Провинциальная богема. Действие первое

 Три коротких встречи литературно одаренных людей и их межличностные отношения погружают читателя в атмосферу творческих исканий, удач и разочарований. Фактически несколько мгновений, а целая эпоха подспудно проходит через сердца персонажей. И как бы не сложились судьбы, лиризм их устремлений побуждает к приятным воспоминаниям, доброй памяти и дальнейшему творчеству.

                Информация для уже осиливших пьесу: финал изменен 14.01.2023г.


(пьеса в 2 действиях)


Действующие лица:



• ЗАРУБИН ИВАН ВИКТОРОВИЧ
инженер-строитель, литератор, редактор альманаха «Вселенский собор», 40 лет

• МИЛЕШКО ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ
архитектор и художник, писатель юмористических рассказов, 43 года.

• ЛИПИН АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
инженер-железнодорожник, романист, 38 лет.

• ГОРЬКАЯ ЛЮБОВЬ ИВАНОВНА
преподавательница музыкальной школы, поэтесса, прозаик, 41 года.

• МАРЦИНКЕВИЧ ЮЗИФ
любитель поэзии, 32 года.

• ВАРИНА ОЛЬГА
прозаическая натура, 30 лет.

• ГРОМОВ ЯКОВ СЕМЕНОВИЧ
поэт, философ, 53 года.

• ЛАВАНОВ ВЛАД
геолог, 40 лет.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Начало 1998 года. Событие происходит в студии художника Милешко Евгения Сергеевича.
У фасадной стены стоит мягкий диван, журнальный стол, вокруг стулья. Слева — старенький сервант со скромной безликой посудой. Рядом этажерка — с книжками, журналами и электрическим чайником. На стенах несколько картин советского монументального реализма.
В зал вваливается возбужденная компания: Милешко, Зарубин и Липин.

ЗАРУБИН. Неугомонная старушенция. В неделю по три рассказа! Строчила, как швейная машинка. Бедолага Гущин, похоже, взмолился перед Кудиновым… Открыли шлюз для нее в журнале. И пропал наш Евгений Геннадьевич. Как Д’Артаньян после отбивался!

МИЛЕШКО. Что ты хотел — вдохновение! А чем богаты, тем и рады! Эта зараза как эпидемия: захватывает целиком, а там кого целует в темечко, кого за неистовство карает…

ЛИПИН. Пенсия с ней сыграла злую шутку. Начиталась Шукшина и решила, а я че, хуже?! Вот и попала шлея под хвост! Она просто несчастная… С кем не бывает…

ЗАРУБИН. Да нет — счастлива она. Это был ее звездный час! А ведь держал ее, он держал для передачи ее энергетики молодым!.. А тут вот у молодого хандра… За пару недель творческого заточения начинаешь воспринимать эту келью вратами рая!

МИЛЕШКО. То-то и оно, но какая келья, Иван?! Это храм таинства наших деяний!

ЛИПИН. Если не злодеяний!..

ЗАРУБИН. О-о! Каково?.. Андрей у нас, как всегда, циничен, как и сокрытое в подвалах его души творчество…

ЛИПИН. Почему же цинично творчество!? Загадочно — да, но реалистично… Совсем реалистично.

ЗРУБИН. Одно беда, мы его совсем не осязаем, не обоняем и не ощущаем… Андрюша, ну дай же, наконец, нам его на суд наш божий!? И мы его разнесем со всей своей одержимой принципиальностью! В пух и прах!

ЛИПИН. Рождение романа не требует суеты. В муках созидания пребываю!

МИЛЕШКО. Так сказать, в продолжительном и упоительном смятении духа!..

ЗАРУБИН. Мятущимся! И ты свой крест влачишь лет десять — сколько я тебя знаю. С первого дня, как пришел в гнездо к нашему мэтру! Все зубки точишь? Так, наконец, открыл бы личико, Гюльчатай?! Ну, хоть единственную главку? Хоть дозволь в щелочку подсмотреть? Мы ведь все птенцы одного гнезда…

МИЛЕШКО. Я думаю, что птенчик открыл уже свое сокровище, но мэтру!.. А нас, Андрюша, просто водит за нос. Что ему до нашей чернорабочей миссии, нашей мелкой тусовки! Хитер, как бес, чего скрывать!..

ЛИПИН. Иван, я же не хочу ошарашивать нашу уважаемую публику, как некто при своем первом визите… Кровавое средневековье, а результат — паралич сердец и смысла.

МИЛЕШКО. Вот жахнул! Прямо залпом «Авроры»!..

ЗАРУБИН. Простительно, в боевом угаре и не то выкинешь. Я же был прав: не слово точит, а зубки! Однако одно — первый опыт в миниатюре, другое — вечные истязания себя точкой и суффиксом! А после: полюбят, не полюбят — страшно!.. Тебе не страшно? А мне иногда снятся страшные сны… и я пишу их. А это уже другое. Отрезал страх — и снова в бой!

МИЛЕШКО. И все же стоит выдавать на-гора вирши наших друзей во «Вселенский собор». Есть в этом нужда, движущая сила некоего общего литературного процесса. Это кислород, безусловный двигатель, я бы сказал, сподвижник большой истории!..

ЗАРУБИН. Но кто сказал, что это панацея от неуспеха?! Казалось бы, тот же Лейкин, не чета нашей старушке, сотнями своих опусов заваливал русские журналы… и стал великим? Вовсе нет. Покаркал над светлым небосводом творческой России и пролетел мимо истории. Но в том-то и дело, что он винтик истории… и винтик с большой буквы! Сколько таких обогащает Русь могучим и великим? Бесконечное множество.

ЛИПИН. А вот скажу… Я как альбатрос. Утомительно разбегаюсь перед полетом, бегу до изнеможения, но если взлечу, то долго буду в небе парить. И буду смотреть свысока на бренность вашего суетного бытия!..

МИЛЕШКО. Во, как?! Мелко плаваем — по дну коленками сучим?!

