Герои романа Жизнь Клима Самгина

                Герои романа «Жизнь Клима Самгина»

                эссе о творчестве М. Горького

Жанр эссе не предполагает ограничений по объему и стандартов по стилистике – это и не научная статья, и не школьное сочинение, и не журналистский материал. Критика? Опять-таки – не совсем… эссе пишут и дети, и взрослые, образованные и не очень, профессионалы и дилетанты. Главная ценность эссе – максимальный субъективизм. Любые впечатления ценны – от самых непосредственных, «детских» и мимолетных, до четких аналитических исследовательских «клише». Желательно, чтобы ощущения «клише» было как можно меньше, но совсем без них не обойтись.
Литературный герой рождается, старается нащупать то, что можно назвать его индивидуальностью, найти свой путь, в детстве мечтая прожить жизнь не так, как взрослые (в большинстве случаев, исключением являются семьи, приближенные к идеалу), утрачивает иллюзии одну за другой, взрослеет, тяжелеет, мрачнеет, заходит в тупик и ищет выход. А кто-то не ищет, погружается в беспросветную бездну.
Как в Горьком могут сочетаться такая едкость и злая насмешливость, беспощадная ирония и искреннее сочувствие, настоящая любовь к своим персонажам? Хорошие писатели вносят в каждого, самого незначительного героя частичку личных переживаний, какую-то свою мысль, которая в определенный момент жизни казалась им значительной и важной. Бессмысленных персонажей у Горького нет – и в то же время, кажется, что они все бессмысленны. И только и делают, что завидуют чужим оригинальным мыслям, идеям, независимой манере поведения. Впрочем, этот вид зависти – явление куда более интересное для исследования, чем банальная зависть к красоте или деньгам. Хотя у Горького это тоже частично присутствует.
Мое первое детское впечатление (задолго до просмотра экранизации романа «Жизнь Клима Самгина») было основано на прочтении пьес Горького – они поразили мое воображение. Казались динамичными, острыми, захватывающими, и все с привкусом горечи, злости. Тогда я подумала: злой талант. В пьесах Чехова, как мне казалось тогда, герои только и делают, что ноют. Но Чехов воспринимался как более нежный «воздушный» писатель, тончайшая акварель. Горький – жесткий безжалостный реализм. И тот, и другой частично высмеивали интеллигенцию – но Горький злее обличал болтунов, демагогов, салонных ораторов, местных павлинов. Человек марксистских взглядов был далек от какой бы то ни было идеализации простого народа, ни одну прослойку людей он не идеализировал, при всем желании не мог и не хотел романтизировать ни простолюдинов, ни рабочих, не революционеров, ни купцов, ни аристократов. Этим он и интересен.
Горькому, в отличие от Достоевского и Чехова, как будто не было жаль «среднего интеллигента» - так и чувствуется в романе подтекст: так им и надо. Он считал, что климоподобные индивидуумы – пустоцвет, пустые души (в черновике романа Горький пишет «история пустой души»), лишенные самобытности и жизненной силы. Их драма в том, что признать свою ординарность, отсутствие дарований они просто не в силах. Впрочем, даже в редкие минуты озарения осознавая это вполне, они, тем не менее, благодаря образованию и воспитанию, считают, что у них есть право считать себя исключительными личностями. А таким, по их логике, многое дозволено и многое прощается. Горький не питает благоговения по отношению к культуре поведения и кругозору, для него это – поверхностный слой души человеческой, за которым может скрываться далеко не благостное нутро.
И этого средняя интеллигенция могла ему «не простить» - негативное мнение о Горьком всегда бытовало в определенных кругах. Но он и сам, устами своих персонажей, высказывался о других писателях настолько пренебрежительно, что вставать на защиту Горького я не стремлюсь: он далеко не самый объективный человек и критик, предвзят, склонен потакать своей вкусовщине – выдавать собственные пристрастия за истину в последней инстанции. И Достоевский, и Тургенев, и Чехов стали жертвами злоязычия его героев. Но любить автора «Бесов» убежденный марксист, наверно, не мог. Хотя не обязательно неприязнь к творчеству Достоевского у Горького объясняется именно расхождением в политических взглядах – он далеко не так прост и линеен. Личность парадоксальная, язвительная, желчная, наблюдательная – сам автор как бы «разбит» в этом романе на более мелкие составляющие.  Он живет, дышит, говорит, двигается в каждом из героев романа – в ком-то в большей мере, в ком-то – в меньшей. Но именно поэтому все они так   причудливы, интересны и непредсказуемы. Меняются, сбрасывая один поверхностный слой (вроде змеиной кожи) за другим, преображаются.
Большинство героев Горького (если не все) – личности изменяющиеся, находящиеся в состоянии беспрерывного обновления, превращения, и внутренне не стоящие на месте. Они все время развиваются. Даже если это деградация, Горький опишет этот процесс как захватывающий. Будет интереснее, чем топтание на месте и бесконечное повторение.  Один из, на мой взгляд, недостатков Чехова, делающих его творчество для меня лично менее интересным, но для людей другого склада – иначе. Конечно, герои Чехова тоже меняются и трансформируются. Но это процесс куда более простой, не такой извилистый и многокрасочный.
Этим же качеством привлекателен и Достоевский. У этих писателей много общего – мыслители, любители жарких споров и дискуссий на политические и философские темы, создатели неповторимых уникальных характеров. Но Достоевский писал своих героев, даже самых отталкивающих, с куда большей любовью. И вообще стремился не «раствориться» в персонажах, а создать образы, превосходящие его самого смелостью или гуманностью, достигающие сверхчеловеческих высот духа. Горький – рационален, он не мог бы достичь того состояния экзальтации, которого требует вера, опору он будто бы находит в марксизме, но это – разумный выбор. Не вера. Достоевский опирается на чувство, Горький - на разум.
