Глава 2. Петушки

Ровно в 12 из-за трансформаторной будки вышел капитан ****ов, выпил протянутый ему стакан водки и начал очередной рассказ.

Начальник уездного ЧК, Евграф Портянкин, нервно ходил по кабинету, заложив руки за спину. От его решения зависела жизнь преступника, поэта  Аполлона Африкановича Гоношилова, сидящего напротив.
Ефграф не был жестоким- расстреливая заговорщиков, он часто рыдал. В глубине души он мечтал вернуться домой и заняться тем, чем его семья занималась из поколения в поколение- карамельными петушками. Семья обладала уникальной техникой, что позволяло делать лучшие петушки.

Если остальные традиционно использовали формы для заливки расплавленной карамели, то Портянкины отливали карамельный куб, а потом, как Микеланжело,  отлизывали  все лишнее, пока на палочке не оставался петушок идеальной формы с четко прорисованными перьями и яйцами под клювом. Такой товар быстро расходился и фамилия Портянкиных гремела по всей России.

Конечно, были первое время и другие заказы- елочные игрушки, статуэтки и просто сувениры. Было тяжело с утра до вечера вылизывать все это разнообразие, но хорошие деньги и слава заставляли это терпеть. И лишь случай заставил вернуться к истокам. Как- то к ним заявился хорошо одетый проходимец по фамилии Эмбриони и предложил за очень хорошие деньги создать коллекцию интимных игрушек для избалованной знати.

За исполнение взялся старейший умелец рода, девяностолетний дед Поликарп Портянкин. К несчастью, около полуночи к ним неожиданно заявился новый, только что назначенный, почтальон Дурилин,  по совместительству глава секты скопцов этого района. На стук никто не открыл, а поскольку это была важная телеграмма-молния, в которой сообщалось, что  помер двоюродный брат Поликарпа, столетний подшишельный бурлак Анисим и оставляет брату в наследство дырявые портки и бурлацкую лямку, то почтальон решительно толкнул дверь и вошел.

 Высохшему и изможденному  от вынужденного многолетнего  воздержания Дурилину открылась страшная картина.  В сенях, на табурете, со спущенными портками, дабы иметь возможность сравнивать, сидел старик Портянкин и нализывал с бешеной скоростью огромную карамельную елду, обливаясь слюнями и издавая громкое сопенье и чавканье.
Никто в этот момент не соответствовал образу Антихриста более, чем старик Портянкин. Смерть его была легка и быстра, но хоронили его в закрытом гробу, потому что дед от своей работы стал мироточить карамелью, что вызвало негодование  настоятеля церкви, отца Бермудия. С тех пор семья решила вернуться к традиционному промыслу и с этого пути больше не сворачивать.

 Потом грянула Революция, молодого Евграфа проволокло через ее горнило и так он стал начальником местного ЧК. Тоскуя о прошлом, иногда по вечерам запершись в кабинете, чтобы не терять мастерства, он вылизывал из сахарных голов то писателя Амфитиатрова, то красотку Мариэтту Шагинян, а однажды ухитрился за ночь вылизать Лаокоона со всеми его сыновьями и змеями. Но утром колол все это на куски и ссыпал в сахарницу.

Все было стабильно в его жизни, только сын немного беспокоил- он связался с каким-то Тимуром и его командой.  А недавно попал в неприятности. У них остановился революционный бронепоезд, на котором Луначарский совершал культурный блицкриг с лекцией о пяти доказательствах  коммунистического бытия. После лекции лектор пошел погулять по парку с молодой комсомолкой, а его сын с этими проклятыми тимуровцами подбросили на его пути тугой кошелек, набитый собачьим говном, а сами наблюдали из кустов, как обескураженный Луначарский тряс обосранными пальцами перед носом комсомолки и, заикаясь, беспомощно причитал:

- Qu'est-ce, qu'est-ce?

Потом они в саду дома номер тридцать четыре по Кривому переулку  обтрясли мещанку Яблокову, оказавшейся невестой комдива Защекина,  отчего у нее отвалились накладные ватные груди и упали трусы. С трусами на палке они дошли до дома комдива и одели их  на его боевого коня. Все это саднило душу нехорошим предчувствием.

В этот момент дверь с грохотом открылась и в кабинет вошли вооруженные матросы во главе с комдивом Защекиным. В твердых руках он держал постановление об аресте, которое  тут же мстительно зачитал. Оказывается, пока Портянкин колол несговорчивого поэта-имажениста Гоношилова, его сын, с командой проклятого Тимура, с утра пошли на болото и надули пять лягушек, но не удовлетворившись этим, за сараем надули старого коммуниста Губошлепова и с этого же сарая на него спрыгнули. Старик Губошлепов оказался крепким коммунистом, старой закалки, поэтому не лопнул, а с шипеньем взлетел и с дикими зигзагами еще долго носился между домов, пока не скрылся за горизонтом, успев написать на небе воздушной вязью "Прощайте товарищи, победа будет за нами!".