ЛИПИН. Суета обламывает многих, и с семи пядями во лбу. В творчестве не только полет мысли решает все, но и элементарный банальный расчет, если хотите — усердие! Точи, лелей, причесывай свое детище, плод своего гения, просчитай каждое движение, каждый жест, каждый миг… И выстрели. Да выстрели как из пушки, чтобы гром и молния показались надрывом, тихим всхрапом. И вещь, чтоб запела, зазвенела колокольным звоном на все лады, если хотите, запела музыкой слова!..

ЗАРУБИН. И все же если этой музыкой наполнить наш «Вселенский собор»?

ЛИПИН. Да ну тебя к черту, Иван… Твой «…собор» не вместит всю глыбу моего Я!

ЗАРУБИН. Вот он мятеж, вершина самолюбия. Браво, дружище! Ты, кажется, переплюнул самого Северянина!..

МИЛЕШКО. А впрочем, все мы таковы… наследники Пушкина!.. Кстати о Пушкине, Гоголе! Андрюша осыпает свой роман словами, как алмазами, изумрудами, бриллиантами. А потом перебирает их долгими зимними вечерами и чахнет как Плюшкин над своим барахлом!..

ЛИПИН. Должно быть, ноздревы с чичиковыми кому-то тоже нужны?!

ЗАРУБИН. А как же, все они сеют вечное, доброе, великое, как сам Гоголь!..

Входят шумно Горькая, Варина и Марцинкевич.

ГОРЬКАЯ. Все о великом и вечном трещим?! Браво-браво! Так и хочется нежно прильнуть к таинству вашего группового соития!..

ЛИПИН. Любушка! (Встает и встречает ее, крепко обнимая ей руку.) Как же так романтично, но извращенно понимать наши интересы? Как всегда, ты брызжешь энергией дикой природы!

ГОРЬКАЯ. Андрюша, не стоит преувеличивать и делать из меня какого-то монстра! На самом деле я нежная страдалица! Да-да-да, и никак иначе…

МИЛЕШКО. Люба, отныне нежно страдать будем вместе!..

ГОРЬКАЯ. Да, согласная я! Надеюсь только, не на одном ложе?!

ЛИПИН. Ну как же, Люба, мы же все в одной лодке!

МИЛЕШКО (к Вариной). Олечка, наша ты хозяюшка! Проходи сюда… Мы как раз уже засохли без чаепития. Все карты тебе в руки! Как творится?

ВАРИНА. Ох, Евгений Сергеич, проще и не спрашивать. Тормоза полные…

МАРЦИНКЕВИЧ. Евгений Сергеевич — руки прочь от подневольного труда! Довольно женщин грузить черной работой. Это все же эмансипированный класс! Они плод вдохновения и поэтического духа!

МИЛЕШКО. От черной работы рождается черный чай! Значит, чай тоже плод поэтического духа!.. Так что будем пить черный чай и читать белые стихи!

МАРЦИНКЕВИЧ. Вот-вот, понял!.. Чай — эликсир творчества!..

Кстати, не поверите. Сегодня поутру свалился с кровати… и сразу гениальным стихом исцелился! Просто чудеса! Не поверите…

ЗАРУБИН. И как, после ушиба не упустил Музу?

МАРЦИНКЕВИЧ. Я же исцелился!.. Право сказать, при падении тела стул вдребезги… но ноту ухватил — вместе с Музой! Вот, получите!.. (Остервенело декламирует.)

Я волком бы выгрыз ваши души
Значения им — нету!
Бросаю беспечному миру в уши
Вызов!
Как медную монету!!!

Я колок, упрям и спесив,
Поклонник Венеры и Канта!
Вам смелый, величественный императив —
От моего таланта!!!

ЛИПИН. Светоч, Люцифер! Нет, ты не падший ангел — ты утренняя звезда!

МИЛЕШКО. На Вулкана и сына Амура похож!..

МАРЦИНКЕВИЧ. Не понял? На какого вулкана?

МИЛЕШКО. Как на какого? Ты же поклонник Венеры?

МАРЦИНКЕВИЧ. Ну, да.

МИЛЕШКО. А это ее муж…

МАРЦИНКЕВИЧ. Что вы, я потомок Мельпомены?! Муза трагизма обуревает меня!

МИЛЕШКО. А я знавал ее дочь Молпу — плясок божество!

МАРЦИНКЕВИЧ. Но для меня не то главное. Главное в высо-ких материях!..

ЗАРУБИН. Вирши высокого полета!

МАРЦИНКЕВИЧ. Что вы считаете, мои мысли так уж и плохи?

ЗАРУБИН. Что ты, мой друг, до середины восемнадцатого века в польской терминологии это слово означало стих светский и духовный. Я лишь только это хотел подчеркнуть!

МИЛЕШКО. Мы знаем, что в амурной философии и поэзии ты силен, но не с такой же силой! Ни с таким же императивом?!

ЛИПИН. В муках рождаются философы, и иной раз молнии их озаряют!

МАРЦИНКЕВИЧ. Да бросьте друзья, мы все самородки! Вот нас молния и озаряет!.. Как у меня батька любил говаривать: мы дети Галактики и дети нашей дорогой Земли! То-бишь — Мира и Земли! Его же тоже озарило! Мало того, мы же сами — духовные Миры?! Может, я что-то и перепутал, но слов из песни не выкинешь!

МИЛЕШКО. Юзя, уломал — ты Космос!..

МАРЦИНКЕВИЧ. Мой род и инициалы обязывают меня быть поэтом!

МИЛЕШКО. Пожалуй, круче Космоса сказано!..
Друзья, мне кажется, Любовь Ивановна принесла нам сегодня опять что-то съедобное и пламенное… Однако, желает нам душевно открыться. Так как? (Вопросительно смотрит на Горькую.)

ГОРЬКАЯ. Ну, уж извольте. Есть у меня боекомплект! (Декламирует.)

Прощай! Кивнула, как до завтра.
Прощай! Не подняла ресниц.
Нубийский Мин! Самантабхадра,
добряк буддийский!.. Длится блиц:
мелькают лица, много лиц
то от Гомера, то от Сартра,
то от Лимонова… К чему
отдать всю сущность одному?!

