История неизвестного солдата

...Кого только не было в нашей группе по изучению греческого языка: десяток арабов-мусульман из Сирии, которыми верховодил смуглый черноглазый Абдул – будущий студент медицинского факультета, египтянин Акбар – субтильный сорокалетний скептик, мечтающий получить греческое гражданство, Фома – добродушный араб-христианин из Ливана и его молчаливый товарищ в очках, бербер Фарид из Алжира – щепетильный маликит, вздрагивавший  от пошлых шуток Абдула и знавший наизусть стихи французских поэтов от Ронсара до наших дней, шестидесятилетний инженер-нефтяник из Ирака, румынки Кристина и Кармен, немка-брюнетка с неизменной стрижкой каре, две высокие, голубоглазые блондинки-француженки, два эфиопа, кудрявая болгарка Яна, сербы Вук, Анна и Катерина, турок, пытавшийся выучить параллельно греческому армянский алфавит и не продвинувшийся дальше пятнадцатой буквы – буквы «к», молодая курдянка с отрывистым, хриплым голосом, состоявшая в партии Оджалана, пышнотелая суданка, утверждающая, что на ее родине казнят за аборты, анемичного вида, рыжеволосая Бриджит из ЮАР, занимавшаяся иконописью, мы – армяне, и еще пять человек из других стран мира.   

Арабы занимали центральные места в среднем ряду, позади них располагались Бриджит, громогласная курдянка, Яна, суданская  толстушка, затем – армяне и эфиопы. У окна, вперемешку, сидели египтянин, румыны, бербер, немка, Фома с товарищем. В самом конце, на «Камчатке», располагались сербы. Третий ряд, у стены, занимали француженки, седовласый инженер из Ирака и остальные наши одноклассники. Была среди них девушка из Швейцарии – белоснежная кожа, тонкий нос, светло-серые глаза и какая-то простота, ясность на лице – как на картинах Николая Кузнецова или Михаила Нестерова. «Точно ли из Швейцарии?  – размышлял я много раз, глядя на нее, – европейский фенотип, но лицо широкое, не нордическое, очевидно – какая-то примесь.  Да нет, не лицо. Что-то другое, но что? Скулы, переносица? Взгляд?».
 С явным интересом, но с некоторой опаской, наблюдала она за мной и моими соотечественниками во время уроков. На переменах швейцарка куда-то пропадала – как потом выяснилось, спускалась на шестой этаж, где, в другой группе, изучала греческий язык ее соотечественница из Берна.

Одним осенним утром, в самом начале перемены, подул над нашим зданием сильный ветер, и завертелись в воздухе хлопья снега. Через несколько минут «метель» прекратилась, но этого времени хватило, чтобы высыпавшие в коридоры иностранцы, особенно жители Южного полушария, восхищенно отщелкали на своих фотоаппаратах по десятку кадров, на которых они, стоя у огромных окон, позировали на фоне разбушевавшейся стихии. Наша одноклассница из Швейцарии заворожено смотрела на происходящее за окном. Француженки радостно щебетали и жестикулировали. Сорокалетняя румынка Кристина, как ребенок, уткнулась носом в стекло и улыбалась.

Учащиеся из Армении и представители других постсоветских республик стояли поодаль и удивлялись, как можно так непосредственно, по-детски, радоваться сильному ветру, в который попало несколько мелких снежинок? Ну, ладно, ребята из Конго, Австралии или Бразилии.… Но европейцы? Мы, конечно, тоже были озадачены снежным – пусть и сиюминутным –  вихрем в Афинах. Но зачем удивляться? Одиннадцатилетним мальчиком, в начале января тысяча девятьсот девяностого года, я разгребал двухметровые сугробы в одном из провинциальных армянских городков. Вот это был снег….

…Занятия подходили к концу – в конце мая намечалась экскурсия на Акрополь, через две недели после которой должны были состояться экзамены.
Воздух становился тяжелым, душным, наполнялся сладким запахом акаций и неизвестности.

Одна из наших преподавательниц, миниатюрная, черноволосая Экатерини Мемма (к которой наша группа обращалась по фамилии), в кремовых, облегающих брюках и такой же соблазнительной блузке, стояла у доски и рассказывала о том, как следует готовиться к письменному экзамену – напутствовала:

– Я уверена, что все вы сдадите устный экзамен. Но первым будет письменный. Тесты, изложение, сочинение… Вы должны быть очень внимательными. Если не наберете необходимого количества баллов по письменному экзамену, успехи на устном вам никак не помогут. Придется летом готовиться к пересдаче в сентябре. Иначе вы не сможете поступить в наши университеты.

Абдул, сидящий за передней партой, поднял длинную руку, боднул лбом воздух и заговорил трагическим тоном:

– Значит, мы скоро расстанемся, а Вы так и не сходили со мной на свидание… Я не переживу этого, дайте мне шанс! Не заставляйте меня мучиться, сходите со мной на свидание!

Если Мемме на тот момент было больше тридцати, то Абдул только-только готовился отпраздновать свое девятнадцатилетие. 

