Поцелуи и сапоги

 Какая связь между поцелуями и сапогами? Дурацкий вопрос. Вопрос для армянского радио. Бывает, что женщина готова расцеловать за возможность приобрести хорошие сапоги. А бывает, что связь совсем иная. 
Есть такие женщины в русских селеньях, что пожалеешь, если с ними свяжешься. Такой была и Соловьева. Саша еще недостаточно узнал Соловьеву. Точнее, как женщину, вообще еще не узнал. Но уже стал задаваться мыслью, какой черт его с ней связал. Вот сейчас он придет в институт, зайдет в аудиторию, увидит ее хорошенькую мордашку, ее улыбающиеся ему глаза и печально вздохнет: какого черта ему такие радости. И мордашка, и фигура – это далеко не все.

 Когда на дне рождения у Воропаева на Сашу накатил непонятный бздык, или шибануло вино в голову, потанцевать с Соловьевой, а потом еще и усугубить это дело поцелуями в коридоре, он тем не менее, почувствовал, что внутри загорелась красная тревожная лампочка: это все ничем не кончится. В смысле ни во что не выльется. А раз ни во что не выльется, значит, не кончится ничем хорошим.

 Саша учился с Соловьевой без малого три года.  Как соученицу знал ее прекрасно. И никогда до этого вечера у него не возникало желания пойти с ней на сближение. Он хорошо знал ее программу. Чересчур для него Соловьева была правильной или, скажем, порядочной. В том смысле, что во всем она придерживалась порядка. Пары в институте пропускать нельзя. Курсовые запускать нельзя. И нужно быть честным. И так далее. А Саша чувствовал, что с ней он ведет себя несколько нечестно. И поэтому уже спустя две недели бесцельной и бесплодной болтанки по несильной ряби любовного моря, Саша, как юнга на клотике жадно ждал, когда же на горизонте замаячит берег, когда придет конец этому путешествию, и они  споконо разойдутся, как в море корабли. 
А Наташа, то есть, Соловьева, казалось, была готова к долгому плаванью. Но каботажному. Без риска опасных приключений в джунглях диких островов. Курс для Саши был проложен по Наташиным картам. Теперь, что ни день, она после занятий тянула его в читальный зал. Он не выносил духоты читального зала, и его  обстановки. Но Наташа этого вроде не замечала. Читальный зал был первой бухтой, где они на час-другой бросали якоря.  Столы в зале на двух человек.  Наташа искала места, чтобы сесть вдвоем. И не стеснялась просить кого-нибудь пересесть, чтобы им оказаться вместе. Саша на такую бесцеремонность не решился бы.  Но Соловьеву это не колебало. Почему они должны испытывать неудобства, когда другим все равно, где сидеть. Но ти пересаживания привлекали к ним  ненужное внимание. Саше же не нравилось ловить на себе любопытные взгляды.
Он уже смирился с тем, что о нем и Наташке известно в группе, даже в соседних группах. Ладно, когда все ограничивается факультетом. Но читальный зал - реклама на весь институт. И уже слава перекинулась в общагу. Если в общаге при нем упоминали Соловьеву, Саша по интонации говорящего догадывался, что все всем про него и Соловьеву известно.
 
Но главное, что может быть известно, если ничего по сути и не было. Но поскольку Саша уже прошел посвящение в испытанные рыцари общаги, приобрел опыт, и в общаге об этом было известно, то охочие до фантазий умы моли широко раскинуть сети небылиц и набросить их на ни в чем неповинную Соловьеву. Саше этого только не хватало. Он знал, что конец неизбежен. Он знал, что из наплетенных сетей ему потом трдно будет выбьираться. Соловьева  может его упрекнуть в даром потраченном на него времени. Но не в испорченной репутации.  А Соловьева словно об том не думала. То она в читальном зале прилюдно выбивала для них места за одним столом, то сидя рядом наклонялась к нему, еще миллиметр и положит голову ему на плечо. Короче, словно не замечала расставленных сетей. 
 После читального зала они гуляли по заснеженной Москве. Долгий процесс проводов Наташи до дому. Проводы могли быть короче.  Наташа ведь и институт выбрала, чтобы и высшее образование получить и далеко не ездить. Но она не искала легких путей. Возвращение домой шло путанными внезелями.  А Саша частенько с молчаливой грустью вспоминал о преимуществах прямой линии и прикидывал, что если смотаться с занятий и рвануть к ней, то в запасе вагон времени. Пока еще ее мама вернется с работы. Но такой вариант был Наташей категорически отвергнут. Домой к ней - только через знакомство с ее мамой. А все фривольности, предполагающие уединение - исключительно через дворец бракосочетаний. Поэтому, если он провожал ее, - а это происходило исключительно по желанию Наташи, и чаще, чем Саша хотел, - они подходили к Наташиному подъезду, когда окна ее квартиры уже светились. Ее мама уже была дома.  На предложения зайти он отнекивался. Зачем ему знакомство с ее мамой?