Прощай! На стороны и страны.
Прощай! Пусть измерений нет.
Моей мучительной нирваны
допет коротенький куплет,
красноречивый, как скелет,
тупой, как лапоть иностранный,
и старомоден, как… К чему
отдать всю сущность одному?!

Прощай! Лети, Христос с тобою.
Прощай! Не лги, не дам успеть.
Как звонко, сладко успокоит
оркестра траурная медь,
звуча внутри, где можно петь,
себя не чувствую изгоем, —
давать, чтоб взять нельзя… К чему
отдать всю сущность одному?!

ВАРИНА. Люба, а позволь задать нелепый вопрос? Как-то у тебя там Саманта?.. Ну, подскажи? Я сейчас язык сломаю…

ГОРЬКАЯ. Самантабхадра?

ВАРИНА. Это что? Фигура речи, звуковое оформление рифмы или нечто значимое и существенное?

ГОРЬКАЯ. Золото мое, это в индийской мифологии Будда — всеблагой. Символ безграничности природы ума. Кстати, его цвет тела — темно-синий, символизирует то же самое. А белый цвет его супруги — это символ пустоты природы ума. А их союз обозначает неразрывное единство блаженства и пустоты!

ВАРИНА. Исчерпывающе!

ЛИПИН. Как изящно передана суть мучительной трагедии! Она расстается с человеком, с собственной иллюзией его мифологических достоинств. Ей становится горько от потерянных надежд, бесполезности трат времени и своей энергии на одного, и, видимо, единственного. «К чему отдать всю сущность одному?!» — этот лейтмотив определяет все это, с ней происходящее. И она открывает глаза на новый мир более насыщенный и содержательный. «Мелькают лица, много лиц…» Она прощается с возлюбленным. Находится уже там, в мучительном освобождении, в свободе выбора и возможностей. В нирване!

МИЛЕШКО. Да, поклонник Венеры и Канта был более категоричен! Тут же, у Любы — широкие перспективы… От Гомера и Сартра, от Лимонова и… до всех остальных!

МАРЦИНКЕВИЧ. Да, у меня категории глубоки, как яма… бездна… Любовь Ивановна, а к чему тут такое высокое и вдруг такое низкое потребительство: «Давать, чтоб взять нельзя». Это ж как понимать? Просто обрушение всяких устремлений и понятий? Я понимаю, что взять нельзя, но давать-то зачем?!

ГОРЬКАЯ. А давать, вероятно, чтоб обрушать!..

ЗАРУБИН. А я в улете от недостатков возлюбленного: «Красноречивый, как скелет, тупой, как лапоть иностранный!»
Только вслушайтесь в музыку определений?!
А, по сути, я так же восхищен, как Андрей. Поклонники у ее ног!

ГОРЬКАЯ (грустно). Друзья, я польщена, но пьяна я от прозы!

МИЛЕШКО. Люба, как смеешь ты отрекаться от существа своего? Понял: это зловредное влияние хмеля!..

ГОРЬКАЯ. Евгений Сергеевич!? Вместо комплиментов в алкоголички записал? Воздастся вам у черта на куличках!..

Воцарилось непродолжительное молчание.

МИЛЕШКО. Люба получила свою минуту славы… А теперь предлагаю Ольге эксперимент. Вот изволь! Ты на память излагаешь свой прошлый рассказ. Я тебя перебиваю… и делаю вставки на свое усмотрение. Что из этого получится — посмотрим. Оля, согласна?

ВАРИНА. Я не уверена, но можно попробовать.

МИЛЕШКО. Тогда пробуй. Поехали!..

ВАРИНА. Рассказ называется «Маша и Паша». «Маша сидела у окна. Угрюмо и уныло смотрела на увядшую пожелтевшую листву березы. Той березы, что помнила еще с малолетства, когда еще только открылись глаза на этот новый для нее загадочный мир. Березка тогда торчала жиденькой голой стрункой, с тонкими гвоздиками веток. А на этих гвоздиках причудливыми бабочками трепетали вскрывшиеся из почек смолистые листики.
Грустно было оттого, что Паша не пришел на последнее свидание…»

МИЛЕШКО (подает знак рукой). Паша был пунктуален. Он, как стреляный щегол, поджимал раненую лапку к белой грудке, садился меж пожухлых листочков березы и щебетал Маше сердечные песни о главном! Как он был красив при этом! Одной Маше было только это известно.

ВАРИНА (улыбается). Ну, Евгений Сергеевич?!

МИЛЕШКО. Продолжай, продолжай, Оля!

ВАРИНА. «За березкой, через улицу, сосед дядя Яков рубил дрова. Отчетливо видно было, как за плетеным тыном полумесяцем летала его тяжелая кувалда. Тук-тук, трещали, отлетая от очередной чурки поленья. Дядя Яков при каждом взмахе громко крякал, и ожесточенно сдувал с бархатных усов капли пота.
Маша вздрагивала при мысли о том, что в дверь так же стукнет любимый. Замирала в ожидании… и ждала… Ждала — непостижимого…»

МИЛЕШКО (подает знак рукой). В русских селеньях девушки томятся разгадыванием таинств жизни. Яков стучит: тук-тук, а Паша где-то рядом бродит. Или как щеголушка — летает! Непременно рядом, и летает! Перышки крыльев с черно-желтым оперением распускает, и клювиком с малиновым ободком щебечет все громче и громче. А дядя Яков все тук-тук, тук-тук…

ВАРИНА. Евгений Сергеевич, издеваетесь?

МИЛЕШКО. Дальше давай, заканчиваем…

ВАРИНА. «Плетень дяди Якова усыпан разнообразными горшками и чугунками. В народе есть поверье, что они отгоняют диких животных и птиц, оберегая домашний скот. В детстве Маша любила бегать вдоль этого забора с обломком сухой палки, стучать ей по горшкам, как по клавишам, и петь. Петь так же задорно и весело, как Утесов в фильме „Веселые ребята“. Это было так занятно и увлекало, что однажды в запарке Маша разбила горшок… Было не до веселья».