Достоевский в самом плохом человеке ищет хорошие черты, Горький в самом лучшем найдет повод для не самой доброй насмешки. С точки зрения Горького – Достоевский идеалист, оторванный от реальности, с точки зрения Достоевского – Горький несчастливая заблудшая душа, потому что у него нет веры. Нет правых и виноватых, есть данность – разные характеры, разные таланты, разные возможности.
Но автор «Бесов» никак не может быть оторванным от реальности, это Горький прекрасно понимал и мог внутренне злиться: он нашел в революционерах еще более карикатурные и худшие черты, увидел в них авантюристов, которые ловят рыбку в мутной воде, бездушных посредственностей, стремящихся самоутвердиться, унижая поколение отцов-либералов. А они при всех своих нелепых заблуждениях были Достоевскому дороже поколения детей.
Общая черта двух писателей: они правильно подметили – в России интеллигенция любит быть в оппозиции к власти, это придает ей значительности в собственных глазах, иллюзия того, что «в верхах» этих людей боятся, и каждое их слово имеет значение для державы, для них очень важна. Оттого и потомки аристократических семей «баловались» революцией, им казалось, что это – очень романтично: податься в террористы или разглагольствовать на «смелые» темы в салонах и читать запрещенные книги. А уж внимание полиции льстило им так, как власть имущие и представить себе не могли. На самом деле многим из них не нужны были реальные перемены в стране, им просто нравилась эта игра в революцию, бунтарство. Они чувствовали себя робинами гудами, упивались ощущением своей смелости, силы и удальства, и до старости с удовольствием рассказывали своим внукам о том, как какую-то их статью запретили, а их самих допросили.
Но Достоевский и Горький по-разному относились к такому явлению: первый – куда снисходительнее, второй – видя в них не настоящих революционеров, а некую предтечу. Как христиане ждали пришествия Христа, социалисты – марксистов. Людей не слова, а дела, которые установят новый порядок, и в стране будет культ труда. Рефлексирующих размазней такие, как герой Горького Кутузов, не очень-то жаловали.
Но было бы крайним упрощением воспринимать Горького так однозначно. Он проявлял большой интерес ко всем «интеллигентским» разглагольствованиям, спорам и беседам, иногда создается впечатление, что чуть ли не больший, чем Тургенев и Достоевский с Толстым. В нем жил этот «средний интеллигент», как жил и другой человек – более резкий, практичный, прямой. Горький – и Клим, и Кутузов. Парадоксальное сочетание? Вовсе нет – для писателя такого масштаба.
Соционики бы обрадовались, если бы характер Лидии Варавки можно было отнести по их классификации к «Гамлету» (дуал «Максима Горького») - есть некие общие черты: провокационность, дерзость в сочетании с неожиданным лиризмом. Не знаю, поддается ли этот характер соционическому анализу, эти ученые подчеркивают, что делают выводы о реальных людях, литературные же персонажи – выдуманы, автор может так смешать психологические «краски», что в одном человеке просматриваются сразу несколько типов личностей.
Климу спокойнее и комфортнее с Нехаевой и Варварой, более мягкими и податливыми женщинами, еще лучше – с Никоновой, Маргаритой, но образ Лидии явно «задан» в романе как самый яркий. Клим только и делает, что спорит с призраком Лидии в своих воспоминаниях, пытается отрицать ее (да была ли вообще?) и снова мысленно к ней возвращается. Она не проявляла материнской заботы о нем, не пыталась быть деликатной, вела себя вызывающе и даже грубо, как будто нарываясь и ожидая упреков и обид с его стороны. Человек тяжелый и сложный. Является ли она «выдуманной» - по замыслу Горького роман именно о людях, которые себя выдумали? И да, и нет. Она – дискомфортный, но интригующий и будто загипнотизировавший Клима человек («партнер» - как сейчас сказали бы социальные психологи).
Варавка, судя по его характеру, вполне мог жениться на больших деньгах. Иначе в чем же причина этого брака? Жена – не совсем здорова, озлоблена, а рождение двоих детей только усилило ее неуравновешенность и окончательно испортило характер. У Лидии мог быть страх перед беременностью – она видела, до чего это довело ее мать. Такие последствия (послеродовая депрессия в самом тяжелом ее проявлении, горячка и пр.) очень серьезны и в то время могли быть неизлечимы. У Лидии было горячее желание стать исследователем любви как таковой и при этом избежать деторождения. Она высокомерна, любит испытывать свою власть над людьми, но не лишена самокритики и приливов подлинной нежности.
Могли ли Лютов, Туробоев и Алина Телепнева быть героями Достоевского? Да, конечно, это отчасти и написано как стилизация, некий образный отклик, пародия или желание проникнуться чужими мыслями и чувствами (однако они не совсем чужды Горькому, Достоевский ему достаточно близок). Лидия тоже могла бы. Но она, в отличие от «инфернальных» героинь того автора, больше рассуждает, чем чувствует, даже когда пытается упрекать в этом других. Поразительно в ней сочетание оригинальной, хотя не классически красивой внешности, «цыганского» темперамента и при этом холодной рассудочности, откровенного эгоизма – желанию только «брать», но не давать (эмоционально, психологически). Испытать необыкновенные ощущения – пусть даже за счет самолюбия и растоптанных чувств других людей. Почувствовать себя важной персоной, самоутвердиться в глазах окружающих, и, вместе с тем, она пытается быть откровенной и избегает намеренной лжи.  Хотя это выглядит как продуманная жестокость.
Лидия унаследовала склад ума отца и тяжелый характер матери, могла она подсознательно бояться повторения ее участи? Возможно, мать стала такой из-за страданий – безответной любви. Практически дошла до безумия. Лидия может бояться и самозабвенной любви (растворения своего «я») и материнства, потому что это путь к душевной болезни и одиночеству. А она очень любила мать. И, возможно, не простила отцу его равнодушия. Конечно, эта девушка при ее пылкой фантазии могла и досочинить о своих родителях несуществующие подробности, но и это могло быть одной из причин ее нервности, желчности и вызывающего поведения. Враждебности, а потом – жалости к новой жене отца, Вере Петровне. Лидия и Борис казались оригинальными, выделялись среди своих сверстников, но излишняя порывистость и буйный нрав – явно влияние материнских генов, а не добродушного уравновешенного крепкого Варавки.
