем не заслуживала наказания за неверного мужа. Надеюсь, отец не перегнет палку. Хотя прежде всего, он император. И наказывает не сына, а подданного. А все близкие виновного несут ответственность за родственника и господина. Поэтому Нин Инь… Почему я вспомнил о тебе только теперь… Прости! Я все возмещу… Когда-нибудь...

Линь Си нахмурилась. Ее губы дрогнули и плотно сомкнулись, в глазах разгорелись янтарные искры.

- Он их казнит?

- Надеюсь, просто отправит в ссылку, - Гуэнь постарался придать своему голосу уверенность. – Твой отец всю жизнь верно служил Поднебесной. Не думаю, что гнев императора будет настолько силен. Хотя наверняка твоя семья лишится милости двора.

- Ты верно заметил… Мой отец всю жизнь послушно исполнял волю сына неба. Ему конечно тяжело будет справиться с обрушившимся позором. Но в ссылке он, наконец, поживет для себя. А маму это совсем не огорчит. Вот только братья… Все возможности для них закроются. Почему об этом я задумалась только сейчас. Когда-нибудь они простят меня, правда?

Сяо Гуэнь подошел почти вплотную, осторожно привлек ее к себе.

- Путь сердца не может быть ложным. Они обязательно поймут и простят.

В глазах Линь Си янтарное солнце теперь согревало влажную надежду.

- Сяо Гуэнь, ты не думай, я не жалею, - горячим шепотом произнесла девушка. – Я ни о чем не жалею. Я счастлива, что убежала с тобой. Что сделала то, о чем не пыталась думать. То, в чем не сомневалась. Я люблю тебя, мой принц.

И он сжал ее крепко крепко…

***

Они настигли их, когда до ровной земли оставалось не больше 300 чи. В этом месте склоны горы круто уходили вниз и заканчивались отвесной стеной, омываемой водами живописного озера. Чуть ниже той площадки, на которой очутились беглецы из расщелины в камнях бил родник. Тугая наполненная струя низвергалась в озеро, создавая на его поверхности красивый узор белой пены.

Сяо Гуэнь скоро понял, что более пологого спуска к долине здесь нет, что предстоит снова подняться, чтобы найти подходящую тропу, ведущую в подножью. Но гвардейцы командующего Вея уже отрезали им путь. Сначала на уступ спрыгнул один, потом другой, а потом их стало слишком много.

- Смотри, Линь Си... Там внизу лотосы, - Четвертый принц указал на почти парящие на зеленой глади белоснежные кувшинки. Распустившиеся подобно крыльям-рукавам лепестки ловили свет послеобеденного солнца. Безмятежно. Бесстрастно.

Девушка повернулась к медленно подступающим гвардейцам спиной и подошла к краю обрыва. И долго, не отрываясь, смотрела вниз.

- Это как замерший танец. Самое прекрасное мгновение. Пауза в движении. Миг, ради которого все это… - тихо сказала она.

На каменной площадке стало слишком тесно. А там за кромкой горного уступа так свободно. Так необъятно. И лотосы под этим всем. И над всем.

Командующий Вей промокнул потный лоб шелковым платком, сделал приветственный жест руками и почтительно поклонился.

- Мой принц, мне высочайше приказано препроводить вас и наложницу Линь в столицу.

- Зачем? – ровно спросил Сяо Гуэнь, поглаживая рукой навершие меча.

- Насколько подданному известно, для суда, - не смутился военный. – Будьте благоразумны, ваше высочество. – Вей еще раз поклонился.

- Ты хорошо меня знаешь, Вей Фен, - вскинул подбородок принц. – Это будет непросто сделать.

- Именно поэтому я почтительно взываю к вашему благоразумию. Мы лишь исполняем приказ вашего отца. Вы один из лучших мечей Поднебесной. Вы всегда были примером для нас. Бок об бок мы сражались простив общих врагов. Мне горько думать, что Четвертый принц, который однажды спас мне жизнь, и жизнь которого однажды спас я, обратит оружие на своих честных солдат.

И командующий застыл в очередном поклоне.

- Командующий Вей, - Линь Си вдруг сделала шаг к военачальнику, но Сяо Гуэнь схватил ее за плечо. Девушка попробовала вырываться, но потом, опомнившись, замерла. – Вы же видели императора перед тем как отправиться за нами?

- Да, госпожа! – не поднимая головы, глухо сказал Вей.

- Тогда может вы знаете о будущем моей семьи. Умоляю, скажите!

Воин молчал. В запыленных кожаных доспехах он сейчас совсем не походил на сверкающего начищенной бронзой генерала. И еще он очень устал. На его лице не было ничего кроме усталости. Ни злости, ни сочувствия, ни тени довольства: ведь беглецы пойманы…

- Прошу вас, скажите! – Линь Си действительно умоляла. Ладонь к ладони у груди, и голос… Таким голосом просят в храме.

- Сегодня утром, - Сиплое обезвоженное горла командующего скрежетало, словно лезвие терли о точильный камень. – Их всех должны были казнить на рыночной площади.

Четвертый принц не дал ей упасть. У Линь Си подогнулись колени.