Перед ней он бы стоял, как на эшафоте.  Он три года, начиная с абитуры, отбарабанивший в общаге, свыкся с законом: мир хижинам, война дворцам. Знал, что его пенаты – койка с металлической сеткой в общаге. Он  уже достаточно знал, что у Наташи под шубой. Даже под свитером. Но не знал что у нее за дверью, какой стол. Какой диван, какие шкафы. Ничего.  Может быть там дворец расписной. А уж до дворцов он не созрел. Тем более до дворцов бракосочетаний. Ну зачем положительная со всех сторон и рассудительная Наташа звала его знакомится с мамой? Может быть, просто ради приличия? Как она, москвичка, могла  вообразить себя его женой? По крайней мере, он не мог вообразить, чтобы она такое себе вообразила. Разве мог он вписаться в ее размеренный, правильный мир.
 Конечно это был не такой уж радостный мир. Наташин отец несколько лет назад умер. Старая военная рана вдруг дала себя знать.  Наташа тогда еще в школу ходила. В седьмой класс. И огромность потери осознавала не только для себя, и для мамы. И остались в опустевшей квартире две женщины: Наташа, единственный ребенок, и ее мама. Погрустили- погрустили и свыклись.  И заполнили квартиру собой. Без мужчин. По своим правилам. Привыкли жить вместе. Но, Саша с беспокойством стал понимать, что Наташа не против того, чтобы свою налаженную жизнь с мамой изменить. А он не собирался разрушать их уклад. И понимал, что его прогулки с Наташей подойдут к неизбежному финалу, далеко от дворцовых сводов. 
И что ему делать? Тут как с больным зубом. Чем дольше тянуть, тем будет только хуже. Он это понимал, но тянул. И покорно провожал ее до дому.
Выйдя из института, они выбирали укромный уголок в пустом промерзшем парке неподалеку. Ну какие по холоду ласки? Пионерские. Тем более, когда любой забредший в облюбованный ими уголок, например, выгуливающий собаку, может нарушить их снежную идиллию. Если Наташу пионерские ласки вполне устраивали, то он, живший в общаге бок о бок с девчонками, давно пионерский уровень перерос. Наташа, раскрыв свою боярскую шубу, принимала его в объятия?  И он мог даже залезть ей под свитер?  Это детство. Ну прижался он к ней, ну припал губами к ее губам, ну что-то там прощупал. И все? Только слюну сглотнуть.
 И наступал момент, когда Наташа, тонкая натура, чувствовала, что ее кавалер леденеет, ласки остывают. Парковые развлечения сворачивались. И кавалер был только за. Потом они доезжали троллейбусом до бульвара, шли бульваром к центру.  Саша снова успевал окоченеть. Такой теплой шубы и теплых импортных сапог, как у Наташи, у него не было. И ему требовалось зайти куда-нибудь погреться. А куда зайдешь? В кафе? Не сильно погреешься. И не сильно разгонишься. Ему денег едва на себя хватало. Вот и ныряли в большие магазины. То в ГУМ, то в ЦУМ. Ничего не покупали. Просто грелись.       
 
В этот раз отогрев выпал на Петровский пассаж. Тут на людях не залезешь к Наташке под шубу, не погреешься от ее горячего тела.  И стояли они в проходе, как инопланетяне, совершенно чуждые озабоченной возне покупателей и очередям.
О чем они беседовали, отогреваясь, этому Саша не придал значения. Точно, что не о любви.  О чем-то обыденном. Но он вдруг заметил, как что-то в Наташе вроде бы изменилось. Она посмотрела ему в глаза долгим вязким взглядом. Темно- карие ее глаза заблестели и потемнели до цвета шоколада. И тут она попросила Сашу поцеловать ее.  Прямо тут. Прямо так и попросила, как будто человек просит жизненно важного лекарства. Никогда она прежде она так не делала. Обычно ждала, когда он приступит. И это Сашу немного удивило и напрягло. Он вспомнил, как она с нескрываемым интересом пять минут назад разглядывала витрину ювелирного отдела. А в ювелирном продавались и обручальные кольца.
Но, желание дамы – закон. А поцелуй, хоть не совсем уместен для магазина, но штука безобидная. И обручальное кольцо на поцелуй при всем желании не насунешь. И едва Саша приступил к выполнению ее невинного желания, Наташа, взяв инициативу в свои руки, подалась вперед, нежно обвила рукой его затылок и не отпускала. Некоторое время Саша не задавался вопросом, что на Соловьеву наехало. Не в парке все-таки. Но вскоре он стал ощущать, что Наташа как-то непонятно голову выкручивает, смотрит куда-то вбок. Словно заметила кого - то знакомого. Но вместе с тем, поцелуя не прерывает. Тогда Саша сам повернул голову и все увидел….