Борис, главный враг детских лет, олицетворение враждебности окружающего мира, в детстве погиб так нелепо – его тело даже не нашли. Этот кошмар преследовал Клима на протяжении всей жизни, «всплывая» в воспоминаниях, – что хотел сказать Горький? А был ли мальчик – какой, Борис или Клим? Борис – не пустая душа, он обещал многое, хотя что может получиться из ребенка – это всегда загадка. Клим оправдал ожидания. Он стал умеренным средним гражданином, постепенно вживаясь в роль воплощения благоразумия и умеренности. То, что воплощение – серенькое, хотя и подспудно мучило его, но удерживало от откровенных глупостей. Именно он один из тех людей, о которых можно сказать: а были ли?..
Герой Генриха Белля считал, что мертвые и живые – это вопрос субъективного восприятия. Борис остался в памяти читателей живым, а Клим?.. Непростой вопрос.
Клима даже нельзя назвать серым, в подаче Горького он бесцветен. Но это по большому счету, а в будничной повседневной жизни близок и понятен каждому. Иногда мне казалось, что таких, как Лидия, он должен в силу своего характера побаиваться и избегать, и предпочитать милых уютных «комфортных» «есенинок» (по соционике ими могут быть Нехаева и Варвара), которые умеют говорить лестные слова и заставить любого человека поверить в свою значимость. Но Лидию он мог воспринимать как вызов, желание что-то себе доказать, она как заноза засела в его сознании, стала незаживающей раной, нанесенной самолюбию и не только. Такое впечатление, что Горький так и не решил для себя, значима Лидия и стоит ли она такого внимания, но после ее исчезновения повествование, на мой взгляд, становится как-то скучнее. Будто обесцвечивается.
Появление Никоновой, в которой не сразу, со временем Климу удается разглядеть много достоинств, кажется полноценной заменой матери (Вера Петровна к детям была холодновата, и то, что Клим мечтал об утешении женщины с материнским складом характера, было неудивительно). Мать жила любовью, не детьми, а дети, хотя и принимая такой выбор матери, в душе, бывает, ей этого не прощают, и проникаются на всю жизнь враждебностью к такому типу женщин. Ищут потом не красоту, обаяние, а именно заботу, внимание. В первую очередь. (С дочерьми, ищущими в мужчинах отеческое начало, то же самое, общеизвестный факт.) В глубине души все люди мечтают о том, чтобы их любили и принимали любыми – в выигрышном ракурсе или самом невыигрышном. А на такую совершенно бескорыстную, не зависящую от достоинств, любовь способны бывают только родители.
Интересно, что герои Горького только и говорят, что о народе, причем большинство из детей народовольцев над поколением отцов посмеивается. Со стороны автора это явное издевательство над интеллигенцией, идеализирующей «народ». Народ для интеллигенции – диковина, так же как интеллигенция для народа. Для самого Горького в представителях низших слоев общества нет никакой романтики, он на них насмотрелся – так сложилась его собственная жизнь. Он навсегда излечился от идеализации простых людей и воспевания их. Хотя и критикует интеллигенцию, но изучает пристально, не уставая вникать во все нюансы их жизни, – для него интеллигенция это в определенном смысле диковина. Но народ по большому счету – это все люди, представители всех слоев общества, а не только мужики в лаптях и бабы с коромыслом. Все герои Горького – это народ, говорить им в идеале надо бы о себе. Марксизм – учение о бесклассовом обществе, народ – это все, мечта Горького.  В реальной жизни люди склонны романтизировать то, от чего далеки, – интеллигентам кажется, что истину знает народ, а народ ждет, что интеллигенция его научит. Люди утонченные цивилизованные  могут очаровываться дикостью, первобытностью и наоборот.
В результате революции произошло усреднение общества – исчезли «верхи» и «низы». Если критиковать такой уклад жизни, то можно констатировать, что интеллигенция в целом несколько огрубела и стала менее рафинированной и не так глубоко образованной, а народ окультурился, рабочие стали «подтягиваться» и поднимать свой уровень знаний – читать, посещать концертные залы, музеи. Исчез аромат той эпохи – некая «народная культура», и аристократические устои. Но при этом люди избежали крайностей – народ государство старалось «образовать», сделать менее диким, вразумить, интеллигенцию заставить трудиться и жить, как все, спуститься с небес на землю. В советской модели общества были и плюсы, и минусы.
Герои Горького – самые последовательные из них – стремились к реализации этой модели. Но это обозначало, по закону маятника, выход из тупика индивидуалистического сознания в массовость. Наступило время массовой культуры. Это произошло не случайно. А в результате глубочайшего кризиса индивидуализма, он в крайних своих проявлениях дошел до абсурда, деградации, вырождения и бессмыслицы. В романе Ромена Роллана «Очарованная душа» русские эмигранты как раз являются носителями этой философии. Массовость тоже может дойти до крайних уродливых проявлений, она и дошла, но это будет потом, спустя некоторое время после того, как прервалось действие в эпопее Горького. Идеальной модели, безупречной системы не существует. Марксисты рассматривали свою идею государственного управления как меньшее из зол.  Наиболее разумный вариант. Но народ русский к крайностям тяготеет по своей природе – этого у нас не отнять. Не случайно социализм в Чехословакии, Болгарии, Польше (казалось бы, братьев-славян), ГДР от нашего отличался.
Клим Самгин не мог не противиться идее революции – для него это было осуществлением худшего из кошмаров: его индивидуальность, которую он придумал для себя, могла раствориться в толпе. В неком метафизическом смысле. Но страхом перед толпой, растерянностью и полной «потерей лица» он страдал и на уровне простой и очень распространенной фобии. 