МИЛЕШКО. Маше сейчас было грустно. Желание увидеть любимого было выше всяких ее сил… И вдруг из уголка окна блеснул ослепительный луч солнца — она крепко зажмурилась. А когда протерла пальцами глаза — увидела в окне Пашу! Он скакал вдоль плетня, так же как она в детстве, но не с сучковатым обломком палки, а на крыльях. Он прыгал с горшка на горшок, но уже не как красавец щегол, а как орел с гордо поднятым клювом. Маша замкнула дверь на крючок и подумала: «Если придет — духу открыть не хватит, и не буду…» Дверь сыграла: тук-тук-тук. Силы Машу покинули, но на крючок хватило… Маша любила Пашу, а стервец Паша — полюбил Машу!..

Вот и сказке конец…

Все аплодируют.

ЗАРУБИН. Предлагаю практику пародий исполнять системно!

ВАРИНА. Если появятся желающие на такую экзекуцию…

МАРЦИНКЕВИЧ. Но ведь это шедеврально! Полет мысли!.. Да-да, щеглы — красавцы, а только орлы по-настоящему любить могут!..

ЗАРУБИН. Кстати сказать, сидит во мне заноза сомнений.… Как может быть так, что персонажи, например, у Достоевского часто бывают умные, порой мудрые, глубокие — размышляющие?! А вот возьми ты Шукшина, ну, на худой конец, Горькую…

ЛИПИН. Да зачем же так, такую! (Поднимает вверх палец.) И на «худой конец»?!

ЗАРУБИН. Андрей, все мы поклонники Эроса. Слабы человеческие души! Чего скрывать…

ЛИПИН. Да, я о том же. Чего скрывать — это сильнее нашего сознания!

ЗАРУБИН. Однако продолжу. У одного умные, у Шукшина чудики, а у Горькой в прозе все глупенькие и злые?! Сидят, так себе, на кухне, чаи гоняют, несут всякую политическую брехню, и, разного рода, бытовую околесицу! Нечто похожее на прозу многоэтажек и уличных фонарей!.. (К Горькой.) Ну, лады Люба — грубо, отвлекся… Ущипнуть-то ведь надо самую малость!
Отчего некая стилизация, что ли, авторских персонажей?! Хотел бы я в этом разобраться?
От самобытности автора, от его интеллекта, от мировоззрения она? Какая-то однобокость? А может в этом разнообразие и есть?
А кому-то приходилось читать «Власть тьмы» Толстого?

ЛИПИН. Ты о Никите?

ЗАРУБИН. Ну да, именно о нем!

ЛИПИН. Попробую… Стрелы Амура раскрутили его на житейскую бесшабашность, а далее, под влиянием окружающих бесов к дальнейшим преступлениям и деградации. Ведь он же воскликнул: «Люблю женщин, как сахар!» Это и есть изначально его грехопадение. Нет тормозов в этическом, нравственном понимании о предназначении мужчины. Есть понимание самца, в сознании которого, как и у многих, есть только вокруг него хоровод красивых и нужных кукол! Это зверь, вырвавшийся на свободу, а как оказалось, свободой управляют бесы! Природа выстрелила ему в сердце стрелами любви, и наградила его пороком похоти. В упоении от этих даров природы он безнаказанно стал глумиться над объектами своих бывших вожделений. Мало того, стал откровенно питаться кровью своих жертв и приговаривать в зверином оскале: «Сахар!.. Сахар!»

ЗАРУБИН (хлопает в ладоши). А дальше что? Обращаем внимание на то же знаменитое толстовство — христианские заповеди о спасении души и гармонии всего мирского!
Здесь об этих высоких понятиях и своих идеалах автор забывает.
В чем несостоятельны заповеди Толстого?!
Непротивление злу насилием заканчивается для героя обрушением своего человеческого обличия. Он не противится злу и уверенно следует по сотканной дорожке порока! А далее кается… Так с остервенением и, в дальнейшем публично, человек, даже самый покаянный, не может афишировать и отдавать себя на заклание толпе?! На добровольную каторгу?
Есть в этом что-то нереальное до безумия. Проще говоря, такая насыщенность мук персонажа на сцене вызывает отторжение реалистичности его действий и сомнения… Хоть убейте, но на добровольную каторгу себя обрекать? Нет, слаб человек, не пре-воз-может!..

ЛИПИН. Но Толстой брал в основу реальное уголовное дело. Он беседовал с осужденным и, фактически, его действия переносил на бумагу. Разве это подлежит сомнению?!

ЗАРУБИН. Портрет художник пишет не как фото, а со всеми нюансами своего восприятия и анализа образа. Своего!..
А что далее Никита вытворяет? Взвалил тяжкое бремя ответственности на себя?! Но Марину ославил на весь белый свет! На Акулине, которая распорядилась новорожденное свое чадо отправить в рай, поставил клеймо убийцы?! А где тогда исполнение очередной заповеди: неси обиды, а не делай зла за зло?! Вроде как без обиды берет все на себя, но за зло делает зло! Так, в чем же здесь раскаяние, где спасение души!? В каторге?.. Там души не лечатся…
Вот виселица — единственный путь очищения от грехов в этом случае, через тяжкий свой же грех! И только!..

МИЛЕШИН. Хочешь сказать, что автор не так размазал своего героя?

ЗАРУБИН. Персонаж уводит автора от заложенной в замысле идеи, если хотите, от идеологии Толстого!.. Он выворачивает руки своему творцу! Он изменяет ему в силу несостоятельности на практике его идеи. У автора с персонажем расходятся пути-дорожки. И я думаю, что в этом случае толстовский идеализм терпит неудачу!..
И еще вот что… Если отталкиваться от нравственных убеждений автора, его Никита должен был уйти в монастырь. Какие кандалы — это физическое самоубийство!.. Веревка на шею — Бог не простит! Против воли его пойдет, нигде его, горемычного, не примут. Ни в раю, ни в аду. А вот в постриге он бы и вымолил пощаду. И Бог бы воцарился в его душе!
Да, Никиту трудно представить монахом. Но видно же, что он сломлен. Душевно сломлен.
А подставлять всех грешных вокруг себя — это что подвиг узника совести? Может страшные кандалы — это подвиг? Да, это выход, но вход в садомазохизм!
Только смирение, обуздание гордыни приведет такого к поиску света. А свет даже в келье — это жизнь! В таких условиях решается спасение души!..