 После долгого молчания, комдив Защекин заявил, что такой ребенок мог появиться только у лютого врага Советской власти и тройка немедленно восстановит революционную справедливость. Что касается самого виновника, то дети благодаря завоеваниям Советской власти, не отвечают за преступления своих родителей и он будет немедленно отдан в детскую коммуну Макаренко. Когда Евграфа выводили, он увидел огромную толпу, которая требовала смерти негодяя, потому что так поступить со старым коммунистом Губошлеповым мог только наймит Антанты по прямому указанию Вудро Вильсона, и по тайному доносу Колчака.
 
На тройке Портянкину прописали немедленный расстрел, но тут вошел Луначарский и предложил несчастному единственный выход из положения- или он идет в революционный театр играть роль египетского мага на место умершего от запоя артиста Мозжевельникова, или в революционный аттракцион с мотоциклом по отвесной стене, на место разбившегося циркача Опупеева. Портянкин выбрал первое, но долго продержаться не смог. В сцене  обольщения революционной царицей Клеопатрой глуповатого монархиста Антония во время пира, Портянкин должен был по роли играть на своей дудочке, заставляя змей вылезти из корзины. Но сколько ни дул, за время его служения в театре ни одна змея не вылезла, зато у Луначарского начинала девятым валом перекатываться  мотня и он с красным лицом выбегал из зала, причитая:

- Qu'est-ce, qu'est-ce?

Хотели расстрелять тут же, у памятника артиста-большевика Гонорова-****ьского, убитого на дуэли гримером-меньшевиком Тотосовым-Кокольским из-за  уборщицы Макеевой-Либерзон, но за заслуги перед молодой республикой не стали и определили на аттракцион по отвесной стене на мотоцикле.

И тут у Портянкина началась такая жизнь, что иногда он думал, что лучше бы расстреляли. Революция еще не освободила всю страну от кровососов, поэтому Портянкин находился полностью в руках безнравственного итальянского импресарио Лучиано  Рабиновича.
 Во время первой мировой войны Портянкин был денщиком у русского генерала Карла Леопольдовича Крузершпица и всю войну гонял по вечерам на мотоцикле за водкой к шинкарю Евсею Ефимовичу по лютому бездорожью, поэтому легко выдавил из бизнеса знаменитых братье Покатушкиных. Они покинули отвесную стену, от****ив Лучиано и украв два мотоцикла, поэтому Портянкину пришлось работать за троих, вообще не слезая с мотоцикла.

Работать пришлось и днем и ночью, в снег и жару, в дождь и праздники. И вся жизнь слиплась в один длинный и черный день, в одну бесконечную деревянную дорогу с бензиновой вонью и ревом двигателя. С ним работал еще механик Еремей, доставлявший продукты, чинивший и заправлявший его железного коня на бегу. Что творилось в стране Портянкин догадывался только по косвенным признаком.

 Однажды на его стену с гиканьем влетела тачанка с батькой Махно и атаман, догнавший артиста, стал страстно агитировать за какое-то Гуляй Поле, но получив 4 рубля 24 копейки, весело отстал и растворился в пыли. Но пока они ехали вровень, с тачанки вывалилась пьяная баба и с хохотом уселась на заднее сиденье, намертво вцепившись в талию водителя. Сбросить ее так и не удалось, да и график не позволял.

Через пару дней около Портянкина уже мчались два анархиста и требовали немедленно сделать взнос на калоши для Бакунина и клистирную трубку для графа Кропоткина, но были посланы нахуй подкованным Портянкиным. В понедельник рядом уже бежал мускулистый негр, агитирую за белочехов, обещая расплатиться царским золотом.

 Во вторник его догнал на открытом автомобиле какой-то оборванный генерал и воткнул в его раму знамя Антанты, но в среду, на том же автомобиле, его обошел в четвертом заезде пыльный комиссар в шлеме и заменил старый флаг на красное знамя.