Каждый человек склонен или упрощать или усложнять других людей, преувеличивать их достоинства или приуменьшать, аналогично и с недостатками. Клим стремился быть объективным. Но на самом деле мало кто признается в том, что и не стремится к объективизации, все верят или убеждают себя в справедливости собственных суждений. Как раз этот смысл вкладывал Горький в идею романа: все люди в какой-то мере себя выдумывают, он хотел разобраться – как в каждом из его персонажей сочетаются фантазии о самих себе с реально присущими им чертами. И можно ли провести эту грань, насколько она четко просматривается.
«Жизнь Клима Самгина» тяжелое, во многом безысходное по замыслу автора, произведение. Не разочарован ли был сам Горький в революционном движении, в осуществлении на практике всего того, о чем так долго говорили социалисты? И не обязательно его собственные высказывания должны подтвердить ту или иную гипотезу, люди не всегда находят нужные слова для выражения своего эмоционального состояния, и не всегда в том, в чем действительно разочарованы, признаются даже самим себе.
Герои Горького часто противоречивы, хотя сам он явно симпатизирует ясным и внятным людям, подобным Варавке, Кутузову. Остальные путаются во внутренних противоречиях и тяготеют к сильным лидерам, чтобы те помогли разобраться и направить. И даже Клим, изо всех сил цепляющийся за миф о своей исключительности, тянется к ним, вопреки своей воле.
Исключительно способные к обучению, Дронов и Дмитрий Самгин, при этом в человеческом отношении – как будто недоразвиты, неполноценны. Один генерирует только злобу, видя мир в кривом зеркале, преувеличивая и гипертрофируя недостатки людей и не замечая достоинств, для него все человечество – это карикатуры, каждый индивидуум – повод для домысливания у него всевозможных отталкивающих черт. Другой совсем лишен стержня и даже подобия характера.
Туробоев – персонаж, который мне кажется очень значимым. Неизлечимо больной, в то же время упрямый, азартный, зашедший было в тупик, когда в обществе, кроме разговоров в гостиных по большому счету ничего не происходило, и нашедший неожиданный интерес в жизни, когда слова сменились поступками. Потомок князей увлекся зрелищем, происходившим на его глазах, и даже захотел поучаствовать. Пошел против себя, как думал Клим? Нет, хотя это обозначало крах потомственной аристократии, но, возможно, человек в его состоянии нуждался в сильной встряске и даже мог воспринять перемены в стране как что-то для себя положительное. Психологически это понятно и объяснимо. Он почувствовал себя живым. А именно на этом зациклены люди больные – они ищут то, что пробуждает их к жизни, заставляет совершать поступки, и забывать о страхе смерти. Это символичный и в то же время очень реалистичный герой.
Лидия и Томилин в своих духовных поисках приходят к богу. Случай с Лидией представляется мне банальным – она ждала необыкновенных физиологических ощущений, а испытала, сблизившись с Климом, отвращение, боль. Пыталась переломить себя, чтобы соответствовать модным в то время тенденциям, стать «передовой» (как сейчас сказали бы «продвинутой»), но у нее не вышло. Это был эксперимент, она ничего не испытывала к Климу изначально. И вышло так, что выбрала она для этого эксперимента самого неподходящего человека – возможно, у них физиологическая несовместимость, но женщины ощущают это тяжелее, болезненнее.  Но другие, влюбленные в нее сильнее, отпугивали своим темпераментом, попытка Макарова застрелиться не могла не повлиять на нее.  От опытов с ему подобными Лидия отказалась, а то, что Клим не застрелится и от него не надо ждать никаких выходок, было очевидно.
Пыталась ли она экспериментировать с кем-то еще? Здесь читатели вступают в область догадок.  Лидия прониклась отвращением к физиологии как таковой и захотела найти внутреннюю опору – где еще могла она найти ее, как не в религии, которая превозносит дух и низводит плоть? Со свойственными ей максимализмом и упертостью Лидия «ударилась» в другую крайность. Она решила, что все очень просто, нашла «праведника» (человека, отношения с которым были основаны на влюбленности скорее платонической) и даже стала тяготеть к ханжеству. Ей уже не хотелось кокетничать, наряжаться, все, связанное с физической привлекательностью, стало ей безразлично и даже противно – ведь это только прелюдия перед тем, чего ей уже совсем не хотелось.
Это – путь многих людей, испытавших разочарование в физической стороне любви и не сумевшим преодолеть свое отвращение. Не все говорят об этом так откровенно, многие таят в себе это долгие годы или всю жизнь. Но Лидия, на мой взгляд, не истинно верующая. А человеческое существо, нашедшее для себя временную опору.
У Томилина – путь философа, который нашел ответы на свои вопросы (все сомнения – богоискательство), такие люди могут превратиться в философов религиозных, как Бердяев и Мережковский. Но в то же время и желание утешиться: страдания и разочарования вовсе не бессмысленны, и жизнь без великих свершений и достижений угодна богу.
«Дети отлично чувствуют, когда играют с ними и когда - ими», - хорошая фраза. Это характеризует взаимоотношения героев романа. С Макаровым Лидия играла, хотя, возможно, и бессознательно, с Климом – нет, она решила довести честность до крайности, неприятной и ей самой, и ему. С мужем она не играла – вне зависимости от того, было ли у нее физическое влечение к нему, человеческая привязанность была искренней. Лидия в целом смягчилась, стала проще, не такой желчной, враждебной и подозрительной, что-то похожее на просветление с ней все-таки произошло. Пусть и не в высшем религиозном смысле, но тем не менее. Чувство было не выдуманным, оно близко к настоящему.
Практически все герои романа оставляют ощущение неприкаянности, им как будто некуда себя деть. С идеей нового общества русские и зарубежные мыслители «носились» так долго, что когда-нибудь она должна была быть реализована. Роман Горького – это история многострадальной русской мысли и тупиков, в которые заходили теоретики и практики.