ЛИПИН. Ты, Иван, гениальный литератор! Осталось только занять место в классической русской литературе и стать идейным вдохновителем своих персонажей! И убийцей чужих! Всего-то лишь?!

МИЛЕШКО (широко улыбается). Ты на самого Льва Николаевича покусился?! А я считал, что классика — это и есть наш святой ориентир! Вот тебе оценка общественности: в этих размышлениях есть мутная часть твоих измышлений!
Грозит тебе, друг мой, кара небесная — из творцов литературного самиздата перевод в управдомы!
Общения там будет непочатый край! Особенно что касается художественного красноречия!..

ЗАРУБИН. Обструкция — это двигатель прогресса! Но это же, друзья, моя примитивная работа мысли и кого, не гениального литератора, а мелкого литературного болельщика! А болельщики в большинстве своем с пылу и с жару бесконечно необъективны. Болельщик — любитель спорта. Вот это и есть спорт — зарядка для хвоста! В детском мультике глубокая философия заложена.
Ух, сам перепугался! (Тычет в небо пальцем.) Ведь по-ся-гнул!
А если серьезно, я просто пытался взглянуть на проблему с нетрадиционного ракурса. Не благоговеть перед монстрами культурного наследия нации! А врезать…

ЛИПИН. Что ж, кайся! Спишут там твои грехи…
Так вот, в продолжение сказанного…
Человеческие поступки всегда ли можно предугадать? Всегда ли можно просчитать людскую логику? По мне так вряд ли.
А ведь понятие об алогичности действий героев никто не отменял. И я считаю, что в этой алогичности заложен глубокий сакральный смысл их действий и поступков! Их неуправляемость открывает для читателя многовекторное толкование смыслов. Каждый видит мир и строит его по своим мерилам. А не в этом ли заложено главное назначение литературы?..

ЗАРУБИН. Но авторский замысел опирается на его миропонимание, мировоззрение. И если действия героев выскакивают за установленные рамки, то рушится вся идейная схема произведения! Зачем тогда городить огород, если цель не достигнута? Или ложная!

ЛИПИН. Я понял: ты пленник идеи! Множественность смыслов все же в сакральном понимании живет. А это обогащает литературу, это заставляет мыслить и что-то из этого ценного извлекать каждому для себя!

МИЛЕШКО. Андрей. Ну, уж по каждому — ты хватил! Большинство предпочитает эффект, эстетику произведений, а не потаенные смыслы! Зачем гадать, когда можно просто наслаждаться чтивом. Не обременять мозжечок и при этом утешать себя, что он эстет. А в чем-то и умнее автора. Даже если он восторгается авторскому владению словом!

ВАРИНА. Позвольте реплику? Уточняю! Массовый любитель литературы — почитатель жанра! В основном массовка крутится вокруг криминальных детективов, если не считать части женщин — любительниц сусальных мелодрам. Гадать смыслы — утомительно. Гадают с запоем ходы фигур во всех жанрах, как на шахматной доске! Эстетика уже вторична!..

ЗАРУБИН. Вот-вот! И потаенные смыслы уже на задворках жизни!

МИЛЕШКО. А если шахматы в литературе — основа поиска смыслов?!

ВАРИНА. Тогда это разрешение идеи! Разгадывая извивы сюжетных поворотов, приходишь к пониманию смыслов! Боже, как все просто! Как просто все устроено, товарищи?!

МИЛЕШКО. Кто гадает ходы, скорее всего, тот ищет смыслы. А если пользоваться многофакторностью смыслов (кивает на Липина), то все не просто… Дальше — темный лес смыслов.
А если гадание в голове механическое, так и смыслов быть не может! И голова не болит!..

МАРЦИНКЕВИЧ (Вариной). Я читал, что граф Толстой сбежал из дома босиком и с котомкой…

ВАРИНА. Зачем?

МАРЦИНКЕВИЧ. У него был хитроумный план. Сначала внедриться в крестьянство, а потом через их духовность уйти прямой дорожкой в рай!.. Он глыба! Знавал куда идти! А не знал бы — не сбежал!..

Марцинкевич подходит к Горькой, берет ее за руку, та поднимается с пуфика, и они отходят к выходу.

МАРЦИНКЕВИЧ. Любовь Ивановна! Ваши стихи — это поэзия с большой буквы! Я наслаждаюсь, скажу вам, и горю вашей испепеляющей энергией, драматическим переживанием чувств! Удивительно, удивительно тонкая вы натура!.. И в связи с этим вопросик?

ГОРЬКАЯ. Ну, что ж, вперед и с песней…

МАРЦИНКЕВИЧ. Есть в слове стрельчатобровый нечто загадочное и, кажется, что-то уничижительное! И вот в чем суть вопроса: как это понимать?

ГОРЬКАЯ. Насколько я понимаю, вопрос не из той оперы?!

МАРЦИНКЕВИЧ. Да, я несколько улетел. Изволил читать вчера на сон грядущий вашу крылатую поэзию. А сейчас улетел… Во вчерашний вечер! И все же, в чем суть этого?

ГОРЬКАЯ. Чего этого?

МАРЦИНКЕВИЧ. Эпитета?!

ГОРЬКАЯ. Ты мечтаешь, что бы я тебя всей мощью метафоры зацепила?!

МАРЦИНКЕВИЧ. Какой?!

ГОРЬКАЯ. Учесывай, стрельчатобровый!

МАРЦИНКЕВИЧ. Да-да, Любовь Ивановна, так дословно у вас это и звучит! Поразительно эффектно! Только вот…

ГОРЬКАЯ. Это я адресую неким стрижам, с бесноватыми голубыми стрелами!.. (Смотрит ему в глаза.) И считай, что адресую я эту метафору тебе — это персональный комплимент! Это я и имела в виду!