- Молчи, Вей Фен! – выкрикнул Сяо Гуэнь. – Ты ли не знаешь вспыльчивый характер моего отца?! Он мог вынести приговор в минуты гнева, сразу как узнал о нашем побеге. Наверняка, все обдумав, он смягчил наказание. Ты же не видел, как их казнили?

- Это так, мой господин! Я сразу отправился за вами.

- Слышишь, Линь Си, он не видел! Я уверен, с ними все хорошо.

- Что я наделала! Как я могла! – Девушка всхлипывала и билась в его руках. – Отпусти меня! Отпусти!

- Успокойся, прошу тебя! – Он сжал ее виски и силой притянул к себе. – Любимая, мы с тобой стоим на обрыве. И сейчас имеет значение только это. У нас лишь два пути. Сдаться или остаться вместе до конца. Вместе – значит остаться свободными. Лично я сделал свой выбор. Но если ты захочешь подчиниться воле императора, я не стану тебя удерживать. Все что я сейчас могу тебе дать – это свобода. Все что могу обещать – это держать твою ладонь до последнего удара сердца…

Он горячо шептал еще что-то в ее заплаканные глаза, но генерал Вей заставил себя не слушать. Повернулся к замершим гвардейцам.

- Что будем делать, генерал? – хмуро спросил сотник Мэн Хепин.

Вей Фен пожал плечами и присел на землю.

- Они должны выбрать.

- Но неужели вы позволите им…

Командующий тяжело вздохнул.

- Это все что мы можем сделать для нашего принца.

- Она ведьма. Эта Линь околдовала его, - сплюнул сотник.

Вей Фен взглянул на поникшую девушку. Четвертый принц гладил ее по волосам. Его слов не было слышно. Но она уже не пыталась оттолкнуть его. Она была с ним. Она всегда была с ним.

- А я ему немножко завидую.


***

- Прости меня, Гуэнь, - она нежно коснулась пальцами его щеки. – Я чуть не отказалась от своего обещания. Я чуть не отказалась от тебя. Я слабая. Я бесполезная.

- Ты любимая… Ты моя…

Небо окрасилось цветами красного золота. И солнце сверкало остывающей в облаках отлитой монетой. И лотосы внизу отсвечивали отраженным закатом, и вся поверхность озера мерцала медными всполохами.

- Они скоро закроются, - сказал принц. – Нам нужно успеть.

-Почему все прошло так быстро, - она прижалась к его груди. – Почему даже лотосы торопят нас.

-Когда-нибудь потом у нас будет столько времени, что его хватит не на одну жизнь.

- Я знаю. Но все-таки хотелось бы воспользоваться им сейчас.

- Мы немножко не успели.

- Да. Но мы сделали все что могли, правда?

Принц не ответил. Посмотрел в сторону неподвижных гвардейцев. Кивнул. Вей Фен закрыл левый кулак правой ладонью и поклонился. А Линь Си освободила волосы, и, размахнувшись, бросила вниз нефритовую заколку. Легкий порыв ветра встрепенул ее пряди, и она плавным движением руки отвела их от лица.

- Ты готова?

- Да.

- Не смотри вниз. Смотри только на меня. Мы просто сделаем шаг в небо. Мы будем долго, бесконечно долго гулять по верхнему миру. Мы не будем жалеть вечерами, что закрываются кувшинки лотосов, потому что нам суждено встречать неисчислимые утра. И если ты вдруг потеряешься среди облаков, то снова и снова я буду находить тебя.

- Сяо Гуэнь, я постараюсь не теряться. Только держи меня крепче. Когда ты так близко, совсем нет страха. И вообще ничего нет кроме тебя.

Солнце коснулось горизонта. Сгустились тени, и где-то внизу дрогнули крылья-лепестки.

- Нам пора.

И они одновременно шагнули с обрыва. Тут же подбежавшие к краю уступа гвардейцы увидели, как Четвертый принц и наложница Линь летят, взявшись за руки, вдоль скалистого склона. А потом их несколько раз ударило о камни, и только тогда два разрозненных безжизненных тела оказались в воде.

- Смотрите! – вскричал Мэн Хепин

Над озером, опираясь за закатные лучи, кружила пара журавлей.

***

Вадим посмотрел на часы. До самолета оставалась еще куча времени и совсем не улыбалось впустую торчать в аэропорту. А значит еще можно просто побродить по городу. Погода к этому располагает. Да и исторический центр с его ухоженными отреставрированными улицами – не самая плохая декорация для прогулки. Он сдал ключи, попрощался с портье и вышел из уютного лобби отеля.

Все же май прекрасен. Финал удачной командировки, ясное безоблачное небо, щебет довольных птиц, витающие запахи сирени, открытые ноги женщин и ощущение чего-то нового, свежего, полного жизненных сил… Необъяснимого, трепетного. И даже серая брусчатка мостовой сияет после вчерашнего дождя. Ты легко идешь навстречу цветущей весне. И хочется Быть. Хочется Жить.