Самое интересное в романе – люди, Горький погружается в изучение разных характеров, главный герой – наименее интересная личность. Так он задумал роман. Клим лишен дарований, но считает себя человеком необыкновенным, пристально приглядывается к окружающим.  Он старается, с одной стороны, «разоблачить» их, доказать самому себе, что они ничего не стоят.  С другой стороны, - набраться от них «материала» для переосмысления. Чтобы сказать что-то более оригинальное. И в его состязании с каждым – суть характера человека, зависимого от мнения окружающих.
Романы-монологи, если их так можно назвать условно, где главный герой – личность самая интересная, а все остальные банальны (даже если автор задумал произведение как повествование от лица «типичного представителя сословия», получиться может нечто иное) интересны по-своему, хотя у читателя может создаться впечатление, что главного героя «много». Это не всегда бывает, но такой эффект возможен. Романы с противоположным замыслом и последовательным логичным его воплощением, как «Жизнь Клима Самгина» оставляют другой осадок: многокрасочный многоцветный – в памяти остаются все герои, ни одного стопроцентно банального – нет. В каждом можно найти бездну штрихов, мелких черточек, и в силу замысла Клим просто не может обойти вниманием все, что видит и слышит.
Может быть, наше время не рождает таких людей и характеров, та эпоха более богата разнообразными типажами. Но то, чего нет в реальности, можно придумать. Тем более что сами люди склонны «выдумывать себя», как пишет Горький.
Причины, по которым столь разные люди, как Дмитрий, Кутузов, Елизавета Спивак, Марина Премирова в разные периоды своей жизни интересуются революционным движением, не перестают интересовать Клима. Он не соглашается на активное противостояние марксистам, стремясь сохранить свой нейтралитет, положение человека, который «над схваткой», но так получается, что люди, которым он наиболее симпатизирует, Митрофанов и Никонова, - тайные осведомители. Это было бы логично и для самого Самгина, тем более что его бы не заподозрили, но, воспитанный идеалистами, народовольцами, вечными оппозиционерами, так поступить он не мог.
Все связи между людьми оказываются непрочными, мимолетными. В детстве и юности жизнь как будто продолжалась в другом темпе. А потом события стали менять картину жизни с такой быстротой, что большинство персонажей оказалось дезориентированными. Туробоев, который подавал такие надежды в подростковом возрасте, развивался слишком стремительно и казался одареннее своих сверстников, в юности уже производил впечатление старика, «преждевременно износившегося» человека. Неизлечимая в то время и прогрессирующая болезнь, происхождение и дарования ожесточили его, в то же время вызвав желание, пока жив и еще в силах, что-то разрушить – может быть, ради развлечения, или кому-то назло – собственной судьбе, которая так рано вынесла ему приговор. Он разрушает помолвку Алины с Лютовым, бросает ее. В юности Туробоев не похож на мальчика, который мог кому-то клясться в любви, он кажется закоренелым циником. Но, думаю, вся «разгадка» (по крайней мере, значительная ее часть) – в болезни. Как физические страдания влияют на характер? Никто не может этого предсказать. В Алине он чувствовал жизнеспособное, животное начало, которое могло на короткое время увлечь такого, как он. От болезненных интеллектуалок он стал «шарахаться», видя в них собственное отражение. Ему нужно было что-то простое, широкое, отважное – Алина не побоялась скандала и потери репутации, связавшись с ним, и Туробоев стал героем светских сплетен (успел при жизни). Он стал ввязываться в авантюры, желая почувствовать прилив адреналина, угасать в своей комнате, умирать в постели совсем не хотелось. У больных в таких ситуациях возникает иллюзия того, что болезни нет, и они – как все, они становятся способны на хулиганские выходки, вызывающее поведение. Туробоев, возможно, боялся остаться один и думать о симптомах, глотая лекарства, это настолько было ему противно, что все, что осталось задорного и мальчишеского в его характере, взяло верх. И он – все равно, что «ввязался в драку». И погиб, как когда-то его друг детства Борис Варавка. Но эта смерть не произвела на Клима такого же впечатления – Туробоев был менее агрессивен и не задевал лично его, нельзя было отнести этого человека к числу врагов, хотя он и раздражал его своими ленивыми насмешками. Еще один яркий и одаренный герой уходит из жизни Клима. Он продолжает искать новых потенциальных оппонентов или союзников, чтобы отшлифовать свои мысли, как следует, и написать или сделать, как он думает, что-то значительное.
Детские обиды Клима кристаллизуются во взрослое желание тайного и явного превосходства над людьми. В детстве ровесники не считали его исключительной личностью, учителя в гимназии – тоже, тогда он сообразил, что загадочная и сдержанная молчаливость – своеобразный козырь. В глазах женщин простых и наивных он был необыкновенным, не таким, как все. Это ему очень льстило.  Но и по отношению к Варваре, Дуняше в нем росли агрессия, желание полностью их подчинить себе, но он стеснялся открыто показывать это (вроде как интеллигентному человеку не пристало выказывать дремучие домостроевские комплексы, а у него они были). Его тянуло к женщинам более незаурядным, но те не воспринимали его как диковину, не склонны были очаровываться и влюбляться. И раздражение на Лидию Варавку, Марину Премирову (чья любовь бы ему куда больше польстила, и с кем ему было бы интереснее) тоже его озлобило. Желание упрощать людей и низводить с пьедестала и в иных случаях невозможность это сделать, вопреки своему желанию, постоянно будоражили его воображение и мучили недостижимостью состояния ясного покоя: когда все люди просты и понятны, он возвышается над ними, и это очень легко. Все ему, образно говоря, «в рот смотрят».  Горький безжалостно относился к своему главному герою, высвечивая в нем все мелочное, банальное, легковесное и не привлекательное: скорее внутри, чем снаружи. Внешний облик героя ничем не отталкивал.
