Большой Гнездниковский-5

                "Дом"

Дом №10 по Большому Гнездниковскому переулку всегда вызывал у меня трепет и восторг! Когда я с трудом открывал тяжёлую деревянную дверь и входил в вестибюль — просторное светлое помещение с окнами, — меня переполняло чувство гордости от осознания, что я хоть и иногда, но бываю в этом удивительном доме.

Этот дом был построен в 1913 году немецким архитектором и домовладельцем Нирнзее как доходный. Планировка его была простой: длинные широкие коридоры, по обеим сторонам которых располагались квартиры. Широкие лестничные пролёты и шикарные, по тем временам, вместительные лифты — всё это создавало атмосферу уюта и комфорта.

В первые годы своего существования дом возвышался над всеми окружающими постройками, что дало ему прозвище «небоскрёб». Но было и более романтичное название — «тучерез». Однако в то время я не мог знать об этом, так как был подростком с ограниченными интересами.

Я не знал, что в первые годы после постройки в этом доме мог бывать сам Григорий Распутин. На крыше располагалось кафе «Крыша», завсегдатаями которого были непростые люди. Дом был окутан облаком тайн и загадок.

Некоторые люди, посидев в кафе и выпив, решались свести счёты с жизнью, бросаясь вниз. Так погиб старший сын архитектора, а одного мужчину успели схватить, когда он уже перелезал через высокую металлическую ограду. На вопрос, зачем он это делал, мужчина недоумённо ответил: «Чёрт попутал».

Я не знал и того, что в этот дом часто захаживал Михаил Булгаков. Именно здесь он познакомился со своей будущей третьей женой — Еленой Сергеевной Шиловской, которая впоследствии стала прототипом Маргариты. Бывали здесь Горький и Маяковский, а в 30-х годах на седьмом этаже проживал главный обвинитель «врагов народа» — Ген. Прокурор Вышинский. Из этого дома, как и из многих других домов ночного города, забирали людей, увозили в неизвестном направлении, и больше их никто не видел.

Внизу, в мою бытность, находился учебный театр ГИИТИСа, а до этого — театр-кабаре «Летучая мышь», который в наше время вернулся на своё историческое место. Но самым привлекательным местом в этом доме оставалась его плоская крыша. В моё детство она была закрыта по неизвестным мне причинам, но тётя Полина, имевшая немалый вес в правлении дома, могла позвонить консьержу, и меня пускали туда, делая исключение. Иногда нас набиралась небольшая компания подростков, таких же привилегированных оболтусов, как и я. И пропускали всех вместе.

— Только ведите себя хорошо, — говорила нам дежурная. — Будьте достойны своих родителей. Они за вас поручились. Вот так…

А сама украдкой давала нам небольшой резиновый мячик, зная, что это лучше, чем мы будем просто беситься и бегать по крыше, нисколечко не беспокоясь о своей безопасности.

Да и не крыша это была, в прямом смысле слова, а ровная поверхность с довольно крепким металлическим забором и смотровой площадкой наверху, которая представляла собой то же самое, что и крыша, но находилась метра на три выше. Бывшее кафе превратилось в клуб, но сейчас, за своей ненадобностью, он не работал, но время от времени там собирался домком — заседали… А в правлении сидела моя крёстная, и этим я тоже гордился — она была прямой и беспринципной и многих могла поставить на место.

А мы на ровной площадке играли в волейбол. И это длилось до тех пор, пока мяч не улетал в переулок. Тогда надо было бросать игру и бежать вниз, спешить, пока его ещё не раздавила проезжающая мимо машина. Бывало так, что, выбегая из подъезда, мы видели растерянного прохожего, держащего в руках мяч. Он с удивлением смотрел вверх, недоумевая — откуда же он мог свалиться? Нужно было что-то решать, а спорные ситуации старались поручить мне — знали, что у Сани всё получится…

Я осторожно, с просящими глазами подходил к дяденьке, указывая пальцем на мяч. Тот смотрел на меня, потом на ребят, поднимал голову вверх, стараясь там что-то увидеть… И вот, на лице его появлялась улыбка, и, не раздумывая, он отдавал, прилетевший с неба, «волшебный» мячик. При этом что-то невразумительно мыча:

— Э… Это, что? Это вы? Ну… знаете?

Я благодарил, не давая ему вставить больше ни единого звука, и тот, полностью удовлетворённый и успокоенный, уходил, иногда останавливаясь, почёсывая затылок и украдкой посматривая вверх…

Бывало по утрам Полина Николаевна говорила мне:

— Саша, сбегай вниз, принеси что-нибудь на завтрак…

А сама садилась за телефон. Аппарат был старинным: чёрный корпус и с рожками вверх, на которые удобно укладывалась увесистая трубка.

— Алло-о-у… — именно так звучало её обращение. — Машенька, друг мой, чем сегодня ты нас порадуешь? Что?… Опять шницель с подливой?… А ещё… Гурьевская каша? Так, так…, хорошо?… Я к тебе сейчас сорванца пришлю, так ты не обижай его… Тогда, пожалуйста, как всегда… Да и салфеточек побольше…

И я с большим удовольствием мчался вниз стараясь, как можно быстрее выполнить тётину просьбу, благо кухня находилась в первом подъезде. При желании, проживая в доме, можно было вообще ничего не готовить, а пользоваться этой кухней, предназначенной для выполнения заказов жильцов дома.

Мне кажется, что Булгакову именно здесь, на крыше этого дома, откуда открывается панорамный вид всей Москвы, пришёл в голову эпизод с Воландом, где тот сидит на открытой террасе, примерно на такой же высоте и обозревает город. Он любуется закатом, домами, видит приближение грозы… Потрясающий эпизод, но и я, ещё не зная о существовании этой книги, видел эти же закаты… и этот город!… стоял на смотровой площадке, упиваясь ветром, мечтая о будущем и радуясь жизни! Она мне казалась тогда такой длинной, — ведь всё ещё было впереди? 

                Декабрь 2020г.*)