Он решил пройтись по бульвару до набережной, но привлеченный звуками живой музыки, свернул на местный «арбат» и внезапно завис перед квартетом молодых исполнителей. Они увлеченно, почти не обращая внимания на собравшуюся публику, искусно играли что-то ориентальное. Вадим был уверен, что никогда слышал данной мелодии, но она почему-то казалась ему знакомой. Со струн гитар слетало журчание верхней Янцзы, в дыхание флейт вплеталось пение бамбукового леса, в шепчущем ритме маракасов слышалось шуршание шелковых одежд. И сам мотив линиями изящных иероглифов словно рисовался кистью на тонкой бумаге. Музыканты играли с закрытыми глазами, бережно прислушиваясь к звукам мира, который рождался вокруг них. Стараясь не вспугнуть, не нарушить…

И все это так гармонично вливалось в потемневшее дерево скамьи, в бледно розовые цветки высаженной вдоль черемухи, в потертый фасад ближайшего дома…И ярко красная помада девушки со скрипкой так удивительно сочеталась с темно-зеленой тканью ее жакета. И щеголеватые ковбойские сапоги гитариста матово бликовали начищенной кожей.Все находилось на своих местах. И Вадим вдруг понял, что он сейчас Здесь и Сейчас. И это очень важно. Важно настолько, что любое изменение пространства-времени сейчас казалось лишним и невозможным. Здесь некая точка таинственных координат, в которой нужно быть непременно. Зафиксироваться. Выпасть из всего хотя бы на пару минут. И унестись в совсем другом потоке другого времени.

И когда музыка замерла, Вадим очнулся и снова оказался в мае на пешеходной улочке. И рядом несинхронно и редко хлопали люди, и даже кто-то воскликнул «браво». И девушка с красной помадой и скрипкой поклонилась нарочито церемонно, а гитарист принялся крутить колки на грифе. Вадим порылся в портмоне, и положил в раскрытый кофр некрупную купюру. Волшебство закончилось.

Он зашагал дальше. Ему казалось, что частичка пережитого не исчезла совсем, осталась смутным послевкусием где-то внутри, неуловимая, как флер сложносочиненных духов. Но это ощущение придавало некую дополнительную значимость всему вокруг, будто за коридором узкого «арбата» прятались многочисленные слои неведомого бытия. Копаться и разбираться в них совсем не хотелось; достаточно было чувствовать их присутствие.

Вадим дошел до конца улицы, пересек оживленный проспект по подземному переходу и оказался в тени ухоженного извилистого проулка. Возле вычурных дверей старинного особняка, стоящего на углу, бронзовела вывеска «Краевая картинная галерея». И неброская афиша, стилизованная под штрихи тушью: «Выставка мастеров китайской живописи «Го Хуа».

Прямо-таки китайский след, усмехнулся про себя Вадим и потянул за начищенную медную ручку.

Пожилая женщина с седой высокой прической без улыбки отдала ему билет.

- Выставка на втором этаже, большой зал направо, - сухо проинформировала она.

Очевидно, я совсем не похож на человека, интересующегося древней живописью, - подумал Вадим, несколько обескураженный холодным приемом. – Обычный праздно шатающийся командировочный, зацикленный на совсем недуховных ценностях. И действительно, что я тут делаю? Ведь я ничего не смыслю в китайской живописи. Просто решил зайти… приобщиться. И какое мне дело до злых музейных билетерш.

Он поднялся по пролету широкой лестницы, оценил бесшумность красного ковра и зашел в просторное помещение, освещенное точечными светильниками, висящими на стенах. Из невидимых динамиков, вибрируя дрожащими частотами, разливались звуки цитры. И эти звуки, трудно складывающиеся в мелодию, добавляли представленным картинам объем. Каждая из них виделась освещенным окном. Лаконичные краски, теплые тона, изящные линии. Вадим начал движение по часовой стрелке, медленно перемещаясь от одного экспоната к другому. Пейзаж, еще пейзаж… И снова пейзаж. Очертания гор, паутинки ветвей, безмятежность неба, обозначенная зыбкость воды, красные замысловатые авторские печати мастеров.Дзен в чистом виде. На некоторых полотнах стройные столбики рукотворных иероглифов. Для медитирующих созерцателей в самый раз. А вот меня почему-то не трогает, с сожалением отметил про себя Вадим. Близко, но не глубоко. Не пронзительно.

Людей в зале было совсем немного. Два человека там, один сям… Вон у стены еще один. И судя по всему, обычные интеллигентные зеваки и совсем не знатоки. Впрочем, кто их знает, этих специалистов ханьской культуры. Да и картины, прямо скажем, не блещут. Чтобы замереть в восхищении, чтобы произошло «ах», нужно что-то посильнее блеклых старинных пейзажей, написанных тушью. А может я просто толстокожий невежа. Неспособный увидеть в этих выцветших мирах подлинную гармонию. Или просто уже скучаю по тому мгновению присутствия, которое под музыку случилось на улице. Но тут не случилось, а хотелось еще.

И Вадим вдруг остановился. Она возникла как озарение - прямо, сразу и везде. Но сначала в уютном полумраке зала он увидел тонкий силуэт, различил фиолетовый тон узкого платья, отметил идеальную ровность волос, высокие каблуки и вырез от бедра. И безупречный профиль. И только потом, мгновенно впитав все это, посмотрел ее глазами на мир, висящий на стене.