Упорное желание Клима в любом из своих знакомых найти что-то, перечеркивавшее все его достоинства и попытаться его принизить, как-то умалить, образно говоря, «не режет глаз» читателю, благодаря его спокойному характеру и не яркому темпераменту. И это во многом примиряет с ним окружающих – такой человек не идет на открытый конфликт и никого не раздражает, но ведет свою тайную борьбу за превосходство над всеми сразу и каждым в отдельности. Создать такой образ было очень сложно – смесь сочувствия, понимания, критической оценки, меткой наблюдательности. «Моя индивидуальность – в отсутствии индивидуальности», - мог бы сказать Самгин, если бы он думал так. Но это по большому счету, если судить очень строго.
Большая проза часто задумывалась как повествование о герое, который страдал от того, что он не такой, как все (по аналогии со сказкой Андерсена о гадком утенке). Роман Горького – о человеке, который именно такой, как все, но не хочет это признать. Обыкновенном селезне, видящим себя лебедем (имеется в виду только внутренний мир, да и то в данном сравнении это гипербола). Люди, которых не понимают (по разным причинам), страдают от этого, склонны сочувствовать другим, в ком иной раз хотят видеть свое подобие или близкую душу. И чаще всего ошибаются, жалея таких, влюбляясь в них (во многом из жалости – соответственно, жалости и к самим себе тоже). Потому что «гадких утенков», людей действительно незаурядных, мало, и они как раз больше всего на свете хотели бы слиться с толпой, стать обычными, стать такими, как все. Желание любой ценой выпендриться и выделиться говорит о банальности.
Разумеется, есть разные ситуации и разные нюансы. Но люди неординарные и в какой-то момент своей жизни страдающие от этого могут очароваться в лучшем случае такими вот климами – им кажется, что они встретили родственную душу: кого-то еще одинокого и не понятого. Если это будет действительно кто-то, подобный Климу, то им повезет, тот, по крайней мере, совсем безобиден. Он может разочаровать, но не причинить вред.
Реален ли Клим, описанный Горьким? Можно ли поверить в существование человека, который не совершает ни хороших, ни плохих поступков (хотя у него на миг-другой бывают те или иные порывы, как у всех людей), чья цель – постоянное мыслительное «перемалывание» муки чужих мнений и суждений, с желанием доказать, что все бессмысленно. Он пытается нащупать что-то свое, уникальное, неповторимое, но не может. Это свойство многих людей, черта вполне реалистичная. О Климе можно было бы сказать, что он одержим этим, если бы не его вяловатый темперамент. Клим Самгин и одержимость – это вещи несовместные.
Он реален в той же мере, что и герои Достоевского, которые и приближены к большинству читателей и отдалены от них гиперболизацией, доведением до крайности какой-то одной черты их характера.
Достоевский опирается на чувство, а не на разум, Горький вводит в роман героев, главный аргумент которых: я так чувствую. Умом не понять и не надо пытаться. Это Лютов, Алина, Премирова. (Персонажей более мелкого калибра я в данном случае не рассматриваю.) Они могут хитрить, интриговать, но действительно чувствовать то, что не дано Климу. Марина убеждена, что народ не пойдет за атеистами – мысль Достоевского, уверенного в религиозности народа и вере в спасение даже самого закоренелого грешника. Она спорит и с марксистами, и с Достоевским, и с традиционной церковью, выдвигая свою теорию. Не может народ не верить в чудо, так не бывает, оно для русских людей жизненно необходимо. Невозможно их рационализировать, как западных. Что же она предлагает? Во что уверовала?
Для Клима – это очередное приключение, желание проникнуться чужими мыслями и ощущениями, он в них нуждается. Оставаясь наедине с собой, он чувствует такую тоску и невозможность найти опору ни в чем, что готов заменить это даже на общение с идеологическими противниками или людьми, ему чуждыми. На мой взгляд, именно в эпизодах, где Клим один, Горький, слегка посмеиваясь, но все же проникается к нему неподдельной жалостью, в которой нет ничего унизительного для персонажа, - эти чувства присущи в той или иной степени всем людям. Это «теплые» эпизоды романа, они согревают авторским соучастием.
В наше время, когда потерян интерес к мыслителям, даже самым обыкновенным и не выдающимся, любой разговор, любой спор из романа – как бальзам на душу тем, кто любит разные теории, идеологические дискуссии и поиски истины. Пишут, что сейчас интеллигенция исчезла вообще – конечно, имеется в виду: исчезла как класс, как некая прослойка людей. Образованных людей даже с научными степенями – достаточно много (интеллектуалов). Но именно интеллигенции, людей, интересы которых не сводятся к личным и карьерным, очень и очень мало. И это – не сообщество, не круг, а некие одиночки. В масштабах страны и вовсе не ощущаются.
Клим страдает из-за того, что опорой более слабым людям быть не может, а более сильные его подавляют. Нехаева, Варвара, Дуняша, в какой-то степени Лидия пытались найти в нем опору, но его это раздражало. Льстило, что женщины видят в нем что-то загадочно непостижимое, но он осознавал, что не может быть твердой рукой и защитником. Лидия – натура мятущаяся, ищущая, переменчивая, нестабильная, которой был нужен наставник. Марина Зотова (в девичестве Премирова) рядом с ней как скала. И Клим испытывает желание к ней прислониться.
Клим и Лидия похожи этой раздвоенностью своей натуры, расколотостью сознания (желанием властвовать и потребностью подчиняться одновременно) – они и тянутся друг к другу, и отталкиваются.  Марина могла бы попробовать подчинить себе их обоих – причем так, что они и не поняли бы. В ней заложена простонародная мощная закваска. Она вовремя поняла, что ее скорее украсит образ властной купчихи, чем всякий другой, и она «вошла» в этот образ, слегка иронизируя над собой. Это, как кажется мне, женская версия Кутузова – персонажа на редкость цельного, живущего в согласии с собой. Они могут не вызывать симпатии, но не отметить их силу нельзя (возможно, «Жуков», сенсорно-логический экстраверт, по соционике). Но он – более гармоничен, Марина чересчур властолюбива и склонна этим злоупотреблять, что не может не отразиться на ее дальнейшей жизни. Я все же более симпатизирую Лидии, потому что она, как и Клим, по большому счету безобидна (хотя и может капризничать, вредничать), Марина Зотова – нет. Она представляется мне человеком, способным на преступление.