МАРЦИНКЕВИЧ. Как мудро! Как мудро! Я именно так и понял! Стрельчатобровый — просто какой-то поэтический океан! И в опере такого не услышишь!

Марцинкевич садится на место Горькой, на пуфик, кладет ногу на ногу и с мечтательным, умиротворенным лицом затухает. Варина разливает по стаканам чай. Милешко с Липиным обсуждают что-то, заглядывая в журнал. Горькая остается стоять в сторонке, закуривая сигарету.

Зарубин подходит к ней.

ЗАРУБИН. Хотел бы почтить звезду вниманием! Прикурить извольте?

ГОРЬКАЯ. Довольно и того, что одна труба здесь уже дымит.

ЗАРУБИН. Ну что ж, я скромный малый, могу накуриться твоим звездным дыханием!

ГОРЬКАЯ. Что ж, кури, под моими «уличными фонарями и многоэтажками»…

ЗАРУБИН. Ах, ты об этом?.. Однако, такова наша творческая камарилья! Без покусывания и поцелуйчиков скучно было бы творить! Тем и дышим, тем и питаемся!

ГОРЬКАЯ. Как комарики кровью?

ЗАРУБИН. Хуже, внутренним миром красивых дам питаемся! Вдохновляемся и порой умираем в творческом оргазме!

ГОРЬКАЯ. Как кролики? А я думала, ты толстокожий, непробиваемый… а тут раз и набок! Слабо!..

ЗАРУБИН. Ну, боком тоже с кем-то надо!..

ГОРЬКАЯ. Да ты смахиваешь на пошляка!

ЗАРУБИН. Если бы я курил (пальцем прикасается к ее сигарете), я бы смахивал пепел на себя и самобичевался ради тебя! А, впрочем, от пошлости, возможно, до любви один шаг!

ГОРЬКАЯ. А по мне так, по глазам вижу, от пошлости до подлости — шаг!

ЗАРУБИН. Да как же так, я же не кровью младенцев питаюсь?! Конечно, я толстокожий, но еще и… практичный до романтизма!

ГОРЬКАЯ. А в чем же здесь твоя практичность?!

ЗАРУБИН. Романтическая! В красоте, в красоте жизни, если хочешь!

ГОРЬКАЯ. Вот приехал?! Ну да, красиво жить не запретишь! Только не тот адрес выбрал.

ЗАРУБИН. Что ж, исправлюсь. И все же, романтическая красота — страшная сила!

ГОРЬКАЯ. Как и романтическая пошлость!

Входят взъерошенный Яков Громов и хмурый Влад Лаванов.

ЛАВАНОВ. Друзья, не могу взять в толк: отчего всякие мерзавцы и недоумки должны мешать спокойно, продуктивно жить и творить умным людям?
По мне так все должно исполняться в мироустройстве очень просто. Всех умных прописать в городах — пусть дерзают, изобретают инженерные проекты и ищут великие смыслы, пишут картины маслом и радуются жизни!
Недоумкам и рукастым сделать прописки в селах и деревнях, а физический труд заставит их мыслить и, вполне возможно, облагородит, разовьет их мышление. И из многих сделает вполне благочестивых людей!
А уж мерзавцам — поселки таежного типа, и с применением современных методов радиолокации. Чтобы некое контрольное министерство не выпускало их из виду. Пусть пашут, интригуют в своем муравейнике и, занимаясь самоедством, освободят остальных от скверностей жизни! А главное — пашут, пашут и еще раз пашут!
И, как результат, вся эта слякоть, беспечная серость производили бы национальный продукт! А вот окультурившиеся умники и пахари дерзали бы на благо цивилизации в культурном раю и двигали бы вперед технический прогресс!

ЗАРУБИН. Ты хоть понял, что ты сейчас бахнул?! Подозреваю, что ты проснулся в одной бричке с Горьким, когда тот пел гимн безумству храбрых! Гулаг — это вершина твоего сознания? В экстазе переплюнул сына попа, грешника Кобу! Он невинный птенчик перед тобой!

ЛИПИН. А я уже представил себе твой эпохальный роман, например, «Путь к гуманизму» или, допустим, «Очищение Мира»!..

ЗАРУБИН. Евгений Сергеевич (обращается к Милешко), твой долг чести перенести нашего идейного вдохновителя новой жизни на широкое эпическое полотно… и, непременно, маслом!

МИЛЕШКО. Окуджава был прав (напевно). «Когда мы были молодые, и чушь прекрасную несли!..» А, впрочем, прав Андрей… Мы ждем от тебя в ближайшие годы романа с глубокой социально-политической подоплекой — «Путь к гуманизму», и только… Не рассказ, не повесть, а только роман — по всем правилам литературоведения!

ЛАВАНОВ. Скажу прямо: это и есть замысел того, что я уже делаю.

ЗАРУБИН. То, что ты человек дела, мы знаем давно по твоим рассказам! Поэзия труда, например геологов. Прелести природы и таежной жизни. Ну чем ты хуже Евгения Гущина?!

ЛАВАНОВ. Ну, ты уж хватил… А, кстати, думается мне, что егерь и геолог — синонимы, как в тайге, так и в литературе. Куда не кинь, а помыслы-то родственные!

МАРЦИНКЕВИЧ. Вот и я тоже о помыслах. Стала мучить меня навязчивая идея — построить мост от Барнаула до Бобровки!..

МИЛЕШКО. Это как же понимать? Где Барнаул, а где Бобровка?!

МАРЦИНКЕВИЧ. Евгений Сергеевич! Но вы же архитектор — по статусу вам положено! Строить мост не поперек русла Оби, а вдоль! Китайцы уже об том подумывают, а мы что, не гиганты мысли?! Барнаул нью Бобровка! То же цивилизация на полкрая! Только вдумайтесь в размах развития ее — цивилизации!..

МИЛЕШКО. Вот это фонтан!.. Завтра же в Архитектуре всех озадачу!..