У подножья серой гладкой скалы раскинулось озеро. У его пологого, обращённого к зрителю берега, величественно застыли распустившиеся лотосы. А в небе среди волнообразных линий облаков кружила пара журавлей. И что-то было в этом кружении… Что-то знакомое и забытое. Касание ветра, долгий-долгий выдох, сожаление напополам со страхом. И в то же время облегчение, словно вот она свобода. Настоящая, долгожданная, выстраданная. До нее один шаг… Или взмах. И лотосы, эти распахнутые безупречные кувшинки, устремляются навстречу. И есть еще кто-то рядом. И поэтому страх – совсем не главное. За невозможностью вдохнуть, остановить падение, за желанием зажмуриться и закричать есть что-то еще. Очень важное что-то.

Сбоку от полотна висела маленькая табличка на русском языке. «Легенда о влюбленных журавлях». Художник Сунь Фейчжан. 1569 г. История о китайских Тристане и Изольде, влюбленных принце царства Чжао (примерно II век до н.э.) и наложнице императора. Сюжет древней легенды не раз вдохновлял мастеров живописи го хуа…

Женщина в фиолетовом платье мельком взглянула на Вадима.

- Вам тоже понравилось?

Он глотнул ее мягкий, почти шепчущий голос как сладкий сок.

- Да.

Она кивнула.

- Я почему-то потерялась в этой картине. Стою, смотрю и оторваться не могу. Остальную экспозицию почти галопом пробежала…

- И я. Так неожиданно… - Вадим замолчал, подбирая слова. – У меня такое чувство, что это я кружу над этим озером. Или вернее, падаю в него.

- Правда!? – встрепенулась она. – Значит, мне не показалось. Удивительно. Я было подумала, что у меня голова кружится. Словно дежавю. Я лечу с этой скалы в эти лотосы. И это не просто ощущение. Это как воспоминание.

Она смущенно улыбнулась, явно стесняясь, и словно оправдываясь за свое откровение. А ведь ей лет сорок, вдруг подумал Вадим, хотя выглядит максимум на двадцать пять.

- А вам не кажется, что вы летите не одна, а с кем-то? – вдруг спросил он. Незнакомка в фиолетовом оказалась строго напротив. Лицом к лицу. Свет от картины рисовал естественные тени. А в струях длинных волос прятались теплые тайны.

- Я почти в этом уверена, - Глаза выдают возраст, даже если нет никаких морщинок в уголках. Слишком много там всего накопившегося. – Я держу кого-то за руку, до последнего мгновения.

- Вот и я почти уверен, - тихо сказал Вадим. Слова закончились, но он зачем-то сразу обнаружил новые. – Судя по данной аннотации, там всё печально закончилось. Наверняка, все умерли. Вам не страшно лететь вниз?

Она чуть склонила голову набок и легко повела плечами.

- Не знаю. Пожалуй. Там очень высоко, а я боюсь высоты. Кроме того, я лечу в озеро. И плавать я не умею. Поэтому шансов нет.

- А я плаваю хорошо, - усмехнулся Вадим. – Но вы правы. Слишком высоко.

- Я не хочу сейчас думать о смерти.

- Я тоже. Просто от этих журавлей веет печалью.

- А я думала, любовью.

Она подошла почти вплотную к стене, и Вадим поразился насколько его собеседница органично вписывается в нарисованный пейзаж. Как неотъемлемая часть композиции. Скала, лотосы, журавли, небо и она. И стоит ей только отойти в сторону, то потеряется во всем этом какой-то важный смысл. И журавли станут кружить просто так. Как обычные птицы. Без приписанной метафорической нагрузки.

- Удивительно, что Вы подошли именно сейчас и именно сюда, - Она провела пальцем по деревянной раме. - И что чувствуете именно так. И мы говорим о любви и смерти. А я даже не знаю вашего имени.

- Меня зовут Вадим.

- А я вас помню.

- Правда? Мы уже встречались? – изумился он.

- Мы ведь вместе летим с той скалы, разве нет?

Вадим хмыкнул.

- Вы думаете, так просто и легко найти человека, с которым плюхнулся в озеро больше двух тысяч лет назад…

- А кто сказал, что это легко и просто? – мягко перебила она. – Почему вы ждали две тысячи лет? Почему так долго?

Странно, но ее вопрос не слышался наигранным. И фальши в нем не было. Только давно прожитое, потускневшее как бронза, отчаяние. Или тоска…

- Я не знаю, - вдруг вырвалось у него. – Я не помню.

Это ведь нормально, не помнить сны. Забывать их сразу, как только ноги касаются пола. Но ощущения… Ты впитываешь зыбкие эфиры с исчезающими картинками вместе с утренним воздухом, и они как частички духов оседают на коже, проникают все глубже. Да, ощущения остаются. Ты не помнишь, кого держал за руку, прыгая со скалы… Не помнишь ничего что привело тебя к краю обрыва, но разве забыть, как ветер заполняет тебя до краев. Как перехватывает дыхание. Как внезапная вспышка освещает темные углы, и за это мгновение ты что-то успеваешь понять. Неформулируемое, непостижимое.

- Это ведь нормально не помнить прошлые жизни. Прошлые жизни, как сны, - сказала она.