Соционики могли бы рассмотреть для Лидии и версию «Дон Кихота» (интуитивно-логический экстраверт), есть черты: раздражительность, склонность быстро говорить, всех перебивать, навязывать свое мнение, все время искать новых ощущений, в детстве – поведение, похожее на мальчика-хулигана. (От Гамлета – увлечение театром, экзальтация, способность привлекать множество поклонников, провокационное вызывающее поведение, и в то же время трезвый ум.) В художественном образе часто бывают черты разных типов личностей.
Лидия – дочь цыганки, внешне она не воспринимается однозначно как привлекательная или непривлекательная женщина, в ней есть и притягивающие и отталкивающие черты. Она не может быть красива красотой типичной «роковой» цыганки из табора, есть в ней некая угловатость, заостренность и даже аскетизм – это парадоксальным образом сочетается с природным темпераментом и склонностью к хулиганским выходкам. Она в зрелые годы «уходит» в некую аффектированность, нарочитую театральную набожность. Лидия ищет что-то основное в себе, опорное, ей нужно достижение цельности, внутреннего покоя, но этого не происходит. И тогда – цепляние за «наставников» в лице мужа, Зотовой. Она смягчается и добреет, потому что много страдала и разочаровалась почти во всем, во что верила в юности. Ее называют скучной. А ей уже мало что интересно. Возможно, если бы у нее было какое-то ярко выраженное дарование, это и стало бы смыслом существования, но и его она в себе не нашла.
Отношение к разуму в России – один из самых интересных вопросов в романе. У нас не умеют относиться к разуму так, как должно, это отмечают многие. Или доводят рационализацию до абсурда, или кидаются в другую крайность – веру в чудеса. Отрицание всякого бескорыстия, всякой иррациональности или гадание в карты, языческие обряды, создание сект? Страна на всем протяжении истории своего существования «металась» из крайности в крайность, ее «шатало» как маятник. И герои Горького – тому подтверждение. Единицы (да и то – из числа людей тихих незаметных) пытаются «примирить» науку с религией, разум и чувство. У большинства же (как и у персонажей Достоевского) – перекосы в ту или другую сторону, уродливые, гиперболизированные.
Что можно сказать в пользу индивидуализма? Это – терпимость к личностным проявлениям. Вместе с тем – расцвет мелочности, зависти, соперничества по самым ничтожным поводам, бесконечное выяснение личных отношений, раздувание конфликтов на пустом месте, серьезное отношение к пустякам, культ декоративных и психологических деталей. Революционное сознание предполагало избавление от этой мелочности, есть основная глобальная цель, а все остальное, личное, - второстепенно. Это может показаться упрощением или усреднением человека, но есть тип личности, которому жить в такой ситуации вполне комфортно. Это люди функциональные. Их раздражает все, не имеющее отношение к делу, к основной цели, к существу вопроса, они равнодушны к «деталям». К тому, что они считают деталями. Они склонны не замечать их, сознательно игнорировать (для них это не существенно и не стоит обсуждения) или раздражаться, если им будет навязываться этот культ.
Во второй половине романа кажется, что роль Марины усиливается, а образ Лидии тускнеет. Она сама описывается, как человек, будто больной лихорадкой, потерявший себя и судорожно цепляющийся за хоть какую-то стабильность в разрушающемся государстве. Клим и Лидия тянутся к Зотовой, оба как будто влюблены в нее. Подпадают под сильнейшее влияние хитрой властной особы. Она наделена незаурядной практической хваткой и недюжинной физической силой. И Климу, и Лидии хочется сравнивать всех с Мариной – и не в их пользу, Марина кажется умнее и интереснее любого из их знакомых, в том числе их самих. Насколько это действительно так – или Марина очередной мираж, их самообольщение? Ей нужна безграничная власть – и марксизм, и традиционное христианство не дают ей, женщине, возможности стать безусловным лидером. Что остается? Сектантство. Идолопоклонники. Она могла сама для себя сочинить эту веру, человеку иной раз легко убедить себя в чем-то, чтобы войти в образ, зарядить своей энергией окружающих.
Симпатичные черточки в образе Клима – он не выдает своих старых знакомых, не важно, руководствуясь ли желанием «сохранить лицо» или в собственных глазах утвердиться как человек, которому можно доверить тайны. Нельзя сказать, чтобы Горький смотрел на него исключительно свысока,  дистанцируясь, автор иной раз настолько приближает героя к себе, что и ум его, и индивидуальность кажутся реальными – но ненадолго. Клим – человек, боящийся утратить то, чего нет у него от природы, - собственную суть.
Один из самых трогательных моментов романа – расставание читателей с Лютовым, персонажем, который только после смерти позволяет понять себя. Сложное личное отношение к Достоевскому и его героям предопределило судьбу Лютова – человека, который играл роль шута, но не мог не любить людей, иное было противно его природе. Он принимал Алину, Макарова, Туробоева, Клима такими, какими они были, осознавая их собственное наполовину пренебрежительное отношение к нему, и не относясь к себе слишком серьезно. Двойственное восприятие Горьким Достоевского (и тяга, и недоверие/отторжение основной его философии) отразилось на его желании и слегка пародировать таких персонажей и в то же время угадывать сердцем их суть.