МАРЦИНКЕВИЧ. Вот это помыслы! Что там, егерь или геолог? Так, мелкотравье…

МИЛЕШКО. Друзья, а давайте отойдем от гуманной пропасти Гулага и от монументальных проектов! Послушаем лучше Громова. Яков Семенович, мы знаем, что вы заняты своими «Размышлениями…», а вот как у вас насчет поэзии? Что новенького?

ГРОМОВ. «Размышления в конце века» у меня преимущественно написаны давненько. По Канту я еще диссертацию писал, будучи аспирантом. А из стихов, пожалуй, можно прочесть сонеты (встает):

1

Всему — свой срок: У жизни — свой черед,
У смерти — свой…

2

Давно пора душе остепениться,
Остыв, понять, что на дворе зима:
В снегах — глава, в седых дымах — дома.
Волшебный мир, в тебя готов влюбиться!

Видать, пришла пора, как говорится,
Прозренья духа, доброты ума.
И с полок к сердцу тянутся тома,
Бери, читай: вот Пушкин, вот — Петрици.

А вот — Платон! Скажи, солидный том,
Какой наукой хочешь поделиться?
Ты, мудрый эллин, скажешь мне о чем?

Кто твой «Тимей»? Простец или пророк?
Смогу ль понять, где сток, а где исток?
Душа моя! Перед тобой — граница.

3

Душа моя, перед тобой граница,
Где нет ни благ, ни связей, ни алчбы,
Превечный мир, живущий без судьбы,
В нем все — одно, в одном — всего частица.

Взыскуя, рыщет Дантова волчица.
Все перед ней — холопы и рабы:
Склоняя выи, бьются об пол лбы.
Звучат мольбы: «Не обездоль, царица!

Утешь и дай!» — и всяк к себе гребет.
Взывает сердце к суете постылой:
Кубышка — вздор! Да много ли в ней силы?

Ведь смерть — не люди, взяток не берет.
Как не хватай, у краюшка могилы —
Черта времен, где золото не в счет.

4

Черта времен, где золото не в счет, —
Предел всему: Дельцу, творцу, поэту.
Скорбит душа: какую спустит смету
Делам моим незримый счетовод?

Жизнь — путь к любви. Я этот мир и тот
Спешу понять, переступая мету:
Какую мзду, везя нас через Лету,
Харон на переправе предпочтет?

Спрошу его: «Любезный, за душой,
Поверь, обола ломанного нету.
Так как же быть, приятель, с беднотой?»

И спросит он: «Что прихватил с собой?»
И я ему: «Всегда готов к ответу:
Любовь к добру — мой слиток золотой».

МИЛЕШКО. Изумительно!.. Друзья, а у меня в этой связи появилась мысль. Есть у нас здесь два полярных мнения. Если хотите — два разных мира! Мир Великого Инквизитора в образе мыслей нашего Влада Лаванова и понятие духовной свободы эллинского прагматичного Запада? Как вам такая приправа?!

ГРОМОВ. Но я бы не стал тягаться с пещерной человекофобией. С духом свободы связи здесь не может быть никакой.

МИЛЕШКО. Яков Семенович, мы не о связи, а, наоборот, о борьбе противоположенностей.

ГРОМОВ. Ну, если эту фобию можно называть взглядом? То ради бога…

ЛАВАНОВ. Какая же это человекофобия?! То ленинизм, батюшка, а не брызги мокрот в свободном полете!

ЗАРУБИН. Давайте не будем бодаться, а поговорим по существу. Тема-то заманчивая!..
Все мы бредим поиском справедливости. Мало того, это понятие будоражит мир с сотворения человечества. Ведь еще Бог наказал Адама и Еву за непослушание. А это Его решение и есть вопрос о справедливости… Кто бы мог подумать, что это понятие будет вечным странником в помыслах людей и будет будоражить каждого из нас всю жизнь!

МИЛЕШКО. Если есть желание не покидать младенческий возраст!

ВАРИНА. Ну, Евгений Сергеевич, комментарии у вас как у Мефистофеля! А если вычеркнуть из сознания мечту о справедливости, то и река жизни потечет в обратном направлении? К деградации личности и общества?! В таком случае станем лицемерами и только…

ЗАРУБИН. Возьмем, хотя бы, идеологию ленинизма в творческой интерпретации Лаванова! А идеология эта вовсе не ленинская — она стара как мир, так же, как понятие и мечта эта. Великий Инквизитор Достоевского тоже мечтал о ней, мало того, обратил эту мечту в принцип цезарей — дай хлеба страждущим, а потом разделяй и властвуй! Что нужно смертному — хлеба?! Хлеб — это высшее проявление справедливости.

ГОРЬКАЯ. А не примитивная ли это трактовка ленинизма?! Пятьдесят пять томов — это гигантский труд о совершенствовании, преобразовании общества!..

МИЛЕШКО. И эсеровский террор — преобразующая сила идеи!

ЛАВАНОВ. Лес рубят — щепки летят! А как вы хотели? Иначе изменить ничего не возможно…

ГРОМОВ. Да будет вам о пустом звоне понятий… Как говорят, пора бы и о душе подумать!
Душа, согласно Платону — обиталище ума. Но если ум лишается главной своей опоры — стремления к духовности, без божества, без вдохновенья, он, становится постепенно бездомным, как бродяга. Шатаясь разными дорогами, он, определяет, степень своей бессодержательности, и бытие своего времени.
В таком случае эта бессодержательность несет в себе больше игру поэзии, чем историческую правду. Какими бы ни были привлекательными разговоры о прогрессивном движении, они несут в себе зерно заблуждения, потому, что сознание, зачарованное стайерским искусством, ничего не создает. Как всякий кочевник его вечное движение превращается в движение вечности. Им некогда, они не задумываются, куда заводит их вечная беготня. А остановившись, они видят обычные тупики, куда заводит их, играя, разум!
Культурно-исторические мытарства ничего кроме усталости не приносят. Жизнь — это мудрость! Мудрое всегда движется, когда захочет, и, никуда не бегая, всюду бывает. Эта точка зрения более соответствует истине!
С отказа от идеального и начинается омирщение практического и творческого сознания. Признавая власть реального, самоволием совершается самое гнусное посягательство на все, что сопричастно с духовными началами и нравственными ориентирами. Истоки обеднения жизни — гонение на дух и подавление стремления к свободе.