Вадим вздрогнул и посмотрел ей в глаза. Надеясь распознать и увидеть. Теплые глаза, большие, наверное, голубые на солнце… В них весь мир. Целиком. И бесконечность, замешанная с небом. И можно долго-долго смотреть, и отмечать как искры внутри разгораются и гаснут, как кольца неизвестных зодиаков складываются в спирали, как туман на безымянной вершине вдруг исчезает и становится ясно. Но не случилось. Ничего этого он не увидел. Не рассмотрел. Совсем обычные глаза с подведенными тушью ресницами, и высокие брови. Симпатичная женщина в фиолетовом платье. Темные волосы ниже плеч. Фигура, которую хочется танцевать. А вот картина на стене уже совсем плоская. И ничего в ней нет особенного. Ну подумаешь, принц и наложница. Ну любовь, ну с кем не бывает. Умереть в диком средневековье было просто. Да может и не было никакой любви, и никто никуда не прыгал. Просто художник написал красивых птиц, а за него придумали историю. Вы смешны, господин романтик. Вечно вам чудятся миражи прошлых жизней. То же мне, наследник царства Чжоу.

- Как тебя зовут? – Вадим намеренно сократил дистанцию до «ты». Нужно завязывать с мнительностью.

- Вероника.

Он попробовал имя на вкус. И оно тоже показалось ему обычным, ничем не резонирующим в непонятных пространствах. Ее молодит эта дерзкая челка. Но в высокой балетной шее все равно четыре десятка лет. А в ровной безупречной осанке нет уверенности – только хрупкость. От длинных пальцев и тонких запястий - сплошная фарфоровая хрупкость. И она как панцирь. Страшно коснуться.

Вадим хотел что-то сказать. Но слова не складывались. Осыпались прахом в застывшей гортани. Значит, не нужны. Вообще ничего не нужно.

- Приятно было познакомиться, - все же выдавил он, невольно выделив втиснувшееся «было».

- И мне, - легко согласилась она. – А тебе правда приятно?

Вадим прислушался к бесшумным взмахам журавлиных крыльев, На миг показалось, что ветер играет по струнам шелка…

А она рассмеялась. Тихими чистыми колокольчиками.

- Ты такой смешной, когда теряешься… Но я же обещала всегда находить тебя. И нашла.

Да у нее не все дома, догадался Вадим. В таком случае все на месте. Картина - на стене, журавли - в нарисованном небе, а странная женщина... В каком-то своем мире. Нужно ехать в аэропорт, а то пробки, и вообще лучше заранее.

- Ну что ж, мне пора, - Вадим сотворил нейтральную улыбку. Он конечно рад бы поболтать, но дела зовут. Окультурились и будет. Ариведерчи. Или как там по-китайски…- Дзай дзен.

- Да, нам пора, - кивнула Вероника. И вдруг оказалась совсем рядом и взяла его под руку. От нее вкусно пахло. И притягательно. Вадим попытался было осторожно высвободиться, но вдохнул и не стал. И куда-то исчезла хрупкость: мягкое касание пронизывала сила. И держала… Держала крепче якорных цепей. Впрочем, какие цепи. Так приятно, когда тебя почти прижали к себе. И внезапно захотелось в никуда, в омут, в стратосферу… Лишь бы вот так… Вместе. Кувшинки лотосов в озере затрепетали. Наверное, это тот самый ветер, играющий шелком. И журавли летели… Летели… Нам нужно с ними. За ними.

Вадим вспомнил мелодию, услышанную на улице. А на широкой лестнице, ведущей в вестибюль, красные ступени. Колонны, облицованные серой плиткой. Как красная черепица, как серая брусчатка дворцовой площади. Длинное тело лазурного дракона обвивает массивный стан сидящего на самом верху. Чиновничьи шапки синхронно склоняются ниц. Высокий пронзительный голос певуче доносит волю. За нефритовыми подвесками «лю» на сложной тиаре горят узкие глаза. Будто сам дракон их питает огнем. Меч на подставке в золотых ножнах. Дремлет пока гнев сына неба.

Каждый шаг обнажает ее гладкое подтянутое бедро. Фиолетовые складки расходятся и сходятся в ритме нарочито уверенной поступи. И спина слишком ровная – идеальная вертикаль. Вадим расправляет плечи, пытаясь разогнуть привычную сутулость, и свежие токи текут освободившимися струями от темени к пояснице.

Заканчивается ковровая дорожка. Высокие каблуки громко стучат по мрамору старого холла. И в эхо от их дискретных «цок-цок» вплетается рокот гулких барабанов. И открывающийся в такт разрез ее платья, дурманящий морок духов, влекущая тень декольте, вздрагивающие ресницы – все это внезапно заводит его, греет низ живота… и сердце уже громче каблуков. Вадим сильнее сжимает ее локоть, и она понимает, что все его тело раскатывается по ней, медленно и тесно. И она заполняет неровности собой.