Клим – существо скорее рассуждающее, чем мыслящее, это слова Макарова. Абсолютно точно и верно. Марина в юности не была так уверена в себе, несмотря на напускное нахальство, и пережила крушение – Кутузов не ответил ей взаимностью или не воспринял всерьез, он женился на Любе Сомовой, которую все считали незаметной, не интересной ни внешне, ни в личностном плане.  Ей захотелось компенсировать пренебрежение одного обожанием всех остальных – могло быть так? Да. Она умудрилась буквально загипнотизировать окружающих, подчинить их себе, заинтриговать. Доказать, что она красивее, умнее и оригинальнее других. Достичь богатства и власти над людьми. Но она не об этом мечтала. Отсюда – разочарование, пессимизм, равнодушие к восхищению, которое вызывала. Но это лишь одна из граней ее натуры. До конца герои Горького непостижимы, до самого дна неисчерпаемы, но это и невозможно как в отношении реальных людей, так и художественных образов.
Слова Кутузова о Марине просты – он кажется равнодушным (видимо, так и есть, на него эта женщина никогда не производила особенного впечатления, или он искал в женщинах вообще другие черты). Как всем людям его типа (ярко выраженным лидерам, целеустремленным, твердо знающим, чего хотят, и как этого добиться) ему импонировали мягкие податливые романтичные подруги, цинизм, расчетливость, жадность и властолюбие пусть даже в сочетании с незаурядным умом могли его оттолкнуть.
Личность Кутузова даже в сознании Самгина все-таки заслоняет личность Марины, о ней ему, спустя некоторое время, и вспоминать не хочется.  А о нем вспоминает. Кутузов мне представляется человечнее, цельнее (хотя, если понадобится для достижения важной цели, может быть предельно жестким, безжалостным).
Почему последний том романа, когда повествование близится к концу, так угнетает? Система фраз, способность рассуждать обо всем парадоксально, вычурно, оригинально, красиво, эффектно по-прежнему занимает Самгина, и он пытается найти свое место среди всех этих салонных ораторов. Но попытки его, да и сами оппоненты, кажутся все менее интересными. Как будто жизнь постепенно уходит из каждого слова, словосочетания, мысли, и все вместе кажется шелухой – единым бессмысленным потоком никому не нужных и не имеющих никакого значения слов. Все труднее отличить одного говоруна от другого – их речи сливаются в гул, смешиваются в восприятии читателя. Персонажи кажутся совсем не такими яркими, колоритными, как герои времен детства и юности Самгина. Автор отстраняется от Клима настолько, что иронически называет его Климом Ивановичем.
Самое тяжелое и пугающее воспоминание детства – смерть Бориса Варавки и Вари Сомовой. К концу жизни Самгин вспоминает о том, что умерла Люба Сомова, – тогда, когда и ему самому остается прожить считанные минуты. Самое сильное впечатление на меня произвел первый том, самыми интересными показались детские годы героев – так ли ощущал свою жизнь Клим Самгин? Ответа на этот вопрос не дает автор. Но читатели вправе по-своему оценивать тот или иной раздел произведения.
Детьми все они были по-своему неприкаянными, взрослым, казалось, не было до них дела. И потом, когда эти дети выросли, они не захотели стать родителями. Это кажется закономерным. Для них, как и для их собственных родителей, дети – помеха, мешают искать смысл жизни или ей наслаждаться.  Родители выросли в другую эпоху, когда обзаводиться потомством было принято, и пусть формально, но этот долг перед обществом выполнялся.  Их дети – Клим, Люба, Алина, Лидия, Варвара, Дронов и Туробоев – ценили свою свободу, холили и лелеяли каждый свою и только свою личность (хотя пытались ораторствовать и учить других). Это роман о детях, которые так и не стали взрослыми, – потому что только ребенок по-настоящему «взрослит» человека.
Конечно, и время не способствовало установлению прочных связей между людьми – все было слишком нестабильно. Но важно и показательно то, что герои были детьми нелюбимыми. И это на них повлияло – ожесточило, озлобило.
В результате своих вымученных духовных поисков Клим опять тянется к Дронову, находит его интересным и оригинальным, снова завидует, как это было и в детстве, но считает, что тот может быть ему полезным. А слова, которыми они обмениваются, кажутся все менее и менее осмысленными, с них стирается слой позолоты, салонного блеска, и это уже напоминает вредную привычку, от которой не избавиться, - говорить, говорить, говорить. Лишь бы что. Потому что иначе… Вся жизнь – слова, набор слов, их комбинации. Грубо говоря, по Горькому – суть интеллигенции и к ним примкнувших: пустопорожняя болтовня. Кто – кого переболтает. Мне показалось, что именно так писатель воспринимает эту прослойку общества. Не особенно веря в их нравственные качества, как, впрочем, и не идеализируя ни революционеров, ни купцов, ни народ.
В детстве у человека много иллюзий – мир кажется волшебным, все люди необыкновенными и загадочными, потом спадает пелена с глаз. И это необратимо. Чем дольше он живет, тем менее интересным кажется мир. Тем меньшее впечатление производят люди. Все меньше и меньше хочется слушать слова. Это вполне естественно. Но для Клима, героя лирико-иронического (в восприятии самого автора) сам процесс некого «захлебывания» в словесном болоте, откуда он мучительно пытается выбраться и все-таки выкрикнуть что-то свое, становится единственной целью в жизни. Он ничего больше не может, не хочет. И Горькому по-своему, возможно, и жаль, и не жаль таких людей. Но он не мог предвидеть последствий революции для всего общества – не только климоподобных, которых он обличает в романе. Глубоким собственным разочарованием и усталостью веет от страниц последнего тома.
Роман не завершен. Остались отрывочные записи, наброски последних мыслей, абзацев, выводов, зарисовок. Идея ясна. Но закончить такое сложное по своему замыслу произведение тяжелее, чем его начать. Так кажется мне. Клим к концу повествования все более упрощается вплоть до плакатности – отношение к нему автора проступает все более зримо. Уже не тонкими штрихами и иносказаниями герой выведен как «пустая душа», а откровенно, прямо и резко, обличительно, что могло в целом несколько навредить замыслу и художественности не самого финала (последних строк), а тексту, предваряющему финал, готовящему его. Но все это – разумеется, лишь мое личное мнение. Впечатление.