Вук захлопал в ладоши. Восхищенный дерзостью соплеменника, стукнул кулаком по парте Акбар. Заулыбались эфиопы, прыснули в кулачки француженки. Кристина – укоризненно, а Кармен – удивленно, посмотрели на араба, озадаченно стала оглядываться по сторонам Яна.

– Куда тебе, парень, ухаживать за замужней женщиной… Разве не видишь обручальное кольцо на ее пальце? – попытался остудить пыл одноклассника бербер Фарид. Абдул только махнул рукой в его сторону и тоскливым взглядом потерявшегося теленка уставился на преподавательницу.

– Дайте Абдулу шанс! Иначе он не сдаст экзамен, – серьезно и громко заявил я. Раздался смех. Несколько голов повернулось в мою сторону, Мемма захлопала ресницами, пытаясь возразить, но было поздно.

– Сходите с ним на свидание, парень весь извелся от ожидания, – подал реплику с «Камчатки» Вук.

– Вы должны ему свидание, – раздались голоса, принадлежащие приятелям Абдула.

Молчаливый товарищ Фомы из Ливана, курчавый худой очкарик в белой бейсболке, ранее не замеченный в обсуждении мирских дел и отношений между мужчинами и женщинами, задорно резюмировал:

– Это любовь. Истинная, безграничная, романтичная – между студентом и преподавательницей… У вас не будет проблем с законом?
 
Растерянность на лице Меммы сменилась улыбкой – улыбкой жены хитроумного Одиссея.

– Я согласна на свидание, – обратилась она к классу, – сегодня же, в любое время после урока. Но с одним условием.

Карие глаза ее заблестели. Она сделала шаг назад, к доске, и взяла маркер.

– Никаких условий! – загалдели товарищи Абдула, – Абдул условий не ставил.

На них зацыкали.

– Обещаю перед всем классом, что пойду сегодня на свидание с Абдулом, если хоть один из вас произнесет вслух следующее число…

На белой доске проступила темно-синяя вязь: один миллиард триста пятьдесят шесть миллионов четыреста девяносто пять тысяч шестьсот восемьдесят две целых, семьсот тридцать девять тысячных.

– Легко, – поторопилась Бриджит. Ее брови ползли вверх, губы зашевелились. Именно по этим признакам было ясно, что совершение подвига, предложенного Меммой, ей не под силу, - те, кто знают, отвечают сразу.

– И напишет его на доске, прописью, – продолжила Мемма, – без орфографических ошибок, не заглядывая в учебник. Прямо сейчас. Добровольцы? Желающие? Кто готов рискнуть?

Мне стало ясно, что свидание Абдула и Меммы не состоится. С тем же успехом можно было предложить роте наполеоновских солдат сразиться с современной танковой дивизией.

– Армен, давай – жми, ради Абдула! – подзадорил меня сидящий рядом земляк, – ты же – лучший! Ты сможешь…

–  Нет, не смогу, – перебил я его, – а, может, найдется лучший из лучших?

Но лучшего из лучших не нашлось. Мемма, в позе Мильтиада после Марафонской битвы, стояла у доски и ждала.

– Поторопитесь, – пропела она, глядя на часы, – до конца урока осталось восемь минут. Через восемь минут станет ясно – будет ли у Абдула свидание? Кстати, советую вам повторить правописание числительных.

Мы сидели и вопросительно смотрели друг на друга. Египтянин Акбар, подпирая кулаком подбородок, задумчиво фантазировал:

– Миллиард…  Долларов. Мне. Прямо сейчас.

Мы сдались. Мемма шутливо потрепала несостоявшегося кавалера по плечу и сказала:

– Не бойтесь, на экзамене не будет подобных вопросов (это было специально сказано для чрезмерно взволнованных Фарида, Кармен и Катерины). Будут вопросы с подвохом, вопросы на внимательность. Хорошо подготовьтесь к сочинениям. Не делайте много помарок – вам раздадут черновики. Желаю всем удачи и высоких оценок. А после экзаменов знакомьтесь и приглашайте на свидания! Но не меня, а ваших незамужних и неженатых сверстниц и сверстников. Да, и не забудьте – у нас еще экскурсия на Акрополь и посещение музея!

– Хоть напишите на доске это число,  – простонал Абдул, – на Акрополе мы только в сентябре были раз двадцать.

– Не напишу. Придет время – и оно недалеко, когда вы сможете сделать это сами. Не торопитесь, у вас еще все впереди. А посещать Акрополь можно и тридцать раз в месяц – вы историю посещаете, а не врача, адвоката или похоронное бюро.


Экскурсия состоялась в последнюю неделю мая. Для меня лишнее посещение Ареопага, где проповедовал апостол Павел, обзор Афин с площадки, где находился флагшток, с которого Манолис Глезос и Апостолос Сантас сорвали нацистский флаг, и наслаждение видом Парфенона, имели (и имеют) особое значение. Нас было человек десять: Кристина, Акбар, курдянка, Фарид, Фома, швейцарка, Анна, Катерина, Вук и я. Мемма деловито и быстро рассказала нам о тайнах Акрополя, помянула Франческо Морозини и лорда Элгина, не забыв фамилию Шуазеля-Гуфье.