И нестерпимо захотелось темных углов, резких движений и горячих вздохов. Но двери распахнулись, и появилось небо. Безбрежный градиент голубого и синего. Как ушат холодной воды. И чтобы не упасть от влекущего вниз желания, пришлось захлопать крыльями, обретая точку опоры. А она уже летела рядом, вытянув длинную шею, в струнку сложив ноги, вибрируя звенящим дрожанием цитры. Куда... Да разве важно. Придавленный гравитацией город мелькал под. Где-то вдали, сливаясь с горизонтом, блестело озеро. Из тины, из ила, из минувшего праха поднимались к солнцу бледно розовые цветы. Всего несколько взмахов, и озеро превратилось в зеркало, отражающее стремительных птиц. И под грохот не унимающихся барабанов, под хрустальные отзвуки цитры, под шелест шелковых одежд, под тонкий свист ветра Вадим увидел…

***

Волосы подобраны в высокий шиньон, сверху скреплены золотой заколкой в форме лотоса, а спереди украшены свисающими бусинами жемчуга. В мочках ушей причудливые серьги. Полные губы подкрашены красным воском. Шелковый ханьфу тончайшей работы. Рисунок точеных пальцев чист и изыскан.

- Госпожа сегодня особенно прекрасна, - Мао Цинь закрепила в ее причёске последнюю шпильку. - Его величество наверняка опять укажет на вашу табличку.

На безукоризненно отполированном бронзовом диске мелькнула совсем лёгкая улыбка служанки. Тень неуловимой фальши. И в голосе будто лишняя капля патоки. Интересно, подумала Линь Си, чем они купили тебя... Или может напугали. Ведь ты со мной с самого детства.

Ей хотелось выдернуть шпильку и вонзить в неверное горло. И смотреть в глаза, наблюдая как вместе с жизнью истончается предательство.

Но в зеркале солнечные блики на умащенной коже. И спокойствие.

- Его величество должен заботиться о мире во Внутреннем дворце. Его благосклонность распространяется на всех сестер.

Как же я верила тебе. Мы росли вместе. Ты была мне ближе всех…

- Если вы подарите императору принца, ваш ранг поднимется.

Хм… Надо же. Она в совершенстве владеет голосом. Лживая Цинь! И еще смеет говорить о ребенке.

- Мне все равно не стать императрицей, - ровно сказала Линь Си. – Мой статус вполне меня устраивает.

- Как скажет благородная госпожа, - Служанка поклонилась и протянула веер. Линь Си взвесила его в руке, раскрыла: лиловые орхидеи развернули свои лепестки, легкая волна теплого воздуха коснулась и отступила.

- Пойдем, Мао Цинь. Иначе опять опоздаем на приветствие к императрице. А наша дражайшая Синь Хуа этого не любит.

Линь Си, опираясь на руку помощницы, вышла во двор. Поджидавшая челядь почтительно склонила головы. У евнуха Джао дрожат руки. Хань Хоа слишком усердно изучает землю. Ли Юэ больше не стреляет любопытством исподлобья и вообще явно нервничает. А ведь никому нельзя доверять. Никому. Если даже ближайшая наперсница источает яд. Только Сяо Гуэнь... При мысли о Четвертом принце в груди потеплело. Светлое, как нежность, дуновение мурашками тронуло кожу. Линь Си на мгновение позволила перышкам пройтись по напрягшейся груди, а потом вниз по ложбинке на животе... Вниз...

- Нам нужно бежать... - Его шепот, горячий как кипяток, заливающий чай, проникал до дна. - Только так я смогу защитить тебя. Они не успокоятся, пока ты не исчезнешь. Они будут пытаться снова и снова убить тебя.

Тогда он нашел отравленный шип в ее паланкине. Кто-то захотел, чтобы она умерла из-за укола в ягодицу. Что и говорить, не самый достойный конец. Сяо Гуэнь раскрыл очередной заговор, исполнители найдены и казнены, но пауки, плетущие сети, по-прежнему прячутся в темных углах. Однажды даже влияния наследника может не хватить, чтобы уберечься от змей, изобилующих во Внутреннем дворце. Зависть в гареме смертельна. Верная Мао Цинь уже долгое время подмешивает в чай снадобье, уберегающее от зачатия. Спасибо осведомителям принца. А бедный император так старается, чтобы сотворить очередного отпрыска. Конечно, с появлением ребенка мое влияние при дворе бы слишком возросло. Вот кто-то и купил Цинь. Или запугал. Впрочем, какая разница. Нужно бежать. Ты прав, мой принц. Но бежать не из-за страха за собственную жизнь, а потому что с тобой. Как бы мне хотелось… Но я не приму такой жертвы. Ведь ты будущий повелитель Поднебесной. Позволить тебе отказаться от венценосной судьбы - это слишком. Боги не поймут. Забрать тебя у всей страны непозволительно даже для любви.

Все гадюки здесь. Супруги, наложницы разных рангов и возрастов. Бывшие фаворитки и затворницы, которых Император коснулся лишь однажды. Матери принцев и принцесс и бездетные пустоцветы, юные прелестницы и давно увядшие матроны…А над всем этим...

- Приветствуем императрицу! - три поклона.

- Здоровья императрице! - три поклона.

- Благоденствия императрице! - три поклона.

Синь Хуа, надменная, бледнокожая, в полотнах сучжоуского шелка, в золоте и нефритах, с тонкими месяцами бровей, умащенная дорогими маслами, с блестящими натянутыми прядями, чернее угля, каждый день купающаяся в молоке кобылиц, изо всех сил старающаяся сохранить образ былой красоты, увы тускнеющей…И улыбка ее ненастоящая, фальшивая, без капельки майского дня. Она кивает и делает приглашающий жест рукой.