 В этом же бешеном темпе Портянкин закрутил бешеный роман с сидевшей сзади бабой и вскоре стал отцом. Рожала Капитолина на ходу, разбрасывая шматки детского места на головы зрителей, а рядом на втором мотоцикле неслась местная повитуха, клещами вырывая ребенка, от постоянной езды лежащего в утробе матери *** знает как. Вскоре промчавшийся мимо колченогий бухгалтер Демонжо с волнением сообщил, что Советская власть окончательно взяла власть в свои мозолистые руки, освободила всех трудящихся от изнурительного труда, расстреляла кровососа Лучиано и они все переходят на баланс государства.

Все кидали кепки в воздух, но для Портянкина ничего не изменилось. Работы стало не меньше, рубль вдруг стал ничего не стоить, но добавились шефские концерты для детей братской Германии, Албании, Испании и трудовой Монголии, да и детей из коммун стали водить колонами чуть ли не каждый день.  Еще личная жизнь дала трещину. В один из дней, когда толпы беспризорных детей сменяли друг друга, Капиталина в восемнадцатом забеге незаметно спрыгнула на стену и изменила Портянкину с электриком, на ходу менявшему лампочки, а потом запрыгнула на мотоцикл агитатора, зазывавшего детей в революционный театр имени Оскара Уаильда, и с ним исчезла в бензиновом тумане.

 Какое-то время Портянки сам кормил Петрушу своей грудью, но через год, кажется в шестидесятом заезде, с ним поравнялся на телеге Макаренко. Он рассказал Портянкину, что прочитал о его горькой судьбе в газете " Красный рабочий" и готов забрать его Петрушу и сделать из него заебатого гражданина. Делать было нечего и мальчика пришлось отдать. Потом все устаканилось и жить стало полегче. Деньги Портянкина не интересовали, он никогда не слезал с мотоцикла и тратить их не мог, но неожиданно стал читать книги.

 Однажды Еремей, когда заправлял железного коня, предложил ему "Золотого осла" Апулея и для Портянкина открылся новый мир. Имея за спиной такую долгую и блестящую карьеру, ему уже не нужно было следить за дорогой. Он знал каждую трещину, каждый торчащий гвоздь и смотреть на дорогу ему не нужно было совсем. Еремей стал приносить ему свои любимые книги, которые вынес из тюрьмы, где сидел за убийство мещанина Круглова, чтобы жениться на его будущей вдове, когда большевики сломали тюрьму и освободили всех мучеников ненавистного царского режима.

 Так к Портянкину попали "Евангелие страданий. Христианские беседы" Серена Кьеркегора, "Молот ведьм"Якова Шпренгера, и Генриха Инститориса, "Сумма теологии" Фомы Аквинского, "Метафизика" Аристотеля, "Платоновсая теология" Прокла и многие другие. Он уже полюбил Советскую власть с ее размеренным, плавным, но железным ходом, как опять началась какая-то херня.

 Вокруг загрохотало, застреляло, потемнело, а после небольшого затишья на четырнадцатом заезде его догнал черный автомобиль, откуда лощеный немецкий офицер через переводчика стал допытываться- а нет ли у Портянкина где-то припрятанного еврея или комиссара, но тут в машине взорвалась граната и ее разметало по стене. Теперь рядом с мотоциклом Портянкина неслись на дрезине партизаны и засунули ему за пазуху пачку листовок с приказом раскидать зрителям зала, что Портянкин с радостью и чувством исполненного долга и сделал.

 Когда партизаны исчезли, Портянкина попыталась выбить из гонки кривая телега, набитая полицаями. Они, прищурив глаза, пьяно спрашивали, тыча в него винтовками, а хули он тут листовки раскидал, но перевернулись и канули в бездну. Эти три сценария неизменно повторялись еще года три, пока наконец однорукий и одноногий председатель колхоза не появился на борту грузовика и не наградил Портянкина медалью за отвагу.

Еще долгое время салюты освещали нелегкий труд Портянкина, он понял-кончилась война. Однажды на восемьдесят восьмом заезде  месяца мая рядом появился черный ЗИС, и в нем сидел молодой генерал с черной повязкой на глазу, его любимый Петруша. Генерал с улыбкой перепрыгнул на мотоцикл, обнял батю, расцеловал. Потом властно кивнул головой, его адъютант подогнал с другой стороны новенький трофейный немецкий мотоцикл, они вместе пересадили плачущего от радости Портянкина, выпили с ним на добрую дорогу и исчезли.

 Наступила мирная жизнь и  никто больше не доебывал Портянкина. Он так же изнурительно работал, но на душе у него было легко и беззаботно, да и большая библиотека очень помогала. По ночам, развалившись на мчащемся на полном ходу мотоцикле,  он раскрывал любимую "Разоблаченную Изиду" Блаватской и в неге засыпал через некоторое время. Но по собственному опыту Портянкин понимал, что не может  быть, чтобы  в России так долго было хорошо и он не ошибся.