ЛИПИН. Да, лекторий о душе примечательный! Но если без обетованного ума? Не по эллинскому, а по православному? Марксизм тоже исходит из западного понимания духа и свободы. Только Платон против омирщения духа, а Маркс о мирском духе. Надо признать, что Марксу плевать было на вот это понимание духа. Его столбовая дорога — экономическое равенство духовных и бездуховных винтиков общества! Понятно всем, что его религия о душе мирской, хлебосольной, без Царя в голове, о власти экономического равенства…

ГОРЬКАЯ. А что произошло на современном Западе? Ничего! Ничего не изменилось со времен инквизиции. Если не считать более сытую жизнь и опрощенные бредни о свободе… Кто нам сейчас преподает уроки об устройстве общества?!
Если Европа грабила мир с такой же эффективностью, как и Америка, то у Европы хоть какое-то моральное право есть кивать на себя. У ней культура глубокими корнями уходит в историю.
Толпы русских безумцев рванули, как стаи перелетных гусей, не только в Европу, но и туда. Обогреться от зимних заморозков из России и вдоволь набить желудок?.. И что же есть Америка — Сияющий Град на Холме?! Мечта русского вольнодумца!? Чьи потомки пытаются диктовать нам свое мировоззрение? Штаты обустраивали выходцы из Европы, но не те, кто веками возводил западную культуру, а пираты, каторжане, беглые и рабы…
Всего-то, четыре поколения! Потомки этих ничтожеств теперь разрушают не только наше понимание своих корней, но и европейскую культуру насилуют и истребляют! Теперь страдают парафренией — психической бредятиной и исключительностью! Варвары не на Востоке — варвары на Западе!..

ЗАРУБИН. Хорошо сказано о разложении Западной культуры, но в первую очередь разлагаемся-то мы с натянутой за уши теорией коммунизма. В ней нет никакого духа, кроме омирщения его. Соборность реорганизовали в коллективизацию. Одну религию подменили другой…

ВАРИНА. А как превознесли маленького человека по Белинскому!.. А маленькому человеку только позволь стать городничим! И будет горе другим, хоть городничий родом из маленьких, но уже большой хлыст! А позволь городничему стать генералом — и всем будет трагедия!.. И позволили! А что случилось? Умопомешательство!

ЗАРУБИН. Эллинская культура Запада далека от нас, и не ложиться на нашу православную почву. Пропасть между ними…
Красиво и глубоко сказано Харону-гробовщику: «Любовь к добру — мой слиток золотой!»
Да, Яков Семенович, брависсимо! Но у Платона дух исходит из ума — «душа — обиталище ума!», а в православии — наоборот! Там Разум управляет духом, а у нас дух управляет разумом!..

ГРОМОВ. Но, в конце концов, не Платон, а Гегель определил конечную точку миропонимания — это Истина! Потребность в ней и составляет отличие духовной природы от природы чувственной и наслаждающейся…

ЛИПИН. Соглашусь с вами. Все ищут истину, но не все знают как. Апостол Павел указывал, что душевный человек не принимает Духа Божия и считает это безумием; и не понимает, что об этом надо судить духовно. Утверждает он тоже, что и Гегель. Душа — это чувственный мир, а дух обращен к познанию Бога, самого себя и мира духовного. Все это вмещается в одно понятие — душа. Одно в высшую сферу души — дух, другое в низшую, чувственную. Но высшая сфера души — дух, познает истину, а не разум ищет ее.

ВАРИНА. Боже! Это только подтверждает сказанное! Там разум обращен к душе, а у православного душа сердечна, а дух генератор любви и веры. Дух, встроенный в душу, подвигает разум к добру и свету!.. Но не к суете!..

ЗАРУБИН. Католик Арий утверждал — Христос начален, Бог безначален. Сын — это не Бог, а просто его творение! И был проклят Востоком…
Восточное христианство утвердило иное — Сын Един с Отцом: Святой Дух Един с Отцом и Сыном. Мы несем миру единосущность понятий — Запад разделяет. У нас Церковь — это Христос, там — это Папа Римский, посланник Петра. И что из всего этого следует? Очевидное — это чистой воды прагматизм Разума! Они делят Единую Сущность, а потому та истина не обожествлена. А Папа — человек грешный, для католика замещает собой Бога, а то, что Папино, — не Богово и не Истина!

ГОРЬКАЯ. Замысловато вы нагородили друзья, однако — это церковь! А нам атеистам русский дух надобен, и душа — чувственная, да без всяких апостолов! Вот и все фигли…
Послушаешь, так вас пинками из церкви не вышибешь!

ЗАРУБИН. Из храма души, Люба!

ГОРЬКАЯ. Для кого храм души, а кто в попы чешется! Что ж тут надувать щеки и напрягаться. Истинна — это и есть любовь! И тут я с богословами едина! И к чертям эти все ваши софизмы!..

МАРЦИНКЕВИЧ. А моя бедная мама всегда говорила: у меня душа в груди трепещется, когда давление вскакивает… и дух захватывает.

МИЛЕШКО. Друзья! Через неделю Демидовский бал! Прошу не забывать — все на бал!..

Все поднимаются и уходят, прощаясь друг с другом.

МИЛЕШКО. «Неистовый Виссарион» в трансе!..

ЛИПИН. Ты о Белинском?!

МИЛЕШКО. Знамо дело… но о человеке не маленьком — о большом! (Кивает на Громова.)

Зарубин уходит вместе с Яковом Громовым.

ГРОМОВ. Чертовщина какая-то?! Затоптали, как табун пронесся…

ЗАРУБИН. Яков Семенович, все образуется: и «Размышления…», и сонеты на два номера разложим! Все в наших руках, и истина тоже...