- Садитесь, сестры.

А ведь вполне возможно, это она заказывает зелья и наставляет убийц. Тебе некуда стремиться, твоя власть во дворце залита до краев. И тебе скучно. Ты делаешь это просто из зависти. Не спасет тебя ни молоко кобылиц, ни дикий мед, ни эликсиры знахарей. Согнется спина, скрючатся пальцы, поседеют волосы и сморщится кожа… И никто не вспомнит твою красоту. Только лживую улыбку.

- Нам нужно обсудить приготовления ко дню рождения его величества. – Синь Хуа говорила торжественно и медленно, будто заливала золото в формы. - В прошлом году распорядителем праздника была Благородная супруга. Император остался очень доволен. Предлагаю и на этот раз оставить пост ответственного за нашей сестрой Су Мань.

Су Мань склонила голову в знак благодарности, но сестры зашушукались, и легкая волна ропота добралась до поднебесного утеса.

- Если кто-то не согласен со мной, - Императрица сделала паузу, предоставляя возможность прочувствовать всю ошибочность подобного поведения. – То может высказаться. Мы ведь и собрались здесь, чтобы вместе обсудить предстоящее торжество.

- Сестра Су Мань три года подряд была распорядителем празднования, - подала елейный голос Нравственная супруга. – Боюсь, у других сестер так и не появится повода проявить себя. Думаю, среди нас найдется немало тех, кто справится с обязанностями распорядителя не менее успешно.

Су Мань кисло улыбнулась.

- Поверь, сестра, я совсем не настаиваю на выборе своей кандидатуры.

Еще бы ты настаивала. Да эта свора разорвет тебя, если ты не поделишься лакомым кусочком. Впрочем, игры в распорядителя торжества интересны только гарему. Императору плевать с высокой пагоды, кто именно руководит расписанием праздника. Но почему-то считается, что безупречный регламент события выделит ответственного в выгодном свете и позволит воспользоваться толикой высочайшей благосклонности. И действительно, Его величество периодически отступает от своего монаршеского правила «сплю с кем хочу» и в качестве поощрения снисходит до свидания с женой, чем-то проявившей себя. Именно поэтому обитательницы Внутреннего дворца, маленького мирка площадью всего в 4 циня, пожизненно привязанные к его стенам, так трепетно относятся к возможности хоть как-то выделиться. Ночь с императором, шанс укрепить свое положение и забеременеть, повысить ранг и статус – по сути вот и все нехитрые цели многочисленных наложниц. Поэтому и бесятся: уже почти месяц как Сяо Гуэлинь неизменно выбирает мою спальню.

- Нам хорошо известно, кем увлечен Его величество в последнее время, - голосом Нравственной супруги можно было засахаривать фрукты. – Так почему мы должны идти против негласного желания императора видеть распорядителем своего дня рождения новую фаворитку.

- Это нечестно! – пылко воскликнула Ляо Хуэ, семнадцатилетняя дочь главного цензора. Кажется, ее навестили всего разок. – Почему ей всё, а нам ничего?

Надо же! Разве что ножкой не притопнула. Как приятно, что в гареме еще остались нелицемерные особы.

- Позвольте напомнить вам о манерах! – вскинулась Синь Хуа. – Наша общая цель - заботиться о благе и здоровье Его величества. Если наложница майского цветения Линь своим служением доставляет радость императору, мы всеми силами должны поддержать ее.

- Благодарю Ваше величество, - Линь Си сдержанно поклонилась. – Но сестра Хуэ права. Я не хочу злоупотреблять вниманием императора. Тем более, у меня нет никакого опыта в организации столь значимых событий. Будет правильнее отдать полномочия распорядителя более достойной.

- Сестра Линь преувеличивает значение опыта и преуменьшает свои способности, - Нравственная супруга сама благожелательность. – Если у тебя возникнут трудности, сестры с радостью помогут тебе.

- Я с удовольствием уступлю роль ответственного нашей младшей сестре и всегда буду готова делиться советом и делом, - поспешно заверила Благородная супруга.

- Но… - попыталась было возразить Ляо Хуэ, но ее одернула сидящая рядом наложница Шэнь.

- Быть по сему! – провозгласила императрица. – Наложница майского цветения Линь назначается распорядителем тожества по случаю дня рождения нашего обожаемого супруга. Мы все уверены, что праздник пройдет безупречно. Поздравляю, сестра Линь!

- Поздравляю, сестра! Поздравляю, поздравляю… - прошелестело вокруг. Фальшь… Ничего настоящего.

Да это ловушка. Наверняка супруги сговорились. Уж больно безропотно Су Мань отказалась от роли ведущей. А императрица слишком быстро согласилась с доводами Нравственной супруги. Все разыграно как в партии го. А потом на празднике произойдет нечто незапланированное. Что вызовет гнев его величества. Они не успокоятся… Нужно бежать. Бежать.