Это старинное массивное здание имело полуподвалы. И там тоже были организованы торговые залы. Они с Наташей стояли в двух метрах от большого окна такого полуподвала.  А в его глубине, это Саша различил, толпа.  Проход, где они стояли, был освещен лучше. Так что для тех, кто находился в зале они с Наташей стояли, как на сцене. Вероятно, Наташа почувствовала флюиды, проистекающие оттуда. Саша пригляделся и увидел, что помещение битком набито. Только женщинами.   Он даже различил, что прямо под окном, прямо у его ног, находится   прилавок. И на нем несколько больших белых картонных коробок. Не ошибешься.  Упаковки женских сапог. В зале продавали величайший дефицит.
Продавали? С руками отрывали. В нервной давке, в напряжении и ругани, в многочасовой толчее.  В полном неведении: хватит или нет. В неведении подойдут или нет.  Сапоги – это кот в мешке.  Особенно импортные. Штука капризная. Могут не подойти. Словно у зарубежных женщин ноги другие. Нужно примерить. Но, в такой давке какая примерка? Называй свой размер, плати деньги и вали, осчастливленная. Ликуй, что взяла. Но, конечно, все стремятся угадать, попасть в свой размер. Короче, не до шуток. Радуйся, что отстояла и отхватила. Дома примеришь. Потом перепродашь, если не подойдут
И вот Саша, вглядевшись в сумрак зала, как рыбак вглядывается в воду, заметил, что вся серая толпа развернулась к нему. Все взгляды устремлены   на него и Наташу, словно на освещенную сцену из темного зала. Он даже заметил, что все женщины улыбаются, словно они с Наташей дают комедию. И даже продавщицы, прекратив собачиться с покупательницами, и приостановив свое священнодействие, повернулись и, вытянув шеи, смотрели на них.
 
Саша, осознав все, резко оторвался от Соловьевой и сделал несколько торопливых шагов, укрываясь от жгущих его взглядов и улыбок. Наташа же была – полное спокойствие. Она посмотрела в окно, улыбнулась публике, как улыбается со сцены актриса зрителям после спектакля, и, не торопясь, подошла к сбежавшему от позора за кулисы герою-любовнику. По ее спокойной улыбке Саша понял, что она с самого начала понимала, что они на всеобщем обозрении. И ничего против этого не имела. И может быть подыгрывала? И втянула в игру ничего не подозревающего Сашу.
- Что случилось? – удивилась Наташа.
- А разве ничего не случилось? Стоим на виду как клоуны.
- Ну и ладно. Кому какое дело.
- Мне дело, - резко ответил Саша.
- У женщин настроение поднялось.
- А у меня упало. Я им не домкрат и не клоун, - сухо произнес Саша, - И не нужно из меня клоуна делать. 
- А я из тебя клоуна не делаю, – обиженно произнесла Наташа.
Вот тут перед Сашей открылась перспектива. Можно конечно пойти на мировую. А можно начать движение к неизбежному.
- Выходит, что делаешь, - сухо произнес он. Но Наташа еще не поняла его мысли.
 - Ну подумаешь, - виновато потупилась она, - Не бери в голову. А как жених с невестой при людях на счет целуются?
- Этого еще не хватало! – воскликнул Саша. Сказал, и ему показалось, что нашел очень удачные слова. Наташа немного помрачнела. И он закончил, - Так я что, по твоей милости перед всеми должен целовался?
- Ты не по моей милости целуешься, - сказала Наташа. 
 Теперь всю дорогу до ее дома они молчали. Он на Наташу не глядел.  Видел ее отражение в вагоне метро. Она грустно смотрела куда-то вглубь вагона, не искала его глазами. Ну и ладно.  Пусть данный случай станет переломным. Точкой обратного отсчета.
 Уже у подъезда Наташа решила выяснить, что за муха его укусила и он объяснил, что в отличие от некоторых, он считает, что поцелуи должны быть отдельно, а сапоги отдельно.  Наташа передернула плечами, как будто не поняла его туманных намеков, но заранее с ними не согласна. Он даже не зашел в подъезд, хоть там обычно пару минут отогревался. Он шел домой, в общагу, думая, что поступил жестко, но верно. Пора рвать когти. Наташа, девушка восприимчивая, принимающая флюиды через окно, и его поймет: мешать сапоги с поцелуями – дело гиблое.