– Вашу страну разворовывают только тогда, когда вы сами это позволяете, – сказала она нам на прощание.

Мы спускались с Акрополя. Ко мне подошла моя одноклассница-швейцарка.

– Меня зовут Урсула, – представилась она на греческом языке, – я из Швейцарии, из Альтдорфа.

Представился и я.

– Вас зовут Армен, а Ваша страна – Армения, – поделилась Урсула своим первым впечатлением от нашего знакомства.

Я кивнул.

 – Вот и все. Конец учебе, – сказала она.

– Конец учебе – начало экзаменам, – ответил я и, в шутку, стал нагнетать страсти, – многие из нас не пройдут этого испытания… Многим придется прийти на пересдачу в сентябре. И для многих она станет последней…

Девушка серьезно посмотрела на меня:

– Почему? Те, кто хорошо учились, не придут на пересдачу.

– Просто шучу, – уточнил я и вспоминая свои старые сомнения относительно происхождения своей собеседницы, перешел на «ты», –  скажи, где именно ты родилась?

– В Альтдорфе. У нас есть памятник Вильгельму Теллю. Альтдорф находится в кантоне Ури.  Кантон – это как ном в Греции, область, регион.

– Знаю, – и я рассказал, что Ури упоминает в своих произведениях Достоевский, и, вдобавок, попытался описать битву при Моргартене. Не забыл я и знаменитый выстрел в яблоко.

Урсула была в восторге:

– Откуда ты все это знаешь? Вы проходили историю Швейцарии в школе?

– Нет. («Лучше бы тебе не знать, какой стали советская школа после развала Союза»). Одна из моих бабушек научила меня читать, когда мне было пять лет. На русском языке. У нас была огромная библиотека, традиции, уважение к истории – к истории нашей семьи, в первую очередь.

– Почему на русском? Почему не на армянском?

– Потому что бабушка происходила из семьи польских дворян и русских офицеров-артиллеристов. Она знала русский, армянский, грузинский и французский.

– Твоя бабушка – наполовину русская?

– Да. По отцу.

– Во мне тоже течет русская кровь. Но ее мало. Очень мало.

Настала моя очередь удивляться.

– В твоей внешности есть что-то («неевропейское», хотел я сказать, но передумал), что отличает тебя от других, – сказал я Урсуле.

– Например, от Мадлен? (Мадлен была одной из красоток-француженок).

– Да, и не только. Вообще, ощущение, будто ты не из Швейцарии, а, например, из Восточной Европы.

– Из России.

– Верно. Что-то славянское.

– Так и есть. Ты знаешь – кто такой Суворов?

– Знаю, – улыбнулся я, – мать его была армянкой, из рода Мануковых.

– Суворов – русский. Он со своей армией был в Швейцарии. Они…

– Перешли через Альпы, есть и знаменитая картина на эту тему.

– Я ее не видела. Но Альпы они перешли. Многие из них погибли – сорвались в пропасть на перевалах.

– Особенно во время спуска, знаю.

– А мой предок выжил.

– Твой предок? Он был в армии Суворова? Кем?

– В смысле – кем?

– Кем он служил?

– Солдатом. Ты знаешь о собаках-спасателях?

– Перевал Сен-Бернар, собаки с бочонками на шеях, в метель, ищут путников.

Она восхищенно посмотрела на меня:

– Ты действительно научился читать в пять лет. Я ничего не знаю об Армении.

– Читай, и узнаешь. У нас много общего, но вам сильно повезло с географией. Что стало с твоим предком?

– Прошло много времени с тех пор, как он попал в Швейцарию. Сколько лет назад это было? Мои родители рассказывали мне, но я не помню, в каком году это было.

– Почти два века назад.

– Мои родители не знают точно, что с ним произошло. То ли он упал в пропасть, но не погиб, то ли был ранен в бою с французами. То ли его спасла собака, то ли русские  оставили его в Альтдорфе. Они ушли, а он остался. Он был ранен, и его вылечили…

– А потом он выучил язык и женился на твоей далекой пра-прабабушке.

Урсула громко засмеялась:

– Именно так.

«Сильные же оказались солдатские гены, – подумал я, – да и организм… Шутка ли – свалиться зимой в ущелье или получить ранение в бою – и, видно, тяжелое, раз оставили и не взяли с собой. Но выжил человек, оставил след в истории… И не только в истории, если судить по лицу Урсулы. Кем он был? Гренадером?

– Ты знаешь его имя? – спросил я ее.

– Нет, –  беззаботно ответила она, – его имени никто не помнит. Важно то, что он был из России.

«Как греет самолюбие человека мысль об экзотическом происхождении, – усмехнулся я мысленно, – а ведь такие истории, верно, происходили и с солдатами армий Ганнибала или Наполеона».

На проспекте Сингру мы расстались. Через две недели Урсула появилась на письменном экзамене, после которого я ее больше никогда не видел.