Я живу не своей жизнью. Не той, которую хотела бы прожить. Меня баловали в детстве, наставляли в юности. Я собирала мечты как знахарь собирает целебные травы. Я дышала свободой и радовалась каждому новому дню. Но как только отец получил приглашение из столицы, все пошло не так… Еще до того, как я увидела императора, меня заставляли его любить. Стать женой сына неба – это ли не высшая цель девушки из знатной семьи. И мне казалось, я буду любить его так сильно, так беззаветно… Но еще до того, как я увидела императора, я встретила Четвертого принца. Боги знают, я старалась его забыть. Я отчаянно отдавала всю себя назначенному мужу и повелителю. И мне даже мнилось, что в моем сердце, как и на троне Поднебесной царит только Сяо Гуэлинь.

Но тогда на охоте... На несущейся галопом лошади, когда тело внезапно повалилось в сторону, когда летящий навстречу ствол черного дерева заполнил собой весь оставшийся мир, когда сердце сбилось с ритма и кричало внутри дробью сумасшедших копыт, когда все стало маленьким и огромным... Он подхватил ее. И всё остановилось. Сердце, копыта, дерево. И всё заполнило небо без облаков. Всё заслонили руки, держащие крепко и нежно. И запах разбитой травы, волнения и пота, кожи и железа… Она пропиталась им сразу. И никакие благовония не могли развеять этот родной до невыразимости запах, пришедший с первым вдохом на его руках. И еще глаза и испарина на щеках, и тусклый отблеск доспеха… Четвертый принц, где же ты был так долго.

Она внезапно поняла, что родилась только сейчас. Что все время носила в себе это мгновение, этот запах и ощущение близости. Что всей предшествующей жизни просто не было. Что тот, кого она не ждала совсем и одновременно ждала всей душой – рядом. Его можно потрогать, вдохнуть и… любить.

Тогда он спас ее первый раз. И после, она уже не пыталась его забыть.

Но я убегу одна, мой прекрасный принц. Я погублю себя, если останусь, но самое главное, я погублю тебя. Когда ты ворвался в меня на полном скаку, то оставил совсем без шелухи. Без вороха ненужных одежд. Мне нечем закрыться, спрятаться от тебя. Я дрожу обнаженная на морозе. И ты можешь видеть всё. И это всё - твое. Я больше не могу быть не собой. Я уже не императорская наложница. Мне нужно быть где-то, где буду только я, настоящая.

Она раздала свое серебро, подкупив евнухов и стражу. Она обманула даже Мао Цинь, следящую неотступно. Ночью в повозке плотника, под вонючей овчиной, ее вывезли через западные ворота. И как только звук тяжелых засовов послышался позади, Линь Си вдруг растворилась в новом, остром как скол кремня, ощущении. Она не очень представляла, что ответить на «как» и «куда», но свобода, которая даже не сквозняком, - ветром, пронизала ее насквозь, была прекрасна. А потом кто-то сбросил овчину, и она тут же вспомнила небо без облаков, только сейчас - черное и со звездами. Сяо Гуэнь прижал ее к себе. Крепко и нежно, как тогда…И Линь Си вдыхала жадно. И врастала в его распахнутый ворот.

- Можно убежать от императора, - прошептал принц. – Но от меня никогда…

Как же ты узнал… Но радость… Близость… Счастье…

***

На углу дома, бликуя дрожащей амальгамой, отражая тени мостовой, притягивая ломаные лучи солнца, дверью в отраженный мир, сверкало зеркальное окно. Огромное, в два человеческих роста. Чужое, в старом граните исторического проулка. Вызывающее, в низкоэтажном пространстве вычурных стен. Они неслись к нему как к свету. И, поравнявшись, заглянули в мерцающую изнанку.

Вадим, не веря, протянул левую руку… Девушка, в лазоревом шелке, тонкая и раскосая, синхронно приблизила белую ладонь. А рядом ахнула Вероника, вписываясь в оскаленного дракона, спиралью вьющегося на груди широкоплечего воина. На какой-то миг зеркало словно схлопнулось, и стало страшно развидеть исчезнувшую картинку, но в отражении соседнего дома проступили акварельные сгустки скального камня и проваливающийся прозрачными струями родник… И два журавля. Совсем рядом. Неслись вниз в зеленую, с белой пеной, воду. Падали.

- Нет!!! – закричал он.
- Нет!!! – вторила она.

И пришлось взмахнуть руками, набирая ветер и близкие брызги, обнимая небо и скалы, тревожа кувшинки царственных цветов.И крылья раскрылись. И притяжение нехотя, медленно отступило… Сделав круг над озером, птицы устремились вверх. В зазеркалье. К себе. В себя.

Странно щемило внутри, в глазах слезилось. Вероника в фиолетовом платье, сбрасывая перья с черных волос, примеряла дракона. Как шарф, как колье, как броню. Глаза ее потемнели, сузились, и в них светилось время и еще что-то… знакомое, родное.

Лопнула надрезанная подпруга, мир спрятался в ушке нацеленной в сердце иглы. Я падаю, подумал Вадим. – Опять падаю. Или лечу… Летать, лететь…. Кажется, мне нужно было в аэропорт.

Рядом клацнули зубы дракона. Шелковой лентой он обвил Веронику и застыл узнанный.А потом вспыхнул золотом. Это незамутненное майское солнце залило двор. И тени исчезли. А в зеркале осталось только небо. Только на миг осталось.



26.06 – 29.12.2020