  Сначала за ним увязались какие-то мудаки и заставили его приватизировать свой мотоцикл, стену и участок, на котором она стоит, в долларах. Благо, что "Капитал" Маркса и «Исследование о природе и причинах богатства народов" Адама Смита были зачитаны Евграфом до дыр, поэтому поменять заранее мешки денег через Еремея не требовало большого ума.

Гораздо труднее было преодолеть хрущевскую реформу. Тогда Портянкин через того же Еремея сумел договориться с отцом Евлампием за процент и толпы верующих потянулись  в разные сберкассы необъятной родины менять мешки мятых трешек на новые деньги.
Очень долго бежал за Евграфом какой-то рыжий проходимец, тряся перед его носом какими то приватизационными чеками, но Портянкин презрительно манкировал паразита. Следом за рыжим на следующем заезде его догнали бандиты и долго тыкали раскаленным паяльником в задницу, требуя долю в столь выгодном бизнесе. Но наивно было полагать, что такая ерунда может доставить неудобства его многострадальной жопе, тем более, что их тут же спугнули продажные менты. Они  пытались убедить Портянкина платить им за безопасность, засунув ему в ту же задницу бутылку шампанского, но их сменили бойцы честнейшего РУБОПа во главе с начальником по фамилии Решайло.

Мчась рядом на элегантном мерседесе, теперь уже господин, а не товарищ, он убеждал, что очистит ряды погрязшей в коррупции теперь уже полиции, а не милиции, и работать Портянкину придется теперь только с ним.
 В подтверждении серьезности намерений, он воткнул Евграфу в жопу парабеллум и выстрелил четыре раза. Но надо было совсем не знать тяжелую судьбу этой многострадальной жопы, чтобы поверить в то, что это может ее сломить. Когда рубоповцы уехали, жопа вздрогнула и из нее посыпались приплюснутые пули и звонко застучали по деревянной стене.

Немного отвлекали от тяжелых дум религиозные диспуты, на которых за его падшую душу боролись адвентисты седьмого дня, кришнаиты, свидетели Иеговы, хлысты, скопцы, субботники и молокане, что бежали с обоих сторон его мотоцикла. Хлысты все время плакали и  кланялись на бегу, скопцы радостно резали себе яйца, молокане истово прыгали и пили молоко, субботники бежали с каким-то перепуганным стариком на руках и во время бега делали ему обрезание. Адвентисты тыкали Портянкина носом в циферблат часов и обещали, что пришествие Христа состоится минут через сорок, свидетели обещали познакомить с самим Иеговой если он вступит в их организацию и перестанет сдавать кровь, а кришнаиты обещали научить играть на ситаре и после смерти сжечь на Ниле.

 Но переубедить старого атеиста оказалось невозможно. Он как верил в Христа, Ленина и Сталина, так и продолжал верить. Тут сверху на Портянкина посыпались неизвестные риэлторы-облепив его со всех сторон, они объявили, что он, оказывается, все еще остается по документам владельцем чулана трехкомнатной квартиры на Тверской, куда его прописали в 1918 года, когда он учился на  курсах по вольной борьбе в школе заслуженного мастера  Толстомышева.

 Но тут стены не выдержали стольких лет бесконечной езды, все строение рухнуло и воцарилась долгожданная тишина. Когда Портянкин отдышался и вылез из-под обломков, то обнаружил себя у ног стоящих чиновников в роскошных костюмах. Они радостно сообщили Евграфу, что на этом месте будет стоять самый крупный торговый центр в Европе и если он уступит городу, переписав на него все документы, то он может просить все, что захочет.

 Поскольку Портянкину уже ничего не надо было, он согласился, но с условием, что ему дадут огромный кусок мрамора и он отлижет из него монумент ко дню города в подарок. Чиновники радостно согласились и Евграф приступил к работе. Когда перерезали ленточки, перестал играть оркестр, трубя о самом большом торговом центре Европы, с монумента  упала ткань и все увидели удивительную скульптуру.

 Корчась в немыслимых муках, четыре  человека пытались вырваться из колец злобных шипящих ядовитой слюной змей, причем сразу становилось понятно, что змеи символизируют капитализм. В середине пытался вырваться из смертельных объятий Христос, слева бился Ленин, справа из последних сил сопротивлялся Сталин, а еще чуть дальше, огромная бессердечная змея, мордой похожая на всех Романовых сразу, давила задыхающегося Лжедмитрия.

 В воцарившейся тишине никто не заметил, как испустил свой дух счастливый скульптор, Евграф Портянкин.